Приключения рк-н-ролла

Приключения рок-н-ролла в стране большевиков
Артем Троицкий

Раньше, когда к року у нас отно¬сились более опасливо, популярны были «круглые столы», посвященные одиозному феномену. Прошло время, но рок — проблема остается столь же запутанной. Этот жанр («движение»? «субкультура»?) развивается в разных странах совершенно по-разному.
Начиналось, у нас, как и везде (правда с опозданием лет на десять) с пьянящего чувства внезапно хлы¬нувшей свободы, диких танцев и упое¬ния собственной молодостью. При этом наши с чистой совестью подражали западным рокерам, которые в свою очередь подражали своим же неграм. Однако не прошло и пяти лет, как отечественный рок стал обнару¬живать явные признаки различия.
Начнем с того, что основной «по¬сыл» любого рока — раскрепощение, сбрасывание всех и всяческих пут, не дающих молодому человеку чувствовать себя хорошо. На Западе «путами» являются прежде всего организованная религия и ее прямое порождение — так называемая «бур¬жуазная мораль». Именно по ним рок-н-ролл нанес ощутимый удар еще
в пятидесятые годы, в полный рост продемонстрировав «непристойные телодвижения», «оргазмические вы¬крики» и многое другое, не вполне совместимое с воскресной проповедью. Периодически (конец 60-х. конец 70-х) сознательность рокеров возрастала, они находили других врагов (военщи¬на, нацисты, истеблишмент), но ос¬новной мишенью все равно оставались довлеющие родительские «устои». Соответственно, любимый боевой клич: «Даешь секс!» — и в самой ши¬рокой амплитуде, от садо-мазохизма до самой одухотворенной романтики. Конфликт «Религия — секс» — мо¬тор всего западного рока, попробуйте «отключить» его, и погаснут почти все ярчайшие звезды от Элвиса Пресли и Мика Джеггера до Майкла Джексона и Принца. Даже от интел¬лектуалов Леннона и Дилана останут¬ся лишь бледные тени...
У нас «освободительный» призыв рока прозвучал совсем по-иному. Пресловутая «сексуальная неудовлетворенность» в списке молодежных про¬блем оказалась далеко не главной. Цой сформулировал (от обратного, правда) наше видение рока в одной из самых первых своих песен:
Я не умею петь о любви,
Я не умею петь о цветах.
Но если я пою — значит, я вру.
Я не верю сам, что всё это так...

Тотальная несвобода и тотальная неправда — вот что мы чувствовали в годы зарождения, и бурного подъема советского рока. И именно об этом в советском роке шла речь.

2.
Речь. Это еще одно принципиальное отличие. Эстетический стержень и главный инструмент западного рока — ритм, аналогичную роль в советском роке играет слово. На моих глазах в начале семидесятых происходи¬ла отмежевание нашего тогдашнего рок-авангарда от «моторной», ритмичной западной доктрины и постепенное повсеместное растворение его в стихии невеселой молодежной реф¬лексии. Рокеры от Риги до Чукотки забыли некогда священный английский и на своих родных языках запели о наболевшем. (А наболевшим было все.) Бесспорно, что заводилами этого «текстового» движения были Андрей Макаревич и «Машина времени». Честь им и хвала. С их же легкой руки невольно возобладала, и другая, не столь прогрессивная тенденция — пустить «побоку» музыку и качество игры. Могу засвидетельствовать, что пятна¬дцать лет назад из всех известных московских рок-групп «Машина» была самой слабой в исполнительском отношении и самой «не-заводной».
Однако лучшие музыканты тех лет кто эмигрировал, кто спился, кто осел в ресторанах, а «корявый» Макаревич стал национальным культурным институтом. Так советская реаль¬ность расставила по местам приоритеты нашего рока. Главное — обме¬няться «свободным словом». Строго говоря, рок был единственным в стране массовым жанром, существо¬вавшим почти целиком вне официоза и располагавшим к тому же колос¬сальной инфраструктурой «подполь¬ной» звукозаписи, по сравнению с ко¬торой литературный самиздат выглядел кустарной лавочкой.
В 80-е годы, после разгрома боль¬шинства диссидентских кружков, смер¬ти Галича и Высоцкого, роль нашего «подпольного» рока как оппозицион¬ного социокультурного движения ста¬ла поистине монументальной. Пожа¬луй, на Западе рок никогда, даже в 1967 — 1969 гг., не был так важен как гражданский фактор. Ведь у нас он стал не только символом независимости молодого поколения и проводником неких новых ценностей, но и вообще единственным доступным «не-кухонным» способом сказать и услышать правду. Не удивительно, что за рок серьезно взялись — с целью скорейшего его искоренения —все заинтересованные госорганизации. С одной стороны, активно пропаганди¬ровались суррогаты рока («Земляне», «Группа Стаса Намина» и т. п.), с дру¬гой — был пущен в ход отлаженный репрессивный аппарат, от дежурных минкультовских клерков и возмущен¬ных, «советских композиторов» до их коллег из КГБ и МВД. Рок-община от¬вечала еще большим отчуждением и изощренной конспирацией: концерты и целые рок-фестивали проходили на частных квартирах и дачах, условия звукозаписи приближались к тем, в которых работали разведчики-радисты во время войны.
Совершенно естественно, что в боевой обстановке тех лет наш рок становился все более декларативным и социально ангажированным, а художественный ас¬пект отодвигался далеко на задний план. Вслед за «Машиной времени» духовным лидером движения стал «Аквариум» — четверо замечательных питерских пар¬тизан-лунатиков, органически не спо¬собных держать ритм и попадать в то¬нальность. Правда, в некоем параллель¬ном мире существовала узкая прослой¬ка профессионального филармоническо¬го рока («Автограф», «Динамик», «Кру¬из» и пр.), но их техническая компе¬тентность мало кого интересовала, по¬скольку худсоветы подрезали.эти группам язык до самого основания. Короче говоря, пафос советского рока легко укладывался в простую формулу: «Ни¬какой по форме, «крутой» по содер¬жанию».
Эта тенденция нашла свое предель¬ное выражение — абсурдное, но абсо¬лютно логичное — в творчестве груп¬пы «Средне-Русская возвышенность». В этот «гиперреалистический», по за¬мыслу создателей, советский рок-ансамбль вошли полдюжины москов¬ских художников-авангардистов, вооб¬ще не умевших играть, во главе с автором-солистом Свеном Гундлахом,. у которого нет слуха. Музыка — размашистый хард-рок, перемешанный с задушевными русско-еврейско-цыганскими мелодиями самого «бытового» пошиба. (Таким образом, был цели¬ком предвосхищен популярный сейчас стиль «ДДТ».) При том, что «СРВ» была «концептуальным эксперимен¬том» — то есть., грубо говоря, шут¬кой, на долю группы выпал серьез¬ный успех (включая панегирики «левых» критиков и искусствоведов). По¬нятно злорадство Гундлаха; «Я не любил советский рок и всегда подозре¬вал, что это фактически никакая не музыка, а просто скандирование под все равно какой аккомпанемент не¬коего текста, «залезающего» в определенные зоны — прежде всего социально-политическую и эрогенную… Наш эксперимент это доказал! Достаточно произнести в микрофон не сколько ключевых слов с нужной интонацией — и все будут, счастливы» Будучи остроумнее и начитаннее большинства наших рок-авторов, Свен без труда находил эти ключевые сло¬ва, позволившие «невероятной, чу¬довищной халтуре» (определение Гундлаха). «Средне-Русской возвы¬шенности» стать гвоздем «подполь¬ного» сезона... «Сталинские дома сво¬дят меня с ума». «Герои космоса жи¬вут лучше всех», «Бей жлобов — спа¬сай Россию!..» И главный хит:
Раньше мы жили на дне,
А теперь живем во сне —
В четвертом сне Веры Павловны...
Что делать и кто виноват?

Рок, кок, чок, чок!
О-о, рок, кок, чок, чок!
Рок, кок, чок, чок —
Ау — а-а!
(Жанна АГУЗАРОВА. «Желтые ботинки»)

3.
Вопрос «Кто виноват?» никогда не стоял перед нашей рок-общиной:, от¬вет на него был ясен с самого начала. Виноват «совок» (советский конфор¬мист. — Прим. ред.) во главе с пар¬тией и правительством. Сейчас можно сказать вслух суровую правду (хотя все и так ее знают, причем чиновники в первую очередь): весь мало-мальски искренний советский рок был, созна¬тельно или стихийно, сугубо антиго¬сударственным явлением. Фактически у него были две отправные точки: с одной стороны, уже упомянутый вольнолюбивый и радостный западный рок-н-ролл (для моего поколения олицетворенный в музыке «Битлз»), с другой — пороки нашей родной си¬стема (интервенция в Чехословакии убедила нас в них окончательно). Эти два полюса и создавали энергетику со¬ветского рока, причем с годами люб¬ви становилось все меньше, а нена¬висти — больше. Противостояние официозу на всех уровнях и во всех его проявлениях, от школы до «мен¬товки», от Брежнева до «Песни-82», было главнейшим стимулом жизни и творчества. Причем чем жестче ста¬новился конфликт, тем уютнее мы себя чувствовали. Не удивительно, скажем, что 1984 год, год максималь¬ных антироковых репрессий, облав, «черных списков» и т. д., стал одновременно и едва ли не самым твор¬чески плодотворным...
И вот, гонимый, ощетинившийся, при всем арсенале «холодной войны», наш рок мягко въехал в новую об¬щественно-политическую ситуацию. Сначала по инерции с ним еще велась какая-то борьба (письмо трех писате¬лей в «Правду», отмена нескольких фестивалей...). Но теперь... Цензура практически отсутствует, концертов — сколько угодно и где угодно (был бы спрос), средства массовой информации стелятся перед «патлатыми» так же, как в свое время перед членами Союза композиторов... Нетрудно догадаться, что эта внезапная перемена климата оказала на значительную (и лучшую) часть пашей рок-тусовки абсолютно деморализующее воздействие. Получив все, она лиши¬лась главного — того самого нерва, смысла существования, врага, в боях с которым она крепчала.
Встает вопрос: «Что делать?». От¬вет наших рок-радикалов принципиа¬лен и туп: «Искать новых врагов». Недавно я побывал на концерте ом¬ского панк-ансамбля «Гражданская оборона» — новых фаворитов полу¬интеллектуальных любителей советского рок-эпатажа. Скучно это было и неубедительно. Не более «художе¬ственно», чем «Средне-Русская воз¬вышенность», но значительно менее изобретательно, а главное — стопро¬центно, судорожно серьезно. Гнев из¬ливался на люберов, фарцовщиков, общество «Память». Подходящие ми¬шени, конечно, но мелковатые. Что это — власть предержащие?.. Они пытались заклеймить — и это звучало как детский лепет; они пытались бро¬сить вызов — и максимум, что уда¬лось (к великой радости и гордости!), —это спровоцировать стычку пары пьяных фанов с дружинниками... Увы, недалеки они от народа, и очень убог их «низовой» протест!
Еще недавно рок был всамделиш¬ным бунтом, разновидностью духов¬ного диссидентства — сегодня его «революционный» потенциал котиру¬ется где-то на уровне мелкого хули¬ганства. Раньше рок был счастливой отдушиной для радикальных молодых умов — сейчас это пафос глухой «се¬рединки». Поэтому меня нисколько не удивляет, что две самые умные и острые наши группы — «Антис» и «Телевизор» — в последнее, время практически отошли от политической проблематики. Ленинградец Миша Борзыкин, лидер «Телевизора»: «На политической теме сейчас спекулиру¬ют все, кому не лень, а уж от нашей группы и подавно ждут чего-то эда¬кого... Быть рабами собственной репу¬тации и подделываться под ожидания толпы — это конформизм, это не наш путь. К тому же я понял, что чинов¬ники уже совершенно не боятся того, что поют рокеры». Альгис Каушпедас из «Антиса» тоже остро почувствовал недостаточность, «игрушечность» пе¬сенного вмешательства в политику и, единственный из наших рок-артистов, сделал шаг в политику всамделишную, став членом совета сейма «Саюдиса». «Практика рок-лидера, умение обращаться с массами людей — это очень помогло. Я провел более 150 манифестаций в республике — и вполне удачно... Это было красиво, но все же не для меня. Я точно по¬нял, что нельзя путать сцену с поли¬тической трибуной. Я в первую оче¬редь художник, а большой политикой должны заниматься профессионалы». Поэтому он решил не выдвигать свою кандидатуру в Верховный Совет... Все прочие наши социально озабоченные рокеры еще более пассивны, когда до¬ходит до настоящего дела, — и я не могу укорять их за это. Наверное, ни в одном другом поколении жизнь не воспитала такого фундаментального недоверия к организованной политике. Это почти физическое неприятие сродни аллергии… Просвета не было.! Двадцать лет «бровады» (от, слова «брови») аккурат покрывали первые двадцать лет советского рока (можно считать, они ровесники с октябрьским Пленумом 1964-го) — и это, конечно, не шуточки.

4
«Что делать?», часть II: к чертям угрюмое наследие застойного прошло¬го, поиски врагов и политику, да здравствует рок как Искусство! Попу¬лярный тезис, однако воплощение его в жизнь осложняется рядом обстоя¬тельств. Самое банальное из них: нехватка (практически отсутствие) у наших музыкантов электронных ин¬струментов, средств звуко и видео¬записи. Второе: «художественный» рок у нас приходится начинать поч¬ти с нуля. Как я уже сказал, тра¬диции советского авторского рока таковы, что он всегда был значитель¬но ближе к хорошей публицистике, чем к хорошей музыке (и вообще ис¬кусству). Наконец третий, и важней¬ший, «знак вопроса»: а пойдет ли на «художественный рок» публика? Если нет, то как же эти группы выживут.
В прежние времена вопрос о выжи¬вании стоял одинаково остро перед всеми рокерами — будь то «хэви ме¬тал», бардовский рок или авангард. Все были нелегалами, все жили небо¬гато, и на концерты ко всем ломилась изголодавшаяся публика. Сейчас все
по-другому. Поразительный, парадок¬сальный факт: гласность и хозрасчет, две замечательные, спасительные для страны вещи оказались молотом и наковальней для красивого мифа со¬ветского рока. Свобода слова лишила его главного морального и творческо¬го стимула, коммерциализация физи¬чески, раздробила движение. (Подор¬вав, помимо прочего, доверие рок-на¬рода к его разбогатевшим лидерам.)
Понятие свободы в нашей и запад¬ной культуре всегда трактовалось не¬много по-разному. Для западного му¬зыканта «свобода творчества» — это прежде всего независимость от де¬нег, от всевозможных инвеститоров (фирмы грамзаписи, концертные агентства, издательства), которые прекрасно умеют мягкими «экономиче¬скими» мерами подталкивать артистов к компромиссу, придавать им более «товарный» вид. У нас же, естествен¬но, это независимость от государства, воплощенного в идеологических бон¬зах, худсоветах, цензорах, редакто¬рах, коллегиях, кои в меру своей тру¬сости или ограниченности (об идейной убежденности, думаю, речи нет) ука¬зывают и «улучшают». Сегодня же ситуация оказалась «почти запад¬ной»: с одной стороны, растерянные «инстанции», с другой — ублюдоч¬ное «совковое» подобие шоу-бизнеса, ставшее уже, на мой взгляд, боль¬шим из двух зол, обладающее боль¬шим разрушительным эффектом. Если западная система при всей ее мер¬кантильности разумна и способна ре¬гулировать музыкально-коммерческий процесс с учётом перспективы, то наши хозрасчетные «менеджеры» тво¬рят свой бизнес по принципу: сегодня урвать максимум, а завтра хоть тра¬ва не расти. Пещерная жадность по¬зволила им совершить невероятное: за год так перекормить публику роком, что она практически перестала посещать концерты. (Нередки случаи, когда в многотысячные дворцы спор¬та, приходят 200—300 человек!) Став¬ка делается на полтора десятка «хитовых» исполнителей, все остальные пускаются побоку с напутствием типа: «Мы благотворительностью не занимаемся».
Строго говоря, по пальцам можно пересчитать достойные рок-группы, выигравшие от новой концертной эко¬номики: «Аквариум», «Алиса», «ДДТ», «Кино»... Может быть, еще две-три. Приплюсуем ансамбли, обес¬печивающие себя за счет заграничных гастролей, — «АВИА», «Аукцион», «Ва-Банк», «Джунгли», «Звуки My», «Телевизор». Что до всех прочих, то они маются в бедности и безвест¬ности, будто и не выходили из «под¬полья». Группа «Коллежский Асес¬сор» (одна из самых интересных в стране с музыкальной точки зрения) не в состоянии купить четыре билета на поезд от Киева до Москвы. Heкоторый шанс отверженным, как это ни странно дает «презренное государст¬во» (тоже, кстати, западный синдром): скажем, почти все московские панки, пост-панки, трэш-металлиеты и дру¬гие экстремисты рока нашли приют в рок-лаборатории при Управлении культуры. Это далеко не Вхутемас, но куда податься?

5.
Картина становится угрюмее с каждым месяцем. Ушел из жизни Са¬ша Башлачев — крупнейший, по-ви¬димому, рок-поэт нашего поколения. Ушли из рока талантливейшие и наиболее неожиданные художники — Антон Адасинский (ныне театр «Де¬рево»), Сергей Курехнн (киномузы¬ка, эпизодические хеппенинги), Петр Мамонов (кино, среди последних предложений — роль педагога Мака¬ренко...). В полном смятении вчераш¬ние кумиры Бутусов и Гребенщиков. Кажется, относительно неплохо идут дела у Кинчева, Цоя и Шевчука, если не считать того, что песни их с каждым годом все больше становят¬ся похожими на самопародию (увы, то самое, о чем говорил Борзыкии), и на концерты их ходят уже не моло¬дые умники и богемианцы, а метал¬листы младшего школьного возраста и те самые люберы, которых наши рок-лидеры так не любят. Что, кста¬ти, свидетельствует о том, что пере¬рождается не только творческая ин¬фраструктура рока, но и его социальная база...
Выиграли в новой ситуации лишь те, для кого рок никогда не был духов¬ным промыслом, выражением жизнен¬ной позиции, но был товаром и объектом неких профессиональных манипу¬ляций. Лучшие по профессии Стас Намин, Владимир Киселев («Земляне»). Их час настал — обладая навыками и хваткой, можно поставлять поп-музыку на внутренний рынок и на экспорт, смело отшвырнув в сторону орды вче¬рашних нахлебников из Минкульта, Госконцерта, Межкниги... Что радует. Не радует другое: если в Центре Намина несколько интересных групп имеет¬ся (хотя ход был дан в первую очередь убогому «Парку Горького»), то конку¬рирующие организации (а конкуренция, поверьте мне, нешуточная — вплоть до рэкета и похищений) кичтоже сумнящеся штампуют инкубаторские рок-коллективы, которые своей марионеточ¬ной безликостью сродни ночным кош¬марам.
«Это не рок!» У защитников чисто¬ты жанра уже готов ответ: «Это эстрада, ВИА, халтура, халява, про¬фанация, торгашество». Все так, но почему это не может быть и роком одновременно? Никто, скажем, не сомневается в том, что американцы «Бон Джови» — это рок. А чем они отличаются от того же «Парка Горько¬го»? Разве что помоложе и посексу¬альнее. В остальном точно такой же ширпотреб и профанация великих Хендрикса, Клэптона и «Лед Зеппелин»... Я недостаточно мазохист, чтобы смотреть «Утреннюю почту» или «50x50», однако программу «Взгляд» стараюсь не пропускать, и она дает мне достаточное представ¬ление о новой формаций «совкового» рока. Все необходимые атрибуты, на¬лицо: не только черная кожа, «джин¬са» и локоны ниже плеч, но и «со¬держание» — как нас всю жизнь об¬манывали, какой тиран был Сталин, во что сволочи страну превратили и как они же теперь тормозят пере¬стройку. Я гляжу в пустые глаза му¬зыкантов и на их заученные позы, слушаю натужно-смелые тексты и чувствую во всем этом стопроцент¬ную фальшь. Однако я не имею ни¬какого права отлучать людей от вы¬бранного ими жанра только на том основании, что они кажутся мне скучными и неискренними. Такая не¬терпимость смешна и вполне в духе нашего славного аппарата... Пред¬ставляю себе картину: заседание худсовета заслуженных деятелей и ветеранов подпольной контркульту¬ры, решающих — кого мы записы¬ваем «в рок», а кого вычеркиваем... Похоже, что новое поколение вы¬бирает именно тех, кто нам не нра¬вится (начиная с «Ласкового Мая» и «Миража»). Это его право. И вовсе необязательно, кстати, что оно оста¬нется в дураках. Ведь это только се¬годня наш ширпотребный «нэп-рок» вял и неказист, но с годами, я уве¬рен, техники прибавится, музыканты заиграют веселее и наш рок, пройдя долгий извилистый путь в потемках, спустя двадцать лет вновь вернется к стандартной западной формуле — «Не бери в голову! Давай станцуем». (Take it easy. Let's dance!) Хэлло, Америка!

P. S. Наше (имею в виду предста¬вителей агонизирующего «классическо¬го» советского рока» право — выбирать. Можно принять новые правила «рыноч¬ного» рока. Можно остаться при «под¬польном» пафосе и тихо жить и рабо¬тать в этом гетто. Можно попробовать «завязать»... И так далее. Нельзя, ка¬жется, только одно: реанимировать рок-движение в его прежней форме... Вот так. Посидели, погрелись, ёлы-палы... Пора расходиться по одному.