Миллениум. Пираты.

МИЛЛЕНИУМ
Пираты
Диана Вольз


Мужчина в черном сидит в мягком кожаном кресле. На столе перед ним стопками лежат различные книги, потертые обложки которых однозначно заявляют свою принадлежность к другой эпохе.
Заявляют о своей запрещенности. О своей недоступности обычным людям.
Стены домашнего кабинета, обычно закрытого от посторонних глаз, завешаны различными историческими фотографиями и плакатами, среди которых иногда попадаются рисунки, сделанные от руки, с одним и тем же символом — голубкой, сидящей на кольце.
В кабинете играет музыка. Женщина с высоким голосом поет что-то на одном из мертвых языков. И другой человек, что находится здесь, испытывает чувство, с которым сталкивался лишь однажды, когда школьный учитель познакомил класс с оперой.
И снова опера. И снова поразительное и неподвластное описанию сочетание страха и благоговения. Этот непонятный, но прекрасный трепет.
— Что конкретно произойдет завтра? — тихо спрашивает он, когда голос женщины стихает. Мужчина впервые в этом кабинете, стоит у дверей напротив и не решается проходить вглубь.
— Ты все узнаешь, мальчик мой. Главное, держись подальше от места. Когда придет мое время, ты будешь мне нужен.
Мужчина у дверей кивает и бросает взгляд на стены, смутно догадываясь, что означает вся эта коллекция.
— Почему наш герб... выглядит иначе на ваших рисунках? — наконец решается спросить он.
— Город ждет небывалое величие, — медленно, смакуя каждое слово, отвечает мужчина в черном. — И наш герб не подходит. Он слишком мягок, как заботливая мамочка. Как наш президент.
Мужчина у дверей внимательней рассматривает рисунки. На нем голубка не внушает спокойствия, а выражает... агрессию?.. Опасность?
— Я могу идти?
— Да.
Мужчина бесшумно покидает дом и уезжает, не включив фары.
Мужчина в черном ставит песню сначала, откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза. На его лице блуждает улыбка.
"Завтра все случится", — думает он.

1

Скоро полдень, и городская площадь постепенно заполняется людьми. Солнце уже осеннее, но оно все еще приятно греет, наполняя воздух теплом. Люди сегодня приветливы. На них яркие пиджачки и пуловеры, у них широкие улыбки, у некоторых на щеках флаг, как у болельщиков в старые времена. Сегодня город празднует свое столетие.
Мэтт и Чарли встречаются у здания Отдела обеспечения безопасности и широко друг другу улыбаются.
— Привет, дружище!
Чарли, вместо делового рукопожатия, обнимает друга, и оба похлопывают ладонями по спинам и плечам — как старые друзья, которые редко видятся вне работы. Впрочем, таковыми они и являются.
— Итак, детектив Льюис, о чем у тебя поинтересоваться: о какой-нибудь ерунде или о личной жизни? — спрашивает Чарли. У него гибкий, мелодичный голос, и он прекрасно владеет искусством подчеркивать смысл слов интонацией.
Мэтт посылает другу полный укора, но совсем беззлобный взгляд.
— Да ладно, неужто все по-прежнему? — смеется Чарли.
— Абсолютно, — соглашается Мэтт. У него низкий, томный голос. — И я уверен, агент спецслужбы Вуд, что если спрошу тебя о том же, ты тоже не блеснешь успехами.
Чарли громко смеется, а Мэтт лишь довольно ухмыляется тому, что подколол друга.
— Согласен, один-один.
Они идут по аллее Спокойствия, мимо фонтана Мира: сложной конструкции из фигуры взрослого человека, передающего земной шар в руки ребенка. Вода бьет из-под бетонной плиты рядом с металлическими героями скульптуры и переливается радугой под солнечными лучами. Деревья, плотно посаженные вдоль аллеи, шелестят под легким ветерком. Этот природный шепот смешивается с журчанием фонтана, запахом корицы из булочной, негромкими разговорами прохожих и далекими звуками музыки. Вокруг все спокойно.
Друзья сворачивают на улицу Надежды, что ведет прямиком к городской площади. Люди стекаются сюда с соседних улочек, сливаясь в единый дружественный поток. Вдалеке под солнечными лучами, как монета, поблескивает горизонтальный монумент Единства и президентская трибуна, справа от которых разместился оркестр, наигрывающий торжественные песни. По бокам на столбах расположены огромные экраны, которые в обычное время транслируют счастливую рутину жителей — такие экраны висят по всему городу.
— Не нарадуюсь на выходной, — говорит Чарли, и в голосе его сквозит облегчение.
— И не говори, — соглашается Мэтт.
Они абсолютно разные. Чарли — темноволосый, с поджарым телом. У него узкое, вытянутое лицо и синие глаза. Мэтт — шире в плечах и чуть выше ростом. У него светлые волосы и легкие, но необратимые намеки на раннее облысение над вертикальными линиями лба. Карие глаза и медлительный взгляд. Мэтт сам по себе медлителен и в мыслях, и в поступках, в противовес подвижному во всем Чарли, хотя оба успевают все подмечать и принимать взвешенные решения. Они очень разные, однако, смотря на них, чувствуешь некий дух единства. Оба идут нога в ногу с военной выправкой, оба по привычке в костюмах, хотя и не при исполнении, оба эрудированны, смелы и находчивы, что позволило и тому, и другому сделать прекрасную карьеру.
— Как тебя вообще отпустили? — удивляется Мэтт.
— Я перечислил все задания и операции, в которых участвовал за последний год, и у них просто не было выбора. Кроме того, — Чарли оглядывается по сторонам, и, убедившись, что никто не смотрит, приоткрывает пиджак — плотно к правому боку прижата кобура, к внутреннему карману прикреплен бейдж спецагента, — они ведь все равно знают, что я буду здесь.
Мэтт ухмыляется и приоткрывает левую сторону пиджака — у него такой же, только детективский набор. Друзья громко смеются.
— Старые привычки неискоренимы, — заключает Мэтт. Чарли кивает, и оба вспоминают бунт в Нижнем городе.
Вдоль улицы стоят кремовые, под цвет костюма Мэтта, офисные здания, не выше шести этажей, где на первых — тихие магазинчики и уютные кафе со столиками на улицах. На газонах перед зданиями цветут цветы на бархатной зеленой траве, которые, как и люди, наслаждаются солнцем, пока еще можно. Городская площадь уже совсем близко, можно увидеть кордон охраны, который отделяет людей от каменной трибуны. Оркестр доигрывает одну из композиций и начинает новую.
— Мистер Вуд! — кричит кто-то рядом, и Чарли озаряется улыбкой.
— Профессор Разински! — восклицает он и оборачивается к Мэтту. — Подожди меня.
Мэтт кивает и наблюдает за другом, который быстром шагом направляется к летней веранде одного из кафе, где ему приветливо улыбается седой мужчина.
Мэтт какое-то время по инцерции следует за Чарли и останавливается, сохраняя нейтральное расстояние. Мимо проходят люди, на их лицах радостные улыбки. Площадь уже совсем близко, что можно увидеть примыкающие к площади улицы Дружбы и Согласия. Они такие же пешеходные, как и улица Надежды, и заполнены движущимися людьми. Президентская трибуна размещена в середине монумента Единства, а за ним разбит огромный парк, слева от которого Дворец правительства, а справа — дом судебной коллегии. Мэтт наблюдает за танцующими людьми на площади, подмечая, кто из какой части города. И хотя официально город является единым, Мэтт не может не различать жителей Верхнего, Среднего и Нижнего города. Однако эти различия якобы стерты.
Отворачиваясь от толпы и своих мыслей, Мэтт смотрит в окно кафе. По разные стороны столика сидят двое, оба уткнувшись в свои ноутбуки. Слева чернокожий мужчина в ярко-красной толстовке. У него крупное тело, большая голова и напряженный взгляд, направленный в экран. Между ноутбуками стоит кальян, двое по очереди курят и передают друг другу трубку. Мэтт переводит взгляд на правую сторону столика как раз в тот момент, когда человек, сидящий там, выдыхает, оторвав трубку ото рта. Стекло затуманивается, но дым рассеивается довольно быстро, открывая Мэтту курильщика. Это девушка, комплекцией гораздо меньшей, чем мужчина напротив. Ее голова усыпана яркими, разноцветными дредами, рассыпанными по спине. "Жители нижнего", подмечает он про себя, даже не задумавшись. Девушка все еще в дыму, но он успевает заметить еще кое-что: ее короткий холодный, полный злобы взгляд. Длится он всего секунду, но Мэтту хватает и этого, ведь его родители были защитниками порядка, и сам он — защитник. Видеть — у него в крови.
— Пошли? — говорит Чарли, и Мэтт отворачивается от окна. Он соглашается кивком и идет за другом.
— Ты чего такой хмурый? Призрака увидел?
Мэтт усмехается.
— Я всегда такой.
— Это точно, — смеется Чарли
Друзья подходят и останавливаются в конце толпы ровно в тот момент, когда оркестр начинает играть государственный гимн. Люди в оцеплении вытягиваются еще сильнее, и на трибуну выходят правительственные помощники, а во главе — президент. Жители вскрикивают, приветствуя своего лидера, а тот машет им в ответ, тепло улыбаясь. Его улыбке хочется верить. Да и есть за что: президенту Кауфману восемьдесят шесть лет, но, несмотря на возраст, он все еще обладает живым умом. Благодаря его усилиям городу удалось остаться на плаву. Оркестр доиграл гимн до текста, и жители, что собрались здесь, поют вместе с Кауфманом. Мэтт оборачивается и смотрит на здания. Люди, которым не достался выходной, выглядывают из окон, подпевая, и солнце отражается в открытых створках.
Гимн закончился, толпа ликует и аплодирует, Кауфман подходит к микрофону.
— Здравствуйте, дорогие!
Люди снова аплодируют. Кауфман терпеливо ждет и улыбается, как дедушка, смотря на шаловливого внука.
— Сегодня — важный день для всех нас, — продолжает он, когда люди успокаивается. — Чуть более столетия назад случилась Большая война.
У президента низкий, бархатистый твердый голос. И рядовые жители почитают его за простые, искренние речи без оттенка политической деловитости, которые он произносит, импровизируя, во время подобных событий.
— Многие погибли в ней. Но наши семьи — выжили. Только благодаря им мы здесь.
Люди молчат, и в паузах Кауфмана слышится шелест деревьев. Мэтт осматривает горизонтальный монумент перед трибуной, на котором изображены двадцать флагов старых стран, жители которых выжили после войны. По центру, ровно под президентом, герб нового города — сизая голубка, раскрывшая крылья так, будто приглашает под ними спрятаться.
— Выжившие разных стран объединились на нейтральной территории, пригодной для жизни, и построили новый город, — Кауфман делает паузу и осматривает жителей своим проницательным, но полным доброты взглядом. — Они создали новое общество, в котором нет различий по нациям, цвету кожи или происхождению.
Жители апплодируют.
— Мы все родились здесь. Однако лишь один человек видел само основание города пусть и в очень юном возрасте. Пожалуйста, пригласите господина Ясски, — говорит Кауфман своим помощникам, и когда седовласый старожил тяжелой походкой выходит к микрофону, просит людей встретить героя.
Кто-то восторженно кричит "Это мой дед! Мой дед!", толпа вдохновенно аплодирует, а старичок смущенно улыбается.
— В этот важный день, господин Ясски, от лица всех жителей и правительства, я бы хотел отметить Ваши заслуги перед городом. Как вы все знаете, — обращается Кауфман к людям, — господин Ясски большую часть своей жизни отдал на то, чтобы не только сделать нашу жизнь лучше, но и сохранить ту прекрасную часть наследия, что осталась нам от предков. До восьмидесяти пяти — а сейчас ему уже сто четыре — он учил нас и наших детей. Я сам лично был его учеником.
Кауфман улыбается, смотря на своего учителя, а тот добродушно посмеивается, хлопая по плечу президента.
— Благодаря его усилиям в городе существуют школы, университеты и научный центр. Последние двадцать пять лет он возглавляет библиотеку и музей, где собрана наша история. Кроме того, он прекрасный семьянин.
Где-то впереди, близко к трибуне, несколько человек замахали руками, и старожил машет в ответ. Кауфман, увидев это, улыбается еще теплее, чем прежде.
— Учитывая все заслуги господина Ясски, — продолжает президент, — к пятидесятилетию музея истории, что послезавтра, будет установлен памятник в его честь.
Люди аплодируют.
— Кроме того, мы приняли решение наградить его пока единственной почетной медалью Отличия первой степени за все, что он сделал для нас!
Оркестр заиграл коротенькую торжественную композицию. За спиной президента появляется помощник с синей открытой коробочкой, внутри которой в бархате покоится золотая медаль. Президент аккуратно достает ее и прикрепляет к пиджаку старожила. Люди на площади хлопают и свистят, а старожил весь съеживается и прячет слезы на груди президента.
Когда господин Ясски успокаивается, помощники президента усаживают его на откуда-то взявшийся стул, а Кауфман возвращается к трибуне.
— Имя нашего города означает "Тысячелетие". Но я верю, что он будет процветать гораздо дольше. Славься, Миллениум!
— Славься, Миллениум! — люди на площади радостно вторят президенту и аплодируют. Оркестр собирается начать новую композицию, но не успевает.

Кристин вдыхает дым кальяна и тихо выдыхает. Она смотрит в экран компьютера, но ничего там не видит. Передает трубку Базуке, тот чисто автоматически забирает ее и продолжает работать.
"Внутри себя", — делает вывод Кристин и открыто смотрит в окно. Издалека донеслось "...новое общество, в котором нет различий по нациям", и Кристин усмехается.
— Старый врун, — тихонько говорит она. Звучит, тем не менее, очень по-доброму. Кристин понимает, что президент Кауфман врет намеренно. Многие еще не догадываются, но классовые разделения уже начинают назревать. Но этого пока не нужно знать людям.
Кристин знакома с президентом лично и очень любит его. Она думает, что он единственный, кто действительно смог бы исправить ситуацию с классовым разделением, но на это нужно время. А времени, по мнению Кристин, у него не так много: скоро более молодые правители займут его место. Кауфман, каким бы живым не был, уже стар.
Из посетителей никого кроме нее и Базуки нет, и персонал, не стесняясь, высунулся из окон и дверей. До Кристин донеслись слова "Ясски" и "медаль".
— Слышал? Ясски дают медаль.
— Библиотекарю? — спрашивает Базука, не поднимая головы.
— Ага.
— Круто, — в голосе мужчины слышится неподдельная гордость. — Он заслуживает.
Кристин качает головой в знак согласия. Они оба учились у Ясски.
— Классный мужик, — добавляет она под звуки оркестра. Следом Кауфман благословляет Миллениум на жизнь, и, неожиданно для всех гремит взрыв.
Базука резко поднимает голову и недоуменно переглядывается с Кристин, которая уже в следующую секунду срывается с места и, расталкивая испуганных официантов, вырывается на улицу. Она бежит на площадь, но постепенно останавливается, в ужасе смотря на то, что произошло.
Монумента Единства нет. Президента нет. Когда Кристин говорила, что ему осталось немного времени, она совсем не это имела в виду.
"Что теперь будет, без Кауфмана?"
Этим вопросом будут задаваться многие.
"Иди! Потом будешь спрашивать, иди!", — кричит голос внутри, и Кристин повинуется ему. Она бежит, осматривает видимую часть площади на наличие угрозы и ничего не находит.
Там, где стояли люди, теперь туман из пыли. Из воздуха, как адский дождь падают камни и человеческие останки, которые подлетели настолько высоко, что вернулись на землю только сейчас. Постепенно до жителей доходит, что произошло, и они начинают кричать. Кристин росла в семье сильных людей, и крики беспомощности вызывают у нее отвращение. Потом она осудит себя за эту мысль. Потом, но не сейчас.
Она подбегает к краю толпы, падает на колени рядом с лежащим человеком и проверяет пульс и дыхание. Он дышит, и Кристин уволакивает его за плечи поближе к зданию. Жители, превратившиеся в толпу, уже начинают бегство, где лежащему под их ногами не выжить. Мужчина очень тяжелый, и передвигаться с ним нелегко. Благо кто-то подбегает и помогает. Кристин поднимает глаза: это Базука. Он практичен, за его плечами два рюкзака, в которых компьютеры, его и Кристин — неизвестно, что должно произойти, чтобы он бросил свое главное сокровище.
Добравшись до здания, девушка приседает и осматривает крыши: разумеется, пусто. Кристин благодарно кивает другу, снимает свой рюкзак и направляется в толпу, доставая бейдж, удостоверяющий ее медицинскую подготовку. Хоть она давно не миротворец, старые привычки не искоренишь, и удостоверение всегда при ней.
Толпа сбегает, но некоторые люди все же остаются, чтобы помочь пострадавшим. Или чтобы не ко времени оплакать погибших. Кристин пробивается против людского потока, проверяя пульс лежащих на земле. Шестерых, которых проверила девушка, город уже потерял. А ведь она еще только на внешней стороне. Проходя вглубь, Кристин видит покалеченные трупы. Ее не мутит, она видела и не такое. Кристин сажает мужчину, находящегося еще в сознании. Из его волос на лицо стекает струйка крови. Опросив его и оценив ранение, она отдает его в руки проходящего добровольца, понимая, что ничего сделать не может.
Пробиваясь все ближе туда, где прежде была трибуна, Кристин слышит шум и оборачивается к улице Дружбы: издалека, сигналя сиреной, подъезжают отряды спасателей. Девушка позволяет себе слегка улыбнуться, но уже в следующую секунду осматривает площадь. Те, кто мог уйти или кого увели, уже сидят вдоль зданий, и на месте происшествия Кристин видит все больше трупов. Ее учили осматривать раненных средней тяжести, но оценить это среди большого количества пострадавших не так уж просто. Она видит плачущего ребенка и без сомнений бежит к нему.
— Привет, — говорит она, бегло осматривая его состояние. — Где-нибудь болит?
Ребенок сидит, внимательно смотрит на нее, но только хнычет, ничего не отвечая. Всего секунду Кристин думает, что он ее не слышит, но отвлекается на осмотр его состояния. Все, вроде бы, в порядке, не считая вывернутой на бок ступни. Девушка аккуратно берет мальчика на руки и идет как можно быстрее. Навстречу ей движется спасатель в черной форме.
— Мэм, вы в порядке? — кричит он, подбегая.
— Да, — отвечает Кристин, передавая ребенка. — Нужна аптечка.
Спасатель смотрит на бейдж с красным крестом и кивает.
— Идите за мной.
Она следует за мужчиной, попутно подхватывая с земли женщину и помогая ей добраться до машин.
Кристин выдают зеленую сумку — набор первой помощи, и она возвращается на площадь. Команда спасателей вместе с добровольцами рассредоточилась по территории. Там, где прежде был монумент, а теперь угловатая груда мрамора, работают мужчины и женщины, вытаскивая пострадавших из-под обломков. Кристин проходит мимо порванного барабана и погнутой трубы, и старается не обращать внимания на кровавые пятна. Работы еще много, не время разглядывать детали. Однако среди камней что-то блестит, и она не может устоять. Раздвинув мраморную пыль и камни, Кристин поднимает на ладони блестящий предмет. Рассмотрев внимательно, она убирает его в рюкзак — "Разберусь с ним позже".
"Позже" наступило только через шесть часов. Кристин села на подножку автомобиля, и спасатель протянул ей бутылку воды.
— Вы молодец, — говорит мужчина, снимая маску. Кристин хмуро кивает и пьет.
Оранжевое солнце светит с улицы Согласия, освещая площадь под другим углом. Спасатели все еще разбирают обломки, одна из команд собирает части тел, пытаясь вернуть целостность пострадавшим, все это транслируется на экраны. Зрелище неприятное, но Кристин позволяется себе пока только хмуриться. Для более сильных эмоций еще не время. И не место.
Рядом плюхается Базука и осматривает подругу.
— Порядок, Крис?
— Порядок, Баз. А ты? Ты весь в... — девушка показывает на следы крови, расползшиеся бардовыми волнами по красной толстовке.
— Сойдет. Ты, кстати, тоже. Голову даю на отсечение, что и не заметила.
Кристин осматривает темные пятна на синей рубашке.
— Хватит на сегодня, — говорит она.
Базука понимает, что сказал нечто неуместное и виновато качает головой.
— Пожалуй, да. В жизни такого не видел.
Кристин молчит. Она видела.
— Кстати, подлатаешь меня?
Базука закатывает рукав. От его локтя вниз тянется резаная рана: алеющая полоса на черной коже.
— Обо что ты так?
— О камень.
— Тебе бы к хирургу.
— Ты ведь умеешь.
— Умею, но...
— Давай, им и без меня есть чем заняться.
Базука прав: в городской больнице сегодня неприятный ажиотаж. Кристин вздыхает и роется в сумке.
— На, пей.
— Что это?
— Обезболивающее. Пока подготовлюсь, подействует.
Через двадцать минут Базука со слезящимися глазами улыбнулся:
— Спасибо, док.
— Не за что, — девушка хлопает его по плечу. — Если отвалится, я не виновата.
Базука громко смеется, придерживая руку.
— Буду надеяться на лучший исход.
Кристин устало улыбается и кивает.
— Ты идешь?
— Пожалуй, еще задержусь.
— Думаешь, мы им еще понадобимся? — Базука смотрит на спасателей, разгребающих руины.
— Ты иди, — тихо отвечает девушка. — Ты сегодня и так молодец.
— Да уж. Кажется, придется напиться, чтобы уснуть, — он смеется.
— Лучше воздержись.
— Знаю.
Друзья молчат с минуту, наблюдая, как солнце клонится вправо, за дома, которые постепенно бросают тень на площадь. Прибывшие военные оцепили место действия и преграждают путь людям, которые пришли найти своих близких. Здесь, внутри, спокойно. За чертой военных — убийственное горе. И Кристин даже не заметила, когда появилась эта черта.
— Ладно, я пойду, — мужчина встает и разминает ноги. — Держись, окей? Напиши, как будешь готова продолжить работу.
Кристин кивает, и ее друг уходит.
— Базука! — внезапно кричит девушка. Мужчина оборачивается и вопросительно смотрит. Кристин указывает на свой рюкзак. — Спасибо.
— Не вопрос, — Базука жмет плечами и идет к линии военных.
Кристин переводит взгляд налево. Там уже пятнадцать минут стоят трое мужчин: двое в запыленных костюмах докладывают что-то человеку в военной форме. Совещание заканчивается, костюмы и военный расходятся в разные стороны, и Кристин срывается с места.
— Эй, — кричит она костюмам. Мужчины оборачиваются. — На минуту.
Со стороны кажется, что Мэтт стоит ближе, чем Чарли. Потому именно он подходит к Кристин и вопросительно смотрит на нее.
Девушка достает из рюкзака круглый предмет. Солнце больше не падает на него, и он не такой блестящий. Кристин протягивает его, и на ладонь Мэтта ложится медаль Ясски. Мужчина разглядывает ее, и через некоторое время поднимает глаза.
— Почему не отдала военным?
Кристин жмет плечами.
— Они могут забыть. Ты — нет.
Мэтт еще раз смотрит на медаль, кивает головой и убирает ее в карман.
— Что-то еще?
Кристин молчит, склонив голову на бок.
— Нет, — Мэтт догадывается, что ей нужно, и мотает головой. — Узнаешь из официального заявления. Я не хочу, чтобы город прочел все в твоем блоге.
— Этого не будет.
Тон Кристин подтверждает ее слова. Мэтт, засомневавшись, смотрит по сторонам: военные далеко, Чарли далеко.
— Ладно, — сдается Мэтт. — По официальной версии это дело рук Марлена и его дружков.
— Марлена… мятежника?
— Именно.
Кристин усмехается.
— Стоило ожидать. На этого парня уже целая стопка дел, а его никак не схватят. Он вообще существует?
Они молча осматривают друг друга.
— Ты в норме? Видел, как ты сегодня...
— Да, порядок, — жестко перебивает Кристин. Мужчина кивает. — Ладно, спасибо.
Кристин пару секунд глядит на Мэтта и, кивнув, уходит.
Мэтт напряженно смотрит ей в спину.

2

Она откупорила бутылку дешевого красного вина, зажгла свечу и легла в ванну. За стеной гремит музыка из прошлого тысячелетия, и Кристин все равно, как к этому отнесутся соседи. Миссис Клозник с ее карапузом нет, а на остальных плевать хотелось. Кристин пьет, ставит бутылку на край и уходит под воду с головой.
Она лежит с закрытыми глазами и думает, сколько воспоминаний пронесется в ее голове, пока легкие не потребуют воздуха. Дыхания ей хватит секунд на семьдесят, из них пятнадцать уже прошло. Кристин открывает глаза. По потолку блуждают причудливые узоры — тени, разгоняемые пламенем свечи, которое качается на сквозняке. Кристин гонит от себя любые мысли, но порванный барабан настойчиво появляется перед глазами.
"Я не хочу вспоминать", — думает Кристин, но сама понимает, что это неизбежно. Сердцебиение звучит у нее в ушах, легкие начинают давить в грудной клетке. Прошло еще сорок секунд. Кристин закрывает глаза.
Она и Патрик в проулке.
Патрик накрывает ее собой, и Кристин чувствует, как его тело пронзают пули.
Из глаз Патрика течет кровь. Он не успел сказать ни слова.
Кристин выскакивает из воды, жадно глотая воздух. Бутылка со звоном падает, вино растекается бардовыми лужами. Девушка бросает полотенце на пол и выходит, не вытираясь.
Однажды Патрик сказал, что правительство их обманывает. Кристин согласилась, но не уточнила, о чем он говорил.
— Может быть, ты остался бы жив, — говорит девушка, смотря на фотографию. На ней ее семья, она и Патрик — день их помолвки. Все улыбаются так, будто Миллениум — самый счастливый город на свете, и нет ни мятежников, ни постоянных миротворческих рейдов.
Однажды Патрик сказал, что до Миллениума миротворцы воевали, но по совсем другим причинам и принципам. Кристин не слушала, она упивалась счастьем, приближением собственной свадьбы и очередным удачным рейдом. Ей не нравилось, что иногда ее отряду приходилось убивать, но это же было на благо.
Она кладет фотографию изображением вниз и подходит к большому террариуму, стуча ногтем по стеклу.
— Привет, Беглец, — Кристин улыбается. Большой пушистый паук притаился на противоположной стороне, наблюдая всеми своими глазами. — Надеюсь, ты в порядке.
Она натягивает штаны и майку, убавляет музыку, открывает новую бутылку вина, проглатывает таблетку, хватает телефонную трубку и усаживается на подоконник. Кристин живет в старом, обветшалом доме двадцати этажей. Последний раньше был пентхаусом на четыре комнаты, в одной из которых теперь пробита крыша и живут птицы. Остальные три (спальня, гостиная и самодельная кухня) Кристин занимает единолично. Верхний и Средний город перестроили, что смогли — реконструировали, но Нижнего это почти не коснулось. А особенно высоток, коих в этой части пара десятков — слишком дорого ремонтировать дома в аварийном состоянии, в которых обитает около сотни человек, конечно.
Кристин живет там, где проходит линия между Нижним и Средним, так что вид из ее окон очень колоритный. С одной стороны серые и убогие дома, многие из которых заброшены, заводы с длинными трубами, подземка. С другой — цветные домики, развлекательные центры, шикарные парки. Миллениум начинался с равенства и равноправия, от которых постепенно ничего не остается.
Раньше Кристин жила со своей семье на границе между Верхним и Средним. Теперь, после смерти Патрика, она — житель Нижнего. Она переехала сюда, чтобы понять, почему он оказался среди мятежников. Но ей это так и не удается.
Кристин делает большой глоток и набирает номер. Она нисколько не волнуется, что абонент может вычислить ее: если начать искать, выйдет десяток фальшивых адресов.
В трубке слышится три гудка и суровый мужской голос.
— Слушаю.
Кристин молчит, собеседник вздыхает.
— Раз позвонила, то говори, а не молчи.
Кристин наблюдает за струей дыма над заводом и пьет вино. Оно кислое.
— Не удержалась, да? — говорит мужчина на другом конце. — Ладно, я не лучше: мои друзья сегодня — водка и лед.
Кристин ухмыляется в трубку и делает еще глоток.
— Надо же, хоть какой-то живой звук от тебя.
Мужчина дышит в трубку, Кристин тоже, пару минут никто не говорит. В квартире у девушки запел Ленни Кравиц, и мужчина в трубке подпевает.
— Ты сейчас, наверно, улыбаешься?
Абсолютная правда. Кристин смотрит на свое отражение в оконном стекле и слегка удивляется: как мало было нужно, чтобы стать другим человеком. Слегка печальная улыбка блуждает по ее лицу.
— Почему ты не говоришь со мной? Ты все еще винишь меня, да? Я ведь сделал то, что должен был.
Трек-лист подошел к концу, и по квартире разлилась тишина.
— Почему бы нам не встретиться и не поговорить, выяснить все?
"Мы разучились говорить друг с другом", — думает про себя Кристин.
Мужчина вздыхает.
— Хоть я все еще зол и считаю, что ты не права, я был рад... — собеседник запинается. — Ну, ты понимаешь.
Кристин еле заметно улыбается: "Зато честно".
— Ладно, пойду. Напьюсь чем-нибудь покрепче и спать, — мужчина ухмыляется. — Знаешь, мне бы хотелось однажды позвонить тебе. Чтобы твоя чертовая техника сгорела, не определила номер, и ты сняла трубку. Я хочу, чтобы наши идеологические войны прекратились. Возможно ли это?.. Ладно. Пока. Береги себя.
— И ты себя, — отвечает Кристин, когда собеседник отключился.

3

— Что ты здесь делаешь?
Патрик сидит за партой Кристин. Он отбрасывает каштановые волосы с лица и ласково смотрит.
— У нас свидание, разве нет?
Его шутливый тон заставляет Кристин съежиться. "У него должна быть пуля в голове, и еще две — в теле. Где она? Где они?!"
— Присядь уже наконец.
Кристин медленно движется по классу, садится за парту слева и смотрит на школьную доску. Ракурс слегка не тот потому, что на ее привычном месте сидит Патрик. В этом классе преподавал мистер Ясски, ныне тоже мертвый.
— Не посмотришь на меня? — спрашивает Патрик.
— Ты умер, — ледяным голосом отвечает Кристин. — Умер три года назад.
На улице, несмотря на солнце, идет дождь. Девушка смотрит в окно и наблюдает, как старый вяз скребется ветками по стеклу. Мерный шум капель успокаивает, но соседство с мертвецом, пусть и некогда любимым — нет.
— Тогда почему ты пригласила меня?
— Я не приглашала тебя! — отвечает Кристин и неожиданно для себя поворачивается.
Патрик улыбается. У него отросшие, лохматые волосы, небольшой синяк на левой скуле, уставшие зеленые глаза — он такой, каким был перед смертью.
Кристин вспоминает, как он накрывает ее собой.
— Почему ты здесь? — робко спрашивает она. — Ты ведь...
— Умер, я знаю, — он говорит это с такой легкостью, что Кристин слегка съеживается.— Но здесь я потому, что ты меня пригласила.
— Я не...
— Да ладно тебе, — отмахивается Патрик, — ты ни о чем не хочешь меня спросить?
Кристин напряженно чешет подбородок.
— Я должна спросить тебя... о загробной жизни?
Патрик смеется в голос и заглушает шум дождя.
— Может быть у тебя есть вопросы поинтересней?
— Я не... — Кристин растерянно смотрит на парня, не понимая, чего он хочет от нее.
Она переводит взгляд на доску и вспоминает, как мистер Ясски учил их читать поэзию. "Постарайтесь постичь суть", — говорил он. Учитель раздавал всем абрикосы и объяснял, что красивый язык стихотворений — это мякоть, приятная на вкус. Но самое важное — косточка, которая хранит в себе суть произведения. И если ее посадить, вырастет прекрасное дерево, величие которого не оставит равнодушным никого.
С потолка закапало на Кристин и парту, шум капель звучит внутри класса. Она оборачивается к Патрику — это движение кажется невероятно долгим, будто длится десять, а то и пятнадцать минут. Кристин за это время промокла под струями дождя, проникающими через крышу. Парень тоже оказался достаточно мокрым. Он серьезно смотрит на нее.
— Что происходит? — взволнованно спрашивает Кристин и пытается посмотреть наверх, но вода заливает ей лицо. Это уже не похоже на дождь.
— Ты слишком долго думала, время ушло, — мрачно заключает Патрик. — Я успею ответить только на один вопрос.
— Что? — кричит Кристин в панике, пытаясь быть громче, чем поток с потолка. Ее ноги в воде почти по колено, она крутит головой из стороны в сторону, чтобы понять, что происходит.
— Один вопрос, — криком отвечает Патрик.
Кристин сосредоточенно смотрит на бывшего жениха. Он отвечает взглядом, полным серьезности и отчаянья: если не сейчас, то никогда.
— Почему ты перешел? — спрашивает она тихо, но знает, что он ее слышит. — Потому что, как ты говорил, правительство нас обманывало? Что ты имел в виду?
— Это три вопроса, Кристин, — говорит Патрик. — И тебе нужно спросить у него.
Парень поворачивает голову к доске. Там стоит мистер Ясски.
— Постарайтесь постичь суть, — говорит он и смотрит вверх. Кристин тоже. В этот момент потолок обрушивается, и вода напором ударяет девушку в грудь.

Она вскакивает с постели, набирая в себя столько воздуха, что начинает кружиться голова. Медленно добравшись до кухни, девушка плюхается в кресло. За окном тонкой полоской алеет рассвет, метро уже шумит под землей. Кристин распахивает окно и кричит, что есть духу.
Патрик не снился ей очень давно. Последний раз — через год после кончины. Спустя год, как она прекратила свою миротворческую деятельность. Тогда, во сне, она перевернула его тело, и он сказал ей не прекращать поиски. В день, когда она сделала это по настоящему, он не сказал ничего. А сегодня он попросил задать один вопрос, и тот, что она задала, похоже, устроил его.
— Да вот незадача, — язвительно говорит Кристин в тишину, — библиотекарь-то помер, как я его спрошу?
Ее наручные часы еще не дают сигнала, но она наливает кофе, проглатывает таблетку и садится за компьютер. Кадры вчерашнего дня всплывают в ее голове: мужчина, которого они оттащили с Базукой, порванный барабан, мальчик, медаль, имя "Марлен".
— Неужели мятежники снова взялись за свое?
Она вздыхает и выводит компьютер из спящего режима. На стену напротив проецируется изображение рабочего экрана. Кристин заходит на сайт города и открывает фильм о Большой войне. Она смотрела его множество раз, но не нашла в нем ответов. Почему люди боролись друг с другом, уничтожая все, что они имели, — для нее загадка.
Закадровый голос вновь рассказывает о том, что в конце второго тысячелетия состоялся научный прорыв: ученые путем долгих исследований открыли новый химический элемент. Открытие было призвано помочь людям, но, являясь по своей природе, бездумными тиранами, они создали бомбу, способную уничтожить все живое на планете. 22 декабря 3024 года прогремел первый взрыв.
Кристин отключает звук и молча наблюдает за сменой внушающих ужас картинок на голографическом экране. Накручивая дредину на палец, вспоминает, все, что когда-либо слышала о начале войны. "Никто на самом деле не знает, кто на кого напал первым" — говорила ее мать. Так все осталось и по сей день: существует официальная версия, существует масса других, но они настолько противоречат друг другу, что правду не найти. Разве что...
— ... Библиотекарь знает, — заканчивает Кристин свою мысль вслух.
Ясски потратил жизнь на сбор информации о том, что было до Миллениума. Но, помогая создавать новое общество, он вполне мог что-то утаить. Эта мысль ярким огнем разгорается в мозгу Кристин, что она, несмотря на раннее утро, хватает телефон и звонит.
На том конце тянутся гудки, а потом голос: еще не спящий, но уже сонный. Кристин почти подпрыгивает от радости, что на ее звонок ответили.
— Базука, — говорит она тихо. — Если я попрошу тебя помочь мне сделать что-то противозаконное, ты согласишься?

4

Базука чем-то занимается, уткнувшись в портативный гаджет размером с его ладонь. Кристин делает вид, что не смотрит, хотя, на самом деле, очень внимательно наблюдает. Ждет сигнала.
Гражданская панихида проходит в тот же день, что и юбилей музея. В большом холле центральной библиотеки и музея Миллениума собрались люди с разных концов города: пусть они все одеты в черное, различить их совсем нетрудно. Здесь телевизионные камеры и журналисты в первых рядах. Премьер-министр Дуглас Бауэрман стоит перед огромной стелой с фотографиями погибших позавчера и зачитывает речь с бумаги; его окружает многочисленная охрана. По центру, на стеле, фотография Кауфмана. Учитывая законы Миллениума, Бауэрман станет следующим лидером без городских выборов.
Бывший президент за спиной будущего президента. Мертвый и живой. Мир соткан из противоречий.
Голос Бауэрмана полон горечи, но звучит неубедительно. По его левую руку стоит что-то высокое, накрытое плотной тканью. Нетрудно догадаться, что это памятник Ясски, его откроют после речи премьер-министра. А Бауэрман, кстати, не умеет говорить мало, чем невыгодно отличается от погибшего президента.
— Если собираешься идти — самое время, — шепчет Базука.
Кристин кивает и медленно проходит вдоль толпы. На ней кепка с широким козырьком и темно-синяя толстовка. На всякий случай, она натягивает капюшон. Базука выжидает с минуту и движется следом. Весь вчерашний день они провели изучая схему здания и сегодня следуют строго намеченному плану. Девушка останавливается у доски, на которой информация о музее и библиотеке. Мимо нее проходит один из охранников, обходя периметр. Кристин еле заметно кивает головой, и Базука нажимает на кнопку, не доставая руку из кармана.
Ревет сигнализация, на выставленные в холле экспонаты в стеклянных колбах опускаются решетки. Среди людей переполох: ожидая очередного взрыва, они бегут к дверям, где охрана уже пытается упорядочить хаотичное движение беглецов.
Сигнализация отключается раньше, чем холл пустеет наполовину. В суматохе Бауэрман неубедительными фразами призывает к спокойствию. Но чтобы успокоиться требуется время. Ровно столько же нужно Кристин и Базуке, чтобы добежать до кабинета Ясски.
— Это ложная тревога, — доносится голос Бауэрмана с первого этажа, и в нем слышатся страх и недоумение. А Кристин молится о том, чтобы дверь библиотекаря была не заперта, и они никого не встретили. Первая молитва сбывается полностью.
Кабинет Ясски очень большой. Она видела его на плане здания, но не думала, что он покажется ей таким изнутри. В нем царит успокаивающий запах, присущий только библиотеке. В кабинете тихо и уютно.
Кристин бегло осматривает полки и охает:
— Где он достал столько?..
И не количество ее удивляет, а то, что большинство из книг напечатаны до времен Большой войны.
— Он же ездил в экспедиции с военными, — Базука пододвигает стул к двери и садится — если кто-нибудь решит войти, сразу ему это не удастся.
— Тут даже обгоревшие есть...
— Делай то, зачем пришла.
Что-то в его тоне заставляет Кристин нервно обернуться.
— Крис, ты в порядке?
Девушка кивает, сжимает кулаки и садится за компьютер. У Ясски он старенькой модели, такие выпускали задолго до войны. Кристин подсоединяет жесткий диск и входит в систему еще до того, как она полностью прогружается. После нескольких операций начинается полное копирование.
— Надеюсь, это стоит того, — ухмыляется Базука.
— И я.
Кристин пошла в миротворцы в 21 год, за год до смерти родителей. Ушла оттуда спустя два года — после смерти Патрика. Долгое время она слонялась без дела, абсолютно не зная чем заняться и не пытаясь понять свое предназначение в мире. Верхний город перестал быть ее домом, а трущобы Нижнего вполне приглянулись. Кристин по сей день помнит боль от того, что оставшиеся близкие предали ее. И хоть боль все же притупилась, непонимание — нет.
— Много там?
Девушка смотрит на экран.
— Только сорок процентов.
Базука что-то проверяет в своем гаджете и вновь откидывается на стул.
— Пока все тихо, но лучше бы поторопиться.
— Ты ведь знаешь, что я не могу бежать впереди метро.
— Знаю, — вздыхает мужчина. — Похоже, старикан был коллекционером информации, да?
— Угу.
Несколько раз Кристин пытались изнасиловать, но миротворческая подготовка помогала ей отбиться, сколько бы алкоголя ни было в крови. Однажды весенним утром, когда она промерзала до костей, прислонившись к серой стене заброшенного дома и накрывшись тонкой курткой, рядом с ней остановился человек. На поводке он держал взрослого пуделя, который с любопытством рассматривал Кристин, виляя хвостом. Мужчина долго молчал, а девушка не сводила глаз с собаки.
— Вы в порядке? — наконец спросил он очень тихо и вкрадчиво. Так, что у Кристин чуть не разорвалось сердце.
Она смотрела на его ноги, на его собаку, не в силах поднять глаза.
— Как его зовут? — все, что смогла спросить девушка осипшим от пьянок голосом, смаргивая слезы. Мужчина присел на корточки, добродушно смеясь.
— Это — Принцесса, — ответил он, похлопывая собаку. — Вы можете погладить ее, она не кусается.
Кристин сперва долго смотрела в глаза чернокожему мужчине и, когда решила, что ему можно доверять, робко вытащила руку из-под куртки и прижалась ладонью к пуделю. Собака была теплой, ее мех — мягким и гладким. Слезы потекли по лицу девушки, и она не стала их скрывать.
— А вас как зовут? — спросил мужчина.
— Кристин, — ответила она.
Он молча наблюдал, как девушка гладит его собаку пыльной рукой. Где-то вдалеке прозвучал гудок, сообщая об окончании ночной смены на одном из заводов Нижнего.
— Откуда она у вас? — тихо спросила Кристин, прочистив горло.
— Вам ведь можно доверять? — мужчина, по-прежнему улыбаясь, посмотрел на девушку. Оба знали, что этот вопрос только для галочки. — Она досталась мне после смерти одного из мятежников. Здоровых собак выжило мало, мало их и до сих пор, — он пожал плечами. — Живое надо беречь.
Девушка согласно кивнула, ее взгляд затуманился от слез. Мужчина аккуратно поймал ее за руку, и на миг Кристин напряглась.
— Пойдем, Крис, — сказал он тихо и заботливо. — Тебе нужно в тепло.
Она была совсем девчонкой, но понимала, что если для нее еще есть надежда, то она прямо перед ней. Не споря, Кристин неловко поднялась и, замотавшись в куртку, последовала за мужчиной.
В его доме она выпила чашку обжигающего кофе с ликером, приняла теплый душ вперемешку со слезами и упала в постель. Проспала она двое суток, поднимаясь только чтобы поесть и сходить в туалет. Мужчина сидел за компьютером всегда, когда она вставала. На третий день Кристин спросила, что он делает. Оказалось, что он — хакер.
Мужчина, заметив любопытство, принялся обучать свою подопечную с не меньшим рвением, чем проявляла она. Через год он устроил ее на работу, сделал своим напарником в проектах, не связанных с основной деятельностью, и помог переехать в другую квартиру. Он говорил: "Официально напарники не должны быть даже знакомы".
Базука спас ее тогда. И помогает ей сейчас.
— Сколько там еще?
— Почти все. Готовь камеры.
Кристин, долго думая перед этим, соскакивает с места и бежит к стеллажам с книгами. Бегло осматривая корешки, она вытаскивает книгу, которая ей приглянулась, и прячет ее под толстовку.
— Крис, тут же все готово! — недоуменно говорит Базука, смотря в экран компьютера Ясски. — Что ты там, черт подери, делаешь?
Девушка встает рядом, отключает жесткий диск и прячет за пояс.
— Идем, камеры включатся через полминуты! — говорит мужчина.
Они покидают кабинет и быстро спускаются по лестнице. И, заворачивая за угол с мыслью, что все позади, натыкаются на суровый взгляд Мэтта.
— Что вы здесь делаете?
Кристин смотрит на Базуку и кладет руку ему на плечо.
— Искали туалет, — отвечает она.
Мэтт переводит взгляд с одного на другого, подыскивая слова.
— Я не знаю, где вы были и что делали, но если выяснится, что это как-то связано со сработавшей сигнализацией и дважды отключившейся системой наблюдения, вам несдобровать.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — отвечает девушка, смотря на Мэтта ледяным взглядом. — Идем.
Они с Базукой проходят через все еще заполненный холл и выходят на улицу.
Вторая молитва Кристин сбылась только наполовину.

5

— И ради этого стоило рисковать?
Они молчали всю дорогу из Верхнего города до дома Кристин. Пока Базука возился на кухне, а девушка проводила дешифровку записей Ясски, что заняло не более часа, — тоже. Но теперь мужчину прорвало.
— Не могу поверить: ради этого ты задержалась, чтобы напороться...
— Ничего он нам не сделает, — перебивает девушка, не отрывая глаз от голографического экрана.
— Мы оба знаем, на что он способен.
Кристин пару секунд смотрит на Базуку и переводит взгляд на предмет в его руке.
— Ты знаешь, что это?
— А ты?
— Не спрашивала бы, если бы не знала.
— То есть ты сама не знаешь, что стащила?
Кристин смеется.
— Не начинай!
— Нет, я хочу послушать!
— Ладно, — сдается она и откидывается на спинку кресла. — Я думала, что это учебник по истории. Но книга на каком-то старом языке, я в лучшем случае понимаю одно слово из пятидесяти.
— Это французский, если не ошибаюсь, — Базука чешет бровь средним пальцем, внимательно разглядывая книгу. — Некоторые слова мне знакомы.
— Правда? — удивляется Кристин. — Сможешь прочесть?
— Ха, — Базука кидает книгу на стол. — То, что я понимаю одно слово из двадцати пяти, не говорит, что я знаю этот язык. Тебе лучше понадеяться, что библиотекарь хранил словари у себя на компе.
— Я нашла кое-что поинтересней, — говорит девушка довольным тоном. — Старикан писал письма в будущее.
— Серьезно? — спрашивает мужчина и смотрит на стену из-за спины Кристин.
— Ага. Слушай, — отвечает та и зачитывает, — "Не уверен, что мои записи прочтет кто-то из жителей, кроме близких: круга, посвященного во внутренние механизмы работы Миллениума. На момент, когда пишутся эти строки, я один из немногих жителей, видевших эпоху до Миллениума, пусть и детскими глазами. Очень важно передать информацию о том, как все начиналось, чтобы мои потомки могли и дальше хранить ее. Тот, кто имеет доступ к данному файлу, имеет доступ и к правительственным материалам. Поэтому моя рукопись станет скорее путеводителем по ним, справочником с коротким содержанием".
— Секретник, — Базука ухмыляется.
— Тсс, — шипит девушка и продолжает. — "Наши родители — это те люди, которые заботились о сохранении территории, очищении воды и воздуха, пока военные отправлялись в опасные экспедиции в поиске случайно выживших".
— Случайно выживших?! — восклицает Базука. — То есть его предки намеренно прятались в бункерах, а мои так, выжили потому, что повезло?
— Не заводись, — останавливает его Кристин. — Дальше он пишет: "В старом мире это было нормально — сохранять жизнь семьям ученых и других наиболее полезных умов, но оставлять простых жителей беззащитными". Понял?
— Ну, об этом я и сказал.
— Баз, ему это не нравилось.
— Ясски? — переспрашивает Базука. — Какая разница?
— Это имеет значение, — Кристин мотает головой.
— Ну... — мужчина трет глаз ребром ладони. — Да, ты права. Неприятно думать, что библиотекарь поддерживал классовые разделения.
Кристин согласно кивает, поворачивается к экрану и продолжает читать:
— "Я не стану вдаваться в подробности по тем причинам, что указал выше. Лишь приведу несколько важных данных и дам ссылки на документы, с которыми необходимо ознакомиться, чтобы быть в курсе внутреннего управления. Итак,

ДАТЫ, КОТОРЫЕ НУЖНО ПОМНИТЬ:
22 декабря 2624 года — в мире прогремели взрывы, уничтожившие более 70% населения планеты. Данные неточны: часть населения могла выжить, но погибла до появления спасателей.
Спустя два дня на территории, где теперь располагается Миллениум, уцелевшим правительством были образованы отряды спасения, оснащенные транспортом, необходимым исследовательским и защитным оборудованием. В течение года они осуществляли поиск живых по всей планете, а также доставкой тех, кто отсиделся в правительственных бункерах.
В первый год общая численность выжившего населения составила 1268 человек: 26% — правительственные деятели различных стран, 38% — ученые (доктора, микробиологи, физики-ядерщики, инженеры, архитекторы, преподаватели и др.) и их семьи, 17% — военные различных рангов, 19% — мирных жителей (из них 8% городского и 11% сельского населения). Взрослых — 84%, остальные 16% — дети до 16 лет.
В тот же год погибло 384 человека (186 человек взрослого населения, остальные — дети и пожилые). На второй год найдено 18 выживших человек на территории Японии. Больше поисковые рейды не приносили результатов и были отменены".
— Ничего себе, так далеко! — восклицает Базука.
— Не перебивай, — цыкает на него Кристин и продолжает читать. — "Таким образом, население на начало 2626 года (с учетом новорожденных) составляло 988 человек.
Примечание: полные статистические данные можно узнать из документа под номером EASD-34GBD правительственного архива.
14 августа 2626 года родился я, Якоб Мартин Ясски. К моменту моего рождения были выстроены очистительные сооружения, строились первые заводы. Когда была решена проблема с очисткой воздуха и воды, начали засеивать поля, которые успели обработать. Разгребая руины, наши предки строили новые дома поближе к той территории, где работали. Отсюда и пошло разделение города на три части: те, кто работал в полях и на заводах, жил в нижней части, кто работал головой — в средней и верхней.
Политическое состояние было нестабильным. Органом правления был избран городской Совет. Некоторые из государственных деятелей ушли в науку и не ввязывались в общественные распри. Однако большинство так и тянулось захватить власть над единственным городом на планете.
20 сентября 2627 года состоялась первая атака на Совет со стороны одного из его членов (в Миллениуме больше нет рас и национальностей, потому я не указываю, представитель чьей страны это был). Инцидент был успешно исчерпан (Примечание: подробнее в документе FHJO-835CK).
2628 год знаменателен двумя событиями: вторая атака на Совет (снова неудачная, документ LPD-684F) и официальное открытие небольшой библиотеки при единственной школе, а также появление кинотеатра. Это была первая возможность для жителей где-то развлечься после мировой катастрофы (об учредителях SCJ-8113).
В 2630 году состоялось третье нападение на Совет (TRCN-125SK). На этот раз налетчики не только сократили его численность, но и затронули мирных жителей. После захвата преступников было принято решение пересмотреть государственную политику. После долгих переговоров, Совет пришел к решению избрать президента, имеющего право "последнего слова". Лидером был назначен Георг Кауфман, дедушка Грегори Кауфмана, нынешнего президента (данные в документе RTEX-389AP).
19 февраля 2630 года, через месяц после последнего налета, была построена президентская трибуна и монумент Единства, как последний знак, что люди когда-то были разделены, и к чему это привело. Этот день считается траурным (документ FRT-845KL).
С момента избрания Кауфмана-старшего, в правительстве дела пошли иначе: власть была разделена как в прежнем мире — на законодательную (Совет), исполнительную (Корпус министров) и судебную (Коллегия судей). За президентом закреплено право "последнего голоса" во всех трех направлениях. Если раньше каждый тянул в свою сторону, то теперь должен был заниматься своим делом. В этот период были описаны свод правил и законов, регламентирующих ответственность правительства перед населением, и наоборот (об описанном выше смотреть документы KLSB-386ST, KLSB-388DE и KLSB-423JI).
Наконец, 18 октября 2630 был основан Миллениум. Несмотря на территорию, которую он занимал, ему был присвоен статус города.
В 2649 году по инициативе моих родителей и президента был открыт первый университет, и я стал самым молодым преподавателем — мне было всего 23 года. С этого же возраста я начал сопровождать отца во внешних вылазках в поисках предметов, сохранившихся после Большой войны.
В 2652 году родился Грегори Кауфман, наш нынешний президент. Тот день — да и год — ничем не был знаменателен, кроме как его рождением.
А вот 2663 год памятен появлением мятежников. Бунт был устроен в нижней части города рабочими заводов. Никто серьезно не пострадал, и бунтари отделались штрафами и условным наказанием. Однако в тот год жители Миллениума впервые поняли, что могут изъявлять свою точку зрения не мирным способом. Я грустно вздыхаю от мысли, что людям понадобилось так мало времени, чтобы забыть о разрушительных последствиях войн.
В 2680 году произошел второй бунт, уже вооруженных мятежников. В нем погиб президент, и его внук — Грегори Кауфман — в возрасте 28 лет пришел к власти. Перед ним встал вопрос, что делать с пойманными мятежниками — до сих пор не совершалось ни убийств, ни чего-то сравнимого с убийствами, а единственная тюрьма на десять камер служила для временного задержания и не годилась для длительного. Сама судебная система этого не предполагала. Кауфман с советниками пришли к решению принять более суровые меры к мятежникам — изгнание.
Следующим утром после длительного допроса с целью убедиться в том, что все обвиняемые по своей воле устроили бунт, мятежников посадили на самолет и переправили на пустынные земли, где оставили их умирать. Когда возникла необходимость внести поправку в законы, народ проголосовал "за" практически единогласно (подробней о мятежах и мятежниках в документе SDL-448P2).
В тот же год был создан специальный миротворческий отряд, призванный помогать военным и правоохранительным органам отлавливать мятежников на этапе планирования правонарушений и останавливать их в случае бунтов (о миссии, наборе и подготовке миротворцев, смотри документ PMB831-428).
В будущем крупные мятежи повторялись в 76, 79, 83 и 94 годах, за каждый из них виновные были изгнаны.
В том же 2680 году, к моей радости, официально открылся музей и библиотека города. Тот год и почти пятьдесят последующих лет запомнились мне как необычно очаровательные. В городе открылись еще шесть больниц в подмогу к центральной, был набран отряд спасателей, политики работали идеально, дети проявляли интерес к знаниям, появился театр... но одного избежать нам так и не удалось — классовое разделение все глубже и глубже проникало в умы жителей. Кауфман младший делал, что мог.
В 2726 году случился общегородской бунт, по силе превосходящий все предыдущие. Мятежники напали на Дворец правительства, захватили менее весомые учреждения во всех частях Миллениума. Отряду миротворцев совместно с военными удалось подавить волнения, но потери понесли все, включая мирных жителей. Часть Нижнего города была разрушена и, насколько мне известно, не восстановлена до сих пор — словно памятник о нашей, человеческой жестокости.
В том бунте погибли почти 300 человек, 86 мятежников, оставшихся в живых, изгнали (документ JKP-8423S).
Наконец, завтра, 18 октября 2730 года, будет празднование столетия Миллениума, а почти следом — юбилей музея. Я уже стар, и каждый день кажется мне похожим на благословение. Теперь, когда я заканчиваю то, что начал, я последний в городе, кто знал мир до появления Миллениума. Именно поэтому я пишу эти заметки. Моя жизнь прожита не зря и должна оставить свой след.
Славься, Миллениум!

P.S.: Ниже приведены кодовые названия документов, с которыми тоже нужно ознакомиться".

6

Голос Кристин замолк. Она двигает пальцем по сенсорному джойстику и проматывает следующую страницу, где приведен перечень зашифрованных названий каких-то указов. Базука прочищает горло:
— Пойдем-ка, пообедаем.
Кристин не спорит и идет на кухню. Разогрев еду, они усаживаются друг напротив друга.
— Ну и какие мысли? — спрашивает девушка.
— А у тебя?
— Я первая спросила.
— Ладно, — Базука вздыхает и откладывает вилку. — Старикан явно ожидал скорой смерти.
— Баз, меня интересуют твои мысли об этом документе.
— Да не перебивай ты! — нетерпеливо отвечает мужчина, на что Кристин поднимает руки, как бы говоря "я сдаюсь". — У меня странные ощущения. С одной стороны, ничего такого, старикан оставил историческую записку своим внукам. Но с другой, все эти номера документов... тебе ведь потребовался всего час, чтобы взломать все его записи, а тебя и хакером толком не назовешь.
Кристин корчит рожу.
— Серьезно, без обид, — Базука улыбается. — Опытному проггеру понадобилось бы минут двадцать. Неужели Ясски не думал, что кто-то еще мог выкрасть информацию?
— Согласна, — Кристин кивает и смотрит в окно. Небо пасмурное, накрапывает дождь. — Остается надеяться, что все эти документы есть у него на жестком. Иначе придется...
— Придется что? — Базука подозрительно вглядывается в ее лицо.
— Мириться с незнанием, — отвечает Кристин через пару секунд и улыбается. — Даже если бы я попросила тебя помочь мне слить информацию с правительственного сервера, ты бы отказался. В одиночку залезть в Дворец правительства я не рискну, а других способов подобраться к их компам я не знаю.
— Даже если бы я согласился тебе помочь туда пройти, ничего бы не вышло — мы слишком заметные.
Кристин осматривает Базуку, свое отражение в оконном стекле и смеется.

Она сидит на подоконнике и смотрит на угасающие огни Нижнего города. Ей ничего не мешает перейти в другую комнату и любоваться уютным Средним, но не хочется. Там, за гектарами маленьких домиков с красными крышами, восседает помпезный Верхний. Заново отстроенный, он выглядит так, будто Большой войны никогда не было. Там все, что осталось от ее семьи. Здесь — множество вопросов без ответов.
Кристин вглядывается далеко в темноту. Где-то там граница города: никаких заборов или решеток, просто пустота переходящая в пустоту. Единственное, что там есть — ряд невероятно высоких столбов со сложными конструкциями наверху, которые очищают воздух и направляют его вниз, в город. Но если кому-то захочется покинуть Миллениум, столбы-фильтры не помешают. А вот военные обязательно отправятся следом в своих защитных комбинезонах и вернут обратно. Жители знают, что за пределами города все еще небезопасно — тебя убьют либо вода и воздух, либо животные-мутанты — и добровольных изгнанников в последние годы почти не было, но даже Кристин видела парочку таких. И они по-прежнему остаются в черте Миллениума — правительство не хочет терять население, и военные работают быстро.
Кристин думает над словами библиотекаря: "...до сих пор не совершалось ни убийств, ни чего-то сравнимого с убийствами, а единственная тюрьма на десять камер служила для временного задержания и не годилась для длительного". А ведь с 72го ничего не изменилось — жители настолько напуганы перспективой оказаться вне города, что серьезней кражи и побоев никто ничего не совершает. За исключением бунтов, конечно же. Тем не менее, повод отослать людей всегда находится — в послании библиотекаря это не отражено, но даже добрый Кауфман давал распоряжения об изгнании не менее 7-8 раз год. Уходили мужчины, женщины, иногда семьи. Даже умы города, элита — ученые, учителя. Кристин писала о каждом изгнанном последние четыре года.
Где-то вдалеке, если хорошенько приглядеться, можно увидеть окно Базуки на пятом этаже крошечного отсюда домика. Кристин внимательно наблюдает за маленькой точкой света, расслабляя глаза. Она всю ночь перечитывала послание Ясски, но так и не нашла разгадку. Среди его файлов оказалось множество интересных докладов о старой культуре, архитектуре, немного по истории, но ни одного указанного в послании документа. Ни одного.
Кристин хочется позвонить кому-нибудь, рассказать, что ее душит чувство беспомощности, но позвонить некому. Поэтому она, дождавшись рассвета, входит в сеть и ищет все, что можно о Рикарде и Марине Бишоп. И, закончив, пишет сообщение: "Время вернуть долг. Сегодня. Там, где вы обычно встречаетесь в обеденный перерыв. Оба".

7

Семья Бишоп еще не была семьей, когда впервые встретилась с Кристин. Пять лет назад был маленький бунт, который не нашел отражения в записях Ясски. Кристин уже год провела среди миротворцев, и была направлена со своей группой урегулировать конфликт. Мятежники захватили магазин в Нижнем, требуя равных прав с остальными жителями — Кристин считала, что они были неправы тогда, так же считает и сейчас.
Миротворцам удалось быстро "выкурить" мятежников изнутри. Задыхаясь от дыма, они бросились в рассыпную, прячась в подворотнях. Миротворцы преследовали, у них был приказ: брать всех живьем, но в случае сопротивления, открывать огонь. Кристин преследовала мужчину. Он бежал к окраинам, туда, где остались разрушенные дома старого мира. Он свернул в безлюдный переулок и споткнулся о камень. Кристин остановилась и направила винтовку ему в грудь.
Кто-то справа вскрикнул и всхлипнул. Резким движением Кристин посмотрела в сторону и вновь повернулась к преследуемому, тот только вздрогнул.
— Выйти вперед, — скомандовала Кристин. — Встать рядом с задерживаемым.
Человек за плечом по дуге обошел миротворца и встал перед ним. Это была молодая девушка в легком сером платье и кардигане, который покрылся пылью. Кристин тогда удивилась: мужчина бежал быстро, Кристин не отставала. Как же этой хрупкой девушке удалось угнаться за ними? Адреналин?
— Пожалуйста, — прошептала таинственная бегунья и вытянула левую руку в мольбе. Правую она инстинктивно прижала к животу. И хоть он был еще плоским, Кристин без труда догадалась, что та защищает.
— Имена, место жительства, — вновь скомандовала она.
— Рик, — прохрипел мужчина с земли. — Рикард Бишоп. Она, — он слегка приподнял руку в направлении девушки, — Марина Белова. Моя невеста. Оба из Нижнего города.
Кристин стояла молча несколько минут. Эти минуты тянулись вечностью и для нее, и для тех, кто был по другую сторону винтовки. Наконец она сказала:
— Вы сейчас беретесь за руки и медленно уходите, — Кристин чеканила каждое слово, но на лицах задержанных уже читалось облегчение. — И я никогда вас больше не увижу в Нижнем. Вы выбьете из своих голов всю дурь о мятежах и неравноправии. Делайте что хотите, но вы должны выбраться отсюда. Вам ясно?
Оба кивнули. Кристин сделала несколько шагов назад, не опуская оружия. Мужчина поднялся с земли и, не отряхаясь, обнял девушку. Затем он обернулся:
— Как ваше имя? — уверенно спросил он. — Мы теперь ваши должники.
— Если настанет время вернуть долг, вы об этом узнаете, Рикард Бишоп. Я запомню имя. Идите!
— Спасибо, — ответил мужчина, и они убежали, не оборачиваясь.
Когда пара скрылась, Кристин опустила винтовку, стянула шлем и вдохнула пыльный воздух, часто смаргивая. Она никогда не убивала, никогда даже не наставляла оружие на человека так близко. И никогда не предавала то, во что верила. Она смотрела в пустое пространство и пыталась успокоить дрожащие руки. Об этом она расскажет только Патрику, а через год он умрет, закрыв ее своим телом.
Но она запомнила имя.

Рикард и Марина робко входят в кафе. Они взволнованно осматривают людей, пытаясь понять, кто тогда спас им жизнь. Кристин разглядывает их из-за ноутбука. Они так же держатся за руки, как пять лет назад, Марина готова расплакаться в любую минуту. Оба в костюмах, работают вместе — клерки в правительстве. Кристин усмехается про себя, смотря на лицо Рикарда: когда-то он кричал о неравноправии, но стоило ему только полежать под дулом, так амбиции сразу нашли нужное русло. Поэтому Кристин и не верила в ущемление прав: может жителям Нижнего и приходилось дышать более загрязненным воздухом, но они жили там по своей воле. А большинство — из-за своего безволия. Почему же среди мятежников оказался вполне успешный Патрик? Вечная загадка.
Кристин откидывается на спинку стула, складывая руки в перчатках на груди, и открыто смотрит на пару. Марина ловит ее взгляд и легонько трясет плечо мужа. Он следит за взглядом супруги и удивленно замирает. Кристин ухмыляется и кивком головы приглашает их за стол.
Рикард сдвигается с места, потянув за собой жену. Если про некоторых людей можно сказать, что в их шагах легкий ветер, то в его походке — промозглый сквозняк. Они бесшумно садятся за стол, тихими голосами заказывают чай и смотрят на Кристин. Та молчит в ответ.
— Так это... — запинается Рикард и прочищает горло. — Так это вы были тогда.
Кристин кивает, хотя это не вопрос, а утверждение. Официант приносит час, заполняя тишину на некоторое время. Рикард пьет, не открывая глаз от Кристин. Наконец он ставит чашку на блюдце и, собравшись с духом, говорит:
— Чего вы хотите?
Кристин улыбается одними губами и выпрямляется.
— Нужна одна услуга.
— Какого рода? — голос мужчины звучит тихо, но уверенно, в деловой, привычной для него манере.
— Мне нужно, чтобы вы двое нашли серверную в здании правительства или головной компьютер, сделали фото, разузнали все о системе его защиты и отправили мне. Как вы проникните туда — не мои проблемы. Меня интересуют лишь фото, и — чтобы вы не попались.
Марина с тревогой смотрит на мужа, но Рикард не сводит взгляд с Кристин.
— Нет, — уверенно отвечает он через некоторое время.
— Помнится мне, вы хотели вернуть долг, — говорит Кристин, приподняв бровь. — Но если вы передумали....
Она достает стопку бумаги из рюкзака и кладет перед ними. Никто не двигается с места.
— Что это? — тихо спрашивает Марина. Ее голос дрожит.
— Это платежные ведомости, рабочие отчеты, денежные переводы, — отвечает Кристин. — Просто информация, которая может заинтересовать ваших боссов. Должны же они знать, как живут их подчиненные. Все это, разумеется, копии.
Рикард продолжает сидеть неподвижно. Заметив это, Марина берет бумаги в руки и пролистывает: ее лицо сереет на глазах.
— Рик... — это все, что она может испуганно прошептать.
— Если они узнают о махинациях, — говорит он, не смотря на жену, — заставят выплатить штраф. А если поймают...
— Не просто штраф, — перебивает Кристин. — Я, фактически, все еще миротворец. Пусть прошло четыре года, мои показания будут заслушаны.
— Их не примут в серьез, доказательств нет.
— Абсолютно точно. Но они и не нужны. Мои показания вкупе с этими бумагами так подпортят вам репутацию, что вы останетесь без работы в Верхнем городе и вернетесь в Нижний. А я, если вы помните, предупреждала, что не должна вас там видеть.
Рикард понимает намек и сглатывает. Марина нервно переводит взгляд с одного на другого.
— Это все, что от меня нужно? — спрашивает мужчина.
— Почти, — отвечает Кристин улыбаясь. — У этого задания будет еще вторая часть.
Она достает блокнот и пишет что-то. Протянув листок паре, объясняет:
— Когда фотографии и отчет будут готовы, отправите их на этот адрес. Обращаться к детективам бесполезно — они заплутают в фальшивых адресатах. Это ясно?
Супруги молча кивают.
— Отлично. Когда я получу фотографии и буду готова, позвоню и мы встретимся вновь. Дальнейшие инструкции — при встрече. Будете паиньками — отвяжетесь от меня через неделю, — Кристин захлопывает крышку ноутбука и убирает его в рюкзак. — На первый этап даю вам три дня. Если к концу срока я не получу то, что мне нужно — сами знаете, что будет, — она наклоняется ближе. — Не забывайте: на этот раз я вас не отпущу.
И с тем уходит.

Бишопу понадобилось всего два дня. Кристин была с Базукой, когда пришло письмо, и ее лицо наполнилось удовольствием — она до последнего не верила, что ему удастся хотя бы это.
— Чего это ты такая радостная? — подозрительно спросил мужчина, заметив ее рассеянную улыбку.
— Да так, получилось кое-то. Считай, обойду тебя.
Базука хитро посмотрел на нее и вернулся к работе — это единственный способ обогнать Кристин. Ее же мысли занимал только маленький, но все же успех.
"Завтра, там же, в то же время", пишет она и отправляет письмо.

Кристин с фонариком в зубах забирается по лестнице старой высотки, под крышей которой живут дикие птицы. Время близится к полуночи, уличного света уже не хватает, да и дом настолько стар, что двигаться приходится медленно, цепляясь за выступы в стенах. Бывшее, судя по всему, офисное здание, разрушенное и покинутое со времен Большой войны, было построено крепко, но даже оно подверглось разрушению. В бетонной лестнице то и дело не хватает по несколько ступеней (которые, обвалившись, лежат внизу), и девушка периодически перепрыгивает через пустоту.
Наконец тридцать этажей позади, и Кристин на чердаке. Части крыши и стен обломками лежат на полу, и птицы, напуганные чужим присутствием, громко хлопая крыльями, стройным потоком улетают сквозь дыру. Кристин с минуту улыбается, но, вспомнив, что она здесь по делу, устраивается в темном углу, где ее не видно со входа на крышу. Разложившись на обломках, она ждет. Ее программа заработает только в полночь: Бишоп сказал, что в это время ночная смена уже на посту и отправляется заниматься какой-нибудь ерундой, так что риска быть обнаруженной почти нет. Вчера, когда они виделись, невольный пленник был бледен и напуган, но принял от шантажистки флешку с программой. Кристин невольно подумала, не сдаст ли он ее. Что же с ее стороны, она не хотела иметь с этой семьей больше никаких дел. Свою работу они выполнили, и с них достаточно.
Кристин подходит к краю и осматривается. Это здание она выбрала не случайно. Во-первых, хороший обзор — если кто-то из службы безопасности решит наведаться, у нее будет возможность выбрать путь для отступления. Девушка прекрасно понимает, что хоть она и переняла от Базуки лучшие навыки, по установленной программе вычислить ее будет несложно.
Во-вторых, здание никем не используется, вокруг одни заброшенные дома — местные жители не создадут помех. Здание высокое, сигнал хороший, бесперебойный. И, опять-таки на случай, если нагрянут правительственные люди, спрятаться на тридцати пустых этажах будет проще. И, в-третьих, здесь чертовски красиво. Кристин успела полюбить руины Нижнего, которые простерлись под ней крошечными кучками. Далеко алеет полоска догорающего заката, и на ее фоне темнеют столбы очистителей воздуха, очертившие территорию Миллениума. Все вокруг погружается в темноту, и пока не включились далекие фонарные огоньки Верхнего, весь город будет одинаково сер. И неразделим.
Ноутбук, покоящийся на камне, предупредительно пискнул.
— Пора делать дело, дорогая, — уверенно говорит Кристин, и подходит к компьютеру. Снизив яркость экрана до терпимого минимума, она вставляет флешку и входит в систему.
Ее приветствует табличка с вводом пароля, но Кристин не пугается — в ее копилке набор дешифровщиков. Как неопытный вор подбирает отмычку, она пробует программу за программой и, наконец найдя нужную, входит в архив секретных документов. Девушка решительно жмет на клавишу, и начинается выборочное копирование. Заранее подготовленная программа ворует сперва те документы, которые были указаны в послании Ясски. На экране мелькают различные таблички, указывающие статус процесса, но Кристин, не обращая на них внимания, бегло просматривает скаченные документы. Подробно она останавливается только на одном файле. Если другие документы заставляли ее хмуриться, то этот откровенно разозлил. Поглощая строчку за строчкой, она не замечает, как пугливые птицы возвращаются в свое убежище. Запрашиваемые файлы полностью перекочевали на флешку Кристин, и система принялась копировать документы, созданные последними. Но девушка не замечает и этого — ее настолько поражает то, что она читает, что начинают дрожать руки.
Где-то раздается звук, настолько тихий, что Кристин кажется, что ей послышалось. На всякий случай она плавно и медленно подходит к краю и, присев, смотрит вниз. Сперва ей ничего не видно: темнота накрыла Нижний, и глаза еще не привыкли к ней. Но постепенно она замечает медленное движение чуть поодаль: машина с выключенными фарами подъезжает к входу здания. Крошечные люди выходят наружу, и девушка обращает внимание на еще четыре машины с открытыми дверями: значит, в здании уже кто-то есть.
На секунду поддавшись панике, Кристин резко встает. От этого движения, боязливые птицы вновь взлетают и, кружа вокруг девушки, вылетают наружу. Даже сквозь шум хлопающих крыльев, Кристин слышит с высоты тридцати этажей, что люди внизу указывают на крышу. Пора бежать.
Выдернув из ноута аккумулятор и флешку, она на ходу запихивает их в рюкзак. Лестница с чердака одна, и ей приходится быстро бежать в темноте, чтобы успеть на двадцать пятый этаж раньше, чем ее преследователи. Там она сможет пересечь здание и уйти на другую лестницу. Если, конечно, правительственные ребята не будут ждать ее там.
Спотыкаясь об обломки, она неловко хватается о стену и о что-то ранит ладонь. Но думает не о боли, а том, что оставляет следы, которые могут привести к ней. Прыгая через ступени, она прикидывает, сколько человек внутри. Даже если их около тридцати, им все равно будет трудно поймать ее в таком огромном здании. Если их, конечно, тридцать. И каждый наверняка вооружен.
Наконец двадцать пятый. Прогнувшись через перила, она видит быстро прыгающий свет фонариков. Приближаются, но еще нё рядом. Быстро и почти бесшумно она бежит по этажу. Вторая лестница утопает в темноте, и Кристин, секунду порадовавшись, спускается вниз. К сожалению, эта часть здания в более плачевном состоянии, цельных пролетов крайне мало, что очень осложняет движение. Тем не менее, Кристин беспрепятственно добирается до третьего этажа, где лестница, полностью обвалившись, прекращает свое существование.
Призывая себя не паниковать, девушка медленно бежит к другой лестнице. Она не слышит ничего, кроме своего дыхания и тихого шарканья кроссовок, и очень надеется, что агенты все еще наверху. Свернув за угол, она замирает: трое с фонарями сторожат путь к лестнице. Кристин решает вернуться назад и затаиться, но не успевает и попадает под луч света.
— Подозреваемый здесь, преследуем! — докладывает в рацию кто-то за фонарем, но девушке некогда рассматривать, кто именно. Она уже со всех ног мчится назад.
Прислушиваясь к топоту сзади, Кристин судорожно размышляет, что ей делать. Прыгать с обвалившейся лестницы — самоубийство; медленно спускаться — не успеешь добраться и до второго этажа. Остается только подниматься наверх. С острым чувством, что она в ловушке, Кристин пытается сосредоточиться на скачущих кругах света. Так учил ее отец: меньше думать о ситуации в критический момент, больше доверять своему телу, и выход обязательно найдется.
Кристин сворачивает за угол и на полминуты оказывается в темноте. Пробегая по коридору задней части здания, она смотрит в окна, в которых уже давно нет стекол. Она что-то замечает снаружи внизу, что-то наваленное в высокую кучу и накрытое брезентом или чем-то подобным. "Не вздумай!" — кричит она про себя, но когда парни из правительства вновь светят ей в спину, все решается. Она ускоряется, чтобы увеличить расстояние между собой и преследователями, и запрыгнув на подоконник, замирает. Топот ног уже близко, свет падает ей на лицо.
— Да это же девка! — кричит один из группы.
— Держи ее, — кричит другой.
Кристин шумно выдыхает и, обозвав себя сумасшедшей, прыгает.
Боль тупым толчком настигает девушку. В глазах темно и ярко одновременно, белые вспышки мелькают перед ними. Кристин пытается понять, на что она упала, и жива ли она вообще. Неимоверным усилием она заставляет себя повернуться на спину и разглядеть небо, но перед ней только свет. В ушах шумит, нет, даже гремит. Под ней что-то твердое, плечо онемело от жесткого приземления. "Если чувствую боль хоть где-то, — думает она, — значит жива. И значит, надо двигаться".
Находясь будто в дымке, Кристин скатывается на землю с того, на что приземлилась. Удар получается не такой сильный, как первый, и слегка приводит ее в себя; девушка поднимается на ноги и идет, стараясь делать это как можно быстрее. Снова вспоминая совет отца, она не смотрит под ноги, не выбирает направление и просто идет. Постепенно ноги начинают слушаться, к Кристин возвращается нормальное зрение и слух, до которого доносятся звуки погони. Она начинает бежать: по-прежнему не задумываясь, но избирая разрушенные улочки, где хотя бы не сможет проехать автомобиль.
Она не знает, сколько прошло времени, но ей кажется, что погоня тянется бесконечно. Иногда ей удается оторваться, иногда преследователи почти настигают ее. В какой-то момент она понимает, что ноги несут ее к дому, и резко меняет направление. Еще пара кварталов, и впереди покажется открытое поле, в котором заканчивается Миллениум. Ей страшно оказаться за пределами, где жизнь имеют лишь мутанты, но попасться в руки правительству... впрочем, какая разница? Ее все равно изгонят. А если она сбежит, у нее будет шанс вернуться.
Кристин пробегает предпоследний квартал. Впереди, в просвете между разрушенными домами уже виднеются стройные столбы очистителей. Ей останется пробежать по открытому пространству совсем немного, неподготовленная к выходу группа захвата не станет ее преследовать. Лишь бы добежать, лишь бы не открыли огонь, лишь бы потеряться в темноте... Неожиданно Кристин сворачивает перед последним домом и вновь бежит по разрушенным улочкам. Она вспомнила про камеры — ее засекут военные и вернут на своей скоростной технике. Еще никому не удавалось уйти добровольно.
Короткий миг надежды на спасение вновь стал вечным побегом. Кристин бежит, но сил в ней все меньше и меньше. Ей удается ненадолго оторваться, и она останавливается. Можно пробегать до утра, понадеявшись, что парни из правительства выдохнутся, однако что-то подсказывает девушке, что ее не хватит даже на час. Поэтому, как следует осмотревшись, она карабкается на второй этаж разрушенного дома. Забившись в угол, она успокаивает дыхание и прислушивается. Но ничего не слышит, потому что теряет сознание.

8

Резко вздрогнув, она просыпается и смотрит по сторонам. Вокруг смог, который накрывает Нижний в предутренние часы. Солнце постепенно встает: его еще не видно, но небо светлеет.
Кристин аккуратно выползает из своего убежища. То, что она уснула в неподходящий момент, совсем обескураживает: девушка абсолютно не знает, что предприняли преследователи, не найдя ее. Если ее ловят по той же схеме, что и мятежников, то Нижний должен патрулироваться миротворцами. Но за ней послали агентов правительства. Значит ли это, что они все еще здесь? Стали бы они вешать камеры на каждом доме? Оцепили ли район? Она не знает, но решает, что раз правительству так важна эта информация, вряд ли стали бы поднимать шум. В Миллениуме ведь все прозрачно, это — честный город.
Как бы там ни было, Кристин решает, что нужно действовать. Долго и пристально осмотрев улицы, окружающие ее убежище, она достает ноут. Взяв камень, помещающийся в ладонь, девушка бьет по системнику ноутбука до тех пор, пока все важные части не рассыпаются на куски. Уничтожив то, что могло вывести на нее, Кристин закапывает останки ноута в груду пыли и накрывает бетонными валунами, которые раньше были частью чьего-то дома.
Выбравшись наружу, она медленно и тихо идет по заброшенным улицам. Постепенно пробираясь сперва в рабочую, потом в жилую часть Нижнего, девушка старательно обходит места, где висят камеры. Кристин ухмыляется: на больших уличных экранах этой части города часто транслируют жизнь Среднего и, тем более, Верхнего, а вот наоборот — крайне редко. Тем не менее, камеры есть, и правительственным службам ничего не стоит ими воспользоваться.
Слева послышался звук движущегося автомобиля. Машины — привилегия только правительства, детективов и им подобных, так что звук может означать только одно — патрулируют. Кристин присаживается у ближайшего дома и аккуратно выглядывает. Коричневый седан медленно проезжает мимо, два суровых лица осматривают улицу. Девушка сидит еще пару минут, сердце внутри нее неистово колотится. Набрав воздуха до горла и выдохнув, она немного успокаивается и продолжает иди.
Кристин, откровенно говоря, еле волочит ноги. Серьезность ситуации навалилась на нее только сейчас: не в момент побега и даже не тогда, когда она привалилась к холодной стене здания и уснула. Кристин оправдывается про себя, что давно не занимается спортом, и что тело ее затекло после холодной ночи, и вообще — ей пришлось прыгать с третьего этажа, и плечо не дает об этом забыть. Но она понимает, что причина ситуации в другом — она преступница.
И ее обнаружили.
"Почему бы мне не сломать флешку, пересидеть где-нибудь и забыть обо всем?" — вопрошает она у себя.
Солнце крайне медлительно поднимается над зданиями, но не приносит тепла. Зима надвигается стремительно. Улицы все еще пусты.
"Ты не сможешь. То, что ты теперь знаешь, не даст тебе жить спокойно. Ты должна что-то сделать".
Кристин вздыхает. Что бы она ни предприняла, пойти сейчас она может только в одно место.

После условного стука Кристин слышит еле заметные шаги. По ту сторону кто-то смотрит в глазок и, убедившись, что все чисто, распахивает дверь.
— Вот это да, сама пожаловала! — мужчина расплывается в сонной улыбке.
— Если ты не хочешь, чтоб у тебя возникли серьезные проблемы, и твоя жизнь оказалась под угрозой — прогони меня.
Базука внимательно осматривает девушку и, понимая, что та не шутит, отступает назад, приглашая гостью войти.
Кристин проходит в крохотную гостиную, заваленную всем, чем можно, и усаживается в кресло. Базука садится напротив.
— Что такое стряслось?
— Я сделала это.
— Сделала что? — настороженно спрашивает мужчина, догадываясь о том, каков будет ответ.
— Взломала сервер. Не без помощи, но взломала.
— Черт тебя дери, Крис! — раздосадовано восклицает Базука и хлопает себя по коленке.
— Я должна была это сделать, — тихо, виноватым тоном говорит девушка.
— Да-да, конечно.
Кристин молча наблюдает, как ее друг наворачивает круги по комнате и периодически вздыхает. Она досчитывает до пятнадцати и, стоит только Базуке открыть рот, заговаривает первой:
— Мне нужна твоя помощь.
Мужчина выдыхает и смотрит на подругу. Пока он не заговорил, она продолжает.
— У меня есть тайник с документами. Там же я спрятала старенький ноут. Еще мне нужна одежда. И... позвони ему.
Базука с минуту молча смотрит на подругу, а она на него. Он — злобно, она — жалобно.
— Ладно, — наконец соглашается мужчина. — Тайник на старом месте?
— Да, на тридцать пятой, в фундаменте, — с облегчением отвечает Кристин. — Недалеко оттуда, на соседней улице есть работающий телефон, в старом доме. Позвони ему, скажи "три-пять-восемь".
— Что это?
— Он поймет.
Базука кивает и надевает куртку.
— Принцесса, ко мне! — пудель, стремительно выскочив из спальни, подбегает к хозяину. — Не заходила домой?
— Нет, пряталась в руинах.
— Хорошо. Закройся и не выходи.
Кристин провожает друга до двери, но тот оборачивается на пороге и задумчиво смотрит на нее.
— Когда я встретил тебя, ты была брюнеткой. Какой у тебя настоящий цвет волос?

9

В бриф-комнате почти темно, только голографический шар в центре освещает серьезные лица десятка с лишним присутствующих.
— Итак, всем нам уже известная персона. Только напомню вам то, что мы уже знаем, — вещает Алек Миллхаузер, помощник Бауэрмана, из темноты и щелкает невидимой кнопкой. Вместо шара появляется трехмерная крутящаяся голова, тоже голографическая. — Это Рихард Марлен, подозреваемый в планировании и организации мятежных действий, в частности во взрыве монумента Единства 18 октября. В прошлом также подозревался в организации мятежей, дважды был задержан, но освобожден ввиду отсутствия достаточной доказательной базы.
Миллхаузер вздыхает и проводит пальцем по экрану планшетного компьютера. Рядом с обритой головой появляется таблица — досье Марлена.
— Двадцать восемь лет. Родился и вырос в семье заводских рабочих. Отец скончался восемь лет назад на производстве, мать умерла через четыре месяца от сердечного приступа. Других родственников нет.
Учился в заводской школе, имел успехи в изучении древней, старой и новейшей истории. После получения начального образования некоторое время работал с отцом, но был уволен за потасовки. В последующем не имел постоянного места работы. Снимал комнату на восемьдесять четвертой. Опрошенные соседи и знакомые утверждают, что подозреваемый высокомерен, неуравновешен, склонен к жестокости — они неоднократно наблюдали сцены насилия как над людьми, так и над животными. Кроме того, считал себя принадлежащим к особой расе и регулярно высказывался о ненависти и презрении к политической системе Миллениума. Считает, что равноправие неправильно по своей сути, и общество должно функционировать основываясь на классовых разделениях.
Есть информация, что Марлен скрывается в пустоши близ города, однако точных данных нет. С более подробным досье на подозреваемого и предполагаемых сообщников можете ознакомиться в информационных папках.
Доклад окончен, голограмма исчезает и включается свет. Мэтт потирает глаза пальцами, привыкая к освещению. Он выглядит так, будто страдает от мучительной головной боли. Чарли сидит напротив и улыбается, для Мэтта эта улыбка выглядит издевательски.
— Господа, — Бауэрман сидит во главе стола и выглядит театрально серьезно. — Наша задача отловить их.
"А то и так непонятно", — недовольно думает Мэтт. Вокруг него — сильные мира сего с помощниками: Бауэрман с Миллхаузером — недопрезидент и недопремьер, первый и второй судьи, генерал Экхарт от лица миротворцев, Чарли и его босс представляют спецслужбу, Мэтт со своим начальником из департамента детективов. Все внимательно слушают Бауэрмена, а Мэтт — не может. Понадеявшись на внимательность Чарли, он погружается в себя.
Мэтту снова снятся кошмары. Как старые друзья, они пришли внезапно, шумно и навязчиво. Ему снится жена, которая теперь не с ним, снится его семья, снятся бунты. Он погибает в них ночь за ночью, каждый раз от руки одного и того же человека.
— Послезавтра состоится инаугурация, — голос Бауэрмана вновь врезается в уши Мэтта. — Каждый сектор уже получил свое задание. Мне остается только добавить, что вы все официально приглашены на последующий банкет.
На этом собрание заканчивается. Мэтт быстрым шагом покидает бриф-комнату после вышестоящих, но в коридоре его останавливает Чарли.
— Эй, дружище, — говорит он. — Ты в порядке? Все заседание просидел с таким видом, будто мир вокруг вызывает у тебя отвращение.
Мэтт прикидывает, насколько он не в порядке.
— Тебе не кажется, что Бауэрман насквозь пропитан фальшью? — тихо, но резко отвечает он. Чарли кладет руку ему на плечо и улыбается.
— Не кажется. "Доверять своему лидеру", помнишь?
Мэтт вспоминает, как давал присягу. Неприятная дрожь пробегает по его телу.
— К тому же, не время и не место для таких разговоров.
Чарли направляет взгляд куда-то за спину Мэтта. Тот оборачивается и видит позади тихо переговаривающихся судей. Посмотрев на Чарли, Мэтт кивает.
— Мне нужно к боссу сейчас. Поговаривают, что ночью что-то произошло. Давай я загляну к тебе после обеда, если буду свободен, там и поговорим. Ты ведь будешь дома?
— Да, — устало говорит Мэтт. — Сегодня в департаменте я не нужен. Приходи.

Мэтт возвращается домой. Он бросает ключи на стол и стягивает пиджак. Его мысли уже где-то в горячей ванной с бутылкой вина.
На телефоне моргает лампа автоответчика.

10

— Что там оказалось?
— Ты же просил не рассказывать.
Кристин наблюдает в зеркало, как Базука своими большими руками неловко возится с ее волосами. Краска с еле заметным запахом аммиака шлепается ей на волосы, словно грязь, и капает на пол.
— Никак не решу: с одной стороны, чем меньше я знаю, тем в большей я безопасности. Но, с другой, если меня загребут из-за тебя, обидно будет попасть, ничего не зная.
Базука улыбается, нашлепывая очередную порцию краски, и Кристин смеется.
— Сам решай.
— Пожалуй, предпочту остаться в неведении. Тэ-э-к… кажется, готово.
Обернув волосы в пленку, Кристин поворачивается к другу.
— Можно я воспользуюсь принтером?
— Не вопрос, — отвечает он и уходит на кухню.
Машина всасывает чистую бумагу с одной стороны и выплевывает ее обратно с цифрами, фотографиями, историями. Кристин на протяжении получаса заворожено наблюдает, как сотни секретных документов выползают наружу, и думает о том, что ей с этим делать. Как ей донести информацию до других? Как ей убедить людей? "По одной проблеме за раз", — вспоминает она слова отца, и в груди ее разливается свинец. Оставив принтер в одиночестве, девушка уходит в ванную.
Квартира Базуки — склад вещей, потому Кристин не удивляется, найдя у него фен. Высушив волосы, она смотрит в зеркало и морщится: перед ней почти личность из прошлого, которого она старательно избегает. Чужие может и не узнают ее блондинкой, но сама Кристин видит того человека, кем она была несколько лет назад.
Слабая. Никчемная.
За спиной раздается хохот, Кристин недовольно смотрит в зеркало.
— Крис, да ты как школьная училка, никто не примет тебя за информационного террориста!
— Очень надеюсь, — язвительно отвечает она и оборачивается. — Что насчет одежды?
— Пошли, — Базука вытирает глаза от выступивших слез и ведет подругу за собой.
Они проходят в маленькую спальню, мужчина открывает шкаф.
— Только не говори мне, что ты втихаря носишь женскую одежду.
— Нет, все гораздо фантастичнее.
Базука надавливает на заднюю стенку шкафа, и та, после недолгого сопротивления, проваливается.
— Пошли.
Кристин ошеломленно наблюдает, как ее друг проходит через шкаф и останавливается на другой стороне в тусклом свете утра. Проследовав за ним, она осматривается.
— Соседняя квартира что ли? — тихо и удивленно спрашивает она.
— Ага, — улыбаясь, отвечает Базука. — Черный ход. Здесь раньше жила мятежница, Принцесса мне от нее досталась.
— Жаль у меня такого нет, — мрачно отвечает девушка, потирая плечо.
— Да уж. Пошли.
Поплутав по покинутой квартире, мужчина подводит Кристин к плотяному шкафу.
— Вещички, конечно, не первый сорт, но чего-нибудь найдем.
Пока Базука подбирает одежду, наиболее подходящую для Верхнего города, Кристин думает о том, какая судьба постигла хозяйку квартиры. Как она жила? Как быстро она умерла, оказавшись за городом? Умерла ли она вообще? Размер одежды, которую Кристин надевает неглядя, настолько подходит ей, что девушка чувствует озноб. Перспектива оказаться вне города впервые понастоящему пугает ее.
— Крис? — Базука серьезно смотрит на подругу. — Все хорошо?
Та лишь кивает, слгатывая слюну.
Они возвращаются тем же путем, что пришли, и Кристин смотрит в зеркало. На ней светлые слаксы, белая майка, пиджак цвета спелой черешни, неудобные туфли и солнечные очки. Кристин не помнит, чтобы она все это надевала.
Базука усаживает ее на стул и фотографирует. Распечатав фото, он приклеивает его в паспорт и вручает Кристин. Вместе со стопкой теплой бумаги, она прячет документ в рюкзак, но останавливается.
— Да, не продумали, — кивает Базука. Он уходит в соседскую квартиру, и Кристин не замечает, как он возвращается с большой сумкой и перекладывает ее вещи. — Я тут нашел кое-что.
Она поднимает глаза на друга.
— Ты оставила их как-то. Я сохранил.
На ладонь девушки ложится блистер с тремя красными капсулами. Часы на ее руке издают тонкий двойной писк.
— Вовремя. Сейчас они нужны мне, как никогда, — тихо отвечает девушка и уходит на кухню.
Базука идет следом. Быстро позавтракав, он проверяет, насколько зашифрован внешний доступ к старенькому лэптопу, который он извлек из фундамента заброшки. Кристин без аппетита гоняет вилкой еду по тарелке.
— Я кое-что поправил, установил безопасное соединение со своим компом. Если что-то случится, ты сможешь мне написать без риска для нас обоих, — говорит мужчина. Он захлопывает крышку ноутбука и понимает глаза. — Ты совсем не ешь.
— Не хочется, — отвечает Кристин и откладывает вилку. — Пора идти.
Базука кивает. Он молча выходит из кухни, следуя за подругой, наблюдает, как она прячет ноут в сумку.
— Присмотри за Беглецом, ладно?
— Нет уж, — с горечью усмехается мужчина. — Мне и Принцессы хватает.
Кристин молча смотрит на него, в глазах не то грусть, не то тревога.
— Будь добра, выпутайся из этой истории.
Она кивает и долго обнимает друга.
— Спасибо, — тихо говорит Кристин и так же тихо открывает дверь.
— Крис, — зовет Базука. — Хочешь, я пойду с тобой?
— Ты сделал достаточно, — девушка отрицательно качает головой.
— Могу я сделать еще что-то?
Кристин думает несколько секунд и копается в сумке.
— Спрячь это, — она кладет на огромную ладонь друга крохотную флешку. — Здесь все.
Базука кивает. Кристин уходит не прощаясь.
Утро выдалось солнечным. Прищурившись, девушка надевает очки и уходит прочь. Добираться быстрее на подземке, но там слишком много камер. Потому Кристин садится на автобус, который отвезет ее в Верхний.

11

Когда стучат в дверь, Мэтт сперва настораживается. Мысли стремительно пролетают в его голове и, прежде чем он успевает уловить хоть одну, с улицы раздается шутливое "Пиццу заказывали?"
Дверь открывается неожиданно, Чарли не успевает спрятать свою дурашливую улыбку.
— Эй, Мэтт, ты все еще хмурый? — удивленно спрашивает гость.
— Заходи, — отвечает Мэтт и пропускает друга.
Чарли, пожав плечами, входит и плюхается в кресло в гостиной.
— Нет, ты даже не хмурый, а встревоженный. Что-то случилось?
— Я жду кое-кого, — отвечает Мэтт, смотря в окно, приоткрыв штору. — Поэтому аудиенция будет недолгой, извини.
— Что, Сабина решила наведаться? — Мэтт угрюмо смотрит на друга, и Чарли поднимает ладони вверх. — Понял, не лезу.
Мэтт отходит от окна и садится в кресло напротив, потирая виски.
— Раз уж полноценная дружеская встреча не удается, сразу перейду к делу, — говорит Чарли, и Мэтт тревожно поднимает глаза. — Нужна помощь.
— Что случилось?
— Вообще, я не должен об этом рассказывать, — после короткой паузы отвечает мужчина, — но мне могут понадобиться твои связи. Ты как-то обмолвился, что имеешь среди знакомых опытных программистов?
— Что случилось? — повторяет Мэтт, но Чарли молчит. — Эй, я не могу подставлять людей. Ты бы на моем месте как поступил?
— Ладно-ладно, — сдается его друг. — Дело серьезное.
— Говори уже.
— Прошлой ночью взломали правительственный сервер, часть засекреченной информации похищена.
— Ну ни хрена себе, — ошеломленно отвечает Мэтт.
— Именно, ключевое слово "ни хрена".
— Что ты имеешь ввиду?
— Господа из отдела информационной безопасности не успели взаимно свистнуть информацию с компьютера похитителя. Благо, успели засечь, где он находится. Но, — Чарли поднимает указательный палец, — группа захвата упустила подозреваемого.
— То есть ничего?
— Совершенно верно. Мы знаем только, что это девчонка. В остальном — ни хрена.
— Девушка взломала правительственный сервер? — удивляется Мэтт, но Чарли не успевает ответить.
Раздается писк дверного звонка. Мэтт соскакивает, но не двигается с места.
— Чарли, — говорит он. — Иди в заднюю часть дома и сиди там. Не высовывайся... и не подслушивай.

Кристин тянется рукой к кнопке, но на миг останавливается. А ведь у нее есть ключи, правда, черт знает где. Она чувствует, как плавно уплывает в воспоминания. Они сладкие, но отдают горечью. В них смешалось слишком многое. "Давай уже, сделай это", говорит она себе и, вздохнув, жмет на звонок. Наступает тишина. Никто не открывает.
"Забыл? Неужели забыл?" — первая мысль создает панику в голове Кристин. "А чего ты хотела? Клубники и шампанского, праздничного парада? Думала, он только и ждет тебя?", — отвечает противный голосок откуда-то из глубин.
Но дверь распахивается спустя несколько минут, которые тянулись дольше вечности. Хозяин осматривает гостью так, будто впервые видит, и не сразу признает в ней кого-то знакомого.
— Входи.
Кристин медлит на пороге, понимая, что если войдет, обратного пути уже не будет. И, кивнув своим мыслям, принимает решение.
Хозяин дома садится на диван и наблюдает, как Кристин снимает верхнюю одежду. Он тоже уплывает в какие-то воспоминания.
— У меня проблемы, — тихо говорит девушка и разматывает шарф, не смотря на мужчину.
— Я понял, три-пять-восемь, — он кивает в пол.
Кристин прячет улыбку — "Не забыл".
— Большие проблемы.
— Иначе бы не пришла, — его голос звучит непривычно мягко, и девушка гадает, послышался ей оттенок грусти или нет.
С одеждой покончено, и Кристин разворачивается.
— Пообещай, что дослушаешь до конца.
Мужчина просто смотрит на нее и молчит. Кристин знает этот взгляд, он означает не обещание, а клятву. Но ей уже приходилось быть преданной, и она медлит.
— Ладно, — выдыхает она наконец. — Я взломала правительственный сервер. Меня вычислили и преследовали. Не уверена, что они знают, кто я, но...
Мужчина напрягается.
— Чего ты хочешь? Чтобы я прикрыл тебя? Я не...
— Я хочу, чтобы ты увидел то, что увидела я.
Она достает из сумки листы с правительственной информацией и кладет их на столик перед мужчиной, но он даже не прикасается к ним.
— Нас все это время водили за нос, — говорит девушка тихо и проникновенно. — Я не смогла стянуть все, но даже то, что перед тобой... этого достаточно, чтобы подтвердить мою правоту. Посмотри.
Мужчина устало вздыхает и поднимает глаза. "Не поверил", — понимает она.
— Ты заодно с мятежниками, да? С этим, как его...
— Марлена не существует.
В глазах мужчины проблескивает удивление.
— Посмотри сам, там есть доклад о создании досье, подкупе свидетелей.
— Откуда мне знать, что ты не подделала все это накануне инаугурации?
— Инаугурация уже завтра? — восклицает Кристин.
— Послезавтра. А почему тебя это так удивляет? — мужчина подозрительно смотрит на девушку.
— Черт, да ты ведь не слушаешь меня! Посмотри эти чертовы документы и поймешь, почему меня это так удивляет!
— Я задал тебе вопрос: откуда мне знать, что это не подделка? Если ты хо...
— Мэтт! — разгневанно кричит девушка.
Мужчина меняется в лице. "Она не называла меня по имени много лет", — думает он.
— Просто доверься мне, — добавляет она тихо, но твердо.
Мэтт подтягивает бумаги к себе. Кристин облегченно вздыхает и садится в кресло. "Уже что-то, хотя бы что-то", — успокаивает она себя.
Мужчина бегло прочитывает документы, откладывая в сторону те, что считает особенно важными. Уже к середине стопки на его лице открыто выражены недовольство и ошеломление.
— Ты... доверяешь мне? — спрашивает он, медленно поднимая голову.
Кристин вновь думает о том, что однажды Мэтт ее предал. А то, что было один раз, может случиться вновь. Но чувство защищенности, которое она испытывает рядом с ним, берет свое.
— Я ведь пришла, — отвечает она.
Он кивает, идет в сторону кухни, но, помедлив, оборачивается.
— Если ты врешь... я хочу дать тебе последний шанс уйти. Я выйду из комнаты и, когда вернусь, тебя уже не будет. Если ты останешься, и все окажется ложью — я не смогу тебя защитить.
— Я пришла не затем, чтобы ты меня прикрывал.
— И тем не менее. Ты услышала меня?
— Услышала, и я не уйду. Куда ты?
Мэтт уверенно смотрит на девушку.
— Ты доверилась мне, придя сюда. Доверься и теперь.
Мужчина выходит из комнаты. Кристин напряженно вслушивается в звуки, доносящиеся из глубины дома. Впрочем, они достаточно быстро начинают нарастать, и девушка различает не один, а два голоса. Она вскакивает и встает позади кресла, поближе к выходу. В комнату входит темноволосый мужчина, следом — Мэтт, который встает между гостем и гостьей.
— Это Чарли, агент спецслужбы — говорит он, прочистив горло. — Он мой близкий друг. А это, — продолжает Мэтт, повернувшись к Чарли, — Кристин, моя сестра.
Возникает напряженная пауза. Девушка, как загнанный зверь, разглядывает мужчину, а Чарли еще не переварил новую информацию.
— Что он здесь делает? — спрашивает Кристин у Мэтта.
— Он пришел чуть раньше тебя, — отвечает тот, садясь на прежнее место. — Я попросил его уйти в другую часть дома, чтобы он не застал наш разговор. Но, выходит, что ему надо это услышать. Садитесь, есть что обсудить.
Чарли усаживается в кресло слева от Мэтта, Кристин продолжает стоять справа.
— Скажи ему, — просит ее брат, и девушка в третий раз за день повторяет:
— Я взломала правительственный сервер.
Чарли часто моргает, переводя удивленный взгляд с одного на другого.
— Ты просил меня найти программиста, который помог бы тебе... — говорит Мэтт и устало ухмыляется. Он пододвигает бумаги к другу. — Посмотри, там много интересного.
Чарли не нужно просить дважды. Схватив документы со стола, мужчина приступает к чтению, и удивление не сходит с его лица. Кристин внимательно наблюдает. Она узнает в Чарли человека, с которым был Мэтт в день столетия. То, как этот мужчина помогал вытащить выживших из-под обломков монумента, уверяет ее довериться ему. Но Кристин думает, что ей вообще не следует доверять кому-либо, кроме себя. И Базуки.
Через десять минут напряженного молчания Чарли дочитывает и поднимает голову. Оба присутствующих в комнате, кроме него, находятся где-то внутри себя: девушка глядит на дверь, а Мэтт, не моргая, смотрит в пол. Чарли откашливается, чтобы привлечь внимание, и это срабатывает: оба устремляют тяжелые взгляды, среагировав на звук. "Как совы", — думает он и слегка съеживается.
— То, что вы мне дали, — Чарли мельком смотрит на бумаги, — очень...
Мужчина осекается, но никто его не винит: всем и так ясно, что он имеет в виду.
— Если все описанное действительно правда, то это очень...
Мэтт удивленно приподнимает бровь — Чарли запнулся дважды за минуту, а это редкость.
— Очень весомое обвинение против действующего правительства, — Кристин заканчивает фразу за мужчину. — Которое, кстати, собирается стать правительством официально, чего нельзя допустить.
— Да, — соглашается Чарли и кивает. — Но прежде я должен убедиться в подлинности документов.
— Как ты собираешься это сделать? — спрашивает Мэтт.
— У меня есть надежный человек в отделе защиты информации. Он имеет доступ к закрытым данным и...
Кристин смеется, и Чарли вопросительно на нее смотрит.
— Ты серьезно думаешь, что после утечки они не удалят важную информацию?
— Удаленные файлы оставляют следы, — возражает спецагент. — Будем считать, что эти следы — если, конечно, они существуют — станут доказательством в твою пользу.
Кристин качает головой и начинает быстро одеваться.
— Куда ты? — удивленно спрашивает Мэтт.
— Ухожу, — сурово отвечает девушка. — Я не могу доверять всяким надежным людям. Мне вообще не стоило приходить.
— И что ты собираешься делать?
— Отсижусь где-нибудь. Не думаю, что они, — Кристин бросает быстрый взгляд на Чарли, — знают, где меня искать.
— То есть ты сбегаешь? — злобно спрашивает Мэтт. — Приходишь сюда, приносишь важные сведения и бежишь? Моя сестра бы так не поступила.
Девушка останавливается и с не меньшей злобой смотрит на брата.
— Твоя сестра? А не пошел бы ты к черту, Мэтт? Когда это ты вдруг вспомнил, что у тебя есть сестра? Когда сидел в своем чистеньком пиджаке в светленьком офисе и пил кофе? Или когда спал и ел здесь, в родительском доме, пока я перебивалась в трущобах? Когда, а?
— Ты сама выбрала такую жизнь! — обвиняюще отвечает Мэтт. — Зачем ты ушла в Нижний город? Эти люди, посмотри, до чего они тебя довели?
— Эти люди? — восклицает Кристин. — Эти люди не причем! Это не они стреляли в...
Девушка осекается и отворачивается. Мэтт бледнеет.
— Договаривай, — тихо, но сурово говорит он.
— Если хочешь услышать, что я тебя все еще не простила, тогда слушай: я тебя не простила.
Мэтт встает и резким движением разворачивает Кристин к себе. Рычаг, который долгое время держался под контролем, сорвало.
— Ты видела, как погибли родители? Видела? — кричит мужчина. — Нет. А я видел! Ты — все, что у меня оставалось. И я должен был защитить тебя, глупая девчонка!
Чарли, хоть и понимает, что на его глазах происходит нечто серьезное, все же не может сдержать глупую улыбку. "Один-один", — звучит в его голове. Кристин же, наоборот, белее настоящего снега, которого никогда не видела. Рывком она освобождается от Мэтта и, развернувшись на пятках, бежит по лестнице.
Сверху хлопает дверь, и Мэтт вздрагивает от этого звука. Со вздохом он садится на диван и обхватывает голову руками. Некоторое время тишина размером со вселенную заполняет его.
— Я сварю кофе, — тихо говорит Чарли и выходит, прошелестев бумагами.

— Что она имела в виду?
Мэтт выходит из своих мыслей и поворачивается к говорящему. Они сидят за кухонным столом, рядом с окном, куда Мэтт устремлял взгляд.
— Я говорю, что она имела в виду, сказав "это не они стреляли", — повторяет Чарли. Мэтт хмуро смотрит в ответ и вновь отворачивается к окну.
— Кристин — бывший миротворец. Она прослужила только два года, но дослужилась до старшего лейтенанта, руководила небольшим отрядом. Однажды, во время бунта она отпустила мятежника и его девушку. Пощадила. Она поделилась этим только со своим женихом, взяв с него слово, что он будет молчать. Но несколько дней после бунта она была в ужасно подавленном состоянии, не вставала с постели, не ела, и ее жених пришел ко мне за советом. Он рассчитывал, что она единственная, кто остался у меня из близких, не считая жены, и мне можно довериться — и не просчитался. Я поговорил с Кристин, убедил, что она не сделала ничего глобально плохого, но не должна больше повторять этого. Сработало.
Почти через год я узнал, что Патрик, ее жених, — член группировки мятежников. Надо сказать, я подозревал это раньше, чем узнал наверняка, но не мог поверить и потому ничего никому не сказал.
— Когда в 26-м случился мятеж, я сам отправился туда, чтобы найти Патрика и образумить.
Мэтт замолкает, сжимая губы. Чарли, смотревший все это время в окно, поворачивается.
— Тебе удалось? — спрашивает он.
— Я нашел его и преследовал из Верхнего в Нижний — сам помнишь, весь город захлестнуло. Я надеялся, что ему хватит ума сбежать подальше. В какой-то момент, уже в руинах Нижнего, он оторвался, и я потерял его. Вокруг было небезопасно, я достал пистолет. Обыскивая подворотни, я нашел Патрика. Он стоял боком с миротворческой винтовкой в руке, а другой рукой удерживал Кристин за плечо. Понятия не имею, откуда она узнала, но я сделал все, чтобы ее не направили на подавление бунта. Заметив меня, он закрыл ее собой и начал поднимать оружие, развернувшись вполоборота. Я, практически не думая, выпустил три пули: две в грудь, одну в голову. Он упал, накрыв Кристин собой.
Когда я подбежал, она уже перевернула Патрика на спину. Помню, как она смотрела на него: ее взгляд был полон любви и горя. Патрик умер сразу, но она продолжала говорить с ним, надеясь, что он ответит. Она наверняка надеялась на это.
Я взял ее за плечо. Кристин перевела взгляд на меня: туманный от слез, но постепенно проясняющийся. Когда она поняла, что стрелял я, Кристин набросилась на меня с невероятной силой. Никогда бы не подумал, что женщины на такое способны, — Мэтт горько усмехается. Чарли грустно улыбается и отворачивается к окну.
— Что было потом?
— Потом? — Мэтт вздыхает. — Потом Кристин съехала отсюда, сразу после похорон. Мне удалось скрыть, что сотрудник правительства, жених сестры заместителя руководителя корпуса детективов — мятежник, но этого, разумеется, было недостаточно, чтобы устранить напряжение между нами. Следом, не выдержав атмосферы в доме, съехала жена. Я и раньше подозревал, что жить с детективом ей было неспокойно, но тогда у нас хватило духу честно это признать. Она сказала, что, возможно, у нее будет нормальная жизнь, если она уйдет. Я отпустил и остался один. Думаю, напоминать, как ты вытаскивал меня из запоя, не нужно?
— Не нужно, — соглашается Чарли. — Странно. Мы тогда только начали работать вместе, и мне не приходило в голову, что дело было не только в жене.
— Ты не мог знать, все тщательно скрывалось.
Чарли кивает.
— И с тех пор вы не общались?
— Я разыскал Кристин спустя пару месяцев. Она жила у парня, которого называют Базукой — он, кстати, и научил ее ладить с системами. Поговорил с ним, узнал, что она сделала себе парочку поддельных имен, живет в Нижнем, работает... В общем, я попросил его присматривать за ней и оставил номер, по которому до сегодняшнего дня Базука со мной ни разу не связался. Кристин иногда звонила, молчала в трубку. И все. А полноценно последний раз мы говорили по телефону, когда она разместила кое-какие закрытые данные в своем блоге, что вызвало волнения в народе. По делу Нортонов, помнишь?
— Ты хочешь сказать, что "Геката не дремлет" — это сайт Кристин? — удивленно спрашивает Чарли, и Мэтт кивает. — Но как ты узнал? Наши программисты бились над розыском автора три месяца!
— Вот поэтому она и обошла все ваши системы безопасности, скачивая правительственные данные в этот раз. Кристин оказалась очень талантливым хакером, — отвечает Мэтт, и в тоне его сквозит гордость. — А про сайт я понял из-за стиля письма — она иногда писала за меня сочинения в школе.
Чарли поднимает восхищенный взгляд в потолок — где-то там, наверху, сейчас должна быть Кристин.
— Я позвонил ей, предупредить, — продолжает Мэтт. — Но она послала меня к черту и сменила номер. Три года мы не разговаривали и не виделись, до встречи на столетии города.
— Так это было она? С цветными... — Чарли не может подобрать слово и потому крутит пальцем у головы, изображая завитушки волос.
— С дредами, — подсказывает Мэтт, слегка сморщившись.
Чарли вздыхает, скоростное "Офигеть!" проносится в его голове и скрывается где-то.
— Вот и вся история, — Мэтт медленно втягивает воздух через нос. — Она не понимает, что я должен был ее защитить. Кристин смогла пощадить мятежника, а я нет. И, выходит, она права, учитывая документы. Если информация достоверна, мятежники отчасти боролись не от скуки.
Чарли залпом допивает кофе и встает. Мэтт сопровождает его удивленным взглядом.
— Не будем тянуть, — говорит его друг. — Я пойду в управление, попытаюсь через свои каналы разузнать, нет ли в системе чего-либо подозрительного.
— Хорошо, — Мэтт кивает. — Будь добр, не подставляйся.
— Я позвоню вечером, — отвечает Чарли уже из холла и неожиданно смеется. — Если не позвоню, значит я в беде. Спаси человечество за меня, брат!
Мэтту, к его же удивлению, удается искренне улыбнуться.
— Если будет необходима помощь, код три-пять-восемь, — отвечает он.
— Понял. А пока отдохни.
Чарли уходит, слегка хлопнув входной дверью. Время два по полудню, но Мэтту действительно требуется отдых.

11

Проснувшись, Кристин чувствует щекой мокрую от слез подушку и открывает слипшиеся глаза. За окном уже стемнело, но она успевает уловить силуэт, пытающийся незаметно скрыться за дверью.
— Стой, — тихо просит она и садится на постели. Силуэт вздрагивает, но останавливается. Оба молчат.
— Чарли не позвонил, — наконец заговаривает Мэтт из темноты. — Я боюсь, у него возникли проблемы.
Кристин пытается разглядеть лицо брата, но не может.
— Ты доверяешь ему?
— Более чем, — не раздумывая отвечает он. — Когда ты и Сабина ушли, он был единственным, кто остался.
Фраза выглядит как обвинение, но Кристин слышит нотки волнения и понимает: да, сейчас Мэтт переживает за друга, но дело не только в этом. Он боится, что она уйдет снова.
— Я останусь, — тихо говорит Кристин. Ее глаза привыкли к темноте, и она видит, что Мэтт кивает. — Ты идешь спать?
— Да... попытаюсь.
— Доброй ночи, Мэтт.
— Доброй ночи, Кристин.
Он уходит, оставив дверь приоткрытой, как во времена, когда Кристин боялась темноты. Ее больше не пугают темные сущности, но она четко понимает, что этот жест, как и раньше, означает только одно — я рядом, если понадоблюсь.
Кристин стягивает шарф, который успела надеть, пытаясь сбежать, и оглядывается — даже в темноте она понимает, что это ее комната. Когда Мэтт назвал ее глупой девчонкой, она побежала наверх, не думая, куда идет, зашла сюда и бросилась на кровать, рыдая. Ноги сами привели ее в безопасное место.
Комната небольшая, но девчачья с первого взгляда. Дверь украшает плакат с белоснежным котенком, на полках с книгами статуэтки и открытки. Кристин испытывает смешанное чувство отвращения и слабости перед прошлым. Оно усиливается, когда она включает свет и открывает гардероб. На вешалках яркие платья. Кристин со злостью хлопает дверцей.

С мокрыми после душа волосами, она сидит в старой пижаме, подобрав ноги в кресло. Мэтт убрал ее распечатки в стол, за которым раньше работал отец, но Кристин не составило труда найти их. За окном ночь, в гостиной только тусклый светильник и мерцающая лампочка сигнализации на двери — такие ставят только людям, близким к правительству. И внутри, и снаружи тишина.
Кристин просматривает документы, которые были указаны в послании Ясски. Среди них "Положение о целях деятельности миротворческих отрядов". В нем говорится, что в прежние времена, до Большой войны, миротворцы были призваны урегулировать конфликты внутри государств и между ним. Их целью было "разъединение противоборствующих сторон, недопущение вооруженных столкновений между ними, контроль над вооруженными действиями противоборствующих сторон". [1]
— Выходит, Патрик был прав, — бормочет Кристин, сосредоточенно глядя в пол. — Вместо того чтобы примирять, мы занимались отловом и помогали изгонять...
Над ее головой раздается какой-то тихий, но очевидный и тревожный звук. Девушка гасит лампу, убирает документы в стол и быстро, но почти бесшумно поднимается наверх.

Когда Мэтт был маленьким, он с одноклассниками часто сбегал с уроков, и они ехали в Нижний город. Ему нравилось уходить подальше от города и бродить в безлюдных руинах старого мира. Ему казалось, что там очень много загадок и их решений.
Он с детства любил загадки.
Мэтт бредет по пыльной дороге вдоль разрушенных домов. Его одноклассники копаются позади, громко что-то обсуждая. Ему не интересно быть с ними, когда он здесь. Сквозь разбитый асфальт пробивается трава, между серыми стенами протискиваются деревья. "Если забраться на одно из них, — думает он, — можно посмотреть сверху".
Согласившись с этой мыслью, он идет между зданиями в поисках дерева повыше. Голоса друзей становятся все тише, но его это не волнует. Он петляет между домами, осторожно обходя груды камней, но внезапно останавливается. Перед ним кусок стены с сохранившейся каменной аркой. На ней выбиты какие-то узоры, которые привлекают его. Он осторожно проводит маленькой ладошкой по рисункам и вместе с холодом камня чувствует трепет в груди. Мэтт медленно рассматривает каждую высеченную черточку, пытаясь впитать их в свое десятилетнее тело.
Мэтт не знает, сколько времени это длится, но когда он понимает, что голоса одноклассников стихли, за его спиной раздается тихий щелчок. Мальчик знает этот звук, он раздается в доме по вечерам, когда отец чистит свой пистолет — кто-то взвел курок.
Тишина вокруг становится звонкой, она тонкими струнами дребезжит на ветру. Человек за спиной не двигается, и Мэтт срывается с места. Он бежит, не смотря под ноги, как научил его отец: "Если сосредотачиваться на преградах, обязательно упадешь", — говорил он. Мэтту десять, у него маленькое и очень подвижное тело, он бежит со всех ног, но человек за спиной не отстает. Мальчик слышит его дыхание, оборачивается и в этот момент спотыкается о камень.
Сильно ударившись носом, он тихо стонет и переворачивается на спину. Это движение дается ему очень тяжело: Мэтту снова тридцать два, он в своем бежевом пиджаке, под которым бьется сердце десятилетнего испуганного ребенка. Человек, гнавшийся за ним, вытягивает руку. Пистолет, как громоздкое продолжение тонкого запястья, смотрит единственным глазом-дулом, и Мэтт знает, что это его табельное оружие.
— За... что? — хрипит Мэтт. В его голосе звучит предательский страх.
Мужчина узнает человека с оружием, и этот момент гремит взрыв.

Мэтт со вскриком садится на кровати. Перед ним темнота, но он видит лишь вспышку выстрела. Чьи-то руки пытаются его успокоить. Он шумно дышит, но слышит, как кто-то рядом тихо говорит: "Тише, все закончилось, все прошло. Тише". Мэтт постепенно успокаивается, и перед его глазами вновь ночная комната. Он больше не в Нижнем городе, он в безопасности.
Кристин сползает на пол и садится по-турецки. В детстве Мэтт приходил в ее комнату, когда ей снились кошмары, и садился так же, чтобы разбудить в нужный момент. А потом был рядом, пока она не уснет. Иногда он засыпал прямо у ее кровати. Теперь она охраняет его сон. Мэтт некоторое время смотрит на нее и ложится, закрывая глаза.
— Давно? — тихо спрашивает Кристин.
— Со дня столетия.
— Что тебе снится?
— Ты, — Мэтт вздыхает. — Точнее, не только ты, но конец у нас всегда одинаковый.
— Что я делаю?
— Убиваешь меня.
Кристин сгладывает и отворачивается.
— Прости меня, — тихо просит она.
— Незачем, — устало отвечает мужчина. — Это же мой сон.
— Не за это.
Мэтт посылает удивленный взгляд потолку и поворачивается к сестре.
— Тогда за что?
— Ты вчера сказал... Ты сказал, что должен был защитить меня, — Кристин осекается и вздыхает. — Знаешь, я всегда думала, лучше б я умерла, а не он. Или чтобы твои пули пронзили нас обоих. Но я никогда не думала, что я все, что было у тебя. Я была слишком эгоистична, и прошу прощения за это.
— Ничего, я понимаю.
— Но это не все, — продолжает Кристин. — Даже учитывая, что теперь я знаю, почему ты застрелил его, я не могу отпустить эту злость. Я все еще виню тебя.
Мэтт вздыхает и отворачивается в потолок.
— На все нужно время, Кристин, — тихо говорит он. — Не знаю, имею ли я право на прощение. Но, если бы пару дней назад мне сказали, что мы хотя бы поговорим на эту тему, я бы не поверил. И потому, хоть я больше не смею извиняться перед тобой, я отчаянно надеюсь, что ты однажды простишь меня.
Девушка резко встает, забирается на кровать, продавливая коленями матрас, и бросается к брату на грудь, рыдая в голос. Мэтт обнимает ее и прячет лицо в волосы сестры.

12

Кристин просыпается от шума внизу. Она медленно спускается по лестнице, прислушиваясь, двигается к кухне. Увидев источник шума, девушка расслабляется и, улыбаясь, прислоняется к дверному косяку. Мэтт, суетясь у плиты в окружении ароматных запахов, напевает себе что-то под нос и пританцовывает. Кристин с наслаждением наблюдает, потому что не помнит брата в таком настроении со времен, как он встретил Сабину.
Когда Мэтт берет очень высокую ноту на манер тысячелетнего Фаррела Вильямса, Кристин хихикает в ладошку, а в следующий миг они стоят друг против друга в напряженных позах: мужчина с выхваченным из-за пояса пистолетом, девушка со сковородой, схваченной со стола, вместо щита. Из сковороды на пол со звуком пощечины шмякается свежая яичница. С десять секунд брат и сестра смотрят друг на друга с возмущением, а потом громко смеются.
— И ты собиралась этим защититься? — выдавливает из себя Мэтт. Кристин не может остановить хохот и энергично кивает. — Отчаянно!
Девушка сползает на пол и, продолжая смеяться, собирает испорченный завтрак. Мэтт готовит пищу заново. Пока он хлопочет на кухне, Кристин приносит ноутбук. Каждое утро она проверяет почту и последние новости — старые привычки неискоренимы. Мужчина, услышав звук включения компьютера, резко оборачивается и захлопывает крышку. Кристин непонимающе смотрит на серьезное лицо брата: все смешинки куда-то улетучились.
— В чем дело?
Мэтт садится на стул и убирает руку с компьютера.
— Чарли так и не позвонил.
Кристин молча смотрит на брата, выдерживая его тяжелый взгляд.
— Что будем делать? — тихо спрашивает она.
— Нам ведь все еще нужны подтверждения, — отвечает мужчина. — Хочу съездить к соседям Марлена, поговорить с ними.
— То есть ты мне все еще не веришь? — спрашивает девушка, начиная злиться.
— Прекрати, — спокойно просит Мэтт. — Нам нужно с чего-то начинать, а ничего другого мне в голову не приходит. Или у тебя есть гениальные идеи?
Девушка вздыхает.
— А что буду делать я?
— А тебе достанется самое тяжелое: остаться дома.
Кристин только собирается сказать что-то против, но Мэтт успевает ее остановить.
— Во-первых, ты, вероятно, уже в розыске. Тебе, конечно, идет новый цвет, но он тебя не защитит. Во-вторых, нам выгодней не быть родственниками, если они еще не узнали об этом: как детектив я имею доступ к информации и смогу что-нибудь придумать, а как твой брат — нет.
Кристин вздыхает и соглашается. Они молча завтракают, убирают посуду — рука об руку, как в старые добрые времена. Когда Мэтт уходит, она смотрит в окно на его белую рубашку. Он сказал ей быть умницей, но Кристин так не умеет. Старая машина удаляется от дома, и девушка входит в сеть.

13

Чарли сидит, прислонившись спиной к стене, и обхватывает руками колени. Он улыбается и думает, что заставляет его это делать — поводов то нет.
— Ты придурошный засранец и лузер, — добродушно говорит мужчина.
Чарли может простить себе ошибку, если никто больше не пострадает. Однако он не позвонил, не дал о себе знать, и Мэтт скорее всего предпримет что-то.
— Хоть бы он не попался, хоть бы он был осторожен...
Где-то наверху открылись двери, вниз по лестнице спускаются люди, не меньше трех: Чарли только слышит это — в его камеру совсем не попадает свет.
— Да отпусти ты меня, сукин сын! — недовольно звучит женский голос. Охранники открывают дверь другой камеры и со смехом закидывают туда задержанную. Скрип ключей, топот ног и снова тишина.
Чарли сидит здесь, как ему кажется, не меньше шести часов, его глаза привыкли к отсутствию света. Но его самого гложет мысль, что там с Мэттом и его сестрой.
— Своенравная особа, — шепчет он, улыбаясь еще шире. — И очень даже симпатичная.
Через какое-то время охрана приводит еще кого-то. Задержанный молчит, и Чарли прислушивается к разговору охранников. Говорят они тихо, слов не разобрать, но по голосам мужчина понимает, что это не те же, что привели его сюда. Значит, другая смена.
Когда охрана уходит, Чарли вздыхает и громко говорит:
— Господа новоприбывшие, вы не подскажете, который был час, когда вас задержали?
Сперва он слышит только тишину, но потом в ней рождается одно лишь удивленное слово:
— Чарли?
Чарли ошарашено часто моргает и поднимается на затекшие ноги.
— Мэтт? — спрашивает он, прижавшись ухом к противоположной стене. — Мэтт? Дружище, три-пять-восемь!
Человек за стеной взрывается хохотом.
— Очень вовремя, — подмечает он.
Не время и не место, но Чарли улыбается. Он отвлекается и слышит возню в третьей камере, до того, как раздается голос заключенного.
— Мэтт? Ребята? — неуверенно спрашивает девушка оттуда.
— Кристин? — возмущается сосед Чарли. — Какого черта?..
Вновь тишина. Однако неуместная радость сменяется напряжением.
— Ты вышла в сеть, да? — тихо и обреченно спрашивает Мэтт.
— Я не знаю, как они вычислили меня, — виновато оправдывается девушка. Ее голос глухо доносится через стены камер и узкий коридор между ними. — Все было зашифровано, я не понимаю...
— Не важно, — перебивает ее брат. — Ты здесь, я не смог тебя защитить.
Улыбка наконец сползает с лица Чарли. Он садится у стены между ним и Мэттом и пытается найти хоть щелочку света. Тщетно.
— Не кори себя, — тихо просит девушка. — Ты не виноват, что у тебя безмозглая сестра…
Все молчат. Чарли прислушивается, но не слышит ничего, кроме своего дыхания.
— Эй, третий, — зовет Кристин. — А что с тобой приключилось?
— Ты мне? — переспрашивает Чарли.
— Ага, — раздается в ответ.
«Третий, как мило!», — думает мужчина и улыбается, закрывая глаза.

14

Чарли сел в машину, но, прежде чем отъехать, внимательно осмотрел дом. И лишь потом, вздохнув, завел машину.
В Управлении все выглядело как обычно: никакой шумихи. Стараясь выглядеть неприметно, мужчина в своей непринужденной манере, громко и приветливо здоровался со всеми, кто попадался ему на пути. Он добрался до своего офиса, отсканировал пропуск и даже не успел сесть за стол, как раздался телефонный звонок.
— Вуд, — ответил он, гадая, кто звонит.
— Эй, друг, загляни, есть информация.
"Зверь бежит прямо к охотнику", — довольно подумал Чарли, повесил трубку и отправился в отдел защиты информации.
Звонивший — Григо'ри Шерман — тот самый надежный человек, сидел в своем полутемном кабинете, откинувшись на спинку мягкого кресла. Чарли плюхнулся напротив.
— Прежде чем ты мне поведаешь что-то важное, ответь: ты случайно позвонил именно сейчас или узнал, что я пришел?
Шерман рассмеялся.
— Я, конечно, не глава отдела, но все-таки ведущий специалист. Отследил тебя по пропуску.
Чарли кивнул и улыбнулся.
— То есть ты можешь отследить все?
— Ну, не все, но многое, — довольно ответил Шерман, кивая седой головой.
— А что-то еле уловимое и ускользающее?
— К чему ты клонишь?
Чарли улыбнулся еще шире.
— Позже. Что у тебя за информация? Нашли хакера?
— Хакершу, — Шерман добродушно хохотнул. — И не сидел бы ты здесь, если бы нашли. В общем, удалось выяснить немногое. Компьютер, с которого выходили в сеть, старый. Есть предположение, что информация дублировалась, скорее всего на флешку — в сеть, по крайней мере, еще ничего не всплыло. Ребята нашли аккумулятор в здании, я думаю, что компьютер мы уже не увидим, так что нужно найти съемный носитель. Вот.
— И это все? — наигранно (потому что ничего, кроме облегчения он не почувствовал) спросил Чарли.
— Ну уж извини, девчонка попалась умная, — Шерман развел руками. — Мы перебрали всех известных девушек-программистов, но все они вне подозрений. Эх, нам бы ее в отдел!
Чарли усмехнулся.
— Поймаем, упрашивай начальство предложить ей работу.
— Конечно, обязательно, — Шерман с сарказмом в глазах посмотрел на сослуживца. — Так что ты там спрашивал про ускользающее?
Чарли вздохнул и посмотрел прямо на собеседника.
— Ходят слухи, что наша девочка похитила что-то очень важное. И теперь эту информацию в панике удаляют.
— Где это такие слухи ходят? — с улыбкой спрашивает мужчина.
— Ну... по отделу, — ответил Чарли, смотря по сторонам.
— И ты бы хотел узнать, что там?
— Ага.
— Посмотреть засекреченную информацию?
— Так, любопытно же.
Шерман снова хохотнул, что-то поискал в компьютере и от души потянулся.
— Чарли-Чарли, — вздохнул он. — Не надо верить всяким слухам. И слишком любопытствовать — тоже.
— Понял, — Чарли хлопнул по коленкам и принялся вставать.
— Сиди. Давно не виделись, пойду принесу кофе, поболтаем, — Шерман встал с кресла и поковылял к двери. — А ты… пока поразмышляй, минуток так пять-десять. Вдруг я задержусь где-нибудь. Есть тут у нас один парень, Киндаборо. Хороший человек, надежный. Очень надежный, может пригодиться. Надо к нему заглянуть.
Когда дверь закрылась, Чарли улыбнулся и пересел за компьютер.
Шерман медленно побрел по коридору, рассуждая о старости. Еле гнущиеся ноги почти перестали его слушаться, а вот мозг как был молодым, так и продолжает работать на полную катушку. Ему это отчасти казалось забавным: когда смерть заберет его, ничего кроме потрепанного тела ей не достанется.
Шерман завернул за угол, направляясь к кофейному аппарату, где собралась небольшая очередь из суетливой молодежи. Мужчина прислонился к стене, ожидая — возраст приучил его не торопиться. Теперь, когда большая часть его жизни позади, неизвестности осталось совсем мало, и нечего туда стремиться. Шерман прошел хороший жизненный путь, полный радости и полезных дел. Да и сейчас не отставал: многих его друзей уже скосили болезни или безделье, а он все еще здесь, важная персона. Однако, смотря на молодежь, он завидовал: было бы неплохо иметь побольше запаса здоровья и времени. Смерть еще не была рядом, но он все же ее боялся.
Шерман наливал второй стаканчик кофе, когда в соседнем коридоре послышался шум и крики. А следом из-за угла, под топот ботинок группы захвата, появился Чарли. Согнутый буквой "Г", с заломанными руками.
Шерман проводил группу отсутствующим взглядом и остался стоять с кофе в руках.

Мэтт подъехал к старому таунхаусу и сверил адрес. Выйдя из машины, он хмуро осмотрелся и уверенно пошел к дому.
Старую деревянную дверь открыла женщина лет сорока пяти, на вид еще более хмурая, чем внезапный гость.
— Че нада? — сказала она вместо приветствия, одарив Мэтта парами перегара. Он в ответ показал удостоверение.
— Есть вопросы. Могу войти?
Женщина без особого удовольствия пропустила детектива в дом и прошла к гостиную. Мэтт следом.
— Че нада-то?
Мужчина осмотрелся и ничего удивительного не увидел. Старые обои в ромбик свисали со стен, мебель старая, в пятнах и провонявшая. Тюль серый, висящий здесь неизвестно сколько.
— Ты садись, че стоишь-то?
— Вы знали Рихарда Марлена? Он снимал комнату в этом доме.
Женщина демонстративно закатила глаза и громко вздохнула.
— Опять об этом сукином сыне! Меня уже вдоль и поперек о нем расспросили. Систра тебе моя нужна, она комнату сдавала и с ним дружбу водила.
— Сестра — Венера Томпсон?
— Нет, дубень, Венера — это я. Стефана ее зовут, — проворчала женщина и поймала суровый взгляд Мэтта. — Ладно, детективчик, извини. Тут, знаешь ли, по этикету не живут.
Мэтт проигнорировал ее слова.
— Она сейчас дома?
— Нет ее, вечером приходи. Работает.
— Где?
— А ты точно детектив? На ферме она, за полумутантами ухаживает. Ей один такой три пальца отхерачил. Спроси любого, ее там все знают.
Мэтт кивнул и посмотрел наверх.
— Комнату Марлена покажете?
— Ваши ищейки там все осмотрели сто двадцать раз, почти все изъяли. Сам иди, наверх и налево.
Мужчина кивнул. Правда смотреть действительно было нечего. Пустой шкаф, железная кровать со старым матрасом, унылый вид из окна.
— Ну что, насмотрелся?
Женщина оперлась о стену у лестницы, сложив руки на груди, и нагло усмехалась.
— Более чем, — сдержанно ответил Мэтт. — Есть телефон? Позвонить вашей сестре.
— Отродясь не было.
— Вы сами можете что-то рассказать о Марлене?
— Упрямый высокомерный тип. Вечно гнусненько улыбался, с гнильцой такой. Все.
— Ясно… Всего доброго.
Мужчина быстро пошел к двери, женщина следом.
— Э, ты куда? Давай кофе налью?
— Нет, спасибо.
— А вечером, вечером-то придешь? Систруха в восемь приходит.
— Нет времени, съезжу к вашей сестре на работу.
— А, ну смотри, — женщина пожала плечами, и Мэтт ушел.
Ехать до фермы чуть меньше четверти часа, и это время детектив посвятил раздумьям. Комната Марлена выглядела так, будто в ней никогда и не жили. Даже если ее очистили, то не так, как это делают детективы. Почему не оставили никаких вещей? Откуда такая уверенность, что мятежник не вернется за чем-то? Ладно, пустая комната еще ничего не доказывает.
Другой вопрос: почему женщина, в доме которой он жил, ничего о нем не знает? Можно допустить, что она все время пила, и все же... что-то в ее виде смущало. В том, как она говорила о Марлене. Мэтт думал, поверил бы он ей, если бы не знал, что мятежник, возможно, чья-то выдумка? Ладно, после встречи со второй женщиной будет ясно.
С такими мыслями Мэтт подъехал к ферме, где его машину тут же окружила вооруженная группа захвата.
Похоже, телефон у женщины все же был.

Кристин написала Базуке, но тот пока не ответил. Девушка поднялась наверх. Ходить в пижаме ей безумно нравилось, но рано или поздно ей нужно будет выйти из дома, а вновь надевать вещи вероятно погибшей мятежницы совсем не хотелось. За последние годы Кристин почти не изменилась в размерах, поэтому ее старая одежда, нетронутая никем со времен переезда, оказалась в пору. Девушка долго перебирала свои старые платья, каждое было с чем-то связано: юбилей родителей, первое свидание с Патриком, свадьба Мэтта. Стряхнув с себя воспоминания, она выбрала тонкий джемпер, джинсы, кожаную куртку и поношенные миротворческие ботинки. Кристин вообще любила старенькую обувь — ей казалось, что у обуви есть какая-то своя история.
Перебрав карманы одежды соседки Базуки, девушка извлекла таблетки, переданные другом. Кристин достала одну из блистера, но та упала на пол.
— Криворукая, — выругалась девушка, подняла капсулу, машинально убрав ее в карман джинсов, сгребла вещи и пошла вниз.
Кристин почувствовала неладное, стоило ей только спуститься с лестницы, но предпринимать что-либо было уже поздно — что-то небольшое и холодное уперлось ей в позвоночник, и даже спиной она поняла, что это дуло винтовки.
— Медленно подними руки, — велел тихий, но твердый голос.
Вещи упали к ногам девушки.

15

— Итак, господа, какие мысли? — спрашивает Чарли.
— Нас заложили, какие еще, — вздыхает Кристин.
— Почему? — доносится из камеры Мэтта.
— Ну, смотри, — отвечает девушка, — Чарли заложил Шерман. Тебя — алкоголичка. Когда она доложила кто ты, ребятки поехали к тебе на обыск и задержали меня.
— Ага, — ухмыляется Мэтт, — а то, что ты вышла в сеть — абсолютно не при чем?
— Базука — мастер шифровки! — обиженно отвечает девушка.
— Да, и когда ты воровала данные в высотке...
— Это была моя работа. Он даже не знал, что я планирую сделать это.
— Шерман не мог меня сдать, — вклинивается Чарли. — Я знаю его много лет. Он не стал бы.
— Ребята, — тяжело вздыхает Кристин. — Я понимаю, проще обманываться, но посудите сами, моя версия наиболее убедительна.
— При таком раскладе, — возражает Мэтт, — тебя мог сдать Базука. Он знал, где ты.
— Нееет, он точно не мог!
— Вот и Шерман не мог! — торжествующе кричит Чарли.
— Прекратите спорить! — тихо, но строго говорит Мэтт. — Кто-то идет.
Наверху скрипуче открывается дверь, и слышится топот ног вместе с недовольным бормотанием.
— Это еще кто? — удивленно спрашивает Кристин.
— Тихо ты, — раздается с другой стороны, и девушка не понимает, кому из двоих заключенных принадлежит голос.
Новоприбывшего закрывают напротив Чарли, через стену от Кристин, и удаляются. Задержанные смирно ждут, пока стихнут шаги и закроется дверь.
— Эй, ты кто? — не выдерживает девушка.
— Крис?
— Баз?! Ты-то как здесь?
— Все в полном сборе, — тихо комментирует Чарли из своей камеры.
— Базука, как тебя нашли? — в голосе девушки слышится вина.
— Пошел искать тебя, — раздосадовано отвечает мужчина. — Ты написала сообщение, но долго не отвечала. Я решил проверить, все ли в порядке. Отправился к дому твоего брата, а там все окружено, кругом люди в форме. Я не успел сбежать, задержали до выяснения обстоятельств.
— Вот видите! — довольно кричит Кристин. — Он меня не сдал!
— С кем ты говоришь? — удивленно спрашивает Базука.
Сперва внизу тишина, а потом Чарли взрывается хохотом, который подхватывают остальные. Базука же съеживается у стены от непонимания.
— Извини, Баз, — отвечает девушка сквозь смех. — Здесь мой брат Мэтт и Чарли, его друг. Все тут из-за меня.
— А, — отвечает мужчина все еще слегка ошарашено. — Понял. Всем привет.
— И тебе того же! — добродушно отвечает Чарли.
На руке Кристин пищат часы. Мэтт выходит из раздумий и напрягается.
— Кристин? Я правильно понимаю этот звук?
— Правильно.
Чарли еще не догадывается, что происходит, но улавливает нотки тревоги.
— Давно?
— Двенадцать часов назад.
— А те, что я дал тебе? — спрашивает Базука.
— Остались дома, — отвечает Кристин.
Вновь тишина.
— Хорошо, что у меня есть часы, — смеется Кристин. — Маленький кусочек света.
— Завидую, — тихо говорит Чарли. — Вы объясните мне, что происходит?
— Кристин? — как-то оживленно зовет Мэтт, игнорируя друга. — Ты можешь осмотреть свою камеру?
— Хм, — отвечает та. — Экран совсем маленький, будет трудно, но попробовать могу. Что искать? Тоннель?
— Ищи камеры или жучки, — уверенно отвечает Мэтт.
— Издеваешься?
— Нет.
— Что ж…
Кристин методично осматривает камеру всюду, где может достать. Она что-то напевает себе под нос под молчание остальных. Спустя почти час девушка садится на пол и вздыхает.
— Если здесь что-то и есть, я этого не нашла.
— Хорошо, — Мэтт встает с пола и обращается к остальным так, будто они могут его видеть. — У меня есть план.
Все пододвигаются поближе.
— Думаю, нас скоро начнут допрашивать. Может, через час или два. Нам нужно договориться о показаниях.
— Согласен, — говорит Чарли. — Предложения?
— Не перебивай, — отвечает Мэтт, остальные хихикают. — Во-первых, я предлагаю во многом не врать. Кристин, скажешь, что решила проверить, насколько ты сильна в программировании. И своим объектом выбрала правительственный сервис.
— То есть не с целью получить информацию, а так, на слабо? — уточняет девушка.
— Именно, — соглашается Мэтт. — Далее. Из любопытства ты прочла несколько документов — только из любопытства. Тебя обнаружили, ты сбежала, позвонила мне.
— Если они прослушают телефонную запись? — спрашивает Чарли.
— Я звонил со старого телефона-автомата, — отвечает Базука. — Старые телефоны не прослушиваются. Все, что они найдут — факт звонка, не более.
— Точно, — соглашается Мэтт и продолжает для Кристин. — Ты приходишь ко мне, просишь прикрыть тебя. Я прошу показать, что ты нашла. Увидев засекреченные документы, я решаю их проверить. Учитывая, что у Чарли было задание найти хакера, я обращаюсь к нему. Вместе, по своим источникам мы проверяем информацию, но оказываемся здесь. Кристин, что ты написала Базуке.
— Что я у тебя.
— И все?
— Написала: "Я у брата. Все тихо".
— Базука, а ты?
— Пару сообщений. В одном спросил все ли в порядке, в другом — попросил не молчать.
— Хорошо. Значит, ты будешь рассказывать о наших с Кристин напряженных отношениях и о том, что наша встреча показалась тебе настолько удивительной, что не не могла предвещать ничего хорошего. Поэтому ты отправился к моему дому, где тебя и взяли. Вот, — подытоживает Мэтт. — План такой.
В подвале пару минут царит тишина.
— Вы выставляете меня трусом, — наконец говорит Базука.
— Ты виноват меньше всех, — отвечает Чарли. — Нас изгонят, а ты останешься жив.
— Значит план годится? — спрашивает Мэтт.
Наверху с жутким скрипом открывается дверь и несколько человек спускаются вниз.
— Задержанные, отойти к задней стене. Не подходить к дверям до того, как мы уйдем. В случае сопротивления будет открыт огонь.
Во всем подвале зажигается свет. Пленные жмурятся, закрывают лица руками и только слышат, как открываются их камеры: кто-то входит и так же быстро уходит, оставив что-то внутри.
— Свет будет включен ровно десять минут. В ваших интересах успеть пообедать и привести себя в порядок перед допросом. Задержанная Льюис, вы пойдете первой. Ваша одежда у двери, — голос на миг затихает. — Время пошло.
Охранники скрываются наверху, но задержанные, привыкнув к свету, не торопятся набрасываться на еду.
— У меня чисто, — тихо говорит Чарли. Он рад лампе накаливания как никогда.
— У меня тоже, — отвечает Базука.
— Чисто, — заключает Мэтт. — Кристин?
— А вот у меня кое-то есть, — довольно отвечает девушка. — И это позволит мне продержаться еще часов четырнадцать.
Кристин крутит пальцами маленькую капсулу, случайно засунутую в карман джинсов утром.
— Заначка? — облегченно спрашивает Мэтт.
— Ненамеренная, — смеется девушка. — Господа, я планирую занять рот едой. Приятного аппетита.

Один за другим пленники уходят на допрос: сперва Кристин, следом Мэтт, Чарли и, в завершении, Базука — каждый не меньше часа. Оставшиеся внизу молчат в ожидании. Когда уводят Мэтта, Чарли и Базука еще пытаются узнать что-то от Кристин, но, слыша ее кашель и хрипы, отстают — уже ясно, что ждет всех.
День напряженно перетекает в вечер. Базука только вернулся, но остальные все еще молчат. Позже приносят ужин, и пленники молча едят. Им приносят матрасы, и они готовятся ко сну. Охранник сообщает, что решение суда будет оглашено завтра во время инаугурации и уходит. В камерах гаснет свет. Наступила ночь.
Мэтт смотрит вверх — потолок не видно, но старая привычка успокаивает мужчину. Вокруг тишина, нарушаемая только чьим-то сопением.
— Неужели сейчас кто-то может спать? — спрашивает он у потолка.
— Я и не сплю, — гнусаво отвечает сосед. — Пыхтение теперь моя новая фишка. Вам не кажется это сексуальным?
— Не особо, — отвечает Кристин под общие смешки. — Ты в порядке, третий?
— Сойдет. Даже смог бы сводить тебя на свидание в больничную кафешку, при иных обстоятельствах.
Кристин тихо смеется, и даже Мэтту удается улыбнуться.
— Ребята, а вы как? — спрашивает девушка. — Как у вас прошло?
— Порядок, — отвечает ее брат. — Ты?
— В норме. Баз?
— Нормально. На полу было столько свежей крови, не меньше литра, наверно. Чарли, твоих рук дело?
— Моего носа, я бы сказал, — отвечает Чарли, и все смеются. — Итак, нам удалось быть убедительными, как считаете?
— Хочется верить, — говорит Мэтт.
— Хочется верить, — соглашается Кристин.
Снова тишина заполняет пространство. Чарли садится к стене. У него болит спина, ему хочется лежать, но кровь продолжает течь из носа, каплями обрушиваясь на пол. В его голове застряла дурацкая детская песенка — из тех, что, доходя до конца, плавно начинаются с начала. Она крутится и крутится, доводя мужчину до бешенства.
Мэтт пытается увидеть или хотя бы представить потолок. Многие годы по ночам именно верх комнаты служил ему якорем. Только потолок помогал ему, проваливаясь в воспоминания о детстве, родителях, Кристин, Сабине, Патрике, не исчезнуть окончательно.
Базука лежит на боку, подтянув колено. Он гонит любые мысли о будущем прочь, но перед его глазами встает Принцесса, которая теперь останется одна. И, думая о ней, ему становится жаль ее. И себя. И своих братьев по заключению. И людей, которые свято верят в величие Миллениума и во имя города выполняют свой долг. Ему жаль всех горожан, что сейчас мирно укладываются спать, думая, что жизнь по-прежнему стабильна и безопасна. Его сочувствие распространяется дальше, на всех погибших за пределами городских стен, которых нет, но только физически. Ему жаль весь мир, погибший ради чьей-то славы.
Кристин сидит, прислонившись спиной к стене, и щелкает кнопкой на часах. Бледно-зеленая подсветка то загорается, то гаснет, слабо освещая руки девушки. Она пытается вспомнить, когда в последний раз меняла батарею, но не может. Прерывистые палочки сложились в ноль, единичку и два ноля. Тихий писк. Час ночи.
— Выходит, все, за что жили и умерли наши родители — полная чушь? — до Кристин доносится голос брата. Его слова не звучат как вопрос. — Выходит, люди не меняются.
— Они умерли не за политику, — медленно отвечает Чарли. Во время допроса он неплохо отхватил по лицу за неуемную болтовню, и говорить ему трудно, — а за людей, за ваше будущее. Просто они не знали, что в правительстве есть крысы.
— Я бы предпочел и дальше не знать, — мрачно замечает Базука из своей камеры.
— А мне все равно, — уверенно говорит Кристин. — Я рада, что знаю.
— Что ты имеешь в виду? — напряженно спрашивает Мэтт.
— То и имею. Хорошо, что я знаю.
— И что хорошего?
Чарли легонько потирает опухшую щеку и молча слушает их разговор.
— Знаешь, я очень люблю наш город: и Нижний, и Средний, и Верхний. Со всем его пафосом и ложью, что все равны. И хотя я чувствую себя частью этого мира, мне всегда казалось, что мой дом где-то в другом месте.
— Даже когда мы жили с родителями?
— Даже тогда, — по тону Кристин Чарли понимает, что она улыбается. — Это, видимо, мое право по рождению: искать себе лучшее место.
— То есть, к чертям этот город и всех людей?
— Да причем тут это, Мэтт? У нас ведь нет выбора.
— Поясни.
— Окей. Люди старого мира... у них ведь была целая планета! Они могли путешествовать, могли ездить и искать свое место. А мы?
— Ну, а что тебе мешает?
— Очень смешно. Ты видел хоть одного, кто ушел наружу, и его не вернули? У нас нет забора, официально мы все свободны, но, Мэтт, нас здесь держат. Нам нельзя выходить, нам нельзя мыслить иначе — нам ничего нельзя!
— Ты говоришь, как мятежник, — тихо вставляет Базука.
— Если ты не заметил, официально я и есть мятежник. И ты, кстати, тоже.
— Кристин, — останавливает ее Мэтт. — Я так и не понял, какая связь между "хорошо, что я знаю" и тем, что у нас нет ничего, кроме Миллениума.
Никто не отвечает. Чарли снова улыбается.
— Просто... наболело, — Кристин вздыхает. — А хорошо потому, что мы можем теперь что-то сделать.
— Как? Нас всех изгонят.
— Ну, если твой план сработает, то Базука останется здесь. Заключенным, но живым.
— На меня не рассчитывайте, хватит! — возмущенно кричит Базука.
Чарли, несмотря на боль, смеется в голос.
— Тебе, кажется, не нравилось, что тебя выставляют трусом, — говорит он.
— Да, — вскрикивает Базука. — Но что я смогу сделать?
Мэтт напряженно приподнимается на локтях.
— Эй, про кого там твой Шерман говорил?
— Что? — гнусаво спрашивает Чарли.
— Шерман говорил про надежного человека, ну ты сам рассказывал.
Чарли хмыкает и вытирает нос.
— Киндаборо? — с сомнением спрашивает он.
— Да! Что ты о нем знаешь?
— Почти ничего, — Чарли чешет подбородок. — Молодой парень, занимает хорошие позиции. Говорят, был в хороших отношениях с Кауфманом.
— Это вызывает доверие, — задумчиво говорит Мэтт. — Насколько это вообще возможно в наших условиях. Базука?
— Да?
— Запомни его. Я не знаю, куда тебя отправят. Но найди возможность передать Киндаборо флешку.
Базука громко вздыхает.
— Понял. Есть еще кто-то, кому можно доверять?
— Боюсь, что нет. Ребята?
Никто не ответил.
— Давайте спать, — вздохнул Мэтт. — Завтра мы хотя бы увидимся.
Чарли вытер нос. Базука пожелал доброй ночи Принцессе. Кристин щелкнула кнопкой.
Темнота.

16

Городскую площадь слегка отремонтировали: наспех уложили наземное покрытие, вместо каменной трибуны возвели подобие из дерева и постарались украсить поярче. Теперь президентская трибуна оказалась прямо над монументом, а не в его середине.
Инаугурацию назначили на одиннадцать утра, но уже к десяти площадь заполнили люди. Правительство не скупилось на оркестр и угощения, жителям раздали цветные флажки. В парке за монументом солдаты в праздничной белой форме уже приготовились к параду. Небольшой отряд вооруженных миротворцев окружил трибуну и монумент, при них ружья с холостыми патронами для церемонии. Другие миротворцы рассредоточены по площади, и их винтовки точно заряжены. Люди, не смотря на них, танцуют.
Народ только похоронил старых героев, но уже готов встречать новых.

Как только наручные часы Кристин показали половину десятого, зажегся свет, и в подвал спустилась охрана. Пленников в наручниках по одному вывели наружу и перевезли в Дворец правительства. После плотного завтрака они наконец смогли увидеться.
Друг за другом их привели в небольшую комнату без окон. Пока охрана не заперла двери, все молчали, выглядя так, будто и вовсе не знакомы.
— Хей-хей, ребята, — наконец говорит Кристин. — Прекрасно выглядите!
Они сидят в кругу с пристегнутыми к стульям руками и разглядывают друг друга. У Мэтта большая красная ссадина на левой скуле. Нос и глаза Чарли превратились в один большой фиолетовый синяк с кровоподтеками на верхней губе. На темнокожем Базуке синяков не видно, зато заметна опухшая щека.
— Тебе, похоже, досталось меньше всех, — замечает Чарли. Он больше не сопит, но сильно говорит в нос, от чего его реплики звучат еще смешнее.
— О-о, боюсь, что мои живот и спина превратились в огромное синячище. Готова поспорить, ваши ранения спишут на сопротивление при задержании. А мне они не стали разбивать лицо, это плохо скажется на репутации нового президента.
— Ты улыбаешься так, будто нас вызвали к школьному директору, — отвечает Мэтт.
— Учитывая, что жить мне осталось не более суток, можно и повеселиться, — девушка пожимает плечами. — Мне-то мутация не грозит.
— Чем ты так отличилась? — спрашивает Чарли, но все молчат. — Базука, дружище, может, хоть ты напоследок поделишься их семейным секретом с будущим трупом?
— Их секрет, пусть они и делятся.
Чарли усмехается и отворачивается. Да смотреть особо не на что.
— С вами, друзья, невероятно весело. Всегда есть о чем поговорить!
— А тебе бы только повеселиться, — говорит Мэтт и криво улыбается.
— Кристин, у тебя невероятно серьезный брат. Ты знала?
— Знала, третий. Мэттью, сколько его помню, всегда считал, что детектив должен быть серьезным. Непонятно только откуда такое предубеждение — наши родители не были занудами.
— Зато ты только и делала, что пакостила и веселилась, — отвечает Мэтт.
— Только в детстве.
— Не только, — возражает Базука. — Тебе досталось всего полкапли серьезности из всего вашего семейного запаса.
— Спасибо, Баз, — Мэтт улыбается.
— Всегда пожалуйста.
— Зато с нами, весельчаками, не скучно, — Чарли отправляет Кристин подбадривающую улыбку. Выглядит это, однако, просто кошмарно.
— Согласна, третий.
— Меня, кстати, Чарли зовут. Чарльз Питер Вуд.
— Ага. Я помню, третий.
Мэтт смеется в голос.
— Друг, ты точно странный. Я вроде бы сейчас шутки не рассказывал.
— Клеить мою сестру в таких условиях — это очень смешно, — возражает Мэтт.
— И вовсе я ее не клею. Я это для Базуки сказал. Кстати, а как тебя зовут?
— Так и зовут.
— Даже в официальных документах?
Легкий тон Чарли заставляет Базуку улыбнуться, но он все же молчит.
— Кристин, может ты скажешь?
— Его имя, пусть сам и говорит, — усмехается она в ответ.
— Черт побери, да это просто клуб секретов! — наигранно недовольно восклицает Чарли. — Базука, дружище, ну же, колись!
— Ни к чему тебе знать мое имя.
— О'кей! Очень приятно, Ни-к-чему-тебе-знать-мое-имя! А я — Чарльз Питер Вуд, — с гордостью сообщает Чарли, чем заставляет остальных засмеяться.
— Да, третий, с тобой точно не соскучишься.
— А то!
Дверной замок щелкает три раза, и в комнату входит будущий премьер в окружении охраны.
— Освободить задержанного Льюиса и проводить в мой кабинет, — говорит он и удаляется.
Пленные удивленно наблюдают, как Мэтта освобождают от стула и выводят. Выходя, он дважды оборачивается. Двери закрываются. Все молчат.

Мэтт смотрит в спину премьера и прокручивает в голове все доступные его воображению сценарии. Снова допрос? Попытаются договориться? Если так, то зачем?
Миллхаузер останавливается у двери своего кабинета в конце темного пустого коридора и оборачивается. Остальные ожидают: охрана — спокойно, Мэтт — недоверчиво.
— Вы понимаете, что будет с вами и вашими друзьями после инаугурации, детектив Льюис? — Миллхаузер говорит очень тихо, серьезно, но спокойно. Мэтт кивает в ответ. — Хорошо. Чтобы сделать то, что я собираюсь сделать, мне нужна гарантия, что вы не попытаетесь сбежать. Могу ли я вам довериться?
Мэтт оценивающе смотрит в лицо премьера. Ему не нравится все, что происходит, он прекрасно знает, что политики любят поиграть в игры. А Мэтт не любит, когда с ним играют. И все же, пока не согласишься, не узнаешь, что они задумали. И Мэтт соглашается.
— Хорошо, — с некоторым облегчением говорит Миллхаузер и обращается к охране. — Освободите.
Один из охранников, совсем еще юноша, ловким движением расстегивает наручники, и Мэтт, ожидая дальнейших событий, потирает запястья.
— То, что здесь происходит, должно остаться в тайне. Для всех, — последнее адресуется в том числе охране, которая кивком соглашается. Миллхаузер переводит взгляд на задержанного. — У вас несколько минут, не больше. Отсюда вы отправитесь на городскую площадь для вынесения приговора. Вы войдете, охрана останется за дверью. Когда время подойдет к концу, они выведут вас. Надеюсь, ваше обещание не пытаться сбежать стоит веры.
Мужчины недолго смотрят друг на друга, и премьер наконец открывает дверь. Мэтт входит, готовясь ко всему. Но человека, которого он видит перед собой, Мэтт увидеть никак не ожидал.

17

Заключенных снова усаживают в небольшой фургончик, плохо оснащенный для перевозки преступников, и, следом за президентским кортежем, везут из Дворца правительства по пешей улице Дружбы к монументу Единства. Поездка эта занимает не более десяти минут.
Праздник, тем временем, идет полным ходом. Жители, разогретые концертом, уже готовы к главному блюду — церемонии инаугурации, после которой состоится вынесение приговора. Кристин смотрит в окно на радостные лица жителей, и по ее коже пробегают мурашки.
Нет, не по коже. Под ней. Кристин невероятно страшно.
— Где, черт возьми, Мэтт? — тихо спрашивает она неизвестно у кого. Собратья по заключению молчат.
Фургончик с заключенными останавливается недалеко от монумента, его тут же окружает охрана. Кристин, Чарли и Базука пододвигаются поближе к окну в задней двери, чтобы увидеть церемонию.
Шоу начинается.
Оркестр играет спокойную, но торжественную композицию. Жители затихают, на их лицах сплошной восторг. На президентскую трибуну поднимается Миллхаузер с книгой правил города. Следом за ним — главный судья, в его руках свод законов. Первый встает справа от трибуны, второй — слева. Позади трибуны становятся председатель Совета, генерал Экхарт, боссы Мэтта и Чарли и один из ученых научного центра города. И в этот замкнутый круг под шумные аплодисменты жителей входит Бауэрман.
Оркестр стих, люди смолкли, микрофон включен, камеры транслируют лицо политика на уличные экраны во всем городе. Большое лицо, алчный взгляд, хитрая, но широкая улыбка. А в глазах жителей по-прежнему восторг. Бауэрман кладет ладони на книги правил и законов и, непрерывно улыбаясь, смотрит вперед. Началось.
— В присутствии жителей города, представителей Совета, Корпуса министров, Коллегии судей, миротворцев, хранителей порядка и ученых даю клятву всем вам. Я клянусь будучи президентом, делать все необходимое для развития и процветания города. Я клянусь сохранять безопасность жителей, охранять их права и свободу. Я клянусь быть объективным там, где требуется быть объективным. Я клянусь быть принципиальным и твердым там, где требуется принципиальность и упорство. Я торжественно клянусь делать все от меня зависящее для блага города и его жителей!
Конец присяги. Цветная масса собравшихся громко аплодирует и машет яркими флажками. Каждый из присутствующих на трибуне подолгу жмет руку новому президенту. Миротворцы у трибуны по команде генерала синхронно трижды палят в воздух, и оркестр играет гимн города. Жители поют, но без поддержки лидера получается как-то вяло. А Бауэрман все это время принимает поздравления коллег.
— Черт возьми, да он же просто купается в славе. Вот чем конкретно ему пригодился несуществующий Марлен, взрыв монумента и погибшие мирные — потешить свое тщеславие! — восклицает Чарли, неотрывно смотря в окно.
Базука удивленно смотрит на мужчину, и пока Чарли объясняет ему, что же было в тех документах, Кристин отсаживается. В ней уже зародилась смутная надежда, что Мэтт каким-то чудом останется в городе. Но, вместе с тем, и неотступный страх оказаться за пределами Миллениума вырос многократно. Да и что если Мэтт уже мертв?..
— Эй, — Чарли садится напротив, и Кристин поднимает глаза. — Не стану говорить, что будет хорошо, но...
Не найдя нужных слов, мужчина усмехается и берет девушку за руки. Кристин некоторое время смотрит на его большие ладони и красные следы от наручников на его запястьях.
— Спасибо, — наконец говорит она, улыбаясь.
Чарли кивает и поворачивается к Базуке.
— Эй, друг, — говорит он тихо, — если все пойдет по нашему плану, то у нас уже не будет возможности поблагодарить тебя и попрощаться. Поэтому...
Он протягивает руки, и мужчины из-за мешающих наручников неловко обмениваются рукопожатиями.
— Рад был познакомиться, Базука, — серьезно, но очень по-доброму говорит Чарли. — Постарайся сделать все, что сможешь. Чувствую я, с этим президентом ничего хорошего город не ждет.
Темнокожий мужчина кивает головой и поворачивается к Кристин. Девушка пытается обнять друга, но удается только прижаться.
— Ты простишь меня? — тихо спрашивает она.
— Куда я денусь?
Кристин поднимает глаза.
— Спасибо тебе. За все, что ты для меня сделал.

А тем временем президент Бауэрман поднимает руку, делая жителям знак замолчать. Оркестр перестает играть, конец гимна недопетым подвисает в воздухе.
— Дорогие мои, — говорит президент, пытаясь подражать своему предшественнику. — Прежде чем продолжить наш праздник, мне бы хотелось поговорить с вами кое о чем очень грустном, но безусловно важном.
Жители молчат. Слышен только ветер, ворочающийся в листве деревьев.
— Совсем недавно мы потеряли близких нам людей: президента Кауфмана, мистера Ясски, наших любимых, которые безвинно погибли во время взрыва в день столетия. Это случилось по вине людей, которым безразличны ценности нашего общества. По вине мятежников, которые хотят разрушить то, что многим людям с большим трудом удалось восстановить. И со всей скорбью я хочу заявить, что несколько дней назад в здании правительства была совершена кража жизненно важной для Миллениума информации.
Жители в испуге охнули.
— Но нам удалось оперативно вернуть все назад и схватить виновных.
Жители снова охнули, на этот раз облегченно.
— В присутствии первого судьи и вас, мы бы хотели вынести приговор мятежникам. Привести.
Приказ президента тут же был принят к исполнению. Двери фургончика распахнулись, и охрана, взяв по одному за локоть, начала выводить задержанных. Сперва Чарли, потом Базука. А следом, откуда-то слева, появился Мэтт. Увидев спину брата, Кристин и обрадовалась и испугалась одновременно: да, Мэтт жив, но это значит, что его изгонят вместе с ней. Но и ей теперь не придется умирать без кого-то близкого рядом.
Вместе с охраной, заключенные поднялись на монумент, где их тут же поставили на колени справа от трибуны. Ни одного мятежника в истории Миллениума не судили на коленях.
Пока толпа возмущенно свистела и кричала, Мэтт повернулся в Базуке.
— Моя жена, Сабина, — быстро и тихо говорит он. — И Алек Миллхаузер.
— Что?
— Им можно доверять. Выпутаешься, доверься им.
— Что происходит? — спрашивает Кристин.
— Сам не знаю, — отвечает ей брат.
Кристин ловит удивленный взгляд Чарли и отворачивается. Опытным взором она осматривает площадь и, заметив кое-что, легонько толкает брата в бок. Тот оборачивается, Кристин показывает ему лазейку в толпе.
— Мы можем сбежать, — серьезно говорит девушка.
— Нет.
— Но почему?!
— Просто... доверься.
Бауэрман считает, что толпа достаточно повозмущалась, и вновь поднимает руку. Жители реагируют беспрекословно.
— Перед вами люди, которые посчитали, что наше общество недостаточно хорошо, чтобы беречь его. Которые считают, что разрушение лучше созидания. Которые не уважают ни труд своих предков, ни труд других жителей. И, с невероятной грустью, я должен признаться вам, что эти люди прежде защищали порядок в городе. Что с ними случилось? Мы не знаем. Но отныне отбор в миротворцы и детективы будет еще более тщательным, чем прежде. Нас ждет ряд реформаций в отношении безопасности, но об этом позже. А теперь, — президент протягивает руку в сторону, и судья подает черную папку с документами, — приговор.
Заключенные переглядываются. Момент, который, казалось, наступит не скоро, наступил.
— Один из задержанных был втянут в мятежную деятельность не по своей воле. И, по итогам расследования, мы убеждены, что он не владеет никакой важной информацией, и потому будет наказан менее строго. Заключенный Босворт.
Охранник, стоящий за спиной Базуки, поднимает его и подводит к президенту.
— Итак, Стефан Босворт, вы приговариваетесь к исправительному труду на животноводческой ферме и лишаетесь прав горожанина на свободу слова и действия до тех пор, пока суд не посчитает, что вы можете вновь стать членом нашего общества.
— И Базуку тоже по-своему изгнали, — тихо заключает Чарли. — Так его зовут Стефан, мило.
Мэтт шикает на друга.
— Увести, — приказывает президент.
Охранник Базуки отводит его назад, оставшихся заключенных подводят к президенту.
— Кристин Льюис, Меттью Льюис Второй и Чарльз Питер Вуд, — говорит президент, будто прикидывая каждое имя на вес. — Миротворец, детектив и спецагент.
Жители неодобрительно кричат. Бауэрман несколько секунд смотрит на заключенных и возвращается к микрофону.
— За предательство жителей города, нарушение присяги и законов нашего общества вы уволены со своих постов. Так же вы лишаетесь прав гражданина на свободу слова и действия и будете изгнаны из города на пять лет. Если по истечению данного срока суд посчитает вас готовыми вернуться в Миллениум, вы будете восстановлены в гражданских правах.
Стандартная издевка правительства. Разумеется с момента первого изгнания еще никто не пришел обжаловать решение суда.
— Бывший детектив Льюис, бывший миротворец Льюис, — говорит президент в микрофон. — Ваши родители служили городу всю жизнь и умерли в борьбе за порядок. Им было бы стыдно за вас.
Мэтт быстрым рывком подскакивает к Бауэрману и со всей силы бьет его закованными руками по лицу. Президент ударяется о трибуну и сносит микрофон. Тот от удара истошно свистит, заглушая недовольные крики жителей. Заключенных тут же берут под руки, однако никто из них не двигается.
— Увести, — приказывает Бауэрман, держась за лицо. — И никакой провизии в дорогу, пускай сожрут друг друга.
Этого, разумеется, жители не слышат.
Кто-то поднимает микрофон на трибуну, и президент возвращается к людям. На лице его неизменная улыбка.
— Славься, Миллениум! — заканчивает он, вскидывая руку.
Оркестр принимается играть одну из своих торжественных песенок. Заключенных уводят с трибуны, и Кристин смотрит на Базуку до тех пор, пока их не рассаживают в разные машины.
Больше она никогда его не увидит.
Кристин, Мэтта и Чарли усаживают в другой фургончик и увозят на внешнюю границу верхнего города, где расположен аэродром. Там их снарядят стандартным набором выживания (кроме еды и воды, если верить Бауэрману) и переправят подальше от города.
Кристин смотрит на Мэтта, который как никогда хмур.
— Ты правильно поступил.
Мэтт переводит взгляд на сестру. Сейчас он похож на невероятно уставшего большого пса, который мечтает лишь о мягкой подстилке.
— Отличный был удар, дружище, — подтверждает Чарли.
Мэтт ухмыляется, и эта маленькая искорка заражает смехом остальных. Небольшой остаток дороги до аэродрома друзья смеются.

Их высаживают в ангаре на три небольших самолета, один из которых уже выгнали на взлетную площадку. Задержанных встречает офицер-миротворец. Кристин взлядывается в его лицо, и узнает в нем своего старого наставника. Мэтт тоже узнает его, но никто не подает виду.
В рабочей комнате задержанные поочереди переодеваются в специальную одежду, которую выдают мятежникам. И, как ни странно, одежда эта очень хороша: термокомплект из рубашки, обтягивающих брюк и куртки и высокие ботинки. Кристин долго не хочет расставаться со своей обувью, но присутствующий охранник убеждает ее, что для первого прыжка с парашютом ее поношенные ботинки не годятся.
При них комплектуют багаж — небольшую сумку каждому с ножом, спальным мешком, спичками и куском брезента, который можно использовать в качестве навеса. Еда и вода никому из них не достается. Напоследок каждому надевают тяжелый парашют за спину и электронные наручники, которые заключенные смогут самостоятельно снять, как только окажутся на земле.
— Господа, — обращается к ним офицер. — Вам предстоит прыжок с парашютом, так как мы не можем приземляться на зараженные территории. У вас скованы руки, поэтому за вас все сделает техника. Ваша забота только прыгнуть. Лучше сделайте это сами, если не хотите, чтобы мы сбрасывали вас насильно. Прыгаем строго по команде.
Если хотите выжить, за сто пятьдесят метров до земли поворачиваетесь лицом к воздушному потоку. При начилии сильного ветра, ноги при подготовки к приземлению держите вытянутыми вперед, соединенными в коленях и ступнях. Если ветра не будет, что наиболее вероятно, ноги держите чуть согнутыми, стопы параллельно земле. Полностью напрягите ноги, иначе переломаетесь. При столкновении с землей, падайте на бок, не нужно пытаться устоять. Та территория слабо изучена, что-либо предугадать трудно. Так что в экстренных случаях, выпутывайтесь самостоятельно. Есть вопросы?
— Как это работает? — спрашивает Чарли, кивая себе за спину.
— Как только вы спрыгните, сработает вытяжной трос и раскроет стабилизирующий парашют. Через несколько секунд сработает страховочный прибор, и раскроется основной парашют. Дальше ваша задача не переломать себе ноги при приземлении.
— Звучит оптимистично, — замечает Кристин.
Офицер молча смотрит на заключенных несколько секунд.
— Если вопросов больше нет, следуйте за мной.
Кристин, Мэтта и Чарли усаживают в самолет и, преодолев взлетную полосу, поднимают в воздух. Сперва Кристин кажется, что она в невесомости, и это захватывает дух, но уже через несколько секунд она вновь чувствует скамью под собой. Уши заложило, но они ей сейчас ни к чему — Кристин смотрит в иллюминатор, и вид земли с такой высоты ее завораживает. Покрытое трещинами заброшенное зелено-серое полотно пролегает на многие мили вперед. Привлекает и пугает одновременно.
— Погода почти ясная, — сообщает офицер, перекрикивая шум самолета. — Безоблачно, землю видно. Повезло, в некотором смысле.
— Вы перешли работать на аэродром. Почему? — спрашивает Кристин.
Офицер, опираясь рукой о стену, наклоняется у свободного иллюминатора.
— Еще в школе, на уроках старейшей истории, нам рассказывали о пиратах. Эти люди бороздили просторы морей и нападали на другие корабли ради наживы. И хотя мне не кажется их дело достойным, было в них что-то романтичное. Путешествовать, побеждать новые земли, бороться за то, что считают своим...
Офицер продолжает смотреть в иллюминатор.
— Раз уж мне не суждено оказаться за пределами города, я хотя бы могу увидеть то, что вокруг него, с воздуха. Как пират, который видит новые берега лишь издалека, но не может к ним пристать. Так что, в некотором смысле, я вам даже завидую.
Кристин улыбается краешком губ.
— Сейчас будет кое-то интересное, — добавляет офицер. — Не пропустите, старший лейтенант Льюис.
Самолет меняет курс, Кристин оборачивается к иллюминатору и от изумления хватает первое, что попадается — руку Чарли.
— Смотри, — восхищенно говорит она.
Слева, обрамленный в коричневую рамку берега, показывается мутно-зеленый водоем, конец которого теряется где-то в горизонте.
— Море? — спрашивает Мэтт, неотрывно смотря в иллюминатор.
— Океан, — отвечает офицер. — Жаль, мы не застали его таким, каким он был до войны. Голубым, чистым. А сейчас это мертвые воды, особенно в штиль.
Кристин все равно, каким океан был прежде. Потому что его бескрайнее великолепие очаровывает ее на всю жизнь.
— Может ради этого и стоило ввязаться во всю эту передрягу? — спрашивает она. Чарли не отвечает, и лишь крепче сжимает ее ладонь.
Еще несколько минут самолет летит вдоль берега и сворачивает, но Кристин до последнего смотрит на тихие зеленые воды, пока земля не занимает свое место в иллюминаторе.
— Заключенные, на позиции, — командует офицер.
Мэтт, Чарли и Кристин выстраиваются в шеренгу, охранники аэродрома к каждому пристегивает трос. Когда самолет снижается, сбоку открывается люк, и внутри становится очень шумно.
— Не забудьте про ноги, — кричит офицер. — Детектив Льюис.
Мэтт первым подходит ближе к офицеру и люку.
— Это ключ от наручников, — сообщает тот и надевает на шею заключенного веревку-жгут с электронной круглой подвеской. — Достаточно поднести к рукам, и вы свободны.
Мэтт кивает и бросает короткий взгляд на сестру и друга.
— Пора, — кричит офицер. — Пошел. Пошел!
Мэтт без раздумий прыгает. Стоит ему оказаться в воздухе, раскрывается первый парашют, а через несколько секунд — второй.
— Некогда смотреть, быстрее, — вновь кричит офицер. Он быстро надевает на следующего мужчину ключ.
— Увидимся внизу! — кричит Чарли с улыбкой и прыгает.
Наступает очередь Кристин, от чего у девушки сводит живот. Офицер что-то засовывает в ее сумку, что та заметно тяжелеет, но Кристин не замечает, что — на столько ей страшно.
— Постарайся продержаться, пират, — кричит офицер, надевает ей на шею ключ и выталкивает наружу.
И Кристин летит вниз.
Первым делом у нее схватывает дыхание, но, легким рывком открывается первый парашют, а за ним второй, и Кристин снова может дышать. А земля под ногами, хоть и не так стремительно, но приближается. И Кристин кричит — как от страха, так и от удовольствия.
Мэтт и Чарли уже приземлились, их серые парашют видны справа на некотором расстоянии друг от друга. Но Кристин не знает, насколько удачно им это удалось, а для нее еще все впереди. Решив, что пора готовиться к приземлению, девушка разворачивается немного вправо и поджимает ноги. Напрягает их настолько, насколько это возможно. Земля уже совсем близко, и Кристин — как ребенок, которому и любопытно, и страшно — зажмуривается. Досчитывает до сорока трех и наконец врезается ногами во что-то твердое и перекатывается через голову.
Не стесняясь выругаться, Кристин открывает глаза и смотрит на серую пелену, которая накрыла ее полностью. Ощупав себя как получилось и убедившись, что все чертовски болит, но работает, девушка рывками выползает из под парашюта. И, увидев над собой небо, громко облегченно смеется несколько минут.
Впереди маячат две знакомые фигуры, и, завидев их, Кристин поднимается на ноги.
— Эй, я здесь! — громко кричит она, размахивая скованными руками.
Пока фигуры приближаются, девушка пытается понять, как избавиться от раскрывшихся парашютов.
— Ты цела? — издалека кричит Мэтт.
— Более чем, — отвечает Кристин. — Снимите эту чертову штуку с меня.
— Закрой рот и нос рукой!
Кристин плевать, слишком много новых ощущений, чтобы заботиться о здоровье.
— Мне все равно немного осталось!
Через пару минут вся троица в сборе.
— Иди сюда, освобожу, — говорит Чарли. Скованными руками он держит нож, который достал из сумки. — Лямки толстые, придется потерпеть.
Пока он срезает остатки парашюта за спиной девушки, Кристин громко смеется.
— Согласитесь, это было страшно, но круто!
— Круто, круто, — отвечает Мэтт. — Твой ключ от наручников срабатывает?
— Ключ? — удивленно спрашивает Кристин. — Наручники отключаются автоматически через десять минут после прыжка.
Чарли останавливается и удивленно смотрит на Мэтта.
— Тогда что за хрень висит у нас на шеях, дружище?
Не успевает кто-либо ответить, как наручники звучно пищат и падают на землю с рук всей троицы. Кристин, сбрасывает с себя парашют, отбирает нож у Чарли и, сняв с шеи жгут, вскрывает круглую подвеску. Внутри нее чип с маленькой красной мигающей лампочкой.
— Что это? — спрашивает Чарли.
— Это, друг мой, датчик слежения, — отвечает девушка.
Кристин осматривает землю и, найдя камень поувесистей, разбивает чип в дребезги. Остальные поступают так же.
— Кому и зачем понадобилось следить за нами здесь? — спрашивает Кристин.
Мэтт снова хмур. Чарли молча осматривается.
А вокруг них лишь безмолвные земли.

Уфа — Майский, август 2014.

Примечания

1. Цитата с сайта http://society.polbu.ru/lebedeva_settlement/ch15_all.html