Агенты Яломиште (часть 81.2)

Данная часть - продолжение отступления. Юный ворон Сиро Синдзиро сталкивается в дальневосточной тайге со своим обидчиком лордом Бекхемом.

Весеннее солнышко уже разбудило деревья и траву, зимние морозы, едва не прикончившие юного ворона, и вьюги забылись, как страшный сон. Анна Арсенева откровенна любовалась сыновьями – Сиро она давно считала за сына. Такие непохожие парни. Высокий, крепко сбитый, прямой, как хорошее копье, Владимир заботился о названом братике. Сиро был по-своему хорош – стройный, изящный, деликатный в обычной жизни, Но всегда вставал на защиту Володи и его девушки, а так же своей возлюбленной Камиллы.
В больнице юного санитара провожали влюбленными глазами весь персонал женского пола. Юноша совсем не походил на лихих молодцев страны восходящего солнца, которые тут резвились в компании прочих интервентов. В то, что паренек «из благородных», верилось с трудом. Конечно, почти детское личико его было весьма миловидным и «несколько обезображено интеллектом». Только вот такого самоотверженного трудолюбия от «заморского барина» никто не ожидал. Особенно поражала коллег его опрятность и аккуратность выполнения распоряжений, на грани педантичности. Да и физическая сила, неожидаемая от такого субтильного паренька, мужчин настораживала, а женщин притягивала. Арина Матвеевна была удивлена, что этот мальчик в одиночку переворачивал довольно грузных больных. Все ради того, чтобы пожилая нянечка могла лишний час подремать.
- Спасибо, милок! Шел бы ты спать. А я ничего, я привычная…
- Арина Матвеевна! Я – мужчина. Приду домой и спать буду до вечера. А Вы кровать увидите ближе к ночи. Вас дома ждет еще одна смена – у плиты со сковородой, с внуками нянькаться, да еще и на огород. Так что спите, пока есть возможность.
Женщинам импонировала его спокойная деликатность: он не позволял себе сальных шуточек и непристойных знаков внимания (типа хватания за разные части тела, щипков и шлепков). Разговаривал с ними со всеми, невзирая на возраст и внешние данные, (не смотря на то, что он будущий доктор) уважительно – «как с дамами». И очень печалились, что парень с ними всего лишь вежлив и приветлив. Завидовали Камилле по-черному. Разбитная санитарка Раечка мечтательно закатывала глазки:
- Эх, разок бы затащить к себе! С живого бы не слезла. Представляю, каков он в постели…
- Ладно тебе, Райка, мальчонку портить! Чай еще мальчик не целованный, не про твою честь!
- Целованный или нет, только дочку ка-то сообразил. А что с него убудет что ли? Тоже мне «дитятко невинное»!
- Да не тронь пацана, шалашовка!
Владимир Арсенев был немало удивлен, когда названые братья отговаривали один другого от участия в экспедиции по окрестным лесам.
- Володя! Пойми, я тэнгу. И не маленький мальчик, а вполне взрослый ворон со всеми полагающимися навыками. Ты слышал, чтобы кто-то подстрелил в лесу взрослого Ворона? Так и не услышишь…
- Сиро, ты о маме подумай! Если с тобой случиться что-нибудь в этом лесу, она не переживет. Ей уже пришлось хоронить сына – на полголовы поседела. Братик, ты не подумай, что я тебя отговариваю, просто с тобой пойду.
- Володя, братец! Проси меня, о чем хочешь, только не об этом. Потому что я о матушке Анне только и думаю. Ты – ее единственный сын. Вот мою-то смерть она худо-бедно, но переживет. Но вот потеряв тебя, брат, она точно не оправится. Ты – единственный, кто продолжит род Арсеневых – прекрасный во всех отношениях. А я – что я? Матушка Анна меня полюбила, как сына, только я не стою ее любви. Я же, согласно канонам православия – нечисть..
- Знаешь, братишка! Это говорят такие «православные» как баба Полли и еще разные малограмотные попики, как их называл покойный Дерсу – «колдуны районного масштаба»! Какой же ты «падший ангел», если ничего дурного не делал.
- Как не делал? Я испортил жизнь Йоко, подарил жизнь малышке Миято, но взять в жены ее мать не сумел…
- Так в том нет твоей вины. Если внимательно читать писание, то человека надо оценивать по его делам и их мотивам, но никак не по внешним данным и стоимости наряда: «Дерево познают по плодам, а человека – по делам!». А по этому канону нечисть – это те, кого мы выслеживаем.
Причина, по которой парни чуть не рассорились – то, что искать предполагалось не бабочки и цветочки, и даже не корень женьшеня. Цель – банда, терроризирующая жителей небольших селений и окраины Хабаровска. На счету «благородных мстителей и борцов с красной заразой» было немало громких подвигов. Такое впечатление, что это не просто разрозненные банды отморозков, а волне серьезная организация. И, вполне вероятно, руководимая и финансируемая извне. Уж слишком показательными и жестокими были их «акции». И слишком уж наглыми, и на первый взгляд бессмысленными. Например, когда вырезали целые селенья охотников. При этом единственное ценное, что было – старенькие берданки и выделанные соболиные шкурки валялись не тронутыми. Если бы это были особо отмороженные и безбашенные хунхузы. То непонятно, почему убиты женщины, даже молодые и совсем юные девушки и девочки (это далеко не дешевый товар, который пользуется неизменным спросом, что в Китае, что в Японии, реки «голубой дворянкой крови» текущие в веселых домах Европы и Азии спрос этот несколько снизили – но не до нуля же). Почему не угнано оленье стадо в три сотни голов, не тронуто прочее более или менее ценное имущество. Хунхузы – народ прижимистый, и никогда не оставят и тем более не будут портить то, что можно продать хоть за одну копейку, хоть за юань, хоть за иену. Даже недавнее дело с убийством охотника Дерсу, приобрело совсем другой оборот. Версия о случайном грабителе казалась теперь малосостоятельной. Старый голд жил тихо, никому не досаждал, никого не осуждал, ни на что не роптал и даже был приписан к Охотничьей артели №15. С другими охотниками и работниками заготовительной конторы общался строго по делу. С работниками артели не ссорился, никому дорогу не перебегал. Артельщики – что бывалые охотники и звероловы, что молодые ребята искренне уважали дедушку Дерсу. За его немногословную добрую мудрость, отвагу и готовность помочь (хотя бы ласковым словом), не прося ничего взамен. Лесные труженики готовы были сами наказать убийцу по законам военного времени. Хорошо, что полковник Костомаров сумел доходчиво разъяснить разъяренной охотничьей братии, что такое самосуд и чем он опасен,: «Вы хороши честные люди! И я не хочу, чтобы на ваших руках была кровь! Чья бы она не была! Поймите, ребята! Даже редкостный паскуда – юридически человек! Убьете падлу, гнойного опарыша, а посадят-то, как за человека!» Еще странней это дело выглядело после допроса Василия Прянишникова. О происшествии в доме Арсеевых стало известно компетентным органам. Сиро, молчал до тех пор, пока Владимир Клавдиевич, разрешил говорить. Следователь был заметно раздражен:
-Вот охота Вам, товарищ профессор, возится с этим мальчишкой! Я же знаю, несмотря на то, что он княжич, он за нас. Почему же он молчит, как рыба об лед? Это же как надо мальчонку выдрессировать..
- Товарищ следователь, мальчик просто боится..
-Меня? Вас? Своего отца?
- Он боится, что излишней откровенностью причинит мне и моей семье вред. Понимаете, для него это очень важно… Можно, сынок, говори..
Сиро подробно рассказал о том вечере, когда Василий Прянишников был окончательно изгнан из студенческой компании. Он и до этого не являлся ее почетным членом. И специально Васю никто не приглашал. Тот сам притащился. Володя пояснил, что до того, как Васька окончательно потерял лицо, он считался безобидным халявщиком, который ищет, где бы вкусно покушать и развлечься, без нагрузки на пустой кошелек. И не слишком перетрудиться. На руках он имел диплом об окончании химико-технологического факультета Казанского университета по специальности инженер-химик. Но вот трудиться по означенной специальности желанием не горел: «не видел перспектив». Но и уезжать куда-либо в поисках оных не торопился. Ожидая, как оказалось, со дня на день прихода новой власти. Которая, наконец-то ,оценит красоту его лица и длину родословной. На основании кои и предоставит хлебную, но не пыльную должность: « Я что колхозник или разночинец какой за три рубля вкалывать! Пойми, Вовка! Лучше за рубль лежать, чем за три бежать!». Володя резонно заметил, что три рубля все-таки больше чем ноль. За возлежание на диване и пространные рассуждения в пустоту дают только очередной срок за тунеядство. На что Василий каждый раз обижался:
- Где это видано, чтобы парень моего происхождения и работал! Вовка, ну это же противоестественно!
- Взрослый здоровый мужик лежит на диване, но кушать при этом желает непременно рябчиков и ананасы в шампанском желательно в ресторане – вот это противоестественно. Не хочешь работать, Васька, – иди служи! Хоть в ведомстве уважаемого прародителя. Предупреждаю, что сразу во главе НКВД и даже на расследование особо важных и секретных тебя не поставят. Так и Малюта Скуравтов тоже с малого начинал.
-Ты предлагаешь мне! Мне! Разбирать доносы и прочие писульки малограмотных паскудников, и ковырять, что в них есть правда, а что лишь желаемое, принятое за действительное…
- А что? Тоже дело. Нужное и важное! С чего-то же нужно начинать! Все-таки маленькое дело лучше большого безделья! Учитывая твое образование. Экспертиза – вообще непаханое поле для химика. Вот тебе и перспективы, и материал для научной работы.
- Вот все-таки, Вовка, хоть мать твоя и голубых кровей, но ты все-таки разночинец, технический интеллигент..
- На том и стою! За то ты у нас, белая кость, голубая кровь! Васька, не доводи до греха!
Светлана еще добавила, когда она, на правах будущей невестки, распределяла обязанности участников очередной вечеринки. Каждый что-то либо закупал, либо готовил, либо придумывал и готовил концертный номер, мастерил маски и костюмы, или как-то иначе принимал участие в подготовке вечера. Кто что умеет. Василий, которого никто не приглашал, стал напрашиваться. Но вот участвовать в подготовке вечера решительно не желал. На что девушка, взглянула на Вороненка, который ковырялся около раковины , и его слегка пошатывало – он только вернулся со смены и собирался лечь спать. Дежурство выдалось очень беспокойным. За всю ночь не удалось глаз сомкнуть. Привезли около двадцати раненых, вызывали хирургов даже из отпусков. Ему даже пришлось несколько раз заменять операционную сестру. Паренек без аппетита от чудовищной усталости похлебал щи и мыл за собой тарелку, мечтал только об одном – поскорее рухнуть на койку. И выдала:
-Тогда, Васька, помоешь посуду! С паршивой овцы – хоть шерсти клок!
-Уважаемая Светана Ивановна! Вы же знаете, что это ниже моего достоинства…
На что Сиро язвительно заметил:
- Ты, Вася, того… Не достоинством мой – руками!
Девушка заметила, что при этих словах великовозрастный оболтус буквально побагровел. И уже грязные ругательства в адрес «падшего ангела» были готовы сорваться с языка. Но вдруг взгляды парней пересеклись. И Василий, буквально поперхнулся невысказанными словами. Хотя кулаков юного тэнгу он тогда еще не отведал. Из чего следователь сделал вывод, что этот Василий Эрастович, как всякий трус, отважен лишь тогда, когда уверен, что ему ничто не угрожает. Что вскоре подтвердилось. Стоило только увидеть Арсенева старшего, сразу запел соловушкой. Даже о том, о чем не спрашивали. Например, что именно он рассказал отцу, что видел, как профессор подарил хорошую винтовку «этому никчемному старикашке». Как по приказу отца выслеживал старика вместе с подельниками. Смакуя подробности, поведал о том, как они, три молодца истязали и запугивали старичка, «уговаривая» таким образом вступить в банду в качестве проводника. Когда стало ясно, что старик Дерсу скорее умрет под пытками, чем предаст своего друга Арсенева, его, позабавившись напоследок, убили:
- Сами понимаете, гражданин начальник, в живых его оставлять было нельзя. Тем более, что он меня мог видеть у Арсеневых и узнать. А то, что он до этого проклятущего профессора дополз бы – это и к бабке не ходи. Упертый старикашка! А тут еще и ангел смерти ищет жертву…. Видеть-то я сам не видел, но ребята говорили. Про мужика с крыльями, что над тайгой рыщет. Рожа злая такая. Откуда мне было знать, что это этот самый! Недорезанный самурай! Сами понимаете,…
Арсенев и следователь Костомаров, очень пожалели о том, что откровения этого морального урода слышали Володя и Сиро, для каждого Дерсу был за любимого дедушку. Володя из последних сил сдерживал чешущиеся кулаки, чтобы не размазать подонка ровным слоем по стене. Сиро держался, хотя лицо его закаменело, а желваки периодически дергались. Он только тихо произнес:
- Какой же ты, Василий, скотина! Тварь!
- Гражданин следователь, – испуганно заверещал Вася, – Прошу оградить меня от оскорблений и защитить от падшего ангела. А то я колоться перестану!
- Василий Эрастович! – едва сдерживая нервный смех, отвечал следователь, – Вы несколько не в том положении, чтобы предъявлять кому бы то ни было какие-либо претензии. Пойми, придурок! Сотрудничество со следствием – единственный способ сохранить твою никчемную жизнь хотя бы до суда. Юноша! Эти парни, к слову Ваши бывшие приятели, – лишь мизерная часть тех, кого Вы обидели! Хотите поиграть в гордого рыцаря – замечательно. Вот соберу всех, Вами обиженных, и оставлю с Вами наедине. Покурить выйду. Будет ли что хоронить – не обещаю…
Неделя в середине мая, когда отряд Арсенева в составе войскового формирования НКВД планомерно уничтожал бандитское подполье, гордо именуемое «белогвардейским», отпечаталась в памяти юного ворона болезненным шрамом. Хотя из белогвардейского было только одно – щедрая раздача ничем не подтвержденный титулов. Герцог Уссурийский сэр Сидор Сиплый, Граф Хабаровский сэр Эраст Пряник, барон Копеевский сэр Кирюха Косой (даже е Кирилл, а Кирюха) – не смешно даже. Тем не менее, красовались сии забавные письмена на именной гербовой бумаге. Титулы дарованы не абы кем – Его Величеством Королем Англии Георгом V! Подпись и личная королевская печать коего украшала эти документы. Жители деревушек и хуторов, уединенных стойбищ на себе испытали всю силу «милосердия» белых господ и их «высокую культуру общения». Профессору Арсеневу и полковнику Костомарову пришлось увидеть взрослого тэнгу в боевой обстановке. Даже у бывалого чекиста Костмарого замирало сердце, когда юноша поднимался вверх и скрывался под облаками. Выглядывая сверху то, что приказал командир. Увиденное не могло оставить юношу равнодушным – истерзанные и обглоданные плотоядным зверьем тела женщин и детей, обугленные пепелища, вместо жилья, неприкаянно бродящие стада оленей. Реликтовый лес буквально вопил от раздирающей его боли. И только приказ командира останавливал юношу от необдуманного риска. Он, повинуясь приказу, деревянными руками щелкал затвором фотоаппарата. Хотя желание было лично убивать каждого бандита долго и мучительно. Темнеющие с каждым разом его глаза кричали, о том, что внутри юного ворона все переворачивалось, и спина вопила о душащих паренька злых слезах. Что-то до боли и ужаса знакомое чувствовалось в этих злодеяниях. То, о чем хотелось бы забыть навеки. Чтобы не вспоминать о том, почему его волосы и крылья белы, как у почтенных старцев. Хотя ему еще нет и двадцати. Юноша поделился этими мыслями с командирами отряда. Костомаров сначала наливал ему в кружку спирт, а затем, уже в присутствии Арсенева-старшего, расспрашивал. И то, временами горло юноши перехватывало мучительным спазмом. Он, с усилием превозмогая боль, продолжал говорить и показывать на карте, где и что увидел. Даже помогал проявлять фотопластины. Прекрасно понимая, что от этого зависит слишком много. Бандиты, понимая, что их крах неизбежен, все больше зверели. Кольцо вокруг сжималось. Решилось все в один день. Юноше разрешили отвести душу. Юный тэнгу был ужасен. Особенно, когда особо рьяный «барон» наставил ружье на Володю. В голове щелкнуло. Никто даже не успел ничего понять, даже сам тэнгу. Когда же он пришел в себя, враги уже кончились. Совсем. Все. Верне все, кто не побоялся встать на пути этой машины смерти с налитыми кровью глазами. Даже профессор Арсенев и полковник Костомаров с трудом верили, что эта куча изуродованных трупов отнюдь не слабеньких мужиков, закаленных в боях и скитаниях – дело рук этого миловидного хрупкого на вид паренька. Который сам с ужасом взирал на то, что натворил, боль от нескольких пуль, которыми его пытались остановить пришла намного позднее. Юный тэнгу понял, что произошло то, чего он всегда боялся. Бывалые воины умеют это контролировать. Но «суетливая молодежь»! Приходилось видеть, как здоровые парни не выдерживали боли. Умирали или же сходили с ума. Тогда его еще просто портяхивало от остатков адреналина. Вороненок знал, что его ожидает. Возможно, что это ночь будет последней. Что же! Он отдал свою жизнь, спасенную Арсеневым и его товарищами и родными, защищая людей, которые стали своими. Отец будет им гордится. И при встрече с Дерсу будет не стыдно взглянуть в его добые глаза. Костомаров, вспомнив свою беседу с полковником Рязанцевым, быстро крикнул: « Воды быстро! Да вы что, угробить пацана хотите! Воды я сказал, а не водки! Просто воды!» . Юный тэнгу с жадностью присосался к фляжке –во рту ощущались раскаленные пески Сахары. Потом командир участливо спросил:
- Как ты, сынок. Где болит?
- Да так терпимо. Пока не понял…. Я все равно умру этой ночью. Был рад, что сражался рядом с Вами. Простите меня, если что не так. Пока я в сознании и могу говорить членораздельно.
- Откуда такая категоричность, малой? – Костомаров не мог поверить в такое. Он вообще счел это проявлением депрессии новобранца после первого боя. Вдруг это первая кровь на руках этого крылатого паренька. А если учитывать его тонкую душевную организацию. Плеснуть бы ему водочки грамм сто – жаль Рязанцев запретил.
- Поверьте мне. Я сам не в восторге. Знаете, как жить хочется именно сейчас. Радоваться этому небу, этому яркому солнцу, запаху нагретой смолы. Просто слушать мелких пичуг, голос ветра, играющего листьями. Обнять матушку Анну, прижаться к братцу Володе, отогреваясь его лаской. Ткнуться в плечо Владимиру Клавдиевичу, как в детстве, – он позволит, он добрый. Поговорить с ним «за жизнь». Только мне суждено другое…
- Где болит, сынок? Если ты ранен, будем лечить. Умереть много ума не надо. Что это за умирания, не надо умирать. Надо жить, сынок. Надо. Отставить умирание.
Тэнгу смотрел на уже не молодого командира. Почему он ему так сочувствует? Почему обнимает, как сына? Почему не хочет смириться с неизбежным? Вороненок всего-то и хотел проститься с товарищем. И как-то невесело улыбнулся  :
- Отставлю насколько смогу . Ради Вас отставлю.
Совсем немногие, ошалев от суеверного ужаса, сумели укрыться в крепком срубе, бормоча бессмысленные молитвы. Кто бы их осудил? Завязанный витиеватым узлом ствол винтовки и расчлененные тела товарищей – впечатляющее зрелище. Пуля от бойца НКВД – это понятная и в некотором роде героическая смерть. По крайней мере, перед расстрельной командой можно гордо стоять, приняв последний раз красивую позу. О которой будут рассказывать потомкам. Но погибнуть от рук крылатого демона, которого проклятые безбожники неизвестно, как и зачем приволокли с островов, заставив работать себя – это даже не страшно, это за пределами миропонимания. Репетиция апокипсиса.
В числе прочих спасшихся был и самопровозглашенный «Губернатор Дальневосточных земель и прилегающих островов», лорд Джек Беэхем. Увидев старого знакомца, лорд не почувствовал никаких эмоций. Душу наполнило безразличное разочарование. Губернаторство свое он бездарно проиграл. Хотя как приятно было это чувство абсолютной и безграничной власти, пусть даже над небольшим участком леса. Если бы все шло, как задумано, то и жалкие островки Нипаского архипелага, Филиппины и прочие кусочки суши приносили бы доход лично ему. Как приятно было вручать герцогства и графства. С каким трепетом русские варвары принимали милости из его рук. Он понимал, что все хорошее рано или поздно кончается. И не всякий авантюрист выбивается в герои. Что ж, это был его шанс возродить Британскую Империю, подарить ей новые колонии. Не сложилось. Бывает. Иллюзий относительно того, что король будет как-за него напрягаться – не питал вовсе. В Великой Британии любят победителей, их не судят. А вот неудачнику придется расхлебывать все самому. Только предъявил Арсеневу:
-Вольдемар, а вот натравливать на меня дьяволенка с Вашей стороны не честно!
Вместо опешившего от такой наглости профессора ответил сам Сиро:
- Сударь! Во-первых, я не собачка, чтобы меня науськивать и натравливать! Во-вторых, я отнюдь не в восторге от зрелища Вашей сиятельной рожи – прошу прощения за мой французский. Кто виноват, что Вы, милорд, не вняли доброму совету преподобного Тошидо: сидеть дома тихо и не лазить в чужие страны с дурными намерениями и с дурными делами? Не вышло из Вас второго Индианы Джонса. Можно было бы выводы сделать. Но и эта простая задача оказалась неподъемной для вашей единственной извилины. Той, что делит неназываемую при дамах часть тела. Время авантюристов прошло, и на то есть объективные причины. Не одно Ваше скудоумие.
- Надо было тебя еще тогда… В виде чучела ты, крылатый демон с горы Курама, смотрелся бы куда симпатичнее….
- Знаете, драгоценный мой! Уймитесь и не доводите до греха! Я все детство и всю юность Вас боялся и ненавидел. Хвала богам! Я исцелился от этого страха. Теперь, уважаемый, я Вами элементарно брезгую! Вы, гражданин Бекхем, в отличие от многих, сами в своих бедах виноваты…
- Вспомни, мальчик! Ты же японец! Ты самурай! Как тебе не стыдно было снюхаться с простолюдинами, с нищебродами, с варварами, с рабоче-крестьянским быдлом! Это же просто не прилично! Ты должен был быть на нашей стороне! – все существо поверженного лорда выражало праведный гнев и недоумение.
В ответ Сиро нервно расхохотался, отчего лорда прошиб озноб:
- Дядя, да ты дурак и не лечишься! Во, первых, Твое сиятельство, Мы с Вами совместно овец на пасли, в дозоре не стояли и на брудершафт не выпивали. Как-то уж слишком избирательна Ваша память. Что-то, когда мне кости ломали, морили голодом, дергали перья из крыльев, держали меня в клетке, как дикого зверя, Вас это почему-то не остановило. Самурай я там или еще кто! Сейчас-то что изменилось? И не в Вашем положении указывать мне на правила приличия! И не Вам!
- Все же, юноша! Твое место рядом с цивилизованными людьми благородной крови.
- Уважаемый! Как все запущено-то! Я уж как-нибудь сам разберусь, где и с кем мое место. Что хорошего я видел от «цивилизованных людей»? От Вас в частности? Или Твое Сиятельство запамятовало, благодаря кому и чему я еще жив? Не Вашими молитвами, однозначно! Так что засуньте свои «мудрые поучения» поглубже, и сидите тише воды ниже травы.. После всех Ваших «благодеяний» и «беспримерных подвигов» у Вас хватает наглости и откровенной глупости открывать рот и предъявлять претензии. Прикройте поддувало. А то Вам лично тряпочку сорганизую.
- Вот они последствия общения с русскими варварами.
- Последствия общения с «благородными джентльменами» мне предстоит носить всю жизнь. Так что ребята, похоже, самостоятельно этот дяденька не в состоянии перекрыть фонтан красноречия. Надо бы помочь. Можно я его заткну?
Сиро все арестанты, включая лорда Бекхема, показались такими жалкими и ничтожными. Чудовище, терзавшее юношу в кошмарах, оказалось таким убогим. Злой демон, пугавший маленького вороненка, теперь сам глядел на него со смесью ужаса и запоздалого сожаления. И вызывал одно чувство – брезгливость. Эти господа весьма грозно смотрелись на фоне немощного старичка, беззащитных женщин и ребятишек. А вот стычка с вооруженными мужиками стала для банды роковой. Те, немногие, которые остались живы, откровенно потерялись. Они призывали помилосердствовать «братцев-православных». Даже заглядывали в глаза юному Ворону: «Ты уж прости нас, братка! Бес попутал!». Как оказалось, они приняли его за ангела. Как и предполагалось, король Англии, доблестный Георг V, свое участие в данной авантюре отрицал со всей пылкостью оскорбленной невинности (кто бы сомневался!). Клятвенно заверял, что бланки предоставляющих титул бумаг были коварно похищены из Букингемского дворца. А подписи и печати на них мастерски подделаны. И сей благородный монарх об авантюре Джека Бекхема – ни сном, ни духом, не догадывался и даже не мог предположить. Естественно, король предоставил лорда его незавидной участи. Визг, поднятый «прогрессивной общественностью»: «благородного лорда и того не пощадили!» и тот быстро затух.
Костомаров сразу отправил юного тэнгу в госпиталь НКВД, где из ворона достали семь пуль. Адреналин уже схлынул, и манипуляции были довольно болезненными. Началось… После сывороток от столбняка и гангрены, которые в него щедро вливали, мутило и кидало в жар. Мышцы налились свинцовой тяжестью и болели так, как будто в тело вонзались миллионы раскаленных игл. Каждое движение отзывалось такой болью, что хотелось не просто кричать, выть в голос. Сиро приходилось такое видеть. Эта боль после «выброса силы» также неизбежна, как похмелье после бурного возлияния. Вороненок терпел, стиснув зубы. Не хватало еще разрыдаться, как кисейная барышня. Он уже не ребенок, и показывать свою слабость на людях не достойно. Надолго ли хватит сил? Володя, когда Вороненка в полуобморочном состоянии привели в палату, держал названого брата за руку, гладил по голове, говорил что-то ласково-утешающее. Сиро, видя, что названый брат не пострадал, облегченно выдохнул и устало улыбнулся:
- Рад тебя видеть брат Володя! Из наших никто не пострадал?
-Кроме тебя, братишка, никто. В этом бою никто. Да и не бой это был, а так – избиение младенцев…
- Володя, я можно посплю немного. Устал, больно…
Уже над провалившимся в беспокойный сон Вороненком, тихонько постанывавшим во сне, Володя пошептал:
- Просыпайся здоровым братишка. Мне сказали, что тебе пришлось пережить. Это страшно, малыш. Отдыхай спокойно, Вороненок… Бедный мой маленький братик.
Правда, через пару часов парня разбудил примчавшийся полковник Рязанцев. Не успел юноша проснуться, как медсестра ловко проскользнула в вену: « Потерпи, братишка, так надо». Рязанцев быстро диктовал девушке состав следующей капельницы и прочих процедур. Володя, который видя, что названый братик покрывается испуганной испариной и нервно кусает губы, пытался что-то сказать доктору. Сам Сиро не мог говорить, лишь еле слышно хрипло постанывал. Юноша плохо осознавал, где он и что происходит. Все существо захлестнуло волной нестерпимой боли. Но полковник Рязанцев вручил старшему из братьев баночку с пахучей мазью по-военному приказал:
- Этим растираешь мышцы, до которых дотянешься, Не просто мажь, разминай. Будет больно, понимаю, но иначе твой брат умрет…
- Товарищ полковник! Ему же и так больно, просто прикасаешься больно… Видите, у него слезы… Может не надо эти трубки куда можно и нельзя, ему и так плохо, он напуган..
- Так, малой! Еще ни у кого золотая слеза не выкатилась. Хочешь, чтобы паренек выжил, делай, как я сказал.. Пойми, Володя! У твоего названного братика все обменные процессы ускорились в тысячи, если не в миллионы раз. За время боевой трансформации в организме накопили продукты обмена. И если это все быстро не вывести, он умрет от самоотравления в страшных муках. Так что жалеть некогда. Ты думаешь, что я – бездушный солдафон? Которому людей, тем более таких юных, совсем не жалко? Что меня совсем не трогают его слезы? Жалко, только если он умрет, толку-то с моей жалости. Вот сядем мы с тобой, такие высокодуховные и тонко чувствующие, рядком и заплачем: « Ах, какой он несчастный! Ах, как ему больно!». Мальчика это спасет? Не думаю. Я знаю, что паренек страдает. Но если даже один шанс из миллиона, я буду за него драться. Ты понял меня, Владимир? И еще, когда его будет полоскать и выворачивать наружу. В общем, аккуратно поверни его на бок. Чтобы малой не захлебнулся.
Все самые мрачные ожидания военного врача оправдались в самом тяжелом варианте. Вороненок несколько раз терял сознание. Но надолго провалиться в милосердное забытье парню не позволяли. Тяжелая работа врача, медсестер, санитарок и даже Володи Арсенева (который сам чуть не плакал, когда слышал очередное болезненное всхлипывание), к счастью, не оказалось напрасной. Хотя тогда Володя уже отчаялся и думал, что он теряет брата. Особенно страшно было, когда вороненок молча закатывал глаза. Беззащитное, обнаженное, почти детское тело со смуглой золотистой кожей неподвижно лежит на белой простыне. Струйка жидкой крови стекала из прокушенной губы. Дорожки от слез горят на щеках. Отовсюду торчат трубки. Как же ему должно быть больно. Почему же не слышно ни стона, ни болезненного вздоха. Эта тишина особенно страшно звенела в ушах после истошного крика. И даже окрик Рязанцева: «Что застыл! Быстро непрямой массаж сердца!», доносился как из-за ватной стены. Он со всей силы давил на грудь названого брата, думал только об одном: «Живи, братик! Не бросай меня! Плачь, Кричи! Только не бросай!» под счет старшего товарища:, вдувавшего в рот парнишки воздух с силой кузнечного меха: «Раз! Два! Три! Четыре! Вдох!». Но… вдруг глаза юного тэнгу открылись.
И взгляд его стал осмысленным, паренек неожиданно крепко схватил руку Володи:
- Скажите правду. Я на каком свете!
- Ты живой! Братик мой! Я думал, что больше не услышу тебя!
Встрял Рязанцев:
-Молодые люди! Истерики и восторги пока отставить. Судя по всему, связки не порвались. Так, господин товарищ Синдзиро. Отвечать на мои вопросы максимально точно и внятно. Я не девушка и плести словесные кружева передо мной нет необходимости. Начнем, помолясь. И так.
Володя мало что понимал. Хотя Вороненок иногда прикусывал губы и тихонько вскрикивал, когда доктор, по мнению Володи, слишком сильно давил на живот, стучал по почкам и грубо хватал и крутил руки. Но судя по довольной улыбке, невольно выплывшей на лице военного врача, результаты осмотра и ответы юноши его порадовали:
- Ну что я могу сказать, сынок. Об окончательной победе трубить еще рано. Но кризис прошел. Антонина Егоровна! Сейчас, юноши могут отдохнуть. В девять пятнадцать придет товарищ Розанова, поглядит на твои связки – что-то мальчик, мой, ты слегка хрипишь. Так кричал..
- Простите, только я почти не помню..
- Что помнишь?
-Помню, что было больно, да так, что себя не помнил. В сознании я бы себе такого не позволил.
- Всяко бывает, сынок. В девять тридцать кровь на биохимию функцию печени и почечные пробы, на форменные элементы, моча на диастазу, моча общеклиничекая. Контроль диуреза. Если мало мочи – лазикс пять кубиков сразу и потом каждый час по три. В десять пятнадцать капается состав номер три, затем номер пять, перерыв два часа, затем состав номер один и номер семь. Понимаю, малыш, неприятно. Но по-другому никак. Тебе, малой повезло. Ты выжил, хотя имел все шансы переместиться в иной мир..
Чудовищная боль, захлестывавшая сознание юного ворона, ушла и не возвращалась. Мучительные уже спазмы не выворачивали желудок. Хотя отголоски цунами еще ощущались. Поясницу так уже не ломило. И боль в мышцах уже не жгла адским пламенем, а лишь слегка тлела, как затухающий костер. Измученным парням разрешили отдохнуть. Оба отключились почти мгновенно.
Утром же, вернее днем, Вороненка ждал приятный сюрприз. Вместе со Светланой, которая пришла сменить жениха, пробралась Камила. Которая чуть не задушила его в своих объятиях:
- Как ты мог! Как ты мог, Ворон хренов!
- Камилла, ты будешь смеяться, но я сам не понимаю.
- Так, молодые люди, – вмешался доктор. – Хорошего понемножку. Остается только ухаживающий. Остальные на выход. Больному нужен покой. Мальчишка едва головы не лишился. Бурные объяснения придется отложить.
К счастью юный ворон поправился гораздо быстрее, чем ожидалось. Уж больно он истосковался по дому Арсеневых и по резвой, веселой Камиле. Потому уже на второй неделе парня отпустили долечиваться домой. Тот аккуратно приходил на уколы и обследования. Но все-таки дома – это не в госпитале. Дома можно по-детски прижаться к брату Володе, когда совсем паршиво на душе. Володя только крепче обнимал Вороненка, теребил волосы: «Бедный мой братик! Все будет хорошо!». С разрешения профессора Арсенева и часто в его присутствии, с юношей беседовали специалисты из особого отдела НКВД. К счастью, все результаты строжайше засекречивались. Сергея Пандорина и его юного ученика Александра Бортникова интересовало многое. В частности, почему спокойный, уравновешенный и не склонный к экзальтации юноша вдруг впал в такое состояние.
- Понимаете! –отвечал Вороненок. –Я вспомнил. Понимаете, Владимир Клавдиевич! Я смотрел на все сверху и вспоминал, каково было мне в клетке. Когда я уже простился с жизнью.
- Расскажи, малой что чувствовал…
Парень вопросительно взглянул на старшего друга. Арсенев старший одобрительно кивнул: « Можно, малыш!», и привычно взял юношу за руку. Он знал, что так мальчику легче перенести болезненные воспоминания.
- Отчаяние. Бессильная злость и отчаяние. До этого случая даже не знал, что можно так отчаиваться. Что можно чувствовать, когда знаешь, что ты пленен садистами? Когда знаешь, что никто и ничто тебе не поможет? Я был маленький. Мне было больно, я очень боялся. Было холодно. Очень обидно и горько так умирать. Что не будет рядом тебя ни любимого отца, ни друзей. Что меня не проводят молитвой. И уйду бесславно, и при дурном запахе, на потеху отребья… Только эти твари с испитыми рожами, небо в клеточку. Настолько было плохо, что я ждал смерти, как избавления….
Профессор Арсенев чувствовал, как дрожат руки юного тэнгу. Глаза наполнились слезами. Голос опять осип, как будто горло перехватило спазмом. Но парень заставил себя продолжать (не забавы же ради его расспрашивают):
-И тут увидел в лесу, так похожим на наш, тоже самое. Нет, не тоже самое…. Во много раз гаже и хуже. Причем люди, особенно женщины и дети, совершенно не были ни в чем виноваты. И понятно, что не хунхузы. Те бы убили по-быстрому. Этих же убивали забавы ради, с удовольствием. Дети были седые. Некоторые женщины умерли сами – от разрыва сердца. Лесные тетки, которые много чего видели и перетерпели. Не истеричные кисейные барышни! На которых чуть прикрикнешь, а они в обморок попадали. Представляете, что там происходило!? Преступники явно наслаждались их слезами и муками. Это же как надо опаскудеть!? Знали бы Вы, как все переворачивалось..
- Мы знаем, мой мальчик. Я так понял, что это «завораживающее зрелище» вызвало у тебя неконтролируемую эмоциональную бурю, И дальше ты себя не контролировал…
- Я честно говорю, не знаю, как это вообще произошло. Нас учат избегать этого. Только бывалые воины после тридцати лет, могу входить и выходить из этого состояния по своей воле. И то – каждый раз долго болеют.
- Понятно, тебе еще нет и двадцати, и для твоего не до конца сформированного и окрепшего тела, да к тому же изрядно подорванного болезнью, это могло быть смертельно. Неужели ты так переживал? За чужих для тебя людей?
- Уже не совсем чужих. За людей, которые отнеслись ко мне по-человечески. И потом, чужих детей не бывает. У меня у самого дочь, Вам наверняка доложили.
- Товарищ Пандорин, может на сегодня достаточно. Сиро уже и так на грани. Успокойся, сынок, все хорошо. Пойдем домой, выспишься, успокоишься. Понимаете, товарищи! Час назад еле откачали – массажист перестарался. Синяки на руках видите? Кстати Рязанцев спину твою видел?
- Не только видел. Уже кровь перелили два раза – думал, умру. Поясницу так ломило, что еле сдержался…
- Странная реакция…
- Не странная, просто мальчик тяжело переносит некоторые процедуры. Особенность у него такая – терпит до последнего, потом в обморок. Может, хватит сегодня парнишку мучить… Не каменный же парень.
- Спасибо… Только можно и мне спросить….
Юноша, вытерев невольные слезы, тихо произнес:
- Почему вы другие?
- Ты о чем сынок?
- Понимаете, вы вроде тех же англичан и фанцузов. У вас белая кожа, большие глаза, у многих светлые волосы. Вы поклоняетесь тому же богу. Но вы не такие. Нет, паскуды и у вас есть. Но это паскуды. А в общем вы совсем другие. Ведь профессор Арсенев и профессор Бекхем – оба научные работники высокого уровня (не лаборанты низшего разряда), приписанные к военным кафедрам. Только один меня покалечил забавы ради. Второй спас и вылечил. И ведь не ради славы и награды. Просто так, потому что пожалел. Ладно, я бы это списал на индивидуальные особенности. Но ведь есаул Потапов! Когда он пошел проверять слова Дерсу и оценить обстановку. Ладно. Он, как положено верному воину, исполнял приказ. Но ведь фляжку с водой мне бросил – почему ему было не все равно, что я умирают от жажды? И забрали меня, можно сказать, по-тихому. Без пальбы, от которой погибли бы случайные прохожие. Арсенев и об этом позаботился. О мирных жителях чужой страны.
- Мальчик мой! Тебя это беспокоит? Это же нормально…
- Извините, но это не обычно. Англичане вообще относятся к нам, как существам низшего порядка. Как к тараканам. Да и другие «просвещенные европейцы»… Вот их бы случайная гибель от шальной пули пары тройки аборигенов ничуть бы не заботила. А профессора Арсенева это обеспокоило… И еще айну русских, с которыми сталкивались на Сахалине, не боятся. И не потому, что русские слабы или трусливы. Просто они не зверствуют. К людям относятся по-людски. И в гости друг к другу ходят. Случаются даже смешанные браки. Причем девушки идут за «рыжих айну» с большой охотой и по доброй воле. Почему так? Почему англичане устроили ночь «черных кораблей». А русские небольшую пирушку.
Все замерли в недоумении. То, о чем говорил юный тэнгу, знали все присутствующие. Но вот объяснить почему. Повисло неловкое молчание. Потом Пандорин, как самый старший, по-отечески обнял парня за плечи, и негромко сказал:
- Не буду вдаваться в тонкости протестантской морали. Для них мы все, и даже англичанин небогатого сословия – не люди. И, следовательно, с нами можно обращаться как с животными. Хотя – началось это, похоже, намного раньше. Такие уж они изначально. Взять хотя бы два сказания. Два наиболее известных сюжета. Персонаж попадает в непривычный мир. Иван – в поисках жены, похищенной демоном, оказался в Эльхольме. Для него это тоже, что другая планета. Джек влезает в другой мир по гигантскому бобовому стеблю. Что делает Иван? По европейской мерке – глупость за глупостью: щадит медведя, сокола и щуку(хотя голоден), спасает сына эльфийского князя, не зная, чей это ребенок. Просто делит с ним последнюю краюху хлеба (далеко не лишнюю) и глоток воды. Несет обессиленного мальчишку на руках..
- Как профессор Арсенев…
- И я о том же. Замечу, что Иван так же не на увеселительной прогулке. У него самого важное и неотложное дело. Но пройти мимо страдающего ребенка и не помочь – выше его человеческих сил. В итоге все разрешилось в его пользу. Прекрасная возлюбленная спасена, злодей наказан по заслугам, а страшные оборотни и даже сам князь эльфов – его добрые друзья и помощники. Практически никто не пострадал. Разве что злодей – но тот сам нарвался, Иван его в гости не зазывал и уж тем более супругой не приманивал.. Что делает Джек, оказавшись в другом мире? Кого он пощадил? Кого спас? Кому помог? Можешь не напрягать память. Никому он не помогал и не стремился. Делал тоже, что и всегда: предтеча Индианы Джонса. Первым делом утащил, все, что плохо лежит и до чего его очумелые ручонки дотянулись. Где смог, везде напакостил. А под конец убил хозяина этих вещей. И сам же обрубил связь между мирами.
Сиро невесело улыбнулся:
- До боли и ужаса знакомые все лица. Ночь черных кораблей в миниатюре. Благо силенок у него было недостаточно – а то бы точно потребовал открыть мир для грабежа. Тем только и ограничился, что убил одного аборигена. Если веками люди воспитывают детей на таких сказках, то и удивляться нечему.
- Малой, ты удовлетворен ответом? Сердечко больше не ноет, а голова не раскалывается?
- Спасибо, что не посмеялись. Мне понятно теперь, что русский – это не вопрос крови. Это состояние души и миропонимания. Так что «творческие интеллигенты» наподобие отца и сына Прянишниковых, несмотря на свою родословную, никогда и не были русскими.
- Мальчик, мой! Я много чего видел, в том числе и смешного. Но вот только в данном случае ничего забавного на горизонте не наблюдаю.*