Деревенская сексуальная терапия

Сексуальная терапия

В последнее годы, на лето, я езжу в глухую деревню Воронежской области. Там время остановило свой бег: и природа, и люди другие, а уж говор их, деревенский – как нигде. Сосед у моей хозяйки, смешливый дед Василий Ильич. Скажет, иногда, такое, что хоть стой, хоть падай. И не поймёшь – шутит он или всерьёз.
Как-то иду я, не спеша, к дому. Дед сидит на лавочке у дома и зовёт меня. Я подхожу – сажает меня рядом с собой. Мимо нас, скорым шагом, спешит уже немолодая, приятная женщина.
Василий Ильич, нарочито, громким голосом, говорит:
- Матри, Иваныч, как секыс действуить на бабу? Вот эта дамычкя - Анфиска, нядавна, пряма савсем пымирала.
Женщина, резко, тормозит. Василий Ильич продолжает:
- Анфиска-та, нягодныя была по всем статьям: спина кривая ды гарбатыя, и рымантизм у ниё был, и ноги прямые – в каленках ня гнулись. А наши бабы, нядавно, новыю лякарствию аткрыли – секыс! Ну и лечатца все кому ни лень. И что стало? Пысматри ны ниё – Жаконда! Ныстаящая Мона, дажить и бяз Лизы! Вскорости, можить стать, дажить, маделью миравой извесности.
Женщина останавливается против нас и, приложив козырьком, к глазам, руку, делает вид, что смотрит куда-то вдаль.
Василий Ильич продолжает:
- Ну, ды таво пымыладела баба – я, пряма, сам стал ны ниё завидывыть. Пысматри, как хороша Анфиска! А всё секыс! Ат няво все бабьи балести праходють: и таска, и дипресия. Гыварять, что можить, дажить и любовь прийтить. Во как! Што деица-та? Што жа им раньша-та ни дыгадались их лячить? Всё говорили – у нас, в СэСэРэ, секыса нету и праблем нету.
Я спрашиваю:
- Василий Ильич, что-то не пойму: ты, о чём говоришь? О сексе или о лекарстве?
Ильич отвечает:
- Дык у нас тут эта адно и тожа. Секыс – как лякарствия, но в частых дозых и опасныя. Он жа как вредныя привычкя. Тут владеть сабой нада. Ни сывладаишь – затянить и станишь сиксуальным ныркаманым. А бабы – ани слабыи пылавыи сущяства – асаблива ны пиредницу. Вот и маюцца: и таска у них, и пячаль у них, и всё прочия с дипресией вмести. Аттаво и балести ихние.
Тут, у нас, адин мужик есть – мыладой ишшо, но дюжа тощий. Вот он мучаниц и лечить. Када жана у няво была, она бальных страдалиц ни дыпускала ды няво – сама, видна, кажный день лячилась. Сирдешная ана у няво была. Бывалыча, ва время сианса, кричить в окно: "Госпыди, серца мая захаживаицца!" Ды и ня раз в день кричала. Пытаму, как видна, зылячилась и быстра пымярла. А ана была уже пятыя у няво.
Больша он ня стал жаницца. А зачем? К няму страждущие бабы валом пывалили – толькя успявай, лячи. И аткуда столькя балезных взялось? Вон, Анфиска стаить – падслухывыить нас с тобой. Крючкём была, выпраситильным знакым! А типерича – Мырялин Манрова! Хыть на выстывку, ва Францию! Видна, дюжа палезна ей сиксуальныю прыцыдуру делыть. Пряма сам завидыю на ниё. Жаконда – одно слово!
Эх, был бы я мыладой – пыдмагнул бы яму. Лекырь-та, дюжа худой стал. Жалко дохтура. Все лякарства вытянули из няво, бесовы отродьи. Бягуть к няму, как мухи на мёд. Ни стыда, ни совисти! Бываить, дажить, и здаровыи, замужныи прибягяють. Кружитца вакруг яво бабьё, как куры возли питуха.
А иной раз, некоторые бальныи бабы пряма галосють. Атчяво, спрашивается? Вить ни пымирають, а галосють! Каким, таким гипнозым он на них так ваздействуить? Вапрос! Путём логичецских хитрыстей, я пришёл к вывыду - значить, гипнытизёр хароший! Мой-та, х примеру, давно уже всю искуству пытярял – выдыправодным шлангым висить! А там, видать… труба…
И што паделыишь в этым дели? Бабья балесть, ана пристаёть пашти ка всем, а мужукам это праблемы дыставляить. Ани уже ня раз бивали дохтура за то, что лечить всех падряд. А ана, если падумыть, он-та тут причём? Придёть, сирдешныя, вся крючкём, ноги прямые – в каленках ня гнуцца. Как тут ни памочь? Ну и лечить. Зато посли сиансу, ани ат няво, пряма, как на крыльях улятають. Блаженныи!
Пыгляди ны Анфиску – ох, хыраша! Пряма Танькя Даронина! Сматрю я ны ние и серца мая заходицца. И живёть адна. Иваныч, хошь? – свяду вас. У лекыря-та гипноз, какой-никакой, а всё-равно абчественный, а у тибе – индуальный. А ани всягда хатять пирсанальныва, пытаму как игаисты все. Ни тяряйси – пылячи сирдешную.
Я отрицательно качаю деду головой. А "Танькя Даронина", услышав последние слова деда, опускает руку и с интересом поворачивается к нам:
- Василь Илич, ты мине звал? – певучим голосом чирикает она, с тоской и депрессией смотря на меня, - я вот ишла мима, слышу, вроди завуть – ня ты ли…?
- Нет, бяги куды бяжала, кура бройлирныя. А то, нядавна, Сычиха крючкём скрючинныя, прыбяжала. Не иначе, как к питуху - лекырю вашиму. Бяги – лякарства ни дастаницца.
- Ох и змей жа ты, пыдкалодный! – шипит на деда Анфиска, - чаво ж ты мине зубы зыгаваривыишь, без толку?
И приподняв юбку, уже бегом, помчалась в необычную "больницу", к необычному "доктору". Василий Ильич, с завистью и сожалением, маслеными глазами, смотрит Жаконде вслед.