Ангел во плоти и святой узник. Глава V. Молчание Консуэло. Душевные терзания Альберта Рудольштадта и потеря надежды (по мотивам дилогии Ж. Санд о Консуэло)

Когда очередное письмо от Консуэло не пришло в свой обычный срок — через трое суток — Альберта посетила гневная мысль:

"Я готов проклясть этих нерасторопных работников и заменить их другими, что с большей ответственностью относятся к вменённым им обязанностям, за следование которым они и получают своё жалование!"

"Что не даёт сейчас моей соратнице уединиться и хотя бы перед отходом ко сну торопливой рукой написать несколько строк? Я был бы счастлив и этим", — на вторые сутки томительного ожидания подобные мысли посещали Альберта всё чаще.

Но он понимал, что эту задержку могло вызвать и беспримерное среди остальных адептов Ордена усердие его сподвижницы на поприще борьбы за свободу, равенство и братство на всей земле.

"Мне так хочется верить, что причиной тому служит необычайное рвение и радение моей соратницы за наше общее дело. Если это так, Консуэло, то я восхищаюсь силой твоей души и мысленно желаю тебе справиться со всеми теми благородными и самоотверженными трудами, что ты добровольно возложила на свои плечи. Но прошу тебя — сохрани своё сердце, не растрать все его силы раньше времени. Среди героических дел вспомни обо мне, дай мне знать, что ты жива", — эти размышления, подобные мольбе, обращённой к его союзнице, теперь настигали Альберта при каждом перерыве между встречами и беседами с теми, кто держал власть над чешским народом в своих руках.

"Хотя бы короткая весточка... Моя родная, что мешает тебе?.. Быть может, ты обнаружила, что кто-то следит за нами и теперь затаилась... Если это так — я призываю тебя быть осторожнее, я стану ждать столько, сколько будет нужно, я смирю своё волнение — только бы ты осталась жива и никто не посмел причинить тебе вреда", — эти слова проносящиеся в его голове, становились причиной рассеянности, пауз и фраз, звучащих невпопад при самых важных, решающих исход предприятий беседах с сильными мира сего и оттого грозили гибелью их общему делу, но в последний момент, благодаря высшей степени владения ораторским искусством Альберту удавалось вернуть разговор в нужное русло и достичь того, что было задумано.

"Что же сейчас с моей Консуэло?.. Моя родная, я так хочу надеяться, что ты просто делаешь всё, чтобы приблизить момент нашей встречи. И, если это так — заклинаю — береги себя. Прошу, услышь меня, пусть мои слова долетят до тебя через все расстояния. У нас ещё много времени, потому не жертвуй своим сердцем — не иди против воли бога, которому твоя душа ненасильственно будет вручена такой же чистой и безгрешной. Наш конец предопределён и он настанет ещё не скоро. Господи, отврати от неё все беды", — шептал он, оставшись в вечерней тишине, при скупом свете свечи, склонив голову на руки и сжав пальцы почти до боли.

"Всевышний, прошу, храни её. Услышь мои молитвы и дай мне знак, что она вне опасности, успокой моё сердце", — обращаясь к создателю при отходе ко сну и пробуждении, Альберт уже не мог сдерживать слёз.

Мысли о погибели своей возлюбленной, о пытках, что она могла сейчас стоически переносить в каком-нибудь сыром и тёмном каземате, посещавшие его истомлённый разум, неизбежно захватывали чувства в свой сумасшедший, дикий вихрь, в котором они метались теперь непрестанно.

И, наконец, по прошествии ещё нескольких суток, он уже едва владел собой. Да, Альберт прилагал все усилия, чтобы не оставить свою миссию, но видения, посещающие его по ночам, приходили и мучали его, рисуя на тёмных широких полотнах картины несчастий, что могли случиться с любовью всей его земной и будущей небесной жизни.

Когда дни тревожного и тягостного ожидания близились к концу — он не мог знать о том, и уже окончательно лишился надежды лицезреть свою возлюбленную живой и невредимой. Решив, что никогда больше не увидит Консуэло, Альберт оплакал её светлый лик самыми горькими слезами, которые только он проливал в своей жизни. Он приготовился к одинокому служению в верности своей любви — подобию монашеского уклада. Ежедневные утренние и вечерние молитвы, неукоснительно совершаемые им в любом состоянии духа и радение о благе своей родины, а с ней и всего мира делали Альберта воистину похожим на монаха.

Он знал, понимал, что в их благородной, самоотверженной и одновременно чрезвычайно опасной миссии неминуемо случаются невосполнимые потери, что ангел смерти может подстерегать на этом тернистом пути каждого из адептов братства — вопреки той беспримерной осмотрительности, коим были научены хранители священных земных и небесных истин, связавшие свою судьбу со служением тайному обществу, что это может случиться с каждым из них, и подобная гибель, став героической, будет оправдана целями, что были достигнуты, и вознесёт всех, кто трудился на благо Ордена, родной страны и всей земли, на вершины почитания всеми членами братства, делая эти дни днями вечной памяти о тех, кто пожертвовал своей земной судьбой во имя свободы и равенства в любой стороне этой земли.

"Господи, упокой её душу и позволь и мне раньше срока окончить свой путь здесь, дабы воссоединиться с наречённой мне тобой...", — произнося эти слова, он целовал маленький крестик, висевший на цепочке на импровизированном небольшом иконостасе, что Альберт всегда брал с собой в путешествия.

Но, подобно Иисусу Христу, он одновременно отчаянно молил всевышнего пронести мимо чашу сию и тут же признавался творцу в своей слабости:

"Прошу, не забирай мою Консуэло... Но я испытываю страх того, что, услышав меня, вместо неё ты выберешь другое невинное сердце, а я не желаю этого, не могу желать. Я открыт перед тобой. Но прости же меня в минуту душевного смятения и наставь на путь истинный".