Когда цветёт вереск

…Развели нас быстро. Сына оставили с матерью, имущество делить не было смысла, все и так принадлежало бывшей жене или было записано на ее родственников. Мне вручили на руки свидетельство о расторжении брака. Замученная жизнью тетка поставила мне штамп в паспорт и я, совершенно свободный, покинул здание суда.
Спешить мне было не куда, вернее не к кому и я решил ехать домой на поезде. На вокзале выяснилось, что билетов в купе и плацкарт уже нет. Оставались только в общий вагон и СВ. Мучится в общем вагоне, то еще удовольствие., особенно ночью. Согласитесь, мало приятного, когда тебе то и дело наступают на ноги (бывает, что и на голову) не совсем трезвые попутчики. Духота, крики, ругань! Проводника вообще не видно! По сути, анархия, как она есть!
Поэтому для меня альтернативы не было. Я без особых проблем взял билет в СВ и занял свое место. До отправления оставалось еще немного времени, как раз что бы успеть расположиться и переодеться. До дома предстояло ехать всю ночь, и я хотел проделать этот путь с максимальным комфортом.
Не спеша переоделся в спортивный костюм, достал из сумки бутылку коньяка, налил в заранее припасенный телескопический стаканчик и стал смотреть в окно, периодически делая маленькие глотки, смакуя напиток. Дверь в купе открылась и появился попутчик, пожилой статный мужчина лет за шестьдесят. Он молодецки забросил сумку на полку, поставил в рундук, под сидение чемодан и устроился напротив меня.
- Вы до М.....ва? - Спросил он у меня. - А коньяк без закуски лучше не пить!
Я улыбнулся.
- Хотите? - Я достал чистый стаканчик.
- Хочу. Меня Степаном зовут. - Попутчик порылся в сумке, достал кусок сала, аккуратно завернутый в полотняную тряпицу, половинку хлеба, пару луковиц и … лимон. – Закуска не совсем для коньяка, но …
Он не договорил
- Юрий, можно просто Юра! – Представился я. – А закуска, что надо!
Степан развернул сало и стал нарезать охотничьим ножом тоненькие скрылечки.
- Угощайтесь!
Через полчаса мне стало казаться, что мы со Степаном тысячу лет знаем друг друга. Я рассказал ему про себя, про свою неудавшуюся семейную жизнь, про сбежавшую жену. Попутчик внимательно слушал, периодически покачивая головой. Наступил момент, когда коньяк закончился, и Степан тут же достала свою бутылку коньяка и застолье продолжилось.
Когда я закончил свой невеселый рассказ Степан тяжело вздохнул и наполнил стаканчики.
- Да, потрепала тебя судьба, друже. Но жизнь на этом не заканчивается. Сын как ни крути, все равно твой. Подрастет, все поймет. А ты, осмотрись вокруг и увидишь свое счастье. И добрее стань к людям, особенно к тем, кто рядом. И помни, если одна дверь закрылась, ищи рядом другую и не бойся ее открыть… Ушла жена? Разве это горе?! Значит не твой это был человек. Какие твои годы!
Мы выпили. Степан откинулся на спинку сидения.
- Ты, вот послушай, что я тебе расскажу!

…Родился я на Витебщине в 1920 году. Мать моя после родов прожила не долго и вскорости умерла. Отец же в тридцать втором году переехал в город Могилев. В Могилеве я закончил десятилетку и поступил в пединститут. Но доучиться не успел, в тридцать седьмом году призвали в армию. В армии дослужился до старшины артиллерии (грамотных было мало) и мне предложили закончить командирские курсы. Я дал согласие, но тут начался освободительный поход в Польшу. Правда, наша часть пресекла границу 21 сентября, когда боевые действия были в основном закончены. В боях мы не участвовали, а стали лагерем недалеко от Гродно. Тут как раз пришел приказ о моей демобилизации, но к этому времени я успел влюбиться и влюбиться, как говорят, по уши. Звали ее Анна. Аннушка! Один раз я случайно увидел ее на ярмарке и забыть уже не смог. Поэтому после дембеля я домой не поехал, а устроился в только что образованную МТС слесарем. Опыт в этом деле маломальский был, я и в армии слесарил. Так что начал работать. Дома меня особо никто не ждал, отец успел снова жениться и ему было не до меня. Понятно, что МТС обслуживала и хозяйство, в котором работала Аня. В общем она меня тоже полюбила и весной 40-го мы с ней поженились. Особой родни у нее не было, отец и мать умерли, разных там братьев-сестер не имелось. Своему отцу я отписал без ответа, поэтому свадьба получилась довольно скромной. Поселились мы в деревне, где жила Аня, в доме ее родителей. Зимой сорок первого года родился сынок, назвали Иваном, Янкой. Я продолжал работать, появился кое-какой достаток. Жизнь налаживалась. Мы с Аней жили душа в душу, собирались заиметь еще одного ребенка.
Ну а дальше, сам понимаешь, грянуло. 22 июня меня вызвали в район, еле успел забежать домой простится. Аннушка рыдала, обещала ждать, но в район я ее не пустил, куда с дитем –то.
Попал я опять в артиллерию, в гаубичный дивизион. С ним и попал в окружение под Столбцами. Вырвались потом и даже орудий несколько сохранили. Промурыжили меня особисты и неожиданно направили на учебу в Тулу, на офицерские курсы. Через три месяца опять на фронт, только не в артиллерию. а в полковую разведку, командиром взвода. Вот в разведке я до конца войны и прослужил. Как служил, где и как воевал это не сейчас. Скажу одно, пару орденов и медалей я заработал. В марте сорок пятого, уже под Кенигсбергом, меня ранило, так что войну закончили без меня. Помыкался по госпиталям и аккурат к зиме был демобилизован в звании капитана. Скажу сразу. вестей о семье у меня не было сначала войны. Территория, где стояла наша деревня, была оккупирована сразу после начала войны и освобождена только в конце сорок четвертого года, последней. Еще тогда, после освобождения пытался найти свою семью, но безуспешно. Я боялся, что Аня и Иван погибли. Но меня тянуло в эти места, и я выписал проездные документы в наш райцентр. В райцентре я стал на учет в военкомате. Там же узнал, что немцы почти уничтожили нашу деревню, перестреляли большинство жителей, но почему-то не сожгли. Что с моей семьей в военкомате не знали…
До места я добрался на попутке, прошел пару километров пешком и увидел нашу деревню. И самое главное наш дом. К моему счастью, в окошках теплился свет. До дома я бежал бегом, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Только бы это были они!.. Я поднялся на знакомое крыльцо и толкнул дверь. Она со скрипом отворилась. Я прошел через сени и открыл дверь в комнату. За столом у окна сидел мальчонка лет пяти, а напротив сидела моя Аннушка. Она совсем не изменилась за эти годы. Услышав шум, она подняла голову и наши взгляды встретились. Она вскрикнула, прижав руки ко рту. И через несколько секунд была в моих объятиях. Сказать, что я был рад, это ничего не сказать. Нет таких слов, чтобы описать мое счастье…Согласись, шансов уцелеть на этой войне, что на фронте, что в оккупации было очень мало.
Отдохнув пару дней, я было собрался идти к председателю колхоза устраиваться на работу. Но тут приехал на велосипеде пацан и сказал, что меня вызывают в сельсовет. Ну что ж, поехал в сельсовет. Там меня поджидал начальник районной милиции и предложил мне работу. Ты, мол, разведчик, капитан. Людей не хватает, грамотных тем более. Надо сказать, что в наших местах в то время стали пошаливать банды. То поляки наскочат, то бандеровцы. Ну, эти то больше между собой воевали. Но были и свои, местные бандиты. В основном бывшие полицаи, которые с немцами сбежать не успели, и уголовники. Зверствовали страшно, никого не щадили. Убивали активистов новой власти, и просто крестьян, грабили. Не щадили ни старого ни малого! Самой большой и наиболее жестокой была банда бывшего полицая Бовбеля. Налеты на сберкассы, почты, сельсоветы убийства и грабежи, пара сожженных деревень – все это было на счету его банды.
Подумал я, да и согласился. В нашей деревне был пункт милиции, вот меня и назначили его начальником. Не скажу, что решение далось мне легко, навоевался я за четыре -то года. Да ладно, согласился и согласился. Аннушка к моему решению отнеслась спокойно, можно сказать равнодушно. Меня даже как-то это задело, все же муж я ей. Подумать я подумал, но ей ничего не сказал. Вообще- то наша жизнь с Аней, вроде бы спокойная на первый взгляд, не была такой уж гладкой. Какой-то чужой она становилась, вроде как отдалялась от меня. Потом я понял причину, ну а тогда старался приласкать жену, окружить любовью, да толку было мало.
Шло время, служба затягивала. Время было тревожное и я почти что жил на работе. К середине 1947 года бандиты в нашем районе зашевелились. Были даже вызваны войска МГБ. Совместно с ними нам удалось уничтожить несколько банд. Неуловимой оставалась только банда Бовбеля. Ему удавалось всегда идти на шаг впереди. Казалось, он предугадывает наши действия, ловко обходя милицейские засады. Более того, эта банда даже активизировала свои действия.
Нами была разработана совместная операция с районным отделом МГБ по блокированию и уничтожению этой банды. В итоге прижали мы их к непроходимому болоту и практически всех порезали из пулеметов. Но главарю, Бовбелю, непостижимым образом удалось уйти. Мы почти неделю рыскали по окрестным лесам, но безрезультатно, Бовбель, как в воду канул. Минск требовал во что бы то ни стало задержать главаря. Поэтому район был оцеплен плотно. Мышь не проскользнет. Так что, рано или поздно, но Бовбель бы попался!
К нам на помощь прибыл милицейский батальон из Гродно и наше начальство дало нам передышку на несколько дней. Я оседлал жеребца и отправился домой. Скучал я по семье, по сыну, по Аннушке. Поэтому летел домой как на крыльях.
На дворе стоял сентябрь. Вокруг расстилались цветущие вересковые поля. К вечеру над ними витал сладкий аромат бледно розовых цветков. Но я не замечал этой красоты, все мысли были о жене и сыне. Сердце в груди стучало: - Скорее, скорее!
Приехал поздно, за полночь. Свет в доме не горел, видать мои уже спали, тем более жена не знала, когда я приеду. Да и сам я не знал – служба. В общем доехал. Первым делом, распряг коня, сенца ему дал, водички. Закрыл в сарае и пошел к дому. А в доме уже лампу зажгли, видимо Аня услыхала шум и поняла, что муж приехал, на стол, наверное, собирает. Разувшись в сенях, я снял фуражку, повесил автомат на стену и вошел в комнату. И тут словно потолок рухнул мне на голову. Последнее, что я увидел, падая, была сидящая за столом полураздетая Аннушка…
…Понемногу ко мне возвращалось сознание. Вокруг было темно, громко тикали ходики на стене. Я понял, что лежу в исподнем связанный по рукам и ногам на полу. В углу комнаты. Попробовал пошевелить руками не получилось. Крепко связали сволочи. Ну что, лихой командир разведроты, попался? Как мальца упеленали!
За занавеской, где стояла наша кровать, зашевелились. Заскрипели пружины и вскоре к ним присоединились женские стоны. Было понятно, чем там в данный момент занимались. Удивление, горечь, боль - все ушло. Осталась только холодная ненависть и ярость. Все было ясно и просто, как на войне, вот они, враги, там, за занавеской. От этой мысли стало даже легче дышать. Они так уверены, что я беспомощен, что всецело отдались любви. Меня в расчет не берут, знают, что не жилец. Нужно было что-то делать, пока они ничего не слышат! Я попробовал пошевелить руками, напрячь и расслабить мышцы. Так, люфт есть. Еще, еще... Я почувствовал, что веревки на руках стали слабеть. Я напрягся и вытащил сначала одну, а потом и другую руку. Ноги пока трогать не стал. Подтягиваясь на руках, подобрался к столу. Просунул руку под столешницу и нащупал ребристую рукоятку трофейного немецкого штык-ножа. Не думал, что он вот так пригодится. Думал, не думал, но припрятал на всякий случай. Вот этот случай и настал. Зажав нож в левой ладони, острием вверх, я отполз на прежнее место. Можно, конечно, освободиться от веревок и враз покончить с ними. А можно подождать, и досмотреть представление полностью. Кто там за занавеской охаживал мою жену, мне было ясно. Не до конца была мне понятна роль Аннушки. Ладно, подожду. Стоны усиливались, затем к ним присоединилось мужское кряхтение и все затихло. Через какое-то время мужской голос произнес.
- Зажги лампу и принеси воды.
Мимо меня прошлепали босые ноги и хлопнула дверь в сени. Дверь снова хлопнула, Анна подошла к столу и чиркнув спичкой, зажгла керосинку. В неярком свете я увидел, что она почти раздета, прикрыта только широким платком. За занавеской что-то громыхнуло и комнату вошел невысокий, кряжистый мужик. Он по-хозяйски подвинул табурет и присел к столу.
- Нюрка, плесни- ка!
Анна как-то подобострастно схватила бутылку с самогонкой и быстро наполнила стакан.
- Себе тоже налей, - не поворачивая головы сказал мужик.
- Ну что, красноперый, вот и кирдык тебе, - он усадил мою жену к себе на колени., - отбегался. Давненько тебя поджидаю. Знаешь, кто я?
- Знаю, сам Бовбель в гости пожаловал! - Я держал руки за спиной, готовый в любой момент метнуть нож.
- Не в гости, это ты здесь в гостях, а я с Нюркой всю войну здесь прожил. Да и после, пока ты по лесам за мной гонялся...- Бовбель засмеялся, обнажив желтые, прокуренные зубы. - Лучшего схрона и не надо. Кто меня искал бы в доме у начальника милиции?!
Для меня все стало на свои места. Я понял, каким образом Бовбелю удавалось все это время оставаться неуловимым. Пока я рыскал по окрестным лесам, моя жена прятала его у меня дома.
- Нюрка, притащи его форму и ксиву не забудь. - Он стряхнул Анну с колен и налил себе еще самогона.
- Макарушка, не пей больше, дорога-то не близкая. – Анна, старясь не смотреть на меня, бросила на стол мою форму и ремень с ТТ.
Ишь ты, Макарушка! Какая заботливая у Бовбеля подруга.
- Все, больше не буду. - Бовбель стал натягивать мои галифе, - великоваты, но ничего, сойдет.
Я понял, что он хочет переодеться в мою форму и проскочить кордоны там, где стоят прикомандированные сотрудники, которые не знают меня в лицо. И моя жена поможет ему, проведет через посты оцепления. Бовбель вытащил мой ТТ.
- Ну что, красноперый, прощевай, нам пора. - он передернул затвор и направил пистолет на меня, - нема времени с тобой гутарить, ехать надо.
- Погоди, - почти крикнул я, - Дай Анну спросить! Аня, Ванька чей сын, мой или его! - Кивнул я в сторону Бовбеля.
- С сыном промашка вышла, твой это щенок! Ну ничего, мы с Нюркой своих еще заделаем. - Бовбель поднялся из-за стола.
Отлично, мне больше ничего не мешало! Я приподнялся и резко вскинул левую руку, одновременно разжимая ладонь. Штык вырвался на свободу и вошел Бовбелю точно в горло, прямо в кадык... Он захрипел и повалился на правый бок, несколько раз дернул ногами и затих. Все как учил Суворов: "баба дура, штык молодец"!
Анна замерла возле стола, видимо до конца не поняв, что произошло. Я же быстро освободил ноги от веревок и поднялся. Тело Бовбеля неподвижно лежало посреди комнаты, а у головы расползалось кровавое пятно. Я нагнулся и вытащил из его руки свой пистолет.
- Где Иван? - Тряхнул за плечи Анну. - Куда вы его дели?
- В детском доме он, в Янковичах, - почти шепотом пролепетала она. - Макар не хотел его брать с собой.
- И ты, родного сына, в детский дом?! - Я схватил ее рукой за горло. - Ради этого кобеля?!
Она не сопротивлялась, только вжала голову в плечи и закрыла глаза.
- Я не могла, я боялась, он говорил, что убьёт его и меня, - она зарыдала.
Я стянул с Бовбеля свои галифе, и стал одеваться. Затянув портупею, вышел во двор и несколько раз выстрелил из пистолета в воздух. Через некоторое время ко мне во двор примчался мотоцикл с милиционерами.
- Там в хате Бовбель, хотел взять в заложники мою жену. В общем оформляйте...
Что было дальше? Веселого мало. Забрав Ваньку из детдома, я с Анной уехал в район. Вскоре пришло предписание направить меня на учебу в только что образованную Могилевскую школу транспортной милиции. Ну, что же, собрали вещи и поехали в Могилев. Анна? Не буду говорить заезженные фразы про гадину, которую пригрел на груди. Бог ей судья. Она сама распорядилась своей судьбой. На станции Могилев бросилась под проходящий товарный поезд...

… В дверь купе постучали.
- Вставайте, подъезжаем!
Я открыл глаза и посмотрел на часы, до дома оставалось еще около получаса. Посмотрел в окно. Уже светало. На стекле были видны размазанные ветром и скоростью капли дождя. В купе кроме меня никого не было. Мой попутчик наверно сошел на своей станции ночью. Я еще полежал, вспоминая вчерашний вечер. Славно мы посидели! Но коньяк был отличным, поэтому голова не болела.
За окном начались пригороды. Захлопали двери соседних купе, я быстро оделся, взял свою сумку, оглянулся, проверяя не забыл ли чего и вышел в коридор. Наш поезд медленно втягивался под стеклянную крышу вокзала. Наконец состав остановился, и пассажиры медленно стали вытекать из вагонов. Вот и моя очередь. Я осторожно шагнул на перрон и направился к выходу.