К методологии гуманитарных наук. Часть 2

Семинар филологов в ИМЛИ РАН.«Другая научность» гуманитарных наук. Субъект-объектный и субъект-субъектный методы познания. Термин и «ключевое слово» как инструменты субъект-объектного и субъект-субъектного типа познания. Разложение единого комплекса гуманитарных наук (филология-история-философия-богословие) как следствие возобладания позитивизма. Движение в гуманитарной университетской науке: от сущности вопроса к его истории (постмодернизм как научный принцип)
Перевод аудиозаписи в текст

Но это проблемы, которые существуют у наук естественных. Кстати, математику я рассматриваю как вполне гуманитарную науку. Потому что к естественным наукам она имеет очень мало отношения, это наука на основании некоторых аксиом выдает свою картину мира. По сути то, что делает любая гуманитарная наука. И в зависимости от смены этих аксиом вообще все последующие выводы будут совершенно другими.
Еще в этих спорах физиков и лириков в 60-е годы Д. С. Лихачев сказал о том, что научность гуманитарных наук — это другая научность. Это слово «другая научность» тогда прозвучало для гуманитариев, думающими о своем методе, воспринято и взято как основание для обоснования собственной методологии. В чем заключается эта принципиальная «другость». Эта другая научность состоит в том, что в гуманитарных науках, в отличие от естественных, не устраним субъект. Т.е. в гуманитарных науках субъект — это единственный наш рабочий инструмент. Даже если мы пока еще относимся к тому, что мы называем объектом, а я согласна с Федором Александровичем, мы не имеем права это делать, даже если мы относимся к этому как к объекту, то мы все равно не способны устранить ту самую субъективность, на устранении которой настаивают все науки негуманитарные. Субъект — это наш единственный измерительный прибор, который мы имеем.
Теперь. Физики еще сформулировали правило градусника для себя. Очень хорошее правило. Градусник измеряет не температуру системы, а температуру системы, в которую внесен градусник.
Т.е. вы понимаете, что даже на этом уровне не знаем ничего, что было в системе собственно. До того, как мы не воткнули в нее этот самый измерительный прибор. Потому что градусник — первое, что он делает — он изменяет температуру системы.
А теперь прикиньте, когда у нас такой градусник, как наша собственная субъективность. Что происходит с системой в тот момент, когда мы в нее этот самый градусник — страшно подумать
Т.е. если мы остаемся на уровне этих субъект-объектных отношений, то мы находимся в очень плохой позиции по отношению к естественным наукам. Потому что наш градусник по своему воздействию на систему абсолютно несоизмерим с их градусниками и вообще с любыми другими приборами.
Есть еще один момент. Как только вообще появляется хотя бы намек на второго субъекта, проблема с оценкой фактов резко проблематизируется. Что я имею в виду под оценкой фактов? Соответствие того, что мы наблюдаем, тому, что за этим стоит. Как только мы имеем дело хотя бы с животными, а я по первому образованию биолог, так вот как только мы имеем дело хотя бы с животными, абсолютно одна и та же картина внешняя может значить совершенно разное.
Например, вы наклоняетесь к собаке для того, чтобы ее погладить. Собака в этот момент смотрит вам в глаза и виляет хвостом. И начинает приседать. Она может это делать в двух ситуациях. Либо она действительно благоговеет и в восторге от того, что она вас видит, и это запредельное торможение. Кстати, молодые волчата очень склонны к такоему человеческому обожанию, они дают именно эту картину. Они просто катаются по полу, когда на них опускается эта человеческая рука.
Но если собака смотрит на вас, виляет хвостом, приседает под рукой, то когда вы эту руку наконец на нее опустите, она вполне может в нее вцепиться. Потому что вполне возможно, что она приседала, махала хвостом и смотрела на вас не потому что она вас так любит, а потому что она дико боится, дико напугана. Знающий человек это конечно отследит. Но человек, который подходит со стороны, он может впасть в эту роковую ошибку. И быть покусаным просто от страха. От совершенно панического страха.
Вот абсолютно одинаковые действия с абсолютно разным внутренним наполнением. Мы еще до человека далеко не дошли.
Как только появляется хотя бы зачаток субъекта с другой стороны, возникают большие проблемы. Сразу.
Что нам нужно делать для того, чтобы эта другая научность хоть как-то реализовывалась? Когда мы доходим до поведения человека, а главное, до воспроизводимости этих элементов поведения, с человеком становится совсем плохо. Честертон замечательно писал, если вы захотите, чтобы Вова сказал Маше, при четырех свидетелях хотя бы — то, что он шептал ей на скамейке вчера вечером, то я вас уверяю, что опыт будет абсолютно невоспроизводим. Что не отменяет того факта, что было сказано на скамейке.
Т.е. ситуация невоспроизводимости событий внутри эксперимента при изменении условий.
А изменение условий какое? Всего-навсего добавляем наблюдателя.
Т.е. целый ряд вещей в гуманитарных науках (опять-таки — наблюдатель — вот как такой огромный градусник, да?) вообще радикально меняется от присутствия наблюдателя.
Кстати, что сейчас делает постструктурализм? Постструктурализм пытается удалить наблюдателя. Вообще, за пределы. Он пытается сделать то, что делает хороший биолог, когда он смотрит на свободно развивающуюся популяцию. Он пытается абсолютно не вторгаясь следить за этим свободным развитием текста. Текст помещается в некое изолированное пространство и живет сам по себе. А наблюдатель на это смотрит.
(продолжение следует)