Григорий Борзенко «Чертенок» часть 2

Григорий Борзенко «Чертенок» часть 2
THE IMP
Г. Борзенко, Grigory Borzenko
Т. Крючковская, иллюстрации,
416 стр., 17 авторских листов,
Не думал, не гадал главный герой этой книги, отправляясь в недолгую, как ему поначалу казалось, загородную поездку, что гроза, заставившая его укрыться от непогоды в одной из придорожных таверн, круто изменит его дальнейшую жизнь. На бедолагу обрушится невообразимая лавина самых невероятных приключений. Он побывает в Аф¬рике и на Карибах, испытает рабство и будет участвовать в поисках золота, а главное встретит свою любовь...
Обилие удивительнейших совпадений, случившихся с главными героями этой книги во время их похождений и путешествий, вполне могут поставить в тупик специалистов в области теории вероятности.
Читается с неослабевающим интересом.

When the main character set off for a short, as he had thought it to be, trip to the outskirts of Bristol, he could never imagine the thunderstorm that made hit find the shelter in one of the inns to suddenly change his life. The poor guy will be flooded by the most incredible adventures. He is going to visit Africa and Caribbean Islands, experience slavery and participate in gold search and eventually meet his love.
The abundance of the most incredible coincidences that happened to the main characters during their adventures and voyages can surely nonplus the probability theory specialists.
You read the novel witch great interest.
Григорий Борзенко
Grigory Borzenko
Приключенческая серия
Adventures
«Пиратские клады, необитаемые острова»
Pirate Treasures. Uninhabited Islands

Зарегистрировано автором в Государственном комитете Украины по авторским правам (г. Киев, ул. Богдана Хмельницкого 34).
Любое использование данного произведения, полностью или частично, без письменного разрешения правообладателя запрещено.
Охраняется законом Украины об авторском праве. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Автор готов сотрудничать с издательствами на взаимовыгодных условиях! Обращайтесь: Украина, 73021, г. Херсон, ул. Дорофеева 34/36, Борзенко Григорий,
Тел. 0(552)27-96-46, +38-066-254-93-86 – Григорий Борзенко
Сайт: www.premiera.at.ua
Е-mail: borzenko_g@i.ua
Образцы книг Григория Борзенка можете увидеть на сайтах:
http://www.neizvestniy-geniy.ru/users/42517/works/
http://yapisatel.com/search/texts/author/borzenko/
http://www.orionis.ru/avtory/user197/
http://premiera.at.ua/index/knigi_g_borzenko/0-37

Григорий Борзенко
Grigory Borzenko
Приключенческая серия
Adventures
«Пиратские клады, необитаемые острова»
Pirate Treasures. Uninhabited Islands

Приключенческая серия «Пиратские клады, необитаемые острова»

Хотите найти пиратский клад?
Все мы родам из детства. Воспоминания детства самые добрые, самые теплые, самые светлые. Кому-то запомнилась колыбельная матери, кому-то первый школьный звонок, кому-то первое увлечение, со временем переросшее в первую, пусть и трижды наивную детскую любовь. Все это было и в моей жизни. Однако из детских и юношеских воспоминаний мне наиболее запомнилось то, какое потрясающее впечатление произвели тогда на меня прочитанные книги «Остров сокровищ», «Робинзон Крузо», «Одиссея капитана Блада»... Совершенно неповторимый и романтический мир, в который я окунулся при прочтении этих романов, настолько поразил меня, что и спустя годы, став уже взрослым человеком, я так и остался «болен» этим увлечением. Все книги, что я написал, и которые, дай Бог, напишу в дальнейшем, появились на свет благодаря упомянутому, все никак не проходящему, увлечению.
Дальние плавания и необыкновенные приключения, воинственный клич, доносящийся с палубы пиратского судна и жаркая абордажная схватка. Это то, что волнует души многих романтиков. Однако при всем этом существует и нечто иное, что еще больше приводит в трепет любителей приключений и кладоискателей. Я имею в виду клады и сокровища. Не обошла эта страсть стороной и вашего покорного слугу. Сколько литературы мне пришлось перечитать в детстве и юности, чтобы выудить оттуда все, что касалось таинственных историй о сказочных сокровищах, на островах Пинос, Оук, Григан, Кокос и других. Сколько вашим покорным слугой было перелопачено земли в местах, где по рассказам матери раньше находились дома помещиков, спешно бросивших их, и бежавших прочь, от революции семнадцатого года.
Но самое удивительное заключается в том, что мне всегда нравилось не столько искать клады, сколько самому прятать их! Не один такой «клад» я закопал, будучи пацаном, на подворье родительского дома, да замуровал тайком от взрослых в стену дворовых построек, в то время, когда строители уходили на обед. Я не зря взял слово клад в кавычки, поскольку ничего сверхценного спрятать в шкатулки, выпрошенные для этой цели у матери, я тогда, естественно, не мог. Впрочем, это как сказать. Помимо моих «Обращений к потомкам» да дневников, там были и старинные дедовы пуговицы, с выгравированными гербами да годам изготовления, найденные на чердаке, ХVIII века коллекция собранных мною же старинных монет, среди которых, помнится, были очень редкие.
Проходили годы, и мысль о самом настоящем, реальном кладе, приобретала все более зримые очертания. Повторюсь: мне хотелось не найти такой клад, а самому спрятать его. Было бы просто здорово, если бы мой клад начал интересовать и волновать кого-то так же, как .меня самого увлекали в юности клады островов Григан, Кокос и других. Какие страсти кипели вокруг этих кладов! Какие величайшие драмы разыгрывались при поисках этих сокровищ! Так до сих пор, кстати, и не найденных! Сколько кладоискателей, с горящими от возбуждения и азарта глазами, копались в архивах, выуживая любые сведения обо всем, что касается интересующего их вопроса, а затем лично брали в руки лопату и с трепетом в душе, замирали, когда ее лезвие натыкалось на очередной находящийся в земле камень.
Естественно, что самолично и в одночасье я не мог предложить миру клад, окутанный ореолом подобных легенд. Однако сделал все возможное, а может быть, и невозможное, чтобы моя задумка имела и неповторимую изюминку, и интригу, и, конечно же, тайну! Что это за клад, если его не окружает все, перечисленное выше?! Идея самому спрятать клад, зашифровать координаты этого места и включить его в текст одного из своих книг, родилась, возможно, у меня еще в детстве, когда я исписывал толстые общие тетради своими первыми, пусть трижды примитивными, повестями и романами «Приключения одноглазого пирата», «Приключения на суше», «Морские приключения» и так далее.
И вот теперь, в зрелом возрасте, пришло время воплотить свою мечту в реальность. В каждом из своих романов, из приключенческой серии «Пиратские клады, необитаемые острова», я зашифровал место, где может быть спрятан клад. Это не простая шифровка. Это целая история, умело вплетенная в сюжетную линию, которая и будет являться разгадкой того, где же находится обусловленное место. Сама по себе эта тайна, спрятанная в книге, должна волновать кладоискателей не меньше, нежели сам клад. Чего-чего, а опыт в подобных зашифровках у вашего покорного слуги имеется! Еще в детстве, мы, пацаны, начитавшись о похождениях Шерлока Холмса, зашифровывали друг другу послания в виде пляшущих человечков.
Признаться, в этих, зашифрованных мною местах, реального клада пока нет. Автор приглашает к сотрудничеству банки, спонсоров и других заинтересованных лиц, изъявившим желание предоставить золотые банковские слитки или средства для их приобретения, из которых и будут состоять клады для книг этой серии. Автор и издательство гарантируют им широкую рекламу, размещение их логотипов на обложках книг и другие взаимовыгодные условия.
Но, как мне кажется, если даже такая договоренность с банками или иным спонсорами не будут достигнута, все рано уже сейчас серия «Пиратские клады, необитаемые острова», на мой взгляд, является настоящим подарком, для любителей приключений, романтиков и кладоискателей. Как я любил раньше ломать голову над разгадкой всевозможных логических задачи прочих расшифровок! Хотелось бы верить, что и другие, читая мои книги, познают присущий вашему покорному слуге азарт, пытаясь разгадать тайну неуловимой зашифровки. Пусть сам клад не будет найден, но многого будет стоить и азарт для читателей, которые загорятся желанием все-таки найти в текстах книг серии «Пиратские клады, необитаемые острова», абзацы и фрагменты текста, где зашифрованы реальные места на земле, где лично бывал автор, и точно знает эти места. Они находятся в нескольких странах Европы.
Утешу самых нетерпеливых: в первых книгах серии я совсем легко зашифровал вожделенное место, чтобы у вас была возможность рано или поздно добраться - таки до цели и убедиться, что автор вас не обманул. Но в следующих книгах...
Вы знаете, я не против, чтобы мои тайны волновали многих и после меня. Я просто поражен выходкой знаменитого пирата Оливье Вассера, который во время казни, в последние мгновения своей жизни, уже с петлей на шее, с криком: «Мои сокровища достанутся тому, кто прочитает это!», бросил в толпу, собравшуюся вокруг виселицы, нарисованную им карту с замысловатыми и непонятными надписями по краям. С той поры прошло ни много, ни мало: два с половиной столетия, а ни одно поколение кладоискателей многих стран так и не могут разгадать тайну загадочной карты, которая не перестает будоражить их воображение.
Григорий Борзенко, автор серии «Пиратские клады, необитаемые острова»

Григорий Борзенко
«Чертенок»
часть 2


Глава пятая

История, рассказанная Маком

Начало всей этой истории было положено довольно-таки давно, около двадцати лет назад. В скромном провинциальном городишке Солсбери жили-были два друга. Дружба у них была на удивление крепкой, даже образ жизни они вели один и тот же: оба были женаты, оба имели сыновей, дружили семьями, но, что для нашей истории оказалось решающим, и этого было мало: даже занятия и увлечения для них были общими. Началось все с безобидного увлечения историей, стремлением поглощать научные труды предшественников, причем с удивительной скоростью, но вскоре из всей массы усвоенного материала друзья стали выделять главное, что со временем все больше и больше, заинтересовывало их. В том, что они увлеклись именно тем, о чем я расскажу далее, нет ничего удивительного. Ведь на смену эпохе Великих Географических Открытий пришла эра колонизации и всеобщего обогащения, потому-то везде только и говорили о сказочных богатствах, добываемых в заокеанских колониях, да об умопомрачительных призах, которыми хвастались в прибрежных тавернах удачливые пиратские вожаки. Желание быстро и сказочно обогатиться обуревало всеми. Тысячи авантюристов, оставляя насиженные места, отправлялись по ту сторону океана, или же бросались в иные сомнительные и рискованные предприятия с одной лишь только целью, и с одним Богом в душе и мыслях, имя которому – золото.
Стоит ли удивляться тому, что и героев нашего рассказа не минула сия чаша. Однако, поскольку склад характера обоих был довольно-таки покладистым и явно не агрессивным, им и в голову не пришло заняться чем-либо наподобие пиратского промысла. Нет, считали они, это явно не для них! Искать удачи по ту сторону Атлантики – тоже не вызывало особого энтузиазма, поскольку оба прекрасно понимали, что таких, как они, причем, с теми же намерениями, там превеликое множество, а пытаться что-либо предпринимать в рамках столь жесточайшей конкуренции у них не было никакого желания. Притом, трезво рассудив, они отдавали себе отчет в том, что в основном все богатства, хранившиеся в недрах земель колоний уже давно разграблены, а если что и осталось, то на каждую алмазную копь, или золотой прииск приходилось столько владельцев, надсмотрщиков и прочее, прочее, что…
Одним словом, друзья решили действовать нестандартно и, надо признать, это было не самым худшим решением. Не зря говорят, что все гениальное просто. Действительно, ну, неужели золото находится только лишь в недрах стран Карибского бассейна? Да, оно там есть и его там много. Но ведь и нахлебников много! И славы о заокеанском золоте много! А что если проведать о каком-нибудь затаенном уголке на земле, где и золото есть, и знает о нем мало кто, и добыть его проще? С этой мыслью друзья и продолжили свои научные изыскания. И вскоре столкнулись с тем, что всецело привлекло их внимание. Некий хроник описывал, как царь Ганы принимал своих подданных, чтобы выслушать их жалобы и направить на путь истинный. Так вот: сидит он в павильоне, вокруг которого, расставлены десять лошадей, украшенных золотой сбруей. Позади короля стоят десять придворных юношей, их щиты и мечи также украшены золотом. Справа от царя, находятся сыновья князей его страны в красивых одеяниях, в их волосах золотые украшения. Правитель города сидит на полу перед царем, а вокруг него в той же позе – визири. Вход в павильон стерегут породистые собаки в золотых и серебряных ошейниках. О начале приема сообщали боем барабанов, причем, среди прочих были барабаны и из золота и из серебра.
Друзей до глубины души поразило это описание. Это сколько же золота должно было быть в тех краях, думали они, чтобы здешний люд, пусть и знать, могли позволить себе такие излишества?! Ну ладно, что касается царя – это еще куда ни шло и было вполне объяснимо: царь один на всю страну, уж он-то золотом не может быть обижен. Но то, что прочли друзья в хронике некого Ибн Хаукела о купце из Сиджильмасы, вовсе поразило их. Этот купец должен был собрату по занятиям из Ааудагоста, стало быть, такому же купцу, как и он сам, сорок две тысячи золотых динаров. Друзьям было известно, что золотой динар по весу соответствовал шестой части унции. Следовательно, нехитрый подсчет говорил о том, что речь шла о ста фунтах золота. Если бы торговля золотом не была устоявшейся, надежной и обеспеченной, могла ли идти речь о подобном займе! Был бы вообще он получен?! И что главное: речь идет не о царе, об обычных, рядовых купцах! Это сколько же золота должны хранить недра тех земель?!
С той поры друзья целенаправленно искали литературу и научные труды, касающиеся Африки и всего, что с ней связано. Поскольку в провинциальном Солсбери, как вы сами понимаете, такой литературы не было, да и не могло быть в достаточном количестве, друзья зачастили в Лондон, провели немало времени в лучших библиотеках столицы. Нужно сказать, что люди они были настойчивые, и это усердие окупилось им сторицей. Все новые и новые свидетельства того, что им так хотелось узнать, открывались пред их ясны очи. В хронике некого ал-Идриси, жившего в ХП веке, рассказывалось, что среди сокровищ при дворе царства Ганы был слиток золота примерно в тридцать фунтов, к которому был прикреплен повод царской лошади. Друзей опьяненных успехом и начавшим терять чувство реальности и здравомыслия, не насторожило даже то, что в другой хронике, изданной уже через две сотни лет Ибн Ходуном, рассказывается о том же самом слитке (который царь сонинке к тому времени продал в Египет), утверждается, что он весил полтысячи фунтов! Или же слухи за это время так неслыханно увеличили размер этой драгоценной коновязи или виной тому воспаленное воображение не в меру разошедшегося хрониста, но друзья, всецело охваченные золотой лихорадкой, ни на миг не задумывались о том, что ну просто не может деталь конской сбруи иметь столь неподъемный вес!
Дальше – больше. В руки друзьям попадает новый опус “Тарих ал-Фатташ”, что означает “История будущего”. В этом сочинении друзей увлекает не только описание трона из красного золота, но буквально все: и ежевечерние аудиенции царя Ганы при свете костров “от неба до земли” (что неудивительно, ведь в дело шла тысяча вязанок хвороста), и ежевечерние устраиваемые царем для своих подданых пиршества на которые подавались пища и питье “достаточным для десяти тысяч душ”, и о тысячи лошадей царя, у каждой из которых была своя подстилка для сна, медный сосуд для мочи и трое слуг. Эти подробности, хотя в них и нет прямого упоминания о золоте, все равно были интересны друзьям, ведь они красноречиво судили о том, что с таким размахом люди могли жить только в краях, где должно быть в избытке вожделенного металла. И здесь друзей не насторожило, что хронист Махмуд Кати сам происходил из древнего царства сонинке, поэтому и понятно, что в своем опусе он старался нарисовать картину жизни своих предков как можно в привлекательном свете, потому-то не все следовало принимать на веру, однако…
Одним словом, друзья решили отправиться в Африку. Нет, они, конечно же, понимали, что не все так просто, что никто не бросит им золото к ногам, сразу же, как только они ступят на берег этой далекой, неведомой им земли. Но их, тем не менее, прельщало несколько обстоятельств. Во-первых, золото там есть – и это главное! Во-вторых, вокруг африканского золота нет того ажиотажа, который бурлит вокруг золота с Кариб! А это немаловажно! Друзья непросто прислушивались к всевозможным разговорам: они отсеивали все ненужное, пустое и брали на заметку то, что могло быть им интересным.
Так, к примеру, они давно заметили, что если и говорили об Африке, то в основном только лишь о рабах, вывозимых с черного континента. Это обстоятельство радовало друзей: пусть все там делают бизнес на работорговле, а они тайком от всех изучат все, что касается золотодобычи в тех краях, а потом займутся вплотную реализацией своей идеи.
Нельзя сказать, что эти двое вовсе потеряли голову от своих устремлений. Нет, кое-какие нестыковки во всем этом деле они видели: так, к примеру, они давно заметили, что все, чем они с таким упоением зачитывались, происходило довольно-таки давно, еще в начале века. Но когда какая-либо мысль накрепко засела в голове, то уж больно тяжело ее оттуда выгнать, если вообще возможно. Друзья утешали себя мыслью, раз сейчас и нет там прежнего размаха и изобилия золота, но все же оно непременно имеется, и все дело только в том, чтобы добыть его.
Что это им удастся – сомнений в том почти не было. Главным друзья считали, что нужно беспроигрышно выбрать конкретное место, куда им следует отправиться, чтобы сразу же, с первого замаха, попасть, что называется, в точку.
Нужно отдать им должное: действовали они не наугад. Прекрасно изучив все места, где добывалось золото, им осталось только выбрать наиболее подходящее. Но какое? Друзьям хотелось действовать наверняка, исключая всевозможные ошибки и просчеты. Было бы до боли обидно и досадно, если бы преодолев столь громадное расстояние, потратив на это уйму времени, они прибыли на место, а там не оказалось бы того, ради чего они, собственно, и стремились туда. Потому-то место цели своего конечного путешествия они выбирали особенно тщательно, друзья имели множество сведений о золотоносных месторождениях в Африке, но большинство из них были не слишком богатыми, потому-то эти варианты отбрасывались. Но были и места, которые сразу же привлекли их внимание. Это прииски Бамбука, местности между реками Сенегал и Фалеме, а также золотоносные земли, расположенные в Буре, на верхнем Нигере. Привлекали внимание друзей прииски на границе тропических лесов в области Лоби и прииски Акана, внутри области тропических лесов, откуда золото направлялось в Европу через европейские торговые фактории, зародившиеся на побережье Гвинейского залива. Это обстоятельство сыграло немалую роль в выборе друзей. Ведь одно дело высаживаться где-нибудь на пустынном диком и неведомом берегу далекой и неведомой земли, другое – в цивилизованном порту, где много европейцев, где можно найти общий язык с соотечественниками в случае крайней необходимости. Потому-то выбор был сделан в пользу Эльмины, или Сан-Жоржи-да-Мина, если вам так будет угодно, ведь в хрониках друзьям попадалось зачастую и то, и другое название этой фактории, потому-то они употребляли в разговоре между собой оба определения.
Когда же от планов друзья перешли к делу, они поняли, насколько правильным был их первоначальный выбор. Ведь надумай они отправляться в какое-либо другое место, им пришлось бы нанимать для этого судно, или, в лучшем случае, договариваться с капитаном, чтобы он, изменив маршрут, доставил их в нужное место; что было бы колоссально накладно для кошельков друзей и в том, и в ином случае. А так все оказалось гораздо проще. В порту Портленда, в ближайшем, по их мнению, порту, куда они обратились за справками, они узнали, что регулярно, пусть и не достаточно часто, как того поначалу хотелось друзьям, в сторону Африканского континента отправляются суда, и не куда-нибудь, а конкретно в Сан-Жоржи-да-Мина! Оставалось только оплатить места на судне, и никаких проблем!
Это вдохновило наших энтузиастов. Вскоре приготовления, которые теперь, когда нетерпение переполняло их, оказались очень и очень недолгими, были закончены, и друзьям только и оставалось, что ждать обусловленного в Портленде дня. Дня, когда поднимет паруса и устремится к вожделенной цели судно, на котором они уже оплатили два места.
И вот наконец-то этот день настал! Друзья обняли на прощание любимых жен, подержали на руках маленьких сыновей и отправились в путь. Каким он был – нам не интересно, да, по правде говоря, и неизвестно. Проследим за ними с того моментов, когда они прибыли в Эльмину. Потолкавшись среди портового люда, они узнали, что суда в направлении берегов Англии отправляются отсюда не так уж редко, и это обстоятельство здорово обрадовало друзей. Не нужно подстраиваться под планы хозяев того судна, на котором они сюда прибыли: действуй по своему усмотрению, никаких временных ограничений, а когда все дела будут завершены (очень бы хотелось чтобы с успешным результатом), тогда достаточно будет лишь вновь явиться в порт и оплатить место на любом из отправляющихся к родным берегам судне.
То, что платить будет чем, в этом друзья почти не сомневались: уж больно крепкой была вера в конечный успех!
Друзья решили в первую очередь осмотреть местность в верховьях Нигера, интуитивно чувствуя, что там им будет сопутствовать успех. Сказано - сделано! Золотоискатели тут же отправились в путь. В пути начали возникать первые разногласия: если Генри (назовем пока лишь их имена) предлагал искать контакта с местными жителями и по возможности выуживать из них какие-либо сведения о золотоносных землях, то Эдвард был категоричен: ни в коем случае нельзя связываться со здешним людом! А вдруг те окажутся каннибалами, и вместо золотых приисков их ждет вертел на костре этих дикарей. Прости, Лиз, это не мое мнение, я лишь пересказываю то, что мне известно. Молчание Генри расценивалось как согласие, и друзья терпеливо продолжали путешествие.
Друзей поражали места, по которым проходил их путь. Потрясенный этими красотами, Генри решил, что - было бы просто преступно с его стороны, если он не зафиксирует свои наблюдения для современников и потомков. Столько диковинных растений, столько невиданных зверей и птиц! Генри все чаще стал останавливаться и заносить в припасенную предусмотрительно тетрадку записи да зарисовки. Это раздражало Эдварда. Нужно спешить, золото ждет их, а он, Генри; занимается всевозможными глупостями. Тот пытался объяснить другу, насколько важными могут оказаться его наблюдения для исследователей этого далекого континента, но это еще больше раздражало нетерпеливого золотоискателя, и Генри, имея более покладистый характер, дабы не обострять отношений, вынужден 6ыл соглашаться с компаньоном. Однако от затеи своей все же окончательно не отказался. Да, остановки в пути, возможно, сбивают их с ритма движения. Но кто может запретить ему совершать задуманное в свое личное, свободное время, без ущерба для общего дела? И отныне по вечерам, после ужина, когда Эдвард, утомленный долгим дневным походом, отходил ко сну, Генри долго еще сидел у костра и при свете угасающего пламени записывал и зарисовывал все, что ему удалось увидеть за день.
И вот наконец-то: цель была достигнута! Хотя, впрочем, уместней было бы сказать: улыбнулась удача. Ведь конкретной цели, как таковой, не было: где подвернется месторождение золота, там и цель. Нужно сказать, что друзьям неслыханно повезло: место, на которое они наткнулись, оказалось сказочно богатым. Герои моего рассказа и до этого не раз: осматривали берег Нигера, вдоль которого шли, но ничего особо примечательного им в глаза не бросалось. А здесь! Это было просто чудо! Казалось, что золото можно не только промывать, но и просто брать руками, так много его было. Ну, насчет руками - это, конечно же, к слову, но то, что здесь можно было озолотиться - это совершенно точно! А главное - место оказалось глухое, уединенное, поблизости никаких селений, что очень радовало золотоискателей: меньше будет конкурентов.
Друзья ту же, даже не отдохнув, бросились промывать золото. По мере возрастания количества добытого золота, возрастал и неистовый блеск в глазах друзей. С одной стороны ничего в этом предосудительного, казалось бы, не было: люди вошли в азарт, добились того, о чем так долго мечтали, радовались, что жизнь их семей отныне будет обеспечена. Но только Генри все чаще ловил себя на мысли, что в глазах друга он все чаще замечает помимо радостного блеска, еще какие-то недобрые огоньки. Огонек хищничества, подозрительности, безумия. От его внимания не ускользнуло то обстоятельство, что если раньше Эдвард спал крепко и безмятежно, то теперь раз за разом вскакивал, настороженно вертел головой и подозрительно прислушивался, хотя вокруг было тихо, и ничего такого, что могло бы вызвать подозрительность, не было и в помине. Затем он непременно отправлялся к тайнику, где друзья прятали намытое золото и, лишь убедившись, что оно на месте, отправлялся спать. Но прежде, чем уснуть, долго и пристально сверлил взглядом спящего товарища. Вернее сказать, так думал Эдвард, что спящего. На самом деле Генри и разбуженный хотя и легким, но все же шумом, уже хотел было обратиться к товарищу с вопросом о поводе его беспокойства, но видя как тот оценивающе меряет его взглядом, решил не выдавать себя и подождать: чем же все это закончится. Он в едва приоткрытые щелочки ресниц наблюдал за Эдвардом и поражался выражению его лица. Генри никогда раньше не видел его таким. А взгляд?! Каким он стал холодным и недобрым. Ничего подобного ранее за другом не наблюдалось. Генри казалось, что еще минута и Эдвард бросится на него и вцепится пальцами в его горло.
Утром друзей вновь увлекало дело, и Генри, поглядывая украдкой на друга и видя, как весело спорится в его руках работа, думал: а не ошибся ли он в своих ночных размышлениях? Не возводил ли он напраслину на своего компаньона, предполагая, что от того можно ожидать чего-нибудь дурного? Уверив себя в мысли, что так оно и есть, Генри продолжил работу, которой невозможно было не увлечься, ведь ежечасно, ежеминутно она приносила такие результаты, что прямо дух захватывало при виде возрастающего запаса добытого золота.
Прошло несколько дней. Вскоре золота у них было уже столько, что впору было задуматься: может, стоит остановиться? Ведь количество золота уже начало превышать размеры того, что они могли бы унести с собой, а продолжать добывать его лишь для того, чтобы потом здесь же где-нибудь и спрятать - это было, по мнению Генри, не совсем разумно. Этими размышлениями он и поделился с другом. Тот в ответ резко и зло сверкнул глазами, словно кто-то в этот момент хотел отнять у него богатство, но тут же успокоился, или сделал вид, что успокоился, и примиряюще махнул рукой: мол, хорошо, доработаем до вечера, и все, заканчиваем.
Друзья продолжили работу, во время которой Генри размышлял вслух о том, как им стоит поступить со своим прииском в дальнейшем. Нужно как-то или узаконить золотоносное месторождение, или купить этот благодатный кусок земли, чтобы опять-таки по закону он принадлежал им - это поможет оградить их от посягательств конкурентов. Нужно будет нанять рабочих, для работы здесь, лошадей, для перевозки добытого груза, поскольку их рук здесь явно недостаточно. Эдвард, находящийся неподалеку, не отрываясь от своего занятия, лишь поддакивал компаньону в знак согласия. А тот продолжал свои размышления вслух и задавался вопросом: к кому обращаться по поводу того, чтобы узаконить это месторождение: у здешних властей, или у короля Англии? Да и вообще возможно ли такое? Не проще выжать из этого куска земли максимум выгоды нелегально, чтобы об этом меньше знали?
Генри продолжал свой монолог, не зная, что этим он затягивает узел на своей шее. Не трудно догадаться, как наливались кровью глаза Эдварда по мере углубленных рассуждений Генри. Но это опять-таки предположение, поскольку Генри, увлеченный мыслями и разговором, не видел ничего. Единственное, что он заметил боковым зрением в последний момент, это занесенную над его головой руку Эдварда, и увесистый камень, покрытый водорослями, зажатый в этой руке. Эти водоросли темно-зеленного цвета отпечатались в его памяти особо. Он успел не только заметить, что они хотя и были влажные, но с них не стекала вода, но и сообразить, что коль вода сбежала, то Эдвард держит этот камень уже давно, значит дикий план в его голове созрел не мгновенно.
Но это теперь в своем рассказе я могу позволить себе рассуждать так долго и обстоятельно. Тогда же все произошло молниеносно. Страшный удар - и все провалилось в темень...
Удар был настолько сильным, что по логике событий в этом месте я должен был бы закончить рассказ: по жестоким законам жизни, со смертью главного героя повествования заканчиваются и его приключения. Однако в данном случае мы являемся свидетелями редкого и счастливого исключения. Организм Генри оказался на удивление крепким, и он выжил. Выжил!
Однако в жизни иногда случается так, что и не знаешь, радоваться ли подобному обстоятельству, или... Ведь нередко люди, выжив в экстремальных ситуациях, становятся потом на всю оставшуюся жизнь калеками, влачат жалкое существование и часто задаются вопросом: а не лучше ли было бы, чтобы в тот роковой момент была поставлена хоть и трагическая, но все же точка, нежели теперь долго и беспросветно мучаться от этого угнетающего многоточия.
С Генри произошло нечто подобное. - Он открывал глаза, видел людей, окружавших его, но никак не мог понять: кто они, да и вообще: где он находится? Иногда ему казалось, что это самообман, что он не выжил, как он, глупый, заблуждаясь, считает, а давно умер и находится теперь в преисподней. Да! Действительно, это так! Как он мог заблуждаться?! И вокруг него не люди, а черти, которые вот-вот бросят его в свое дьявольское варево! Действительно, черти: все черные, как смола, вот только, хвостов не видно. А где же огромный казан, в который они его непременно должны бросить?
Прошло немало времени, прежде чем Генри начал более-менее приходить в се6я. Первое, что он понял - это то, что вокруг него не черти, а о6ыкновенные люди, только с черным цветом кожи. Генри понял, что попал: к неграм, в какое-то здешнее племя. И тут сразу же новое волнение: а не каннибалы ли они? И воображение Генри вновь начало рисовать возможные картины будущего: вот его под бой барабанов тащат к костру, привязывают к вертелу, вновь возвышают над костром. Он кричит от неимоверной боли, а людоеды лишь улыбаются, достают огромные, размером со свой рост, вилки и ножи и подходят ближе к костру. Генри видел, как прыгали их кадыки, как аппетитно глотали они слюну, предвкушая лакомое пиршество. Генри в ужасе вскрикивал и проваливался в очередную, какую уже по счету, яму небытия.
Но вот интересно: он отчетливо помнил, как каждый раз чья-то за6отливая и нежная рука лоскутом мягкой ткани протирала его вспотевший лоб, подносила сосуд с такой желанной и живительной влагой к его пересохшим губам. Эти руки стали ему настолько родными, близкими и необходимыми, что иногда ему казалось: без них он вообще не выжил бы, да и дальше не смог бы жить на этом свете. Эти руки еще не прикасались к нему, а он уже чувствовал их приближение. Это было удивительное чувство! Возможно, благодаря этим рукам, этому ласковому отношению к нему, этим чувствам, что и переполняли его, он и выжил, выкарабкался из бездны, одной ногой в которой уже находился.
И все же последствия, нанесенные ему тем страшным ударом, были гораздо серьезней, чем это ему показалось вначале. Прошло много, очень много времени, прежде, чем он не то что двигаться, даже соображать смог нормально. Из рассказов негритянки, которая ухаживала за ним, он узнал, что его, полуживого, подобрали воины их племени, оказавшиеся случайно в тех местах и принесли сюда. Чем они при этом руководствовались, и как для себя в этом видели выгоду, спасая чужестранца, Генри так и не понял, но убедившись, что толку из него не будет, они решили оставить безнадегу, дав ему умереть неизбежной смертью. Однако одна из негритянок проявила к белокожему человеку удивительное милосердие. Она выходила его. Она так и не призналась Генри, что ее на это толкнуло. Позже он узнал, что эта молодая вдова после смерти мужа-воина в одной из междуплеменных схваток долгое время жила с крошечной дочуркой одна и вполне возможно, думалось Генри, что здесь сработал извечный природный инстинкт, на котором стоит все живое в этом мире: грубо говоря, желание самки быть одаренной страстью самца и наоборот. Еще раз приношу извинения в присутствии Луизы за столь примитивное сравнение, но это то, без чего жизнь была бы немыслима. Генри же рассуждал так лишь поначалу. Дальше же, видя столь трепетное и нежное отношение к себе этой милой негритянки, он понял, что одним инстинктом, пусть даже без него здесь и не обошлось, тут не ограничишься. Ему не хотелось быть обманутым в своих догадках, но он был уверен, что она влюбилась в него, и ответил ей взаимностью.
Последующие годы, прожитые им, можно назвать теми, о которых обычно говорят: лучшие годы жизни. Хоть и жил он на чужбине, и все ему было непривычно и не совсем понятно, но его утешало то, что рядом была она, бесконечно любимый и милый человек, вскоре у них родился ребенок, это еще более сблизило всех их троих, да и Генри настолько увлекся воспитанием своего дитя, что немного забыл про свои переживания. Ведь нельзя сказать, что он полностью отрекся от прежней жизни, не вспоминал о ней и что его не тянуло на родину. Тянуло, и надо сказать очень сильно. Однако, во-первых, привязанность к близким людям, что окружали его, а во-вторых, не прошедшие 6есследно последствия 6ылой контузии удерживали его.
Сколько лет уже прошло, а он до сих пор мучился от болей в голове, страшился временных помутнений в глазах и боялся, что если в долгом пути к родным местам с ним произойдет что-либо, от чего он не сможет оправиться самостоятельно, то это будет означать фактический конец и упущенную возможность поквитаться с обидчиком. Нельзя сказать, что цель мести была у него на первом плане. Нет, он знал, что в далеком Солсбери у него подрос сын, да что подрос: взрослый сын! и что обеспечить его будущее он, отец, просто обязан! Трудно переоценить его сведения для сына о золотом прииске, затерянном в укромном уголке черного континента! Генри был уверен, что сын продолжит его дело и выжмет из этого максимум пользы.
Все это так. Но, откровенно говоря, и месть была не на последнем месте. Он до сей поры не мог спокойно вспоминать о том, что произошло. Как это так, думалось ему, друзья, делали общее дело, так дружили, золота на обоих там было с избытком, что еще нужно?! Ан нет! Жадность, алчность, желание все заграбастать самому толкнули того на такое страшное преступление: поднять руку на друга! Разве может существовать оправдание для столь ужасного преступления?! И если оно все же есть, это оправдание, соизмеримо ли оно с глубиной вины. Чем больше Генри думал об этом, тем сильнее у него начиналась кружиться голова, его начинало подташнивать, и он тут же старался прогонять эти мысли, чтобы вконец не извести себя.
Однако проходило время, и воображение Генри помимо его воли, как бы само со6ой, начинало рисовать следующие картины: он, Генри, здесь в далеком и хотя не столь сильно как в начале, но все же чужом для него краю, ведет во многом примитивный образ жизни, терпя иногда лишения и неудобства, а Эдвард в это время нежится на мягких перинах в купленном на их совместно добытое золото роскошном доме в одном из престижнейших районов Солсбери, а то и самой столицы. Но не только это вызывало обиду и гнев Генри. Бесследно исчезли его записи. А ведь он постоянно носил их с собой в кармане камзола. В нем его, бесчувственного, доставили в селение. Одежда, все вещи были на месте, кроме записей. Как Генри впоследствии не расспрашивал (ведь к тому времени он уже научился объясняться на местном диалекте) своих спасителей о тетрадке, но те клялись, что ничего не брали у него, и доставили в селенье в том виде и в той одежде, в какой он был найден. Из этого Генри решил, что тетрадку украл не кто иной как Эдвард. Он представлял, как тот, возвратившись в Англию, издал эти записи, не забыв, естественно, приписать им свое авторство, и теперь купается в лучах славы, принимая поздравления за столь важную научную работу. Это еще больше переполняло гневом Генри и вес сильнее возбуждало желание возмездия, которое утверждало его в мысли, что рано или поздно справедливость должна непременно восторжествовать!
Наконец-то пришло время, когда Генри понял: час настал! Здесь смешалось все: и тоска по родине, и желание повидаться с родными, которые, вне всякого сомнения, мысленно уже давно похоронили его, и желание обеспечить будущее своего сына, и конечно же, будем откровенны, не в последнюю очередь желание поквитаться с обидчиком. Генри понимал, что далее оттягивать с задуманным некуда: ведь прошло уже около двух десятков лет после тех, роковых со6ытий, и если мы говорили раньше лишь о процессе выздоровления, то не будем забывать что все- это время не сидел сложа руки и другой процесс - процесс старения. Генри чувствовал, если он затянет время, то в дальнейшем может и не перенести столь длительного путешествия.
Одним словом он надумал ехать. Нельзя сказать что он делал это с легким сердцем: душа его и мысли разрывались пополам: Да, его тянуло на родину и к родным, но и тут у него оставались не менее - близкие ему люди, которых он любил и не желал расставаться. Нам ли судить его, и нам ли знать его душевные терзания, пытающегося определиться в этой непростой ситуации. В конце концов, он решил, что съездить все таки нужно, а вернуться сюда можно всегда. Он даже был уверен, что так оно и случится. Ведь бывшая жена, узнав о его смерти (а Эдвард в своем разговоре с ней обставил бы в выгодном для себя свете), будучи в то время еще молодой и красивой, вполне возможно не стала бы долго убиваться и мучить себя одиночеством и никому ненужным бесконечно продолжавшимся трауром. Генри, собственно, и не упрекал бы ее за это. Таков ход событий был вполне естественен и наиболее вероятен. Генри был уверен, что так оно все и произошло. Ведь супруга и в те, проведенные вместе годы не отличалась домоседным нравом: она любила балы да всевозможные вечеринки, пофлиртовать с рвавшимися поухаживать за ней кавалерами, и хотя, честно говоря, упреков тогда она не заслуживала, поскольку не давала этим интрижкам заходить слишком далеко, то теперь-то, узнав о его смерти, она имела полное право вести себя совершенно иначе.
Пусть кому-то эти его рассуждения могут показаться сумбурными и даже наивными, но ход своих мыслей даже несколько успокоил Генри. Он уже почти не сомневался, что его путешествие будет складываться примерно по такому плану: он прибывает в Англию, сквитается с Эдвардом, открывает тайну золотоносного оазиса в дебрях Африки сыну, засвидетельствует свое почтение бывшей жене и нынешнему его супругу, искренне желает им счастья и выражает сожаление по поводу того, что все так случилось и... вновь отбывает в Эльмину. Нет! Пожалуй, он еще возьмет с собой сына и поможет ему в его начинаниях.
Прежде чем отправиться в путь, Генри решил еще раз побывать на своем Эльдорадо и убедиться: все ли на месте. Под “все” подразумевалось конечно же золото. Все-таки немало времени прошло: не исключено, что за этот период уже кто-то успел наткнуться на это место, и не просто не глядя по сторонам, как это сделали когда-то воины, спасшие его, пройти дальше, а внимательно осмотреть, попробовать промыть грунт, находящийся на дне реки, и открыть то, что когда-то сделали Генри с Эдвардом.
Но отправляясь к сокровенному месту, Генри решил пойти туда не сам. Ведь если он столь трепетно заботится о будущем повзрослевшего на родине сына, то почему-то же самое он не должен испытывать к также повзрослевшей, но уже здесь, на второй его родине, дочери, которую он любил отнюдь не меньше сына. Кроме того, он опасался, что если с ним что-то случится в пути, то тайна его Эльдорадо будет безвозвратно утеряна и для одной, и для другой его семей. Потому-то он и решил пойти к месту, о котором так долго думал все эти годы, не один, а с дочерью. Что и было сделано. С нее он взял слово, что она до поры до времени никому не расскажет о его секрете и до его возвращения сама не должна ничего предпринимать. Ежели его отсутствие затянется слишком надолго, тогда все это золото ее, и она вольна распоряжаться им по своему усмотрению.
С тем он и отбыл. Добравшись до Эльмины, он оплатил частью золота, прихваченного на прощание со своего золотоносного тайника, место на первом отправлявшимся к берегам Англии судне и вскоре благополучно отбыл на родину.
Конечно же, ему очень хотелось, чтобы судно доставило его прямо в Портленд, из которого он двадцать лет назад отправился в столь длительное путешествие, откуда он, наняв экипаж, благо было за что, рассчитывал сию же минуту отправиться в родной Солсбери, о чем он и пытался упросить капитана. Однако тот сослался на то, что ему хорошо уплачено за то, что он как можно скорее доставит груз не куда-либо, а именно в Бристоль, и, он не видит никакой такой причины, которая могла бы нарушить эти планы. Генри все же не сдавался, а вновь и вновь надоедал капитану со своей просьбой. Однако тот оставался непреклонен. Генри сначала было расстроился, а потом, поразмыслив немного, стукал себя по л6у: как он не мог учесть очевидного! Ведь к Солсбери что из Портленда, что от Бристоля примерно одинаковое расстояние, так что нет никакой принципиальной разницы, в какой из этих двух портов он прибудет. Так со спокойной душой Генри провел остаток путешествия.
Прибыв в Бристоль, Генри сразу же отправился на биржу с твердым намерением, нанять извозчика и тут же, сию же минуту, отправиться в Солсбери, несмотря на то, что время клонилось к вечеру и разумней было бы отложить поездку до утра. Но уж больно было сильным желание поскорее увидеться с родными, пройтись по знакомым до боли с детства улицам, взглянуть в глаза человеку, предавшему его. Что касается последнего, из перечисленного мною, то, страстно желая, чтобы этот момент наступил поскорее, Генри даже и представить себе не мог, что он наступит настолько скоро!
Толкаясь среди извозчиков и многочисленного люда, находящегося на бирже, Генри вдруг увидел знакомое лицо. Поначалу он даже и не понял что и к чему: мелькнуло пред взором что-то туманно знакомое, с чем он уже раньше в жизни сталкивался, а вот что - на этом он поначалу не сосредоточил внимание. Лишь потом сообразив, что он просто-напросто увидел знакомое лицо, Генри бросился вслед этому человеку, еще не осознав кто это, и при каких обстоятельствах он встречал его раньше. Лишь когда до того оставалось каких-то два шага, и Генри уже было собрался окликнуть этого человека и занес руку, чтобы положить ее сзади на его плечо, страшная, догадка пронзила его сознание. Это было просто невероятно! От мгновенного озарения у Генри потемнело в глазах и в висках сдавило так, что он едва не потерял сознание: это был Эдвард!
Сейчас можно бесконечно рассуждать о том, как все-таки тесен мир, и насколько права поговорка, утверждающая, что пути Господни неисповедимы. Это же надо было такому случиться, чтобы после стольких лет встретиться в одном месте, в одно время и с одной и той же целью. Впрочем, я немного забегаю наперед. Прошу прощения!
Итак, это был Эдвард! В этом Генри почти не сомневался. Однако это «почти» было очень и очень весомым. Дело в том, что все эти годы Генри, вспоминая об Эдварде, рисовал его в своем воображении, как я уже говорил раньше, лежащим на мягких перинах и окруженным всевозможным достатком, которое ему неизбежно должно было принести золото, привезенное с Африки. Сейчас же Генри видел перед собой жалкого оборванца, заросшего, и в рваном и грязном тряпье. Это обстоятельство никак не укладывалось в сознании Генри. Возможно, он обознался? Да! Конечно же, обознался! Ведь такого просто не может быть! Да и Эдвард по логике событий должен был в это время находиться если не в Солсбери, так в Лондоне и уж никак не здесь, да еще в таком виде. Нет! Он определенно обознался!
Улыбнувшись своей наивности, Генри направился к этому человеку, чтобы поговорить с ним, пообщаться (он так жаждал общения с земляками!), рассказать ему, как принял того за другого и вместе посмеяться над подобным житейскими оплошностями. Он снова, как несколько минут назад, занес руку, чтобы положить ее сзади на плечо незнакомца и завести с ним разговор, как вдруг тот как раз в это время обратился к одному из извозчиков с вопросом:
- Во сколько мне обойдется дорога до Солсбери?
Согласитесь, друзья, что один, только этот вопрос много чего стоит. Но даже и ни это было главное! Главное - это то, что Генри узнал этот голос! Теперь не было никаких сомнений, что человек, стоящий в полуметре впереди него, ни кто иной, как Эдвард! Нет, голос, конечно же, охрип, осел, что и неудивительно: ведь столько лет прошло, но все-таки это был его голос, Эдварда!
Генри хотелось тут же вцепиться в глотку этого мерзавца и удушить его, и все же, пусть и с трудом, но сдержал себя. Кто знает, что перевесило в этот момент в его душе: благоразумие, или любознательность. Благоразумие, поскольку глупо было сводить счеты прямо там, при скоплении народа, где свидетели, не зная подоплеки этой истории, могли бы схватить Генри и передать властям, для того, чтобы он предстал перед судом за содеянное. Любопытство, поскольку Генри очень хотелось узнать: почему же его бывший друг и компаньон оказался в столь незавидном положении, вместо того, чтобы находиться на вершине успеха. Генри чувствовал, что за этим кроется какая-то тайна, но вот какая - это ему очень хотелось узнать. Возможно, именно поэтому он решил пока что ничего не предпринимать, а проследить за Эдвардом. Может быть, то, свидетелем чего ему суждено вскоре стать, и приоткроет пелену тайны над всей этой историей?
Генри отошел немного в сторону и с этой минутой стал неотрывно наблюдать за своим бывшим компаньоном. Долгого разговора у того с извозчиком не получилось. После пары реплик, которыми они обменялись, извозчик замахнулся кнутом, на клиента-голодранца, и тот тут же поспешил ретироваться. Видимо, извозчик понял, что платить этому нищему нечем, потому и решил его прогнать, чтобы тот своим видом не отбивал ему настоящих клиентов. Это еще больше заинтриговало Генри: так что же все-таки случилось с Эдвардом, коль находится он сейчас в столь незавидном положении? Однако он все время повторял себе: “Терпение! И только терпение!” и продолжал следить за тем. А оборванец тем временем еще немного потолпился не бирже и, уронив голову, побрел куда-то по улицам Бристоля, Генри незаметной тенью неслышно сновал вслед за ним.
Путешествие, однако, было недолгим. Эдвард добрел до первой попавшейся на его пути таверны и, немного постояв в нерешительности у входа, все же зашел туда. Генри неотступно последовал за ним. Находясь немного поодаль от места событий, Генри все же слышал, как нищий принялся клянчить у хозяина таверны хотя бы кроху хлеба да кружку вина, поскольку он, дескать, давно и крошки не имел во рту, и призывал его, хозяина таверны, проявить к нему сострадание и внимание. Да, внимание ему хозяин таверны уделил, но только лишь для того, чтобы взять за шиворот и вытолкнуть прочь.
Возможно определение «разочарован» не совсем подходит для данной ситуации, но нечто подобное испытал герой моего рассказа после всего увиденного. Он понял, что никакой тайны здесь нет, что все гораздо проще и прозаичней: видимо бездарный Эдвард не нашел достойного применения найденному золоту, промотал все и теперь вот заканчивает остаток жизни в нищенстве и грязи. Уж настолько окрепло у Генри за все эти годы желание поквитаться с обидчиком, настолько укрепилось в нем, что по другому и быть не могло - так он считал. Теперь же, глядя на эту жалкую развалину в грязном тряпье, у него напрочь пропало желание отомстить этому человеку. Если раньше кто-нибудь сказал Генри, что такое возможно, он просто-напросто не поверил бы такому бреду. Теперь же он понял, что жизнь сама наказала его недруга и какое-либо его личное вмешательство в судьбу этого оборванца абсолютно ненужное и бессмысленное. Жизнь распорядилась по-своему, сделав все то, что должен был сделать Генри, своими руками.
Генри горько ухмыльнулся, победоносно глядя на своего поверженного врага, получающего от хозяина таверны пинок под зад и кувырком слетающего со ступенек таверны, и уже было развернулся, чтобы зашагать прочь, как вдруг услышал нечто, что никак не собирался услышать в этой ситуации:
- Да как вы смеете со мной так поступать?! Я богат! Я сказочно богат! Накормите меня, а, главное, помогите добраться до Солсбери и я озолочу вас, глупец!
- Пшел прочь, богач с голым задом!
Хозяин таверны самодовольно рассмеялся над своей шуткой и захлопнул дверь. Эдвард остался сидеть прямо на земле перед самым входом в таверну, обхватив голову руками и покачиваясь всем телом из стороны в сторону. При этом он непрерывно что-то причитал и до Генри доносились лишь обрывки фраз: “Глупцы!”, “Почему вы все мне не верите?!”, “Погодите! Дайте мне только добраться до Солсбери!”
Генри понял, что не все так просто, как ему показалось минуту назад, что тайна, видимо, все-таки существует и, чтобы проведать о ней у него внезапно созрел хитрый план. Впрочем, на мой взгляд, он не столько был хитер, сколько примитивен, я имею в виду план, но вместе с тем нужно отдать должное Генри: пожалуй, это был единственно возможный выход из той ситуации. Генри понимал, что он не будет узнанным. Однако рисковать не хотелось, и он решил не менять своего первоначального плана.
Войдя в таверну и беглым взглядом осмотрев зал, Генри сразу же обратил внимание на человека, который как нельзя лучше подходил для исполнения его задумки. Какой-то господин, на вид изрядно нагрузившейся спиртным, сидел одиноко за одним из ближайших столиков, опрокинув назад голову, и тщетно пытался вытрусить из перевернутой над открытым ртом кружки хотя бы каплю живительной для него жидкости, которая, видимо, совсем недавно находилась там. Зрелище было забавное, и в ином случае это изрядно бы потешило Генри, но только не сейчас. Понимая, что перед ним тот, кто ему нужен, Генри уже шагнул было к незнакомцу, однако тот в это время, раздосадованный тщетными попытками добиться своего, швырнул в сердцах в сторону кружку, которая пролетела рядом с Генри, едва не угодив в него, и с грохотом упала на пол, шумно покатилась по нему.
- Да что это за таверна, черт возьми, где и выпить-то нечего?! Кто-нибудь подаст мне хотя бы кружку бургундского, или нет, канальи?!
Побагровевший от возмущения хозяин таверны подскочил к дебоширу:
- Ты что это мою посуду бьешь, мерзавец? Ты мне заплатишь за нее? Все давно пропил, да еще и бургундское просит, наглец.
- Не сметь! Я мог 6ы всю твою таверну купить вместе с то6ой и с твоими потрохами.
- Ага! Тут уже был один «сказочно богат» в лохмотьях и с голым задом.
- На что ты намекаешь, червяк?! Это значит и я в лохмотьях и с голым...
Он весьма проворно для пьяного, вскочил, так же молниеносно обнажил шпагу (чувствовалась сноровка!) и угрожающе двинулся на испугавшегося хозяина таверны. Тот наверняка понял, что переборщил в разговоре с горячим посетителем. Действительно, если в кармане у него в данный момент и было пусто, то можно было с уверенностью сказать, что это временное явление. Ведь на этом человеке был добротный камзол, шпага и пистолет за поясом говорили о том, что он может постоять за себя. Казалось, еще минута, и хозяин таверны неминуемо будет проткнут шпагой. Тут-то Генри понял, что пришел его час.
- Погодите! Погодите! Я все устрою! Принесите бургундского! И побольше! Я за все заплачу! Успокойся дружище! Давай лучше выпьем!
Упоминание о бургундском подействовало успокаивающе на забияку. Он не опустил шпагу, но было заметно, что рука его ослабла.
- Ты это серьезно?!
- Да куда уж серьезней! В противном случае, думаю, я также был бы проколот вот этой шпагой. Садись и успокойся! Хозяин! Тащи бургундское!
Расплывшись в умиротворенной улыбке, забияка водрузил шпагу на прежнее место и снова шлепнулся на облюбованный ранее стул:
- Вот это другое дело.
Однако так не считал третий участник этого действа. Видя, что угроза миновала, он позволил себе успокоиться и засомневаться в платежных способностях нового клиента:
- Еще один “сказочно богатый?” - Недовольно пробормотал он. - А у вас, господин, есть чем платить?
Теперь уже пришел черед рассердиться Генри.
- Э-э-э, да ты, любезный, не покаялся?! С таким склочным характером ты должен бы давно быть наказан кем-ни6удь! Видимо, зря я помешал этому минуту назад! - и извлекши из кармана увесистый золотой самородок, бросил его хозяину таверны. - Держи! Да шевелись!
Тот буквально на лету словил щедрый дар, тут же услужливо согнулся и скороговоркой пролепетал:
- Сию минуту! Сию минуту, господа! - и с удивительным проворством бросился за вином и закуской.
Генри понимал, что был излишне щедрым в этой ситуации, но уж больно хотелось ему все узнать об Эдварде. Сильно долго он ждал этого часа, чтобы теперь мелочиться. Он тут же повернулся к своему собеседнику:
- Послушайте! Я не поскуплюсь на угощения для вас, но с одним условием: вы сию же минуту догоните того бедолагу, который только что был вышвырнут из таверны и вернете его назад. Как вы это сделаете - это ваше дело. Можете сказать, что пожалели его, голодного, и решили накормить за свой счет. Проявите к нему участие, не скупитесь на вино. Я желаю лишь одного, чтобы вы поподробней расспросили о его жизни, о том, как он докатился до такого состояния, что и кто ожидает его в Солсбери и так далее. Я буду сидеть рядом, но вы не обращайте на меня ни малейшего внимания. Вернее, его внимание не привлекайте ко мне. Договорились?
То ли само это предложение показалось необычным для собеседника Генри, то ли излишнее количество выпитого отнюдь не способствовало повышению его сообразительности, но тот в ответ только поднял брови и нерешительно замялся:
- Да я, право слово...
- Да не теряйте же времени, прошу вас! От вас всего лишь требуется развязать ему язык. И только! Если я услышу все, что меня интересует, я награжу вас. Ну же!
Видимо, упоминание о вожделенном металле здорово стимулировало умственную деятельность этого человека и смекнув о том, что и ему может достаться лакомый кусочек, вроде того, что только что получил хозяин таверны, он мгновенно подскочил и возбужденно потер ладони:
- Понял! Будет сделано! - И проворно скрылся за дверью.
Генри был слегка раздосадован, что придется, видимо, расставаться с еще одним самородком. Если так и дальше пойдет, думалось ему, то он так и не довезет в Солсбери то, чем так хотел обрадовать сына и жену. Однако это была лишь легкая тень досады, поскольку все, что касалось сведений о человеке, перевернувшем всю жизнь Генри, стоило того.
Прошло несколько минут. Генри заволновался: а не упустили ли они из поля зрения Эдварда? Возможно, пока они тут выясняли отношения, тот взял да и ушел прочь. Ищи его теперь. Нет! Генри не желал такого поворота событий. Он бросился к двери, чтобы и самому приняться за поиски «сказочно богатого» нищего. И в этот момент... Да, да, дверь открылась и... Да, Генри прямо натолкнулся на Эдварда, идущего навстречу! Генри казалось, что все потеряно! 3адумка его рухнула! Как жаль. Нет, он сейчас, конечно же, возьмет за шиворот этого негодяя-предателя, вытряхнет с него все правду о его измене и обо всем, что было после. Но только вот один вопрос: скажет ли тот действительно правду? Будет ли он искренен? Не повернет ли он все в выгодном для себя свете? Ведь давно известно, какая колоссальная разница между тем, когда человек говорит о ком-то ему в глаза, и за глазами, зная, что эти слова не 6удут тем услышаны. Вот именно ради этого, второго обстоятельства, Генри и задумал весь этот спектакль, и вдруг такой поворот событий.
Однако это была мгновенная реакция. В следующий же момент Генри увидел, что Эдвард не смотрит на него, а повернувшись назад, продолжая при этом идти вперед, сыплет какие-то невнятные слова благодарности своему, как он выразился, «спасителю». Еще секунда и он наткнулся бы на застывшего в дверях Генри. Но тот моментально сориентировался и сделал шаг в сторону, не забыв, при этом, отвернуться. Генри услышал, как те прошли мимо него, не обратив никакого внимания. Он облегченно вздохнул.
Эдвард со своим благодетелем уселись за стол, на котором уже стояло обильное угощение, которое в эту минуту поглотило все внимание Эдварда, поэтому Генри, направившемуся к их столу, не приходилось особо прятаться: взгляд, которого он избегал, был адресован сейчас явно не ему. Генри сел за соседний столик, прямо за спиной Эдварда, и находился к нему настолько близко, что слышал все, о чем те говорили.
- Спасибо, спасибо вам, спаситель вы мой! Я отблагодарю! Ох увидите, - как я вас отблагодарю!
Видимо, спасителю хотелось узнать, как тот его отблагодарит, но желание промочить горло бургундским оказалось сильнее любопытства. Поэтому, лишь только тогда, когда осушил до дна кружку, поставленную взамен разбитой, сладостного, нужно полагать, напитка, он удосужил себя вопросом:
- Какой, какой, позвольте спросить, будет благодарность?
Но если спаситель сразу же набросился на напитки, то голодный нищий в первую очередь потянулся к пище, и теперь, напхав от жадности полон рот всякой всячины, долго и безуспешно пытался все это прожевать и проглотить. Что касается последнего, то это у него никак не получалось, и он желая ответить на вопрос, пытался произнести что-то, но получалось лишь какое-то невнятное мычание, а новые и новые попытки приводили к тому же результату. Прошло немало времени, прежде чем Эдвард сумел-таки проглотить пищу, тяжело отдышаться при этом, как будто он завершил какую-то огромную, трудоемкую работу и наконец произнести:
- Я богат! Я сказочно богат! У меня горы золота... Только вот нужно суметь их взять. Они не здесь. Если вы мне поможете - я потом поделюсь с вами. Я... Не знаю как это объяснить, но мне во что бы то ни стало нужно попасть в Солсбери. А коль мне в этом поможете, то... О! Мой сын щедро расплатится с вами! Надеюсь, он богат.
И Эдвард вновь принялся за пищу. Спаситель потянулся уже было к кувшину с вином, чтобы подлить в кружку, но рука его застыла на полпути. Он в раздумьях постучал пальцами по столу.
- Что-то ты, каналья, темнишь. Не нравится мне это. Я к тебе со всей душой, пою, кормлю тебя на свои кровные денежки, а ты... Не хорошо это. Я ведь могу сменить милость на гнев, ты так и знай. Выкладывай-ка лучше все, что утаиваешь от меня!
Прошло снова немало времени, прежде чем Генри, сидящий к этой двоице спиной и прислушивающийся к каждому их слову и лишь только изредка боковым зрением поглядывающий на них, услышал ответ Эдварда. Видать, тот снова набил полон рот и долго проглатывал то, что для него в эту минуту было самым важным на земле.
- Понимаете, я в свое время наткнулся на место, где золото... Одним словом, я должен попасть в Солсбери. Там у меня семья, сын. Взрослый сын. За это время он, естественно, повзрослел и я сделаю ему шикарный подарок. Я должен доставить сыну весть о своей находке. Но я сейчас беден. Я ужасно беден! У меня даже нет денег, чтобы оплатить проезд до Солсбери! Если вы поможете мне добраться туда, я... Мой сын на радостях щедро заплатит вам, господин. Прошу вас! Коль вы так добры, что накормили меня, то возможно и в этом деле проявите участие?
Краешком глаза Генри видел, как спаситель убрал руку со стола и в задумчивости почесал подбородок. Вино больше не интересовало его. Через мгновенье он заговорил, и Генри показалось, что голос его вроде бы изменился, стал как будто бы протрезвевшим:
- Да что же ты не договариваешь, каналья! - И вдруг голос его еще раз изменился, стал успокаивающе ласковым и нежным. - Да ты не держи-то в себе свою беду, дружище. Излей душу, поделись сомнениями. Я пойму, помогу, если нужно. - И вдруг резко потянулся за кувшином с вином и стал разливать по обеим кружкам. - Да ты выпей, дорогой, полегчает. Выпей! Я вижу много лиха тебе довелось пережить. Почему же так, коль ты действительно богат? Или врешь? Нет, наверное, точно врешь.
- Что я вру? Да, если бы вы видели, сколько там золота!
- Где?
Эдвард потянулся за вином, пил он долго, видимо, делая это преднамеренно, чтобы успеть сообразить: что можно говорить незнакомцу, а чего не следует. Однако если он все еще сохранял выдержку, то его благодетель, заинтригованный услышанным, таковой лишился:
- Так где, говоришь, находится это “там”?
- Далеко... Очень далеко...
Последовала пауза, во время которой спаситель успел, по примеру своего собеседника, приложиться к кружке с вином, однако не осушил ее, а лишь немного пригубил, затем молча поманил того к себе пальцем и когда тот, повинуясь, подался всем телом вперед, сделал то же самое. Голос, донесшийся до слуха Генри, в который раз изменился. Мало того, что на этот раз спаситель говорил шепотом, но и тон-то стал каким! 3лой, угрожающий, от которого и у Генри мурашки пробежали по коже. А что уж говорить об Эдварде!
- Слушай меня внимательно, червяк. Сейчас я возьму тебя под руку, мы тихо и мирно выходим их таверны, направляемся в ближайшее укромное место, где я вспорю тебе живот и выпотрошу из него все то, что ты напхал туда за мой счет. Можешь мне поверить: так оно и случится, если ты не перестанешь меня дурачить. Ежели хочешь жить, то прямо сейчас, слышишь, прямо сейчас рассказываешь мне все. Как мне хочется тебя выпотрошить - если бы ты только знал. Так что лучше говори, спасай свою шкуру, дурень!
Тот, видать, не на шутку испугался. Во всяком случае, когда он говорил, то голос его дрожал от волнения.
- Нет! Вы не сделаете этого! Тем более сейчас, когда все позади, когда я столько перетерпел, когда до родного дома осталось совсем немного...
- Да ты, каналья, видать думаешь, что я и считать-то вовсе не умею! Ошибаешься - умею! Правда, - он еще отхлебнул бургундского, - только до пяти. Ну, что поделаешь, так уж научился. Ежели бы в свое время я был бы более прилежен в науке, то нынче у тебя больше было бы времени на раздумья. А так... Ты уж извиняй меня, недотепу. Одним лишь только могу тебя утешить: хотя считаю плохо, зато оружие в руках держу крепко… Значит так: раз, два, три...
- Нет-нет! Я уже рассказываю! Это было давно. Мы... Я нашел в Африке... Ну не просто, конечно, нашел, я готовился к этому, изучал этот континент. Одним словом, я нашел там целое сокровище. И место - вроде бы укромное, и золота там немало и я, прихватив с собой приличное количество, отправился снова в Сан-Жоржи-да-Мина, куда в свое время прибыл, чтобы вновь отправиться в Англию, где все это дело я обдумал бы, обставил бы гак, чтобы тот золотоносный рудник., найденный нами... я хотел сказать мной, считался бы моим законно. Хотя, если откровенно, об этом я думал меньше всего. Просто мне нужны были помощники. Ну сколько я мог сам в одиночку наносить золота? Ведь место, где я нашел золото, достаточно отдаленное вглубь континента и каждый раз преодолевать такое расстояние ради небольшого количества, которое можно унести с собой... Одним словом, планы у меня были - грандиозные, но им, не суждено было сбыться.
Или же Эдвард волновался, или от столь продолжительной тирады у него пересохло во рту, но он снова потянулся к кружке. Она оказалась пустой. Внимательный слушатель не погнушался лично наполнить ее и тут же снова весь обратился в слух. Эдвард не стал больше испытывать судьбу и, помня о грозном предупреждении, после нескольких глотков вина, тут же продолжил свой рассказ:
- Случилось нечто ужасное. Я наткнулся на отряд работорговцев! Да, да! Такие себе не в меру ретивые ребята, которые предпочитают не покупать да обменивать на безделушки рабов у местных вождей, а идут сами вглубь континента, находят селения, нападают на жителей, пленят их и... Грузят в трюмы своих кораблей - и в колонии, в рабство. Вот туда-то угодил и я. Напрасно я кричал и пытался все объяснить. Во всеобщем шуме, плаче и причитаниях сделать это было сложно, да меня вообще-то и слушать никто не желал. Будь это англичане, я непременно бы нашел общий язык с соотечественниками, но на мою беду отряд состоял из португальцев, французов и еще черт знает из кого... Одним словом: Карибы, сахарные плантации, тяжелый труд и плетки надсмотрщиков. Знаете ли вы, мой спаситель, что такое плеть?
- Конечно! Я и сам ею владею отменно!
- Гм-м-м. Так вот я и говорю: это было ужасно. Добывать кому-то добро, зная, что и у самого целые горы нечто подобного, но вот воспользоваться своим богатством я, увы, не мог. В ответ на мои пылкие признания и объяснения все лишь только смеялись в ответ: мол, юлишь, изворачиваешься, лишь только бы не работать. И пускали в ход плеть! И так долгие двадцать лет!
Рассказчик так тяжело и сокрушительно вздохнул, что Генри стало даже немного жаль его. Действительно, он не ошибся: жизнь таки наказала его обидчика! А тот снова промочил бургундским пересохшее горло и продолжил.
- Единственное, в чем мне повезло, если это можно назвать везением, это то, что этот кошмар наконец-то закончился. Ведь я мог оказаться в числе пожизненных рабов, коих там превеликое множество, но немало и тех, кто добровольно обрекает себя на рабство на многие годы. В основном это европейцы, которые стремятся туда за призрачным счастьем, а попадают... Одно утешение: хотя и не скоро, но все же этот кошмар в итоге заканчивается. И вот теперь закончился он и для меня. Однако, той «благодарности», которую я получил от своего хозяина-рабовладельца за двадцать лет изнурительного труда, хватило лишь только для того, чтобы на одной из посудин пересечь Атлантику и прибыть вот сюда, в Бристоль. Казалось бы: Солсбери совсем рядом! Но у меня не осталось ни сил, ни средств, ни воли и моральной выдержки, чтобы завершить свое путешествие. Я истощен, я на пороге отчаяния. Все меня гонят, как паршивого пса... Вот только вы...
Голос Эдварда стал тонким и писклявым. Генри показалось, что еще чуть-чуть и тот заплачет, если уже в это время не плачет. Тот снова потянулся к вину, а Генри призадумался над его рассказом. Он объяснял многое. Ведь все эти годы Генри, оправляясь от роковой контузии, был ограничен в подвижности и активном ведении жизни. Он был уверен, что Эдвард за это время развернул бурную деятельность и основательно истощил запасы золота в их Эльдорадо, если вовсе не выбрал все подчистую. Потому, когда после стольких лет Генри снова отправился к потаенному месту и увидел, что золота там столько же, как и двадцать лет назад, он понял, что ноги Эдварда здесь с той поры, конечно же, не было. Он мог лишь догадываться, почему? Теперь же ответ был дан.
- Вот это совсем другое дело! Так бы и сразу! Теперь я вижу, что рассказал ты все честно, как было. Ну что же, ты со мной был откровенен, стало быть, и мне нет смысла утаивать от тебя, то, о чем я сейчас думаю. А думаю я о том, что здорово помог бы тебе в этом деле, но только, разумеется, на правах компаньона. Одним словом, берешь меня в долю и...
- Нет! Только не это! Я свою жизнь загубил из-за этого золота, так пусть хотя моему сыну оно сослужит добрую службу. Оно принадлежит сыну и только сыну! Тебе я не открою свою тайну, хоть режь меня!
- О! За этим не постоит! В этом деле я мастак, можешь мне верить. Не сомневаюсь ни одной минуты, что стоит мне тобой серьезно заняться и твой язык будет развязан после первой же моей экзекуции. Начну для разминки со знакомой уже тебе плети. О! Ею я владею отменно! Она прямо поет в...
Эдвард резко вскочил и сделал первое движение по направлению к выходу. Одним словом, он решил дать деру. Но и его собеседник был не лыком шит. Он проявил удивительную для изрядно опьяненного человека прыть: молниеносно вскочивши, потянулся через весь стол и в последний момент ухватил убегающего за руку. И сильным и волевым движением усадил того на место.
- Да, заметно, что там, на плантациях, твоим воспитанием никто не занимался. Иначе ты не поступил бы так неучтиво с собеседником: оставил его не дослушав до конца. А я ведь не сказал главного! Я ведь говорил о крайностях, на тот случай, если ты окажешься несговорчивым. Но ведь у меня имеется и другое, вполне приемлемое для тебя предложение. Рассуди сам: ну доберешься ты в свой Солсбери, ну расскажешь сыну о своей тайне, ну порадуется он твоему приезду и такой вести, ну, а дальше-то - что? Золото ведь не само ему в карман сыплется, за ним ведь нужно съездить. Коль живет он в сухопутном Солсбери, то и человек он, вне всякого сомнения, сухопутный. Все равно ему нужно фрахтовать судно, посвящать в это дело незнакомых и, возможно, ненадежных людей. Я же без разговоров предлагаю в его распоряжение свою посудину, на которой мы тут же можем отправиться к берегам Африки. Каково, а?
Эдвард молчал. Видимо, трудно ему давалось решение. Собеседник же не умолкал.
- Да ты пораскинь-то мозгами, чудак! У тебя сейчас безвыходное положение - ты ведь сам говорил! Все гонят тебя, добраться, домой не за что! Я же не просто доставлю тебя туда в самой роскошной коляске, которую можно здесь нанять, в ней же мы тут же можем отправиться с твоим сыном в обратный путь, чтобы, не теряя понапрасну времени, на моей посудине отправиться в плавание. Ну же?!
Эдвард снова и снова прилаживался к кружке с вином, метаясь в это время мысленно между двух огней… Видимо, в рассуждениях собеседника он находил немалый резон. А тот все дожимал сомневающегося:
- Ты вот еще о чем подумай: ты ведь отсутствовал столько лет! Кто его знает, как сложилась судьба твоей семьи в отсутствие кормильца? А вдруг твой сын беден? А ведь поездка к Африке будет стоить немало денег. И твоя мечта так и останется несбыточной. У меня же вам с сыном и вашим людям будут предоставлены лучшие каюты. Я готов признать главенство в этой экспедиции вашего сына, я же буду довольствоваться своей долей, которую мы впоследствии все вместе обговорим. Да ты руки мне должен целовать, черт возьми, в благодарность, а ты все раздумываешь!
Эдвард как-то сложно вздохнул. Чувствовалось, что он уже «созрел», да пока не мог собраться с мыслями для утвердительного ответа.
- Вижу, вижу что мы поладим, мистер...
- Кастер. Эдвард Кастер.
- Вот отлично! И пускай вас не мучат сомнения, что я подведу вас или предам. Старина Крус умеет держать слово! Тем более сейчас, когда мы познакомились, подружились. Вы только задумайтесь, мистер Кастер: я ведь совсем не знал вас, а пригласил к столу, накормил, не пожалел своих кровных де...
«Старина Крус» осекся на полуслове. Видимо, в этот миг он вспомнил человека, о существовании которого он в пылу развивающихся событий совершенно забыл. Человек этот сидел, затаив дыхание совсем рядом, и чем дальше заходил разговор, тем больше холодело у него на душе. События развивались настолько невероятные, и настолько неблагоприятно для Генри, что он был в полном отчаянии. Ну угораздило же его обратиться за содействием в своей трижды глупой затее не к кому-нибудь, а именно к этому проходимцу! В душе у Генри кипело, ему хотелось вскочить, закричать: «Не сметь! « и отхлестать по лицу этих наглецов. Он хоть и терял голову от переизбытка эмоций, все же не потерял ее окончательно. Он отдавал себе отчет в том, с кем имеет дело. Если с этим негодяем-предателем, он был уверен, что справится без проблем, то один только внешний вид этого моложавого и здорового пройдохи, с ног до головы обвешанного оружием, красноречиво говорил о том, кто окажется победителем в их споре. Не только Крус, но и сам Генри увлекся происходящим и, увы, только сейчас понял, что ему уже давно нужно было ретироваться отсюда подобру-поздорову. Увы, озарение пришло слишком поздно. Он не видел глаза Круса, а следил за происходящим лишь боковым зрением, но и этого было достаточно, чтобы заметить, как тот медленно повернул голову в его сторону. Понимая, что сейчас может произойти непоправимое, Генри, не поворачиваясь лицом к столику своих соседей, поднялся и направился к выходу. Шел он на ватных ногах. Ему ежесекундно мерещилось, что сейчас прогремит грозный окрик Круса, или, еще хуже, выстрел, и на этом все закончится. Сын так никогда и не узнает о том, что завещал ему отец.
Однако ничего такого, чего боялся Генри, не произошло. В тишине и беспрепятственно он покинул таверну и торопливо зашагал прочь. Первое время ему казалось, что сейчас за спиной скрипнет дверь и произойдет то, что должно было произойти в таверне. Однако время шло, а Генри до сих пор никто не тревожил. Он уже было поверил, что все обошлось, как страшный удар сзади поверг его в небытие.
Удивительные все-таки вещи случаются иногда в жизни. Прошло двадцать лет, двадцать! А все повторилось с удивительной точностью: тот же предательский удар сзади исподтишка, та же причина этого поступка. Да, в жизни иногда случаются вещи, что никакая фантазия рассказчика или сочинителя-писателя не в силах предусмотреть подобного.
К счастью, удар на этот раз оказался не столь ужасным. Во всяком случае последствия его были не столь плачевны. Да, болела голова, да, подымался он, когда к нему вернулось сознание, со стоном и с трудом, Однако голова его соображала нормально, ноги держали тело. Генри оглянулся, вокруг никого. Да это и не удивительно: вокруг властвовала ночь. Да, видимо, пробыл он в таком состоянии не так уж мало времени. Однако понимая, что его могли просто-напросто убить, он вначале порадовался столь благополучной для него развязке, однако тут же окаменел от пронзившей его сознание догадки. Дрожащей от волнения рукой он обстучал все карманы - они были пусты! Волна отчаяния нахлынула на его истерзанную бесконечными испытаниями, уготовленными ему судьбой, душу. Как же теперь быть?! Ведь даже отправиться домой, в Солсбери, теперь будет не за что! Вновь удивительный зигзаг судьбы: они с Эдвардом поменялись местами! Ну не чудеса ли?!
Так в раздумьях и терзаниях прошла ночь. Чего только ему, бедолаге, не пришлось передумать за это время! Он терзался, искал выход из создавшейся ситуации, но все не находил его. Он представлял, как пойдет утром на биржу и как все будут насмехаться над ним и прогонять его, как это было накануне с Эдвардом. Казалось - это тупик. Выхода нет.
Однако не зря многие народности понапридумывали массу всевозможных поговорок, утверждающих, что утро, дескать, вечера мудренее, а стало быть и мысли в это время суток приходят людям в голову самые разумные. Так оно произошло и в нашем случае. Генри вдруг понял, что выход все-таки есть, и что в этом чужом для него городе все-таки есть люди, к которым он может обратиться за помощью. Правда, он не был уверен, что его выслушают, поймут и поверят ему, но все же это был шанс. Иного он не видел.
Он вернулся на судно, на котором только вчера прибыл в Бристоль и которое еще стояло под разгрузкой и умолил капитана и его людей, чтобы его выслушали. Ему пошли навстречу, и он на радостях рассказал все! Все до малейших деталей, столь же подробно, как рассказал я об этом вам. Генри просил, чтобы ему дали денег хотя бы на дорогу до Солсбери. Ведь в Эльмине он заплатил капитану щедро, поэтому и просит такого же отношения и к себе. Тронутый волнующим рассказом, капитан не мог отказать этому человеку и вернул ему все, полученное раньше от того в Эльмине. Бедняга расчувствовался и даже прослезился. Собственно, его можно понять и говорю об этом без тени иронии. Он уже собрался было покинуть судно, как вдруг ему в голову пришла гениальная идея: а что если и им заключить такой же договор, какой заключили накануне между собой Эдвард с Крусом? Капитан поблагодарил того за доверие, однако заметил, что для него выполнение ранее взятых на себя обязательств важнее самых заманчивых предложений. Он объяснил Генри, что часть груза он срочно должен доставить в Престон, поэтому лишь только закончатся разгрузочные работы с грузом, адресованным в Бристоль, он тут же отправляется в графство Ланкашир. Видя, как интенсивно работает ганшпуг и как проворно крутятся возле него и груза матросы, Генри понял, что здесь действительно дело делается на совесть и переубеждать капитана бессмысленно. Однако общими усилиями было найдено компромиссное решение: завершив разгрузку в Престоне, капитан тут же, не теряя времени, возвратится в Бристоль, и если Генри с сыном будут поджидать их, они смогут взять курс на Эльмину.
На том и порешили. Генри нанимает (благо дело теперь было за что) извозчика, который благополучно доставляет его в Солсбери. Наведя справки о семействе Кастеров, он узнал, что накануне нежданно-негаданно, после многих лет небытия явился старый хозяин поместья, вместе с каким-то господином. Вскоре этот господин вместе с молодым Кастером на этом же экипаже, отбывают в неизвестном направлении. Отбывают поспешно, никому ничего не объяснив. Это вызвало кривотолки в городе, что и не удивительно, чувствовалось, что тут скрыта какая-то тайна. Подозрения еще более усилились, когда родственники Генри Гаррица пытались узнать что-либо о нем у новоприбывшего. Ведь в свое время те вместе отправились в дальний путь. Однако тот, заболевший и слегший в постель, так ничего толком объяснить не мог. И вдруг является и сам Генри. Он все рассказывает сыну. Тому оставалось только удивляться: их разделяли тысячи миль, а неприязнь один к другому родителей передалась и сыновьям. Горечь общей утраты, казалось бы, должны были сплотить семьи, а вышло все наоборот: они враждовали. Причин этого я не знаю и не мне судить, кто из них был прав, кто нет. Однако на дальнейший ход событий это, думаю, повлияло. Ведь узнав об отъезде молодого Кастера, Генри не пришлось сильно долго упрашивать сына, чтобы и тот тут же отправился вслед врагам и “сделал все возможное и невозможное, чтобы золото не досталось этим предателям и изменникам”. Личная неприязнь к Кастеру воодушевляла его на предстоящее путешествие.
Однако поездка едва не сорвалась. Генри почувствовал боли в голове, которые все усиливались и он слег так же, как и его конкурент. Возможно, это был результат старой контузии, возможно, последствия нового недавнего нападения, а, возможно, и то и другое. Он очень переживал от этого, ведь ему так хотелось вернуться в былые места, познакомить сына с сестрой, о существовании которой тот и не подозревал. Однако опасаясь, что Кастер опередит их, он упросил сына ехать одному, без него, поскольку было бы большой глупостью потерять столь благоприятный момент. Ведь в Бристольской гавани его ждало судно и люди, на которых можно положиться. Когда Генри назвал сыну название судна и имя капитана, тот был изумлен: оказалось, что капитан его давний друг, и на его поддержку вполне можно рассчитывать. Как свела их судьба и при каких обстоятельствах - это отдельная история, которой уделим внимание, если на то будет ваше желание, когда-нибудь попозже.
Генри подробнейшим образом растолковал сыну о его золотом Эльдорадо, не забывая о малейших деталях и подробностях, которые помогут тому в поисках. Помимо этого он нарисовал подробнейший план и карту местности, детальнейше начертив маршрут от Эльмины до заветного крестика. Простившись с отцом, сын пришпорил лошадь в направлении Бристоля.
И все бы хорошо, да вот незадача: Билл с детства был болезненным человеком, потому и тяжело переживал простуды, которые по обыкновение укладывали его в постель. И надо же такому случиться, что его в пути застал холодный дождь, да еще и с сильным ветром. Правда, вскоре на его пути попался постоялый двор, где можно было укрыться от непогоды, однако дело уже было сделано. Ночью, видя, что жар и потовыделение все усиливаются, он понял, что болезнь приковала его к постели надолго, а время очень дорого, он решил полностью довериться в этом деле своему давнему другу - капитану. Он просит хозяйку подать ему бумагу, перо и чернила и пишет капитану письмо, в котором умоляет его во имя их старой дружбы отправиться в Эльмину, опередить сына предателя, поднявшего руку на его отца, и взять то, что компенсирует отцу потерянные молодые годы, а капитану его плавание к Африке. Когда письмо было написано, оставался только вопрос: как и кто доставит его к другу-капитану. Билл решил довериться приглянувшемуся ему накануне посетителю постоялого двора. К счастью, тот не отказал в этой просьбе, доставил конверт на судно, на котором вскоре подняли паруса и устремились к Гвинейскому заливу.
Вот такая история, которая имела известное нам всем продолжение и завершилась, хочется в это верить, счастливым концом.
Мак тяжело вздохнул, переводя дух после долгого и, вне всякого сомнения, утомительного для него рассказа и потянулся палкой к костру, чтобы поправить тлеющие угли. Однако легкое облачко пепла красноречиво свидетельствовало о том, что поправлять-то собственно и нечего: костер давно остыл.
Край неба начал неотвратимо розоветь: рождался рассвет.



Глава шестая
Прощай, Африка!

Молчание долго еще витало над угасшим костром. Все прониклись трогательным рассказом Мака, каждый вновь и вновь прокручивал в голове услышанное, осмысливал его и поражался: как судьбы людей иногда неимоверно тесно переплетаются на этой Земле. Дивился этому и я, отдавая должное таланту Мака, как рассказчика. Поэтому, если кому-то из вас нравится эта книга и стиль изложения автором событий, то в этом, вне всякого сомнения, заслуга Мака, научившего и вдохновившего меня на эту стезю. Ведь уже тогда, если откровенно, у меня проскочила в уме, пусть и мельком, мысль описать когда-нибудь эту историю.
Однако, вместо того, чтобы похвалить Мака, что мне тоже хотелось, я упрекнул его:
- Все хорошо, но почему ты, Мак, завершил свой рассказ оговоркой, что, мол, хочется в это верить? Разве счастливая развязка этой истории не свершившийся факт?
Мак лукаво улыбнулся. Было заметно, что по этому поводу он имел свое мнение и он был не прочь подискутировать на эту тему. Он вновь потянулся палкой к костру, однако вспомнив, что это бесполезное занятие, отбросил ее в сторону.
- О-о-о, тут я с тобой не согласен. Дай-то Господь, чтобы все так и было, однако... Не забывайте, что мы имеем дело с золотом. О, золото, золото! Не забывайте о его удивительном свойстве приносить человеку не только радость, но и горе. Сколько жизненных драм, сколько горя и крови принесло золото человечеству! Да вы возьмите, к примеру, одну только нашу историю. Уже столько смертей принесло наше золото тем, кто к нему стремился! А потерянная дружба и потерянная юность Генри и Эдварда, а... Да, что и говорить - и так понятно! И что самое примечательное, среди тех, кто стремится за золотом, как правило, нет добрых и злых, тех, кто борется за правое дело и неправое. Эдвард поднял руку на друга, а тот долгие годы истязал себя неисполнимым желанием ответить ему тем же, Кастер с Крусом утопили в крови нас, а мы их, и так все по бесконечному кругу. Там, где золото, там и подобная круговерть. Они неразлучные спутники. Вот так-то. Так что не удивлюсь, если добытое нами золото не удовлетворится этими жертвоприношениями, а возжелает новых.
- Да что ты такое говоришь, Мак?! Накликать беду хочешь?!
- Ни в коем разе! Дай-то Боже, чтобы все закончилось благополучно! Я этого искренне желаю! Но только это будет не правило, а исключение из правил.
Снова на некоторое время воцарилась тишина, И. глядя на выражение лиц своих друзей, я понимал, что они обдумывают сказанное Маком и мысленно соглашаются с ним. Первым нарушил молчание Лоуренс:
- История, нужно признать, занятная, но она больше подходит на пересказ какого-нибудь романа.
- Да ты что, думаешь, что это все я выдумал сам?!
- Да нет-нет, что-то в этом рассказе, конечно же, правда. Иначе мы не сидели бы здесь и слыхом не слыхивали бы об этом золоте. Но... Уж больно много невероятных совпадений. Чтобы через двадцать лет встретиться в одно время и в одном месте... Гм-м-м, согласись, что-то здесь сильно красиво, или сильно приврано.
- Если кто и приврал в этой истории, то Генри. С него и спрос. Я лишь пересказал его слова. Но не думаю, что это так. Мне кажется, он был искренен. Я ведь тоже сомневался тогда. Но я смотрел в его глаза - в них не было лжи.
Все дружно снова на какую-то минуту призадумались. На этот раз пришла очередь нарушать молчание Лиз.
- Да, в этой истории действительно много невероятного. Расстаться Генри с Эдвардом здесь, на этом месте, после того предательского удара, и вдруг через столько лет, за тысячи миль судьба сводит их, притом при довольно любопытной ситуации. Не выведи из игры та неуместная болезнь Билла, мы с вами стали бы свидетелями еще более невероятного продолжения событий: спустя двадцать лет уже сыновья наших героев сталкиваются лицом к лицу на этом роковом месте! Каково?!
- Да уж, действительно... - утвердительно покачал головой Лоуренс.
- Ну, а если бы, пофантазировав, представить еще более невероятное: плюс ко всему сказанному здесь же, на этом месте, в это же время оказалась еще и дочь Генри, рожденная здесь, в Африке, то сознание Лоуренса, наверное, не смогло бы переварить эту информацию. Это для него было бы уж слишком! Он если бы не застрелился, то сошел бы с ума - это уж точно! Или я не права?
- О чем ты говоришь?! Конечно права! Это был бы уже перебор! Тут без пули в лоб никак не обойтись!
Лиз молча достала из-за пояса капитана, сидящего рядом с ней, пистолет и бросила его к ногам Лоуренса.
- Так зачем же задержка?
Все оцепенели от столь невероятной догадки. Округленные глаза-тарелки дружно взглянули на Лиз. Вид у нее был торжествующий. На Лоуренса же жалко было смотреть. Единственное, на что он был способен, это выдавить из себя:
- Ты... Ты что это - серьезно?
- Насчет пули в лоб, конечно, шутка, а во всем остальном - да!
Когда все понемногу пришли в себя, Мак лишь покачал головой:
- Ну ты, Чертенок, и даешь!
А капитан, засовывая за пояс возвращенный ему пистолет, решил быть более учтивым к даме:
- Я так понимаю, что история, рассказанная Маком, не законченная, и вам, Лиз, видимо, придется ее продолжить. Я хочу сказать, что нам этого хотелось бы.
- Хотелось... Да это не то слово! Мы сгораем от нетерпения! Расскажи, Чертенок!
Та улыбнулась.
- Да мне, собственно, рассказывать нечего. Нет, есть, конечно, но все это личное, можно сказать, семейное. Во всяком случае, такого рассказа, какой выдал нам Мак, вы от меня не услышите, так что не обольщайтесь. Что я могу рассказать? Детство, юность, рядом любимые отец, мать и сестра. Отец, хоть и был поначалу малоподвижен, но он многому меня научил - спасибо ему. И вот эта безукоризненная, надеюсь, английская речь, и умение вот так рассуждать, и многое-многое другое, все это благодаря ему. Все, о чем рассказал Мак, правда. Он, действительно, был контужен, и когда я подросла, рассказал мне всю эту историю. Естественно, исключая события в Бристоле. Рассказал он об этом одной лишь мне. Он понимал, что если о золоте узнает все племя, не будет не только золота, но и самого племени. Он рассуждал об этом желтом дьяволе, точно так же, как и Мак. Он был уверен, что золото может принести всем нам беду.
Нам, конечно же, не хотелось, чтобы он уезжал. Мы очень любили его - и я, и моя сестра Харакой, хотя он был ей не родным отцом, и особенно мама. Даже не чувствовалось, что они люди разных национальностей, разных привычек и образа жизни, - все это уравновешивала их потрясающая привязанность друг к другу. Но мы понимали, что ему хочется увидеть родные края, родных людей. Расставание было трогательным.
С его отъездом я поняла, как мне его стало не хватать. Как было непривычно без его ласкового обращения: “Лиз”. Ведь все в племени, в том числе и мама с сестрой, называли меня Канку, но отец говорил, что всегда мечтал иметь дочь и хотел назвать ее Луизой. Мне так нравилось это его нежное и ласковое Лиз.
- Все, Лиз, извини! - Прервал ее Мак. - Больше не буду называть тебя Чертенком!
- Нет-нет! Я же говорила: Чертенок - это так забавно. Говори, Мак.
- Хорошо.
Рассказчица собралась с мыслями и продолжила прерванный рассказ:
- И все бы хорошо, да случилась беда: на наше поселение напал отряд работорговцев. Это было ужасно! Мне чудом удалось бежать. Схоронившись в зарослях, я прислушивалась к отдаленным крикам, стонам, выстрелам, причитаниям... Ох, как тяжело об этом вспоминать! Душа моя разрывалась, но я ничем не могла помочь. Их было так много, все с уймой оружия. Меня бы постигла участь всех остальных. Когда все стихло, я вернулась к поселению, от которого к тому времени осталось одно пепелище. Среди трупов, разбросанных то там, то тут, я увидела тело мамы... Как я кляла себя, что смалодушничала, что не бросилась ей на помощь. Что уж теперь об этом говорить! Харакой среди погибших не было. Не было ее нигде, ни среди мертвых, ни среди живых. Ее, по всей видимости, пленили и забрали с собой работорговцы.
Обезумев от горя и тяжкой утраты, я побрела куда-то наугад, не видя перед собой ни дороги, ничего. Пелена слез закрывала передо мной все. Вот как я наткнулась, к несчастью, на отряд Кастера и Круса, которые и пленили меня. А может, и к счастью, ведь я встретила вас, Бэна.
Она положила мне голову на плечо и долго молчала, размышляя о чем-то своем. Молчали и мы. Не отрывая головы от моего плеча, она вдруг сказала:
- Перед отъездом отец привел меня на это место и в случае своего невозвращения завещал все это богатство мне. Но вы не думайте: мне оно ни к чему. Я ничего себе не возьму, так что пусть это вас не волнует. Для меня главное - найти и освободить Харакой. Если бы вы помогли мне в этом - было бы просто здорово, но вправе ли я просить вас об этом?
Все возбужденно загудели:
- Ты еще спрашиваешь?!
Капитан поднял руку, прося тишины. Когда шум улегся, он укоризненно покачал головой в адрес Лиз:
- Насчет золота - это вы зря. Все будет распределено по справедливости, включая и вас, Луиза.
- А так же Билла и Генри.
- Об этом можете мне не напоминать. Они главные хозяева этого добра, и даже я, капитан, здесь, по большому счету, лишь доверенное лицо Билла, выполняющее его просьбу. Но мы пока не об этом. Сейчас, по горячим следам, мы просто обязаны помочь Луизе разыскать сестру. По возращению в Эльмину мы обязательно наведем справки обо всех невольничьих судах, прибывших и убывших оттуда. Жаль только, мы не знаем, какое конкретное судно искать - это здорово облегчило бы поиски.
- Да я, кажется, догадываюсь. - в раздумье протянула Лиз. Все вскинули вновь на нее взгляды. - Когда вся эта вакханалия закончилась, до меня стали доноситься их торжественные возгласы. Звучала незнакомая речь, но доносились и фразы на английском. Я, хотя и не совсем разборчиво, но слышала что-то типа: “Ребятам с “Удачи” сопутствует удача!”, или: “После такой удачи трюмы “Удачи” будут ломиться от черного груза!” Одним словом что-то в этом роде. Короче говоря, я так поняла, что “Удача” - это название корабля. Возможно, что я тогда сильно волновалась и что-то не так поняла, но если честно, то думаю, что все так и есть, как я сказала.
- Вот и хорошо! Считайте, полдела сделано! Знаю, о каком судне идет речь, мы обязательно его разыщем, можете не волноваться, Лиз. Имея столько золота, мы сможем выкупить из неволи не только Вашу сестру, но и остальных, кто вам знаком и дорог.
- Спасибо вам! Вы настоящие друзья!
Мак удивленно поднял брови:
- А ты только сейчас об этом узнала?!
Капитан покачал головой, выражая свое несогласие:
- Э-э-э, Мак, тут ты не торопись! Это еще не известно, кто из нас больше продемонстрировал дружбу и кто кого выручил. Мне кажется и Лиз, и Бэн, и Лоуренс лучше доказали, что они умеют дружить. Ведь это они выручили нас. Это вам спасибо! Это вы настоящие друзья!
Тут уж и я не удержался, чтобы не вмешаться в ход разговора:
- Все это хорошо, но дай-то Боже, чтобы в будущем нам меньше приходилось доказывать дружбу подобным образом.
- И мои рассуждения насчет коварства желтого металла оказались лишь глупой и неуместной фантазией.
- И наш затянувшийся не в меру разговор наконец-то завершился, и мы поскорее возвратились в Эльмину, чтобы застать там “Удачу”.
- Вот это умные слова! Всем: подъем! Приготовления и сборы! И в путь!
Вскоре мы уже мерили шагами обратную дорогу на Эльмину. Все были изрядно нагружены золотой поклажей. Меньше всех несла Лиз. Мы вообще упрашивали ее идти налегке, уверяя, что сами справимся с грузом, однако она осталась неумолима: хотя и небольшую, но все же часть его взяла на себя. Она лишь усмехалась: “Ага! А потом скажете: мол, кто нес золото, тот и участвует в доле, кто нет, тот нет. Нет уж, увольте!” Мы понимали, что это шутка, и махнули рукой: делай, что хочешь.
Больше всего груза досталось Крусу. Сделали мы это сознательно, чтобы он побыл в той шкуре, в которой раньше находились мы. Ну уж конечно, сделали все возможное, чтобы объяснить ему, что его плетка - это только гладкое древко, ласкающее ладонь, как говаривала Лиз. Правда, нам быстро надоело это занятие: хлестнув пару раз нашего бывшего истязателя, мы испытали такое чувство, словно прикоснулись к чему-то грязному и недостойному. Во всяком случае, я подумал именно так. Если размахивание плетью и приносило кому-то удовольствие, то, наверно, только таким, как Крус.
Во время ночных привалов, когда все, устав за день, погружались в глубокий сон, кто-либо из нас, исключая Лиз, всегда бодрствовал. Дозор был необходим: мы помнили о Кастере и понимали, что он может напасть исподтишка, предпринять попытку освободить Круса, или выкрасть золото, или просто из желания отомстить постарается убить кого-то из отряда. Когда пришла моя очередь нести дозор, Лиз тоже не спала, желая составить мне компанию, чему я был только рад. Не забывая о своей главной обязанности, стараясь быть максимально внимательными, мы, тем не менее, проболтали с ней всю ночь напролет, которая оказалась до обидного короткой. Мы даже сердились на рассвет, который наступил так предательски рано. Эта общительная девушка нравилась мне все больше и больше. О, Боги! Как она мне нравилась! Да, удивительная пора жизни - юность! Она неповторима! Она ни с чем не сравнима!
Наше путешествие подходило к концу - еще немного и мы достигнем Эльмины. Меня удивляло то, что я не чувствовал усталости. Я понимаю, конечно, что во многом это объясняется душевным и моральным подъемом, но вот на какой мысли я ловил себя: груза-то на обратном пути я нес практически не меньше, чем это было раньше. Но если тогда эта работа для меня была каторгой и лишала всех сил, то теперь... Неужели Крус с Кастером, да и вообще иные охотники поработать плетью да поизмываться над своими работниками и рабами, не понимают, что они это делают только во вред делу? Разве можно, истязая их, ждать от них, обессиленных, продуктивной работы?
А вот и Эльмина! Какой короткой и приятной оказалась обратная дорога! Как резко контрастировала она с мучительным и долгим походом туда, к нашему Эльдорадо! Я вновь и вновь удивлялся этому, так же как и умению людей самим себе создавать трудности и наоборот.
На “Кадете” обрадовались нашему возвращению, хотя лица тех немногих, кто оставался на судне для присмотра за ним, тут же задались немым вопросом: а где же остальные? Как все-таки тесно в жизни переплетены радость и горе, печаль и веселье. Не успели эти люди посокрушаться после нашего рассказа о гибели своих друзей, как тут же, увидев пред глазами горы золота, не удержались от радостного вскрика. Да, жизнь есть жизнь! Она всегда продолжается, она не стоит на месте.
Мы еще не отдохнули с дороги, как тут же получили приказ от капитана: осмотреть порт, разыскать судно “Удача” и если таковое не будет найдено, хотя бы расспросить о нем все, что только возможно будет узнать. Мы перевернули все, что называется, в порту вверх тормашками, однако единственное, что нам удалось узнать, это то, что такое судно действительно долгое время стояло в здешних водах, что недавно на него грузили большую партию негров-рабов и что буквально несколько дней назад судно снялось с якоря и отбыло в неизвестном направлении. В каком именно, так толком никто не мог объяснить. Все выражали предположение, что в сторону Кариб, но об этом мы и сами догадывались, ведь главный потребительский рынок рабов был именно в заморских колониях европейских держав. Нам хотелось более конкретной информации, ведь владений по ту сторону Атлантики настолько много, а плантаций и рудников на них еще больше, а уж рабов, труд которых там используется, вообще неисчислимое количество. Искать конкретно одного человека в этом людском океане, равносильно поиску конкретно одной капли воды в настоящем океане.
Я видел, как волновалась и огорчалась Лиз, но выручил капитан. Он обошел всех руководителей и официальных представителей порта и города, или вернее, форта, но своего добился.
Прежде чем отправиться в плавание, мы поинтересовались у обоих негров (вы, наверное, забыли о их существовании, поскольку я давненько не упоминал их в своем рассказе?) желают ли они принять в этом участие? Те категорически отказались. Разговор осуществлялся с помощью Лиз, ведь только она одна среди нас понимала их язык. Мы убеждали их, что с нами они будут в безопасности, здесь же они могут попасть в руки работорговцев, однако они оставались непреклонными. Мы дали им немного золота, хотя капитан заметил при этом, что оно может принести им не столько пользы, сколько вреда, достаточно лишь того, чтобы чей-то недобрый глаз увидел его в их руках.
Глядя, как эти двое покидают судно, я поймал себя на мысли о том, какой незаметный след они оставили в моей жизни, или, вернее, во всей этой истории. Какие все-таки разные бывают люди, их характеры. Как быстро я сдружился и с Лоуренсом, и с Маком, и с Лиз, какие общительные все они и какими удивительно замкнутыми были эти двое. Я понимаю, что находились они в ситуации незавидной, но ведь мы все были в одинаковом положении. И дело здесь не в различии цвета кожи и не в языковом барьере. Ведь были моменты, когда нужно было без слов доказывать свое “я”. Ведь в ту ночь, когда мы были привязаны к дереву, все мы грызли канаты, они - нет. И в самый ответственный момент там, на берегу Нигера, когда решался вопрос жизни и смерти в схватке с людьми Кастера, все, даже хрупкая Лиз, сражались до последнего, они же лишь только стояли, застыв на месте, наблюдая за происходящим безучастным взглядом. А ведь лично они были кровно заинтересованы в результате схватки: в одном случае неволя и новые удары крусовой плетки, во втором - свобода. Да ради этого... Да, разные люди, разные...
И уж когда все было приготовлено к отплытию, все обратили внимание на отсутствие Лоуренса. Это удивило нас. Ведь он выразил твердое желание отправиться вместе с нами в путь, помочь нам в поисках Харакой. Кто-то выразил сомнение: а не дал ли он деру, прихватив с собой побольше золота? Мы дружно зашумели, утверждая, что этого просто быть не может, однако капитан приказал на всякий случай пойти и взглянуть на наш драгоценный груз. Как мы и ожидали, все было на месте. Так в чем же дело? Мы заволновались. Я выразил предположение, что если он не явится в ближайшее время, нужно будет отправиться на его поиски, с чем все согласились.
Однако тут случилось событие, которое всецело привлекло наше внимание и на некоторое время отвлекло от мыслей об исчезнувшем товарище. На берегу мы увидели какого-то импозантного господина, отчаянно нам машущего, показывающего всем своим видом, что он желает говорить с нами, что у него есть какое-то дело к нам. Капитан, хотя и удивился незваному гостю, все же приказал послать за ним лодку. Когда незнакомец ступил на палубу судна, буквально все сбежались посмотреть на этого ряженного петуха. Он был в длиннополом красном камзоле, расшитом серебряным узором, в белых атласных штанах до колен, а также в белых чулках тончайшей вязки и в башмаках с огромными пряжками. Зрелище, нужно сказать, впечатляющее. Если к этому добавить огромную покладистую бороду и острые, торчащие в стороны усы, нисколько не гармонирующие со столь пышной бородой, то можно представить, как этот незнакомец удивил нас.
Однако по настоящему удивиться нам пришлось немного позже, когда он стал посреди палубы и обращаясь к капитану, произнес громким и торжественным голосом, пронизанным каким-то непонятным жутким акцентом:
- Я ест представител властей! Я ест уполномочен передат вам требование моего руководства! Власти города поставлены в известност, что у вас на борту ест огромный колличеств золота! - Мы все перглянулись. - Я ест передат требований, чтобы этот золото немедленно било передат властям!
Все вокруг недовольно зашумели. Одни терялись в догадках, откуда это им стало известно, другие тут же находили ответ: “Это те двое!”, третьи задавались естественным вопросом: по какому праву?! Об этом и сказал незнакомцу капитан. Тот лишь ехидно усмехнулся в усы:
- О! Это ест по праву закона! Это ест по праву силы! Это...
Внезапно незнакомец осекся на полуслове и весь изменился в лице. Большими от удивления глазами он впился в одну точку, не мигая и не отводя взгляда. Чисто инстинктивно все взглянули туда, куда он смотрел. С тревожным предчувствием в душе я увидел, что тем, кто всецело привлек его внимание была... Лиз!
- О! О, Пресвятая Дева! Какой чудный красота! Какой дивный, какой неимоверно потрясающий красота!
Он сделал пару шагов к Лиз, снова остановился, словно ноги отказывались нести его.
- Я ест терять дар речи! Я ест неповиноваться ноги!
Капитан учтиво, стараясь не обидеть гостя, но и достаточно громко, что высказывало его недовольство, прокашлялся.
- Прошу соблюдать рамки приличия, любезнейший!
Тот повернулся к капитану. Лицо его выражало изумление.
- Я ест просит прощения, но я также ест болшой поклонник женский красота! Я настолько поражен красота мадеамузель, что... Послушайте! Я предлагаю вам выгодный сделка! Я говорю городские власти, что золото на вашем борту ест ошибка, а вы отдаете мне этот красавица. А?
Капитан побагровел. Что творилось у меня в душе, догадаться нетрудно.
- Пошел вон, негодяй! Прошу покинуть судно!
Тот расплылся в самодовольной улыбке:
- О нет, капитан. Вы ест неправильно меня понимайт. Я ведь не ест шутки шутить. Не вы первые хотите убежат от нас. На этот случай прежде чем я отправиться к вам на борт, я ест отдать приказ всем пушкам форта быть нацеленным на вас. Не стоит меня прогонять. Вы только скажить: вы ест дать согласие отдать вместо золота этот красавица?
- Нет!
- Но это капитан так думает. А команда наверняка не захочет терять свой кровный золото? Ведь так?
Все молчали, испепеляя наглеца уничтожающими взглядами. Лишь Мак подал голос:
- Капитан! Позволь мне скрутить шею этому негодяю.
Но щеголь тем временем повернулся к Лиз.
- Мужчины ест глупый созданий, у них имеется горячий кровь. Но вы-то, мадеамузель, не станете причинять им горя, отнимать у них золото. Тем более у меня вам будет хорошо! Я ест одарит вас золотом, подарками! Я ест горячо любить вас! О, я прекрасный любовник!
Лиз поначалу было спряталась у меня за спиной, но услышав последнюю фразу, выглянула из своего укрытия и не удержалась от колкости:
- Один мой знакомый, чтобы доказать свое крайнее несогласие в одном вопросе, готов был пустить себе пулю в лоб. Чтобы выразить степень моего несогласия с вашим предложением мне будет недостаточно не только пистолетной пули, но и пушечного ядра самого большого калибра!
Взрыв смеха сотряс палубу. Шутка настолько понравилась незнакомцу, что он смеялся больше всех, а затем, когда шум немного подулег, совершенно неожиданно для всех стал перед ней на колени и скрестил на груди руки.
- Да, наверное, действительно было бы лучше для всех, если бы я тогда застрелился. Прости, Чертенок, меня дурака!
У всех от удивления отвисли челюсти.
- Матерь Божья! Да это же Лоуренс!
Тот, понимая, что не исключено, что его сейчас начнут бить, примиряюще вскинул вверх руки:
- Братцы, не гневитесь! Я вам все объясню! Я должен был проверить, не напрасен ли мой маскарад, узнаете ли вы меня? Это очень важно! Друзья! Ну, ей Богу, не гневитесь!
Все окружили Лоуренса. Подзатыльники он, конечно же, получил, но так, легкие, дружеские. Все потешались над ним.
- Капитан, вы уж не сердитесь. Я знаю, что дело идет к отправлению, но час-другой дело не решит. А нам с Бэном ну просто кровь из носу нужно вернуть должок здесь одному человеку. Прошу вас, капитан, отпустите со мной Бэна на часок. Мы не задержимся. Я уже обо всем договорился!
Вскоре мы с Лоуренсом уже открывали дверь знакомой нам таверны. Я также был выряжен в один из костюмов, что мы подыскали для такого случая в гардеробе капитана, хранящегося на “Кадете”, тоже был украшен клееными усами, над которыми ловко поработала Лиз.
Краснощекого мы увидели сразу же, как только вошли. Он возился за стойкой, что-то колдуя над напитками. Лоуренс важным шагом направился к нему. Я последовал к нему. Не дойдя до стойки несколько шагов, Лоуренс остановился и громко, на весь зал, обратился куда-то под потолок:
- Я ест приказ видет хозяина таверны мистера Хорси!
Краснощекий выпрямился во весь рост, испуганно глядя на незнакомца. Чувствуя уверенность в его поведении, Хорси изначально отвел себе пассивную роль.
- Да, я слушаю вас. Я и есть Хорси.
Видя, что незнакомец смотрит поверх его головы, краснощекий поднялся на корточки и мне показалось, что попытался даже слегка подпрыгнуть, лишь бы этот важный господин заметил его. Лоуренс торжественным голосом продолжил:
- Я ест имет приказ своего капитана, который просил выразит вам балшой благодарность за помощ, который вы ему оказат. Он просит передат вам вот это.
Лоуренс положил на стол несколько золотых самородков. Жирные глазки краснощекого забегали быстро-быстро, заморгал он на удивление часто.
- А... А... - Краснощекий начал заикаться. - А кто, позвольте спросить, ваш капитан? За что столь щедрое подношение?
- Он ест капитан работорговый судна. Он ест просит вас на борт для соглашений для дальнейший общий сотрудничество. Он ест попросит меня провести вас туда прямо сейчас.
- Сейчас? О, да, да, конечно! Эй, плешивый! Присмотри пока что за...
- О нет, нет! Я совсем забыл! Плешивый также он просил прийтит. Капитан ест щедрый человек, вы ест иметь балшой выгода от сотрудничества с ним.
Вскоре наша процессия, состоящая из четырех человек шагала в сторону набережной. Впереди Лоуренс, с походкой, достойной королей, затем Хорси, за ним плешивый, и замыкал эту процессию я. Мы заранее договорились с Лоуренсем, что всю инициативу он берет на себя (испытание-то он уже прошел, у него больше шансов остаться не узнанным), мне заведомо отводилась роль статиста, чему я нисколько не огорчался. Я был доволен хотя бы тем, что являюсь свидетелем этого гениального шутовского действа.
Вот и набережная, вот и лодка, уже поджидавшая нас. Поднявшись на борт, мы увидели улыбающегося капитана, идущего нам навстречу.
- О рад, рад гостям! Вот это и есть ваш товар, мистер Гея?
- Да, капитан, вот эти двое.
- Ох, товар никудышний: этот еще куда ни шло, но этот, заплывший жиром... Какая с него будет работа? Труд рабов - труд изнурительный.
- Ничего-ничего, он постарается! А жир - это время временное. Вскоре от него и следа не останется.
Начав понимать, что происходит, краснощекий весь съежился, задрожал, втянул голову в шею:
- Нет-нет! Это ошибка! Этого не может быть! Это я доставляю других, это не меня...
- А теперь вот и тебя! - Лоуренс отдер приклеенные усы. - Я ведь обещал, что мы поменяемся ролями, вот и сдержал слово. Мне хочется, чтобы и ты побыл в моей шкуре. Да, впрочем, не только в моей.
Я последовал примеру друга. Хорси узнал нас, побледнел.
- Нет! Нет!
- Да, Хорси, да! - И повернулся к капитану. - Спасибо, капитан, за то, что уступили на время мне свой наряд. Задаток мой был щедрым, столь же щедрой будет и плата за услугу, неоценимую услугу, поверьте мне! Об одном прошу: сдержите свое слово!
- О чем разговор?! Ведь помимо уже полученных от вас денег я за них плюс к этому получу еще плату и с покупателя. Пусть даже за это толстяка заплатят и не слишком много, но все равно это деньги! Я, поверьте, умею их считать! Да, но верните же мне мой костюм!
- Конечно, капитан!
И Лоуренс принялся стаскивать с себя свои наряды. Краснощекий, глядя на это и понимая, как его одурачили, жалобно заскулил, а плешивый оказался более расторопным и, быстро сообразив что к чему, молниеносно бросился к фальшборту с явным намерением перемахнуть через него и дать деру. Однако люди капитана, по-видимому, были привычны к таким поворотам событий и лихо скрутили руки за спиной и плешивому, и Хорси. Капитан брезгливо скривился:
- Бросьте этих мерзавцев в трюм к остальным невольникам.
Те резво исполнили приказ капитана и, несмотря на отчаянные крики краснощекого: “Нет!” - быстро завершили начатое.
Когда мы рассказали обо всем происшедшем на борту “Кадета”, многие, потешаясь, похваливали Лоуренса:
- Правильно сделал! Против негодяев нужно бороться их же методами.
- Совершенно с этим согласен! - Подхватил тему Лоуренс. - Убийца, отнимающий жизни у других, сам заслуживает той же участи, предавший хотя бы единожды, сам должен быть предан, чтобы он осознал скверность этого чувства, вор, отнимающий у людей последнее, сам когда-нибудь должен быть обворованным, чтобы он понял: как это ужасно остаться без средств к существованию. Хорси тоже заслужил то, что с ним сегодня случилось. Он продавал не какой-то там безобидный товар: он продавал людей. Причем, предавая их. Те приходили к нему в гости, а он... Его не волновало, что бедолагу ждут семья, дети, жена, близкие, друзья. Возможно, каждый спешил по делам, которые должны были принести в его семью радость, достаток, да мало ли что, черт возьми! Хорси же своим предательством перечеркивал все эти добрые надежды, ломал судьбы... Нет! Тому, кто скажет мне, что я в данном случае поступил неправильно, я посоветовал бы зайти в гости в таверну краснощекого на кружечку винца в то время, когда он там безнаказанно безобразничал. Я бы посмотрел, что сказал бы этот умник, проснувшись среди ночи в винном погребе этой жирной свиньи со связанными руками и безрадостной перспективой пожизненного рабства.
Спустя час вслед за Хорси и плешивым на судно к работорговцу мы отправили и Круса. Все посчитали, что он вполне заслуживает этой участи.
Вскоре “Кадет” поднял паруса и устремился на запад. Все были в добром расположении духа. Все шутили, смеялись и громко переговаривались между собой. Ветер ласкал лица, трепал волосы. Рядом была Лиз, рядом были верные друзья, в душе была полная уверенность, что все, что мы задумали, непременно свершится и все в общем закончится хорошо и счастливо! Скажите: ну чем не подходящий момент для того, чтобы поставить точку? На такой ноте можно закончить не только главу или часть книги, на ней не грешно завершить и всю книгу. Увлекательная история, счастливый конец, что еще надо?
Честно признаться, точно также думал и я тогда, стоя на баке корабля, уносящего меня навстречу волнам, облокотившись на фальшборт рядом с Лиз, обняв ее одной рукой, подставляя щеки ласкающему свежему ветру. Все самое страшное позади, впереди лишь радость, смех и долгая и счастливая жизнь вместе с любимым человеком.
Тогда я еще не знал, что жизнь распорядится иначе, что наши приключения еще далеко не закончены, что впереди нас ждет нечто такое, о чем мы и догадываться не смели, что... Впрочем, зачем забегать наперед? Всему свое время.




Глава седьмая

Барбадос

«Кадет» шел в полном бакштаге, его форштевень резал воды Атлантики, мы подставляли лица свежему ветру, теребившему наши волосы, и радовались благополучной развязке наших злоключений в Эльмине. Но думал ли я тогда, находясь взаперти винного погреба старика Хорси, или обессиливая от непомерно тяжелой ноши и ударов кнута неугомонного на истязания Круса, что придет такой миг, которым я буду упиваться с полным переизбытком чувств в душе? Конечно же, ваш покорный слуга был более чем уверен, что худшие минуты его жизни уже позади, а впереди только радости, благополучие, удача . Однако судьбе было угодно распорядиться иначе. Видимо, ей было угодно посчитать, что чашу свою мы испили еще не до дна, потому и уготовила она нам новые испытания.
Не успели за горизонтом растаять очертания берегов черного континента, как мы увидели позади себя парус, который хотя и довольно медленно, но тем не менее неотвратимо приближался. Поначалу мы не придали этому обстоятельству большого значения: мало ли какое судно может двигаться в одном с нами направлении. Ведь Эльмина находилась не просто рядом с одним из оживленных торговых путей, а была именно портом, куда этот путь и сворачивал. Пусть этот порт был далеко не столь оживленный, как, к примеру, Бристоль или Лондон, все же прибытие и отплытие судов в таких местах должно быть делом привычным. Однако мне сразу показалось, что этот корабль не просто следует каким-то своим, совпадающим с нашим, маршрутом, а именно преследует нас. Хотя я мог и ошибаться, поскольку в морском деле был человек далеко не сведущий. Но когда я заметил, как часто капитан “Кадета” поглядывал в подзорную трубу вслед нашему преследователю и увидел явные признаки беспокойства на его лице, я понял, что опасения мои не напрасны. Вскоре судно приблизилось к нам совсем близко. Дальше все происходило довольно быстро. Повторюсь: я не крупный специалист в морском деле, однако понимал так, что сейчас последуют адресованные нам сигналы: то ли будет поднят вымпел, то ли каким иным образом нам дадут понять, что с нами желают вступить в переговоры. Да только никакими такими излишествами незваные гости утруждать себя не стали, а сразу же приступили к главному, по их мнению, занятию – нападению! Не стану описывать всех подробностей той жуткой схватки. Мы защищались, как могли. Я так же, как и все, трудился в поте лица: таскал ядра для канониров, помогал им заряжать орудия. Однако наши старания не принесли желаемого результата. Все закончилось абордажной схваткой, где численное превосходство было явно на стороне неприятеля, что и сыграло решающую роль. Когда все закончилось, мы ужаснулись огромным потерям с нашей стороны: почти вся команда “Кадета” была перебита. В живых остались лишь несколько матросов и, к счастью, все те, кто принимал участие в “золотом” путешествии в долине Нигера. Правда, у многих кровоточили раны, в том числе и у меня, хотя, признаться, я, можно сказать, отделался лишь легкой царапиной. И все-таки то обстоятельство, что из столь ужасной кровавой бойни мы выбрались живыми, уже было, скажем так, маленьким утешением.
Победители торжествующе прохаживались по палубе захваченного ими судна и злобно поглядывали на нас. Я видел, как основная часть этого сброда бросилась к каютам и в трюм: видимо, им не терпелось побыстрее взглянуть на добычу, которую они намеревались здесь найти. Хотя, если быть до конца откровенным, то мне показалось, что они вели себя так, словно знали, что за призы их здесь ждут, и с кем они имеют дело. Никто нас не расспрашивал, кто мы, чье это судно, что в трюмах и тому подобное. Прошло совсем немного времени, а эти морские разбойники уже тащили на палубу извлеченные из кают и трюма добытые нами золотые слитки и складывали их прямо на деревянном настиле палубы. Когда об него ударялась очередная, доставленная порция золотого груза, все дружно взрывались шумным возгласом. Некоторые, я это слышал, приговаривали:
- О! Действительно, неплохой улов!
Да! Эти люди наверняка знали, кто мы и что за груз у нас имелся. Но откуда это им было известно?!
Все открылось буквально в следующую минуту, когда мы увидели направлявшихся к нам двух важных, как мне сразу же показалось, господ. Они выделялись среди остальных более изысканной, коль можно так выразиться, одеждой. Если основная масса этой братии была облачена в простые и легкие брюки и столь же простые рубашки, а на ногах их были облегченного вида туфли, то эти двое выхаживали в роскошных ботфортах, с высокими отворотами, на плечах их сидели хорошо подогнанные камзолы, с кружевными воротниками, и венчали весь этот ансамбль широкополые шляпы, с пышными галунами, восседавшие на их головах.
Когда эти двое подошли ближе, то в одном из них я узнал… Кастера!
Это был миг его торжества! Он вальяжно прохаживался взад-вперед возле нас, победоносно поглядывал на нас сверху вниз и явно упивался ситуацией. Все это, скажу по правде, здорово задевало, однако нам ничего не оставалось, как терпеливо ждать дальнейшего развития событий. Что-либо предпринять мы не могли просто физически: к тому времени все мы были связаны и плюс к тому же к нам были приставлены несколько головорезов, которые, направив на нас дула своих пистолетов, без малейшего угрызения совести могли в любую минуту разрядить их при первом же подозрительном движении.
- Ну что, любезные вы мои? Подержали золотишко в лапенках своих паршивых? Порадовались? Теперь пришла пора возвращать его истинным хозяевам! А чернь должна знать свое место!
К тому времени на палубе было сложено уже почти все золото, что мы везли с собой, да и все каюты, судя по отчетам выползавших со всех нор головорезов, были уже осмотрены. Реакцию Кастера на эти сообщения можно было прочесть по его недовольному лицу:
- Насколько я понял, - грозно двинулся он на нас, - моего верного друга, Джона Круса, на судне нет? Если вы, мерзавцы, сейчас скажете, что его нет не только на этой вшивой скорлупе, но и в живых, то и сами незамедлительно отправитесь туда же! Отвечайте, негодяи, сию же минуту!
Когда Кастер узнал, что его друг находится в эти минуты на борту рабовладельческого судна, стоящего на якоре у Эльмины, его челюсть от удивления отвисла:
- Славного сорвиголову Джона Круса вы хотели сделать рабом?! Да как вам в голову такое пришло?!
- Но ведь вам обоим тоже раньше в голову пришло сделать нас своими рабами, хотя многие из нас являются продолжателями знатных фамилий! Почему же теперь мы должны поступать с хваленным Крусом иначе?
- Молчать! Молчать, мерзавцы! Вы заплатите мне за это! Вы будете держать ответ в любом случае, даже если это невольничье судно вы придумали, лишь бы спасти свои паршивые шкуры! – И повернулся к своему компаньону. - Думаю, вы убедились, господин капитан, что я держу свое слово: старания ваших людей будут по достоинству вознаграждены. – Он многозначительно покосился на кучу золота. – Теперь же все нужно сделать в обратном порядке: нужно вернуться в Эльмину столь же поспешно, как и покинули ее, чтобы успеть застать там невольничье судно, о котором шла речь, прежде чем оно отправится к колониям.
Когда по прошествии времени мы снова очутились в том месте, которое совсем недавно покидали триумфаторами, Кастер сразу же отправился по указанному нами адресу. Через некоторое время он вернулся, но уже вместе с Крусом, который лишь только увидел нас, затрясся весь от гнева, заметался в поисках того, что в эту минуту было для него необходимей более всего. Однако не найдя нужной вещи, схватил первый попавшийся под руку обрывок веревки и принялся остервенело стегать им нас и злобно поносить самыми последними словами. Да, видимо, кнут, плеть были для него нечто большим, нежели просто вещью. Я и раньше замечал, что истязания людей с помощью этого нехитрого, на первый взгляд, предмета, приносило ему неописуемое удовольствие, теперь же окончательно понял, что он просто помешан на этом деле. Ведь мог же он в порыве гнева разрядить в нас пистолет, или “пройтись” по нашим беззащитным головам абордажной саблей! Ан нет! Схватился за веревку! Страсть есть страсть…
Стегал он нас так долго и остервенело, что в конце концов сам выбился из сил. Отбросив с усталостью в сторону веревку, он еще некоторое время продолжал стоять на одном месте, тяжело дыша и злобно глядя на нас. Наконец он процедил сквозь зубы:
- Я знаю, черви, чем отдать вам должок! Я определяю вам ту же участь, которую хотели было уготовить мне вы! А ну-ка, ребята! Помогите мне препроводить этот сброд в другое место!
Вскоре мы стояли на палубе знакомого нам уже судна. Видели бы вы лицо капитана этой посудины, когда он взглянул на нас и, конечно же, узнал! Крус тем временем, не обращая на все это никакого внимания, достал несколько золотых самородков и протянул их работорговцу.
- Плата моя щедра, господин капитан, но я надеюсь, что вы ее отработаете. Я прошу вас не просто доставить их в колонии, а продать самому жестокому плантатору, ведь вы не первый рейс, насколько я понимаю, делаете в сторону Кариб, поэтому, наверняка, знакомы с этими людьми и опознаны с их правилами и повадками. Эти мерзавцы, - он в который раз измерил нас испепеляющим взглядом, - должны быть брошены на самые тяжелые работы, их должны окружать самые невыносимые условия!
Невозмутимый, как мне это показалось при первой встрече, работорговец, сейчас же выглядел просто обескураживающим. Он переводил взгляд с Круса на нас, а с нас снова на Круса. В конце концов он покачал головой:
- Вы знаете, я действительно не первый год занимаюсь… тем, чем занимаюсь, и повидать мне за это время, как вы понимаете, доводилось всякого. Но, сказать по правде, с таким редким случаем, я сталкиваюсь впервые. Сначала эти господа, - он взглянул в нашу сторону, - приводят мне вас, - он покосился на Круса, - и платят мне золотом за то, чтобы я доставил вас в колонии и передал в “достойные”, скажем так, руки. Потом приходит ваш друг, платит мне снова золотом, явно одного происхождения, за то, чтобы выкупить вас. Теперь являетесь уже вы, снова рассчитываетесь со мной знакомыми самородками за то, чтобы я поменял, так сказать, вас местами! Я, право, не знаю, господа, что вы там не поделили, да, собственно говоря, и не желаю знать, но я хорошо подзаработал на вашем конфликте. Хвала Создателю за то, что он наделил детей своих столь противоречивыми характерами и неуступчивыми амбициями! Буду надеяться, что покуда существует этот трижды несовершенный мир, я не останусь без ремесла, а, следовательно, и без средств к существованию. А еще говорят, что то, чем я занимаюсь, заслуживает всяческого порицания. Так почему же тогда мои услуги всегда оказываются кем-то востребованы?! Препроводите-ка, ребята, очередную партию товара в трюм! Да живее!
Когда его люди проводили нас мимо своего хозяина, он знаком велел им остановиться и, глядя на нас, грустно улыбнулся:
- Вы уж сильно не гневайтесь на меня, господа! Услуга эта оплачена. Для меня главное – золотишко, а кто уж из вас прав, кто виноват, - это меня волнует меньше всего. Скажу больше! – Он приблизился к нам и так доверительно, едва ли не шепотом, произнес. – Я был бы не против, чтобы вы вновь поменялись местами и не один, а даже несколько раз, лишь бы мой кошелек от этого стал еще туже! Торговля, господа, есть торговля! Уведите их!
Слова работорговца запали мне в душу на всю оставшуюся жизнь. Казалось бы, парадокс: для меня, потомка знатного рода, служат назиданием слова человека, который занимается ремеслом, самым отвратительнейшим и низменным из всех существующих на этом свете! Все это так, все это верно, я полностью уверен, что работорговля - гнуснейшее из выдуман-ных человеком занятий. Однако этот человек прав: дело не только в самой работорговле, а во всех нас, в этом безумном мире! Как все вокруг поросло пороком, корыстью и абсурдом! Каждый считает, что именно он поступает единственно правильно, но своими действиями лишь только продолжает цепочку вакханалии, неразберихи, ущемления чьих-то интересов и так далее, и так до бесконечности! Казалось бы: наше дело правое! Сколько мы натерпелись от плети этого Круса! Да и не в плети самой дело! Фактически они с Кастером сделали нас своими рабами! Ну разве не хотели мы поступить с ними также?! Когда мы с Лоуренсом передавали и Круса, и краснощекого, и плешивого в руки работорговца, я восхищался гениальностью происходящего: злодеев карали их же оружием! С ними поступили так же, как и они поступали с другими! Это в высшей степени справедливо!
Все это трижды верно, если проследить движение одного звена в цепи. Да, несправедливость наказана, жестокие люди получили по заслугам, и на этом можно было бы ставить точку. Но ведь я не зря обмолвился об одном звене в цепи, а эта цепь может быть бесконечно длинной. Своим возмездием мы как бы дали новый толчок движению насилия и зла. Сам факт того, что мы обратились к работорговцу, и предложили ему “живой” товар, говорит о том, что мы как бы посодействовали работорговле, какими бы благими намерениями мы при этом не руководствовались, как бы не объясняли, что мы наказывали злодеев за их прегрешения, но факт остается фактом: способствуя работорговле, мы как ба сами стали причастны к этому грязному действу. А ежели, когда-нибудь сам Крус в старости примется писать воспоминания о своей жизни и начнет рассказ с того, что некие жестокие и бесчувственные люди насильно доставили его на невольничье судно и хотели помимо его воли отправить бедолагу в рабство? Представляю себе, как обрадуются читатели, когда прочтут финал этой истории: геройский Крус наказал злодеев их же оружием: вместо себя отправил в рабство их же самих! Сердобольный читатель аж всплеснет от радости в ладони: так им, негодяям, и надо!
А ведь это лишь один пример в беспрерывной веренице борьбы противоречий, амбиций, добра и зла. Правда, иной раз трудно отличить одно от другого. В какой-нибудь стране здоровые и крепкие мужчины в разгар жатвы, вместо того, чтобы убирать урожай на поле, бросают все, облачаются в латы, и отправляются в поход на неприятеля, который, якобы, что-то не так сказал или сделал, или каким иным образом ущемил их интересы. Те, в свою очередь, хватаются за оружие, пылая праведным гневом и будучи уверенными, что в этой ситуации правы они, а не кто-либо другой. Такие войны могут длиться годами, десятилетиями, уносить много жизней, а новые поколения “борцов за справедливость” будут бросаться в горнило борьбы, даже не зная, за что они, собственно, сражаются, да и с чего начался этот никому не нужный спор. На другом конце света воины одного из племен, возвратившись с охоты в родное поселение, застают там лишь жалкую картину разорения и, догадываясь, кто это сотворил, тут же дают торжественную клятву поквитаться с обидчиками. Проходит время и однажды, улучив благоприятный момент, свершают акт мести. Казалось бы: справедливость восторжествовала! Виновные наказаны! Можно ставить точку. Однако уцелевшие в недавней кровавой бойне над могилами своих соплеменников дают в свое очередь слово поквитаться с убийцами их родных и близких. Теперь они уже считают, что их дело правое и что возмездие справедливо! И так бесконечно! И так из поколения в поколение, из века в век! Безумный круговорот насилия, уничтожения и убийств!..
Оказавшись в трюме, мы почти сразу же столкнулись лицом к лицу с краснощеким. Увидев нас, он поначалу крайне изумился, но потом, поняв, что к чему, ехидно захихикал:
- Что, касатики? Поменялись, говорите, ролями? Хи-хи…
Увесистый кулак Мака Пери вмиг оборвал это злорадное хихиканье. И хотя, после столь сокрушительного удара, Хорси забился где-то в угол и старался больше не показываться нам на глаза, я, вспоминая этот крайне неприятный смех, невольно подумал: безумный круговорот сделал свой очередной виток…

Барбадос встретил нас шумом и гамом невольничьего рынка. Все мы понимали, сколь безрадостные перспективы перед нами открывались, а если быть уж совсем точным, то ни о какой перспективе здесь для нас вообще не могло быть и речи, однако, когда после долгого и изнурительного плавания мы наконец-то ступили на приятную твердынь земли, то почувствовали необыкновенное облегчение. Во всяком случае я лично – это уж точно! Одна только возможность сделать глоток чистого воздуха после душного и зловонного трюма казалась манной небесной! Помнится, как во время своего первого плавания на “Кадете” я, как мне тогда казалось, невыносимо страдал. Ничего мне тогда было не в радость, а мысль теребила лишь одно желание: побыстрее вернуться домой! И это при том, что тогда путешествие мое было обставлено полным комфортом и удобствами: в мое распоряжение любезно была предоставлена отдельная каюта, я был полностью свободен в своих действиях, мог в любую минуту, когда бы мне это не заблагорассудилось, подняться на палубу, прогуляться по ней, подышать свежим морским воздухом. Теперь же… Право слово, не легко, если вообще возможно, описать те трудности и лишения, которые довелось нам пережить по пути следования на Барбадос. А то, что судно направляется именно к этой крупнейшей сахарной колонии Англии на Карибах, мы поняли по разговорам на судне еще в Эльмине. Помнится, как изнемогая от голода, жажды и зловония я, томясь от страшной тесноты в трюме корабля, позволил себе горько улыбнуться, вспомнив о названии этого плавучего ада. Еще при первом моем визите сюда вместе с Лоуренсом я обратил внимание на надпись, красовавшейся на борту “Капеллан”, то бишь корабельный священник. Еще тогда название мне показалось немного странным, хотя ничего такого особого я в этом, помнится, не усмотрел. Теперь же название казалось мне кощунственным, поскольку ничего святого на этой скорлупе не было и в помине, так что приплетать данное слово, пусть даже косвенно, к названию плавучей тюрьмы, это все равно, что насмехаться над теми, кто томился здесь.
Препроводив на берег, нас тут же начали осматривать потенциальные покупатели. А собралось их здесь, надо сказать, довольно много. Позже я не раз замечал: при каждом новом визите сюда очередного невольничьего судна, плантаторы дружно устремлялись на пристань – за новой партией “живого” товара. Спрос на рабочую силу здесь был устойчив. Сколько раз у меня был повод горько улыбнуться, вспомнив слова капитана “Капеллана” относительно того, что постоянный спрос на услуги такого рода никогда не оставит его без средств к существованию.
Торги тем временем продолжались. Меня несколько удивило то, что в общей суете выбора, оценки и расчета за “товар” на нас, я имею ввиду людей с “Кадета”, никто не обращал внимания. Основное скопление плантаторов, а, следовательно, и торги, происходили возле тех мест, где находились предназначенные для продажи в рабство жители Африканского континента. Позже я понял причину такого отношения. Многолетний опыт использования рабочей силы на плантациях подсказывал плантаторам, что негры – сильны, выносливы, их организм более устойчив перед болезнями. Чего не скажешь о европейцах, которых плантаторы, по этой же причине, не сильно жаловали вниманием.
Однако на всякий товар всегда рано или поздно находится покупатель. Так и возле нас, (а мы старались держаться вместе), вскоре остановился один из покупателей и с восхищением вздернул брови, глядя на широкие плечи и крепкие руки Мака:
- Не дурен, каналья! Ей – Богу, не дурен! Капитан!
Капитан “Капеллана”, находившийся в это время неподалеку, тут же поспешил на оклик. Однако вместо ожидаемой радости, что и в отношении нас торги наконец-то сдвинулись с мертвой точки, он сочувственно развел руками, как бы оправдываясь перед плантатором:
- О! Нижайше прошу прощения, но это у меня особый товар, который уже имеет конкретного адресата. Глубочайше прошу извинения, но меня просили передать этих людей лично в руки мистера Хогарта. Мистер Хогарт!
Капитан устремился к одному из плантаторов, взял его под локоть и деликатно попросил следовать за ним. Вскоре этот толстый, низенький и лысый старикашка, страшно напоминавший краснощекого из таверны в Эльмине, стоял перед нами и пристально оглядывал нас. Рот капитана в это время не закрывался ни на минуту:
- Это особый товар, мистер Хогарт, специально для вас. Я, конечно же, далек от мысли обидеть вас, ежели вы изволите посчитать, что товар не совсем лучшего качества, а, следовательно, и недостоин вас, но здесь особый случай. Человек, который доставил мне на борт этих негодяев, убедительно просил, чтобы я передал их в надежные, хи-хи, руки. Зная вас, любезнейший мистер Хогарт, я не сомневаюсь, что именно у вас этим субъектам жизнь раем уж никак не покажется, поэтому и готов уступить их вам за самую низкую, в разумных пределах, конечно, цену.
Плантатор был явно польщен этими словами. Вся его самодовольная, лоснящаяся от жира, рожа как бы говорила: да, я такой! Это было и грустно, и смешно одновременно. Грустно, потому что я понимал, что мы действительно можем попасть к негодяю, который из нашего пребывания на острове может устроить сущий ад, а смешно… Я понимаю, когда человека хвалят, утверждая, что он самый добрый, самый красивый, самый… Ну, что там еще придумать? Такие лестные слова должны, конечно же, радовать человека, и вызывать у него, что вполне естественно, чувство удовлетворения. Но когда человек расплывается в самодовольной улыбке после слов: “Вы самый жестокий!”, “Вы именно тот, кто доставит больше всех мучений этим людям!”, что весьма явственно читалось между строк в речи капитана, то это не может не вызывать недоумения, улыбки или чего-то в подобном роде.
Однако все сказанное выше не мешало плантатору при всем прочем еще и здраво рассуждать. Лесть лестью, но когда речь идет о звонкой монете и о собственном кармане, все остальное отступает на второй план. Понятное дело, что этому человеку не первый раз доводилось вести торги и он поднаторел в искусстве максимально сбивать цену на товар. Вот и сейчас самодовольная гримаса гостила на его лице всего лишь несколько секунд. На смену ей пришло выражения брезгливости и недовольства:
- Ну что вы, капитан! Что это за товар?! Этот сухощав не в меру, а этот… Какие из них будут работники? Такой товар я не взял бы и даром, как бы вы мне его не предлагали!
Лицо капитана, еще минуту назад являющее собой образец лести и лицемерия, после этих слов заметно посуровело.
- Я понимаю ваше стремление, мистер Хогарт, максимально снизить цену, но при всем моем уважении к вам, прошу столь же уважительно относиться и ко мне. Я не первый год имею с вами дело, и, думаю, еще ни разу не дал повода для того, чтобы вы могли упрекнуть меня, что я подсунул недоброкачественный товар. “Даром”… Я ведь могу предложить их и другим плантаторам, да и потребовать при этом еще более высокую цену. Вам же я продам дешевле и… Ладно, этот действительно сухощав, - капитан покосился в сторону Джона Найта, которым минуту назад был недоволен и плантатор, - но остальные-то! Здоровые и крепкие мужчины! Один этот чего только стоит! – И работорговец окинул взглядом мощную фигуру Мака. – Кроме того… Вот дьявол! Чуть не забыл! К этой компании присоединяется и девица! Минуточку!
Капитан поспешил к группе, где располагались женщины, отдал распоряжение и вскоре уже плантатор осматривал доставленную сюда Луизу.
- Вы посмотрите, какой отменный товар! – не унимался работорговец. – Молода, здорова, не дурна собой! “Даром”… Да как же можно, право слово!
Плантатор не сводил с Луизы восхищенного взгляда:
- Да, хороша, бестия! Провалиться мне на этом месте, хороша! Ладно! Беру! А какую сумму вы, любезнейший, имели в виду, говоря о самой низкой цене?
После непродолжительных торгов эти двое ударили по рукам и наша участь была решена.
Потянулись бесконечные, длинные и серые дни унизительного рабства. Живя беззаботно в старой доброй Англии, я, конечно же, неоднократно слышал о рабстве и представлял, что это вещь довольно пренеприятная, но мне и в голову не приходило, что это может быть ужасно до такой неимоверной степени. Конечно же, и в родном Бристоле я видел, сколь огромна разница между слугами и господами, однако я бы никогда не назвал это пропастью. Ведь и в родовом имении моих родителей также имелось множество слуг, однако относились мы к ним вполне уважительно, не ленились благодарить за усердную работу с их стороны, в случае нерасторопности журили, но чтобы поднять крик – этого я не помню. Здесь же крик и отменная брань воспринимались невинной детской забавой по сравнению с ударами хлыстов многочисленных надсмотрщиков и со всевозможными наказаниями и пытками за малейшею провинность. Это был настоящий ад, едва ли не в прямом понимании этого слова.
Помимо всего прочего, меня угнетало еще и то обстоятельство, что в первый же день мы потеряли связь с Луизой, Судя по разговору во время торгов, я понимал, что она вместе с нами оказалась в руках одного плантатора, однако где именно она находилась, где жила и чем занималась, для нас оставалось загадкой. Мы же, я имею ввиду пленников “Кадета”, были задействованы для работы на плантации, проще говоря на рубке сахарного тростника. Изнуряющая монотонная работа под палящими лучами безжалостного солнца доводила до изнеможения. С наступлением ночи мы еле-еле доплетались до жестких настилов в отведенных нам под жилье хижинах-бараках, роняли на них свои уставшие тела и сразу же засыпали. Я в который раз с горькой иронией вспоминал родной Бристоль и свои терзания относительно того, где бы провести вечер. Оставаться дома, в окружении четырех стен, казалось вопиющим тогда мне растранжириванием лучших лет своей жизни, поскольку был уверен – молодость для того и дана человеку, чтобы провести ее по возможности насыщенно и запоминающе. Теперь же я только мечтал о том, чтобы каким бы то ни было чудом оказаться дома, завалиться в свою мягкую и уютную постель и предаться сладкому сну на целый день, а то и два, и никакие веселые вечеринки и прочие мероприятия не смогли бы соблазнить меня.
Ранним утром, когда рассвет только-только загорался на горизонте, и когда сон казался особенно сладостным и приятным, грубые окрики надзирателей возвращали нас к жестокой действительности. Если кто и замешкался при сборах на работы, то неугомонные хлысты охранников тут же незамедлительно были пущены в ход. Все на этом острове держалось на жестокости, страхе и покорности. Другие критерии здесь были не в ходу. И снова невыносимая жара, изнурительно тяжелый труд, порядком осточертевший сахарный тростник и хлысты надзирателей. И так день за днем, и так до бесконечности…
Конечно же, случалось иногда, хотя и очень редко, когда мы в минуты редкого отдыха могли поговорить между собой о том, о сем. В основном нас окружали наши друзья по несчастью – африканцы, с которыми мы, нужно признаться, мало общались. Причиной этому было и непонимание их языка, (впрочем, как и ими нашего), и то, что держались они как-то угрюмо и обособленно. Поэтому, не избегая контактов с остальными (сколько раз приходилось помогать африканцам в тяжелую минуту), мы тоже держались вместе, своей компанией. Мы, подразумевается, люди с “Кадета”, те, кого доставил к работорговцу Кастер. Всего нас было десять человек. Помимо моих хороших друзей, которых я хорошо знал, каковыми являлись капитан “Кадета” Томас Хант, добродушный здоровяк Мак Перри, кок Джон Найт, и Лоуренс Гея, с которым нас впервые свела судьба в погребке-тюрьме старика Хорси в Эльмине, были еще пять матросов с “Кадета”, с которыми я был знаком очень мало, и знал которых только по именам: Джо, Том, Джим, Найт, Билли. И хотя в будущем нам пришлось пережить немало волнующих приключений, я их так и не запомнил, только по именам.
Помнится, однажды мы, собравшись вместе, начали горевать о своей незавидной участи. Мак грустно покачал головой:
- До чего судьбинушка то, братцы, с нами лихо обошлась: еще совсем недавно мы имели свой корабль, немало золота, на которое могли бы купить этого Хогарта вместе с потрохами, а теперь как животные терпим окрики, побои, надругательство. Как изменчива фортуна! Как непредсказуема!
- Да-а-а, - столь же нерадостно сокрушался Лоуренс. – Положение наше незавидное. Нужно что-либо придумать. Я готов потерпеть еще какое-то время, но чтобы провести остаток жизни так, как сейчас… Нет! Это уже перебор!
- Придумать что-то, естественно, просто необходимо, но это что-то может быть только одно: побег. Речи о чем-либо ином и быть не может. В первую очередь имею в виду, что не стоит надеяться на милосердие Хогарта и на то, что он в будущем подарит нам свободу.
- О таком, друзья, давайте лучше и не мечтать, чтобы зря не обнадеживать себя! – не удержался Найт. – То, что он будет эксплуатировать всех нас до последнего, впрочем, как и любого другого африканца, до тех пор, пока мы не испустим дух прямо на плантации, - в этом не может быть никакого сомнения. Выход вижу только в побеге! Только вот как осуществить его? Признаться, наблюдая за здешними порядками, я вообще сомневаюсь, что отсюда можно убежать.
- Да уж… Это точно! – снова поддакнул Лоуренс. – Я ведь тоже не только тростник валю. Во время любых передвижений по острову я стараюсь как можно больше осмотреть все вокруг, запомнить, а потом во время работы, или вечером, прежде чем уснуть, лежа размышляю по поводу увиденного, сопоставляю и анализирую, пытаясь нащупать какую-нибудь слабинку или брешь, как лучше сказать, которую мы могли бы использовать для побега. Однако, увы, пока что все мои старания напрасны. Пока что я тоже придерживаюсь того мнения, что сбежать с острова, во всяком случае сейчас, пока существуют нынешние порядки и правила, практически невозможно.
Лоуренс тяжело вздохнул, то же самое сделали еще два-три человека. Все молчали.
- Да-а-а… - решил было и я поддержать разговор. – Судьба действительно словно посмеялась над нами. Сейчас сюда хотя бы малую часть золота, добытого нами, можно было бы с его помощью подкупить охрану или… - И вдруг меня осенило. – Постойте! Есть идея! А что если… Правда, он может отмахнуться от нашего предложения, не воспринять его всерьез, но ведь может и заинтересоваться! И тогда…
- Да что все намеками, Бэн! Говори прямо: что надумал?!
- Да я все о золоте. Ведь оно способно творить чудеса, делать людей податливыми как воск. На алчности человека можно здорово сыграть! Поэтому и предлагаю: а что если, улучив момент, рассказать Хогарту о золотом прииске, который мог бы принести ему баснословное состояние. В обмен на свободу мы можем провести его, или его людей, к знакомому нам месту, намыть достаточное количество золота, и… И мы на свободе!
- А что! - Воскликнул Мак. – В этом что-то есть! Можно попробовать!
- Действительно, - согласился капитан Хант. – Во-первых, хотя Хогарт и отъявленный негодяй, но при блеске золота он может, все же раздобреет и подарит нам свободу, во-вторых, во время путешествия, если оно состоится, у нас будет немало шансов просто сбежать.
- Дело говорит капитан! – Согласился Билл. – Нам главное – вырваться с этого острова, который сам по себе является тюрьмой, а там… Чует мое сердце, что из этого может что-то получиться!
Все оживились. С надеждой, пусть даже и ничтожной, что ни говорите, а жить интересней. В этом я убедился на собственном опыте. Если раньше дни и ночи на Барбадосе для меня тянулись скучно и безрадостно, то теперь я жил ожиданием предстоящих событий. Мне казалось, что достаточно только увидеться с плантатором, поговорить с ним, и все утрясется само собой. Проблема была только во встрече, а она все никак не могла состояться. Это, правда, и не удивительно: Хогарт редко наведывался на плантации, а мы в основном находились только там. Правда, была надежда случайно увидеть его во время ужина, или на пути следования в хижину-барак на ночлег, однако и это оказалось бесполезным. Нетрудно догадаться, что питались мы с хозяином за разными столами, а ночь проводили далеко не под одной крышей, поэтому долгожданная встреча, а, следовательно, и судьбоносный, в нашем понимании, разговор, все никак не мог состояться. Но вот однажды…
Это случилось в знойный и изнуряющий полдень, поэтому оставалось только догадываться, какая нужда заставила хозяина в столь неподходящее для его комплекции время дня, отправиться на прогулку по своим владениям. Правда, ему было проще переносить жару, нежели нам: он ведь не рубил тростник и не таскал его на себе, да и раб-негр неотступно следовал за ним, прикрывая своего хозяина от жары зонтом из легкой ткани. И тем не менее, толстяк то и дело смахивал носовым платком с лица набегавшие одна за другой струйки пота, и давал какие-то распоряжения своим людям. Мы с нетерпением дождались, когда он приблизится к нам, и когда это случилось, я крикнул достаточно громко, чтобы быть услышанным:
- Мистер Хогарт! Я должен вам сказать нечто важное! Пожалуйста, выслушайте меня!
Признаться, я почти не сомневался, что плантатор выслушает меня, заинтересуется предложением, вследствие чего вопрос о нашем освобождении отныне будет лишь делом времени. Однако события с первой же минуты начали развиваться по совершенно неожиданному сценарию. Надзиратель, находившийся неподалеку от меня, при первых же моих словах проворно бросился ко мне и начал стегать плеткой:
- Молчать! Молчать, собака! Не смей тревожить хозяина, раб! Работай!
Ладно, глупый надзиратель, который кроме слепого выполнения своих обязанностей не видит ничего, но ведь плантатор продолжал свой путь, как ни в чем не бывало, хотя у меня не было никакого сомнения в том, что он услышал мой крик. Неужели это крушение всех надежд? А мы так долго ждали этого момента! Нет! Нужно во что бы то ни стало высказаться, посеять зерно алчности в душу этого чертового Хогарта! Поэтому, не обращая внимание на удары хлыста, я снова закричал вслед плантатору:
- Это очень важно, мистер Хогарт! Вы имеете шанс сказочно обогатиться! Да выслушайте же вы меня! Я говорю правду!
Удары надсмотрщика стали еще неистовей, и мне очень хотелось схватить его за шею, двинуть со всей мочи, чтобы он летел после моего удара долго-долго, а сунулся еще дольше, однако понимание того, что таким поступком можно испортить задуманное, заставляло терпеть, сносить побои. Для успеха дела приходилось и льстить плантатору, как бы это не претило душе. Если вы заметили, я ни разу в этих описаниях не назвал Хогарта хозяином, хотя, по большому счету, так оно и было. В то время мы действительно находились в его власти, считались его собственностью, а он нам, стало быть, хозяином. Но мы, свободолюбивые люди, никогда за все время пребывания на Барбадосе не считали себя рабами, а уж называть эту жирную свинью хозяином – это нам тем более в голову не приходило. Однако в минуту описываемых событий я понимал, что успех задуманного во многом зависит от того, выслушает ли меня плантатор, поэтому и позволил себе немного льстивое “мистер Хогарт”.
К моей огромной радости, я заметил, как он остановился, взглянул в мою сторону, и после секундного замешательства повернул к нам. Немногочисленная своеобразная чета, сопровождавшая его, в том числе и раб с зонтом, последовали за ним.
- Уймись, любезнейший! – Это был знак надсмотрщику, который, видимо, пытаясь проявить перед хозяином все свое старание и рвение, орудовал плетью пуще прежнего. Когда тот поспешил ретироваться после таких слов, плантатор обвел меня взглядом с ног до головы и ехидно улыбнулся. – Любопытно: какую историю я услышу на этот раз? Говори, раб!
Признаться, так сразу я и не понял, что имел в виду этот человек, говоря об очередной истории, однако времени на раздумья не было. Мне дали шанс и нужно было его использовать сполна. Я понимал, что изнемогающий от жары толстяк, (пот продолжал катиться по его лицу и он продолжал смахивать его платком), в любую минуту может меня прервать, поэтому чтобы выдать как можно больше информации я перешел едва ли не на скороговорку:
- Для вас проку, мистер Хогарт, от меня и моих друзей на плантациях не так уж много, в то же время мы знаем место, где находится золота так много, что его можно, говоря без преувеличения, загребать руками. Это в долине реки… Гм… Мы бы могли показать вам или вашим людям это место взамен на свободу.
Признаться, я почти не сомневался, что плантатор заинтересуется. Однако, к большому своему потрясению, увидел, как с каждым моим словом его лоснящаяся от жира физиономия расплывается в ехидной улыбке, после чего он не выдержал и так неприятно захихикал.
- А ты скажи, любезнейший, не в долине реки Нигер находится это валяющееся на земле золото?
- Да! – Возбужденно воскликнул я, но тут же осекся. Я не знал: радоваться или огорчаться тому, что я только что услышал.
Плантатор расплылся в еще более широкой улыбке:
- Ну и давно тебе пришло в голову, любезнейший, использовать в своих шкурных целях эту популярную в здешних краях легенду?
Я даже немного растерялся после таких слов:
- Какую легенду? Я сам там был… Мы вместе с моими друзьями там были, держали это золото в своих руках! Там очень много золота! Вы сказочно обогатитесь, мистер Хогарт!
- А в трюме корабля тебе не доводилось тайник делать, любезнейший?
Глядя на самодовольную физиономию плантатора и на его смеющиеся жирные глазки, я понял, что он насмехается надо мной и стал смутно догадываться, что весь наш план, а с ним и все наши надежды на спасение стремительно рушатся. Однако желание ухватиться за спасительную соломинку заставляло продолжать разговор, хотя, честно сказать, я после непонятных намеков собеседника был основательно сбит с толку, поэтому почти ничего не соображал.
- Какой тайник? Ничего такого мне не доводилось делать…
- О! Ну это уже что-то новенькое! А то так надоело однообразие, провалиться мне на этом месте! Ты ведь, любезнейший, не один такой умный. Многие хотят спасти свою вшивую шкуренку и такое понавыдумывают, в надежде одурачить меня, что если бы эти россказни сбылись, то я давно был бы уже богаче короля!
Плантатор брезгливо поморщился и уже собрался было уходить, однако снова вонзил в меня смеющиеся глазки.
- Однако одно мне в твоей речи определенно понравилось. С чего ты начинал? Проку, мол, от вас на плантации мало… Кажется, так? Ну так вот, чтобы этого проку было побольше, да и чтобы впредь вы, негодники, не отвлекались на пустую болтовню, пройдитесь-ка, ребята, - он взглянул на надсмотрщиков, - по спинам этой черни плетьми! Чтобы проку было больше!
И с этими словами плантатор удалился. За надсмотрщиками дело не постояло: свои обязанности они исполняют исправно. Мы же с друзьями хотя и были огорчены тем, что наш план провалился, однако в глубине души было заинтригованы. Было понятно, что тайна золота с долины реки Нигер была знакома плантатору. Но как, каким образом до него дошли эти сведения? И что он имел в виду, говоря о тайнике в трюме корабля? Было понятно, что мы соприкоснулись с какой-то тайной, но что за ней кроется? Догадки и предложения отныне не давали нам покоя.




Глава восьмая

Гость, посланный небом

Дни рабства продолжали тянуться столь же однообразно и монотонно, как и прежде. Ожидание встречи с плантатором и надежда, что он примет наше предложение, вдохнули было в нас новые силы и как бы обрели некий смысл. Когда же все рухнуло, то вместе с этим пропал и интерес ко всему происходящему вокруг. Плантация, надзиратели, плети, изнурительная работа, немилосердно палящее солнце, сахарный тростник – это было все, что окружало нас, чем была наполнена наша жизнь, в чем заключался ее смысл. Сознание того, что это будет длиться бесконечно, угнетало еще больше, однако опускать руки все же не хотелось. Мы по прежнему старались не упустить ни малейшей возможности для осмотра острова, для выискивания хотя бы малейшей зацепки, которую можно было бы использовать для побега. А в том, что это теперь единственный способ вырваться на свободу, мы теперь не сомневались.
Правда, интриговало то обстоятельство, что плантатору каким-то образом было известно о тайне золота реки Нигер и это, думалось мне, можно было как-то в дальнейшем использовать для нашего освобождения.
И еще одно обстоятельство не давало мне покоя. Я все время думал о Луизе и постоянно предпринимал попытки отыскать ее, однако все мои усилия были тщетными. Правда, усилия – это все-таки громко сказано. В силу ограничения своей свободы действий я не мог почти ничего предпринять, но использовал любую возможность передать Луизе о том, где мы находимся и что желаем с ней связаться. Как это я делал? Да просто просил чернокожих рабынь, когда нас случайно сталкивала судьба, а происходило это очень даже редко, чтобы узнали, где находится молодая девушка по имени Канку или Луиза, а также Чертенок, как называли ее друзья, и ежели отыщут такую, то умолял тех передать ей о нас и о том, чтобы сообщила, где мы, в свою очередь, можем разыскать ее.
Многих из тех, кому я передавал такие устные послания, я видел в первый и последний раз. Однако существовала женщина, с которой я встречался довольно часто, рассказал ей о Чертенке, и она пообещала мне помочь. Это была темнокожая рабыня преклонных лет, которая готовила для нас пищу и с которой мы встречались практически каждый день во время наших нехитрых трапез. Это была полная внушительной комплекции женщина, что давало нам повод нередко подшутить над Джоном Найтом:
- Видишь, друг, какой комплекцией нужно обладать, имея доступ к продуктам. А ты за все время пребывания в должности кока на “Кадете” так и не сумел отрастить себе брюшко!
- Зачем было зря стараться? – Отвечал шуткой на шутку Джон. – Теперь живот мешал бы мне валить тростник. При такой работе он бы быстро спал. А так все в порядке: каким был, таким и остаюсь!
Правда, Мунсу (так звали эту женщину) тоже почти постоянно была привязана к одному месту: к кухне, где готовила нам стряпню. Поэтому я не очень-то надеялся на ее помощь. Однако возможностей для поисков Луизы у нее было, конечно же, намного больше, нежели у нас. Если для нас был известен только один маршрут: хижина – плантация – хижина, то ей, судя по ее рассказам, приходилось не раз бывать на берегу и оттуда доставлять вместе с другими продукты на кухню, общаться с рабами, обслуживающими дом плантатора. Это обстоятельство и сыграло значительную роль в продвижении наших поисков. Однажды во время ужина я увидел Мунсу, которая шепнула мне о том, что нам нужно поговорить. Судя по ее возбужденно горящим глазам, я понял, что произошло нечто особенное. Поэтому, лишь только подвернулся подходящий момент, я тут же постарался сделать все, чтобы оказаться с Мунсу с глазу на глаз.
- Я нашла ее! – Сразу же без вступления выпалила старая женщина. И не дав мне бурно выразить свой восторг, тут же продолжила. – И не просто нашла, а видела ее и даже разговаривала с ней! Она находится среди прислуги в доме губернатора! Я ей все рассказала. Она поблагодарила меня и попросила передать, что постарается связаться с вами. Это пока все.
Я готов был расцеловать старую женщину. С того времени серые будни рабства приобрели для меня новый смысл. Я ждал встречи с Чертенком, я жил этой встречей и это помогало переносить монотонность бесконечной вереницы дней. Теперь и встречи с Мунсу становились чем-то особенным: я каждый раз ждал от нее новой весточки. Однако первые дни она лишь отрицательно качала головой: в доме плантатора ей быть не приходилось. Я решил запастись терпением, подозревая, что встреча с Луизой произойдет не скоро. Однако на следующий же день я в который раз убедился, что не зря мы ее назвали в свое время Чертенком: она этого вполне заслуживает. Она явилась к нам сама!
Я едва не лишился дара речи, увидев ее во время ужина. Забыв о скудной похлебке, я поспешил вслед за Луизой, и вскоре мы уже беседовали в уголку одной из коморок кухни.
Было много эмоций, было много ахов и охов, но все это длилось лишь минуту. Понимая, что время дорого и нужно побольше поговорить обо всем, пока никто нам не помешал, мы сразу же, хотя и торопливо, но по возможности подробно, поведали друг другу о себе, о той обстановке, что нас окружает и обо всем прочем. Я рассказал ей о случае на плантации и о наших попытках соблазнить рабовладельца золотом. Рассказал о его странных намеках относительно этого золота и о своих догадках относительно того, что Хогарту, видимо, что-то известно о тайне самородков долины Нигера.
- Это интересно, - задумчиво повторяла Луиза и о чем-то размышляла. – Это может быть нитью к нашему спасению. Я непременно попытаюсь поговорить об этом с хозяином, выудить у него побольше обо всем, что ему известно, и, конечно же, постараюсь уговорить, что поход за золотом просто необходим.
Я был искренне удивлен:
- Как “поговорить”, “выудить”, “убедить”?! У тебя что, есть возможность так основательно пообщаться с ним?
- Конечно! В мои обязанности входит уборка его комнат, я должна прислуживать и ему одному, и его гостям, когда они находятся в доме. Одним словом, я обещаю при следующей нашей встрече непременно сообщить вам что-либо новое по этому поводу! Вот увидите!
Глаза Чертенка светились такой уверенностью, что я почти не сомневался, что так оно и будет, Однако в конце разговора не мог не задать вопрос, который вертелся у меня на языке:
- А скоро ли мы увидимся? Когда и как? Как ты вообще попала сюда?
Луиза улыбнулась.
- Честно говоря, это было не так уж сложно. Я имею в виду теперь, когда благодаря Мунсу я точно знала, где вас искать. Я просто вызвалась помочь Мунсу отнести продукты ей на кухню, что ни у кого не вызвало никаких подозрений. Этим же методом воспользуюсь и в следующий раз. До встречи!
Когда я пересказал друзьям наш разговор, они заметно взбодрились.
- Неплохо! – Воскликнул Лоуренс. – Чертенок – это тот человек, который из невозможного сделает возможное. Думаю, благодаря ей и удастся осуществить наш план!
- Не хотел бы вас огорчать, но считаю, что не стоит тешить себя излишними иллюзиями, чтобы не было потом столь горьким разочарование, - тяжело вздохнул капитан. – А я лично сомневаюсь, что вообще возможно расшевелить что-либо в бесчувственной душе этого человека. Я имею в виду плантатора. Впрочем, чего зря гадать? Посмотрим.
- Вот именно! Не будем зря забегать вперед. Время покажет.
Однако время текло для нас, сгорающим от нетерпения, слишком медленно, После встречи с Луизой мне хотелось, чтобы следующее наше свидание произошло уже на следующий день. Однако промелькнуло несколько дней, затем целая неделя, а она все не появлялась. Признаться, меня начали уже было терзать дурные предчувствия, когда вдруг однажды мы увидели ее снова. Теперь уже тесный уголок одной из коморок кухни уместил не только нас двоих, но еще и Лоуренса с Маком. Мы, затаив дыхание, приготовились слушать Луизин рассказ, однако, судя по грустинке в ее глазах, я понял, что принесла она нам далеко не радостную весть. Именно это предложение я и высказал, глядя, как она замялась, не зная с чего начать.
- Увы, да! – Покачала она головой. - Сначала я была почти уверена, что мне удастся его уговорить. Во-первых, золото имеет свойство делать даже несговорчивых людей сговорчивыми, во-вторых, я рассчитывала использовать для достижения своей цели то обстоятельство, что эта старая жирная и мерзкая свинья давно домогается меня. Думаю, попробую впервые пококетничать с ним, намекнуть, что не буду столь упрямой, если он откликнется на мое предложение, но увы… Видимо, здорово его кто-то одурачил когда-то. Я так думаю. От него же слышу только одно: все вы горазды на выдумки, лишь бы только вырваться на свободу. А словам он, видите ли, не верит. Поверит только доказательствам.
- Но ведь тогда на плантации он упомянул о реке Нигер. Значит, что-то ему известно об этом золоте.
- Вот об этом я и хотела рассказать! История, конечно же, прелюбопытнейшая! – Она таинственно посмотрела на нас и улыбнулась, а потом перевела взгляд на Лоуренса. – Особенно этот рассказ будет интересен для одного из вас.
Уловив на себе пристальный взгляд Луизы, Лоуренс сделал на лице гримасу, выражающую недоумение.
- Я так понял, что эти слова адресованы мне. Но я-то здесь при чем?
- Сейчас узнаешь! – Снова улыбнулась Луиза, но рассказ продолжила уже серьезным тоном. – Я несколько раз в общении с хозяином заводила разговор о нашем золоте и помимо того, что старалась склонить его к необходимости путешествия к вожделенным россыпям, одновременно хотела выудить из него побольше всего, что он знает об этом. Обобщив все услышанное, я поняла, что здесь произошло. Впрочем, я не права: в итоге так ничего и не произошло, но все же. Отказываясь поверить в искренность моих слов о золоте из Африки, хозяин ехидно улыбался и говорил, что, мол, был уже один такой, кто пытался выкупить у него свою свободу за золото из этого континента. У него, видите ли, уже был раб, который умолял его даровать ему свободу в обмен на то, что тот укажет хозяину место, где находится огромное количество золота. Его, мол, там так много, что можно подымать со дна реки просто руками. Этот раб после долгих и безуспешных попыток уговорить хозяина намекнул ему, где находится золото, не называя точного места. Единственное, что известно плантатору, это то, что эти золотые россыпи находятся где-то в долине Нигера. Однако этот бедолага услышал от хозяина привычное нам: словам, мол, я никогда не верю, мне нужны только доказательства! И тогда раб начал уверять хозяина, что у него есть доказательства! Хорошо, отвечает тот, предоставь мне их – и я сразу же начну снаряжать судно к отплытию к берегам Африки. На что раб, замявшись, ответил, что сейчас у него этих доказательств нет, но они будут предоставлены сразу же, как только к Барбадосу вновь пристанет судно, которое в свое время доставило сюда бедолагу в качестве раба. Все дело в том, что, попав в рабство, этот человек спрятал на себе под одеждой несколько, а точнее пять золотых самородков. Так что люди, которые напали на него, отняли у него золото и продали работорговцу, не знали об этих слитках. За время следования к Карибам в трюме работоргового судна, боясь, что при продаже в рабство их могут раздевать, мыть и так далее, вследствие чего у него обнаружат золото и просто отнимут, этот бедолага не придумал ничего лучшего, как спрятать свои самородки в трюме этого корабля. Тайком от всех он выбрал потаенное место где-то между килем и шпангоутом, я уж точно не знаю, я не разбираюсь во всем этом, а лишь только пересказываю то, что услышала от хозяина. Так вот. Тот бедолага надорвал там край какой-то доски, сунул туда самородки, и снова поставил все на место, как было. Расчет казался ему верным: он слышал из разговоров на судне, что они, дескать, не первый раз доставляют живой товар в колонии, дело это прибыльное, и рассчитывают заниматься этим впредь. Вот когда они прибудут к тому месту, где я буду продан в рабство, рассуждал этот человек, вторично, тогда я и открою свой секрет. Он запомнил название судна, на котором его доставили на Карибы, и повторял его как молитву, чтобы не забыть. Судно называлось “Перст судьбы”. Хозяин обнадежил бедолагу, мол, да! Знаю такое судно! Оно неоднократно доставляло ему свежую партию рабочей силы из Африки. Вот когда оно прибудет к Барбадосу в следующий раз, мы непременно попросим у капитана разрешения осмотреть судно. И ежели, мол, самородки будут действительно найдены там, то тогда он, плантатор, впервые поверит в одну из многочисленных историй, рассказанных его рабами. Пока же вся эта история для него не более чем красивая выдумка, увы, ничем не подтвержденная. Все последующие долгие годы этот бедолага страстно ждал момент, когда у здешних берегов бросит якорь “Перст судьбы”. Увы, он так никогда здесь больше и не появился…
Луиза закончила свой рассказ, а мы еще некоторое время сидели молча, осмысливая услышанное.
- Надеюсь, Лоуренс понял, почему в начале своей истории я обращалась именно к нему?
Тот, наверное, чувствовал на себе взгляды и Луизы, и всех остальных, однако продолжал сидеть с опущенной головой, лишь только слегка покачиваясь из стороны в сторону и раздумывая о чем-то своем. Наконец-то он поднял взгляд.
- Да-а-а уж! Действительно: пути Господни неисповедимы! Вот как судьба может крутить человеком! Как все повязано! Сколько совпадений! Тогда, помнится, у костра я не мог поверить рассказу Мака, считая, что слишком много там невероятных совпадений! И вот снова! Я думаю, среди нас нет никого, кто сомневался бы, что этот бедолага, как говорит Чертенок, не кто иной, как Эдвард Кастер?
- Да уж и сомнения быть не может! Да-а-а, судьба действительно лихо всех нас повязала! Это же надо!
- Не могу понять одного: наш рассказ, рассказ Чертенка, подтверждает правдивость слов “этого бедолаги”! Так почему же этот упрямец Хогарт не хочет принять наше предложение?!
- Да вот потому-то и не хочет, что упрямец! Я старалась убедить его в том же, однако это не возымело на него никакого действия. Он твердил лишь одно: ему так много вокруг врут, что он абсолютно никому не верит. Говорит: впервые в жизни я хотел было поверить рассказу своего раба об этом золоте из Африки. Уж больно складно он все рассказывал и убедительными были его слова. И так искренне горели его глаза, когда он обещал, что предоставит доказательства. Но все повторилось, как и с другими: слова остались лишь только словами, доказательства так и не были предоставлены!
Все снова немного помолчали, размышляя о том, что бы предпринять. Понимая, что времени уже прошло немало и Луизе уже пора уходить, я решил подытожить услышанное.
- Как бы там не было, нам нужно исходить из того, что мы имеем. Пусть плантатор трижды упрям и глуп, но со своей стороны он прав: пока что все кормили его лишь обещаниями Вот хочет человек доказательства и все тут! Что с этим поделать? Нужно их ему предоставить! Поэтому нужно следить за разговорами и за всем тем, что происходит на острове. Нужно любыми средствами стараться узнать, какие именно суда бросают якорь у здешнего берега. Лишь только среди них окажется “Перст судьбы”, нужно будет сразу же приступить к действиям. Это же касается и “Капеллана”! Нужно свести плантатора с капитаном, пусть подтвердит, что за нас рассчитались золотыми самородками и тому подобное. Возможно, это подействует. Почему мы сразу об этом не подумали? Как ни горько сознавать, но Кастер старший оказался умнее, сообразительней и предприимчивей нас.
Снова молчаливая пауза.
- Хорошо! На том и порешили! Мне пора уходить. Я буду стараться делать все, что от меня зависит, ну и вы тут тоже посматривайте, что и к чему. Кстати, я как ни стараюсь, ни расспрашиваю, так до сих пор не могу найти никаких сведений о Харакой. Возможно, она где-то здесь. Вы тоже, по возможности, старайтесь узнать что-либо о ней. И если что-то станет известно, передадите это мне через Мунсу. Хорошо?
Мы утвердительно закивали головами, но сами в тоже время переглянулись между собой: мы ведь ни разу за это время даже не вспомнили о ней! Во всяком случае в разговоре. А ведь когда-то мы специально намеревались отправиться в неблизкое путешествие, пересечь океан, ради лишь того, чтобы спасти сестру Чертенка! Вот как судьба повернула все, вот как закрутила нам головы!
Все последующие дни и недели мы, как бы оправдываясь перед Луизой и наверстывая упущенное, старались расспросить людей, нас окружавших, о Харакой. Однако, как и следовало ожидать, все попытки наши были безуспешными. Да и кто мог знать о ней? Такие же лишенные свободы люди, как и мы сами, которые кроме плантации и хижины-барака ничего больше на острове не видели? Я надеялся лишь на Мунсу, которая обещала помочь нам, но пока все расспросы ее среди знакомых и незнакомых женщин из числа рабов, не приносили никаких результатов.
Так незаметно пролетели недели, месяц, второй…
В тот как всегда знойный день мы по обыкновению валили тростник на плантации, когда вдруг вдали на пыльной дороге показался всадник. Я видел, как он направился к надзирателям, о чем-то переговорил с теми, после чего один из надзирателей громко закричал:
- Кто из вас Бэн Райли?!
В первое мгновение я обрадовался, что кто-то интересуется моей скромной персоной, однако с ответом помедлил. А вдруг этот визит таит в себе смертельную опасность для меня и все в итоге может закончиться более чем плачевно?
- Я спрашиваю, мерзавцы, кто из вас является Бэном Райли?!
Я отозвался.
- Так что же ты молчишь, тупица! А ну-ка, живо сюда!
Я посчитал, что скрываться нет смысла, поскольку тот, кто меня ищет, рано или поздно все равно найдет. Увы, но в положении я нынче таком, что деваться мне абсолютно некуда.
- Тебя хочет видеть хозяин. Следуй за всадником!
В его сопровождении я последовал к дому плантатора. С одной стороны всевозможные догадки, в том числе и не самые приятные, терзали мою душу за все время следования туда, с другой стороны я впервые шел не по надоевшему уже маршруту хижина-плантация и обратно, а по совершенно другому пути, где попадались такие участки, когда перед моим взором открывался изумительный вид, глядя на который можно было сказать: “Вот он Барбадос! Весь предо мной , почти как на ладони!” Однако в эту минуту мне было не до любования живописными красотами этого острова. Я то и дело вертел головой вокруг, лихорадочно стараясь запомнить расположение зданий, речушек, оврагов, возвышенностей и всего такого прочего, что могло бы помочь в дальнейшем в том случае, если когда-нибудь мы надумаем совершить побег. Однако почти сразу же я увидел то, что всецело привлекло мое внимание и что тут же увлекло все мои мысли, не оставляя времени и места для всего иного. Все дело в том, что преодолевая одну из возвышенностей, случившейся на нашем пути, перед нами открылся чудеснейший вид на гавань острова, в которую когда-то и доставил нас “Капеллан”. И вот теперь лишь взглянув на гладь океана, я сразу же заметил стоявшее у берега на якоре судно! Радостная догадка вмиг пронзила сознание: а вдруг это “Перст судьбы”?! Сердце забилось учащенно: неужели это шанс к спасению?! А возможно, это “Капеллан”? Да нет, судя по очертаниям корпуса, это было совершенно другое судно. Так какое оно тогда имеет отношение к тому, что плантатор вызывает меня к себе в дом? А в том, что мой визит к Хогарту напрямую связан с прибытием этого судна, я почти не сомневался.
А вот и дом плантатора! Очень и очень даже не дурен! Неподалеку то тут, то там, было натыкано множество всевозможных домиков и прочих сооружений для прислуги. А сколько самих слуг, суетясь, спешат взад-вперед, то к дому плантатора, то от него.
Возле парадного входа я увидел Луизу. По всему было видно, что она поджидала меня. Когда я проходил мимо, она успела шепнуть мне:
- У нас появился шанс! Я потом все расскажу. А пока ты расскажи им все без утайки, что знаешь.
Меня провели на террасу, где в тени вьющихся растений в удобных плетеных креслах восседали два человека. И если хозяина дома я узнал сразу же, то его гость, высокий худощавый молодой человек, с жиденькими и острыми усами-коротышками, был мне совершенно незнаком. Рядом на столике, лежало множество всевозможных фруктов в огромных блюдах, стояли кубки, наполненные вином. Не спеша пригубив вино, эти господа столь же неторопливыми, и я бы сказал даже ленивыми движениями ставили на место кубки, тянулись за фруктами, столь же неспешно отхватывали от их румяных боков немалый кусок и долго жевали его.
- Ну что, любезнейший?! Расскажи-ка ты нам о золоте, которое, как ты говоришь, можно загребать руками. Да поподробней!
Этого можно было и не говорить, поскольку я уже и сам понял, что чем более доходчиво и понятней я им все изложу, тем больше надежд на то, что плантатор согласится с нашей идеей. Однако все же позволил в начале своего рассказа немного набить себе цену:
- Я с удовольствием, мистер Хогарт, да вот только история эта слишком длинна.
- А мы вроде бы никуда не спешим, так что времени у нас предостаточно. Правда, возможно, ты куда поспешаешь, так это уж придется подождать, любезнейший.
Видя, что с этим человеком шутки плохи, я решил не усложнять положение и приступил к рассказу. Рассказал все подробно, начиная с тех далеких времен, когда два друга решили отправиться в Африку на поиски своего счастья. И правильно сделал, что поподробней остановился на описании приключений этих двоих, поскольку видел, что все, что касалось в моем рассказе Кастера старшего плантатор воспринимал с живым интересом, словно речь шла о его давнем знакомом. Впрочем, почему “словно”? По большому счету так оно и было. И хотя тот был для него рабом, все равно перед Хогартом словно бы ожила давняя, хорошо знакомая ему история и, возможно, ему было приятно осознать, что тот настырный человек, так долго уверявший его в своей правоте, все-таки не врал ему, а говорил правду.
Я так увлекся рассказом, что как бы снова окунулся в перипетии давно минувших событий, словно опять шел в составе каравана вдоль берега великой реки, добывал золото, сидел у ночного костра. Пересказ настолько увлек меня, что я совершенно потерял ориентировку в пространстве и времени. Видимо, он был действительно длинным, потому что, когда я закончил, на остров уже опустился вечер.
Я взглянул на своих слушателей, чтобы оценить их реакцию на услышанное. Хозяин дома заметно оживился, хотя и не проявлял особых признаков восторга. Гость же просто излучал крайнюю степень возбуждения.
- А что я вам говорил! – воскликнул он, поворачиваясь к плантатору. – А вы сомневались! Из такого путешествия можно действительно возвратиться не с пустыми руками! Это будет прекрасным началом моих похождений! Я утру нос зазнайке-соседу! Первое же мое предприятие принесет мне золота больше, нежели ему многолетняя грязная возня! Да что же вы столь угрюмы, дорогой мой господин Хогарт! Неужели же после услышанного у вас есть сомнения в существовании этого настоящего Эльдорадо?!
- Да нет! Теперь-то я верю в то, что меня не дурачат. Как ты говоришь, любезный, звали этого раба, который столько лет уверял меня в существовании его золота?
- Этого человека, мистер Хогарт, который хотел присвоить принадлежавшее не только ему золото, звали Эдвардом Кастером.
Я нарочито громко сделал ударение на словах “человека” и “не только ему” чтобы выразить свою точку зрения по поводу того, что сказал рабовладелец. Но, видимо, его мое мнение меньше всего интересовало, поэтому он, не обратив никакого внимания на мой выпад, продолжил свою речь, словно и не прерывал ее:
- Эдвард Кастер… Право слово, это имя мне ни о чем не говорит, хотя, собственно, так и должно быть! Не стану же я помнить, как звали каждого из огромного количества моих рабов, которые дохнут от лени на плантациях, словно жалкие насекомые. Но я немедля распоряжусь, чтобы просмотрели записи в книгах и ежели там найдется соответствующая запись, то все мои сомнения окончательно развеятся.
- Как можно еще сомневаться, дорогой мой господин Хогарт?! Я немедля начну готовить свой корабль к отплытию, и, думаю, не далее как завтра-послезавтра мы сможем поднять паруса и взять курс к берегам Африки!
- Хорошо, хорошо! Но лишняя проверка не помешает! А ты ступай, любезнейший, ступай! – Он повернулся ко мне, а затем к прислуге, застывшей в покорных позах у двери. – Пусть ко мне немедля явится мой писарь!
Спускаясь по ступенькам парадного входа, я сразу же беглым взглядом окинул по сторонам, но Луизы нигде не было видно. Это несколько удивило, поскольку я был уверен, что она где-то рядом и поджидает меня. Испытав чувство легкого разочарования, я в сопровождении знакомого уже мне всадника направился назад. Только не на плантацию, где работы уже завершились, а к бараку, где вскоре должно было настать время ужина. Путь был неблизкий, и я уже было приготовился вновь осматривать местность вокруг за время пути своего следования, когда вдруг за первым же изгибом тропинки, открывшейся за густыми зарослями, я увидел идущую впереди Луизу с немалой поклажей в руках. Не успел я что-либо сообразить, как она обернулась, и не дав мне сказать и слова, которое могло быть произнесено невпопад, радостно воскликнула:
- О! Красавчик! Да я тебя знаю! Ты харчуешься у Мунсу, а я как раз несу к ней на кухню продукты! Сам Господь послал мне тебя в помощь! – И повернувшись к надзирателю, который, пустив свою лошадь неторопливым шагом, следовал за мной на некотором расстоянии, игриво улыбнулась. – Я думаю, что господин надзиратель будет столь любезен, чтобы разрешить рабу помочь слабой и уставшей девушке.
И не дожидаясь ответа, сунула мне в руки часть поклажи и тут же продолжила свой путь. Мне ничего не оставалось делать, как последовать вслед за ней. То же самое сделал и всадник, благодушно отнесшись к появлению самозванной попутчицы. Так мы молча шли примерно с минуту, но затем она, шедшая чуть впереди меня, слегка убавила шаг, и вскоре после того, как я нагнал ее, мы шли уже рядом. И тут же я услышал ее шепот:
- Как долго тебя не было! Я, сидя в кустах, все коленки засидела, дожидаясь тебя! Ладно! Не будем терять времени! За время пути постараюсь успеть рассказать то, что произошло.
Я невольно улыбнулся: ну и Чертенок! Придумала же этот трюк с якобы случайной встречей! Тем временем я видел, как Луиза незаметно покосилась на всадника. Видя, что тот уныло покачивается в седле, размышляя о чем-то своем, и убедившись, что расстояние между нами достаточное, чтобы он не слышал наш разговор, она начала свой рассказ:
- Чтобы хоть как-то приблизить возможность нашего освобождения, я последнее время всегда проделываю следующую процедуру: когда к хозяину является кто-то из гостей, я, в то время, когда подаю им что-то на стол, попросив прощения за свою назойливость, спрашиваю у них: не встречалось ли на их пути судно под названием “Перст судьбы”. Или, может, где-нибудь видели в каком-то порту, или слышали о нем. Обычно все в недоумении разводили руками. Но вот сегодня в гости к хозяину явился владелец судна, который накануне прибыл на остров. Услышав слова “Перст судьбы”, он буквально подпрыгнул на месте от неожиданности. Я сразу же поняла, что ему не просто знакомо название этого судна, а нечто гораздо большее. Когда я ему с позволения хозяина объяснила, в чем суть дела, он тотчас весь загорелся и рассказал такую историю. В детстве этот господин был благовоспитанным мальчиком, поэтому искренне удивлялся влечению своего ровесника, который жил по соседству. Все дело в том, что недалеко от города, в котором они жили, я уж и не помню названия, было кладбище кораблей, останками которых в преогромнейшем количестве был завален весь берег. Так вот, тот соседский мальчик, наслышавшись историй о пиратах, сокровищах, перевозимых в трюмах кораблей и тому подобное, страстно увлекся осмотром остатков покоившихся там судов. Он полагал: если на некоторых кораблях перевозили золото, то почему бы не случиться тому, что часть этого добра могла быть в свое время потеряна, уронена, что-то могло закатиться в какую-нибудь щель и тогда эту, к примеру, золотую монету, никто не старался найти, а сейчас, если тщательно осмотреть трюм, можно было найти немало чего-нибудь ценного, Этот господин, которого ты только видел, тогда в детстве насмехался над своим ровесником: мол, недостойное ты выбрал занятие! Там в трюмах грязь, пыль, всякие нечистоты! Я, говорит, никогда бы не стал копаться во всем этом, памятуя о своем благородном происхождении. Но тот мальчик был, видимо, упрям, поскольку только отмахивался от подобных укоров друга. И долгое время тому действительно не везло. Но вот однажды он прибежал к соседу возбужденный с неистово горящими глазами, высыпал перед ним на стол пять огромных, как им тогда показалось, золотых слитков, и сказал, что он нашел их в трюме одного из навеки почивших на берегу кораблей. Он навсегда запомнил надпись на борту того корабля, поскольку она оказалась пророческой. После того он стал более тщательно осматривать останки других кораблей, стал все чаще находить там дорогостоящие предметы, а однажды так вообще наткнулся на судно, которое, видимо, когда-то перевозило в своем трюме солидное количество сокровищ. Он нашел там немало золотых монет, алмазов и так далее. Благодаря всему этому, повзрослев, он стал теперь богатым человеком, приумножил свой капитал и теперь сам насмехается над тем, кто когда-то смеялся над ним. Я думаю, ты уже догадался, как называлось то судно, на котором он нашел те первые свои золотые самородки?
- “Перст судьбы”?!
- Вот именно! К тому же, удачи соседа вселили азарт кладоискательства и в этого господина. Он на доставшиеся ему в наследство деньги приобрел судно, нанял команду и отправился на Карибы, где судя по доходившим до его слуха сведениям, больше всего шансов пополнить свой кошелек дармовым золотишком. Барбадос был первым местом, куда он пристал, пересекши океан, а хозяин первым человеком, к которому он обратился с просьбой, куда лучше всего направить свои усилия в предстоящем поиске. И тут вдруг такое совпадение! И сразу же! Представляешь?! Бедный Лоуренс! Я представляю, что он скажет, когда ты расскажешь ему всю эту историю! Он дар речи потеряет! Да я его, собственно говоря, понимаю: ладно одно совпадение, второе, пусть третье. Но чтобы столько! Это просто невероятно!
- Да уж! Это верно! – Я сам был ошарашен от услышанного. – Что же теперь будет?
- Да понятно что! Нисколько не сомневаюсь, что нам придется вновь отправиться к знакомым местам. Если даже хозяин не захочет нас отпустить просто так, то вполне возможно, что –этот фанатичный золотоискатель просто выкупит нас у него, с надеждой, что мы поможем отыскать для него золото!
- Эй! Голубочки! Что-то вы там не на шутку разворковались! Прекратить сейчас же!
Окрик надзирателя вернул нас к действительности. Хотя планов наших он уже не нарушал. К тому времени мы уже подходили к кухне, где хозяйничала Мунсу и разговор наш в любом случае через минуту-вторую прервался бы. Да и сказано было уже, честно говоря, все. Теперь нам оставалось только ждать. Все теперь зависело от плантатора и конечно же от его гостя, визит которого на этот остров был столь уместен, что мне показалось, что его послало нам само провидение.
Когда мы после ужина уединились с друзьями, и я им пересказал услышанное от Луизы, то радости среди нас не было предела. Все были уверены – это освобождение! Главное – вырваться из этого острова-тюрьмы, а там все решится само собой!
Действительно, буквально на следующий же день, даже быстрее, нежели мы рассчитывали, судно ярого золотоискателя, подняв паруса, направилось к берегам Африки. Однако все произошло не так, как мы предполагали. Все дело в том, что отправились в это плавание не все. Плантатор и в этой ситуации доказал, что он человек не только недоверчивый, но и предусмотрительный. Я так понял, что для того, чтобы обезопасить себя от возможного побега своих рабов, он оставил на острове, как бы в качестве живого залога некоторых из нас. Как бы там не было, но получилось так, что судно отправилось в плавание без меня, Луизы, Джона Найта, а также матросов с “Кадета” Джима и Билли.
Можете представить, сколь горьким оказалось наше разочарование, однако делать было нечего. Нам оставалось только запастись терпением и ожидать возвращения наших друзей. Хотя теперь все значительно усложнялось. Ведь памятуя о том, что сильно полагаться на слово рабовладельца не стоит, и рассчитывать на то, что по возвращению он дарует нам свободу, тоже глупо, потому-то мы и предполагали совершить побег где-нибудь в пути, улучив для этого самый удобный момент. Теперь же наши друзья совершить побег вряд ли решатся, поскольку лишь только Хогарт узнает об их проступке, он сразу же расправится с нами. А на это, зная наших друзей, они вряд ли согласятся. С другой стороны, думалось: а вдруг соблазн приобрести свободу окажется выше дружеских чувств, и они, махнув рукой на последствия, все же совершат побег? Правда, сделать им это будет необычайно трудно. Ведь предусмотрительный Хогарт и здесь проявил смекалку: в этот поход он также послал нескольких самых верных ему людей и самых жестоких надзирателей. И сделал это, как я понял, не только для того, чтобы, якобы, было кому присмотреть за его рабами. Он опасался, что, добыв золото, этот незнакомец или вообще не возвратится на Барбадос, или утаит от своего компаньона часть добычи. Имея на борту корабля свои глаза и уши, а также острые клинки в умелых руках, он обезопасил себя от подобного развития событий.
Нам же, оставшимся на острове, не оставалось ничего, как запастись терпением и ждать, ждать и ждать…



Глава девятая

Непредвиденный случай

Помню, когда в тот памятный для меня день я, покинув зловонный трюм “Капеллана”, первый раз ступил на берег Барбадоса, то был уверен: все это какое-то недоразумение, какой-то непонятный кошмарный сон, который непременно вскоре должен закончиться. Именно вскоре! Конечно же, говоря о сне, я утрирую, поскольку прекрасно понимал и тогда, и теперь, что нынешнее мое незавидное положение – это самая настоящая реальность, от которой никуда не деться. Дело не в этом! В другом: я был уверен, что в самое ближайшее время все уладится, что мы, люди благородного происхождения, никак не заслуживаем рабства. Если бы в эту минуту мне сказали, что здесь мне предстоит провести не дни или недели, как я предполагал в начале, а долгие месяцы, а то и годы, рассудок мой наверняка бы помутился от горя. Увы, но теперь все именно так и получалось. Мало того, что мы уже здесь провели многие длинные месяцы, которые казались мне бесконечными годами, но и даже теперь, хотя и появилась надежда на спасение, я понимал, что путешествие к Африке и обратно, если не случится ничего непредвиденного и завершится оно удачно, также продлится не один месяц, и все это время мне придется гнуть спину на плантациях с одной только целью: чтобы приумножить богатство этого трижды ненавистного мне Хогарта.
Вообще-то, если уж быть до конца откровенным, нужно признать, что отношение к нам с этой поры изменилось. Неумолимый и, казалось, незнавший, что такое слово “жалость”, Хогарт, вдруг проявил к нам милосердие. Правда, назвать это милосердием будет не совсем верно, однако то, что последующая жизнь на острове по сравнению с каторжным трудом на плантациях, отныне казалась мне едва ли не раем – это совершенно точно! Возможно, сделал это Хогарт в знак благодарности за то, что вскоре благодаря нам, он сказочно разбогатеет, и он отдал распоряжение освободить нас от работы на плантациях и задействовать только на работах на пристани. И хотя там тоже иногда приходилось немало попотеть, однако, повторюсь, течение жизни на этом острове переменилось для нас явно в лучшую сторону. Во-первых, труд здесь был не столь тяжел, как на плантации. Во-вторых, если там нас помимо всего прочего, донимала жара, безветрие, духота и пыль, то здесь, возле воды, было намного свежее и не так жарко. И в третьих, и это главное, теперь мы были более свободными, если можно так выразиться, людьми. Мы могли более свободно передвигаться если уж не по всему острову, то по необходимому для нашей работы маршруту – это уж точно. А был он не так уж и ограничен: хижина – пристань – склады, в том числе и с готовым сахаром – сам сахарный заводик – снова пристань – и снова хижина. Согласитесь, что не так уж и мало, если сравнивать с тем, что раньше мы вообще не имели права сделать лишний шаг в сторону.
Но, наверное, все-таки самое главное преимущество, что давало нам нынешнее положение, это то, что отныне все, что происходило на острове, было у нас на виду. Мы видели корабли, прибывающие сюда, людей, сходящих на берег, вольно или невольно подслушанные разговоры позволяли нам судить не только о том, с какой целью эти люди прибыли на остров, но даже и узнать о том, что делается в других странах, а то и во всем мире. Помню, как впервые покинув пределы плантации, я следовал в сопровождении всадника к дому плантатора и усиленно вертел головой, стараясь запомнить расположение всего вокруг, что могло пригодиться при возможном побеге. Теперь же у меня было предостаточно времени и возможностей для того, чтобы не только подробно осмотреть все вокруг, но и, что называется, потрогать все руками. Если бы все это произошло раньше, я бы, вне всякого сомнения, выискивал бы способы побега, благо возможностей для этого теперь было неизмеримо больше. Но теперь, когда не только мы, но и наши друзья оставались как бы своеобразными заложниками на уплывшем за золотом судне, совершать побег, подвергая этим их опасности, было бы глупо. Поэтому мы исправно исполняли свои обязанности, думая только об одном: о скорейшем возвращении наших друзей.
Чтобы не терять зря время, я усиленно занялся поисками Харакой. Вернее сказать, не столько поисками, сколько расспросами о ней. Теперь уже у меня, как я считал, в отличии от Луизы, было больше для этого шансов. Однако все мои старания не приносили никаких результатов. Это здорово бесило меня, затрагивало самолюбие (мне так хотелось сделать для Лиз что-то приятное!), однако поделать ничего было нельзя: никто о ней ничего не слышал.
Месяцы проходили один за другим, мне казалось, что экспедиция давно должна была вернуться к этому времени назад, но все оставалось без изменений. Честно сказать, меня уже начало одолевать нешуточное беспокойство: а не случилось ли с ними чего-нибудь?! После долгих раздумий в голову приходили вообще самые невероятные мысли! Иногда мне думалось: а что если этот золотоискатель вступил в сговор с людьми Хогарта, а те, соблазненные блеском вожделенного металла, согласились с его предложением, поделили добычу да и были таковыми! А людей с “Кадета” или просто отпустили восвояси в первом же попавшемся порту, или, не дай Господь, выбросили в океан, как ненужных свидетелей да и чтобы ограничить число тех, с кем нужно делиться. Такое развитие событий было вполне возможным и при любом исходе имело бы плачевные последствия для нас, но я настырно отгонял эту мысль. Мне была противна даже сама мысль о гибели друзей. Я сотни раз рисовал в своем воображении картину, когда возвратится из плавания долгожданное судно, Хогарт, ослепленный блеском столь огромного количества золота, тут же дарует нам свободу, и мы сразу же на первом попавшемся судне отправляемся в родную Англию, по которой я уже, право слово, изрядно соскучился. Господи! Думал ли я в то далекое утро, седлая лошадь и рассчитывая отлучиться из родного Бристоля на какой-нибудь день-два, что отсутствие мое будет столь продолжительным, и что судьба занесет меня так далеко от родного дома?! Да уж, действительно: пути Господни неисповедимы!
Лишь только я замечал приближающееся к острову судно, сердце мое начинало биться учащенно: а вдруг это они?! Перспектива стать свободным человеком буквально через несколько часов, признаться, не на шутку кружила голову и придавала силы. Сколько планов я строил на будущее, сколько всего собирался сделать с той минуты, как стану свободным! Только бы быстрее вернулись друзья! Увы, но их все не было. Я уже почти не сомневался, что с ними что-то случилось и теперь надежды на спасение нам ждать неоткуда. Все надежды, все то, чем жили мы все это время на острове, рушилось на глазах. Нужно было что-то предпринимать. Нужно было начинать все сначала…
В тот день мы занимались привычной для нас работой: паковали сахар, маис в такие себе своеобразные мешки-баулы, грузили их на повозки, доставляли в просторные помещения, находящиеся недалеко от гавани. Это было нечто вроде складов, где хранился готовый товар, который затем грузили на прибывшие корабли. Все как всегда, с той лишь разницей, что в этот день произошло знаменательное событие: возвращение долгожданной экспедиции!!!
Когда мы увидели стоявший у берега только что прибывший корабль, то груженная доверху повозка, которая минуту назад казалась нам неимоверно тяжелой, тут же стрелой полетела вперед, словно бы кто-то впряг в нее пару-тройку резвых лошадей! Стоит ли говорить о том, что ни баулы, ни повозка теперь нисколько не занимали наше внимание. Все мысли были там, на берегу, куда только-только начали сходить путешественники. Увидев их понурые головы, я вздрогнул: у меня в недобром предчувствии екнуло сердце. Мы поспешили к берегу, где к этому времени собралось немало зевак. Среди первых, кто ступил на берег, я сразу же заметил знакомого уже мне по встрече на террасе в доме плантатора молодого джентльмена с острыми усиками. Только если раньше они у него бодро торчали в разные стороны, и сам он излучал энергию и жизнедеятельность, то теперь на него страшно было смотреть. Не считая жалко свисших вниз, словно бы увядших усов, он также хромал, а повязка на голове довершала и без того неприглядную картину. Он сразу же поспешил к дому плантатора, видимо, с отчетом, и, как я понял, довольно неутешительным.
Еще больше я заволновался, когда увидел примерно с такой же повязкой бывшего капитана “Кадета” Томаса Ханта. Но если у компаньона Хогарта она была белоснежной, явно свежей, недавно замененной, то у Ханта напоминала скорее грязную тряпку, которую надо бы давно выбросить. Мы стояли рядом, и когда он посмотрел на нас, я был уверен, что он если и не бросится нам в объятия после столь долгой разлуки, то уж подойдет, поприветствует, расскажет, что произошло. Поэтому я в первый момент даже обиделся на него за то, что он, увидев нас, грустно махнул с досады рукой и не спеша побрел дальше. Это уже потом, осмыслив случившееся, я понял: после крушения всех надежд, вновь ступая на клочок земли, который будет служить тебе тюрьмой, а впереди ничего, кроме унизительного рабства, человеку не до разговоров и уж тем более не до лобызания. Его подавленное состояние в эту минуту, а стало быть и поведение, вполне объяснимо.
Когда мы увидели Мака с Лоуренсом, сами подошли к ним:
- Что случилось?!
Те тоже были не веселей Ханта:
- Все сорвалось: мы вернулись ни с чем. Джо,Том и Найт погибли.
Нетрудно догадаться, что времени в такую минуту и в таком месте для разговоров у нас не было, поэтому все прояснилось вечером, после ужина. Друзья рассказали подробно обо всем, что произошло.
Сначала все складывалось удачно: благополучно пересекши Атлантику в восточном направлении, экспедиция вскоре высадилась в Эльмине. Спешившись, многочисленный отряд отправился в пеший поход по маршруту, уже однажды нами пройденному. Но теперь все намного усложнилось. Дело в том, как потом оказалось, накануне этим же маршрутом прошли португальцы, которые решили основательно освоить не только побережье, свидетельством чему был возведенный ими там Сан-Жоржи-да-Мина, но и глубь континента, в первую очередь долину реки Нигер. На своем пути они разрушили немало поселений коренного населения здешних мест, во время чего невинными жертвами стали не только воины, но также женщины и дети. Поэтому теперь озлобленные и горящие справедливым возмездием племена более чем враждебно встречали любого белого человека, независимо от того, кто это был: португалец, англичанин, испанец или кто-то другой.
Вот под эту-то горячую, так сказать руку, и попал отряд. Однако им пока что относительно успешно удавалось отражать многочисленные нападения: благо дело, запас пороха и всего прочего пока что казался неистощимым, да и вера в то, что вскоре в их руках зазвенит немереное количество золота, придавала силы. Но все эти мелкие, если можно так выразиться, неприятности казались им ничем по сравнению с тем огромным разочарованием, которое ожидало их по прибытию на место. Пред их оторопелым взглядом открылся отнюдь не радующий взгляд вид: на берегу находилось немалое поселение португальцев, занимающихся… добычей золота!!! Не могло быть и речи о том, чтобы нанести им удар и прогнать их со столь лакомого места, по той простой причине, что поселение охранял довольно многочисленный гарнизон солдат, которые явно превосходили силами неудачливых золотоискателей. Ошарашенный случившимся и убитый горем отряд был лишен выбора: им ничего не оставалось делать, как с пустыми руками отправиться в обратный путь.
Казалось, что после столь огромного потрясения уже ничто на свете не могло их более огорчить, чем то, что произошло. Однако оказалось, что главные испытания ждали их впереди. Горевшие желанием отомстить за смерть своих жен и детей чернокожие воины, получившие отпор в недавнем нападении на отряд, видимо, сообразили, что вскоре белые люди будут возвращаться назад, поэтому подготовились к предстоящей “встрече” основательно. Нападение было неожиданным и сокрушительным. В этой кровавой бойне погибли почти все люди Хогарта, немало матросов. Сам начинающий кладоискатель, хотя и не лишился жизни, но был довольно серьезно ранен. Получили ранения также и Хант с Перри, а для бывших матросов “Кадета” Джо, Тома и Найта это приключение стало последним в их жизни.
Остаткам отряда с большими трудностями, все же, удалось добраться до Эльмины, где они немедленно погрузились в поджидавшее их судно и тут же отправились в обратный путь, решив больше не искушать судьбу и быстрее покинуть столь неласково встретившую их землю.
Однако провидению было угодно еще немало поиздеваться над ними. И без того обессилившим путешественникам пришлось отражать удар внезапно налетевшего ужаснейшего шторма, который долгое время терзал людей и корабль.
Друзья завершили свой рассказ, а мы, те, кто ожидал их возвращения на Барбадосе, долго еще сидели, понурив головы, осмысливая услышанное. Все были угрюмы и печальны, поскольку понимали, что все происшедшее – это крушение всех надежд относительно нашего освобождения, поскольку, зная Хогарта, наивно было предполагать, что он скажет, мол, хотя экспедиция и завершилась неудачно, но вы, друзья мои, искренне желали мне помочь, поэтому я и дарую вам свободу. Хотя, если откровенно, человек, наверное, так устроен, что надежда на что-то хорошее теплится в уголке его души всегда, даже в самых безнадежных ситуациях. Поэтому, честно сказать, я верил, вернее, мне хотелось верить: а что если Хогарт все же поймет, что лично нашей вины во всем происшедшим нет, и иными глазами посмотрит на нас. Ведь не обманули же мы его, как многие из тех, если верить его словам, которые потчевали его всевозможными байками да россказнями! И сколь бы люто я его ненавидел раньше, каким бы отвратительнейшим человеком он мне всегда не казался, в эту безысходную для нас минуту, после столь горького разочарования относительно надежд на спасение, я готов был поверить в то, что не все –доброе умерло в этом человеке, что он еще способен к состраданию и милосердию. Я готов был впервые за время пребывания на острове унизиться перед ним, взмолиться о снисхождении к нам, лишь бы только прекратилась эта жуткая, эта изматывающая и доводящая до исступления бесконечная вереница дней рабства и неволи.
Однако как и в недавнем рассказе друзей, где одна неприятность следовала за другой, подкашивая силы и волю путешественников, так случилось и теперь, когда вдруг появилась взволнованная Луиза и огорчила нас новой неприятностью. Прислуживая плантатору, она стала свидетелем его разговора с неудачливым кладоискателем. Не выслушав до конца сбивчивый рассказ бедолаги, а лишь только узнав о гибели большей части своих людей, а, главное, о том, что возвратились они с пустыми руками, Хогарт разразился бранью, возмущался тем, что его снова, уже в который раз обманули, и обещал устроить нам такую жизнь, после чего нам смерть покажется сладким избавлением от всего происходящего. При этих словах мы горько переглянулись между собой: а я, глупый, еще надеялся на милосердие Хогарта! Как наивно! Мало того: разгоряченный бранью плантатор погрозил отправить и своего незадачливого компаньона на свои плантации, однако тот к этому времени оправился от столь вопиющей бесцеремонности со стороны хозяина дома и с холодным негодованием напомнил тому, что у берега осталось стоять его судно, где находятся преданные ему люди, которые в случае подобного развития событий не поленятся направить жерла корабельных пушек в сторону дома плантатора.
Возможно, это обстоятельство отрезвляюще подействовало на не в меру разгоряченного “обманутого”, несостоявшегося владельца золотых самородков, возможно, он сам понял, что зашел слишком далеко и сказал глупость, но закончилось все тем, что Хогарт велел немедленно убираться своему бывшему компаньону ко всем чертям, что тот, лишь покинув стены столь негостеприимного для него дома, выполнил: когда Луиза поспешила к нам, то видела, как судно этого джентльмена выходило в море.
- Вот дьявол! – выпалил в сердцах я, только Луиза закончила свой рассказ. – А именно в хозяине этого судна, после того, как Хогарт с ним так подло поступил, я видел наше спасение! Но что уж теперь про это говорить!
- Интересно! Чем это он мог нам помочь? – Удивился Лоуренс.
- Ты, наверное, прав: наивно рассчитывать на то, что он вызвался бы нам помочь, но все же. Пострадав от вероломства Хогарта, возможно, он понял бы и нас, с которыми поступили точно так же, и мы как-то объединили бы свои усилия против общего врага.
Лоуренс недоверчиво покачал головой:
- Не знаю, не знаю… Вряд ли. Тебе-то с ним не приходилось так долго общаться как нам, поэтому тебе тяжело судить о том, что можно от него ожидать. Мы же с ним в плавании, а затем и в пешем походе провели довольно много времени, потому-то можем сказать о нем более объективно. Особой вражды, или какого-либо притеснения мы с его стороны, честно говоря, не испытывали, однако относился он к нам все-таки по большому счету как к рабам. Поэтому сильно рассчитывать на него не стоило, так что нечего и огорчаться так уж сильно по этому поводу.
- Как бы там ни было, но теперь мы должны надеяться только на себя! – поддержал разговор Мак. – Наш несостоявшийся союзник уже покинул остров, поэтому не стоит о нем и говорить. Милостыни от плантатора, судя из слов Чертенка, ожидать теперь нечего. Впрочем, это было понятно и раньше. Ее слова лишь подтвердили то, что нам теперь необходимо что-то предпринимать самим.
- Что значит “что-то”?! – удивился капитан. (Господи! Я уже начал забывать когда это было, но для меня этот человек до сих пор оставался капитаном “Кадета”!) – Выбор-то для нас более чем ограничен. Путь к спасению только один: побег! Но как совершить его теперь, когда отношение к нам станет более суровым?! Боюсь, что… Право слово, не хочется об этом и думать!
- Да уж… - Задумчиво почесал затылок Мак и все в угнетении приумолкли.
Я почувствовал, что пришел мой час. Понимая важность момента я, наверное, начал излишне взволнованно, потому что при первых же моих словах все подняли голову и устремили на меня свои пристальные взгляды. Наверное, все сразу поняли, что мне есть что сказать.
- Пока вы были в плавании, друзья, нас за это время перевели на работы возле складов и на пристани. Ожидая вашего возвращения, я, тем не менее, времени зря не терял, осматривая не только местность вокруг, но и запоминая порядок и время ведения работ на пристани, регулярность прихода судов, их отправление и всякое прочее. Если бы я мечтал о побеге, то можно было бы все более детально отпечатать в памяти. Но мы ведь были уверены, что вы вернетесь с золотом, Хогарт сдержит свое слово и отпустит нас. Необходимость в побеге отпадала само собой. Теперь же, коль все так повернулось, задумки, которые уже тогда вертелись в моей голове, нужно использовать. Капитан сомневается, что с этого острова возможно совершить побег. Я же уверен в обратном!
Все внимательно слушали меня. Понятное дело, что всем хотелось поскорее услышать спасительный план побега, поэтому моя молчаливая пауза была воспринята как издевательство.
- Да говори, Бэн! Не томи! – Не выдержал Мак.
- Да говорю, говорю. У меня есть план и он вполне осуществим. Притом осуществлять его нужно немедля, этой же ночью! Ты обратила внимание, - повернулся я к Лиз, - что у берега, невзирая на то, что остров покидало судно бывшего компаньона Хогарта, остался стоять еще один корабль.
- Да… - Утвердительно кивнула Луиза, не догадываясь к чему я клоню. – Всего у пристани стояли два корабля. Один, действительно, остался.
- Так вот. Выполняя погрузочные и прочие работы, я всегда держу ухо востро, стараясь подслушать побольше всего, что говорят на пристани. Из услышанного сегодня я совершенно точно понял, что это торговое судно уже почти загружено. Осталось погрузить лишь несколько десятков баулов с маисом и судно немедля, прямо спозаранку, лишь только завершатся погрузочные работы, подымает якорь и выходит в море. Направляется, между прочим, к берегам Англии, друзья! К родным берегам!
Я снова сделал едва заметную паузу, но и этого было вполне достаточно для того, чтобы Мак снова не выдержал:
- Да говори же суть, в конце-то концов! Чего тянешь?!
- Теперь и так понятно, к чему он клонит! Ты предлагаешь незаметно покинуть место нашего ночлега, столь же невидимо пробраться к гавани, по якорных канатах взобраться на судно и или спрятаться там, или перебить команду и завладеть кораблем? – Глаза Джона Найта вопрошающе поглядывали на меня. – Так из этого ничего не получится! Не выполним уже первый пункт твоего плана: как мы сумеем незаметно покинуть место ночлега, если надзиратели всю ночь не дремлют возле нашего барака?! Второе! Не только ты внимательно смотрел за тем, что происходит на пристани, но и я! Я, в отличие от тебя, заметил, что там также немало всевозможной охраны. А ночью, смею предположить, еще больше! Вспомни: чем ближе к вечеру, так их сосредотачивается там невероятное количество, прямо на самом берегу и возле корабля. Так что боюсь, что у нас ничего не получится.
Все вновь взглянули на меня, но я лишь загадочно усмехнулся.
- Согласен, что не все так просто и что в моем плане куча изъянов. Но лучше хотя бы что-то, чем вообще ничего. Это, во-первых. Во-вторых, мой план вовсе не такой, каким ты его только что представил. Да, конечная цель – это, конечно же, попасть на судно. Но нахрапом здесь, действительно, не обойтись. Нужно применить хитрость. Вот в этом-то и заключается изюминка! Да, нам попасть на судно никто не позволит, чего нельзя сказать о баулах, которые попадут туда непременно! Улавливаете ход моей мысли?!
Все приумолкли, понимая, что в моих словах есть немалый резон. Я же продолжал:
- Мало того: предназначенные для утренней погрузки баулы уже отложены в сторону, сложены возле самых дверей склада, так что нам уже известно, какие именно баулы попадут на корабль. Думаю, вы поняли, что я предлагаю спрятаться именно в них. Удобств там, конечно же, крайне мало, но для достижения цели можно и потерпеть. Это ненадолго: главное попасть на судно, а там мы долго сидеть в них не будем. Склады, смею заметить, находятся немного в стороне, и с наступлением темноты, я замечал, когда заканчиваются работы, там почти никто не крутится. К тому же, задняя часть того склада, о котором идет речь, примыкает к зарослям, так что, думаю, не составит большого труда незаметно пробраться к тыльной стороне хранилища, оторвать одну из хлипких досок, которые служат не столько как защита от вторжения, сколько как укрытие от непогоды, влезть в баулы и схорониться в них до поры до времени.
Все уже не смотрели на меня столь недоверчиво, а, проникшись идеей, размышляли, как бы лучше воплотить задуманное.
- Единственное уязвимое место в моем плане – это как покинуть хижину. Первое, что приходит на мысль, это напасть на охрану, после чего бежать к берегу. Однако если даже у нас это и получится, то шум, который непременно поднимется утром, может спутать все планы. Каждый понимает, что при бегстве беглецы в первую очередь постараются попасть на корабль, поэтому и начнется тщательный осмотр всего и вся, что на него попадет. Нет! Так не годится! Пусть и поднимется шум, но уже после того, как судно покинет остров. Поэтому и тут нужно применить хитрость. Хорошо бы получить помощь извне, так сказать, но кто это сделает?
- Я знаю кто это сделает! – вступила в разговор Луиза, и все сразу же вскинули от удивления брови, глядя на нее. – Я это сделаю! Я ведь “извне”, как ты сказал. Думаю, у меня получится!
Видя, что Чертенок что-то лукавит, судя по загоревшимся вдруг огонькам в глубине ее глаз, Лоуренс покачал головой:
- Говори, Чертенок, что задумала, не темни! Лучше, чтобы мы знали наперед план, действия и обязанности каждого, чтобы не попасть впросак, чтобы не подвести друг друга возможными разрозненными действиями.
- Вообще-то ты прав, - согласилась Лиз. – Хорошо, скажу! План мой таков: я сейчас уйду, а через некоторое время явлюсь к охранникам со словами, мол, меня послал хозяин с требованием, чтобы к нему немедля были доставлены те, кто причастен к недавней золотой истории. Сейчас все только и говорят, что о результатах возвратившейся экспедиции, так что они поверят, что хозяин по горячим следам хочет разобраться во всем случившемся. Вижу, вижу, Лоуренс, что ты хочешь возразить! Ты считаешь, что вызовет подозрение то, что хозяин прислал за вами меня, а не кого-то из своих людей, или надзирателей? Да, небольшой риск есть, согласно, но многие знают, что я постоянно нахожусь возле хозяина и мне часто приходится выполнять всяческие его поручения. Так что в том, что мне удастся вас отсюда вытащить, я почти не сомневаюсь. Дело в другом: ведь те, кто вас доставит к хозяину, наверное, будут дожидаться того, чтобы снова препроводить вас назад, сюда же. Вот тут-то я подозреваю, что могут возникнуть трудности. Конечно же, где-нибудь в укромном месте в пути можно напасть на надзирателей, ведь их-то, наверное, больше одного-двух человек не будет, но это может вызвать подозрение у оставшихся охранников, если их друзья не вернутся к утру. Тут тоже нужно применить, в который уже раз хитрость, поэтому я и постараюсь обмануть одного из охранников, которому обязательно предложу сопровождать вас. Все дело в том, что он, завидев меня, буквально теряет голову – я это давно заметила. Видела я его и только что: по моим раскладам именно в эту ночь он должен бдить возле хижины. Когда я снова вернусь сюда, я подойду “с требованием хозяина” именно к нему, заодно и пококетничаю, предложу чтобы именно он, сопровождал вас. Когда подойдем к дому хозяина, я попрошу подождать его, а сама сделаю вид, что провожаю вас к нему. То обстоятельство, что нам придется свернуть за угол дома, будет способствовать тому, что он не будет видеть того, что вы направитесь не в дом, а в ближайшие заросли. Собственно, к этому времени будет уже совсем темно. Спустя какое-то время я вернусь, скажу ему, или им обоим, если надзирателей будет двое, что хозяин намерен разбираться с вами долго, поэтому на ночь вам найдут место где-нибудь в домике для прислуги, а они чтобы отправлялись назад, ни о чем не беспокоясь. При этом нас никто не будет искать! Представляете?!
Кто-то прищелкнул языком.
- Не зря Лоуренс назвал тебя Чертенком! – восхищенно воскликнул Мак. – Ты не Чертенок! Ты сущий дьявол! Ну и придумала!
- Все! Не будем терять время! Я буду уходить! Ждите моего возвращения! – И уже когда уходила, на пол-шаге оглянулась и лукаво улыбнулась. – Только вы уж, пожалуйста, постарайтесь убедить одного из ваших друзей, чтобы спокойно реагировал на мой флирт с этим надзирателем. Пускай уж потерпит для пользы дела.
Луиза удалилась, а Лоуренс присвистнул и, улыбаясь, взглянул на меня. Веселые огоньки прыгали в его глазах.
- Да, братец, не завидую я тебе, если вся эта история благополучно закончится и ты поведешь ее к алтарю! Какая жизнь после этого для тебя начнется! Представляю! Не исключаю, что по сравнению с тем, что тебе предстоит, время, проведенное на плантациях старика Хогарта, покажутся тебе настоящим раем!
- И ты еще вернешься сюда к нему и будешь умолять его, чтобы он принял тебя обратно! – скаля зубы добавил Мак.
Луиза вернулась, когда мы уже ложились спать. Было слышно, как она громко возмущается, жалуясь на то, что недавно ей было поручено отнести сюда продукты на кухню к Мунсу, а теперь, мол, хозяин снова послал ее сюда с новым поручением. После столь длительной ходьбы, сетовала она, ноги ее так устали, что она теперь не могла не то, что нести продукты, а сама была готова к тому, чтобы ее кто-то понес. Я краешком глаза видел, как один из надзирателей напыщенно выпятил грудь, едва ли не принимая ее слова буквально. Это, наверное, он и есть тот поклонник, о котором она говорила, подумалось мне. Так оно в итоге и оказалось. Именно он и вызвался сопровождать нас. Правда, в помощники ему вызвался еще один из охранников, но самозванный кавалер убедил того, что он и сам справится.
Это значительно упрощало задачу. Шагая по вечерней, вернее, сказать уже ночной, тропинке к дому плантатора, мы радовались, что все так повернулось. Если даже он и заупрямится и не захочет отпускать нас в дом одних, то нам с ним одним будет справиться, конечно, проще, невзирая на то, что мы были совершенно безоружны, чего нельзя было сказать о нем. Я видел, как мои друзья украдкой переглядывались между собой, и подозревал, что они уже празднуют предстоящий успех. Однако меня насторожили слова надзирателя. Уж больно ретивым он мне показался служакой. Он вроде бы не говорил о службе, а лишь расстилался в словесах перед Луизой, но нужно было послушать, что он ей без умолку щебетал! Он, мол, на хорошем счету у хозяина, вполне возможно, что тот вскоре поручит ему какой-нибудь более высокий пост. Он и сейчас готов всячески покровительствовать Канку (почему-то он называл ее именно так. Наверное, представилась она ему именно этим именем), а когда повысится в должности, то постарается выкупить ее у хозяина. При этом чувствовалось, что буквально каждая фраза его не договаривалась до конца, словно в каждой из них сквозил намек: я, мол, все для тебя сделаю, красавица, ежели ты будешь сговорчивой. Луиза вне всякого сомнения понимала почти не скрываемый смысл его намеков, но не говорила ни “да”, ни “нет”, а лишь только вовсю поддерживала разговор, смеялась, кокетничала и подхваливала его. Возможно, делая последнее, она хотела этим как бы польстить ему, усыпить его бдительность, что облегчит наш план.
Я напротив кусал от досады губы, понимая, что она несколько переиграла. Слушая, как он продолжает выпячивать перед ней свое “я” с еще большим задором, я понял, что она не притупляет его бдительность, а наоборот разжигает.
Так оно и получилось. Подойдя к дому, Луиза приветливо взглянула в глаза своему ухажеру и нежным голосочком пролепетала:
- Я думаю, что мой защитник и будущий спаситель подождет здесь, а я быстро отведу их хозяину…
Но тот не дал ей даже закончить, отрицательно закачав головой:
- Нет! Нет! Так нельзя! Я лично доставлю их хозяину!
По твердости его голоса и по решимости на его лице я понял, что разубедить этого истукана будет весьма тяжело, если вообще возможно. Мы внутренне приготовились к нападению, хотя каждому из нас ох как не хотелось, чтобы до этого доходило дело. Ведь иные надзиратели непременно всполошатся, если их товарищ не вернется назад. Но что же тогда делать? Позволить ему отвести нас к плантатору?! Представляю, какими глазами он на нас посмотрит! Нет! Теперь все зависело только от Чертенка и мы все замерли в ожидании: удастся ли ей его убедить?
- Да нет же, глупенький! Я сейчас их отведу и быстренько вернусь к тебе!
- Никак нельзя, прекрасная… - Видимо, он уже изначально приготовился отрицать предложение Луизы, с чего, собственно говоря, и начал. Но уже на третьем слове осекся. Видимо, до него дошел смысл намека своей возлюбленной. На него жалко было смотреть. Сказать: замялся, значит ничего не сказать. Было заметно, что в нем борются два противоречивых чувства: и выслужиться перед хозяином хотелось, и пропустить мимо ушей столь желанный для него намек тоже очень даже не хотелось. – Но… Но ведь для пользы нашего же общего счастья лучше, если я лично приведу этих болванов к хозяину. Хозяин оценит мои старания, я тут же намекну ему о возможном повышении и он сразу же назначит меня на новую должность! Этим мы приблизим миг нашего счастья, моя пташка! А ну-ка вперед, болваны! Кому говорю!
И он с таким решительным видом положил руку на рукоять своего оружия и сделал шаг к нам, что я понял: все пропало! Еще мгновение и ничего поправить было уже нельзя. Понимала это и Луиза, поэтому бросилась спасать ситуацию сразу же, пока не произошло то, чего всем нам так не хотелось. Единственным человеком, кто не подозревал ни о чем, был этот не в меру ретивый надзиратель, но по злой иронии судьбы именно он стал бы первой и главной жертвой своей же излишней активности.
Я слышал, как резко вдохнул воздух стоявший рядом здоровило Мак. Он словно бы приготовился к прыжку. Впрочем, почему словно? Именно это он по всей вероятности и делал, но смышленая чертовка (не сомневаюсь, что спасительные слова она придумала на ходу!) опередила его:
- Да что ты такое говоришь, друг мой любезный?! – Она положила свои руки на тыльную часть его ладони. – Видел бы ты, в каком он сейчас состоянии! Он весь во гневе, что экспедиция вернулась ни с чем! Попасть ему сейчас под горячую руку – это себе же навредить! Когда все успокоится, я сама замолвлю слово о тебе. Выберу момент, когда он будет добр и милосерден как никогда, и скажу: мне, дескать, очень понравилось, как исполняет свои обязанности надзиратель, который доставлял по вашему приказу этих голодранцев. Внимательно следил за всем, отзывался о вас, как о самом лучшем плантаторе на острове! Вот таких бы людей побольше вам иметь возле себя! Уверена, что он раздобрится и тут же прикажет позвать тебя. А сейчас не приведи Господи попадаться ему на глаза! Он здесь одному так подзадал! Говорю же тебе: я сейчас быстренько их отведу к хозяину и сразу же вернусь к тебе! Я скоро вернусь к тебе! Неужели же непонятно, о чем я говорю?!
И не давая тому опомниться, она приказала нам идти вперед и через минуту мы уже растаяли в ночи.
Свернув за угол дома и оглянувшись: не идет ли он за нами, мы все дружно шмыгнули в близлежащие заросли и притаились там.
- Кажется, получилось, - прошептал Билл.
- Тихо! – приказала Луиза. – Нам сейчас нужно убедиться, что этот олух не поперся вслед за нами. Представляете, если он войдет в дом и станет о нас расспрашивать?
- Как олух? Ты ж ему говорила, что он “друг твой любезный”?
- Прекрати, Мак! Не до острот сейчас. Пусть все успокоится.
Мы немного помолчали. Это казалось невероятным, но сейчас нами по сути командовала эта удивительная девушка, оправдывая тем самым свое удивительное прозвище. Видя, что опасность миновала, она позволила себе улыбнуться:
- Я там вас голодранцами называла, так думаю вы не сильно в большой обиде на меня за это?
- Да это что! – утешил ее Мак, - это терпимо! Вот когда ты сказала, что выберешь момент, когда Хогарт будет добр и милосерден, то я чуть не поперхнулся от неожиданности! Это когда же ты, родимая, собираешься увидеть его таковым?!
Легкий смешок прокатился в нашем узком кругу, однако тут же оборвался. Все понимали, что веселиться пока рано: впереди нас ожидало самое главное. Даст Бог, все получится – вот тогда и повеселимся!
- Ну что? Наверное, пора мне возвращаться. – Луиза немного помолчала. - Конечно же, я постараюсь выпроводить его восвояси, но вам необходимо подстраховывать меня. А что если он пожелает все же доставить вас назад? Скажет: я их увел, я и должен возвратить назад! В таком случае вы непременно должны перехватить его. Так что идите следом, но на расстоянии, чтобы он вас ни в коем случае не заметил! И тихо!
Луиза юркнула в темноту. Мы за ней. Вскоре мы услышали впереди ее взволнованный голос:
- Я же говорила тебе: он сегодня не в себе! Все планы рушатся. Во-первых, хозяин хотя и во гневе, но намерен разбираться с ними довольно долго. Насколько я поняла, они собираются совершить новую экспедицию и, возможно, хозяин сам примет в ней участие. Поскольку обсуждать они будут допоздна, то он приказал найти им место для ночлега где-нибудь в доме прислуги, а тебе приказал возвращаться обратно. Поэтому идти назад тебе придется одному. Во-вторых, мне так хотелось, дорогой, провести с тобой время, но нужно спешить выполнить приказ хозяина.
- Да как же так?! Ты ведь обещала!
- Не сердись, дорогой! У меня самой разрывается сердце! Ты так приглянулся мне! Но что поделать: хозяин велел поскорее вернуться после того, как я позабочусь о ночлеге для этих людей. Наверное, я ему буду нужна.
- Так, может, я подожду, когда ты придешь? Я готов ждать хоть до утра!
- Спасибо, мой рыцарь, но боюсь, что для хозяина сегодня будет необычная ночь. А вдруг я ему снова понадоблюсь? Обычно он в это время отходит ко сну, а сегодня вон как! Да не грусти, дурашка! Впереди у нас так много времени! Мы проведем с тобой не одну сказочную ночь! Вот увидишь! Все! Мне нужно бежать!
Послышались торопливые шаги Луизы и смущенный голос надзирателя, крикнувшего ей вслед:
- Может, лучше будет, если я лично завтра пораньше за ними явлюсь, чтобы доставить обратно?
Все мы, слушая эту словесную перепалку, после этого “перла” чуть не чертыхнулись: вот зануда!
- Ни в коем случае! – Луиза даже вернулась назад. – Ну что ты такой нетерпеливый?! А что если они с утра продолжат обсуждать задуманное, тут и ты ни к месту: явился мол за рабами! Какими рабами? – возмутится хозяин. – Это мои компаньоны! Может, тебе самому не терпится в рабы?! Так я тебя мигом с надзирателей попру ко всем чертям! Ты, конечно же, меня извини, но вначале ты мне так понравился, а теперь начинаешь страшно разочаровывать. Я хочу, чтобы рыцарь моего сердца был к тому же и неглупым человеком. Еще одна твоя выходка – и на взаимность с моей стороны можешь не рассчитывать! Все! Прощай!
И Луиза решительно зашагала прочь. Тот, понимая, что перестарался и может потерять то, что уже, казалось, было в его руках, залепетал ей вслед:
- Хорошо! Я поступлю так, как ты хочешь! Я буду слушать тебя!
- Вот это другое дело! – Послышался из темноты голос Луизы. – На том и расстанемся. Завтра вечером я постараюсь встретиться с тобой.
- Хорошо, моя пташка! Мое сердце улетает от тебя, чтобы завтра вернуться вновь!
- Лети, пташка, лети! Да не сядь в лужу!
Эти слова Луиза сказала шепотом, уже подходя к нам, так что ее воздыхатель никак не мог этого слышать. Мы же давились от смеха. Но длилось это не долго. Убедившись, что тот ушел, мы покинули заросли и под покровом ночи направились к складам.
Дальше все происходило по плану. Главное, что мы остались никем незамечены. Выдавить доску в тыльной части хранилища было несложно. Когда все забрались во внутрь, она была укреплена на место, чтобы зияющая дыра не вызвала утром никакого подозрения.
Теперь нужно было спрятаться в баулах, не оставив при этом никаких следов. Для этого мы забрались в один из самых дальних уголков хранилища, высыпали содержимое одного баула в узкую щель между стеной и грудой сваленных друг на дружку баулов, так что высыпанный маис не мог никто видеть, потом развязали девять баулов, находящихся возле двери, приготовленных к утренней погрузке, развязали их, отсыпали от каждого из них достаточное количество маиса в пустой баул, отнесли его на место и стали “запаковываться” в приготовленные ниши. В потемках мы просыпали маис, и если бы в хранилище соблюдалась идеальная чистота и порядок, то по просыпленным следам нас утром легко могли бы изоблачить. Однако я знал, что в хранилище весь пол усеян просыпленным злаком, поэтому надеялся, что возможная наша оплошность может остаться незамеченной.
В каждый баул влезло по одному человеку. Мы с Лоуренсом просмотрели: все ли в порядке, не заметят ли при погрузке что с баулами что-то не то? Вроде бы, насколько это можно судить в темноте, все нормально. Да иного и быть не могло. Я при дневном свете много раз осматривал баулы так и сяк, и мне казалось, если в не до конца наполненный баул спрячется человек и удачно притаится там, то особого подозрения этот груз вызвать не должен.
Не стану подробно останавливаться на том, что я чувствовал, находясь внутри этой штуковины, поскольку ничего хорошего и интересного для читателя, как вы понимаете, я сказать не могу. Однако я терпел, как, нужно полагать, и все остальные ради того, чтобы эти мучения стали последними для нас на этом острове.
Утром мы услышали шум. Я почувствовал как баул, в котором я находился, был взвален на тележку и тут же я ощутил движение. Баул переправляют на корабль! Сердце мое учащенно забилось: неужели получится?! Тряска, теснота, нехватка воздуха и прочие неудобства казались сущим пустяком по сравнению с тем, что нам открывалась дверь к свободе. Еще немного, еще самую малость!
Вскоре я ощутил толчок: баул свалили на пол. Всем своим нутром я почувствовал, как пол подо мною медленно покачивается! Я на корабле! Получилось! Вот это да! Теперь нужно молить Бога о том, чтобы сверху не придавили чересчур большим количеством баулов, настолько большим, что невозможно будет выбраться. Правда, на этот случай должна подоспеть помощь друзей. Мы ведь сразу договорились об этом. Не может же случиться так, что все девять баулов окажутся приваленными. Ведь судно уже почти загружено, поэтому мы в любом случае окажемся сверху остального груза. Но если даже кто-то и окажется настолько зажат иным грузом, что не сможет выбраться из своего укрытия самостоятельно, то в таком случае, тот, кто окажется свободным, должен помочь выбраться остальным.
Шорохи и возня прекратились. Видимо, погрузка завершилась. Через некоторое время послышался отдаленный крик:
- Поднять якорь! Приготовиться к отплытию!
Все! Сбылось! Я прислушался: вокруг абсолютная тишина. Стало быть, в трюме мы одни! Все, пора выбираться. Рядом я услышал чью-то возню и чертыхание – это был явно Мак, который, видимо, выбирался из своего убежища. Не стал откладывать наступление желанной минуты и я. Выбравшись из баула, я отряхнул с себя прицепившиеся ко мне зубчики маиса, осмотрел себя, убедившись, что все в полном порядке, поднял голову и увидел прямо перед собой застывших в каменных позах моих друзей, успевших к тому времени извлечь свои тела на свет Божий. По их потухших, устремленных куда-то за мою спину удрученных взглядах я понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Желая полюбопытствовать: что же они там такое увидели, чисто инстинктивно обернулся и я… И так же застыл на месте потрясенный увиденным. За моей спиной, выстроившись, словно на параде в безмолвном молчании застыл ряд полностью вооруженных солдат, видимо, из местного гарнизона. Чуть впереди их в самом центре стояли несколько корабельных офицеров, среди которых я узнал капитана этого судна: накануне он справлялся о ходе погрузочных работ, и его подчиненные бодро докладывали ему обо всем происходящим, и это не ускользнуло от моего внимания.
Но не это больше всего поразило меня. Чуть спереди их стоял стул, на котором, откинувшись на спинку и запрокинув ногу за ногу, словно он был в театре и наблюдал за действием какой-то забавной пьесы, восседал человек, в котором я сразу же узнал… Кого бы вы думали? Плантатора Хогарта!!!
Но ежели вы считаете, что на этом потрясения мои закончились, то глубоко ошибаетесь. Рядом с плантатором стоял человек, которого я меньше всего ожидал увидеть здесь. Если бы я предложил читателям с трех раз угадать его – уверен: ни за что не догадались бы!
Это был старик Хорси! Краснощекий!!!



Глава десятая

Последняя ночь перед казнью

Увидев, что все открылось и нет больше смысла сохранять тишину и маскировать свое присутствие, Хорси расплылся в услужливой улыбке перед плантатором и затараторил голосочком, похожим на блеяние ягненка:
- А я что вам говорил: вот они, голубчики! Я давно их выслеживал! Я… Это благодаря мне вы поймали их, хозяин! Думаю, этим я заслужил ваше благосклонное отношение к себе! Ведь так, хозяин?
Тот, не обращая ни малейшего внимания на склонившегося перед ним в услужливом поклоне подхалима, поднялся и измерил нас испепеляющим взглядом.
- Одурачить меня хотели, мерзавцы?! Ну что же: вы сами выбрали для себя такую участь, Повесить негодяев! Немедленно!
И плантатор уверенно зашагал прочь к выходу из трюма, но Хорси, побежав за ним вслед, обогнал его, упал перед ним на колени и взмолил, прикладывая к груди руки:
- Как можно, хозяин! Быстро и безболезненно лишить жизни этих негодяев – это большая роскошь для них! За такой-то проступок! Нужно применить к ним мучительные пытки, чтобы мерзавцы поняли, насколько большой грех они совершили, задумав бежать от вас! Да и… - Краснощекий вновь расплылся в улыбке, - нужно, чтобы их смерть служила назиданием для других. Чтобы, увидев, как они мучатся, и другие рабы выбросили из головы крамольные мысли о побеге. Разве я не прав, хозяин?
Хогарт наконец-то удостоил его удивленным взглядом:
- Да ты ведь сам раб, несчастный, а такие слова говоришь!
- Надеюсь, за мою преданность вы подарите мне свободу, хозяин! И я буду готов вам служить с еще большим рвением!
И Хорси склонился перед плантатором в еще большем поклоне. Но тот уже не смотрел на него, а повернувшись к нам, бодрым голосом изрек:
- А что! В этом предложении есть здравый смысл! Послезавтра на острове праздник, соберется много народу. Вот если при всех устроить этим красавчикам настоящий ад перед смертью, то те, кто это увидит, надолго выбросят из головы мысль о побеге! Неплохо придумано! Так мы и сделаем!
- Как послезавтра? – Краснощекий был явно взволнован. – Никак нельзя даровать этим негодяям лишних два дня жизни! Нужно казнить их немедленно! Вдруг они опять сбегут?!
- Не сбегут! На острове есть плантатор, для которого стоны и хруст костей ослушавшихся его рабов доставляют такое удовольствие, что специально для пыток он оборудовал такой погребок, что по прочности с ним не каждая тюрьма сравнится! Так что уж оттуда-то они никогда не убегут! Отведите-ка, ребята, их к мистеру Хендсу, и передайте, что я попросил присмотреть за этими красавчиками до послезавтрашнего празднества. Ступайте!
“Ребята” бросились связывать нам руки, а плантатор не спеша покинул трюм. За ним поспешил Хорси, который скороговоркой не уставал повторять:
- Так это благодаря мне вы их поймали, хозяин! Это я постарался! Вы ведь по достоинству оцените мои старания?! Так ведь?
Что ответил ему Хогарт, я так и не услышал. Я думал об одном: как этот чертов Хорси пронюхал о нашем плане?! Да, он вместе с нами прибыл на остров, вместе с нами был продан в рабство и жил в тех же хижинах для рабов, что и мы. Вместе мы работали на плантациях, а иногда и ели за одним столом. Однако все это время Хорси вел себя обособленно, не разговаривал с нами, сторонился нас. Вот я сказал, что ели за одним столом, а между тем, это случалось исключительно редко! А если и случалось, то садился Хорси на самый дальний уголок у стола, стараясь держаться подальше от нас. Мы так же не обращали на него никакого внимания и считали, что мы для него, впрочем, равно как и он для нас, просто не существовали. Каждая из сторон как бы жила своей жизнью, не вмешиваясь в дела другого, если такие понятия вообще применимы к той ситуации, в которой мы находились. А вот поди ж ты как все повернулось! Видимо, Хорси затаил злобу, выискивал момент для возмездия, следил за нами, и в конце концов выследил! И надо признать, что вышло это у него неплохо: мы ничего даже и не подозревали! Да… Рассчитал он все тоже мастерски: удар был нанесен в самый ответственный момент, от чего становился еще более болезненным. За все время описания нашей жизни на острове я ни разу не упомянул Хорси, поскольку он для нас как бы не существовал. И вдруг такой поворот! И как тут не удивиться превратностям судьбы: второй раз Хорси грубо вторгается в мою жизнь и второй раз так круто ее изменяет!
Нас повели куда-то в глубь острова, довольно далеко от того места, где находились плантации Хогарта.
Увы, когда мы прибыли на место, я понял, что все обстоит именно так, как говорил Хогарт. Когда нас заводили в подземелье, я обратил внимание на толстые, кованные железом двери, на массивный засов и столь же огромный замок, который наверняка заключит засов в свои мертвые объятия, лишь только мы окажемся по ту сторону двери. Засов со страшным лязгом был задвинут, через мгновение послышались сухие щелчки запираемого замка и … все стихло. Нам ничего не оставалось сделать, как осмотреться.
Огромные каменные блоки, которыми были выложены стены, плавно переходящие в своды-изгибы, образовывая тем самым куполообразный потолок, были столь массивны на вид, что надеяться выбить или выковырять одну из таких ячеек, изначально представлялось глупым занятием. Чтобы окончательно убедиться в своей правоте, я подошел к стене и ощупал руками блоки. Холодная твердынь камня неприятно щекотала ладони и словно бы насмехалась надо мной: не старайся, дескать, любезный! Ничего у тебя не получится! Понимая, что все мои старания напрасны, но памятуя о том, что утопающий имеет право видеть свое спасение даже в никчемной соломинке, покачивающейся на волнах, я, найдя на полу камушек, принялся обстукивать им стены нашей темницы. Кто безучастным взглядом молча наблюдал за моими бесплодными стараниями, кто, задумавшись о чем-то своем, вовсе не обращал на меня внимания, а я все стучал и стучал, пока не убедился, что все мои усилия не приносят никакого результата и не отшвырнул с досадой бесполезный камень в сторону.
Разочарованно опустившись на пол и прислонившись спиной к стене, я вновь посмотрел на своих друзей. За все время, сколько я был с ними знаком, никогда еще не видел их в столь подавленном состоянии. Настроение было столь удручающим, что никому не хотелось даже слова молвить, не говоря о чем-либо другом. Да и как иначе, скажите на милость, нужно вести себя после столь глубокого разочарования, свалившегося на нас?! Если бы побег сорвался в тот момент, когда мы только задумали его, или же намеревались совершить, то степень отчаяния не была бы столь огромной. А так ведь, после того, когда мы все были практически уверены, что все получилось, и мы отныне свободные люди, когда душа была переполнена радостными эмоциями, и вдруг…
Все смешалось в эти минуты в наших головах. Ведь угнетало не только то, что уже произошло, но и сознание того, что нас ожидает впереди. Думаю, вряд ли среди нас был хоть один человек, который бы надеялся на то, что через два дня ему придется избежать уготовленной участи. К примеру, надеяться на то, что Хогарт в последнюю минуту проявит милосердие, отменит казнь и подарит всем жизнь. Это казалось более чем невероятным. Стало быть, послезавтра… Не хотелось об этом думать, хотелось отогнать ко всем чертям эти доводящие до исступления мысли, однако по прошествии времени они возвращались вновь и опять начинали назойливо будоражить сознание: послезавтра тебя ожидает смерть! Жить тебе осталось всего лишь два дня!
На потолке, в самой верхней, наиболее отдаленной его части, имелось небольшое, совсем крохотное, даже не оконце, а скорее отверстие, через которое в нашу окутанную полумраком темницу, пробивался слабый лучик света. Благодаря ему мы могли не только немного осмотреться вокруг, но и осуществлять пусть слабую, в некотором роде косвенную, если такое определение здесь уместно, связь с внешним миром. Светит лучик – значит там, за этими грубыми стенами возвышается над миром солнце, дарит свою энергию всему живому, значит жизнь идет своим чередом: поют птицы, бегут по небу облака, ветер гонит по бескрайним просторам океана неугомонные волны. Так было всегда, так происходит сейчас, так будет завтра, послезавтра, через год, через столетие. Будет для всех, кому выпало и выпадет в будущем счастье жить на этой прекрасной земле, упиваться этим дивным даром, которым является сама жизнь. Все это будет для других, но отныне только не для нас. Спустя два дня это все оборвется для нас раз и навсегда, неизбежно и бесповоротно!
Со временем лучик начал тускнеть и вскоре стал едва заметным. Было совершенно очевидно, что над тем другим, отныне далеким и чужим для нас миром, навис вечер. Господи! Как незаметно пролетел день! Время пребывания на этой земле для нас таяло до обидного быстро. Как стремительно завершился день! А ведь за это время мы так и не перемолвились ни единым словом! Да, минувший день наверняка был одним из худших дней в моей жизни.
Лучик стал совсем слабым, настолько слабым, что было понятно: ночь уже почти наступила. И в то же время все мы услышали за дверьми какой-то шум и разговоры. Хотя это были отнюдь не возгласы, а обычный разговор-диалог, на спокойных тонах, но благодаря тому, что вокруг царствовала идеальная тишина, все мы прекрасно слышали каждое произнесенное слово.
- Да какой к чертям ужин?! – Возмущенно спрашивал какой-то неприятный мужской голос. – Этим голодранцам жить-то осталось всего ничего! Не будет такой уж большой беды ежели они отправятся в мир иной с пустыми желудками. Ступай прочь, красавица!
- Да мне-то все равно, - послышался спокойный женский голос, - но вы люди здесь чужие и не знакомы со здешними правилами. Мой хозяин, господин Хендс, не церемонится с провинившимися во время казни. Но когда они находятся здесь, то мы непременно должны приносить им еду раз в день по вечерам. Такое твердое правило установил хозяин. Он говорит, что это для того, чтобы обреченные на смерть не окочурились раньше времени и не лишили его удовольствия созерцать столь волнующее, как он говорит, зрелище. Я могу уйти, но хозяин, когда узнает, что вы помешали выполнить одно из неукоснительных его требований, будет очень недоволен.
После секундного замешательства послышался уже знакомый нам голос, но уже с ярко выраженными нотками раздражения:
- Ладно! Так уж и быть! Майлс! Отопри замок!
Нам была удивительна столь “трогательная” забота хозяина сооружения, в котором мы находились, о нас и наших желудках. Однако, поскольку о еде в это время мы думали меньше всего, никто из нас даже не пошевелился. Лишь только Луиза, полулежавшая до этого на полу, приподнялась и застыла в неловкой сидячей позе.
Загремел засов, с неприятным, резанувшим по слуху и по душе скрипом отворилась дверь и в относительно светлом проеме дверей я увидел силуэт девушки, которая держала в руках миску с едой.
- Пойди поставь, что принесла, на пол и уходи. Да шевелись же!
Девушка прошла к середине помещения, поставила прямо на каменный пол посуду и, повернувшись, собралась уже было уходить, как вдруг произошло нечто совершенно неожиданное. Столь невероятного поворота событий не ожидали не только охранники, но и мы сами. Стремительно вскочив со своего места, словно ее выбросила оттуда какая-то могучая пружина, Луиза в два прыжка настигла нашу гостью, схватила ее одной рукой за горло, а второй закрыла ладонью рот, чтобы та не имела возможности кричать, столь же проворно оттащила пленницу в угол темницы и угрожающе вскричала:
- Не подходите никто! Иначе я сейчас перережу ей горло! Не подходите!
Все опешили от неожиданности. Застыли на месте и охранники, явно растерявшиеся и не знающие что предпринять в этой непривычной для них ситуации. Еще больше опешили мы, никак не ожидавшие со стороны Луизы столь непредсказуемых действий. А та продолжала удерживать свою заложницу в темном углу темницы, время от времени выкрикивая: “Не подходите! Я убью ее!”.
Повторяю: происшедшее было настолько невероятным, что ошарашенные охранники все еще продолжали переминаться в нерешительности с ноги на ногу, хотя уже обязаны были что-то предпринять. Наконец послышался голос одного из них:
- Вот дьяволица! Что она надумала?!
- Хочу, чтобы вы немедленно выпустили нас отсюда!
Кто-то из охранников присвистнул от удивления:
- Ничего себе! Вот это да!
- Может, сбегать к хозяину и спросить, как быть? – нерешительным голосом обозвался другой.
- Отставить! Никаких “сбегать”! Что мы с ней церемонимся?! Нужно поставить мерзавку на свое место! Майлс, Джонни! А ну-ка разберитесь с ней, а мы покараулим дверь!
- Не подходите! Я перережу ей горло! – Вновь вскричала Луиза.
- Ну и режь! Большая потеря! Эта черномазая такая же рабыня, как и ты сама! Объясним хозяину, что произошло, и он, надеюсь, согласится, что мы поступили правильно. Вперед, ребята!
С этими словами Луиза оттолкнула заложницу от себя, а сама проворно забежала за наши спины и спряталась там. Ошалелая от счастья, что удалось избежать, казалось бы, неминуемой смерти, девушка, не переставая бормотать молитвы, поспешно ретировалась, а разъяренные надзиратели угрожающе двинулись в нашу сторону:
- Ах ты мерзавка!
Мы все, даже те, кто сидел или лежал, поспешно поднялись, и сплотившись плечом к плечу, образовали полукольцо впереди Луизы.
- Не подходите! – угрожающе сказал я, как бы вторя Луизе. – Прежде, чем доберетесь до нее, будете иметь дело с нами!
Охранники, наткнувшись на столь дружный отпор, в нерешительности остановились. Признаться, был момент, когда мной обуревало огромнейшее желание броситься на них и вступить в схватку. Но оружие в руках этих людей, тем более приготовленное к атаке, недвусмысленно давало понять, что результат подобного противостояния, случись он, был бы явно не на нашей стороне. Поэтому, понимая, что, совершив нападение, мы этим окончательно разозлим охранников, и в случае чего в первую очередь может пострадать заварившая всю эту кашу Луиза, я решил сгладить ситуацию и примиряюще сказал:
- Она ведь отпустила эту несчастную! Что вы хотите! Оставьте ее в покое!
Охранники колебались еще несколько секунд.
- Ладно, ребята! Все равно их послезавтра отправят на небеса! Если бы мы одну эту чертовку порешили сейчас, то это еще куда ни шло! Но если мы перебьем сейчас весь этот сброд, то, боюсь, нам не поздоровится! Мы лишим хозяина и остальных увлекательного зрелища. Пойдемте, ребята! Черт с ними!
Охранники удалились, захлопнулась дверь, загремел засов. Вновь в темнице воцарилась тишина. Понимая, что все позади, что минута опасности уже миновала, мы все повернулись к Луизе и дружно устремили на нее свои недоуменные взгляды. Сознавая, что от нее ждут объяснения, она лукаво улыбнулась, приложила палец к губам и юркнув в узенькую щель между нами, направилась к двери. Прислонившись ухом у дверной щели, она долго прислушивалась, но не обнаружив ничего, что ее заинтересовало бы, она вновь направилась к нам. Сделав многозначительный кивок головой, мол, следуйте за мной, она направилась в самый отдаленный уголок темницы. Мы, словно покорные овечки, последовали за ней. В который уже раз эта удивительная девушка заставляла нас слушать ее, и каждый раз мы с благоверной покорностью это делали!
Подойдя к стене, Луиза не придумала ничего лучшего, как тут же опуститься на пол, поудобней умоститься на нем. Догадываясь о том, что она хочет нам что-то рассказать, мы покорно расселись вокруг нее и, затаив дыхание, продолжали ждать, что же она скажет. Никто, опять-таки, не проронил при этом ни слова! Собственно, а к чему они были нужны?! Все понимали, что говорить сейчас должна Луиза, поэтому и ждали ее слов. Она же, на мгновение застыв на месте и медленно повертев головой: не подслушивает ли кто-нибудь?, наконец успокоилась, вновь взглянула на нас и позволила себе улыбнуться. Понимая, что дальше тянуть с объяснениями было бы просто глупо, она весело подмигнула нам и тихо прошептала:
- Это была Харакой!!!
Все застыли, потрясенные услышанным! Может, кто-то и хотел заметить что-либо по этому столь невероятному поводу, однако смею предположить, что этому им помешало то обстоятельство, что они вмиг лишились дара речи. Одна только Луиза продолжала улыбаться:
- Что же ты молчишь, Лоуренс? Это ведь по твоей части! Снова скажешь, что это невероятное совпадение?
- А разве нет?! – еле выдавил он из себя. Было видно, что он не на шутку удивлен. – Это уже не поддается никакому здравому осмыслению! Но послушай! Что это ты задумала?! “Я убью ее!” Как ты могла рисковать жизнью своей родной сестры!
- Да тише ты! – возмутилась Луиза. – Ни в коем случае нельзя, чтобы эти, - она кивнула головой в сторону двери, - узнали о том, что это была моя сестра. Иначе все сорвется!
- Что сорвется?
- Да неужели вы не поняли, что все это я сделала не просто так?! Что у меня и в мыслях не было рисковать жизнью Харакой, а тем более, как ты говоришь, убивать ее! Я сразу же узнала ее по голосу и у меня моментально возник план. Конечно же, без помощи извне нам не обойтись, а я не видела иного способа поделиться своим планом с сестрой, нежели тот, к которому я прибегла. Я вообще боялась, что, узнав меня, она тут же своим неуместным радостным вскриком раскроет наш главный секрет и испортит тем самым все дело. Поэтому крепко зажимая ладонью ее рот, я в то же время шептала ей на ухо свой план. Я ведь и выбрала дальний уголок с таким расчетом, чтобы охранники не услышали мой шепот. Я верила, что у меня все получится, потому, изображая, что я удерживаю ее, я стояла за ее спиной так, что ее ухо находилось как раз возле моих губ. В паузах между отвлекающими громкими выкриками “Я перережу ей горло!” я тихонько скороговоркой шептала сестре все, что она должна по моему плану сделать и как поступить. Остальное вы видели.
Мы смотрели на Луизу восхищенными глазами. Мак, улыбаясь, покачал головой:
- Лоуренс не зря назвал тебя Чертенком! Ты сущий дьявол! Ну и выдумщица! И что же ты придумала?
Луиза улыбнулась:
- Не советую вам обольщаться раньше времени. Свобода не упадет нам в руки с небес в виде подарка. Вполне возможно, что у нас ничего не получится. Но шанс отныне есть! И как мне кажется не такой уж невероятный. Послушайте, что я придумала!
Чем дольше говорила Луиза, тем сильнее колотилось сердце в моей груди. И, видимо, не только в моей. Потому что, лишь только она закончила, Мак от удовольствия тихонько присвистнул:
- А что, черт меня подери?! Очень даже не дурно! Зря ты говоришь, что у нас ничего не получится! Мне кажется, что задумка вполне осуществима!
- Да не радуйся ты раньше времени, братец! – рассердился Лоуренс. Однако от моего внимания не ускользнуло то обстоятельство, что голос его явно повеселел. – Тем более что надзиратели могут оказаться гораздо расторопней, чем нам того хотелось бы, и для кого-то из нас завтрашняя ночь может стать действительно последней. Даже и в том случае, если остальные спасутся.
- Действительно: не будем преждевременно обольщаться, - поддержал его капитан. – Не далее как сегодня утром мы не только верили, а были абсолютно уверены в том, что у нас все получилось. Чем все это закончилось, все мы прекрасно знаем. Здесь тоже не так все просто. Мало того, что нужно выбраться отсюда, но ведь нужно продумать и дальнейший план действий. Чем была прекрасна предыдущая попытка побега? Если бы все получилось, то мы бы убежали не только от Хогарта, но и вообще с острова! Теперь же, покинув пределы одной тюрьмы, мы окажемся во власти другой. Ведь весь остров и есть одна большая тюрьма, убежать с которой, таким как мы, очень и очень не просто. – Капитан тяжело вздохнул. – Но не будем забегать вперед! Сейчас для нас вопрос номер один: вырваться за пределы этих стен. Выбора нет. Поскольку если мы этого не сделаем, то послезавтра случится то, отвертеться от чего мы вряд ли сможем. Если же все получится, то у нас окажется намного больше времени, чтобы придумать - как и при помощи чего покинуть остров. Конечно, нас сразу же начнут искать. Но ведь эти поиски могут продлиться довольно долго, ежели мы спрячемся понадежнее. За это время может произойти всякое. А пока что нужно делать все, чтобы охрана не заметила никакого подвоха с нашей стороны. Поэтому в первую очередь мы должны сделать что? – Обводя всех взглядом, капитан замечал лишь недоуменные взгляды: к чему он клонит? – Нужно съесть все, что принесла Харакой! Или я не прав?
Мы дружно засмеялись: капитан был прав! И хотя пища, если быть откровенным, лезла в наши глотки с большой неохотой, мы все же упорно вталкивали ее туда, понимая, что для пользы задуманного тарелки должны оставаться пустыми.
Едва забрезжил рассвет, надзиратели заглянули к нам, чтобы убедиться: все ли в порядке? Увидев опорожненные миски, один из охранников присвистнул от удивления:
- Смотрите-ка! Сожрали все! А я- то думал, что они ни к чему не притронутся! В такой час и обжираться! Во дают! Если бы я знал, что мне на этом свете жить осталось всего день, я бы оставшееся время посвятил молитвам, или…
- Или продажным женщинам, - давясь от смеха, перебил его другой, - чтобы было о чем вспоминать на том свете!
- А я бы напился вдрызг! – мечтательно потянул второй. – Помирать, так уж весело!
- Хорошая компания подобралась! – не выдержав съязвил Лоуренс. – Одни гуляки да пьяницы! И мы находимся во власти таких людей! Мы, многие из которых являются дворянами, продолжателями славных фамилий, так много сделавшими для того, чтобы приумножить славу Великой державы, которой, вне всякого сомнения, является наша старушка – Англия!
- Что-о-о?! – дико заорал один из охранников. – Эта мразь будет нам указывать?!
Он выхватил заправленную за пояс плеть и что есть мочи, наотмашь стеганул Лоуренса. За первым последовал и второй замах, но дальше его дело не пошло, благодаря прыткости Мака. Для своей могучей комплекции Мак оказался на удивление проворным. Он в два прыжка подскочил к экзекутору и что есть мочи двинул его своим увесистым кулаком в подбородок. Удар оказался настолько сильным, что тот буквально пролетел довольно длинное расстояние, ударился головой о выступ каменной ступеньки возле двери, неуклюже ойкнул и тут же попытался вскочить на ноги. Но из этого у него ничего не вышло. Он только чертыхался и совал ногами, но прийти в себя ему, видимо, никак не удавалось.
- Ах вы, жалкие рабы!
Друг потерпевшего, желая поквитаться с обидчиками, выхватил из-за пояса пистолет и угрожающе двинулся на Мака. Но здесь прогремел повелительный крик их командира:
- Не сметь! Опусти оружие! Мы должны сберечь их к завтрашней казни! Снова мы ввязались с ними в ненужную, глупую словесную перепалку! Пойдемте отсюда! Выходите! Майлс! Не слышишь?! Тебе говорю!
- Да как же так?! Уйти, не отомстив этим свиньям?! Вон что они с Джимми сделали!
- Завтра им отомстят сполна! И за тебя, и за Джимми! Можешь мне поверить: мало им не покажется! Пойдемте!
Дверь захлопнулась, привычно загремел засов, а мы, оставшись одни, тут же дружно набросились на Лоуренса:
- Ты что?! С ума сошел?! Своей болтовней ты мог испортить все дело! Кто тебя за язык тянул?!
Тот почесал ушибленное место.
- Виноват, согласен. Но уж больно хотелось высказать то, что на душе накипело!
- Да уж потом бы и высказался, когда бы дело завершили!
Все немного помолчали. Капитан, находившийся рядом с Лоуренсом, положил ему руку на плечо:
- Поймите, друзья: слова Лоуренса были не просто правильные. В них был скрыт почти гениальный смысл, но… Но вот сказаны они были не к месту. Своей несдержанностью он мог все загубить. Поэтому давайте так: никаких разговоров, никаких конфликтов. Действовать начинаем только тогда, когда… Он искоса взглянул на дверь. – Впрочем, вы и сами об этом знаете! Никаких импровизаций! Все должно идти по плану мисс Луизы!
Это его невинное “мисс”, сказанное им вскользь, и на которое он, скорее всего, не обратил никакого внимания, породило в моей душе настоящую волну ностальгии. Я вспомнил ту, такую, казалось бы давнюю для меня жизнь в Лондоне, когда подобное обращение к дамам было вполне естественным и само собой разумеющимся. Балы, обеды, этикет, правила светского поведения: как все это давно было! За время последних событий, пережив столько потрясений и волнений, душа моя так огрубела под злыми окриками надзирателей и ударами их плетей, что такие сентименты, как почтительное обращение к даме, элементарное “мисс” действуют теперь на мой слух, как нечто чуждое, инородное для моей души и разума. Как огрубел я за это время! Узнают ли меня старые друзья, когда я возвращусь в родной Бристоль?! Господи! Неужели я когда-нибудь туда вообще возвращусь! Иногда в минуты отчаяния казалось, что мне суждено умереть здесь, на чужбине, в неволе и в тоске по родной земле. От этой мысли мне становилось не по себе, я пытался быстрее отогнать ее прочь, но она все возвращалась и возвращалась. Вот и теперь: в случае успеха мы совсем скоро окажемся на свободе (не сглазить бы!), а мне, тем не менее, не верится, что такое может быть. Неужели и вправду наступит время, когда наконец-то оборвется это монотонное течение бесконечных дней рабства, тяжелого труда, ударов плетей, грубости? Впрочем, что это я такое несу, глупец?! Причем здесь “неужели наступит”?! Наступит и притом непременно! И не когда-нибудь, а уже завтра! Только оборваться эти дни могут иным, нежели мне того хотелось бы, образом. Неужели же до этого дойдет?! Вдруг задуманное не получится? Признаться, раньше я никогда не боялся смерти. Возможно, потому, что знал: я человек молодой, смерть, конечно же, как и для любого из смертных, наступит, но довольно не скоро. Так почему же забивать себе голову тем, что случится более чем в далеком будущем?! Но ежели сознание с отрезвляющей ясностью подсказывает, что последний твой час пробьет ни когда-нибудь, а именно завтра, то есть от чего упасть в уныние. Впрочем, такого уж огромного, парализующего волю и сознание страха я не испытывал, но, если быть до конца откровенным, нужно признать, что день тот прошел для меня более чем спокойно. Все-таки где-то в глубине души я боялся смерти. Притом именно такой, какую пообещал нам Хогарт. Ведь смерть смерти рознь. Если мне доведется погибнуть во время предстоящей схватки с охранниками, то это будет не столь обидно. Но на эшафоте… На глазах у сотен зевак и для доставления удовольствия подлому плантатору, неприятная физиономия которого расплывется в самодовольной ухмылке, видя мои предсмертные муки – это уже чересчур! Такая смерть действительно страшна!
Так вот в раздумьях незаметно пролетел день и наступил вечер. Было заметно, как все начали вести себя как-то по особенному! Еще бы: наступал самый важный момент, который вскоре решит нашу судьбу! Все были внимательны и напряжены. При каждом постороннем шорохе или звуке за дверьми, все сразу замирали и напрягали слух. Сейчас все решится! Или смерть, или свобода! Иди все, или ничего!
За дверьми послышался какой-то шум, среди которого мы отчетливо услышали нотки женского голоса. Наконец-то! Представление начинается!
- Что?! Вновь ужин этим жалким животным?! – послышался знакомый уже нам неприятный голос охранника. – Пошла прочь! После того, что они сегодня сделали, им не то что ужин… Ступай прочь, черномазая!
У меня, как и у всех остальных, - уверен, оборвалось все внутри! Наш план рухнул, не начавшись!!! Это было ужасно! Мы дружно повернули головы, словно по команде, направили взоры в сторону Лоуренса. Нетрудно догадаться, что читалось в них. Лоуренс молча склонил голову, обхватив ее руками.
- Как это “ступай прочь”?! – вдруг неожиданно для себя услышали мы решительный и твердый голос Харакой. – Вам что, вчерашнего мало?! Думаете, я не рассказала хозяину о том, что вы хотели помешать мне исполнить его приказ?! Видели бы вы, как он разъярился, узнав это! То, что он разрешил знакомому плантатору продержать до дня казни его взбунтовавшихся рабов, еще не говорит о том, что всякие сторожевые псы могут самоуправничать в его владениях! Это сказал мой хозяин! Сказал о вас! Так что, называя меня черномазой, не забывайте, что вы – сторожевые псы! – Мы вновь переглянулись, на этот раз широко открыв глаза и рты, как бы говоря друг другу: ну Харакой и разошлась! – А еще он сказал, что если сегодня вы снова будете самоуправничать, то завтра он вас самих посадит в этот погреб, а охранять вас поставит своих людей! А ну-ка открывай двери, плешивый, да побыстрей! Черномазая… Да ты на себя-то посмотри!
Я был просто ошарашен! Если бы я и не знал, что Харакой является сестрой Луизы, я бы непременно догадался об этом! Что одна Чертенок, что вторая!
- Совсем сбесилась девка! – Послышалось ворчание за дверьми. – Не будем связываться с этой чертовкой, - при этих словах я улыбнулся: а что я говорил! – откройте ей двери, ребята!
Привычный ритуал: грохот засова, скрип двери. Харакой зашла, поставила миски на пол, сразу же вернулась назад, но в дверях остановилась. Повернувшись к нам, но нарочито громко, чтобы слышали охранники, она зло выдавила из себя:
- Не знаю, что они, судя по вашим словам, сделали, но и я им вчерашнюю выходку прощать не собираюсь! Она, видите ли, горло мне перережет! Еще посмотрим, кто кому перережет!
С этими словами Харакой с торжественным видом удалилась. Мы же сразу набросились на еду. Независимо от того, хотелось нам есть или нет, уплетали мы содержимое мисок с таким аппетитом, как никогда в жизни. Не знаю как кто, но эту свою трапезу я не забуду никогда! В прошлом мне не раз приходилось вкушать изысканные блюда. Иногда, уже будучи сытым, я лениво ковырялся вилкой в божественно вкусном снадобье, изящно сервированном и учтиво поданном. Будет это и в будущем. Но никогда больше я не буду, как это я делаю сейчас, пихать руками в рот какую-то не вкусную белиберду, делать это быстро, жадно.
Опорожнив посуду, мы оставили ее на самом видном месте у порога и разбрелись по углам своей темницы. Заняв каждый оговоренное заранее место, мы принялись выжидать время. Спустя несколько минут, когда по логике событий должно было произойти то, что в таких случаях неизбежно, мы начали действовать. Первым послышался голос Мака:
- О, дьявол! Что с моим желудком! Он печет огнем! Не могу!
Из другого угла раздался истерический крик Джона Найта:
- Умираю! Спасите! Я не могу терпеть эту адскую боль!
Скоро вся темница наполнилась нашими истошными, полными отчаяния криками, взывающих о помощи. Этот вопль никак не могла не услышать (на это, собственно, мы и рассчитывали!) охрана, которая тут же бросилась выяснять, в чем дело. Дверь распахнулась, забежавшие в подземелье надзиратели застыли в недоумении, оторопелыми глазами наблюдая как мы, держась за животы, качаемся по полу и орем что есть мочи:
- Эта стерва подсунула в еду яд! Я умираю! Господи! Какая боль!
- Это ты виновата! – Истерически кричал другой из нашей компании, адресуя эти слова Луизе. – Это ты грозилась ей глотку перерезать! Теперь из-за тебя страдаем и мы. Я умираю! Да помогите же кто-нибудь!
Охранники были в явной растерянности. Их просто потряс столь неожиданный поворот дела. Конечно же, они были далеки от мысли жалеть нас. В эту минуту они испугались за себя. Каждый представил, что будет с ними завтра, когда хозяин настроится на зрелище казни, а казнить-то, оказывается, некого! А вдруг Хогарт скажет: “Чтобы не лишать нас удовольствия, займите-ка место на эшафоте вместо рабов, вы, ребята! Те, которые не уследили за ними!” Возможно, именно эта мысль заставила их быть столь активными, возможно, руководствовались они обычным инстинктом, но в итоге все получилось так, как мы и предполагали: охранники бросились к нам, начали лихорадочно тормошить и приводить в чувство. Лишь возле Мака, который ближе всех находился к двери и корчился на полу в судорогах, склонилось двое надзирателей, остальные же как бы разъединились и поспешили на помощь каждому из нас в отдельности. Получался исключительно благоприятный для нас расклад: соотношение сил было один к одному! К тому же, на нашей стороне был элемент внезапности. Растерявшиеся охранники склонились над нами, привстав на одно колено и хлестали по щекам, приводя нас в чувство, сосредоточив свое внимание на чем угодно, только не на своем оружии. Мы же, наоборот: хотя и подкатывали вверх глаза, имитируя боль, в то же время не сводили глаз с ножей и пистолетов, торчащих за их ними поясами. И лишь только прозвучал условный крик капитана, каждый из нас выхватил у соперника оружие и им же отправил его в мир иной!
Все получилось на удивление быстро. Выстрелы, крики – и теперь уже на полу в предсмертных судорогах корчились те, кто мгновение назад только лишь наблюдал за подобным зрелищем. Мак проявил удивительное проворство, расправившись сразу с двумя противниками.
Однако ликовать было рано. Понимая, что, возможно, кто-то из охранников остался снаружи мы дружно бросились к двери, но… Но едва не напоролись грудью на свинец. В дверях стояли два охранника и направляя на нас дула своих ружей истерически кричали:
- Стоять! Первые же получат пули!
Весь драматизм ситуации состоял в том, что тот, кто выхватил из-за пояса своего оппонента пистолет, уже успел разрядить его, а кто завладел ножом, саблей или шпагой, понимали, что прежде чем они приблизятся к охранникам, те наверняка успеют произвести выстрел. Получать пулю сейчас, когда свобода была уже так близка, не хотелось никому. Чисто инстинктивно мы все замерли на своих местах. Однако чем дольше тянулась эта томительная пауза под неусыпным прицелом наших оппонентов, тем больше мы понимали, что упускать возможность побега дальше нельзя. Да, первые получат пули, но остальные-то спасутся! Видимо, понял это не только я. Стоявший рядом со мной Лоуренс тихонько прошептал мне:
- Может, рискнем, братец? Какая разница когда умирать: сегодня или завтра.
Я незаметно кивнул ему в знак согласия. Но в это время охранники начали отступать назад к двери В первую минуту подумалось, что они спасовали и желают обратиться в бегство. Но в следующее мгновение я понял, что стоит им шагнуть за порог, они тут же захлопнут дверь и задвинут засов. И все! Большего им и не нужно ничего делать! Мы вновь окажемся взаперти. Все наши труды пропадут напрасно! Все рухнет! Этого никак нельзя допустить! Исступленно закричав: “Дверь!” - я кинулся вперед. Краем глаза я видел, что почти одновременно со мной то же самое сделал и Лоуренс. Совершая стремительный рывок, я думал лишь об одном: только бы успеть, прежде чем они захлопнут дверь!
Охранники, видя, что мы настигнем их быстрее, нежели они успеют задвинуть засов, дружно вскинули ружья. Через мгновение должны были прозвучать выстрелы, которые могли стать последним, что я слышал бы и видел в этой жизни. Помню, что я успел подумать о смерти, хотя все это длилось лишь какую-то долю секунды. В следующее мгновение произошло нечто неожиданное. За спинами охранников метнулись какие-то две тени, тут же послышались глухие удары, и оба охранника, роняя ружья, повалились на пол. Вместо них в дверях стояла Харакой с незнакомым мне высоким и сильным негром, держа в руках увесистые камни, которыми только что, как потом оказалось, огрели охранников по голове!
Стоит ли говорить о том, насколько своевременной была эта помощь! Луиза бросилась в объятия сестры, вернее, они обе бросились в объятия друг друга, а я стоял, тяжело дыша, смотрел на славную девушку, которая фактически спасла мне жизнь, страстно желал обнять ее так же, как и Луиза. Но ограничился лишь тем, что похлопал по плечу ее спутника, мол, спасибо, друг! Тот лишь смущенно махнул рукой: дескать, пустяки!
- Не будем терять времени, друзья! Пора уходить!
Капитан был прав. Мы захлопнули дверь, задвинули щеколду, чтобы охранники, когда придут в себя, не поспешили поднять шум о нашем побеге, и быстро последовали наверх.
Господи! Как здесь было прекрасно! После угрюмого и мрачного подвала, на открытом воздухе, под просторным ночным небом, с миллиардами звезд и рождающимся молодым месяцем, здесь было так хорошо! Хотелось радоваться, ликовать и кричать от переизбытка положительных эмоций! Однако до этого, как вы понимаете, конечно же, не дошло. Нужно было завершать начатое.
- Ты позаботилась об укромном месте, сестра? – тут же выпалила Луиза.
- Да, Канку! Мой друг Махмуд знает об одном потайном местечке и сейчас нас туда проведет. Пойдемте!
Мы последовали за нашими спасителями. Да, да! Я специально сказал так, нисколько не преувеличивая! Конечно же, план побега был наш, вернее, Луизы, конечно, много зависело от того, как быстро и ловко мы справимся с охраной, но все же уверен: львиную долю в успех всего происшедшего внесла Харакой! Без нее у нас бы ничего не вышло! А как она ошарашила охранников своей выдумкой относительно приказа ее хозяина! Мне настолько понравился тот ее хитрый ход, что я не удержался, чтобы не спросить ее об этом, Та искренне удивилась:
- Конечно же, все это я выдумала! А что оставалось делать?! Ведь если бы они меня не пустили к вам, то ничего бы в итоге не получилось.
- Да, но все это так достоверно звучало! “Сторожевые псы!” А они и опешили!
- Это я еще с детства у Канку научилась! Это она выдумщица!
- После того, что я слышал, я уж и не знаю, кто у кого учился!
В это время путь вывел нас на один из пригорков, откуда открывался чудесный вид на набережную и пристань. Бросив беглый взгляд в ту сторону, я не мог не залюбоваться неописуемой красотой ночного океана. Его водная гладь словно бы светилась каким-то таинственным и неповторимым светом. Причиной этому было отражение звездного и лунного сияния, которое дробясь в игривом перекачивании волн, как бы образовывали еще одно небо, перевернутое, смотрящее на нас снизу. Мысленно восхитившись: “Красота!”, я уже последовал было вслед за остальными, как вдруг застыл словно парализованный! Нет! Это, наверное, мне померещилось! Я вновь, более пристально, всмотрелся в то, что привлекло мое внимание. Возле самого берега, на светлом фоне фосфорящегося океана, я отчетливо видел темный силуэт корабля! Да! Так и есть! У пристани возле самого берега стоит судно!
- Друзья! Корабль! Смотрите! Корабль!
Все возбужденно зашумели. Это открытие заинтриговало всех. Я не удержался:
- Харакой! Что же ты ничего не сказала нам о судне! Это ведь в корне меняет ситуацию!
Та была явно смущена:
- Да я и сама не знала! Уже вечером, когда я несла вам ужин, я смотрела в сторону пристани. Это моя давняя привычка: я люблю наблюдать за приходящими и уходящими кораблями. Но на этот раз берег был совершенно чист! Я уверена, что ни единого судна возле пирса не было! Наверное, оно причалило совсем недавно, за это время, пока мы разбирались с охраной.
Все приумолкли. Было совершенно понятно, что перед каждым в этот момент стоял вопрос: как же использовать это открытие в своих интересах? Первым отозвался Джон Найт:
- Это у нас Бэн горазд на выдумки относительно того, как проникнуть на корабль и улизнуть с острова. Может, и в данной ситуации у тебя есть план, Бэн? Только желательно со счастливым исходом, а не с таким, как это было в предыдущий раз.
- Если это шутка, Джон, то явно неуместная, - парировал я. – Никто не мешает тебе придумать что-либо удачное. Да! У меня действительно появилась идея, только чем это закончится, зависит не только от меня, а и от того, насколько все мы расторопно и умело исполним то, что я предлагаю. Слушайте.
Выслушав мой план, едва ли не все одобрительно зашумели:
- Ну ты и молодчина, Бэн! Это неплохая идея!
- Не будем вновь радоваться раньше времени: всякое может случиться. Однако согласен с вами в одном: попытаться нужно обязательно! Ведь если сейчас мы просто спрячемся, то это отнюдь не будет свободой: мы как и прежде останемся узниками, на этот раз не подземелья, а острова. К тому же, покинуть его после этого будет еще сложнее: зная о нашем побеге, внимание и контроль при отплытии кораблей необычайно ужесточатся! Сейчас же, когда никто не знает о том, что мы бежали, совершить то, что я предлагаю, будет намного проще. Так что, за дело?!
- Конечно!
Мы поспешили в сторону дома Хогарта. Теперь многое зависело от Луизы, от ее знания расположения комнат в доме плантатора, дверей, выходов и так далее. Она нас бодро заверила, что с этим проблем не будет, и это обстоятельство вселило еще большую уверенность в успехе дела.
Когда мы добрались до дома Хогарта, была уже глубокая ночь. Все вокруг было погружено в сон. Это, конечно же, было нам на руку! Луиза тихонько провела нас в одну из комнат, принадлежащей, как я понял, лично хозяину дома и, открыв огромный шкаф, прошептала: “Выбирайте!”
Каких только одежд там не было! И роскошное убранство, видимо для торжественных случаев, и одежда попроще. Все мы дружно сбросили свои лохмотья и облачились в новые наряды. На одних, кто был похудее, обновки висели мешковато, другие, кто покрупнее, еле влезали в него. Однако выбора не было. Камзол, в который Мак втиснулся с большим трудом, при первом же движении его рук сразу же разошелся по шву на спине, однако тот не обратил на это никакого внимания, а лишь только снисходительно махнул рукой:
- Пойдет! В темноте никто не заметит!
Затем мы столь же тихо пробрались в спальню Хогарта. Вернее, Луиза провела нас туда. Заткнув в рот ничего не соображающего спросонья плантатора кляп, мы велели ему следовать за нами. Прежде, чем покинуть дом, мы успели совершить еще нечто, что было необходимо для успешного совершения задуманного. Честно признаться, это “нечто” из всего содеянного, мне лично было больше всего не по душе. Мне было искренне жаль этот красивый дом, который ничем, в отличии от своего хозяина, не провинился перед этим грешным миром. Но именно ему пришлось платить по счетам за прегрешения хозяина. Свалив посреди нескольких комнат в кучу побольше хлама, что подвернулся нам под руку в темноте, мы подожгли все это и поспешно покинув обреченный дом, сразу же устремились к набережной.
Хогарт, поддерживаемый нами под руки с обеих сторон, еле успевал перебирать ногами. Иногда приходилось едва ли не нести его. Учитывая, что это было нелегкое занятие, мы часто сменяли друг друга, однако темпа быстрой ходьбы не меняли: многое теперь зависело от нашей расторопности. Мы должны были успеть совершить задуманное, прежде чем по острову разнесется крик: “Хогарта похитили! Караул!”
А вот наконец-то и набережная! Вдали уже виднелись темные силуэты охранников и мерцание крохотных огоньков: кто-то из них курил. И вдруг оклик откуда-то сбоку, совсем рядом:
- Кто идет?! Остановись!
Признаться, к такому повороту событий мы были готовы, однако надеялись, что это произойдет немного позже, когда мы приблизимся к самой набережной. Для того, чтобы без затруднений для себя с достоинством выйти из этой ситуации мною и был задуман едва ли не главный ход в хитроумном плане, который, однако, мы планировали сделать немного попозже. Согласно нашему плану Хогарт должен был предстать пред ясны очи охраны и хозяев судна в бесчувственном положении. Для этого Мак уже давно нес в руке поднятый с земли увесистый камень, который в нужную минуту должен был с соответствующим усилием опустить на голову Хогарта. Однако учитывая то обстоятельство, что после этого лишившегося чувств плантатора нам пришлось бы в полном смысле слова тащить на своих руках, он все откладывал этот важный момент. Эта медлительность с нашей стороны едва не загубила все дело. Хогарт, услышав спасительный для него окрик, каким-то невероятным усилием вытолкнул кляп, (мы ведь сразу этого не заметили в темноте,) и заорал:
- Спасите!
Возможно, он рассчитывал крикнуть что-то еще, но оторопелый от такого развития событий Мак быстро взял себя в руки и нанес, хотя и немного запоздалый, но все же такой нужный удар. Глухой стук – и безвольное тело плантатора вялой массой повисло на руках у нас с Найтом. Ведь именно мы в эту минуту поддержали его.
Все эти движения вряд ли были замечены в темноте охранниками, поэтому Лоуренс, нисколько не смущаясь, как бы вторя плантатору и сглаживая тем самым восприятие того, что этот крик произнесен двумя разными голосами, закричал:
- Спасите! На нас напали! Помогите! Рабы взбунтовались! С нами раненый плантатор, который пострадал от рук этих негодяев!
Все вокруг пришло в движение: на берегу все забегали, поспешили к нам, окружили нас.
- Не может быть! – Взволновано вскричал кто-то. – Как они посмели поднять руку на своего хозяина?!
- Да вот так и посмели! – Рассердился Лоуренс. – Рабы есть рабы! Они там крушат все, грозятся захватить весь остров! Нужно подавить восстание! Немедленно отправляйтесь к дому пострадавшего и усмирите этих голодранцев!
Охрана замялась. Кто-то робко заметил:
- А все ли действительно так, как вы говорите? Кто вы такой, чтобы командовать нами?
- Мы друзья мистера Хогарта! Кто из вас знает плантатора Хогарта?! Подойдите и посмотрите, что эти мерзавцы с ним сделали!
Сразу несколько человек подошли поближе и взглянули на человека, которого мы поддерживали под руки.
- Да, это Хогарт! Но… Он что, мертв?
- Нет, эти мерзавцы лишь ранили его! Нужно срочно оказать ему врачебную помощь! Надеюсь, на судне есть доктор?
В это время раздался крик кого-то из охранников:
- Смотрите: зарево! Там что-то горит!
Все, в том числе и мы сами, дружно устремили взоры в сторону дома Хогарта. Самого дома, конечно же не было видно, но за верхушками деревьев, укрывающих один из склонов острова, на темном ночном небе четко прорисовывалось зарево, которое становилось все ярче и ярче. Видимо, за это время огонь успел набрать достаточную силу.
- Вот видите?! – не унимался Лоуренс. – Эти дикари сейчас перевернут весь остров! Они хотят поквитаться со своими обидчиками! Я слышал, как они истерически орали, что перевешают всех плантаторов на острове! Мистера Хогарта нужно срочно спасти! Нужно срочно переправить его на корабль! Эй там, на судне!
Не обращая внимания на растерявшихся охранников, которые, видимо, не знали как им поступить, мы поспешили к набережной, где сразу же заметили покачивающуюся на волнах лодку.
- Кто правит лодкой? Немедленно доставьте нас на корабль!
- Слушаюсь, господа!
Пока все складывалось для нас удачно. Волновало другое: как отреагируют на все происшедшее на корабле? Пустят ли нас туда?
Взмах весел и лодка устремилась к застывшему недалеко от берега судну. Там, видимо, слышали наш крик, судя по тому, как мы заметили суету на палубе корабля. Вскоре послышался окрик:
- Кто вы такие и что вам нужно?!
- Мы хотим, чтобы вы приняли на борт одного из плантаторов, мистера Хогарта! Он ранен, находится без чувств, и нуждается во врачебной помощи! Случилась большая беда: взбунтовались рабы! Они крушат все подряд, хотят захватить весь остров! Они подожгли дом мистера Хогарта! Видите зарево? Это горит его дом!
- Вот дьявол! Нужно уносить отсюда ноги! Восставшие непременно попытаются завладеть кораблем!
Мы были уже так близки к цели, что слышали все, что говорилось на палубе судна.
- Вы правы, сейчас лучше всего покинуть это опасное место, восставших очень много! Озлобленная толпа крушит все подряд! Мы чудом спаслись! Просим вас: возьмите нас на борт! Мы ведь предупредили вас об опасности!
- Хорошо! Поднимайтесь! Внимание всем: приготовиться к отплытию!
Мы переглянулись. Я видел, как у всех возбужденно горели глаза. Да, да! Хотя и было относительно темно, в глазах моих друзей был отчетливо виден этот радостный блеск! Как все удачно складывается! Не сглазить бы! Ведь при первой попытке побега тоже все шло поначалу хорошо.
Вдруг послышался сдавленный вскрик Луизы:
- О, Господи!
Мы уставились на нее, не понимая, что стало причиной этого возгласа, хотя по ноткам отчаяния в ее голосе поняли, что произошло что-то ужасное.
- Что такое? – тихо спросил сидящий рядом с ней капитан.
- Да вот, - разочарованно растягивая слова, выдавила из себя она, - очередная пища для размышления Лоуренсу. Посмотрите на надпись на борту судна!
При свете звезд и рождающегося месяца действительно хорошо читалось название корабля: “Капеллан”…



Глава одиннадцатая

Развязка

Нетрудно догадаться, сколь глубоким было мое разочарование. Ну это же надо: очередное совпадение, и какое неуместное! Весь план рушился на глазах. Сейчас капитан “Капеллана” узнает нас и все откроется! Правда, надежда была на то, что нас спасут относительная темнота и другие наряды. К тому же у капитана не будет времени пристально нас рассматривать, ведь в сложившейся ситуации, когда вокруг суета и все будут заняты кораблем, его внимание будет поглощено именно этим, а не нашими скромными персонами.
Однако это были лишь предположения. Более вероятным было то, что он непременно уделит нам внимание. Тем более, что речь шла о Хогарте, и он, конечно же, поинтересуется самочувствием своего старого знакомого. А вдруг тот очнется в самый неподходящий момент и все откроется? Хогарт, который в моем плане виделся, как самое важное звено, ведущее к нашему спасению, теперь становился для нас не просто обузой, а серьезным препятствием, таящему в себе огромную опасность для нас.
Однако деваться было уже некуда. Мы уже объявили людям на судне, что с нами мистер Хогарт, и теперь мы должны явиться на палубу именно с ним. Правда, у меня проскользнула в голове шальная мысль: а что если во время посадки на судно, мы “случайно” уроним плантатора в воду? Серьезная опасность, готовая повернутся против нас в любую минуту, была бы устранена в одно мгновение. Однако я не стал делиться этой идеей с друзьями, мне почему-то показалось, что мы и так много чего набедокурили во время подготовки к побегу на острове (взять хотя бы безвинно пострадавший дом! Хотя без поджога весь план нашего спасения ничего не стоил бы, мне до сих пор неприятно вспоминать об этом, словно мы совершили какую-то непростительную пакость.), поэтому и не хотел брать еще один грех на душу. Однако понимая, что как-то выходить из этой ситуации все равно нужно, я шепнул друзьям:
- Работорговец может узнать нас в лицо. Особенно нас с Лоуренсом: мы бывали на его посудине чаще других. Пусть Хогарта возьмут Джим и Билли и ведут переговоры с капитаном корабля: он их знает меньше других. Мы же, пользуясь сумятицей и тем, что команда будет в это время занята якорем да снастями, должны направиться к трюмам. Я уверен, что “Капеллан” прибыл на Барбадос с очередной партией невольников. Их полно в трюмах, понимаете?! Нужно открыть засовы, поднять людей и мы захватим корабль численным превосходством! Нужно действовать!
Друзья утвердительно кивнули в ответ и покосились на гребцов: не слышали ли они наш разговор? Но те были увлечены веслами и не обращали на нас никакого внимания.
Когда мы поднялись на палубу, худшие предположения мои подтвердились сразу же. Капитан “Капеллана” ждал нас прямо у фальшборта и в первую очередь бросился к плантатору:
- Мистер Хогарт! Дорогой мой! Что же эти мерзавцы с вами сделали?! Но видя, что тот без чувств и не реагирует на его слова, капитан лишь сплюнул с досады. – О, мерзавцы! На такого человека руку подняли! А я к вам с новым товаром, а тут такое… О! Да мистер Хогарт приходит в чувство! Немедля позовите лекаря!
Мы переглянулись: ситуация складывалась наихудшим образом! Сейчас все может открыться! Немедленно нужно что-то предпринять! Понимая, что в этот вечер я нахожусь на подъеме, (ведь многое, что мы сделали, было придумано именно вашим покорным слугой), я решил и сейчас взять инициативу в свои руки. Стоя за спинами друзей, чтобы у капитана было меньше возможности узнать меня, я тем не менее обратил внимание всех, своим взволнованным криком:
- Слышите крики на берегу?! Они приближаются! Сейчас разъяренная толпа будет здесь! Нужно срочно отходить от берега! Ради Бога, капитан, отдайте приказ поднять якорь1 А мистера Хогарта мы самолично препроводим с вашего позволения в каюту и вместе с лекарем присмотрим за ним. Куда нам следовать?!
Признаться, я не ожидал, что моя выходка будет иметь столь потрясающие последствия. Команда “Капеллана” и так была напугана происходящим, а тут еще я со своим почти истерическим криком посеял в их сердцах панику. Взгляды всех вмиг обратились к берегу. Я – то знал, что никакой толпы нет и быть не может. Но на “Капеллане” крики и шум, издаваемые всполошенными охранниками, на берегу восприняли за отголоски приближающихся повстанцев. Общую картину ужаса усилило зловещее зарево, распространившееся за это время едва ли не на пол неба. Это и привело к тому, что хозяин судна тут же отдал приказ:
- Поднять якорь! Ставить паруса! А мистера Хогарта доставьте прямо в мою каюту! Не отказывайте ему ни в чем, что он пожелает!
Мы потащили, держа под мышки плантатора, вслед за подоспевшим лекарем, а на судне тем временем все пришло в движение. С одной стороны заскрипела вымбовка и якорный канат быстрее обычного стал наматываться на шпиль. С другой стороны стайки матросов, одни за другими проворно карабкались по вантам, намереваясь поскорее поставить паруса. Эту суету просто необходимо было использовать. Поэтому вслед за лекарем поспешили Джим и Билли, которые, собственно, и вели Хогарта, а мы, сделав несколько шагов и заметив, что на нас никто не обращает внимания, быстро рассредоточились по судну и принялись открывать все двери, что попадали нам под руку. В темных углах трюмов мы видели множество испуганных глаз, которые в недоумении взирали на нас, не понимая что происходит. В этой ситуации очень кстати пригодилось умение Луизы, Харакой и Махмуда говорить на языках, распространенных среди жителей Африки. Невольники сразу же понимали в чем суть дела, и если многие после услышанного продолжали в нерешительности находиться на прежних местах, опасаясь принять наше предложение, то другие, а было их немало, с радостью вскакивали со своих мест и направлялись вслед за нами. Это были в основном молодые и здоровые юноши, полные энергии и свободолюбия, которым явно не по душе была идея расправиться со своими угнетателями и избежать рабства.
Скоро на палубе собралось столько людей, что спускавшимся с вант матросам некуда было деться, как сразу же попасть в руки тех, кто еще несколько минут назад всецело находился в их власти. Теперь же все повернулось с ног на голову: действующие лица поменялись ролями. Захват корабля произошел так быстро, что это даже удивило меня: я предполагал, что все будет намного сложнее.
Фактически это уже была свобода! Это было то, к чему мы так долго стремились! Раньше, мечтая об этой минуте, я был уверен, что когда она наконец-то наступит, я буду кричать от переизбытка эмоций и ничего на свете не сможет меня при этом остановить. Теперь же я вдруг с удивлением для самого себя понял, что особой радости нет, а есть какое-то непонятное беспокойство по поводу того, что начало происходить вокруг. А вокруг чинился самосуд. То тут, то там летели в воду матросы, а африканцы, бросавшие их туда, при каждом новом броске возбужденно вскидывали кверху руки, громко и торжественно кричали, празднуя таким образом свой триумф. Я понял, что должен, просто обязан положить конец этой вакханалии!
- Прекратите! Прекратите сейчас же! – Что есть мочи закричал я. – Харакой! Махмуд! Прикажите им остановиться! Умоляю вас!
Благодаря их усилиям, а также стараниям Луизы, которая тоже на непонятном мне языке что-то убежденно выкрикивала в лица своих соплеменников, тишина на судне вскоре восстановилась. Однако глазами полными удивления, если не сказать больше, на меня смотрели не только эти люди, вполне искренне недоумевавшими: почему им не дают расправиться со своими вчерашними мучителями, но и мои самые близкие друзья. Первым не выдержал Лоуренс:
- Что с тобой, Бэн?! Ты что жалеешь этого? – И он показал на капитана “Капеллана”, которого уже держали под руки несколько человек, готовые расправиться с ним. – Не он ли продал тебя в рабство? Не он ли называл тебя негодяем и мерзавцем?! Да разве только тебя: всех нас! Ты забыл эти слова?!
Я сокрушенно вздохнул:
- Нет, Лоуренс, не забыл! Помню! Но я также помню и другие, да и вряд ли когда забуду! Они настолько отпечатались в моей памяти, что я готов их повторить слово в слово! “Не знаю, что вы там не поделили, но я здорово подзаработал на вашем конфликте! Хвала Создателю за то, что он наделил детей своих столь противоречивыми характерами и неуступчивыми амбициями! Пока будет существовать этот трижды несовершенный мир, я не останусь без ремесла! А еще говорят, что то, чем я занимаюсь, заслуживает всяческого порицания?!” Помнишь эти слова, Лоуренс?! Ты гордишься тем, что являешься продолжателем знатного рода, а между тем тебе не помешало бы вдуматься в слова этого человека! Казалось бы: грязный работорговец, занимающийся одним из отвратительнейших ремесел, которые когда - либо существовали в этом бренном мире, а сказал так, что это может быть назиданием нам с вами. Вспомните: нас продал в рабство Хорси, и мы ликовали, когда отплатили ему и Крусу тем же! В высшей степени справедливо! Мы наказали их ихним же оружием! Обратили его против них! Но вот Крус выскользнул из переделки и теперь платит той же монетой нам! И так бесконечно! Нужно положить этому конец! Давайте отпустим их всех!
- Да ты с ума сошел, Бэн! Нашел, кого жалеть! Сегодня мы его отпустим, а завтра он снова займется старым ремеслом и все начнется сызнова! Неужели ты этого не понимаешь?
- Вполне с тобой согласен! Вполне вероятно, что так оно и будет! Но давай мы все же окажемся умнее, выше него. Пусть начнется все снова, но мы-то для себя будем знать, что поступили благородно, не стали продолжателями вакханалии. Ведь когда мы доставили к нему на судно Круса и краснощекого, мы ведь прямо или косвенно способствовали рабству! Мы, гордящиеся тем, что являемся дворянами, и, конечно же, осуждаем рабство, а сами поспособствовали этому человеку в его ремесле! А теперь за это же хотим с ним и расправиться?!
Лоуренс засмеялся:
- Да что ты равняешь: нас и Круса с этим трактирщиком! Они заслужили этого!
Но это опять-таки, если глядеть с нашей позиции! А теперь представь, что в старости будет рассказывать Крус своим деткам, а они у него, конечно же, будут! Расскажет, что в молодости, мол, одни нехорошие люди насильно, помимо его воли, передали его в руки работорговцу, чтобы тот увез его в жуткое место, на тяжелые работы. Но геройский Крус наказал своих обидчиков: он выпутался из ситуации, а этих нехороших людей наказал их же оружием: отправил их на плантации вместо себя! Представляешь, какими восхищенными глазами будут смотреть на него детки: вот, дескать, молодчина родитель! Посодействовал тому, чтобы справедливость восторжествовала! Понимаешь? Он будет прав по-своему! И так бесконечно! Вспомните, как погибли Джо, Том и Найт! Казалось бы, их убийцы – это мерзавцы, которым нет и не может быть прощения! Но ведь они были уверены, что поступают совершенно справедливо! Они ведь мстили за смерть своих родных! Понимаешь, Лоуренс, что происходит?! Понимаешь, как все повязано этой бесконечной вакханалией?! Но ведь нужно кому-то и когда-то прервать эту порочную цепочку! Пусть потом снова все продолжится! Я так понимаю, что этот процесс вообще невозможно остановить! Но мы-то будем знать, что лично мы не продолжили зло! Мы его остановили! И если ему суждено будет продолжить свою пляску, то в этом уже не будет нашей вины! Сегодня такой день! Мы победили! Давайте будем в такую минуту снисходительны, милосердны и благородны! Давайте отпустим матросов! А плантатора и работорговца обменяем на Мунсу и других, кто остался на острове и кого бы мы хотели видеть рядом с нами свободными!
Глубокую тишину, которая держалась несколько секунд (видать, до них дошли мои слова, коль они так призадумались!), первым нарушил капитан Хант:
- А ведь он прав, друзья! Он трижды прав! К тому же, скажите откровенно, кто с вас думал в эту минуту о Мунсу? О старой и доброй женщине, которая так много помогла нам в этом деле! Вполне возможно, что многие из нас так и покинули бы остров, не вспомнив о ней, радуясь только своей свободой! Бэн дело говорит! Спускайте шлюпки! Пусть матросы передадут властям острова наши требования!
Когда мы, вскоре подняв паруса, покинули Барбадос и взяли курс к берегам Англии, я, если быть до конца откровенным, с непонятным чувством в душе несколько раз оглянулся назад и глядя на тающие вдали вершины острова, поймал себя на мысли о том, что радуясь тому, что я покидаю этот, доставивший мне так много страданий клочок земли, вместе с тем и жалею об этом расставании. Словно бы в этот миг я оторвал от своего сердца частичку чего-то родного и близкого, что было прожито мною, выстрадано и преодолено, и чего уже больше никогда в жизни не вернуть назад…

С той поры прошло много лет, Мы прожили с Луизой долгую и счастливую жизнь. Хотя во всей этой эпопее мне довелось пережить много лишений, я все же благодарен судьбе, что она в свое время сделала такой зигзаг, загнав меня при помощи непогоды в тот, такой далекий и памятный, день, под крышу постоялого двора, в котором и начали разворачиваться последовавшие далее события. Благодарен за то, что она свела меня с Луизой. Я иногда думаю: а что было бы, не застань меня тогда в пути непогода и не сверни я под крышу к той, похожей на ведьму, старухе? С кем бы свела меня судьба? Конечно же, я не стал бы оставаться убежденным холостяком до преклонных лет, конечно, с кем-то связал бы свою жизнь. И мысль о том, что на месте Луизы могла быть другая, здорово тешит меня. Мне кажется это просто абсурдом! Да такого вообще быть не может! Разве могли бы мы жить на свете, если бы не знали с Луизой друг друга?!
Харакой и Махмуд долгое время жили вместе с нами. Благо дело, дом у меня, оставшийся в наследство от усопших родителей, был огромен. Стало быть, стеснения мы никакого не испытывали. Учитывая то, что я продолжил дело отца, которое процветало и при его жизни, и после его кончины я не только не запустил все, но и приумножил в немалой степени свой капитал, нужды ни в чем мы с Луизой, ни Харакой с Махмудом не испытывали. Однако со временем их почему-то стало неудержимо тянуть на родину. Признаться, я был против их возвращения. В это неспокойное время, когда процветало рабство, когда на африканском континенте к людям с черной кожей не относились по иному, как к потенциальному живому товару, возвращаться туда было вершиной глупости. Но это было чем-то сродни зову предков, тягой к родным местам, или чем-то иным, что будоражило их кровь. Отговорить мне их так и не удалось. Единственное, что было в моих силах – это помочь им материально. Что я и сделал. На мои деньги они могли там начать свое дело, и учитывая то, что все это происходило бы на их родной земле, к которой они так тянулись душой, можно было бы смело считать, что они нашли свое место в этой жизни. В один прекрасный день Харакой и Махмуд сели на судно, взявшее курс на Сан-Жоржи-да-Мина и с той поры мы их больше никогда не видели.
Мунсу, наоборот: хотя и была женщиной намного старше Харакой и Махмуда, а стало быть, успела больше прикипеть душой к родным краям, тем не менее и слышать не хотела ни о какой поездке, когда Харакой предлагала ей отправиться вместе с ними. Она со слезами на глазах уверяла, что дороже на этом свете у нее, кроме Канку, никого нет, поэтому и готова служить ей до конца своих дней. Мы стыдили ее за слово “служить”, уверяли, что она свободный человек, и вправе поступать так, как ей заблагорассудится, однако она и слышать ничего не хотела. Кухня и стряпня была ее стихией. Так она и провела остаток своей жизни в нашем доме, и когда в один из дней преставилась пред Всевышнем, мы с искренней горечью в душе предали ее тело земле.
С Лоуренсом, Маком, Хантом, Найтом, Джимом и Билли мы расстались после того как всей дружной компанией побывали у меня в доме, где шумно отметили свое возвращение на родину. Расставаясь, мы поклялись, что в будущем непременно встретимся снова, однако многих из этих людей с той поры я больше никогда не видел. Как сложилась их судьба в дальнейшем – мне неизвестно.
По прошествии многих лет однажды на порог моего дома ступил человек, которого я поначалу не узнал. Как время изменило его! Что, собственно, неудивительно: расстались мы молодыми людьми, а теперь легкая седина уже отметила кончики волос на наших слегка поникших головах. Это был капитан Хант! Мы просидели за бутылкой доброго вина едва ли не до утра! Сколько разговоров, воспоминаний! Он рассказал, что все эти годы бороздил моря на “Кадете”! На мой недоуменный вопрос он ответил, что сразу же переименовал “Капеллан” на “Кадет” и так и проходил на этом судне все эти годы. С грустью в голосе Хант говорил, что надеялся, что когда-нибудь судьба непременно сведет его с первым судном в его жизни, с тем “Кадетом”, на котором мы когда-то отправились к берегам Гвинейского залива. Однако ни “Кадета”, ни Кастера с Крусом, (а этот вариант он долго держал в уме!), он так больше никогда и не видел. Не раз в портах или в море судьба сводила его с работорговыми судами, и Ханту все время казалось, что вот сейчас он непременно увидит бывшего капитана и хозяина “Капеллана”, который продолжает заниматься старым ремеслом. Случись это, уверял Хант, он испытал бы глубочайшее разочарование. Однако такой встречи так и не произошло! Улыбаясь, капитан лукаво взирал на меня: мол, не мои ли слова зацепили его за живое? Возможно, после нас, он покончил с постыдным ремеслом?
Однако, вспомнив, как во времена наших общих приключений судьба не раз уготавливала нам тогда неожиданные, совершенно невероятные совпадения, он позволил себе вновь рассмеяться и сказать, что не так давно судьба напомнила ему о тех давних сюрпризах. Доставив однажды в Эльмину груз, щедро оплаченный клиентом, Хант во время прогулки по набережной совершенно случайно повстречался там … с Харакой! Они оба оторопели от такой неожиданной встречи! Харакой сразу же потащила капитана вслед за собой в какую-то харчевню, где тот увидел умело обслуживающего посетителей Махмуда! Сев за столик, она в честь встречи откупорила бутылку крепкого виски, они отметили встречу, и рассказали один другому о своей жизни. Оказывается, Харакой с Махмудом приобрели в Эльмине какую-то харчевню, умело справляются со своими делами и вполне, судя по их словам, довольны жизнью. Слушая капитана, мне подумалось: а не о таверне ли старика Хорси идет речь?! Если это так, то судьба в очередной раз преподнесла нам невероятный сюрприз, которых и так было немало в нашей жизни.
Вот, собственно, и все. Возможно, кто-то, прочтя мою исповедь, скажет: а что, откровенно говоря, дала ему эта книга? Обычно литературные произведения должны иметь поучительную мораль, учить чему-то доброму, нравственному. Не знаю, не знаю. Меньше всего мне хотелось кого-то чему-то учить. Просто во время очередного наплыва ностальгии очень захотелось поделиться с кем-то своими давними приключениями, описать то, что довелось нам пережить. Ни до описываемых событий, ни после, ничего в моей жизни не было такого захватывающего, что заслуживало бы быть увековеченным. Спокойное, тихое размеренное бытие. Но вот в мою жизнь вторгается этот незнакомец со своим перстнем и пакетом и вдруг все закручивается в удивительном водовороте! По возвращению в Бристоль все снова течет спокойно и размеренно, а о пережитом приходится вспоминать, как о неком сгустке невероятных событий, который яркой кометой резко вторгся в мою жизнь, со страшным шумом прочертил небо, и скрылся за горизонтом. Все было, словно сон. Остались лишь воспоминания и Луиза, которая украсила мою жизнь, наполнила ее счастьем и смыслом. Годы, прожитые с нею, прекрасные годы! Счастливейшие годы моей жизни! Однако иногда я ловлю себя на мысли, что с удовольствием променял бы мягкое и уютное кресло на место в корабле, который мчал бы меня к Эльмине навстречу приключениям, на место в бауле, чтобы снова пережить волнительные минуты, пронизанные жаждой стремления к свободе и уверенностью сделать все, лишь бы ее достичь! Сколько лишений тогда пришлось пережить на Барбадосе, а я снова хотел бы оказаться там, чтобы с волнением ждать вечера, выглядывать, не придет ли Луиза, не принесет ли радостную весточку! Как молоды мы были! Какими чувствами и стремлениями были наполнены наши сердца! Никакой уют и благополучие не заменят того вихря чувств и эмоций, бушевавших тогда в наших сердцах, заставляющих любить, верить, надеяться и снова любить!
Строки сами ложатся на бумагу и мне до боли в душе не хочется, чтобы этот бег заканчивался. Ведь работая над книгой, я как бы снова возвратился в те далекие и такие милые сердцу времена, как бы снова пережил все заново! До тех пор пока я пишу, вижу перед глазами вершины гор тающего вдали Барбадоса, острова, которому я отдал частичку своей жизни. Лишь только поставлю точку – видение оборвется, сладкая сказка воспоминаний умолкнет. Как жаль расставаться со всем этим! Как обидно!
Однако, все в этом мире имеет свой конец. Проходит юность – лучшая пора жизни, о которой сколько бы потом не вспоминал, все равно она не вернется никогда. Проходит сама жизнь. Пролетает словно одно мгновенье, и как ни умоляй: “Постой! Не уходи!” все непременно растает, как и этот остров моей юности, который взмахнул на прощание легкой дымкой над одной из своих вершин, безвозвратно растаял за горизонтом…



























Содержание
Часть первая ………………..5

Глава первая С чего все начиналось 7
Глава вторая “Гостеприимная” таверна 33
Глава третья В долине Нигера 64
Глава четвертая Нежданная встреча 96
Глава пятая История, рассказанная Маком 143
Глава шестая Прощай, Африка! 178

Часть вторая 197

Глава седьмая Барбадос 199
Глава восьмая Гость, посланный небом 222
Глава девятая Непредвиденный случай 241
Глава десятая Последняя ночь перед казнью 262
Глава одиннадцатая Развязка 288











Приключенческая серия

«ПИРАТСКИЕ КЛАДЫ, НЕОБИТАЕМЫЕ ОСТРОВА»

Борзенко Григорий Григорьевич

ЧЕРТЕНОК

Книга подготовлена к печати в авторской редакции

Редактор Л.В.Марченко
Художник Т.Н.Крючковская