Байконуровский Рерих

Байконуровский Рерих


               
                    
                 Где-то в середине семидесятый годов, в самый пик декабрьских тридцатиградусных морозов, мы с друзьями простояли почти два часа в громадной очереди в центральный выставочный зал дома художников Москвы, что был тогда на Кузнецком мосту, на первую в стране выставку картин Николая и Святослава Рерихов, отца и сына.

Выставка нас поразила до невозможности. Такой живописи мы еще не видели. Мы и не предполагали, что она может быть такой. Какие-то неземные, сказочные, будто светящиеся изнутри космическим, вселенским и никогда неувядающим живым светом краски. Не только на пейзажных картинах их Гималайского цикла, но даже и в портретной живописи. Что-то похожее на них было в знаменитой лунном цикле картин Куинджи, в его «Лунной ночи на Днепре» и в его « Дарьяльским ущельем».

Живопись Рерихов мне была незнакома совершенно и в то же время знакома. Точнее, как бы знакома. Что-то подобное и так поразительно похожее на Рериховские картины я уже видел. Но где? Когда? И здесь я вспомнил свои Байконуровские командировки, когда в молодости я работал монтажником в одной закрытой специализированной монтажной организации «Минобороны», так называемого, треста «Спецмашмонтаж», монтирующего подземные и надземные ракетные точки для баллистических ракет в Казахстанских степях. И вот там, в этих самых степях южного Казахстана я видел что-то подобное на чистейшем Байконуровском небе во время закатов солнца.

Было это в первый день моего приезда в Байконур в конце шестидесятых годов, в первый свой вечер на ракетном полигоне, после ужина в солдатской столовой. Там я с удовольствием навернул большую миску картофельного пюре, перемешанного с тушенкой и выпил пару стаканов компота из сухофруктов. После чего я вернулся в свою комнату в четырехэтажном здании солдатской казармы, где жили монтажники, работающие на строительстве подземных ракетных точек на территории Байконура, В комнате было нестерпимо жарко, я разделся до трусов и завалился на свою койку. И здесь я, лежа в одних трусах на своей койке, увидел необычное зрелище. Такое необычное, что разом сел на своей койке. И буквально раскрыл рот от удивления.

Я увидел в окно, как по небу изумительно чистого, темно-голубого цвета, катится солнце. Громадное, чуть ли не с автомобильное колесо, и совершенно не яркое, как будто выключенное. Только что оно было невыносимо жаркое, слепящее, и жутко палящее, а вот сейчас оно, багрово красное, словно вычищенный медный таз, спокойно и медленно катится по небу и на него можно даже смотреть простым, незащищенным взглядом. Я встал с койки и, не спуская с солнца изумленного взгляда, подошел к окну.

Прямо перед моими глазами, у самого горизонта, по небу двигалось громадное солнце, похожее на раскаленный стальной диск, перекатывающийся по небосводу. Солнце было неяркое, но четко очерченное и какого-то странного, желто оранжевого цвета, переходящего в нижней своей части в багрово желтый цвет, а по самому его краю – как бы отороченное темно красным ободком. Солнце двигалось настолько ощутимо явственно, что меня даже оторопь взяла. Да такого же быть не может в самом своем принципе! Не может, но это есть! А есть потому, что я это вижу!

С движением солнца небо около него загоралось разными цветами. Снизу – всеми оттенками красного желтого и багровых цветов, а сзади него - всеми оттенками синего, голубого и зеленого цвета. Причем, эти цвета не были постоянными, они непрерывно менялись, переходя один в другой, меняя оттенки, густоту и яркость цвета.

Картина заката была ошеломляющей. Все небо перед моими глазами играло и переливалось красками. И краски эти словно бы истекали из краев самого солнца и дальше шли уже по всему небу, постепенно, с удалением от солнца, густея и темнея и начиная светиться как бы уже изнутри. И вот солнце приблизилось к краю горизонта и…

Тут я чуть не вскрикнул от изумления. Я увидел, как солнце сплющилось, как сплющивается капля ртути, упавшая на поверхность предметного стекла. Только что оно было круглым, причем – идеально круглым на мой взгляд, а вот сейчас, коснувшись своим краем горизонта, сплющилось, стало овальным. И сплющилось основательно, ну, опять же на мой взгляд, чуть ли не на треть своего видимого диаметра.

Что это было, я не знал и не понимал? Я знал одно - такого не может быть! Такого не бывает! Это противоречит всем известным законам физики. Но это было. И я сам стал свидетелем происшедшего. То ли это была оптическая иллюзия, то ли еще что, малопонятное для меня, но я же все это видел. И сейчас продолжаю наблюдать. Так что ж – не верь глазам своим?! Но как не верить, когда, вот смотрите, солнце на моих глазах продолжает погружаться за горизонт, погружается все глубже, глубже, глубже – и вот уже его нет!

А на его месте выплеснулся ярко-ярко красный, почти белый конус, от которого небо вокруг него разом вспыхнуло и заколыхалось всеми оттенками красного, желтого и синего цветов, которые начали быстро распространяться по всей этой части неба, перемешиваясь и переливаясь один в другого, как будто затанцевали какой-то зажигательно бурный, цыганский или испанский танец. Потом танец начал потихонечку затихать, все успокоилось и небо погасло. Только на западе еще немного отсвечивал краешек неба около горизонта. Потом исчез и он. Все, день закончился. Наступил вечер. Я тряхнул головой, сгоняя оцепенение.

В комнате начало быстро темнеть. Я громко выдохнул воздух из своей груди, крякнул, еще раз тряхнул головой, сбрасывая с себя оцепенение от увиденного и вернулся к кровати. Мой сосед по кроватям, пожилой монтажник, глянул на меня, усмехнулся и сказал:
-- Что, проняло? Новичков всегда пронимает. А потом привыкают и начинают уже ничего не замечать.
-- Да-а, - протянул я, - Невероятно! Скажи мне, кто раньше, про такое – в жизни бы не поверил.

***
Привыкнуть к таким закатам я так и не смог. Смотрел их практически каждый вечер, если не мешали соседи по комнате, Смотрел, любовался переливом светящихся на небе живых красок, впитывая в себя их неземные оттенки, и мне не надоедало. Как не может надоесть вид стремительно бегущей в русле воды ручья или же пляшущих в костре языков пламени.

И вот только потом, на Московской выставке картин Николая и Святослава Рерихов, я увидел что-то подобное Байконуровским закатам. Это были картины из Рериховских Гималайских циклов. То же неповторимое буйство каких-то неземных и словно бы светящихся изнутри и переливающихся друг в друга красок, от которых было невозможно отвести глаз.

Да-а, талантливый художник смотрит по особому на окружающий нас мир. Он видит то, что не доступно нашему обычному, человеческому взгляду, и потому он видит больше, чем дает ему фактура. Талантливый художник видит глубинную, я бы сказал, философскую сущность вещей, а не их поверхностную оболочку. И он, талантливый художник, проникает в глубину этой сущности, раскрывая нам или открывая нам непознанную еще нами красоту окружающего нас мира. Непознанную, а потому и непонятую.

В этом и заключается миссия художника на земле. Причем, проникает художник в глубины сущности интуитивно, душой, а не взглядом, совершенно не задумываясь и не всегда понимая, как он это делает. Потому и краски у него получаются необычные, словно бы светящиеся изнутри.


Как бы то ни было, но с тех пор, Николай и Святослав Рерихи являются моими самыми любимыми и самыми близкими мне по духу художниками.