Троянский конь

Со Славкой Курепкиным приключилась любовь. Смеяться тут не над чем, потому как любовь дело богоугодное, и от неё родятся детки. Крепкие, как грибки-боровички, громкие, резво дрыгающие ножками.

Изучая древние источники, писанные вскоре после Камасутры, а значит ещё не отягощённые лукавством материнского капитала, всякий пытливый книгочей поймёт, что чем крепче любовный градус, тем бодрее и румянее народившееся дитятко. Одним словом – пылай-гори, и тебе с этого зачтётся.

Однако восторга от появления наследника, Славка ещё не испытал, так как по причине своего любовного темперамента, был он, что твой феникс – то горящим, то потухшим, а то вновь возрождающимся к очередному горению, но уже в иных пламенах.

Пламена же эти не только вдохновляли Славкино сердце к изящному стихосложению, но и беспокоили своим количеством и частотой следования. Потому как будь ты хоть и феникс тренированный, но у каждого феникса всё равно свой срок годности имеется, а значит, что и возможна в нём со временем какая порча, а то и его полная просрочка.

При том Славка никоим образом не считал себя одержимым коллекционером девичьих душ, а скорее наоборот, чувствовал некую неловкость от своих метаний, и от того, что не в силах определить ту единственную, с которой – и в горе, и в радости,… и в среды, и в пятницы.… И чтоб глаз блестел, и чтоб счастье…

Вот и сейчас, воспламенившись в очередной раз, Курепкин страдал в сомнениях – а та ли это Маша, с которой бы ему душа в душу умереть в один день? Та ли эта Машенька, чтоб и в шалаше, и без шалаша? И не превратится ли она по осени, в какую Пульхерию, и не нацепит ли на себя в прохладные времена лягушачью кожу?

Вопросов было множество. И во всех в них изначально таилась что-то нехорошее, какое-то скрытое коварство исключающее однозначность ответа. Поняв, что и в этот раз ему не прийти к какому-то решению, Славка вздохнул и стал думать о Маше-Машеньке. А подумав, невольно разулыбался, вспоминая её исключительное притяжение.

Да Маша и впрямь была хороша: чУдное милое лицо, глазищи, хоть глядись в них да брейся, в востребованных женских местах пышная, а меж ними ухватистая, что в талии, что в лодыжках-запястьях…

Волосы русые и… чёлочка. Обворожительная такая чёлочка, лёгким воздушным водопадиком. А за чёлочкой ушки, и оба-два превыше всяких похвал… Особенно мочки…

Почмокав губами при воспоминании о мочках, Славка вздохнул и решил: «Всё! Раз уж это не любовь песнопенная, то тут тогда и говорить больше не о чем… Потому как ничего более возвышенного и притягательного и быть-то не может…» Сказал, и залюбовался своей любовью, углядев в перспективе и щекастого крикуна – Курепкина младшего, и утирающего умилённую слезу Курепкина старшего,… и счастливую Машу…

Налюбовавшись, Славка хлопнул ладонью по столу, и в тот же миг решился на предложении руки и сердца. Сердце ёкнуло, отбитая рука налилась горячим, то ли в знак протеста, то ли от возмущения, что всё тут решалось за неё. Однако Славка остался непреклонен, почувствовав в себе уверенность в верности задуманного поступка.

И сразу же стал готовить речь, и её же репетировать, потому как, а вдруг подвернётся на жизненной дороге какой-нибудь хлыщ, возьмёт да и умыкнёт у него низким недостойным обольщением легковерную Машу… При этой мысли сердце вновь кольнуло, и Славка засуетился. Несгораемый феникс в нём издох без права на воскрешение, оставив Курепкина хлопотать на его пепелище.

А тем же вечером Славка уже бежал на решающее в его жизни свидание. Встретившись с Машей-Машенькой, он вручил ей колючие стебли с набалдашниками и выпалил сокровенное…

Маша приняла розы, посмотрела на Славку своими зеркальными глазами и через минуту низким бархатистым голосом вымолвила: «Курепкин… Ты, что?.. Ополоумел?... Я не выхожу замуж после недельного знакомства!»

Ноги у Славки подкосились, и ему сделалось дурно. Видя такое напряжение чувств в человеке, Маша пожала своими округлыми плечиками и сжалилась: «Ну, не знаю… Ну-у-у, может быть… Может быть чуть позже…»

Теперь Славка с нетерпением ждёт этого самого «чуть позже», ждёт и крайне волнуется за непонятное будущее. Волнуется он ещё и по поводу своего еженощно повторяющегося сна, в котором мчится наперегонки, с весело ржущим троянским конем, на боку которого написано «За Машей», а из маленького окошка в брюхе слышится бойкая лезгинка, и выглядывает хитрая усатая рожа в блестящем спартанском шлеме…