Идеальный мужчина (из цикла "Одержимые")

Стоял и курил на балконе фешенебельного отеля. Была бы возможность прыгнуть бы – прыгнул, но пока нельзя. Рано еще.
Виски в бокале кислый, равно как и рожи проползающих внизу прохожих. Центр Москвы, фешенебельный отель. Это я, кажется, уже говорил.
Из номера за спиной доносится храп. Женский, чтоб его. Это только миф, что женщины не храпят. Да они хрюкают как целое стадо свиней или рой отключившихся сибирских мужланов, наклюкавшихся водки на Рождество. Женщины – зло. Иногда большое зло. Иногда – маленькое, но добрее от этого зло не становится. Женщины – это проблемы и одновременно решение этих самых проблем.
Я женат уже в восемнадцатый раз. Да-да, вы не ослышались, а я не сошел с ума. Женитьба – формальность. На женщин мне плевать, на одетый в восемнадцатый раз смокинг – тоже. Мне плевать на то, что бывает до, и на то, что после.
Женщины думают, что заманивают меня в ловушку. Пусть они так думают, если это делает их хоть капельку счастливее.
В это дивное утро я снова счастлив. По-своему, по-свински счастлив. В это дивное утро мне похрен на все последствия. Пусть даже они необратимы. В тридцать пять можно позволить себе быть эгоистом.
Тушу сигарету о балконную жердь и бросаю бычок тут же – не мое дело. Я не рыцарь какой-нибудь круглого стола. Даже не квадратной табуретки. Женщины про таких как я говорят – гад. Безусловно, говорят это они после того, как вдоволь успевают польстить моему самолюбию, причем самыми разными способами.
Моя сегодняшняя жена (сегодняшняя жена – не правда ли, по-дурацки звучит?) голая развалилась на белом шелке, и в подобном сравнении она кажется серой мышью. Платье валяется неподалеку, трусы – тоже. Туфли отлетели к разным стенкам. По-видимому, мы очень торопились вчера.
Она тощая, словно индийская корова. Ребра выпирают, и мне отчаянно хочется ее накормить чем-нибудь жирным. Как я ее и не раздавил-то ночью, ума не приложу.
Маленькие груди грустно свисают в сторону. Не доходя взглядом до лица, я отворачиваюсь. Снова курю. Табличка с перечеркнутой сигаретой на тумбочке точно специально поставили, чтобы дразнить. Плевать. Все равно никто не узнает.
Есть что-то в этой жизни, что мне нравится, иначе бы я не жил. Пофиг на деньги, которых у меня, наверное, больше, чем нужно. Пофиг на баб. Есть что-то другое, неуловимое, от чего можно ловить такой кайф, что каждый день – как наркотик. Хочешь еще и еще.
Гонка за невестами и их преданным превратилась в марафон на интерес. Как старая заноза в заднице – вроде бы болит, но без нее уже неудобно.
Просыпается. Будто принцесса – невозмутимая, спина выпрямлена, груди снова торчат. Видела бы она себя пару минут назад.
– Прикройся хотя бы, – сдавленно просит.
В ответ только хмыкаю. Еще никому не удавалось мной помыкать. Поводок на шею нацепить – это еще полдела. Попробуй за этот поводок подергать.
– Вчера ты об этом не просила, – отвечаю с усмешкой. Она будто стыдится, но в реальности – я знаю – просто придуривается. Бабы – что с них взять – они все одинаковые.
Сползает с кровати, прикрывшись белой смятой простыней. Сама такая же – как только что вылупившийся птенец. Короткие черные волосы разбросаны в разные стороны, а так и не скажешь по ней, что еще вчера на прическу она потратила два десятка баксов. И вся эта мишура – ради главного действа. После кульминации она уже и не знает, что делать – цель-то достигнута. От этого и начинаются эти вечные «прикройся». Если бы сама не курила, попросила бы меня об этом.
Поворачивается ко мне спиной. Уже не невеста – жена. Одно слово хуже другого, я даже не знаю, какое из них выбрать. От обоих блевать хочется.
На спине у нее татуировка черными символами. Точно змейка расползаются угловатые китайские иероглифы вдоль всего позвоночника. Странно, раньше я этого не заметил.
– Что это значит?
– А?
Дым выпускаю через нос.
– На спине.
Поначалу мне кажется, что она смущается, но потом понимаю, что это другая реакция – защитная. Она позволила мне исследовать каждый миллиметр ее тела, но это место прятала как что-то сокровенное.
– Тебя не касается.
Я выгибаю бровь. Спорить таким манером со мной еще никто не пытался. Маленькая девочка-цветок выпускает спрятанные под ногтями колючки.
Мне она уже начинает нравиться – эта моя восемнадцатая жена.
– Нет, ну все-таки?
«Пошел ты» – это стук двери в ванной. Так мне и надо, на самом деле. Это даже приятно.
Появляется она уже мокрая, обмотанная огромным махровым полотенцем. В маленьких ручках у нее – зачем это? – черный клатч. Такие обычно носят пустыми или кладут в них помаду или еще какую ерунду. Женщины.
Жена моя выуживает же из этой «сумочки» металлического цвета коробочку. Нажимает на кнопку. Резко – как отрезала.
– И давно ты так живешь?
Диктофон.
Она заглядывает мне прямо в глаза.
*
– Да ты влип, мужик.
– Я знаю, па.
– Не называй меня так – вокруг полно народу.
Вокруг действительно куча людей. Они как стервятники – падки на чужие проблемы. Чем больше хереса ты заказываешь, тем тише становится вокруг. Всем интересно, что за дерьмо ты принес с собой.
С отвращением стягиваю с пальца кольцо и кидаю его в стакан с минералкой. (Отличная привычка – херес запивать минералкой.)
Женитьба – это как табличка «занято». Помолвка – это как «мне кажется, я возьму именно его». Как заблаговременная бронь. Меня забронировали. Охренеть как круто.
И вместе с кольцом в минералке тонет этот ярлык. И я снова – в восемнадцатый раз – холостой.
Моя первая жена сбежала от меня сама через два месяца. Как выяснилось, она продержалась дольше всех. Тактика проста как день: они выходят замуж за сволочь, знают, что получают, но в итоге потом не могут с этим смириться. Их привлекает все – мускулы, томные взгляды и грубые ласки под налетом звездных ночей. После порога под названием «женитьба» все достоинства автоматически превращаются в недостатки.
В первый раз бросал не я. Эта чертова стерва бросила меня.
Как будто она знала. Как будто мы поменялись местами, и она решила отравить меня моим собственным ядом.
– Ну так что? Ты оказался недостаточно хорош для нее?
– Па, не начинай.
– В кои-то веки кто-то утер тебе нос и сказал, наконец, что не вокруг тебя крутится вселенная.
– А разве это не так?
– Не смешно, сын. Пойди, поработай, что ли. Дела в фирме без тебя застоялись, а я уже не тот, что был прежде.
– Ага. – Смешок. – Ты только коктейли поглощаешь больше прежнего. Что, уже не осталось в офисе девок, что ты не переимел?
– Не надо так грубо. Мы вообще-то твои проблемы обсуждаем.
У выхода я хватаю пальто, сую ожидающему подачки официанту безразмерную купюру и исчезаю на улице.
*
Вечно холостой. Да-да, это про меня. Сколько бы раз я ни женился, делу это не вредит.
Это как мания, как женщина, которую не можешь получить. Но сдается и она. Холостой – это как кастрированный кот. Сколько кошек ему не предлагай, он все равно останется при своем статусе.
Холостой.
Как же сладко звучит это слово!
На тебя не повесят табличку. Никаких ярлыков. Никаких обязательств. Всем на тебя плевать, и ты отвечаешь им тем же.
Эгоистичные злодеи. Как же женщины их обожают. Книги, фильмы, фантазии на вольную тему. Единственное, что не умещается в рамки данных фантазий, это то, что злодей так и остается злодеем. И ни одна женщина не сможет сделать из него покладистого домашнего зверька.
Черта с два!
Она читает газету. В уверенной позе – нога на ногу. Из одежды – только нижнее белье. Простое, удобное – вот та подноготная, что прячется под каждой женщиной, которая получила то, что ей нужно.
В свободной руке – кофе.
Мы уже два дня как разведены, только выметаться она пока не спешит. Нет, ну не дрянь ведь?
– Любовь, – говорит она, как будто мы ведем с ней какой-то диалог, о котором я не в курсе.
– Прости?
– Любовь. У меня на спине написано «любовь».
– Понятно.
Она снова утыкается в свою газету. Между нами снова тишина.
Она не скандалит, не бьет посуду, не выталкивает меня из кровати. Разведены – ну и что? Все мы люди, все со своими тараканами в голове.
– И ты никогда?..
Она начинает, но я не даю ей закончить:
– Никогда.
– А у меня вот было.
И славно.
Встает из-за стола. Газету оставляет на стуле. Взгляд презрительный, полный жалости. Но меня не надо жалеть и усвоить это надо так же хорошо, как то, что я не идеальный мужчина.
Когда она уходит за дверь – не хлопает, а просто тихо ее закрывает – я понимаю, что такое холостой. Это пистолет без патронов. Пустой, незаполненный.
За секунду до того, как она исчезает, я успеваю заметить, что она все еще носит обручальное кольцо.
«Занято».