АПОКАЛИПСИС (часть вторая)

Какой там шторм, это был настоящий ураган, налетевший внезапно. Он тогда отдыхал в каюте после своей вахты и думал – успеют убрать трал или нет. Потом, ещё во сне, почувствовал что-то настораживающее и тут же проснулся – не было привычного шума главного двигателя. Откуда-то потянуло гарью, и тут же взвыл ревун тревоги. Моментально одевшись, бросился в машинное отделение, где начался пожар.

Там уже узнал, что трал выбрать не успели и, похоже, его занесло под корму и тросы намотало на винт. Это была катастрофа. Неуправляемый пароход был обречён. Все что-то делали, суетились, кричали; отдавались какие-то команды, но было ясно, что без посторонней помощи им не справиться, а подойти и снять команду в таких условиях не рискнул бы ни один капитан.

Поэтому пароходы, подоспевшие на SOS, болтались на огромных волнах в отдалении, ожидая погоды или гибели несчастного судна. Самим спускать шлюпки было равносильно самоубийству – их бы тут же, вместе с людьми, разбило о борт. На спасательные плоты вообще надежды не было. Как-то во время учений сбросили один, так он чудесным образом моментально утонул не раскрывшись. В общем, о них никто даже не думал.

Обожжённые, травмированные, в условиях, когда существовать можно было лишь за что-нибудь держась, люди боролись за жизнь, боролись и надеялись на чудо. Надеялся и Николай Иванович. Наконец, удалось справиться с огнём, но в остальном всё было хуже некуда, и, чувствуя это, по палубам метались обезумевшие крысы.

Вот тогда она и появилась. Сказала просто: «Я – Лу» и стояла спокойно, а его мотало и било о механизмы и переборки. Ещё она сказала, что это не конец, что скоро всё закончится, и растворилась в воздухе. «Бред»- вяло подумал он тогда и поспешил вернуться к работе. Ветер продолжал бесноваться в такелаже, пароход, скрипя шпангоутами, мотаться между, рвущимся к небу, океаном и, падающим в океан, небом. И вдруг всё стихло, и уже с трудом верилось, что вот эта лениво-спокойная гладь могла вычерпываться почти до дна и вздыбливаться, слизывая низко летящие изорванные тучи.
Пароход отбуксировали в Клайпеду.

Голова на удивление была чистой и ясной. Николай Иванович лежал и с лёгким ощущением утраты продолжал думать о море. Он часто вспоминал его. Помнилось только хорошее, хотя и плохого и даже отвратительного в тех буднях было предостаточно. Но что это значило в сравнении с полярным сиянием бесконечной ночи близ Новой Земли, с безумной жарой экваториальных вод, со штормами Тихого океана, с удушающим песчаным туманом Мавритании, с обезвоживающей влажной духотой Кубы и Анголы. Знакомые и друзья не могли понять, как обо всём этом можно жалеть. Но они ведь там не были.

«Мне кажется, я с кем-то разговаривал, »- подумал Николай Иванович и оглянулся по сторонам, -«Тёща, наверное, подходила.» И он успокоено задремал снова.
А уже ночью он проснулся от непонятной тревоги. Сон ушёл. Осторожно, стараясь не скрипеть половицами, Николай Иванович вышел на улицу. Луна, словно незадраенный иллюминатор, манила заглянуть в бесконечность.

Едва слышно подошёл и потёрся о ноги, отпущенный с цепи на ночь, Малыш – здоровенная, неопределяемой породы, собака, и луна раздвоилась в его зрачках. Николай Иванович опустился на скамейку и закурил. Малыш стоял рядом и его, отражавшие луну, глаза казались печальными.

Дни текли похожие один на другой. Чувствовал себя Николай Иванович неплохо и ежедневно совершал продолжительные прогулки. Благо, что в городе стало больше асфальта, и даже в дождь не приходилось ползать по грязи. Но вместе с асфальтом появились мотоциклы. Нет, конечно же они были и раньше, но по бездорожью не угрожали в такой степени скоростью, как теперь.

Кроме того, зацикленные на «Клинском» их седоки поголовно гоняли нетрезвыми, не обращая внимания, а вернее, не боясь никаких запретов. И никому до этого не было дела. Страна окончательно скатилась в зону беззакония, где существует лишь право власти, силы и хамства. Здесь, в провинциальном городке, ещё здороваются и друг с другом и с незнакомыми, но уже на лицах и этих людей стал заметен отпечаток настороженности, готовности выплеснуть раздражение и, скопившуюся на всех и вся, злобу по малейшему поводу.

Пожилые и старики смотрят на это с сожалением и страхом, не ожидая для себя ничего хорошего в случае столкновения. Вот и Николай Иванович старался ходить осторожно, внимательно осматриваясь на перекрёстках, аккуратно обходя захлёбывающихся матерщиной стаи молодёжи, где девушки уже ни в чём не уступают парням. Будущие матери так же накачиваются спиртным и беспрестанно курят, как и будущие отцы.

Более взрослое поколение начинает пить, как правило, вечером – всё же кто-то имеет работу, кто-то копается в огороде или ходит за скотиной, если она ещё осталась. Без этого не выжить. И если в Сердобске особо обездоленных могут в какой-то степени выручить помойки, то здесь таковых нет, здесь домашнее хозяйство безотходное, и никто остатки обеда за ворота не вынесет.

Всё это производило на Николая Ивановича удручающее впечатление, заставляло негодовать на ежедневные заявления властей, что мы быстрыми темпами идём вперёд и народ на глазах богатеет. Придумывают очередные прожекты и поручают воплощать их в жизнь тем, кто благополучно похерил предыдущие.

Теперь вот очередную столицу решили построить, олимпийскую. Интересно только, для кого? Не для простого же смертного, который не то что в Сочи, в соседний городишко иной раз съездить не может, не на что. Николай Иванович искренне удивлялся тем, кто ночь не спал в ожидании чуда, кто безумствовал от радости при известии, что Олимпиада состоится в России. Да разве это для вас, думал он, вы нужны сейчас, как декорация действа, массовка. На настоящем представлении вас и близко не будет, и современные гладиаторы будут приветствовать не вас. Вы к спортивным объектам не подойдёте и после завершения праздника, денег не хватит. Вам достанутся лишь слова о массовости спорта, а вашим детям – разрушенные спортивные площадки во дворах.

Вот с такими невесёлыми мыслями и прогуливался Николай Иванович, глядя по сторонам. На поверхности вроде и ничего – храм отреставрировали, монастырь картинкой смотрится, уже без стеснения лезут особняки, административные здания олицетворяют незыблемость власти, а копни поглубже – несчастный народ на распутье между аптекой и, быстро растущим, кладбищем.

Сделав по городу круг, Николай Иванович вернулся к дому, присел на любимую скамейку и блаженно закрыл глаза, подставив лицо солнцу. Чуткое, оно успокаивало и на время примиряло с реальностью.

А ночью опять пришла Лу.
-Ты зачем?- спросил Николай Иванович, почувствовав её появление, и открыл глаза.
Лу грустно смотрела на него, розово мерцая.
-Скажи, тебе никогда не хотелось оставить этот мир?- наконец спросила она.
-Зачем ты об этом?- Николай Иванович повернулся на бок, и подперев голову согнутой в локте рукой, с тревогой посмотрел на Лу, - И вообще, ты кто? На смерть не похожа – та не стала бы вести задушевных разговоров. Так кто ты? – повторил он вопрос.
-Я – твоя Берегиня.
-Это ангел-хранитель что ли?- усмехнулся Николай Иванович.
-Можно сказать и так. Но ты зря усмехаешься,- Лу посмотрела на него и приказала:
-Вспоминай! Украина. Ты поссорился с сыном, причём, был не совсем прав и сильно переживал…

Дальше можно было не продолжать. Николай Иванович вздрогнул и снова откинулся на спину. Да, было именно так. Расстроенный, он куда-то шёл не глядя по сторонам и ничего не замечая. Намереваясь перейти проезжую часть уже ступил на переход, как услышал: «Папа! Подожди!» Остановившись, он оглянулся и в тот же миг мимо на огромной скорости промчался грузовик. Николай Иванович ощутил тугую волну воздуха, качнувшую его.

Сын был с товарищем. Подождав, когда они подойдут, Николай Иванович спросил: «Что?». Сын посмотрел удивлённо: «Что, что?». «Зачем звал?». «Я не звал.». Оба посмеялись нелепому диалогу и разошлись. А мгновение спустя Николай Иванович вдруг покрылся холодным потом и, прижав к груди ладонь, пытался унять впервые помчавшееся куда-то сердце – до него внезапно дошло, что несколько минут назад он разминулся со смертью.