Два брата

***
Райская птичка в золотой клетке - так можно назвать Анастасию - беззаботно гуляла по саду подле дома Симеона Тимофеевича. То был не простой сад, но большая земля, поросшая высокой дикой травой, здесь яблоки, груши росли рядом с рябиной, березами да кленами. Девушка ходила между деревьев, в задумчивости глядя в небо. Несколько дней назад, когда ей пришлось уйти в горницу верной Ефросиньи в связи с наступлением "плохих дней", она долго пребывала в задумчивости, то и дело выглядывая украдкой в оконце, словно ожидала кого-то, только кого? От отца и Александра не было вестей, хоть и прошло больше месяца. Где же они, почему не ведают, в каких далях спрятана их девица-красная? Почему нет весточки ни от одного, ни от другого? Неужто позабыли они о бедной Настеньке, которая так доверяла им когда-то?
Каждый раз, усаживаясь на скамью расчесывать волосы, девушка мысленно призывала к себе любимого своего, думала, что так хотя бы во сне расскажет она ему о всех печалях-бедах, а он тогда сядет на коня и вызволит ее из плена похоти старческой, увезет к себе, скроет от врага лютого. Но проходило время, а ничего в жизни не менялось. Плохо стало Анастасии на сердце да сделать уж ничего нельзя. Махнула она рукой в сторону дома, где жила когда-то и подумала: "Ин ладно". И родилась в ней тогда обида и злость на отца и суженного, коль они - родные люди, бросили ее, позабыв, то и она забудет их, вырвет из сердца своего и отпустит на все четыре стороны, не будет более спорить с судьбой, а лишь покорно возложит десницу свою в нее и постарается как это возможно полюбить, ежели не сердцем, то плотью Симеона Тимофеевича. Хоть боярин и был старым сморщенным старикашкой, от вида которого ей становилось муторно, да только полюбил он ее, относится как к сокровищу, балует, подарки дорогие дарит, ни разу ни в чем не упрекнул, только держит ее на коротком поводке, глаз не спускает. Однажды, месяц тому назад, вышла Настя на подворье, за ней семенила Ефросинья. Увидела девушка в саду большие качели и радостно взобралась на них, путаясь в длинном сарафане, да принялась со смехом раскачиваться все сильнее и сильнее, и весело ей тогда было, радостно. Да только на следующий день прознал про сие боярин и велел своему холопу Афоне, огромного роста детине, убрать качели, дабы никто из путников не увидел ненароком девушку. Красавица затаила обиду на старика, но не надолго. Симеон Тимофеевич в качестве подарка преподнес ей целый ворох ткани разноцветной да золотые бусинки. За рукоделием и забыла девица о горестях, вместе со служанкой сшила себе из золотистой парчи кацавейку, украсила ее бусинками и камушками, и такая красота получилась!
Как только прошли злополучные дни, надела Анастасия новую кацавейку, юбку пышную зеленую и вышла в сад. Прислонилась она к березе лицом, скрыв от Ефросиньи катившиеся по щекам слезы. Вспомнился ей отчий дом, возле которого росли березы. Тоскливо стало ей на душе, захотелось обратно домой, да только кто поймет печали ее, даже верной служанке говорить об этом не хотелось.
Кто-то позвал ее. Анастасия обернулась. К ней навстречу бежала маленькая фигурка в дорогом боярском кафтане - то был Симеон Тимофеевич. Как узнал он от Ефросиньи, что красавица его освободилась, так и побежал из дому, лишь бы вновь увидеть ее. Взял старик девушку за руку, поцеловал тыльную сторону белой ладошки, на секунду прижал ее к своей груди.
- Я так рад вновь видеть тебя, краса очей моих, - радостно промолвил Симеон Тимофеевич.
- И я скучала по тебе, - проворковала Настя и сама потянулась к нему.
Лед между ними растаял, чувства преобразились, и девушка сама последовала за боярином в терем, уже знала, для чего и зачем. Все те дни, проведенные без него, она скучала по его поцелуям и объятиям, вздрагивая всем телом лишь от одних воспоминаниях о ложе, что делила с Симеоном. Теперь время вернулось и она снова будет течь в объятиях старика, ранее таком ненавистном, а теперь желанным и родном.
Они вошли в полутемную горницу или это так показалось после дневного яркого света? Боярин запер настежь дверь, закрыв на замок. Анастасия стояла в нерешительности, глядела на него, а саму ее бросило в холод, тело девичье затряслось, хоть и стояла на улице невыносимая жара. Симеон улыбнулся и проговорил:
- Ты очень красивая.
- Я знаю, - без доли смущения ответила девушка, за этот месяц напрочь позабыв о прежней скромности и стыдливости.
- И тебе к лицу эта новая кацавейка. Фрося рассказала мне, что ты сама ее сшила своими белыми ручками. Ах, какая ты мастерица. Иной раз я завидую сам себе: допустимо ли, что девица, чья краса превосходит красоту всех остальных в мире, была еще умница не по годам и мастерица на все руки. Ты сокровище мое, дар Божий.
Анастасия стояла стройная как березка и молча слушала хвалу в свою честь, а сердечко ее билось сильно-сильно, так и гляди, разорвет грудь. Старый боярин подошел к ней и долго водил руками по ее телу, сокрытому ворохом одежды, сквозь ткань он чувствовал пышногрудый стройный стан, и девушка встрепенулась от этих самых прикосновений, ее бросило в жар. Наконец, он расстегнул золотые пуговицы ее кацавейки, под ней белела полупрозрачная рубаха, сквозь которую проглядывали перси с красными бугорками. Не долго думая, Симеон скинул с плеч ее кацавейку и разом развязал шнурки на рубахе, освободив из плена прекрасное белое тело. Анастасия приоткрыла влажные губы и из ее горла вырвалось прерывистое дыхание, когда легкий холодок коснулся ее прелестей. Боярин, поглаживая пальцами большую грудь, промолвил:
- За эти шесть дней я довольно-таки соскучился по тебе и твоей красоте, во сне видел перси твои, во рту ощущал вкус соков твоих, отчего же ты, Настенька моя родимая, стоишь и даже не приласкаешь меня? Неужто нелюб я тебе?
- Люб, желанный мой, люб, - тихо прошептала девушка и прижала его к своей груди.
Вместе они упали на ложе, сокрытое в тени полога. Симеон ласкал устами ее перси, с упоением вкушал ее женские соки. Девичья коса расплелась и волосы ее рассыпались по подушкам и концы их касались самого пола. Старик любовался красавицей, мял в ладонях ее русые пряди, а Настя блаженно улыбалась, целовала в уста своего любовника, прижимала голову его к своей груди, и было ей в этот миг хорошо... А ночью во сне видела она отчий дом и березовую рощу, что росла неподалеку...