Глава 1.4. Лечение связки

Кононова Маргарита
Снаружи и внутри
Часть первая
Глава 1.4. Лечение связки

Рассказ Кондрата

У нас в институте многие студенты работают «на подхвате» в микроскафах. Начиная с четвертого курса. Медиков не хватает, ещё бы – на каждого больного теперь приходится целая команда! Но отбор строгий, берут не всех.

Меня взяли, и скажу прямо, сделали правильно. Вот я и дежурю, с командой врача Петровской. Лечим связку. Сижу «снаружи», в специальной выемке микроскафа для модулей.

Я могу находиться здесь, то есть вне лодки, почти сколько угодно. Скафандр мне не нужен. Модуль мой не дышит и вообще ни в чем не нуждается, кроме подзарядки.

Он передает моему телу в капсуле информацию, но не всю. Я не чувствую окружающую температуру и запахи, вкуса тоже нет. Вообще рот не открывается. Поэтому говорю с помощью динамиков модуля. Это внутри скафа, где среда газовая, вроде воздуха. Или мои слова могут идти по связи на наушники микронелам.

Почему бы всем, и врачам, и кэпу, не использовать модули, так же как и мне? Были такие попытки, да вот не всегда получается. Кое-где радиосвязь со скафом неожиданно пропадает. «Глушилки» до сих пор не могут найти, они время от времени глушат связь внутри организма, но не имеют четкой локации.

При потере связи Искрин отключается, не может работать без базы на «берегу». Потому что он просто малюсенький компьютер.

Модули тоже теряют связь, управлять ими невозможно. А в это время может проводиться лечебная процедура с нанороботами или зондами. Это опасно, нельзя оставлять их без присмотра. Поэтому в экипаже обязательно как минимум два живых человека, микронела, обычно это врач и капитан-пилот.

А у нас все идет нормально. Мои нанороботы внедрились, действуют. Пока они наведут порядок, пройдет некоторое время. Я проверил их работу специальным прибором и теперь просто жду снаружи, чтобы по счету загнать «запятушки» обратно.

Так-то мне вполне комфортно болтаться за бортом. Но обычно это ни к чему. Гораздо полезнее и интереснее общаться с врачами. А насмотреться так успеваешь, что потом и во сне снится. Сейчас, правда, мы в тихом закоулке, ничего особенного вокруг не происходит.

Клонит в сон. Студенты вечно не высыпаются. Чтобы не заснуть, начинаю вспоминать яркие моменты дежурства, представлять, как буду рассказывать девчонкам, а они заахают. Какая-нибудь проникнется, пожалеет или увлечется... Девчонки ко мне относятся хорошо, не жалуюсь… Эх! Хватит мечтать.

Наконец, видимо, выплыла из своей каюты в рубку врач, Леда Романовна. Это я понял потому, что она сделала пару замечаний презрительным тоном. В том числе меня назвала «криворуким», правда, я не ввинтил, за что.

С моей помощью, вернее, через мои сенсоры, врач провела контрольный осмотр восстановленной связки, велела собрать завитки и запустить зонд внутрь сустава. Я снова взял в руки прибор, «пылесос».

Это, конечно, просто вакуумный прибор ВПОП-32, пылесосом его почему-то называет кэп. Им, то есть ВПОПом, вылавливаем завитки, а можно что-нибудь и выпустить, то есть включить в другую сторону, на выпуск.

Держа раструб ВПОПа наперевес, собираю отвалившихся нанороботов. Они слабо светятся, двигаются очень медленно. Так что это нетрудно. Число выпущенных и пойманных «запятушек» показывает экран прибора. Совпадает. Стоп.

Отсоединяю кассету от ВПОПа, открываю переднюю крышку своего модуля. Это выглядит так, как будто у меня раскрыта грудная клетка. Туда нужно убрать кассету с нанороботами, что я и делаю. Закрываю крышку.

Все мои движения отработаны до автоматизма. Все-таки движения в микромире сильно отличаются от обычных. Размах другой, вес и расстояния очень маленькие. Да и модуль движется, конечно, не с помощью обычных мышц. Поэтому четкость и последовательность должна быть на высоте, это самое главное для моей теперешней работы.

– Выпустить зонд! – командует врач. Это опять мне. Достаю футляр с зондом из своёго хранилища в модуле. Присоединяю к универсальному ВПОПу. Пуск.

Тонкий длинный зонд вылезает из футляра, врач корректирует его движение. Так, аккуратный прокол оболочки сустава. Зонд гораздо тоньше волоса, весь покрыт зрительными сенсорами, которые передают картинку и на экраны в лодке и мне на модуль. На конце ещё выдвигается камера, которая все воспринимает в инфракрасном свете. Раньше о таких деликатных обследованиях и не мечтали.

Вот зонд проникает внутрь сустава, продвигается в узкую щель. Меня пронзило чувство, похожее на общение с Котангенсом. Только теперь я увидел, как внутри зонда работают капиллярные гидроусилители. Ладно, отнесём это на хорошие знания по медицинским микрообъектам.

Я сосредоточился на своём экране, ощущение стало пропадать. Смотрю на экран. Просто тупо смотрю на свой экран, прогоняя «лишнюю» картинку с зонда из сознания.

Экран разделён пополам. Справа окружающая обстановка. Слева сейчас идут сигналы с зонда, эта часть ещё разделена горизонтально на две половины. Верхняя показывает обычную картинку, а нижняя инфракрасную. Я присмотрелся. Интересно же, что там, внутри сустава?

Там, на концах, кости должны быть покрыты гладеньким хрящом, который ещё и смазан специальной смазкой. Чтобы всё скользило, сгибалось и разгибалось, и движение в колене проходило легко. Это живое, то есть растет, изменяется, разрушается и восстанавливается.

Бывает, что хрящ меняется, становится шершавым. На вид, как будто кристаллами покрыт. Отсюда и пошло выражение «отложение солей». На самом деле это не соли, а разрушенный хрящ. Бывают и разрастания внутри. Все это вызывает сильные боли.

Сейчас зонд покажет врачу и мне, что же там внутри, не поврежден ли сам сустав. Петровская скомандовала: «немного вперед, посвети», я продвигаю зонд и даю дополнительный свет.

Вокруг всё было спокойно, я присматривался к картинке на экране слева. И вдруг услышал голос капитана:

– Кондрат, назад! – прямо загремело в наушниках.

Я отозвался:

– В чем дело, кэп? Не могу уйти, зонд уже в суставе, – в самом деле, его нельзя просто так оставить.

Но тут я и сам понял. Меня внезапно подбросило. Окружение изменилось. Пока я пялился на экран, нога пациента в «нашем» суставе начала сгибаться. Для меня это выглядело как землетрясение, торнадо и цунами в одном флаконе.

Всё вокруг начало вращаться. Я полетел вверх тормашками, скаф закружился на одном месте. Хорошо ещё, что я привязан, как любит говорить кэп, «принайтован шкертиком». И люфт[ii] у зонда большой. Но меня мотало, как воздушный шарик на ветру.

Скаф к чему-то прицепился наконец, я подтянулся к нему и зафиксировался. Там сзади такие небольшие выемки для модулей. Теперь можно работать с зондом, его придётся убрать.

Больной при микрооперациях должен быть хорошо зафиксирован. Понятно, если он будет двигаться, нам не поздоровится, да и лодка может повредить что-нибудь. Ситуация предусмотрена инструкцией – срочная эвакуация.

Пришлось аккуратно, но как можно быстрее убрать зонд, и бегом в шлюз, ВПОП пристраивал на место уже там. В скафе шли переговоры. Петровская просто орала:

– Что там у вас делается, на хрен! Еле … скаф удержали, спасибо Спиванскому! Дал команду баушке! Взял управление! Успел! А то бы пришлось Искрин нафиг отключать!

Ей невозмутимо отвечали с центрального пульта:

– Двадцать третий, больной задремал, крепление ослабло, пошевелил ногой, непроизвольно, на сантиметрик, всё уже, всё. Не спит, фиксирован...

Леда Романовна перебила:

– Где ваш хваленый мониторинг, так его растак ... ...!!! Мы в суставе! Пусть машет чем хочет, левую фиксируй! Пришлось глисту вытаскивать, ни хрена нет инфы... – будь здоров, разбушевалась Петровская.

Глистой она называет зонд. Простонародно, мне кажется. Я уж не говорю про мат. Но фактически она права. Для них сантиметр – другой, а для нас катастрофа. Введение и быстрое удаление зонда может быть травматично для пациента, даже при микрооперации. Вполне вероятно, повторно Леда и не рискнет осматривать сустав.

Но у меня-то скоро конец смены. Пока они будут раздумывать, наверно, появится другой медбрат в модуле, а может, ещё кого вызовут.

Однако Петровская никого не вызвала, разрешила повторное зондирование, попросила меня задержаться. Чем кому-то снова всё объяснять, понятно, лучше уж мне поручить. Сверхурочные – это хорошо. Задержимся.

Снова наружу, достаю оранжево–зеленый ВПОП-32 из хранилища в ноге модуля, открываю футляр и снова выпускаю зонд. Прокол, осторожное движение. Теперь он на месте. Смотрим. Между прочим, у меня никаких посторонних ощущений. Ну и слава Богу.

Фонарик зонда освещает гладкие поверхности, они полупрозрачны и бликуют, никаких шероховатостей. Инфракрасная картинка тоже в норме, по-моему. То есть на экранах полная красота.

Дальше, дальше потихоньку продвигается... ну ладно, глиста. Врачу нужно осмотреть всё очень внимательно. Сустав сложный. Сейчас, я знаю, Леда Романовна снова настраивает оптику и электронику.

Это выглядит забавно, я видел не раз. Для настройки она должна засунуть руку в дройда. То есть в спинку Котангенса. На самом деле андроид служит на борту ещё и компьютерной перчаткой.

У кота сверху вмонтирована управляющая система, «перчатка». Микронел вставляет руку, работает на виртуальной клавиатуре. Управляет чем-то. Или что-то рассчитывает, тогда на большом объёмном экране появляются настройки, цифры и символы. Тут же строятся объемные графики.

Но это я, если бы был микронелом, погладил бы котенка. Или кэп. Леда, скорее всего, велела Котангенсу принять форму амёбы. На самом деле никакой разницы.

А здесь, в суставе, зонд просто ползет не спеша. Не зря она назвала его «глистой», на самом деле это не просто трубка, а биомеханичекий объект, тоже вроде андроида. Ему можно приказать двигаться в любую сторону, регулировать скорость. Внутри него… нет, не буду воображать. Так и свихнуться недолго.

Врач командует зондом и тихонько наговаривает под запись свои наблюдения и соображения. Насколько я понял, в суставе полный порядок. Значит, дело было только в связке, а её мы полечили. Ещё пара часов наблюдения, и скаф уйдет.

Но мое дежурство уже кончилось. Зонд можно убирать, что я и сделал предельно аккуратно. Вернулся в лодку через шлюз.

Меня отпустили с дежурства. Я разместился в грузовом отсеке, подключил модуль к зарядке. Зашевелился другой модуль, поднял руку в приветственном жесте. Это обязательный ритуал, мол, дежурство принял.

Я попрощался со всеми, хотя этикет микронелов этого и не требует. Отпустили, ты эту команду принял, больше о тебе никто не думает.

И это не от невнимательности. Просто «думательные» способности микронелов очень небольшие. Профессиональные навыки, эмоции. И всё. В микромире – не как у нас, потом как-нибудь расскажу поподробнее. А сейчас пора на «берег».

Я убедился, что «мой» модуль заряжается, и нажал на нем специальную кнопку, утопленную в районе правого уха, это, чтобы случайно не тронуть. Открыл глаза в своей капсуле, КУМе. Так, теперь здесь надо нажать педаль. Замигала желтая пиктограмма в виде солнца, порядок, сейчас меня будут вынимать. Хорошо, что смена закончилась благополучно.

А ведь не всегда всё гладко, бывает по–разному. Я, между прочим, дежурил на скафе «эм-эс-двадцать», когда эта лодка пропала с экранов. Мне-то что, связь пропала, я очнулся в капсуле КУМ без всякой кнопки, нажал педаль, полежал, подождал.

Повторное подключение отменили, двадцатый скаф вроде бы экстренно извлекли. Хорошо хоть, лечебная процедура была закончена, даже запятушки все на месте. Оставалось проследить и оставить маячки. Но это уже вполне можно так и оставить до повторного сеанса. Или просто долечить, в случае необходимости, без микронелов.

Но ведь там, на двадцатке, были не только модули, но и живые микронелы, врач и капитан. Их-то надо было спасать! Помню, я все тряс инженера, который меня опрашивал о деталях происшествия сразу, по горячим следам.

Но он не слушал, только твердил, что без меня разберутся. Что я должен дать информацию. И всё. А у меня не было информации. Только вот перед потерей связи я вдруг увидел, как внутри Косинуса, бортового андроида с двадцатки, информационные потоки изменились.

Но как про это расскажешь? Да это и не зрение никакое. Если я на самом деле что-то чувствую, значит, это прямой интерфейс мозг – машина. Или непрямой, через модуль. Было бы здорово, но вот «вижу» - то я не всё время, а только иногда.

Раньше думал, что все дежурные в модулях это видят, всякие там разные машинные процессы. Но оказалось – нет. Как-то завёл разговор на эту тему, и пришлось всё переводить в шутку. Теперь я этот вопрос стараюсь не затрагивать. Честно, боюсь, что примут за психа. Проверить ведь нельзя. И объяснить очень трудно. Невозможно, на самом деле.

Меня тогда, после происшествия с двадцаткой, быстро обследовали, накормили, как следует, и отправили в общежитие. Освободили на два дня от занятий без отработки, это был кайф! Правда, гоняли на тестирование, и не раз.

Но вот что тогда случилось конкретно, куда они пропали, до сих пор не знаю. Засекретили, что ли? И микронелов с двадцатой с тех пор ни одного не видел. Модульные, а их было ещё трое «рудиков» на том рейсе, тоже студенты, ничего не знают, во всяком случае, пока помалкивают.

Я с ними переговорил, пригласил в гости. У меня как раз намечался праздник, именины. Чем не повод собраться и поговорить. Не люблю, когда ничего не понятно. Во всём хочу дойти до сути.



Хрящ, действительно, может разрушаться. В норме это сложная структура, которая состоит из протеогликанов и гиалуроновой кислоты. Причины разрушения хряща могут быть разные.



[ii] Здесь – запас длины.