ОПЕРАЦИЯ МОНТЕ-КРИСТО. ГЛАВА 2-я. ФРАНЦУЗ.

ОПЕРАЦИЯ МОНТЕ-КРИСТО. ГЛАВА 2-я. ФРАНЦУЗ.
В этой главе решается судьба великого поэта и разведчика, который в свою очередь определит судтьу несчастного французского драматурга, пьесы которого не пользуюися успехом и, который прозябает в нищете на Манмартре.
« — Подумать только, ведь вы совсем не похожи на разведчика…
— А сколько бы я проработал, будь я «похож»? »
Гордон Лонсдейл. Моя профессия — разведчик


Когда полковник подходил е своему домик на Мойке, он увидел экипаж с взмыленными от усталости лошадьми. Из экипажа выскочил Ехим и пошел наперерез полковнику.
—Ваше высокоблагородие! Все сведения с Юга. Наши люди подсуетились и собрали все материалы, о которых ваше высокоблагородие изволил просить.
—Не гони пурги, Ехим! Проходи в дом и неси свои папки для просмотра.
Полночи полковник сидел над документами из Одессы, складывая отрывчатые эпизоды и моменты в четкую т ясную картину обстановки в Одессе.
Генерал-губернатор Воронцов, конечно, важная фигура. Он не станет возглавлять саму ложу, для этого найдутся более низшие градусы, вроде Пестеля и Трубецкого. Они до 30 градуса, а Воронцов выше. Вот он и мешает нашему агенту внедриться в круги масонских лож. Сам, небось, скандал спровоцировал! Жена у него ещё та штучка! А он повёлся…--подумал полковник и сам себе ответил—и правильно, что повёлся! Надо играть светского льва. Надо иметь харизму! А он её имеет! Только благодаря любовным похождениям. Даже. если их нет нигде, кроме кулуарных слухов. По образу мыслей он должен соответствовать напыщенным франтам из лейб-гвардии и чиновникам Коллегии иностранных дел, которые просаживают целые состояния за карточным столом. Состояние он просадить не в состоянии. Да и не следует этого делать. А вот женщин нельзя упускать. Как можно больше! Ловелас и повеса, бабник и дамский угодник—прямая дорога в дуэлянты. И чем больше мужей обретут коровий вид, тем чаще могут случаться дуэли. А он в этом мастер. Пару другую осадит—остальные будут опасаться вызова с его стороны, не то чтобы самим вызывать… самим вызывать это верная смерть.
Ничего. Переберется в Екатеринослав. Можно в Москву или Петербург. Масоны всюду. А в Москве можно блеснуть всем этим не хуже, чем в Одессе. Я вёл бы себя так же! В молодое время, разумеется. Значит годится, всё-таки, Пушкин на моё место. Масонская ложа будет для него главным экзаменом. А задерживать преступников дело рук совсем другого ведомства.
Полковник откинулся на персидский диван и погрузился в сон.
Утром он снова посетил кабинет Бекендорфа и передал ему документы с собственными комментариями.
—Надо идти к государю. Я и сам бы мог, но обращение не по рангу, а ты, Александр Христофорович, не только вхож к императору, но и знаешь душу государя. Потому тебе видней как и когда преподнести предложения о Пушкине на высочайшую подпись.
Не скромничайте, Николай Павлович,—засмеялся действительный тайный советник,—офицер по особым поручениям после Ватерлоо. Есть фигура известная даже государю. И известная с хорошей стороны.
А к вечеру Бекендорф уже был у Александра 1-го.

—Я пришёл к вам, государь, чтобы известить о некоторых приключениях, которые произошли в Одессе. Одесса вообще веселый город. В нёй все проблемы называют приключениями и смеются над ними. Алхимики говорят, что смех продлевает жизнь. Вот я и пришел сюда с докладом об обстановке в наших ведомствах на юге.
—Мне будет очень интересно. Надо будет обязательно посетить этот чудесный город.
—Между генералом-губернатором князем Воронцовым и коллежским секретарем Пушкиным произошли непредвиденные причины взаимной неприязни. Предполагается, что молодой человек, наставил старому козлу, у которого рога были к тому времени, как оленей Лапландии, новые рога. Наставил или только примерял, нам не ведомо. Но совместную службу этих двух особ считаю невозможной.
—А я вам сейчас зачитаю само стихотворение—сказал Бекендорф и начал читать.
Император смеялся от души.
—Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Полунахал, полуневежа… Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Полуподлец!.. Ха-ха-ха! Что станет полным наконец… Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Я не могу! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Надо же! Талантище! Это надо уметь уместить в четыре строчки и оду и эпиграмму. И смысл глубокий! И анекдот и каламбур! Молодец коллежский секретарь. Так говорите из-за женщины у них получился этот конфликт? А, князю и генерал губернатору, вроде как, не с руки вызывать на дуэли коллежского секретаря. Ха-ха-ха! Так повысьте Пушкина в чине! Ха-ха-ха! Может к следующей эпиграмме и до камергера дослужится. Ха-ха-ха!
Бекендорф ликовал в душе. Всё шло сверх его ожиданий. Видя прекрасное настроение Александра, он решил воспользоваться ситуацией. А Александра распирало от радости. Неизвестно откуда набежавшей радости. А такое бывает только у русских. Я русский! –хотелось кричать императору и нахлынуло непреодолимое желание танцевать. Нет, не мазурку какую-нибудь, а нашу русскую «барыню» Император помнил, как во время одной из своих поездок, он в поместье какого-то столбового дворянина, видел крестьянскую свадьбу. Там мужики танцевали барыню. Вот и ему сейчас хотелось танцевать так, как танцевали на той крестьянской свадьбе.
--Поэтому. Я прошу вашего высочайшего соизволения перевести коллежского секретаря А. С. Пушкина из Коллегии иностранных дел при 1-м отделе Тайной канцелярии, в 3-й отдел. Напряженная обстановка на Кавказе, с турками война практически не прекращается и тишину в отношениях можно воспринимать, как временное перемирие. Военной разведке катастрофически не хватает кадров. А это талантливый и умный человек. К тому же образование! Подпишите указ о переводе нашего коллежского секретаря в моё ведомство. С повышение в чине, разумеется.
После этого, по просьбе Александра Павловича, Бекендорф начал рассказывать увлекательные истории из жизни жены генерал-губернатора и коллежского секретаря. Не забыл он рассказать случай, когда Воронцов посылает Пушкина в Николаев и Херсон для борьбы с нашествием саранчи.
СКАНДАЛ С САРАНЧОЙ
В августе 1823 года Пушкина перевели в Одессу в коллегии иностранных дел канцелярии губернатора Новороссийского края графа Михаила Воронцова.
Граф Воронцов был либералом и потворствовал свободомыслию. За ним уже приглядывали и доносили в столицу, что он привечает некоторых офицеров лейб-гвардии и Генерального Штаба, среди которых следует отметить полковника Пестеля, Кондратия Рылеева президента Русско-американской компании, Александра Раевского, зарекомендовавшего себя вольтерьянцем и других, им подобных.
Хотя Воронцов узнал о любовной связи поэта с его женой, он не нашел ничего лучшего, как отправить коллежского секретаря Пушкина в Херсон на уничтожение саранчи.
Ища самого благоприятного для собственной персоны выхода, он пользуется ситуацией, которая произошла в приморских губерниях Новороссии, а именно нашествие саранчи. Тогда он пришлет предписание № 7976 от 22 мая 1824 года: «Состоящему в штате моей коллегии иностранных дел г. (господину) коллежскому секретарю Пушкину. Поручаю Вам отправиться в уезды Херсонский, Елисаветградский и Александрийский и, по прибытии в города Херсон, Елисаветград (ныне -Кировоград — авт.) и Александрию, явиться в тамошние уездные присутствия и потребовать от них сведений: в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому «употребляются. После сего имеете осмотреть важнейшие места, где саранча наиболее возродилась, и обозреть, с каким успехом действуют к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения, учиненные для этого уездными присутствиями. О всём, что по сему Вами найдено будет, рекомендую донести мне».
Воронцов решил, что тяготы службы заставят поэта отказаться от службы в Одессе и он сам попросит императора перевести его в другое место.
Понимая, что это единственный способ порвать отношения с женой генерал-губернатора, которая ему порядком надоела и он увлекся Ревеккой. Он сделал вид, что мирился с приказом и, якобы следуя совету Александра Раевского, Пушкин в компании чиновников канцелярии и присутственных мест выехал в Херсон.
Приезд поэта в Херсон остался почти незамеченным: лишь совсем немногие жители читали его произведения. А для государственных мужей Пушкин Общение его с государственными мужами, для которых он был рядовым чиновником, только рангом повыше их., не выходило за рамки оказания ему помощи согласно предписанию Воронцова. 28 мая вернувшийся из командировки Пушкин сдал в канцелярию отчёт в таком виде:
САРАНЧА
«23 мая — Летела, летела,
24 мая — И села;
25 мая — Сидела, сидела,
26 мая — Все съела,
27 мая — И вновь улетела.
Коллежский секретарь Александр Пушкин.
Первым его прочитал правитель канцелярии полковник Александр Казначеев. Он тут же доложил графу Воронцову о насмешливом отчете в стихах.

На следующий день губернатор учинил Пушкину экзекуцию, в виде унизительного урока о дисциплине и попрании поэтом законов о государственной службе. Спокойно выслушав поучительную и полную недовольства тираду начальника, Александр задал ему вопрос, на который не получил ответа: «Принесите мне закон, который запрещает подавать рапорт в стихах. Кажется, такого нет. Даже князь Суворов Италийский, граф Рымникский, отправил не наместнику, а самой императрице (Екатерине2-й) рапорт в стихах».
Но эпиграмма, написанная позднее Пушкиным произвела фурор в высшем свете Одессы. Особенно усугубляло конфликт то, что Воронцов имел звание полу-генерала (было такое в то время звание) и с нетерпением ждал присвоения полного.
Пушкин сидел рядом с полковником и тот ему говорил: «Отлично будет, если он заставит вас написать рапорт об увольнении со службы. Это снимет с тебя подозрения масонов, что ты к ним заслан. Ты ведешь себя, как настоящий вольнодумец. Отправляйся к Воронцову и веди себя предерзко. А потом в отпуск. Ты заслужил годик отдыха. Вся компания заговорщиков под колпаком. Остальное не твоё дело.
Александр действительно подал в отставку, поддаваясь на настоятельные требования генерал-губернатора. Но он не ожидал того, что продемонстрировал сей полумуж. Воронцов принудил Пушкина собственноручно написать и подписать обязательство о незамедлительном выезде его из Одессы во Псков, с указанием даты.
Полковник смеялся, увидев сконфуженного высылкой из Одессы поэта.
—Если бы в Петербург перевели, я бы был только рад. Но в Псков?—чуть не плакал Пушкин.
—Вернее в Болдино. Это даже хорошо, что мы можем временно отстранить тебя от службы. А то горячая голова понесет тебя в самое пекло возможного переворота.—сказал полковник, а про себя подумал: Какой же ещё ребенок, этот подающий надежды юноша. Но, всё равно, я возьму его и сделаю из него достойного преемника в агентуре Европы и Порты.
—И это говорит тот, кого я считал своим старшим другом и учителем! Вы предали меня, полковник!
—Ничуть! С каких пор мы наедине разговариваем на Вы?
—А с тех пор, как вы попросили меня спровоцировать Воронцова на принуждение меня к рапорту об отставке.
—Но ты же знаешь, что в отставку отправляют преждевременно только тех кому будет повышение в звании и должности.
—А отдых Вам! Только необходим.—полковник повысил голос на слове «вам».
—Прости меня, Николай Павлович. Я погорячился—произнес со слезами поэт.
—А еще это дает повышение в жаловании. Я ведь из бедных дворян. Пара деревень да лес—вот и всё поместье. У меня даже родовитости такой нет, как у бояр Пушкиных. Я знаю цену жалованию, потому и в службе усерден. А тебе оно тоже не помешает. Я ведь не кручусь при дворе.
—Да на таких, как ты Николай разведка держится! Вся земля Русская держится. Я всегда брал пример с тебя.
*
В Михайловское! Только в Михайловской!—крикнул полковник.—Я тебе говорю это. Как старший по возрасту и по званию. Я говорю это, как опытный разведчик. Что тебе делать в Петербурге? Ты своё дело уже сделал. Дай и другим послужить Отечеству.
—Я не могу сидеть, сложа руки, когда Отчизне угрожает смертельная опасность.
—Настоящий разведчик должен уметь не только работать, но и отдыхать.
—Соя служба сплошной отдых. Балы да попойки. Между партиями в бридж или американку.
—А это не отдых, мой дорогой, это работа. Это и есть работа, от которой порой тошно становится и тяжело. Настоящий отдых это природа. Охота, блуждание по бескрайним полям и дремучим лесам и болотам. Можешь у меня погостить в Комках. Там такие болота, каких у вас на Псковщине не видывали. А балы и дальнейшие интриги в стане врага оставь мне старику.
--Но ведь там прольется кровь. Будут бои. А я должен оставаться в стороне?
--Ты должен оставаться в безопасности, за которую я отвечаю головой. Ты предназначен для более великих дел и свершений. Возможно даже моим преемником по странам Запада.
-Да кто я такой, чтобы беречь меня от пули?!!
--Сейчас ты коллежский секретарь, подающий большие надежды, желторотый юнец, который ничего еще не смыслит в международной политике. Все знания в Лицее поверхностны. Тебе надо учиться в Пажеском корпусе, а не валять дурака среди гвардейцев. Ты юнец, но на тебя пал выбор Волхвов. Ты должен стать таким разведчиком, которых ещё не знала мировая история.
Я расскажу тебе, что такое долгосрочные разведчики и агенты влияния, а ты сам сделаешь свой выбор. Я, полагаю, правильный. Не лезть зря под пули, и не мешать другим гибнуть. Беречь себя для более высокой миссии. —Полковник вспомнил себя лихим ротмистром на Смоленской дороге и добавил. —И я таким был…»

—Отдых в Болдино даст тебе новые силы для продолжения работы.—продолжал полковник. К тому же я буду всегда рядом. Можешь предаться литературным трудам. Я буду твоим первым читателем.
Знал бы тогда полковник, что сам будущий император Николай, станет единственным цензором великого поэта и писателя!
*
Александр смеялся до упада. Он подписал приказ о переводе Пушкина и рекомендацию в Пажеский корпус.
А через полтора десятка лет состоялся разговор нашего героя с неизвестным нищим французским драматургом. Генерал Пушкин хотел лично познакомиться с тем, чью жизнь он будет жить в будущем. Он хотел видеть человека, под именем которого, может быть, ему будет суждено быть похороненным.

Этим летом в Летнем саду было особенно солнечно. Зелень травы и деревьев, переплетаясь всеми оттенками ярко-зеленых тонов ласкала глаз. Где-то далеко играл оркестр. На скамейках сидели молодые и пожилые дамы. Жеманные девицы читали раскрытые книги, искоса поглядывая на молодых студентов и лейб-гвардейцев, в одиночку и кучками прохаживающимся по аллеям. Иногда кто-то из молодых людей подходил к скамейке с девушкой и, если на её лице расцветала улыбка испрашивал разрешения присесть рядом. В противном случае молодой человек вежливо откланивался и продолжал свой путь нисколько не смущенный неудачей. Никто не обращал внимания на двух мужчин, медленно прохаживающихся по саду и ведущих непринужденную беседу. Оба они были смуглы и только темные волосы, вьющиеся кудряшками вокруг их благородных лиц, придавали коже изысканную бледность, так свойственную южанам в Северной Пальмире. Даже вблизи их можно было принять за братьев близнецов, настолько поразительным было это сходство. Но они были не братьями и даже не соотечественниками. Один из них был русский, второй француз. Сначала они беседовали по-французски. Потом русский мужчина взял инициативу и предложил французу перейти на русский.
—Поверьте мне, дорогой друг. Вам еще очень пригодится знание русского языка. Так что потренируйтесь и вы скоро сможете разговаривать почти без акцента.
—Что вы говорите. Вы сильно преувеличиваете мои способности. Я владею итальянским. Английским и испанским. Но, увы. Мой акцент выдает француза. Тем более испанский и итальянский имеют сходства с языком моей Родины,—ответил француз по-русски.
—Поверьте. Русский язык богат, но очень прост в изучении. Важно только настроиться на образ, и вы вспомните само слово. Которое его означает.
—Наверняка для этого надо родиться русским?
—Что вы, сейчас ваше произношение замечательно и вы уже не думаете долго. Ища нужные слова в нашем разговоре, как это было год назад.
—Я старался…
—Как я понял из ваших слов, «Изабелла Баварская», на которую вы возлагали такие надежды и «Генрих III и его двор», «Нельская башня» и «Охота и любовь», не имели успеха. Скажу вам честно: вы писали не очень хорошие романы. И пьесы ваши плохие. Я бы тоже ставил их где-то в провинции. Но никак не в Петербурге или Москве. Если вас устраивает быть средним писателем, которого забудут сразу после смерти, то продолжайте в том же духе. Или вы пишете для того, чтобы прокормить себя и возможную семью? Признайтесь. Вы пишите ради денег? Конечно, слава тоже не помешает, но на первом месте деньги!—смуглый кудрявый человек лет 30 в сюртуке цвета морской волны, внимательно посмотрел на молодого писателя своим пронизывающим взглядом зеленовато-голубых глаз, взглядом удава, который проникал в мозг.
—Вы правы, я вырос в крайней нужде. которая преследовала меня и в Париже, когда мои пьесы «Анжело» и другие ставились в театрах. Преследует меня и сейчас. Я приехал в Россию. чтобы найти свое место под солнцем, я стараюсь в совершенстве выучить русский язык и продолжить заниматься литературой.
—Похвально,— сказал человек в сюртуке.—Россия гостеприимная страна. Она принимает всех несчастных и обездоленных. Вы найдете неподдельное участие в душах русских людей и теплый прием. Однако, особенно похвально то, что вы хотите выучить русский язык в совершенстве. В нас очень много схожего. Я говорю не только о внешности. Вы не могли бы повторить вашу биографию и некоторые черты родословной.
—Охотно,—ответил писатель по-русски. Но с ярко выраженным французским акцентом.—Я родился в 1802 году в семье генерала Тома-Александра Дюма и Марии-Луизы Лабуре, дочери хозяина гостиницы в маленьком городке Виллер-Котре, расположенном близ Парижа. Дед мой, маркиз Дави де Ля Пайетри, был богатым колониальным помещиком, женившимся на своей рабыне-негритянке.
—А у меня дед был арапом с Эфиопии. Не удивительно, что мы так похожи. Ведь мы почти ровесники. Я конечно, старше вас на три года. И опытнее в жизни. К тому же, я уже имею успех в литературе. Колоссальный успех! Сам Жуковский признал во мне великого поэта и писателя, когда я еще мальчишкой учился в лицее. Так что послушайте моего совета: оставайтесь в России. Я помогу вам найти место гувернера в хорошей семье здесь в Петербурге. Работа необременительная, так что вы сможете позволить себе заниматься творчеством. Только у меня к вам будет особая просьба. Забудьте свое имя и фамилию. Для всех вы будете Шарль Пико. Парижанин окончивший Сорбонну, прекрасно воспитанный, с аристократическими манерами и знанием всемирной истории и литературы. Если ваши будущие романы будут иметь успех, то вы имеете право вернуть себе свое имя. У вас остались родственники?
—Нет.
—Что-нибудь ещё связывает вас с Францией?
—Нет. В моих воспоминаниях только бедность и страдания.
—Вот и ладно. В России вы избавитесь, по крайней мере, от нищеты. Это я вас обещаю. А вот счастье придется ковать себе самому. Вам нравится Россия?
—О, да! Это прекрасная страна, такая холодная по природе, но такая теплая в душах людей. Я люблю русских. Они не лукавят.
Мужчина в сюртуке загадочно улыбнулся. Он лукавил. Но лукавил во благо. Ему было жалко этого французика, который писал посредственные пьески и, не менее посредственные романы. Во-первых, он выберется от беспроглядной нищеты.
—Дожив почти до 40 лет. Вы так и не получили желанной известности, не заслужили лавров, не имели успеха. Возможно, в России что-нибудь изменится. На счет славы не скажу. А вот финансовое положение вы поправите. Вам будет достаточно. Но годы нищеты вас многому научили, и вы задумаетесь над вопросом: Что лучше, отдать заработанные деньги издателю, чтобы он издал ваш роман, потратить их на театр, который поставит вашу пьеску или, все-таки, протранжирить их по-русски. Завести себе бабу! Наши крестьянки очаровательные прелестницы. Ты не в Париже, ни у нас , даже, при дворе императора таких не найдешь.
—Пардон! Простите! Что есть Баба?
—А баба—это по-русски прекрасная женщина! Не мадмуазель, а мадам, только во много раз красивее и лучше!
—А что мне делать, если этот баба будет крепостной?
—Деньги у тебя будут! Выкупишь, коли любишь. Потом женишься и родятся у тебя русские дети!
—О!!! Я об этом мечтаю,—ответил француз.
Его собеседник помедлил с ответом. Он посмотрел на француза теплым взглядом, каким смотрят на брата и подумал: «Если этот француз не дурак. то он с радостью согласится с моим предложением. Тогда он точно не покончит самоубийством, как многие неудавшиеся драматурги, поэты или художники от нереализованных надежд или от неразделенной любви к дочери министра или герцога какого-нибудь. А вот его имя. Мне видимо. Суждено будет прославить на весь мир. Я с его именем просто обязан иметь грандиозный успех, чтобы иметь возможность войти в свет Парижа. Не как русский боярин и поэт. А как чистокровный француз и писатель, очень известный писатель, каковым мне суждено будет стать во Франции».
—Скоро вы окончательно приедете сюда. Как вы просили, я заказал билет до Парижа. Я думаю, что несколько лет вам хватит, чтобы проститься с Францией навсегда и быть готовым к тому, чтобы быть похороненным в России под именем Шарля Пико?
—Мне хватит года.
—Вот и прекрасно. Мой друг Пьер будет в Париже с дипломатической миссией через год. Он и привезет вас обратно. Я бы тоже поехал за вами. Но у меня много неотложных дел. Я ведь на государственной службе, в должности попечителя Царскосельского лицея. —последние слова поэта были неправдой. Но не раскрывать же всех карт перед этим несчастным драматургом. Он находится сейчас в положении, о котором говорят: «чем меньше знаешь, тем дольше живешь». Се ля ви! Жизнь такова!
Через несколько часов француз Александр Дюма ехал в дилижансе в сторону Парижа. А человек в сюртуке входил в кабинет Бекендорфа. Начальник 3-го Отделения Александр Бекендорф был умнейшим человеком, и его структура проводила столь тонкую политику, иногда даже жертвуя своими интересами, что на самом деле с Отделением оказались так или иначе связаны все прогрессивные литераторы того времени. И хотя в Российских школах принято характеризовать эту спецслужбу, как репрессивную, а писателей и журналистов того времени, как жертв отделения, но это не совсем так. Пятая колонна, безусловно преследовалась цензурой, но очень мягко. К этим предателям относились Кондратий Рылеев и его компания, Герцен, Чернышевский. Сомнения есть относительно, служащего отдела графа Нессельроде Карла Васильевича разведки КИД, Грибоедова. Уж очень он таинственным образом исчез. Время покажет, был ли он верным сыном России или предателем и развратником.