Весенние каникулы Дьявола на Лазурных берегах

Юмористический любовный роман
Весенние каникулы Дьявола
на Лазурных берегах
Этот роман, является своего рода очередной попыткой раскрыть тёмные стороны многогранной темы "Эволюция образа Дьявола", над осмыслением которой в своё время трудились такие наисветлейшие умы в области литературы, как Джон Мильтон, Иоганн Вольфанг Гёте, Валерий Брюсов и конечно же никем еще непревзойденный Михаил Булгаков.
Некоторые имена и события в произведении изменены до неузнаваемости или частично вымышлены, и любые совпадения с реальными людьми и событиями – чистейшая случайность...

"Добро может существовать и без зла,
но зло без добра существовать не может".
Святой Августин

"Дьявол – реальный человек (персона), а не концепция (не диффузное понятие). Сатана умный, он говорит нам, что когда мы его вышвырнем, он уйдет, но через некоторое время, когда вы отвлечетесь, возможно, через несколько лет, он возвращается, со своими товарищами хуже, чем он сам. Он очень вежлив, стучит в дверь, звонит в колокольчик, вежливо подходит и, в конце концов, он приходит со своими друзьями. Важно быть умным и иметь способность различать ложь сатаны. Вы не можете спорить с сатаной".
Папа Франциск
в интервью католической сети вещания TV2000

Глава 1 Магистр
В одном убогом по французским меркам доме престарелых, коих сотни, а может быть, и тысячи разбросаны по городам и деревням провинциально глубины, на больничной койке по стойке смирно лежал почтенный старец с печатью смерти на застывшем каменном лице, потрескавшемся от времени, землистого оттенка, и, регулярно выпуская из проваленной груди со свистом вылетающие выхлопные газы и вздыхая тяжко, думал о прошедших днях своих, которых ему точно не вернуть. Тогда как молодая и красивая особа в розовой тунике с глубоким декольте, слегка приподнимая над мягким табуретом свой стройный, изящный и гибкий стан, плавным жестом выхоленной белой руки, усыпанной перстнями с драгоценными камнями, вальяжно перелистывала перед его увядшими глазами рукописные страницы фолианта, сшитого суровой ниткой из почерневших у краев страниц старинного пергамента с мануфактуры древнегреческого города Пергамос, известного своей продукцией уже с седых времен.
И кто бы мог подумать, что этот странный постоялец захудалого приюта был всего лишь навсего гроссмейстер ордена Золотых и Розовых Крестов и благороднейшего ордена Подвязки, как впрочем, и других известных орденов, разбросанных по миру. Еще не так давно его адепты, начиная с голубокровных королей и заканчивая простолюдином Жаком, что когда-то из плебса был взращен, общались с ним как с богом, восклицая: "О, гроссмейстер Полюс!"
Прожив гораздо больше, чем обычно отведено простому смерду, гроссмейстер начал наконец-то умирать, а умирал он долго, страшной смертью, и все из-за того, что бурно прожитая им жизнь не способствовала спокойному переселению его души в миры иные, и он еще цеплялся за нее как только мог, при этом не гнушаясь колдовства да и других приемов из тех, что пострашнее упырей, вампиров, вурдалаков и прочего, чего на свете как бы и не существует!
Увидев пред собой пришедших навестить его в аду принцессу Жанну и ее Бориса, старик внезапно ожил, и было видно, как несказанно он им рад. Свой искривленный от страданий рот с бескровными губами, казалось, нарисованными кем-то химическим карандашом, он растянул в подобии улыбки и хриплым голосом приветствовал гостей:
– Добро пожаловать! Хоть кто-то навестил меня сегодня. Ей-богу, тошно здесь, но благо, что любезная Марго меня хоть как-то отвлекает от жутких мыслей... – И без стесненья он заплакал, задыхаясь в бессильных слезах.
– Как чувствуете вы себя, магистр Полюс? – по-театральному вежливо спросила его принцесса Жанна, в напряжении стараясь улыбнуться, но в итоге выдавила только жалкую гримасу на своем не по годам морщинистом лице, покрытом толстыми слоями дорогих кремов и белой пудры.
Магистр знал о том, что эта ведьма Жанна любила задавать подобные вопросы своей подруге, известной в свете как принцесса Грейс, той самой, что была замужем за старым принцем Монако и глупо нашла смерть свою в автомобильной катастрофе на виражах дороги в сторону Тюрби. Нервно запинаясь, он ответил ей с присущей ему лишь прямотой и в легкой поэтической манере:
– О! Милочка моя, хоть я и не еврей, но вам скажу, как в анекдоте седой раввин соседям отвечал: "И не дождетесь!"
– О, магистр, неужто вы могли подумать, что в пожеланиях моих скрывается подтекст? – воскликнула все в том же духе принцесса Жанна. – Я всей душой любила Грейс и вам клянусь всем, что у меня еще осталось, – узнала с опозданием о том, что муж ее из ревности в то утро заказал.
Сказав все это, Жанна, странно улыбнувшись, в заключение дала ему один совет:
– А вам, магистр, и не стоит моих проклятий опасаться, ибо нет и не было у вас жены неверной да и вообще ведь не было жены, как впрочем, и детей, прижитых от голливудского актера или от соседа, а потому и параллель здесь с заказным убийством моей подруги, милой Грейс, скажу вам прямо, будет явно неуместна! Кому быть суждено повешенным, тот точно не утонет, но вам и та, и эта гибель точно не грозят. Потому живите счастливо и долго, мой друг гроссмейстер! – Выдавив все это на одном дыхании, она пыталась снова улыбнуться, но у нее не вышло ничего, и великий Станиславский, будь он жив, сказал бы ей:
– Увы, мадам, я вам не верю!
Стоит должное отдать магистру за все его великое терпенье выслушать столь сногсшибательный и нудный монолог язвительной принцессы Жанны, ибо он ее никак не перебил, хотя, быть может, на какое-то мгновенье впал в беспамятство и потому ехидства гиены подлой просто не услышал, но неожиданно он подал слабый голос:
– О, Жанна, если верить русским, то простота порою хуже воровства, тогда как вы желаете мне счастливо и долго жить здесь, на больничной койке в ужасном доме престарелых... Да и вопрос ваш глуп по сути! – И явно подражая ей, он произнес писклявым голоском: – Как чувствуете вы себя, магистр Полюс? – И, перейдя на хрипоту, продолжил злобно: – Вы что, не видите? Я тупо подыхаю здесь в кромешном одиночестве, и дернул черт меня послушаться пройдоху Жака и поселиться в этом сумасшедшем доме!
Выдохнув все это как из огнемета, он так разволновался, что от прилива крови бледное лицо его вплоть до ушей окрасилось румянцем. Немедленно прекрасная Марго в яростном порыве всем знойным телом и душою бросилась к нему, как наш солдат на амбразуру, но тот, остановив ее своей рукой костлявого Кощея, сам силой воли совладал со спазмами удушья. Откашлявшись, он не спеша продолжил:
– А вот насчет детей вы ошибаетесь, мадам! Есть у меня одна-единственная дочь – моя любовь, моя отрада – в должности префекта города Лиона состоит она, но до меня ей дела, видно, нет...
Сказав последние слова, он вновь навзрыд заплакал, и его глаза, как две глубоких чаши, наполнились до краев горючими слезами. И можно было их собрать, чтобы продавать в Иерусалиме или где-то там еще... вдали за морем.
Борис неравнодушно оценил весьма богатую фигуру прекрасной Маргариты и форму декольте ее больничной робы, которая полупрозрачной вуалью прикрывала ее божественную грудь, а если быть точней, упругие соски, и, нехотя переведя свой пошлый взгляд на умирающего старца, не зная, что сказать ему, сморозил глупость:
– А вам, великий мейстер, весьма полезна злоба для здоровья. Так, смотришь, до ста лет протянете на ней, ибо она лицо вам красит лихорадочным румянцем свекольного оттенка.
– Шутить изволите? – прервал его старик. – Ведь мне уже давно сто лет, но умирать я все же не желаю, а потому и злость мне явно не помощник, но у меня к тебе есть дело! Ты подойди, mon cher ami, ко мне поближе, хочу шепнуть тебе на ушко кое-что. Сам понимаешь, по-другому секрет не передать... – Многозначительно обвел своим печальным взглядом стены и вновь уставился в беленый потолок.
Борис, приблизившись к больному человеку и невольно морща нос, нехотя склонился к его трухлявой голове, которая как будто стала разлагаться, и, несмотря на запах дорогих духов, витающих повсюду, от нее удушливо пахнуло мертвечиной, и ему подумалось: "Ведь если верить Библии, то Лазарь в склепе три дня смердел, но явно не настолько, как несет тухлятиной от этого пока еще живого старика. Неужто он попросит, чтобы после смерти я оживил его? Но я же не Иисус, да и он не Лазарь! Хотя неплохо Лазарем поет – сто лет давно свои отжил и власть над этим миром всласть вкусил, но не угомонился. Подумать только, умирать бедняга нынче не желает!"
Вдруг, спохватившись, Борис заметил странность: "Черт, я, видимо, от этих стариков невольно заразился болтать по поэтическим шаблонам!" Внезапно мысль его прервал дедок, и как бы в подтверждение испортил снова воздух, и, не покраснев, промолвил полушепотом:
– Так вот что я скажу тебе, мой друг! Сдается мне, что скоро я умру и близок мой конец, но хочется пожить еще, пусть даже и недолго, на матушке-земле, чтоб напоследок, на своих двоих вдоль озера по лесу побродив, набрать грибков плетеное лукошко. Ты точно не Иисус, но только ты мне в этом деле подмогой будешь, а может быть, и кое-кто еще... – Немного помолчав, старик продолжил: – Ведь ты не представляешь, каково мне здесь. Каждое мгновенье ощущать, как тело мое заживо гниет, и мучиться, вдыхая смердятину свою же, и видеть одним лишь глазом, как женщина прекрасная моя вытаскивает раз за разом из-под моего разбитого каркаса посудины с дерьмом, и не иметь возможности ей вставить по первое число. Это точно худшее наказание из тех, что Зевс когда-то подлому Танталу прописал, – тот вечно мучился на свежем воздухе от жажды, будучи по горло в ключевой воде.
Борису вдруг невольно показалось, что этот дед читает его мысли, и потому, опять не зная толком, что ответить, он, лишь слегка пожав плечами, выдал на-гора:
– Любому фрукту, сир, отмерен свой сезон, и ничего вам с этим не поделать, ибо ничто не вечно под Луной...
– Нечего кривляться и болтать черт знает что, при этом явно не подумав! – вновь заскрипел магистр. – Мне бы только выбраться отсюда, и ты мне в этом деле обязательно поможешь! – добавил он, и в голосе его почувствовалась некая угроза.
– Каким же образом? – Борис смутился и, не обращая внимания на фамильярность в свой адрес со стороны магистра, продолжил: – Ведь вы мне сами, сир, сказали, что не Иисус я, как и вы не Лазарь. Тогда как случаев других из этой области история, религия и даже медицина пока еще не ведают. Разве что в народных сказках поискать для вас решение проблемы или Дьявола позвать? Но для чего ему, скажите, ваша весьма порочная душа? Бессмертие взамен он вряд ли вам предложит.
– Ты издеваешься? – вскричал старик и вне себя от ярости вдруг попытался приподняться.
Внезапно его обидчик на своем лице стал ощущать до боли знакомую ему энергию, что исходила в этот раз пучками от, казалось бы, безжизненного тела. Вдруг вспомнился Борису тот злосчастный случай, когда под Авиньоном на шабаше за хамство он был публично проклят Розой – колдуньей нынешнего президента Жака. "Шипами розы" прозвана была она ведьмами и колдунами, что слетелись пошабашить со всей Европы по случаю Солнцестояния. В ту ночь впервые ощутил он на себе внезапно некий сгусток, сплетенный из лучей, ударивший ему в лицо несметным количеством осколков и иголок. Так ее зараза, пробив его защиту, просочившись прямо в душу, что чернила в промокашку, который год уже съедала, словно лярва, потихоньку его мятежный и могучий дух. Он постоянно чувствовал, что мощь его уходит, но ничего не мог поделать со злой напастью. Подумать только, ведь он колдунье этой вроде ничего такого не сказал, по причине, что был смертельно, в доску пьян и свой базар вообще не фильтровал. Но ведь недаром говорится: "То, что у пьяного на языке, то трезвый в голове хранит себе же на погибель". Поэтому, кабы чего опять не вышло боком, в этот раз Борис, реально испугавшись, стал срочно придумывать своей бестактности немало странных объяснений, но мысли в голове запутались, и он не смог найти отмазку да еще так быстро перевести ее с родного на французский... Весь интеллект куда-то испарился, но, слава богу, бешеный старик вдруг остепенился, смягчив свой нрав, спросил уже спокойным тоном:
– Почем ты знаешь, какие души служат Люциферу? Вот для примера, моя послушница Марго давно уже не девственна, но я ценю ее, и для меня она – моя богиня!
Борис, должно быть от волненья, сглупил опять, перебил слова магистра:
– Признаться честно, будь она девицей, но на сто лет постарше чем сейчас, то вряд ли б вы ее в богини записали. А про Люцифера я знаю только то, что пишут в желтой прессе и проповедуют попы, развешивая на ушах толпы свою лапшу, и мне известно достоверно то, что я не знаю ровно ничего!
Покаявшись, Борис внимательно взглянул на старика и заметил, что его ответ немного залечил Великого магистра, у которого в единственном глазу зажегся луч надежды, тогда как левый глаз, бельмом прикрытый, не выразил, конечно, ничего, но тоже с неподдельным интересом уставился в него, пытаясь что-то в нем получше разглядеть. Борис, скрипя душой, продолжил отвечать:
– Ей-богу, сир, я не хотел царапнуть болезненное ваше самолюбие! Ведь я же не убийца самому себе, чтобы бесплатно насмехаться здесь над старым и убогим человеком. К сожалению, характер у меня дурной, и каждый раз, когда волнуюсь, с детских лет кусаю больно едким словом обидчивых людей, но если чем-то вам могу полезным быть, то без проблем. Потребуйте, и Люцифера за рога из Ада вытащу для вас! Вот только подскажите, как мне это лучше сделать?
Но тут он вовремя одернул сам себя, ибо его уже опять куда-то понесло, а реально не хотелось конфликтовать с владыкой Ада, ибо кто знает, может, тот и взаправду существует? Тогда как этот дед столетний, лежащий перед ним пластом здесь, на больничной койке, своей надеждой на омоложение его весьма интриговал. Ввязавшись в перепалку с опасным человеком, Борис невольно позабыл принцессу Жанну и, резко обернувшись, стал искать ее. Она не спряталась в шкафу из старого оливкового древа, а лишь тряслась за его спиной в каком-то жутком состоянии "и ни жива, и ни мертва от страха", сидя на пластиковом стуле, как будто на гвоздях. Ему подумалось: "Она, должно быть, в чугунном котле с кипящею смолой искупалась, ибо на ее лице появилось такое выражение немого ужаса, что смахивало на маску скорби античного театра. Сердешная и не предполагала, что я вдруг стану неучтиво общаться с ее гуру – магистром всех масонов на этой проклятой земле".
Хвала богам, принцесса Жанна не упала в обморок и быстренько пришла в себя, когда магистр, вновь напомнив о себе, спокойным голосом сказал Борису:
– Возьми, дружище, у Марго ключи ты от моей квартиры, что в Каннах, и даже можешь там пожить, пока мне нужен будешь в этом деле. Вот только женщин не води туда, и каждую субботу я буду ждать оттуда фолианты, и за эти хлопоты тебе неплохо заплачу... таких мерзавцев все же я люблю. Ты мне своей бестактностью и хамством молодость мою напомнил! – Сказав все это, он будто что-то вспомнил и, глупо улыбнувшись, замолчал.
Его улыбка почему-то придала Борису самоуверенности. Хоть и ненадолго, но он, почувствовав себя хозяином дурного положения, решил, не церемонясь, потребовать вознагражденье и сказал магистру:
– Сир, я постараюсь оказать услугу вам, хотя не знаю, что же мне с вас взять, ибо вы не сможете сдержать свои же обещания. Однако я готов помочь вам, хотя и без энтузиазма, ибо не желаю лезть в чужую чертовщину, словно по уши в дерьмо!
Борис устал от стариков и потому с принцессой Жанной мечтал не просто распрощаться навсегда, но убежать куда подальше от нее, ибо она была его на десять лет постарше и потому уже совсем не возбуждала. И только на избытке тестостерона он, заблаговременно приняв на грудь стаканчик самогона из града Арманьяк, драл ее как сидорову козу, но не доил... А жаль! Поэтому графин хрустальный, всегда заполненный до пробки "живительной водой" для этих дел да и вообще на всякий случай, всегда стоял на прикроватной тумбе. Тогда как жадная до сладострастия принцесса Жанна, душевной холодности его в упор не замечая, раз за разом, поймав свой кайф, орала благим матом (естественно, на русском языке) на все Монако! Да так, что всем ее соседям казалось – эти вопли могли легко, как птицы, долетать до окон резиденции безумных принцев, стоявшей на скале, напротив их апартаментов, в которых Жанна продолжает, быть может, и сейчас спокойно жить. Ну, а в то время, уже далекое от нас, каждый раз, вкусив любви, ее рабыня стонала так забавно, что вынуждала любовника невольно рисовать в воображении своем смешные сцены: "Бедный принц монакский, на смертном одре возлегая, просил дворецкого окно в его опочивальни скорей закрыть, чтобы не слышать крики страстной Жанны, что часто долетали до его ушей на крыльях сизых голубей, вызывая в нем злость и раздражение".
– Надеюсь, ты найдешь под ложем в моей опочивальне старенькую книжицу, – продолжил было говорить магистр, но Борис, снова не сдержавшись, сказал ему в довольно резкой форме:
– Сир, скажите честно, нужны ли вам те кучи фолиантов или всего лишь эта старенькая книга, за которую вы сейчас цепляетесь, как утопающий в водовороте за соломинку? Ей-богу, в вашем положении придется быть куда яснее, а не вилять, как кот хвостом...
К счастью, его невежливый совет прервал звонок, и ассистентка, как бы вдруг появившись из ниоткуда, немедля поднесла к голове магистра телефон, и, словно гром, из черной трубки раздался до боли знакомый Борису голос пройдохи – президента Жака:
– Ходят слухи, что ты поругивал меня за то, что я тебя когда-то поместил в этот замечательный... дом престарелых, где все удобства есть не в огороде и можно всласть еще пожить и ни о чем особо не тужить...
На что магистр, неожиданно приободрившись и вновь воспрянув духом, вежливо прервал мерзавца Жака закрученным словцом:
– Уж больно быстро, милый Жак, до вас в Париж доходят мои предсмертные слова! Сдается мне, что их расставленные в комнате жучки на крылышках своих доносят до Елисейского дворца? И если ты решил, что уже пришла пора гиенам рвать на части еще не сдохнувшего льва, то явно совершаешь ты очередную глупость.
После тревожного молчания все тот же голос неуверенно ответил:
– О! Милый друг, ну как ты мог подумать про меня такое? Ведь я тебе обязан тем, что столько лет служу своей стране!
– Какой я тебе, к черту, друг? Я твой хозяин, а ты зарвавшийся мой раб и лучший ученик мой – Николя Коварный, когда придет занять твой трон, тебя же и осудит публично в трибунале. А может быть, еще и сам я смогу подняться, чтобы лично взять тебя за жабры! – закричал магистр, и испещренное морщинами лицо порозовело настолько, что его седая голова стала похожей на сморщенное яблоко, упавшее на землю, которое слегка припорошило первым октябрьским снежком.
Тот, кто звонил магистру, бросил трубку, о чем присутствующих в этой палате №7 известили короткие гудки... Борис невольно посмотрел вокруг себя, желая явно увидеть этих невидимых жучков и, может быть, в придачу глаз кинокамеры, промолвил, искреннее сочувствуя магистру:
– Да вы тут как питон в виварии живете, и стоило ли ради глупого конца всю жизнь свою в масонской ложе в высоких градусах, как в гору, забираться? Напрасно столько крови вы пролили и задушили немало стран. Но если вам звонил тот самый Жак, который обожает мексиканское пивко, телячью голову с петрушкой, колдунью Розу, ту самую, что прокляла меня и вас, масонов, тоже любит на закуску под водочку, то, кажется мне, я реально влип, и мне отныне не дадут житья крутые парни из ЦРУ и ДСТ, ну и конечно же, девицы из Ми-6, но из всех зол я выберу последних...
– Покуда буду я в живых, проблемы с Жаком точно не возникнут, как и с наследником моим – Коварным Николя, хотя в последнем я немного сомневаюсь! – выдохнул магистр и, лишившись вдруг последних сил, распластался бездыханно на белоснежных простынях в своей постели.
Все это вызвало вокруг него ажиотаж, когда на зов ужасно воющей сирены сбежались люди, одетые в крахмально-белые одежды.
Вовремя пришедшая в себя гадкая принцесса и ее "не при делах" попутчик, воспользовавшись возникшей суматохой, сбежали прочь, и, исчезая в дверном проеме, Борис поймал многозначительные взгляды зеленых глаз красавицы Марго, вырвавшиеся на свет из-под челки некрашеной шатенки, и подумал: "Какая ведьма!" А она, догнав его уже на выходе, всучила ему барсетку в руки и без слов многообещающе поцеловала по-русски прямо в губы.
Как говорится, бешеной собаке и три версты не крюк, и Борис в тот день умчался в Канны, где завис в квартире старого магистра масонской ложи "Роза-крест". Отбросив к черту фолианты, он с удовольствием отведал алкогольное питье ценой как минимум по грамму чистым золотом за каждый миллилитр. Очухавшись к полудню следующего дня, он истерзал свою больную голову извечным вопросом бытия, буквально разрываясь между благим стремлением к счастью или к выполнению священных обязательств. То есть продолжить дегустацию шедевров алкогольной промышленности всех времен, собранных здесь со всех краев бескрайнего света и наконец-то стоявших пред ним по стойке смирно, что солдаты на плацу, готовые служить ему или погибнуть в очередном сраженье... или отвезти макулатуру полудохлому магистру в лазарет? Бог не смог ему помочь найти гармонию в душе, и, верный долгу чести, он все же решился отвезти магистру книги по списку, составленному послушницей Марго.
Страшней ошибки он не совершал, так как уже на входе в вышеобозначенный дом скорби, где содержали в узниках великого магистра, Бориса встретили агенты из секретной службы ДСТ... Сообщив ему трагическую новость, они принудили его угрозами отдать им все ключи от злачной хаты скоропостижно усопшего вельможи. Борис буквально взвыл от мысли, что благородное питье, оставленное им в бесхозном состоянии, растворится в алчных чревах других людей, и потерял сознание. Ну а когда пришел в себя, то горькие слезы его отчаяния растрогали сердца, казалось, двух бездушных дуболомов настолько, что один из них пустил слезу – должно быть, из сочувствия к бедняге. Гигант похлопал страдальца по плечу и, когда тот скрылся вдали за поворотом, сказал напарнику:
– И кто бы мог подумать, что среди русских есть чувствительные люди... Неужели так можно горько убиваться из-за какого-то задрипанного деда?

Глава 2 "Великий" маг
На улице была ужасная погода, и мрачное небо, нависшее над приморским градом, извергало из себя всепроникающую сырость. И все живое невольно прогибалось под непрестанными порывами ветра, известного под поэтическим названием "мистраль", в своем завывании грозившего вырвать с корнями раскидистые пальмы и прекрасные цветы.
Начало марта, как правило, не самое лучшее время года на Лазурных берегах, но Борис вообще не обращал внимания на всю мерзопакостность хмурых дождей и промозглых туманов, так как у него никак не выходили из головы мудреные фрагменты книги под названием "Люцифер", которую он наконец-то осилил за прошедший месяц. Естественно, что тут не обошлось без помощи прекрасной послушницы усопшего великого магистра высших градусов и ступеней, на которую тот перед смертью возложил немалые надежды. Конечно же, красавица Ритюлька учила Борю не только понимать заумные слова мудреных выражений, что уже, казалось, навсегда остались где-то там за горизонтом, в покрытых плесенью архивах Ватикана. Но шаг за шагом вместе с азами колдовства его прелестная наставница дарила ему столько радости, что он, превратившись ненадолго в усидчивого ученика, мог часами напролет с великим нетерпением ожидать очередных умопомрачительных уроков из области неуважаемой в наш просвещенный век науки, дошедшей к нам из глубины веков.
Да и сама Марго порой воспринималась им скорее жрицей богини храма всепоглощающей любви по имени Венера, нежели прислугой в катакомбах напыщенных масонов, ушедших давным-давно в глубокое подполье, и случалось, что на сон грядущий он повторял по десять раз, как мантру, странные слова:
– Что может быть прекрасней магии любви?
В этот неспокойный для него промежуток времени странное ощущение любви непрестанно блуждало в его воспаленном сознании, невольно согревая его земную оболочку и божественную душу, подпитывая в нем почти угасшее пламя надежды на счастье в личной жизни. Ведь с появлением Марго его жизнь с ее пугающей размеренностью перестала ему казаться слишком мрачной и монотонной, ибо наконец-то он увидел впереди себя в кромешной темноте некий лучик света, сравнимый разве что с блеском антрацита. Но все же это был свет в конце туннеля, который стал ему надежным ориентиром для выхода из беспросветного существования в мире сытости и безмятежного буржуйского порока!
Несмотря на все свое недоверие к несбыточным мечтам благополучно усопшего великого магистра о скором омоложении, а теперь, стало быть, и о воскрешении из мертвых, как впрочем, и к колдовству с его летучими мышами и зельем, сваренным из гнилых пальчиков, Борис все же решился в ночь с 12 на 13 марта 2005 года провести этот замысловатый ритуал во время своего очередного дежурства в автобусном парке города Канны.
Помимо запланированного колдовского действа он намеревался при помощи священного заклятия снять с себя проклятие старой авиньонской ведьмы Розы и тем самым попутно избавиться раз и навсегда от тяжкого груза обещаний, что были даны им когда-то еще живому магистру. Что касаемо Марго, то, судя по ее странному нетерпению, что она проявляла каждый раз, натаскивая своего любвеобильного ученика, этот ритуал ей нужен был просто позарез и, как говорится, чего желает женщина, того же жаждет Бог!
Таким образом, ослепленный темным светом колдовских знаний, полученных из черной книжицы, и в то же время катаясь как сыр в масле в непрестанных ласках сексапильной искусницы Марго, Борис самонадеянно взял на себя завышенные колдовские обязательства по извлечению из Ада черта с генеральским эполетом, хотя первоначально он подписался всего лишь на омоложение дряхлого магистра.
Конечно, новоиспеченный маг подозревал, что удвоенное рвение послушницы Марго, скорее всего, было вызвано лишь желанием вернуть своего старика в этот мир из загробного царства для того, чтобы, поскорее женив его на себе, стать лейтенантом женской ложи масонского древа или одной из серебряных нитей гигантской паутины, которых этот черный паук успел свить немало за свою более чем продолжительную жизнь.
Таким образом, все ее ухищрения в виде щедрой заботы, неподдельного внимания и нескончаемый шарм колдуньи, а также ее великолепные познания в области плотской любви, как и прочие услуги, толкнули Бориса пересечь ту самую запретную черту, отделявшую этот мир от других миров, до сих пор неведомых современной науке. И он, совершенно завороженный очарованием темной магии, не мог да и не хотел противостоять чарам сладкой чертовки. Более того, прекрасная жрица земной любви и колдовства в процессе учебы наговорила ему столько приятных слов, что невольно вселила в него непомерную уверенность в своих силах, и, иногда посматривая удовлетворенным взглядом Нарцисса на себя в зеркало, он ненароком замечал крылья демона, распахнутые за своей спиной.
В одном из романов Достоевского худосочный студент, не желая больше быть тварью дрожащей, решил доказать самому себе, что он сверхчеловек и, стало быть, имеет право завалить ржавым топором старуху-процентщицу. Ну а потом всю оставшуюся жизнь бедняга сожалел о своем опрометчивом проступке. Тогда как Борис, чтобы не чувствовать себя тварью дрожащей, решился, не прибегая к банальному смертоубийству, по примеру Фауста просто вызвать какого-нибудь представителя из потустороннего мира, а если повезет, то и самого властителя Ада и этим доказать самому себе, что тоже имеет Право, которое Наполеону просто и не снилось.
На протяжении нескольких дней до проведения магического ритуала его тревожил лишь один вопрос: "Почему или с чьей подачи шпионы президента Жака забрали у него ключи от квартиры Великого магистра, где ему было оставлено, словно на милость победителя, столько ценного бухла?" Неужели и здесь ключом к разгадке этой энигмы было знаменитое "Се ля ви – шерше ля фам"? Ведь откуда-то Марго раз за разом продолжала приносить в старинных бутылках дивные нектары виноградных полей, чтобы, помимо своей обильной любви, накормить его и этим продуктом питания, тем самым подтверждая истину: "Одной любовью сыт не будешь".
Естественно, Борис поначалу и не пытался оправдать свою сладострастную учительницу, но неожиданно для самого себя пришел к умозаключению, что Марго имела право изъять у него ключи от квартиры и тем самым перекрыть путь к благородным напиткам, и это сделано было ему же во благо. В противном случае он, как подстреленный истребитель, непременно бы сорвался в штопор глубокого запоя, и все ее надежды на оживление магистра пошли бы прахом. Самокритичности Борису было не занимать, но из-за терзаний своей раненной души он каждый раз в мечтах мысленно перемещался в ту шикарную залу, где еще не так давно изящным штопором, сделанным из благородной стали, с набалдашником слоновой кости, вскрывал одну за другой бутылки древнего вина. Но, тут же приходя в себя, наш мученик совести гнал от себя прочь очередное воспоминание о старинном вине, произнося, словно заклинание: "Сгинь, нечистая! Да пропади оно все пропадом!"
В назначенный день, когда где-то к одиннадцати вечера рабочие автобусного парка наконец-то разъехались по своим домам, Борис, оставшись наедине с самим собой, стал терпеливо ждать свою красавицу Марго, которая должна была принести для ритуального кровопролития все необходимые вещи, но она почему-то задерживалась. Воистину неистовая любовь к красивой женщине с всепоглощающим стремлением обладать ее прекрасным телом доводили его порой чуть ли не до безумия, а теперь еще и подтолкнули к краю бездонной пропасти Ада, из которой ему предстояло при помощи магических сетей выловить, как золотую рыбку... Люцифера.
За окном опять была ужасная погода, а в сторожке автобусного парка ему было одиноко и очень неспокойно на душе. Неожиданно дождь усилился, и совсем рядом блеснула зигзагообразная молния. Внезапно дверь в сторожку с шумом распахнулась, и на пороге появилась Марго, одетая в черный плащ с красной подкладкой. Ошеломленный Борис, откинув прочь терзавшие его сомнения, бросился к ней с надеждой глотнуть хорошего вина, а уж потом на закуску замять ее, такую сладкую, но она проворно выскользнула из его цепких рук.
– Сначала дело, а все остальное потом! Боря, мы опаздываем! – божественным голоском пропела она и стала поспешно доставать из хозяйственной сумки какие-то красивые предметы.
Борис небрежно посмотрел на них, сваленные в кучу на столе, но потом как истинный эстет искренне восхитился древней чашей из массивного серебра в золоте, с выбитыми искусной рукой на ее внешней поверхности какими-то жуткими сценами из прошлого. Далее он повертел в руках как настоящий профессионал кривой ритуальный нож, должно быть, из дамасской стали, так как блестящее лезвие его отсвечивало благородной синевой. Но из всего принесенного в тот вечер он заострил особое внимание на анестезии, выстоянной веками в нескольких бутылках странной формы, которая почему-то так и осталась лежать на дне хозяйской сумки. "Должно быть, это питье тоже с блатной хаты великого магистра?" – подумалось ему, и он вежливо предложил:
– Ритюлька, а может, для храбрости глотнем хотя бы по бокальчику вина, а то что-то в горле пересохло, и уж потом приступим к делу?
Но Марго, проигнорировав его благое пожелание, стала проворно расставлять на столе, покрытом черной материей, позолоченные канделябры и прочую колдовскую утварь. Ей хватило всего лишь несколько минут, чтобы помещение охранника автобусного парка превратилось в настоящее культовое место, которое мало чем напоминало какую-нибудь колдовскую пещеру, но в принципе вполне годилось для их ночного волхования. Известно, что главное в любой конфете не ее обертка, но наличие особенной начинки, и поэтому Борис, все еще слегка сомневаясь в своих колдовских возможностях, хотел для большей уверенности напиться до чертиков, ибо пьяному, как известно, и... море по колено!
Пробило полночь, все подготовительные работы для проведения ритуального эксперимента были благополучно завершены, и великие колдуны в лице Бориса и его мотивированной напарницы приготовились начать сеанс в назначенное время. Алтарем для колдовского ритуала им послужил простой деревянный стол, покрытый черной тканью с вышитой на ней золотом масонской символикой. Ткань эту новоиспеченный маг когда-то прихватил из квартиры магистра, предусмотрительно завернув в нее черные книги, которые теперь остались ему в наследство. Несколько масонских канделябров в виде раскидистых деревьев должны были освещать тусклым светом горящих восковых свечей всю их колдовскую церемонию, сводившуюся к прочтению загробным голосом нескольких магических формул из черной книги. Также на протяжении прошедшего месяца, что был посвящен им подготовительным работам к проведению священного ритуала, Борис неизвестно почему изготовил из глины чертову дюжину так называемых черных икон и одну из них посвятил её Юлии-ти-ти – героине Оранжевой революции, изобразив ее в древнеегипетских одеждах с фиолетовым кокошником на голове.
Конечно, радовало то, что в этом щекотливом деле ему в помощь была послана волшебница Марго, но очень удручала перспектива порезать кривым ножом свою левую ладонь для того, чтобы на запах его крови клюнула паранормальная пиявка из потустороннего мира, благодаря которой его послушница хотела оживить и поднять на ноги уже умершего магистра.
В тот миг, когда Борис мысленно настраивал себя на проведение магического ритуала, словно боксер на ринге перед началом поединка, красавица Марго, внезапно резко повернувшись к нему, как мифическая Фортуна, своим божественным лицом, торжественным голосом старшей вожатой из пионерского лагеря "Артек" произнесла:
– Тебе от великого магистра пламенный привет, а вместе с ним прими его великий дар "Проклятие", который позволит тебе стать магом над магами всей земли! В силу физической немощи мой хозяин не в состоянии лично провести данную церемонию, и ты его заменишь!
"Так ведь он уже того... "тю-тю" – лежит себе спокойно в морге?" – подумал Борис, но ничего так и не сказал, ибо эта новость его поразила, словно удар тока, и он временно лишился языка, хотя обычно по привычке вначале говорил, а уж потом обдумывал все сказанное. В Библии говорится: "В начале было Слово, и Слово было Бог". И из этого явствовало, что сам Творец когда-то необдуманно, благодаря всего одному лишь по глупости брошенному слову, сотворил Землю со всей проживающей на ней все еще обильной флорой и фауной. Порою Борис сам себя жестоко ругал за необдуманность тех или иных своих высказываний, но быстро успокаивался от мысли: "Коль сам Творец вначале болтал, а уж потом думал, то какие вообще могут быть претензии ко мне?"
Но в тот момент, когда он впервые в своей жизни попытался что-то хорошенько обдумать, прежде чем сказать, Марго стремительно бросилась ему на шею и, заключив его в жаркие объятья, страстно поцеловала взасос. Так вместе с трепетной вибрацией ее сладких губ в Бориса залпом влилась некая сила, которая, словно чистый медицинский спирт, ударила ему в голову да настолько сильно, что у него чуть было не съехала крыша, и он на какое-то время полностью потерял чувство ориентации.
"Неужели этот старый хрыч тебя так же в губы засосал?" – таким был его первый вопрос, когда головокружение слегка замедлило свое центрифужное вращение.
– Тьфу! Какая гадость! – произнес он вслух и смачно сплюнул на пол.
– Да! Мой покровитель все еще жив, но его регулярно вводят в искусственную кому, а когда он приходит в себя, то произносит лишь одну осознанную фразу: "Ритуал!" После чего он снова впадает в забытье, – сказала, запыхавшись, Марго.
– Стало быть, я напрасно оплакивал на протяжении целого месяца смерть такого великого человека и невозможность помянуть его темную душу стаканом доброго коньяка из его же запасов? Я догадывался, что шпионы Жака благодаря тебе забрали у меня ключи от квартиры, где был коньяк времен Наполеона I и другие древние напитки... – Борис попытался вспомнить еще какие-то виды шнапса, но вдруг его язык стал заплетаться, и он уже не мог высказать любимой женщине всего, что накипело у него на душе.
– Пока мой хозяин еще жив, но все же близок к смерти, этот святой ритуал откладывать никак нельзя, ни на минуту, ибо промедление в данном случае точно его смерти подобно! Тем более что редчайшая живучесть великого магистра упрощает нам реализацию колдовского действа! – добавила она легко и даже не покраснев от стыда за все свои подлые ухищрения.
Марго как могла торопила Бориса, а он молча стоял, не зная, что ей ответить. Вся эта ложь и ее поцелуй "Проклятия" вызвали у него лишь острое чувство отвращения, ненадолго он почувствовал себя униженным и даже оскорбленным. Но все-таки чувство долга взяло верх над всеми его неприятными ощущениями, и он решил во что бы то ни стало довести уже начатое им дело до логического конца.
В свою очередь, слуги Николя Коварного из секретной службы внутренней контрразведки "Ренсеньмо Женеро", приставленные к телу полуживого магистра по личному указанию хитрого президента Жака, узнай они про это, непременно могли бы стать серьезной помехой на пути колдовской реанимации почти развалившегося на молекулы тела столетнего мракобеса, в котором еще тлела фосфором его великая душа. Более того, ведущие спецслужбы мировых разведок были тоже явно не в восторге от того, что замутили в эту ночь Борис с Марго. К счастью, они ничего не узнали и поэтому не вмешались по полной программе в колдовской процесс неожиданным визитом местного спецназа и прочей шумихой под фанфары, и, конечно же, демонстрацией мощи вооруженных до зубов отъявленных головорезов, направляемых в режиме он-лайн прямо из Елисейского дворца.
Напомню, что положительным фактором в этом деле было то, что магистр был еще жив, и поэтому колдуны-подпольщики решили ограничиться лишь легкой артиллерией, при поддержке которой они надеялись вызвать из Ада мелкую шестерку и не тревожить владыку Люцифера более тяжелыми заклятиями. Задача облегчалась еще и тем, что кровь, взятая из вены все еще живого старика, должна была значительно усилить их "коктейль Молотова", и пойманный на эту приманку демон Ада окажется одновременно в услужении всех троих участников этого ритуала, что в какой-то мере устраивало глубоко оскорбленного Бориса. Наконец-то он, крепко взяв себя в руки, торжественно прочитал вступительное заклинание и, резким движением руки полосонув острым клинком из арабской стали по левой ладони, взвыл от жуткой боли. Да, великий маг, явно переусердствовав, пролил излишнее количество крови во славу Люцифера. Тогда как Марго тоже попыталась расслабиться и, когда ей это удалось, выдавила в жертвенную чашу из едва заметной ранки, сделанной на холме Венеры, всего лишь пару капелек алого цвета и в придачу плеснула туда же из маленькой пробирки черную венозную кровь старого магистра. После чего эта божественная жрица, одним движением руки сбросив с себя черный балахон, обнажила шикарное тело редчайшей красоты с гладкой белоснежной кожей – оно казалось вылитым из фарфора. Затем она, пикантно нагнувшись, достала из сумки какой-то древний сосуд с дурно пахнущим зельем и смешала его содержимое в священной чаше с жертвенной кровью всех участников колдовского ритуала, а остатки этого злого зелья новоиспеченный великий маг хорошенько растер по обнаженному телу своей возлюбленной колдуньи.
В очередной раз в немом восторге окинув взглядом округлые формы хорошо сложенного тела восхитительной Марго, Борис властно поставил ее перед собой. А она в свою очередь, глубоко прогнувшись кошечкой, предоставила в его распоряжение свой шикарный зад, чтобы он вставил ей, как говорится, по первое число. Борис, злорадствуя, что великий магистр этого сделать точно не мог, всецело посвятил себя свершению магического соития, а возбужденная ассистентка, войдя больше в сексуальный, нежели чем в религиозный транс, непрестанно шептала в окровавленную чашу, наполненную гремучей смесью, какое-то жуткое заклинание на непонятном ему подвиде халдейского языка.
Великий маг, изо всех сил пытаясь поддержать свою помощницу, невольно задумался о вечном и сказал вслух:
– Видимо, не зря Мефистофелю приписывают замечательные слова: "Вино всегда пьянит, а женщины полны соблазна!"
Ему очень хотелось пить и, чтобы хоть как-то смочить пересохшее горло, он, не отвлекаясь ни на секунду от своего главного занятия, жадно выпил за себя и за свою партнершу целую бутыль бесценного вина, разлитого заблаговременно по двум древним кубкам, выполненным из человеческих черепов, с серебряной оправой, осыпанной драгоценными камнями.
Красавица Марго, сладко вскрикнув от очередной полученной ею дозы удовольствия и слегка прикрыв томные глаза, внезапно спикировала лицом прямо в чашу с кровью, смешанной с приворотным зельем, словно в рождественский салат "Оливье". Содержимое чаши расплескалось по масонскому покрывалу, и пролитая кровь, оказавшись на черной материи, освещенной трепещущим светом восковых свечей, вдруг стала принимать причудливые очертания, похожие на человеческое лицо с рогами. А может быть, Борису все это просто почудилось, и он, чтобы подчеркнуть свое главенство в ритуале, напутствовал партнершу вескими словами:
– Ни в коем случае не пытайся сопротивляться демону Ада! Ты должна стать вместительным суккубом, в который он на время войдет как инкуб, и это может быть немного больно душевно, но ты не мешкай и хватай его за астральные причиндалы, как в заветной книге сказано!
– Да знаю я! – раздраженно перебила его жрица, на время прервав свои оханья, вызванные очередным приливом страсти. – Довольно болтать! Лучше поддай угля в топку и меньше пей вина!
– А ты не мямли там и не скреби мне мозги! – резко одернул ее маг и в возвышенной форме продолжил нравоучение: – Я здесь хозяин и свою работу знаю, и не тебе, подвластная женщина, мне что-либо указывать. А то как бы мое мужское хозяйство не обмякло из-за глупых споров, и тогда тебе держать ответ перед магистром на том свете за срыв программы живительного ритуала.
Неожиданно слова древнего языка, на котором Марго зачитывала очередное заклятие, стали сливаться с шумом высоких волн, не на шутку разбушевавшегося Средиземного моря, что безумствовало от них неподалеку, прямо за автомобильной трассой. Внезапно какие-то странные звуки, пришедшие как бы из ниоткуда, стали невыносимо давить на воспаленный мозг великого мага, пытаясь порвать его на тысячу ошметков. Но он, четко следуя инструкциям, полученным из магической книги, продолжал любить свою партнершу с чувством и с расстановкой... И напоследок бросив победный взгляд на ее оголенную спину в свете, исходящем от догоравших свечей, произнес с выражением слова древнего заклятья, заранее заученного для этого столь ответственного случая.
Словно по команде, ее красивое тело стало извиваться змеей, а потом забилось в конвульсиях, как будто его бросили в огонь, тогда как руки и ноги прочертили в воздухе невообразимые параболы, точно были сделаны из силикона. Красавица Марго издала душераздирающий вопль, и прекрасные глаза ее, закатившись, словно биллиардные шары, обратились своим взором в бездонные глубины ее сознания. А в отражении оконного стекла Борис увидел ее побледневшее лицо с явно отсутствующим взглядом. Внезапно ведьма, резко дернувшись, застыла, и страшная судорога, пробежав по ее телу, отразилась взрывной волной от бетонных стен сторожки. Да так, что они на какой-то миг зашевелились, словно выцветшие от времени простыни, развешенные на ветру. Оплывшие свечи, в одно мгновенье ярко вспыхнув алым пламенем, все как одна внезапно погасли, но после, сами по себе снова тревожно замерцав, возгорелись с еще большей силой. На какое-то мгновение перевозбужденная жрица, явно потеряв рассудок, пронзительно завыла волчицей, но затем, плавно перейдя на более низкие частоты, стала жарить глухим оханьем Борису мозг, словно яичницу в микроволновой печи. Его череп, подобно хрустальному графину, уже готов был разорваться на несметное количество осколков, но, слава богу, от головной боли его ненадолго отвлекло неприятное и весьма болезненное ощущение в пораненной руке – по всей видимости, великий маг, резво полосонув себя, не учел степень отточенности церемониального кинжала. Пытаясь остановить обильное кровотечение, он сорвал с себя форменную рубашку и, не прекращая энергичных движений мускулистого тела, туго перетянул пораненную ладонь.
Запах крови, колдовского варева, смешавшись с ароматом духов "Шанель №5", исходящим от потной женщины, и прочие феромоны вызвали у Бориса рвотные потуги, но он все-таки сдержался. Ведь перед ним была склоненная над столом Марго, неистово кричащая свои заклятия в серебряную посудину, словно та была бездонным колодцем бытия. Великий маг невольно представил удивленную рожу рогатого Люцифера, которая, если верить усиленным стенаниям вакханствующей Марго, вот-вот должна была показаться наружу из жертвенной крови, смешанной с приворотными зельями, и дико рассмеялся:
– Ха-ха-ха! Как представлю... ха-ха-ха… что какой-то смертный блюет прямо в адскую физиономию Люцифера! Ха-ха-ха!
Едва успевая глотать воздух между приступами удушливого смеха, Борис никак не мог перестать изрыгать нечленораздельные звуки, и со стороны могло показаться, что он выкурил несколько косяков, туго набитых злейшей гималайской травкой. Тогда как ушедшая в себя Марго, не обращая никакого внимание на припадочный смех своего компаньона, наконец-то достигнув дна низкочастотных восклицаний, пошла куда-то вверх и перешла на еще более глухие стоны, что стали раздражать Бориса куда сильнее, чем до этого, вызывая у него необычный душевный дискомфорт вплоть до неконтролируемого чувства страха. Но, чтобы этот ползучий змей своими острыми шипами не ранил его чуткую душу, Борис, все так же не отрываясь от исполнения своего магического долга, решил открыть вторую бутылку вина при помощи штопора. Раздался громкий хлопок пробки, и Борис, вспомнив анекдот про вежливого лося, который тиранил обитателей леса, смог лишь внятно произнести:
– Добрый вечер! – и снова рассмеялся: – Ха-ха-ха!..
От смертельного удушья смехом его спасла лишь третья бутылка Мутон-Ротшильда 1945 года, которая была явно на уровне самых смелых ожиданий. Неожиданно к глухим завываниям ведьмы прибавились еще и мольбы со стонами каких-то потусторонних сущностей, и Борису ударил в нос едкий запах паленой шерсти или жженой серы, знакомый ему по термальным источникам в Пиренеях, которые он когда-то любил посещать, и ему подумалось: "Неужели там, в Аду, так дурно пахнет или из-за этого вина у меня стало крышу сносить? А может, Ротшильды накачали свое пойло сульфидом серы, и теперь меня не только по слуху глючит, но еще и обоняние подводит?"
Оторвав свой мутный взгляд от прекрасного тела Марго, он стал искать по сторонам осоловевшими глазами некую "белочку". В то время среди русских эмигрантов стало модным поминать ее, и лишь потом до него все же дошло, что под "белочкой" они подразумевали белую горячку. Борис, переборов страх перед этой мохнатой тварью, уверенным жестом трясущейся руки налил себе еще один кубок вина, так как глушить из горла этот благородный напиток ему показалось кощунственным.
Все так же не отрываясь от сексуального стимулирования своей партнерши по колдовству, он попытался мыслить логически, хотя сумасшедшие люди только тем и занимаются, что включают где надо и не надо свою логику. Вопли потусторонних сущностей из мира теней уже прочно поселились в его голове, и каждый новый стон, многократно отзываясь в нем эхом, немедленно растворялся где-то в глубинах его бездонного сознания.
Благо, что Марго, загнанная, словно лошадь, во второй раз бездыханно упала на жертвенный алтарь, и верховный маг, предвидя это падение, успел отодвинуть в сторону опустевшую жертвенную чашу, и поэтому раздался глухой звук, вызванный ударом ее крепкого лба о деревянную поверхность стола.
Какое-то время жрица Дьявола молчала как могила и вообще не шевелилась, и Борис, отгоняя от себя назойливые стенания, все еще поступавшие как бы из ниоткуда и которые на самом деле он не должен был слышать, решил срочно заканчивать с сексуальной частью колдовского церемониала, что и было сделано в срочном порядке. После пары резких входящих движений в тело обессиленной партнерши он освободился от ценной поклажи, которую по такому ответственному случаю копил три дня в своей мошонке. Почти сразу же он испытал некое облечение, и ему даже показалось, что в помещении сторожки или в его голове стало немного тише, но на смену слуховым галлюцинациям пришли мутные видения, и ему снова подумалось: "Видимо, я нынче до чертиков нажрался или все же Марго подмешала в вино какую-то гадость?"
Борис подозрительно посмотрел на свою ассистентку, которая, наконец-то очухавшись, оторвала от стола смазливое, но изрядно помятое личико с большой синеватой шишкой на лбу и внезапно каким-то загробным голосом произнесла:
– Ты видишь, как движутся тени в длинных мантиях и призраки, чьи лица скрыты капюшонами? Они держат моего хозяина за руки, словно железными тисками сжимая его хрупкие запястья.
"Слава богу, что ничего этого я пока не вижу!" – облегченно подумал Борис, но внезапно его сознание наполнилось хрустом ломающихся костей, а потом у него пошли круги перед глазами. Вспыхнуло темное пламя, и он погрузился во мрак, будто в омут, с головой, и единственное, что он успел сказать, прежде чем полностью отключился, было не магическое слово "аминь", не вульгарное "пипец", но из игры в покер:
– Я пас!
Очнулся он, когда уже светало за окном, и тупая боль, внезапно возникшая в тяжелой голове, распространившись через нервные окончания по каждой клетке его организма, гуляла в нем, словно ветер по закоулкам и тупикам, и, казалось, вот-вот вызовет страшную ломку тела, и ему невольно подумалось: "Все как в кино. Мы явно не успели, и сейчас запоют петухи, темные силы рассеются, и придет контролер моей охранной конторы! Надо заметать следы!"
Он увидел себя сидящим на полу в углу помещения, и обнаженная Марго все еще монотонно бубнила очередную тарабарщину, нагнувшись над столом, а кто-то невидимый железным голосом нехотя отвечал ей. Слегка протрезвев, Борис был уверен, что этого точно не должно было быть, и вообще все пошло как-то не так, и надо срочно сматывать удочки, но в его глазах вдруг стало двоиться – Марго явно была не одна. Но кто же тогда был тот другой, что обвивал ее фигуристое тело? И перед затуманенными глазами Бориса эта чертова свистопляска завертелась да так сильно, что ему стало сложно концентрировать на ней свой взгляд. "Карусель какая-то", – это была последняя мысль, что посетила его измученную голову, и он, снова впадая в забытье, успел услышать:
– Ладно! Договорились! – бросила Марго кому-то и, впопыхах напялив на себя черный балахон, смылась за дверь.
А Борису показалось, что это не он имел эту женщину на протяжении всей прошедшей ночи, но она поимела его по полной программе. Надо было срочно собирать манатки, и он, возобладав над слабостью, окончательно очнулся и, резко вскочив на ноги, едва успел побросать церемониальные гаджеты в большую сумку из продовольственного магазина, как за окном снова сверкнула молния, ударил гром и как из ведра хлынул ливень. В безлюдном автопарке противно завыла сирена, и на одном из автобусов замигала оранжевая лампочка, а из его кабины рвануло яркое пламя. Охранник, окончательно придя в себя, бросился с огнетушителем в руках на спасение муниципального имущества.
Вскоре огонь в автобусе был потушен благодаря его героическим усилиям, и позже выяснилось, что возгорание не имело никакого отношения ни к колдовскому шабашу, ни к удару одинокой молнии. Просто дождевая вода, просочившись внутрь электрического щитка, вызвала короткое замыкание, но зато благодаря пожару Борис легко объяснил контролеру свой непотребный внешний вид, то есть голый торс и левую руку в крови, перевязанную форменной рубашкой. И вообще, со стороны он смотрелся как заправский герой, опаленный пламенем войны и измазанный кровью в жестокой сече. По иронии судьбы загорелся не простой автобус, которых в автопарке было больше трех дюжин, но тот, что был разрисован по всему периметру портретами звезд Голливуда, который и по сей день зовется в народе "Фабрикой грез", и в этом происшествии Борис усмотрел для себя некое знаковое событие.
Приняв освежающий душ и заклеив кровоточащую рану на руке пластырем, он наконец-то переоделся в цивильную одежду и пошел забирать свои пожитки, а заодно попрощаться с любимой коморкой, в которой он провел долгими ночами полгода своей жизни. А ведь не так давно он славно пил и ел в этой конуре с её обшарпанными стенами и вволю отдыхал каждую ночь после бурно проведенного светлого времени суток. Ему даже невольно взгрустнулось, ведь он отчетливо понимал, что после увиденного и услышанного здесь не вернется сюда ни за что и никогда.
Уже на выходе Борис заметил лежащую под столом ритуальную чашу, с которой разговаривала Марго и, подняв ее, увидел, что в ней на донышке осталось еще немного гремучей смеси. Рядом с чашей валялась бутылка со святой водой, которую он прикупил в лавке при русской церкви на случай, если бы ему пришлось тушить адский огонь, вызванный его зажигательной ассистенткой. Да, такая женщина как Марго с ее талантами могла не только удовлетворить любого мужика, но и целый взвод голодных солдат, коня на скаку поиметь, мертвое войско поднять из безымянной братской могилы, как впрочем, и Дьявола выманить на свет божий из его подземных кругов и лабиринтов Ада. Борису невольно пришли на ум великие строки из его будущей поэмы "Плач по Маргарите":
Только поезд по ней не прошел,
Не взлетел с нее самолет...
Кто угодно, точно с ума бы сошел,
А ей это было в улет...
Пользуясь отсутствием контролера, который побежал в сторону телефонной будки, чтобы доложить начальству о ночном пожаре в автобусном парке, Борис, слегка ополоснув жертвенную чашу намоленной фирменной водицей из церкви имени Николая Угодника, вылил ее содержимое около ступеней будки. Внезапно его ударила, словно током, неведомая сила да так крепко и больно, что буквально сшибла с ног, и он, упав задницей на асфальт, на какое-то время оцепенев, тупо уставился на маленькую зеленую звездочку, мерцавшую на бескрайнем небе чуть выше горизонта, в котором растворялись воды бескрайнего моря, освещенные нежными лучами Авроры. Это была планета с поэтическим названием Венера, а перед очами мага-недоучки прямо на фасаде сторожевой будки как раз в том месте, где он вылил отходы колдовского производства, из ниоткуда появился во всем своем великолепии силуэт призрака. Странное существо в халате, переливаясь перламутром в первых лучах солнца, словно мыльный пузырь, крутило по сторонам своей еще более прозрачной головенкой. Должно быть, это и был призрак Люцифера, который тоже не мог прийти в себя от случившегося и поэтому мотал башкой туда-сюда, как китайский болванчик, силясь понять, что с ним такое приключилось и по какой злой иронии судьбы его сюда занесло?
Первым пришел в себя Борис и, выйдя из столбнячного состояния, бросился к своей машине, чтобы взять в бардачке одноразовый фотоаппарат, в котором еще оставалось несколько кадров. Как настоящий исследователь неведомых миров он не мог пропустить этот важный момент в своей жизни. Но едва успел он сделать первый кадр, как его отвлек запыхавшийся контролер. Тучи на небе окончательно рассеялись, и солнце уже почти полностью взошло над горизонтом, а призрак стал таять в его нежных лучах, словно снеговик, слепленный из липкого мартовского снега. Борис, не теряя напрасно времени на всякие там условности, попросил контролера сфотографировать его на фоне бывшего рабочего места, что и было сделано вовремя. После чего он тепло распрощался с надсмотрщиком и пошел в сторону своего автомобиля. И так уж получилось, что он, слегка переволновавшись от всего увиденного за эту ночь, загрузив в машину ящик с черными иконами, напрочь позабыл про сумку с колдовскими причиндалами.
В дальнейшем по личному распоряжению министра внутренних дел Франции Николя Саркози его секретная служба "РЖ", проведя тщательное исследование исторических артефактов, оставленных в сторожевой будке, нашла доказательства, указывающие на проведение в ту ночь в этом месте какого-то жуткого церемониала, способного нанести непоправимый ущерб национальной безопасности Франции.
Будку срочно снесли при помощи бульдозера, а капелланы от шпионских служб гнусавыми голосами произнесли над ее руинами заупокойную молитву и залили чертово место струей из мощного брандспойта шеститонной цистерны воды, доставленную из Лурда, предварительно освященной особым таинством его пещере куда когда-то одной пастушке являлся призрак Девы Марии.
Что касаемо Бориса, то он еще долго мучился вопросом: "Почему призрак стоял на земле? Ведь у него, кажется, не было никакого веса?" Что касаемо отснятой фотопленки, то старенький фотограф, в присутствии Бориса рассматривая фотографии, первым заметил некую аномалию, присутствующую рядом с великим магом, и, почесав затылок, сказал:
– Очень странно все это... Такое в моей практике я вижу впервые!

Глава 3 Первое явление Вольдемара
Ярким средиземноморским солнечным днем, ближе к полудню 21 марта 2005 года, прямо напротив главного входа в собор имени Николая Чудотворца – шедевра архитектуры начала двадцатого века, построенного по приказу святого царя Николая II на улице, в последующем переименованной в его честь, – на одной из чугунных лавочек церковного сада удобно расположился голубоглазый мужчина лет сорока, высокого роста, приятной наружности и без особых примет. Это был Борис – в прошлом бравый лейтенант стройбата вооруженных сил почившего Советского Союза и экс-капрал французского Иностранного легиона. Не обращая внимания на набожных граждан, идущих по дороге к храму, он с удовольствием доедал курицу гриль, провожая ее в последний путь мелкими глотками бельгийского нефильтрованного пива "Гильотина". Он любил посещать этот прекрасный парк при церкви и особенно в обеденное время, так как только здесь на коротко подстриженной зеленой лужайке среди всякой средиземноморской пышной растительности одиноко стояла белая березка, должно быть, привезенная сюда по какому-то случаю из далекой России.
Ненадолго оторвавшись от наивкуснейшей курятины и посмотрев пространным взглядом в сторону церкви, он увидел мужчину высокого роста, средних лет, но уже абсолютно лысого, с раскосыми глазами и явно склонного к анорексии, который в силу каких-то причин не то чтобы шел, но бежал на встречу с Богом, и признал в нем своего знакомого эмигрантского поэта Вадика Кудряво-Малевича.
Поначалу Борис прозвал его Студентом, но потом остановился на прозвище Поэт Бездомный, что чуть позже стало соответствовать реальности. В своем недалеком прошлом Вадик Бездомный, отслужив непонятно каким образом, но все же достойно положенные ему пять лет в Иностранном легионе, поселился на съемной квартире на окраине Ниццы и посвятил себя стихоплетству. Борис, иногда тоже балуясь рифмой, мельком ознакомившись с творчеством Поэта Бездомного, сделал для себя вывод, что тот напрасно валяется на белых простынях и ни о чем другом не думает! Великая страсть к трубке, набитой голландским табаком, а также к глубоководному погружению в стихию слова, взбудораженную гениями Мандельштамом и Бродским, в последующем привели этого Ихтиандра книжных океанов к потере жилплощади за неуплату по счетам. Но судьба была милостива к нему и через охранное агентство "Дьямс" устроила этого бедолагу на должность секретаря к одному олигарху из России, что не так давно прикупил себе шикарную виллу в местечке Танерон.
Это шикарное поместье, когда-то распластавшееся на шестнадцати гектарах хвойного леса и гориг, и по сей день еще стоит на холме в Долине Мимоз между горными хребтами над Каннами, преображаясь день ото дня благодаря стараниям его нового владельца из России. Когда-то оно принадлежало известному еврейскому писателю Мартану Грэю, но тот оставил его по причине того, что, неудачно поселившись в этих красивых местах с неповторимыми горными пейзажами, второй раз в жизни потерял всю свою семью. Во время лесного пожара засушливой осенью 1970 года его вторая молодая жена родом из Голландии и четверо совместно нажитых малолетних детей сгорели заживо в разбушевавшемся огне. Тогда как его первая семья, жена и нескольких детей, а также более ста десяти его родственников были сожжены в годы Второй мировой войны в топках концлагеря Дахау, где особой жестокостью отличался шестнадцатилетний отморозок Йозеф Ратцингер, в последующем благополучно раскаявшийся в грехах глава всех католиков, ставший известным миру под именем Бенедикта XVI. В последующем этот очередной антипапа отрекся от престола по причине коррупции и педофилии, которые и по сей день более чем пышно процветают в стареющем Ватикане.
Но явно не унывающий старый еврей Мартан Грэй вопреки судьбе-злодейке умудрился на старости лет еще пару раз жениться на местных молодухах и вывести с ними новое многочисленное потомство. Однако, если верить словам французской четы, Жуэлю Ленэ и его жене Лидии, что долгое время жили и служили в его поместье, то в гибели второй семьи Мартана Грэя без страшного проклятья никак не обошлось. В частности, они божились, что их хозяин растлил на вилле немало малолеток, и за это ему воздалось. Ну а что касаемо присутствия нечистой силы, то со слов многих свидетелей, проведших хотя бы одну ночь в этом страшном имении, и в частности по рассказам Поэта Бездомного, проведшего там какое-то время:
– Каждую ночь по мрачному парку бродили тени неприкаянных душ, а из старинных каминов выползали страшные черти, которые, по всей видимости, и подтолкнули жену Мартана бежать из их проклятого имения в пламя лесного пожара, спалившего в те дни почти всю округу, но ни с какого бока не затронувшего само это жуткое имение. И хотя жители близлежащей деревни Танерон наградили садовника Жуэля прозвищем Паскудный Енот, а кухарку Лидию титулом Бледная Поганка, я не буду ставить под сомнение их рассказы.
Ну а теперь эту виллу с дорожками в парке, выложенными из мраморных надгробий, собранных Мартаном с разоренных еврейских кладбищ Европы, прибрал к рукам настоящий российский абрек, и Поэт Бездомный недолго был при нем в качестве мальчика на побегушках. Первые шесть месяцев пребывания в имении оказались для Вадима самыми счастливыми в его жизни, так как бывший управляющий, в прошлом выпускник МГИМО, Андрей Руссин, выделил ему небольшой домик и исправно платил сносную зарплату в конверте. Но потом вероломный абрек обвинил честного парня Андрея Руссина в хищении каких-то полутора миллионов американских долларов хозяйских денег, и тот был вынужден податься в бега. Когда на вакантное место в имении "Барон Мюнхгаузен" (LE BARON DE MUNCHHAUSEN) устроился француз Марк Жозеф Тирель (Marc Goseph Tirel), Вадим снова оказался... бездомным! Так как его срочно перевели жить и служить на барские конюшни, где он и отработал совершенно бесплатно больше пяти лет своей жизни. Но по прошествии десяти лет после той, казалось бы, черной полосы в жизни, уже в наши дни Вадим, проживая в условиях крайней бедности, все так же отзывается о своем работодателе с особо подчеркнутым почтением:
– Бывших хозяев не бывает и, несмотря на очередной письменный отказ управляющего поместьем Марка Тиреля, я все еще надеюсь на то, что меня позовут обратно на работу в Танерон и в этот раз за нее будут платить реальные деньги!
Как говорится, надежда умирает последней, но, по всей видимости, та черная пятилетняя полоса в жизни Вадика была не такой уж и черной. Хотя согласно его же душераздирающим рассказам в 2005 году, отмеченном знаком Красного Петуха, он, проживая и плодотворно работая за бесплатно на конюшнях, сильно исхудал да так, что его желудок категорически отказывался переваривать пищу. Из-за чего его разум постоянно пребывал в пограничном состоянии, а измученное тело окончательно дошло до тяжелой степени общей дистрофии, выраженной в полной потере мышечной массы. А потом ко всем этим несчастьям еще добавились визуальные и слуховые галлюцинации со странными свойствами сознания, которые были ему ранее незнакомы. Но в последующем он настолько подружился с ними, что они не уходят от него и по сей день. В последнем телефонном разговоре с Борисом, который произошел жарким летом 22 июня 2018 года, Вадим решил наконец-то обратиться за помощью к психиатрам, чтобы те избавили его от назойливых голосов, поселившихся на постоянное место жительство в его непутевой голове. Более того, к ним подселились еще и особые голоса, которые представились ему махатмами и которые иногда его морально унижают, но именно благодаря им произошло его второе перерождение. Особые голоса рекомендовали ему к прочтению работы Вернадского, Тейяра де Шардена, а также Тибетскую Книгу мертвых и ряд ведических и религиозных знаний о душе, духовности и обо всем, что связано с опытами агонии и пороговых состояний с дальнейшим возвращением к обычной жизни. И, конечно же, в особом почете у них были знания и опыты, находящиеся в распоряжении Станислава Грофа...
Кто-то из непосвященных скажет: "Мистика!", но на самом деле в тот год Красного Петуха Вадим Бездомный, дойдя до ручки, "совершенно случайно" глотнул едкой кислоты, используемой обычно для прочистки унитазов, и ему от нее стало так плохо, что почему-то вновь захотелось просто жить на земле. Но на его беду главная управляющая конюшнями, а в прошлом его подружка, Софи, увидев своего конюха за работой в расслабленном состоянии, явно испугавшись крыс, вызвала санитарно-эпидемиологическую службу. Профессиональные специалисты-эпидемиологи, прибыв на место, от души обработали высококачественным крысиным ядом все жилое помещение, где проживал в то время Вадим, и попутно все его помидоры с макаронами. А он, не ведая того, продолжал выгребать конский навоз из боксов и лишь месяц спустя после визита специалистов по борьбе с грызунами совершенно случайно узнал от кого-то, что все это время беспечно проживал в отравленном помещении и питался исключительно продуктами, отравленными старопроверенными ядами.
Поэтому мне лично так называемое дело Скрипалей из Солсбери 2018 года с его чудесным выздоровлением отравленных русских в свете событий на конюшне Танерон 2005 года не кажется таким уж и чудесным! Ведь, если наш доходяга Вадим Бездомный выжил после потребления маленькой рюмочки кислоты, способной растворить застарелый мочевой камень, а потом еще приняв на закуску невероятное количество крысиного яда, то наши хорошо подготовленные русские шпионы-перебежчики могли запросто переварить целое ведро ультрасовременного яда "Новичок" и при этом даже не пукнуть.
Да, много чего накопилось в голове и в желудке Поэта Бездомного, но я, уже явно забегая вперед, вернусь к освещению событий, имевших место в конце марта, то есть в начале 2005 года, названного китайцами годом Красного Петуха, и продолжу повествование... Справедливости ради, я так же вынужден признать то, что последний мой разговор по телефону с вечно несчатным прототипом Поэта Бездомного стал той последней каплей, что переполнила чашу моего воистину дьявольского терпения и буквально вынудила меня вынудила меня придать его жуткую историю огласке.
Итак, минуло приблизительно три года с тех пор, когда Вадим Бездомный внезапно пропал из вида, и, увидев его живым, но явно нездоровым на пороге церкви, Борис, чуть было не подавившись непрожеванным куском курицы, во все горло крикнул ему:
– Вадим... Кудряво-Малевич!
Но, по всей видимости, он слегка перестарался, ибо его когда-то отработанный командный голос так испугал Поэта Бездомного, что у того голова по уши ушла в плечи, и бедняга со страхом стал озираться по сторонам. Но, наконец-то уткнувшись бегающим крысиным взглядом раскосых глаз в Бориса, он расплылся в широкой татарской улыбке.
– С каких это пор татары бегают по православным церквям? Тебе что, мечетей мало понастроено? – Эта явно неудачная мысль посетила голову Бориса, но так как он никогда не фильтровал базар, то, не задумываясь, выдал ее Вадику, что явно задело того за живое, и он сходу вспылил:
– Я белорус!
На что Борис ответил ему в примирительном тоне:
– Люди говорят, что если русского человека хорошо наждачной бумагой потереть, то обязательно татарин прорисуется, а белорусов и тереть не надо...
Эти слова почему-то подействовали на Вадика Бездомного успокаивающе, и он, осторожно приблизившись к Борису, все-таки присел рядом с ним на краешек скамейки и сходу выпустил наружу свою душевную боль:
– Уволил меня мой чертов кавказец! Подчистую, но, слава богу, позволил жить на конюшнях.
Борис, срочно скорчив скорбную мину, сочувственным тоном спросил бедолагу:
– Как так уволил и за что? Ты ведь такой правильный, услужливый... слова плохого не скажешь...
И Вадик, смахнув с небритой скуластой щеки набежавшую скупую слезу, печальным голосом поведал свою горькую судьбу:
– Да поехал я вместе с нашим управляющим Марком Тирелем встречать хозяина в аэропорт, и на дороге в пробку попали. А мой хозяин, наехав на меня публично да еще и в нецензурной форме, рассказал мне все, что вообще про меня думает, а я ему в ответ так и сказал:
– Если не нравлюсь, то увольняйте меня к чертовой матери! Вот он меня и уволил! Зря я, наверное, чертову мать помянул? Вот и иду к Боженьке, чтобы грехи свои замаливать и свечку Николаю Угоднику поставить. Авось полегчает.
Борис знал, что Вадик Бездомный был круглый сирота и его воспитали в культурной белорусской семье, и поэтому большую часть своей жизни он провел в Минске и, стало быть, имел законное право считать себя белорусом. И это несмотря на поразительное сходство его затылка с тем, что был у Челубея, воспетого кистью известного художника Михаила Авилова. Точно так же один знакомый музыкант Ваня, негр из оркестра Иностранного легиона, взращенный в семье московских музыкантов, мог по праву называть себя русским человеком. От нечего делать Борис решился более тщательно расспросить своего бывшего сослуживца по существу дела и, зайдя издалека, как бы нехотя спросил:
– Стало быть, у тебя все хорошо, как в песне о прекрасной маркизе, у которой лопата сломалась? Неужели тебя уволили лишь за твой тихий гонорок, но при этом любезно позволили остаться сторожем при конюшнях?
– Да как тебе сказать? – замялся Вадик. – Наш новый управляющий Тирель, очень добрый человек, в правильности которого комар носа не подточит, на прощание мне так и сказал: "Мужайся, Вадим, наш хозяин Рашид Селимович все же отдал предпочтение твоему более широкоплечему напарнику Юре Кулачеву, который тоже был легионером!"
– Премного наслышан я об этом Юрии Кулачеве, пловце из Москвы. – Борис, не дослушав Вадика, с многозначительным видом подлил масла в огонь: – Мои знакомцы из легиона отзывались о нем как об очень темной лошадке, ибо, когда все они, дружно отдыхая после службы, пили охлажденное пиво в тени под пальмами, он носился как бешенный по бездорожью под палящими лучами солнца по тропикам, не забывая при этом каждый раз надеть на себя рюкзак с утяжелением и грузики свинцовые пристегнуть на щиколотки своих спортивных ног. Пробегая мимо них, он на ходу советовал им тоже готовиться к грядущим свершениям. Очень продуманный этот Юра Кулачев, и, скорее всего, он тебя и подвинул тактично с рабочего места.
– Да такого не может быть! – Вадик снова напрягся и бросился на защиту своего бывшего напарника. – Юра очень хороший и вдумчивый человек! Да он зря лишнего слова не скажет, а чтобы меня подвинуть... – Вадим, немного задумавшись, сказал: – Да и Марк Тирель на такое никогда бы не пошел!
– Бойся правильных и вежливых, ибо в любом таком тихушнике много всяких недостатков. И если кто тебе представляется слишком хорошим, а тем более добрым праведником, то много в нем должно быть всякого добра скопилось, так как скрытные люди порою что чан с дерьмом под тяжелой крышкой, – сказал непринужденным голосом Борис и продолжил расспрашивания в том же духе: – Добрые так добрые! Но давай посмотрим на их доброту как бы со стороны, ибо смотришь ты, Вадим, на все тупо и в упор, словно баран на новые ворота. Да к тому же еще и напялил на свои раскосые глаза розовые очки с перламутром. Тогда как уважаемый Лев Толстой в своих детских рассказах учил нас: "Ствол дерева может оказаться одновременно и прямым, и кривым, и все зависит от того, с какой стороны на него посмотреть".
"Ну что же, будем рыть дальше!" – Борис, мысленно подведя первые итоги беседы, исключительно для поддержания разговора спросил с ноткой сомнения в голосе:
– Вадим, да чтобы ты опоздал в аэропорт на встречу со своим олигархом? Да быть такого не может! Я в это ни за что не поверю!
– Я и не опаздывал! – взвизгнул Вадим, явно распаленный укором со стороны собеседника. – Вместе с управляющим мы прибыли в аэропорт почти за два часа до прилета Рашида Селимовича. Но тут Марку передали его личное сообщение с борта самолета, которое озадачило управляющего, и он мне, хорошо подумав, так вежливо и сказал: "Рашид Селимович желают, чтобы я лично доставил в аэропорт его лучшую помощницу из соседнего городка, но если, Вадим, ты лично хочешь за ней быстро сгонять на крутой тачке нашего боса..." – Вадим наконец-то проглотил скопившуюся слюну. – Сам понимаешь, из какого разряда все эти его "помощницы", но и это неважно. На самом деле во всем виноват я один, потому что дал слабину! Даже не дослушав Марка, я рванул за кралей хозяина. Уж больно мне тогда показалось, что этим усердием я смогу оказать услугу Марку, да еще и прокатиться на шикарном автомобиле вдоль берега моря в обществе прекрасной мисс Тула, которой была обещана победа в конкурсе "Мисс Россия!" Ты даже не представляешь себе, какое это счастье прокатиться по Лазурном берегу с будущей мисс Россия! Это тебе не какая-то длинноносая Канделаки на кадиллаке! Однажды я купил горящую путевку в недельный круиз вдоль берегов Италии, и до той поездки с Мисс Тула на шикарном мерседесе слк 200, это были мои самые незабываемые воспоминания...
– Вот-вот это уже гораздо теплее... – мягким голосом решил поддержать разболтавшегося рассказчика Борис.
И Вадим продолжил повествование своей необычной истории:
– Приехав к ней на хату, я ей сходу передал команду нашего хозяина, но она почему-то не стала торопиться. И пока мадам, явно не спеша, приняла ванну, потом выпила чашечку кофе, привела себя в порядок, шастая передо мной туда-сюда в абсолютном неглиже, пару раз намарафетилась "снежком", время было потеряно. Да еще и в машине она каждый раз просила не ускоряться, ибо ее то и дело круто подташнивало. Но поверь мне на слово, Борис, что я к ней никаким боком не подкатывал, и даже намека на это не было, хотя чертовка была очень хороша! Так мы и опоздали в аэропорт на встречу шефа... – упавшим голосом закончил Вадим свою исповедь.
– Вадим, если честно, то опять-таки ты чего-то не договорил! – Борис посмотрел на собеседника с легкой укоризной. – Да чтобы ты ничего вообще не сказал ей и особенно из области нравоучений, такого тоже быть никак не может! Насчет того, что ты к ней клинья не подбивал, то в это я охотно верю! – Борис, громко рассмеявшись, с восторгом вспомнил: ​– А помнишь, Вадим, как мы тогда вместе с Ми-ми и Лю-лю у свингеров на дискотеке зажигали? Правда, потом бедная Лю-лю тебя целых две недели материла за то, что ты ее так тупо в постели обломал да еще и по-английски свалил от нее когда она на минутку в туалет отлучилась!
– Какая такая Лю-лю? – удивился Вадим. – Никакой Лю-лю я не помню!
– А у тебя что, много было всяких Лю-лю? Да и как ты можешь помнить ее, когда чисто по каким-то этическим понятиям ты от такой женщины смог отказаться? Да такая чернявенькая, очень смазливая, губки бантиком и глазки – два огня... Та самая, которую тебе твой бывший хозяин Зо-зо подогнал. Я же думаю, что у тебя тогда был просто нестояк, а все остальное про этику ты просто придумал...
– А, та самая! Да я и не знал, что ее Лю-лю звали! ​– вскричал обрадовано Вадим.
– Знаешь, Вадим, что я на самом деле думаю по поводу всех твоих злоключений?.. – перейдя на более серьезный лад, уже было начал Борис, но в это самое время к ним, мирно сидящим на лавочке бывшим однополчанам 6-го саперного полка, подкатила толпа бандюганов – явно из залетных.
Видимо, раскосая физиономия Вадика и его нестабильное поведение что-то нашептали им, и один из отморозков, приблизившись к ним вразвалку, в развязанной форме задал прокуренным голосом вопрос:
– Про что калякаете, братва?
В свою очередь Борис, не задумываясь, выпалил:
– Не поверишь, брат, мы тут о поэзии беседу трем и Льва Толстого тихим словом поминаем.
Такой странный ответ явно обескуражил русского бандита, и он, бросив сочувственный взгляд на поэтов, молча отправился туда, откуда только что пришел. В свою очередь, чтобы хоть как-то успокоить Вадика Бездомного, Борис, сменив пластинку, перевел тему разговора на другое и, слегка вздыхая, сказал ему с сочувствием к самому себе:
– Меня тоже уволили из охранной конторы, а зимой я свалил от моей француженки, той самой Ми-ми, и вот сегодня вновь свободен, как дерьмо в полете, и ночую на своей яхте в Антибах, как Диоген в бочке.
Вадик, слегка повеселев, охотно поддержал разговор:
– Знаю я про твое колдовство в автопарке, так как нынче я вместо тебя там по ночам сторожу. Не знаю точно, что ты там натворил, но водители автобусов и прочая обслуга до сих пор только про тебя и говорят. Мол, ты Дьявола из Ада выпустил, и из-за этого там у них нынче началось массовое умопомешательство! Кое-кто из рабочих автопарка уже к психиатрам за профессиональной помощью в очередь встал.
Борис нехотя поддержал Вадика, бурча себе под нос:
– Да! Видите ли, у них видения всякие, и голоса слышатся. Тогда как в медицине есть одно лишь объяснение всему этому: массовый психоз с визуальными и слуховыми галлюцинациям, то есть, попросту говоря, шиза! Так сказать, тяжелое наследие католической инквизиции, но неужели им всем шизу припишут! Если у нашего брата иногда белочка перед глазами крутится, то у француза может быть только...
Вдруг до Бориса дошло, как до того жирафа, что теперь через Вадика, работающего охранником на его бывшем рабочем месте, он сможет отслеживать последствия проведения своего колдовского эксперимента со всеми вытекающими из него последствиями. И он, не скрывая своего удивления, воскликнул:
– Воистину, это настоящая ирония судьбы! Так это ты в моей конторе нынче по ночам подрабатываешь! А глюки тебя не замучили?
– А что мне было делать? Меня же с виллы уволили подчистую, и Софи как благосклонность предложила мне за триста евриков корячиться на конюшнях полный рабочий день! Меня гордость мужская заела! Обидно еще и то, что мой бывший хозяин назвал меня как-то бароном Мюнхгаузеном, а теперь все его владения так и называются официально – имение "Барон Мюнхгаузен", – с дрожью в голосе произнес Вадик и, немного подумав, добавил: – Да и во всю твою чертовщину я совершенно не верю! А подружке моего хозяина я задал всего лишь один вопрос...
– Какой такой вопрос? – оживился Борис.
– Что она думает о своем будущем? – выпалил Вадим, слегка покраснев, так как эта тема разговора стала его вдруг напрягать.
Возможно, он начал понимать, что насчет беременной любовницы своего хозяина он зря проболтался.
– И что же она тебе ответила? – Борис тоже слегка напрягся, но, не желая вспугнуть дичь, спрятал распирающее его любопытство за толстую стену ватного равнодушия.
Вадим, потупив взгляд и выговаривая слово за словом, выдавливал из себя, словно засохшую зубную пасту из старого тюбика:
– Она мне так и сказала язвительно: "Мое будущее уже настолько предоплачено, что и детям с внуками хватит". И при этом она все время поглаживала свой чертовски соблазнительный животик...
– И это все? – с еще большим недоверием в голосе спросил Борис.
– Да, кажется, это все, что я ей сказал... – Вадим почесал лысый затылок, явно пытаясь что-то вспомнить.
– Да, Вадим, ты явно помешан на красоте, и вся сила твоего ума в тот день в твой болт перетекла, и хотя этого не признаешь, но все-таки ты на нее тогда реально запал – на беременную любовницу своего хозяина. И тебя убрали с виллы, чтобы ты по простоте своей душевной его жене Марианне ничего такого не рассказал. Да и любовнице твое морализаторство незачем было слушать... – Борис, улыбнувшись, попытался разрядить обстановку. – Я не хочу настраивать тебя против твоего замечательного хозяина. Давай поговорим о нашем автопарке или о чем-то другом. – И, удаляясь от темы предыдущего разговора, он спросил с издевкой: – В чертовщину ты не веришь, а в церковь бегаешь! Хвала богу Шиве, что я тогда вовремя сбежал из автопарка, а то бы эти суеверные рабочие, придя одним прекрасным утром на работу, как во времена средневековья, запросто могли сжечь меня прямо на рабочем месте, используя вместо хвороста списанные шины! Должно быть, контролер из нашей конторы засветил меня за волхованием, но если честно, я в этом деле как бы и ни при чем. Один мой знакомец из Монако перед смертью попросил меня какой-то магический ритуал по книжке провести. Он, видите ли, умирать не хотел, а для меня это был просто научный эксперимент, да и на его денежную благодарность я очень рассчитывал. К тому же результаты того эксперимента я сфотографировал себе на долгую память, но на фотках реально какая-то чертовщина прорисовалась. Вот и хочу сегодня местного попа выловить, чтобы проконсультироваться по этому деликатному вопросу.
– Никто тебя за волхованием не видел, но ты на рабочем месте забыл свою сумку с колдовской утварью, заляпанную кровью, – возразил ему Вадик и как-то задумчиво сказал: – А может, действительно по парку чертовщина гуляет, только я ее пока что не замечаю? Надо будет и по этому случаю свечку в церкви поставить!
– Если честно, то я и не забывал колдовскую утварь в каморке, – печальным голосом ответил Борис. – Контролер после того, как меня сфотографировал, встал на входе и своим подозрительным взглядом перепутал все мои мысли. Ну я и свалил куда подальше от греха...
Внезапно и словно по щучьему велению Борис увидел перед собой местного настоятеля, одетого в черную рясу, что вышел на свежий воздух из божьего храма, и клубы дымящегося елея стелились густым шлейфом за его спиной, как будто клубы пара из бани, растопленной по-черному. Подозрительно посмотрев на служителя культа, Борис произнес с натяжкой в голосе:
– Люди говорят, что этот поп из Греции сюда направлен работать, и таких супчиков парашютистами зовут, и от него греки избавились, сплавив такую заразу своим русским братьям по вере. Тот еще гад... хитрый! Придется ему тест на вшивость устроить.
Чтобы не спугнуть зверя, Борис тихонечко подошел к попу – ниже среднего роста, чернявому, но не слишком сильно откормленному, с жиденькой курчавой бородкой, лет так сорока пяти возрасту, и нежнейшим голосом обратился к нему:
– Отче, мне позарез нужна ваша консультация – профессионала, и даже помощь! Тут такое дело... Мне бы хотелось узнать авторитетное мнение служителя культа по очень деликатному для меня вопросу.
В свою очередь поп, весьма настороженно уставившись въедливыми буравчиками в атмосферные, голубого цвета глаза Бориса со множеством оттенков и нюансов, нехотя отвечал:
– Сейчас мы очень заняты, сын мой! Ты запишись к нам в порядке живой очереди на консультацию в секретариате и справочку о святом крещении не забудь приложить!
– А может быть, мне вам, святой отец, как в хохме клоуна Никулина, еще и пачку других справок от других инстанций пришить к делу, вместе с револьвером для самоубийства? Бедный Иисус! Вернись он к вам, то вы бы его снова распяли или в психушку упрятали на веки вечные! – заявил, опять таки явно не подумав, Борис и, пока поп не успел куда-либо улизнуть, подсунул ему под нос две злосчастные фотографии, сделанные им в автобусном парке. Служитель культа внимательно посмотрел на них и, внезапно побледнев, выдохнул:
– Откуда они у вас?
Борис, явно удивленный случившейся метаморфозой на лице служителя культа, все тем же мягким голосом радостно ответил:
– С того света... батюшка! И из-за этих проклятых фотографий меня с работы уволили, и вообще это дело принимает для меня крайне неблагоприятный оборот!
– А я-то тут при чем? – нервно вскричал поп и, вздрагивая от внезапно нахлынувшего на него перевозбуждения, покраснев и выпучив черные глаза, стал, словно рак, пятиться назад, осыпая Бориса крестными знамениями.
– Так это вы же людей чертями запугали... – Борис в расчете на взаимопонимание попытался выстроить диалог.
Но служитель церкви, уткнувшись в дверь храма, резко сделал несколько шагов в сторону и побежал вниз по лестнице к припаркованному около крыльца черному бумеру. Проворно заскочив в салон своей машины, он резко завел мощный мотор, и, взревев, словно зверь, его мустанг тронулся так резво назад, что Борис, кинувшийся вслед за попом, был вынужден шарахнуться в сторону, чтобы тупо не оказаться под его колесами. Тогда как водитель машины, как будто бы на какое-то непродолжительное время потеряв чувство ориентации, сделал еще несколько зигзагов по просторной площади перед церковью и на всех парах рванул от нее подальше, едва не передавив мирных граждан, бредущих навстречу ему по дороге к храму. А они, сердешные, чтобы спасти свои грешные жизни, испуганно шарахались в сторону от летящей на них черной машины, которую гнал прямо на них жгучий брюнет с обезумевшими черными глазами навыкат и одетый к тому же в черные одежды, с огромным крестом на груди. Святой отец так торопился сбежать куда-нибудь подальше, что не успел занести в салон всю свою рясу, и длинный лоскут материи, какое-то время зажатый дверцей машины, исправно подметал пыльную дорогу. И лишь на въезде на главную дорогу служитель Бога, совладав со своим страхом или с самим собой, резко затормозив, на мгновение открыл дверцу машины и затащил в салон изрядно запыленную полу рясы.
Борис, на какое-то время впав в некий ступор, тупо смотрел на безумство служителя культа. Тогда как Вадим Бездомный в силу особенностей своего пугливого характера так и не смог снять с себя маску искреннего ужаса и окаменел настолько, что еще долго не мог оторвать свой костлявый зад от ребристой скамейки. Неожиданно к Борису со спины подскочил какой-то седовласый старичок небольшого росточка, возрастом явно под восемьдесят лет, худощавый, но все еще сохранивший более чем завидную жизненную энергию, и спросил на русском языке, отягощенном ужасным эстонским акцентом:
– Чем торгуете, молодой человек, и вообще... почем сегодня опиум для народа?
А люди тем временем продолжали медленно идти по дороге к храму. Зазвонили колокола, и Борис не спеша повернулся в сторону шустрого старца, разодетого в доисторический черный смокинг позапрошлых веков со всеми прилагающимися причиндалами, то есть с накрахмаленной кружевной манишкой и белоснежными манжетами. В руках незнакомец держал медную трость с набалдашником из слоновой кости, изрядно пожелтевшей от времени, в виде головы фантастического существа, чем-то похожего на шакала.
Ошарашенный Борис промолвил очень удивленным голосом:
– Магистр, какими судьбами? Ведь вы под капельницей как месяц уже или вообще... копыта отбросили!
Борис был настолько поражен внезапным явлением преображенного магистра, что не мог найти более культурного выражения для определения состояния смерти, и, наконец-то взяв себя в руки, выдавил:
– Пардон, магистр, вы же в клинической смерти пребываете или уже давно скончались! Про это мне в доме престарелых рассказали ответственные люди.
Но дедок странного вида, будто всего этого и не слыша, шустро осмотревшись по сторонам, остановил взгляд на Вадике Бездомном, застывшем на скамейке в сидячей позе, как изваяние, и, совершенно не обращая внимания на Бориса, бросился к поэту со словами дружеского приветствия:
– Ба! Какие люди! Молодой человек, здравствуйте! Вы, кажется, приехали сюда прямо с фермы Танерон? Было дело, бывал я в гостях там у нашего современного Иова, которого его же Яхве каждый раз испытывал на личную преданность. Подумать только... Какое горе! Дважды потерять свои семьи... воистину испытание не для слабонервных людей, а он, бедняга, не сдается, и ему мой особый респект и пожизненная уважуха.
Не успел Борис в силу своей природной заторможенности что-либо толком сообразить, как увидел этого странного старичка в театральном наряде уже сидящим в непринужденной позе на лавке в обществе Вадика Бездомного, жестикулирующим во все стороны тоненькими ручками. Дедок забавно болтал в воздухе короткими ногами, которые не доставали до земли, и что-то оживленно втирал почти обезумевшему Поэту Бездомному. И вообще, со стороны он был похож на циркового лилипута или на внезапно постаревшего мальчишку из детского кинофильма "Сказка о потерянном времени".
Было глупо оставаться не при делах, и уже слегка пришедший в себя Борис подошел к этой сладкой парочке, мирно воркующей на публичной скамейке в тени, ниспадающей на них от вихрастой кроны старой пальмы. Вадик, кажется, тоже успел выйти из ступора, и, судя по всему, старикашка смог залечить своего собеседника, сказав ему что-то приятное, так как на азиатском лице Вадика снова прорисовалась самодовольная улыбочка.
– Замечательные места у вас там, в Долине Мимоз, а воздух какой пьянящий! Можно просто есть его ложками, словно черную икру... Просто объедение! Я зажигал там с бывшим владельцем хутора в Танероне – замечательным писателем и просто душевным человеком, но после того как у него снова случилось такое невосполнимое горе… – Старичок явно не собирался замолкать и, тотчас сменив пластинку, во все той же оживленной манере продолжил: – И только поэтому я был вынужден переехать на Кап Антибов в Шато де ля Кроэ, что и по сей день еще стоит, слегка обгоревший, где ему и положено быть. Там меня и моих попутчиков каждый раз радушно встречали его бывшие хозяева. И вообще, я просто обожал гостить в Шато де ля Кроэ с того самого времени, как там поселился один глубоко несчастный, но очень влюбленный английский король, что так глупо отрекся от престола ради сожительства с этой чопорной американкой. Но лучшее время было, когда в нем поселился беглый король Египта Фарух. Воистину это было время, когда восточное гостеприимство меня чуть было не пленило раз и навсегда. Хотя и времена Онассиса там тоже были не самые худшие. Как мы там отжигали... сиртаки! Просто обалдеть, как было нам хорошо... пока и это шато не сгорело. Благо, что нынче Шато де ля Кроэ и поместье "Барон Мюнхгаузен" в Танероне выкупили отличные русские парни. И как только они приведут свои хижины в порядок, а у меня будет свободное время, то я их непременно навещу, и мы зажжем там, как говорится, по полной программе. Мой друг Роман Абрамович, с которым по молодости или по глупости его мы заключили договор о взаимовыгодном сотрудничестве, сегодня затеял фараоновские работы по восстановлению моего любимейшего Шато де ля Кроэ, да и Рашид... – Дедок, внезапно взяв паузу, стал скрести правой рукой свой затылок. – Пардон, господа хорошие, кажется, у меня старческий склероз – никак не могу вспомнить фамилию моего подопечного... того самого, что выкупил имение в Танероне!
– Шардаров Рашид Селимович, – напомнил ему вкрадчиво любезный Вадик Бездомный.
– Вот-вот! Я просто обожаю дагестанское гостеприимство и лезгинку! А какие они чудесные чуду и хинкалы готовят! Просто пальчики оближешь... – восторженно продолжил старичок.
Борис всегда оценивал по достоинству Вадика Бездомного за его культуру поведения, тщательность в изучении литературного наследия... Но все же свято придерживался правила: "Лучше иметь красную рожу и синий диплом, нежели наоборот!" И несмотря на явление, казалось бы, умершего магистра, стал размышлять логически: "А может быть, это и не тот самый магистр, что затащил меня в черную магию. Тот не говорил по-русски да и вел себя всегда так напыщенно, что походил на ощипанного индюка. Этот явно помоложе будет. А может, мой ритуал все же сработал и магистр омолодился? Хотя этот как будто бы помельче и... глаза! – Борис неожиданно обрадовался этой подсказке. – У моего магистра левый глаз был с бельмом, а у этого вроде бы оба глаза нормальные".
И тут же, приблизившись к незнакомцу, Борис нагло заглянул в его насмешливые глаза, которые озорно, по-мальчишески смотрели на него. Правый глаз был чистейшего голубого цвета и не обесцветившийся от старости, как у магистра, а левый глаз был черного цвета и как будто бы не живой, а искусственный, ибо вообще не излучал никакого блеска и к тому же слегка косил в сторону. Да и голос... у того магистра в гортани была дырка, а у этого хорошо поставленный баритон, словно у известного конферансье Максима Галкина.
Чтобы хоть как-то перенять инициативу, Борис сказал нагловатому незнакомцу в дерзкой форме:
– Одна из моих любимых книг советует не разговаривать на улицах с незнакомыми людьми и, если верить вашим рассказам о том, как вы зажигали на вилле имени Барона Мюнхгаузена в Танероне, а после и в Шато де ля Кроэ, то лучше вас в гости вообще не приглашать...
На что старичок, срочно взяв в руки свою медную трость и приняв солидный вид, с напускной серьезностью держал ответ:
– Вы, должно быть, молодой человек, о романе Булгакова "Мастер и Маргарита" изволите говорить, где бесы спичками баловались и примус починяли, так это и моя любимейшая книга. Значит, у нас еще будет о чем поговорить, а зовут меня Вол... Вольдемар! – И, немного подумав, он добавил: – Вольдемар Полюс! Я! И теперь мы окончательно и бесповоротно знакомы, и думаю, что еще и подружимся.
Произнося свое имя, он сделал особое ударение на последние буквы и вместо "В" протянул длинное "Ф" да так протяжно, что Борису почудилось шипение змеи и подумалось: "Непростой ублюдок. С секретом!" И что-то странное и даже пугающее было в нем, да к тому же такое поразительное сходство с умершим магистром. Как впрочем, и фамилия его показалась Борису весьма знакомой, ибо где-то он ее уже слышал, но не помнил точно, где и от кого.
– А ваше имя я и не спрашиваю, ибо вас зовут Борисом, – произнес торжествующий старик с таким серьезным видом, как будто на голове у него уже появилась царская корона, а у Бориса – клеймо дурака на лбу.
– А откуда вы знаете, как меня зовут? – слегка удивившись, задал Борис вопрос Вольдемару, и тот, не задумываясь, ответил:
– Дело в том, что я как раз находился в вашем охранном агентстве по вопросу охраны моего имения, когда местные кадровики из бывших жандармов прессовали вас по поводу каких-то фотографий с необычными изображениями на них. Кажется, их вы только что пытались всучить этому горе-попу, и он вместо того, чтобы с вами задушевно поговорить по существу дела, бежал, обезумев, на своем автомобиле. Слава богу, что он не передавил этих несчастных граждан, которые в его отсутствие, словно тараканы, плетутся в храм ради одной навязчивой идеи – сгрузить свои проблемы и заботы у ног своего распятого Бога, разжалобить его своими чрезмерными запросами да нажраться на шару манны небесной. И о чем еще рабам божьим с их зашоренным сознанием позволено размышлять? Уж точно не о звездах, но исключительно о хлебе насущном. И это безумие происходит в наше время, когда земные корабли бороздят просторы Вселенной.
Внезапно закончив свои пространные размышления о бытии и повернувшись в сторону Поэта Бездомного, старик одарил его резким взглядом, полным немого укора, и как-то странно, многозначительно добавил:
– И вы... Вадим... тоже... туда же подались – к Христу за пазуху со своими заботами, что не стоят и выеденного яйца!
Что касается Вадима, то он, как-то зло посмотрев на Бориса поверх седовласой головы старичка, выдавил протяжно:
– Да вы оба меня разыгрываете, что ли?
В свою очередь Борис, явно не ожидая от вечно испуганного Вадика такого злого выражения его раскосых глаз, стал оправдываться:
– Да я его сам впервые вижу... Да и откуда я мог знать, что ты в церковь шастаешь? Ты же сам слышал, что он в наше охранное агентство заглядывал и, может быть, тебя там видел? И вообще, этот старый хрыч... очень похож на одного уже умершего дедка.
И они, синхронно опустив взгляды, чтобы посмотреть на их странного собеседника, ошалело констатировали факт, что тот исчез. А на скамейке от него осталась лишь медная трость с набалдашником в виде туловища мифического животного, чем-то похожего на крокодила.
– Куда старик делся? Он трость свою забыл! – вскричал Борис.
И, вскочив, бросился на дорогу, по которой навстречу ему шли люди. И застыл, явно не понимая, что с ним происходит.
А людей становилось все больше и больше. И они, словно зомби, шли к храму стройными шеренгами первомайской колонны, плавно огибая одиноко стоящего Бориса с обеих сторон. А вдали, там, где дорога, ведущая к храму, пересекалась с главной автомагистралью, ему показалось, он видит размытый силуэт убегавшего худенького старикашки, разодетого в допотопный смокинг да еще и с цилиндром на голове.
Эта история Бориса явно заинтриговала. Да и брошенная трость свидетельствовала о том, что вся эта чертовщина ему не причудилась. И он, повернувшись в сторону церкви, попытался убедиться в том, что и Вадик Бездомный ему тоже не приснился. В свою очередь, Поэт Бездомный, серьезно испугавшись всего, что с ним случилось за столь короткий промежуток времени, резко вскочил со скамейки. Он очумело посмотрел на Бориса вылупленными от ужаса глазищами, которые из-за перегрева его нервной системы готовы были выскочить из доставшихся ему по наследству раскосых глазниц – как у рака, или лангуста, или омара, брошенного в кипящий котел. Затем он буквально шарахнулся прочь от своего собеседника. Их взгляды встретились, словно у двух баранов на узком мосту, пересеклись, как две остро оточенные шпаги... Но внезапно Вадик как-то весь обмяк и, чего-то снова сильно испугавшись, взвыл от страха. И, присев на землю, произнес странным голоском, готовым сорваться на истошный фальцет:
– Черный всадник! Черный всадник за твоей спиной!
После чего он, скорбно кряхтя, с большим трудом поднявшись с земли и в то же время опустив обреченно лысую голову, как будто под меч Чингисхана, и потупив взгляд, вошел в безликую массу людей, собравшуюся на площади перед храмом, чтобы слиться с ней раз и навсегда в единое целое. Но секундой позже Вадим, вдруг выйдя из себя, стал неистово распихивать людей, чтобы быстрее их протиснуться вперед. И тем самым быть одним из первых счастливчиков, прорвавшихся по головам братьев и сестер внутрь храма через внезапно открывшуюся резную дверь. Какое счастье, что ему одному из первых пахнуло в лицо дымком чистейшего ладана. Его азиатский бритый затылок еще какое-то время, словно хорошо начищенный медный таз, отражал от себя свет солнечных лучей. Борису показалось, что на фоне черного дверного проема он видит некий сверкающий и переливающийся всеми цветами радуги божественный нимб, образовавшийся вокруг головы просветленного татарина. И в это время звонница на церковной колокольне отбила время полуденной молитвы.

Глава 4 Второе явление Вольдемара в церкви
Борис, будучи под большим впечатлением, оставшимся у него после бегства попа и явления странного двойника официально умершего великого магистра, вернулся на свою яхту, которая уже три года прочно стояла на приколе в антибском порту. И это несмотря на ее звучное название "Авантюра". А он, стало быть, прикалывался на ней. Да и вся жизнь его катилась куда-то к чертям собачьим, и подобно этой старой посудине тоже оказалась на приколе и обрастала день за днем несметным количеством моллюсков. А ведь еще совсем недавно он мечтал поставить эту лодку в монегаском порту, где у гражданки Монако, принцессы Жанны, была возможность недорого получить парковочное место. Но теперь, когда он так низко пал перед шармом Марго, просто физически не мог ежедневно удовлетворять обеих женщин и сделал свой выбор в пользу молодой и красивой. Да и мотаться из Канн в Монако после смерти великого магистра уже не было никакого смысла. К сожалению, погнавшись одновременно за двумя зайчихами, он ни одной из них так и не поймал, ибо Марго исчезла тогда с первыми петухами, а возвращаться к крикливой Жанне ему и самому уже не захотелось.
Неожиданно он вспомнил о Поэте Бездомном и, мысленно перелистнув в книге своей памяти, словно страницы, три года назад, оказался в бане при спортивном комплексе в Ницце, где так хорошо было порой коротать время. В то памятное утро компанию ему составила толпа знакомых русских проституток. Промерзшие на холодном ветру девчонки, отработав ночную смену, любили в клубах горячего пара обсудить свои производственные отношения с клиентами и пожаловаться на черствость своих сутенеров. Но в этот раз высокую красотку по имени Инеска сопровождал худенький татарчонок, с которым Борис был знаком еще по Иностранному легиону. Увидев в жаркой сауне влюбленных голубков, а с ними полдюжины девчат в придачу, он приветствовал их, радостно воскликнув:
– О, кого я вижу!
Но чтобы зря не грузить бедняжек, пришедших с ночной смены, он молча дождался того момента, когда они, попарившись, уйдут. И после этого бросил в спину уходящему Вадиму:
– А вас, сударь, я попрошу остаться!
Конечно, Вадиму очень не хотелось расставаться со своей новой знакомой, но он, слегка помявшись на выходе, с тяжелым сердцем вернулся и присел на скамейку рядом с бывшим однополчанином. Выдержав стойко скорбную минуту молчания, Борис задал ему вопрос:
– А известно ли тебе, мой дорогой друг, что уже четыре русских легионера из тех, что имели неосторожность зависнуть с Инеской, нынче парятся на нарах ниццевского централа? Правда, все ее бывшие хахали были мордоворотами, а ты, должно быть, из профессорских сынков будешь? Небось, отличником был?
– Да, отличником был... – тяжело вздохнул Вадим и грустно продолжил: – И в минском педе литературу студенткам преподавал. Ах, какие годы были золотые!
– И не говори, дружище! – Борис сочувственным голосом поддержал беседу. – Здесь, в эмиграции, и всякой лярве мы порою рады...
В последующем Борис иногда посещал Вадима на дому, чтобы курнуть трубочного табачку, раздавить пару ящичков пива и вдохновенно поговорить о величии русской поэзии. И каково было его удивление, когда этот профессорский ребенок и, казалось бы, дитя божественных муз, неожиданно предложил ему составить компанию для сопровождения двух фривольных француженок на дискотеку к развратникам – к тем самым, что меняются женами на вечер. Со слов Вадима, эти веселые девчонки, Ми-ми и Лю-лю, на пороге своих сороковников, чтобы, как говорится, не умереть дурами, решились посетить самую известную дискотеку на Лазурных берегах, где собираются свободолюбивые граждане, называемые во Франции либертанами, а в России... куда менее поэтично – свингерами. Выслушав внимательно Вадима (на тот момент еще не бездомного поэта), Борис, чуть было не захлебнувшись вином от удивления, спросил спокойно, стараясь быть непринужденным:
– А где ты этих любознательных нарыл?
– Начальник мой, его зовут Зо-зо, мне предложил составить компанию его знакомой и ее подружке! – ответил радостно Вадим.
– А что он сам? – не унимался Борис. – Странно мне все это... француз свою подружку русским отдает?
Борис слегка засомневался, но глаза его уже зажглись, и как-то на душе внезапно потеплело. И потому он больше глупых вопросов Вадиму не задал, чтобы тот не захотел подыскать себе другого компаньона.
– Так он же голубой, и потому его зовут Зо-зо. Помнишь, песню Селин Дион пела: "Зи-ги, его зовут Зи-ги..." – Вадим, явно проявляя нетерпение, стал продавливать тему.
И хотя его все еще сдерживало правильное воспитание, он уже готов был пасть в бездну бескультурья и привел последний веский аргумент:
– Соглашайся! У тебя богатый опыт либертанства!
Борис решил не строить из себя Ивана Солнцева, героя романа "Сын полка", и потому не стал вынуждать Вадика приглашать себя на ужин к столу три раза, ибо любил говаривать:
– Сексуальный голод – это вам не дядька! И тетку вам свою он точно не отдаст.
И потому он немедля согласился отвести Вадика и двух любознательных девиц на экскурсию в одно из многих заведений, которое он когда-то вместе с Юлькой посещал на Лазурных берегах. И вот они уже в одном из ресторанов Канн, прямо напротив Дворца фестивалей, известного своим всемирным сабантуем, на который съезжается известный люд, артисты и музыканты. Борис сразу отметил:
– Девочки-нимфеточки весьма сгодятся вечер провести и ночку проскакать.
Ми-ми оказалась сероглазой блондинкой с хорошей фигурой.
– Должно быть, много времени в спортзалах проводила, – оценил ее Борис.
Тогда как сладкая Лю-лю, жгучая брюнетка, в отличие от среднестатистических француженок, что красотой совсем не блещут и внешне больше походят на засушенных креветок, была свежа и хороша собой. Настолько, что вначале ужина Борис хотел прибрать ее себе. Но видя, как Вадим держался подальше от Ми-ми, решил оставить прежние идеи и не заигрывать с Лю-лю. А зря! Вадиму обе девушки по вкусу не пришлись. Но все же после ужина они отправились на дискотеку к развратникам, о чем впоследствии немного сожалели. Стоит вспомнить и небольшой казус с оплатой ужина, по окончании которого девушки стали срочно рыться в своих дамских сумочках в поисках денег, но Борис остановил их, сказав:
– Платить за дам – это долг мужчин!
– А почему ты за нас обоих говоришь? – взвизгнул возмущенный Вадим.
Борис не стал с ним спорить и, спокойно выложив на стол бумажку в сто евро, сказал просто:
– Вот я и сказал, что платить за дам – это долг мужчины!
На дискотеке либертанов было почти пусто. И лишь одну старуху, лет так под семьдесят, зажал в углу дедок. И нимфоманка, тоже пожилая, отдавалась усердно десяти оголодавшим арабам, что стояли в очереди, чтобы ее любить. Так в этот вечер Борис ушел с Ми-ми, ну а Вадим проводил Лю-лю до дома. С тех пор однополчане как-то потерялись, и только в церкви пару лет спустя их свел странный случай, но так же и развел опять на долгие года.
Борис любил, особенно в жаркую погоду, захаживать в пустынные католические церквушки, где можно было укрыться на время от солнечных лучей, посидеть на лавочке в прохладе и, поглазев по сторонам, подумать о вечном. Даже кое-где по углам мерцавшие огоньками парафиновые свечки его нисколько не раздражали. И однажды он даже подумал: "Если католики смогли перейти с воска на парафин, то почему бы им не перейти на неоновые свечи с хронометрами и тем самым снизить выброс в атмосферу углеводорода?" А вот заглядывать в православные храмы, где всегда стоял стойкий запах пережженного ладана и воска, а в глазах пестрело от обилия икон, да к тому же не было ни одной лавки, чтобы присесть усталому путнику, он не любил. И поэтому предпочитал публичную скамейку в церковном дворике, где можно было под пальмами, в тени, неплохо отдохнуть от суеты. Но в этот раз он решил войти внутрь храма, чего не делал последние шесть лет.
Внутри церкви все было, как всегда, благопристойно – старушки-эмигрантки молились, знакомый поп ходил по кругу с кадилом. Борис вообще не понимал, зачем он сюда пришел и какая нелегкая занесла его в церковь. Постояв приличия ради, он тупо, без всякого интереса поглазел по сторонам и уже было пошел к выходу, но увидел стоящего в углу двойника усопшего магистра. Дедок стоял, как тень, в своем потертом смокинге и, слегка опершись спиной о стену, видимо, о чем-то глубоко задумался, потому что даже не заметил подошедшего к нему Бориса.
– Здравствуйте, Вольдемар. Кажется, таким именем вы в прошлый раз представились мне? – сказал вполголоса Борис, чтобы не мешать церковной литургии. – Ну, а потом вы куда-то делись или растворились, а вашу трость я отнес к себе на лодку, она стоит на приколе в антибском порту – прямо напротив здания таможни, где вы можете ее всегда забрать.
Вернувшись мыслями на бренную землю, Вольдемар обрадовался, услышав, что трость его цела, и восторженно крикнул во весь голос, явно не переживая, что мешает чудесному хоровому пению русских эмигранток в лице нескольких благообразных старушек и одной девицы:
– О, Борис! И вы сюда подались? Каким вас ветром в церковь занесло?
На них уже стали строго поглядывать, и кто-то из прихожан даже зловеще зашипел: "Антихрис-с-сты, тьфу на вас!" Поэтому, чтобы не сердить напрасно добрых людей, Борис легким жестом руки предложил сопроводить экстравагантного собеседника на выход, и тот, поняв намек, легко с ним согласился. Они вышли на свежий воздух, и яркий солнечный свет ударил им в глаза, и Борис, вспомнив о вопросе Вольдемара, предпочел ответить ему вопросом на вопрос:
– А вы-то что в церкви делали? Молились?
На что Вольдемар, нисколько не смутившись, сделав задумчивое выражение лица, как-то странно ответил:
– За то время, пока я отсутствовал, жизнь на Земле так сильно изменилась – повсюду мегаполисов понастроили, люди вечно бегут куда-то сломя голову, как будто торопятся успеть на поезд. От всей этой круговерти у меня просто голова кругом идет. Тогда как в церквях за прошедшие века ничего не изменилось, все чинно и благопристойно. В общем, сплошная тишь, да гладь, да божья благодать... Здесь, в церкви, я могу, по крайней мере, дух перевести и с мыслями собраться...
У Бориса чесался язык и он, думая, что поймал своего собеседника на слове, сознательно не дав ему договорить, сходу наехал на него с вопросом:
– Вольдемар, а когда вы "отсутствовали", то где были и что делали?
Было видно, что Вольдемар немного рассердился, и в его правом глазу вначале засветился недобрый огонек, а потом как будто молния шарахнула.
– Где, где... В Караганде! В коме! – Не свойственным ему до сих пор раскатистым голосом Вольдемар выстрелил, словно из пушки, и его голос был настолько сильным, что вспугнул стаю голубей, которым сердобольная старушка разбрасывала корм.
– А чего вы кричите, в Караганде так в Караганде – и там тоже люди живут, и в Коми АО тоже не все бедствуют. А здесь-то вы что делаете, кроме того как приводите свои мысли в порядок? – Борис решил как-то смягчить разговор, который явно его стал раздражать, и, посмотрев без укора прямо в глаза своему странному собеседнику, мягким голосом поставил его на место: – Заметьте, это не я к вам в прошлый раз подкатил, но вы откуда-то на мою голову взялись, а потом так же внезапно исчезли в никуда. Вы бы хоть спасибо сказали, что я вашу трость сохранил.
– У меня просто замечательная трость! – воскликнул радостно Вольдемар. – И вам, мой друг, я несказанно благодарен! Ведь без нее я как без рук... да и мое колено третий день не дает покоя и так печально стонет.
Борис опять невольно улыбнулся, подумав о расстроенном колене, ибо таких сравнений он еще не слышал, и снова уставился на Вольдемара, пытаясь понять, с кем он вообще имеет дело. Про себя подумал: "В любом случае, мне меньше всего хотелось бы общаться с сумасшедшими. Делать такого мне до сих пор как-то не доводилось, но после того, что я натворил в автопарке, меня точно по шизе уволят". Эта мысль его расстроила окончательно, так как после того злосчастного сеанса магии от Марго не было никаких вестей, и вообще она не подавала никаких признаков жизни.
– Да! Кстати, я снова заезжал в вашу охранную контору, – радостно заявил Вольдемар, – и собственными ушами слышал, как ваш непосредственный начальник громко разговаривал по телефону с каким-то врачом, кажется, с психиатром Сержем Лунасеком из Канн. Они говорили именно о вас, мой новый друг! – Поделившись такой "радостной" новостью, Вольдемар по-дружески хлопнул Бориса по плечу и, тем самым выведя его из задумчивого состояния, предложил: – Давайте прогуляемся по парку. Я думаю, что нам есть о чем поговорить!
Борис только развел руками и нехотя ответил:
– Да я в общем-то не против пообщаться с хорошим человеком. Тем более... можно сказать, с омолодившимся двойником великого магистра, которому я так хотел помочь, но, видно, не судьба.
– А откуда вы знаете, что ваш магистр уже мертв? – резким голосом спросил Вольдемар, уставившись в упор на своего собеседника.
– Если честно, я ничего толком и не знаю, так как моя подружка Марго сбежала. Но в последний вечер она сказала мне, что магистра то вводят в искусственную кому, то опять выводят. Да и последний раз, когда я его видел, то выглядел он совсем неважно. Ну а теперь, целый месяц спустя, я могу лишь догадываться о его судьбе.
– Борис, а чего конкретно вы хотите от жизни? – Вольдемар остановился и совершенно серьезно посмотрел Борису в глаза, что совершенно не соответствовало его предыдущей клоунаде.
– Чего я хочу? Да черт его знает… Много чего хочу – так сразу не скажешь... Денег, женщину, с которой зависал уже какое-то время. Хочу вернуть ее или хотя бы знать, куда она пропала. Хороша была, чертовка! Хотя зря я на нее запал и вот теперь терзаю свою душу, и видно, что все это понапрасну. Можно сказать... хочу всего и ничего, да и что это изменит? В общем-то хотеть-то и не вредно. А зачем вам, Вольдемар, задавать такие странные вопросы, казалось бы, незнакомому человеку? Чего вы вообще от меня хотите? Ведь не я к вам первым подкатил и поэтому я вправе задать тот же вопрос, то есть что вам, Вольдемар, от меня нужно или какие виды вы имеете на мой счет?
– Совсем немного всяких видов, молодой человек! Как видите, я во французском языке ни в зуб ногой. Да и общение с местными французами меня как-то совсем не колышет. Вот, услышав ваш разговор с местным батюшкой, я и понял, что вы чего-то ищете, и я тоже в непрестанном поиске. Кто знает... может быть, вместе чего-то и отыщем. Как говорится, вместе весело шагать по просторам! – ответил Вольдемар многозначительным тоном и, увидев приближающегося к ним Зо-зо, поспешил ему навстречу и в какой-то момент, внезапно повернувшись к Борису, бросил ему на прощание: – Сегодня вечером я непременно зайду к вам в порт на лодку. Никуда не отлучайтесь, ибо нас ожидает настоящая авантюра! Не пожалеете!
Как только Вольдемар, слегка опираясь на своего подручного Зо-зо и прихрамывая больше чем обычно на левую ногу, доковылял до выхода из церковного парка, Борис буквально рухнул от усталости на ближайшую от него скамейку и, мысленно выругавшись, произнес вслух:
– Черт! Кажется, этот старик меня совсем опустошил!
– Когда кажется, креститься надо! – услышал он и, подняв тяжелую голову, увидел пред собой того самого попа, что прошлый раз бежал от него как черт от ладана.
Лениво приветствуя служителя культа чисто из вежливости, Борис бросил:
– А, батюшка! Пожаловать изволили… И куда это вы тогда так скоро лыжи навострили? Ну что же, присаживайтесь, коль пришли. Как говорится, в ногах правды нет.
Поп, слегка приподняв полы рясы, осторожно присел на другую сторону скамейки, демонстративно сохраняя дистанцию между собой и своим собеседником. И подозрительно посмотрев по сторонам, должно быть, чтобы убедился в том, что рядом с ними в кустах никто не прячется с кинокамерой, раздраженным голосом спросил:
– Чего вы все вокруг церкви шарахаетесь и что вам надобно от меня?
– Да если честно, то ничего особенного. Я и раньше любил в этом парке приятно провести время. Просто, пока я к вам в прошлый раз не подкатил, вы меня не замечали. Тут так красиво, да и березка русская... Просто хотел у вас, святой отец, проконсультироваться по одному деликатному вопросу, из-за которого весь сыр-бор получился.
– Тьфу ты, черт! – Поп смачно сплюнул на асфальт. – А я-то думал, что вы один из тех, что меня последние дни допекают.
– Из кого – из тех? – Борис недоуменно посмотрел на своего собеседника.
– Да из тех, что только что с вами судачили, а потом к воротам пошли. – Поп многозначительно посмотрел в сторону церковных ворот. – Тьфу ты, чертовщина какая! – снова выругался он. – А куда они делись? Ведь они только что отошли от вас, а до ворот этому хромому ковылять да ковылять надо было! А их и след уже простыл!
Борис, тоже посмотрев в сторону ворот, спокойным голосом – для него было не в первый раз видеть такие фокусы – охотно согласился с попом:
– Да, святой отец, если понадобится, то я могу свидетельствовать за вас перед психиатром. То, что этот дылда с коротышкой исчезли так внезапно, будто растворились, это вам точно не почудилось! – А после небольшой паузы он добавил: – Черт побери! А ведь они точно как будто испарились!
Поп, снова чего-то испугавшись, стал озираться по сторонам и испуганно произнес:
– А может, они, пока мы тут болтали, свернули с дороги и спрятались в кусты, а теперь подслушивают, о чем мы тут судачим?
– Ну да! И, напялив на себя маскировочные халаты, вооружившись микрофоном, к нам потихоньку подползают, – насмешливо, с веселой ноткой в голосе воскликнул Борис, ибо эта история его стала по-настоящему веселить.
В последнее время, а если быть точнее, то после исчезновения Марго, жизнь казалась ему ужасной рутиной, а тут прорисовывалось настоящее представление из серии "Санта-Барбара".
Поп смутился и, трижды перекрестившись, с каким-то облегчением продолжил:
– Может, я напраслину о вас подумал, и вы действительно не из их шайки-лейки. Ну что там у вас? Давайте побыстрей закончим наш разговор, а то меня староста церкви с корреспондентом из газеты дожидаются. Надо обсудить вопрос ремонта колокольни и где деньги на него взять. Церковь сегодня, как никогда, бедна... Людишки-то поразбежались. Антихрист их в свои сети заманил.
– Нет проблем, я вас надолго не задержу. – Борис принял серьезный вид, на который только мог быть способен в тот момент. – А дело в этих двух фотографиях, на которых имеет место быть некая аномалия. Я же их вам уже показывал. А вы вместо того, чтобы спокойно на них посмотреть, шарахнулись от меня и убежали, так мне ничего и не ответив. И, стало быть, вопрос остается открытым.
Поп, снова подозрительно посмотрев на своего настырного собеседника, нервно теребил в слегка трясущихся толстых пальцах свой серебряный нагрудный крест, какое-то время молчал и как будто по заученному стал не спеша выцеживать из себя монотонным голосом:
– Наша мать, православная церковь, не признает никаких паранормальных штучек, и тем более всякого сорта фотографий с фотодефектами на них и никогда не дает комментариев по этим вопросам! А по поводу данного "явления" обратись к католикам, которые делают деньги на явлении Девы в Лурде. Мы хоть и бедная церковь, но на договор с Дьяволом никогда не пойдем!
Поп уже было попытался встать, чтобы идти по своим делам, как тут раздался странный голос, донесшийся до них откуда-то сверху, со стороны церкви:
– Никогда не говори никогда!
Оба собеседника, одновременно посмотрев в ту сторону и задрав головы вверх, пытались там кого-то увидеть, но никого не заметили, и Борис, удивленный таким чудом, спросил святого отца:
– Вы слышали, батюшка? Неужто мы оба спятили?
Поп внезапно изменился в лице да так сильно, что оно приняло светло-зеленый окрас провансальской пастели, которым некоторые провинциалы в деревнях любят красить свои ставни и двери.
Из состояния полного ступора их вывел хриплый голос с противоположной стороны, и, несмотря на то, что он был куда слабее того, что раздался с церковной колокольни, а может быть, и с небес, попу стало от него еще хуже, да и Борис от неожиданности тоже вздрогнул.
– Простите, господа хорошие, – сказал им голос и, хорошенько прокашлявшись, продолжил: – Но тема вашей непринужденной беседы мне показалась настолько занимательной, что я решил вернуться и пообщаться с вами по душам.
Опять-таки, как по команде, выйдя из очередного оцепенения, Борис и поп вместе повернулись в левую сторону и были в той или иной мере одинаково шокированы очередным явлением – к ним безмятежно, слегка ковыляющей походкой, подошел Вольдемар, но без своего попутчика, и Борис воскликнул, не сдерживая удивления:
– Ба! Вольдемар, это вас в Караганде научили так незаметно подкрадываться со спины? Да и откуда вы, черт вас побери, взялись? Вас же не было? Так ведь и заикой можно сделать!
– Откуда, откуда… – проворчал незваный гость. – От верблюда! С луны свалился! – И он, снова слегка прокашлявшись, добавил назидательным тоном: – Эх, молодой человек, потопчите землю с мое и не такому обучитесь! Ну, вернемся к теме вашего, столь интересного разговора...
И Вольдемар, как мальчишка, бухнулся на свободное пространство, словно на мягкий диван, точно между попом и Борисом – совершенно без страха отбить свой тощий зад о ребристую поверхность скамейки. И, непринужденно поболтав коротенькими ножками, обутыми в черные лаковые туфли, вальяжно раскинул их в стороны. Неожиданно для самого себя Борис почувствовал его пальцы у себя на противоположном от Вольдемара плече, и получилось так, что он, не придвигаясь к этому странному человеку, оказался сидящим вплотную с ним, как будто тот его к себе придвинул. То же самое случилось и с попом, которого Вольдемар тоже закадычно хлопнул по плечу, от чего у последнего случился небольшой сердечный приступ. Батюшка, схватившись руками за грудь, стал тяжело дышать, а потом стал прерывисто заглатывать ртом воздух, как рыба на берегу. Но наконец-то, придя в себя, поп молвил голосом обреченного:
– Так что вам всем от меня надобно? Вы меня уже три дня со своим подручным прессуете!
– Правду надо! – глухим голосом и совершенно спокойно перебил его Вольдемар. – И... покаяния!
Борис, толком не понимая, что происходит между этими людьми, весело сказал:
– Вот видите, святой отец, я тут точно ни при чем.
Поп попытался резким рывком грузного тела убрать руку Вольдемара со своего плеча, но у него почему-то ничего не вышло. Видимо, тот крепко вцепился в его плечо, будто когтями. Тогда как Вольдемар, явно оказавшись на правах хозяина и захватив инициативу в свои руки, продолжил более мягким голоском:
– Допустим, святой отец, что ваши враги заключили пакт с Дьяволом и нынче доят мамону на всякого сорта "явлениях", хотя и вы когда-то тоже продавали слезы Христовы, щепочки от Креста и тоннами всякий металлический хлам, называя его святыми гвоздями, которыми ваш Бог был прибит к дереву. Да и сегодня то у вас очередная икона заплачет, то еще какое чудо приключится, а в ожидании его вы продолжаете соскребать святой деготь с черепушек и лобызаете засушенную мертвечину... Поэтому я могу смело сказать, что ваши религии, покоясь на одном и том же пеньке, разбросали в разные стороны свои ветви, соединить которые уже, казалось бы, невозможно, и, кроме далекого прошлого, у вас уже не осталось общего, но если хорошенько разобраться в этом вопросе, то много чего связывает вас и по сей день. Я остановлюсь лишь на одной веревке, и имя ей – педофилия!
Услышав это слово поп, похоже, совсем скапустился и, опустив голову, обреченно захныкал:
– Я перед Господом уже во всем покаялся...
Вольдемар тотчас парировал:
– Ваш равноапостольный говаривал: "Богу Божье, а Кесарю кесарево". И теперь вам, батюшка, предстоит покаяться перед прокурором!
Борис срочно подбросил свою копеечку:
– А вот у моей знакомой из Днепропетровска сын с детства мечтал стать священником и, когда подрос, поступил учиться в киевскую семинарию. Теперь он лечится в психушке, так как, если верить словам этой несчастной женщины, среди семинаристов царят такие нравы, что Содому и Гоморре даже не снилось, и даже кое-что похуже... В общем, плошное садо-мазо, и ее сына собратья по духу как новичка так отоварили, что он, бедняга, тронулся умом...
Неожиданно поп взвыл и, каким-то неимоверным усилием освободившись от руки Вольдемара, резко вскочил со скамейки и уж было попытался сбежать, как путь ему преградил неизвестно откуда появившийся громила Зо-зо. Этот детина двухметрового роста, с лицом, украшенным челюстью питекантропа, посмотрев не по-доброму прямо попу в глаза, рявкнул на него:
– Сидеть! – и немного смягчившись, добавил: – Ну что же это вы, батюшка, все время от людей бегаете? Вот от этого богоискателя в прошлый раз пытались убежать да так быстро, что невинных людей своей машиной едва не подавили. А теперь вот от нас пытаетесь скрыться, но ведь от себя самого не убежать и не спрятаться. Вот в чем загвоздка, ибо одно дело втирать людям благую весть и совершенно другое – иногда их слушать и слышать мольбы и пожелания.
Борис, довольно легко освободившись от цепких пальцев Вольдемара, решил распрощаться с честной компанией:
– Зашибись! Но это уже не мое дело, а юриспруденции или как там ее еще... Фемиды. В общем, я пошел, и разбирайтесь, товарищи, сами, ибо меня это дело точно не касается. – И посмотрев на Вольдемара приветливым взглядом, бросил ему на дорожку: – А вы, уважаемый, не забудьте в порт за тростью зайти. Моя лодка называется "Авантюра" и пришвартована она как раз напротив здания таможни. Прошу любить и жаловать, я пошел. – Последний раз взглянув в осоловевшие глаза святого отца, уже почти сошедшего с ума, Борис вежливо попрощался с ним: – И вам, святой отец, тоже не хворать. Бог действует и дает каждому свободу выбора! Вы, кажется, уже сделали свой!
Сказав все это, он, явно освободившись от какого-то груза, легкой походкой направился к открытым воротам церковного сада.

Глава 5 Сделка с Дьяволом
Борис никак не ожидал встретить своего Мефистофеля в образе помолодевшего магистра, как будто искупавшегося в котле с кипящим молоком и потому сбросившего с себя как минимум лет двадцать. Скорее, Вольдемар походил на сына или на младшего брата магистра.
– Да, и глаза его! – еще раз Борис, видимо, от скуки, решил провести сравнение, разговаривая сам с собой. – У моего магистра бельмо на левом глазу, а у этого протез с черным зрачком – почти как у булгаковского Воланда. Но одно дело роман прочитать и совсем другое – встретить в реальной жизни подозрительного субъекта, который вынуждает думать о существовании того, кого и быть не может.
После долгих размышлений и чтобы не терзать свою душу очередными сомнениями, Борис решил, что имеет дело с человеком, странные поступки которого и способности еще объяснимы логических путем, ибо среди людей встречаются свои Вольфы Мессинги и Джуны.
– Пусть говорит, что он сказочно богат... и стало быть, у него свои причуды! Зато у меня, бедняка, свои странности! – Так размышляя о том и о сем, Борис неторопливо бродил около здания французской таможни антибского порта, неподалеку от своей лодки, содержание которой уже стало стоить ему больших денег, а продать он ее никак не мог по причине сломанного движка.
Витиеватые мысли путались в его непутевой голове, но он, все же смог собраться и уловить суть проблемы, терзающей его сознание: "Встретить второй раз за неделю в церковном парке одного и того же необычного старичка, похожего на великого магистра..."
Борис подытожил вслух:
– Это уже закономерность! – и внезапно рассмеялся. – Славно Вольдемар попу путь к отступлению отрезал да и косточки ему изрядно перемыл! На этот раз убежать-то точно не получилось!
Спокойное море на горизонте уже проглотило солнечный диск, и повсюду зажглись фонари, а кое-где на мачтах больших парусников замигали сигнальные огни. В бездонном небе сквозь легкую вуаль серебристых облаков можно было узреть тусклое сияние свеженародившихся звезд, но луны почему-то пока еще не было.
"Странно! Вольдемар мне обещался в порт вечером прийти, и полночь близится, ну а его все нет... Неужто он меня, как дурика, развел? – подумал Борис, но тут же утешился: – Да куда он денется без своей любимой трости?"
Эта мысль слегка успокоила его, и он не стал ругать своего нового знакомого благим словом. Внезапно в тиши порта до него донеслось то ли цоканье копыт лошади, то ли быстрая дробь набоек каблуков, и, обернувшись, Борис увидел своего нового знакомого, который неожиданно вышел из темноты, а если быть точнее, то выскочил из сгустившегося мрака. И слегка прихрамывая на левую ногу, довольно быстрым шагом шел навстречу Борису, и тот невольно сравнил его со спортсменом по спортивной ходьбе на дальние дистанции, который вот-вот готов был сорваться на бег, чтобы первым прийти к финишу. И удивившись увиденному, Борис подумал: "Да, этот дедок тот еще фраер – любому молодому джигиту фору даст!"
– Что, заждались, милейший? – даже не запыхавшись, приветствовал Бориса вечерний гость и, как бы извиняясь, добавил: – Дела, дела... то там, то тут... одни дела...
– В принципе я вас уже и не ждал! – не думая, соврал Борис и, слегка пожав плечами, добавил: – Но коль вы пришли, то давайте выпьем рома на моей "Авантюре" и поговорим о деле, о котором вы мне возле церкви втирали. – И, выждав паузу, от души рассмеялся: – Здорово вы нашего попа прищучили насчет педофилии. Теперь, после выдвинутых в его адрес обвинений, он точно в рясу себе еще не раз наложит!
В ответ на восхищение своего собеседника Вольдемар скорчил забавную рожицу, и при свете уличного фонаря было видно, как у него от смущенья покраснели уши. Но тут же перейдя на серьезный тон, он, словно хозяин, барским жестом правой руки вальяжно предложил Борису первым пройти на лодку, на ходу сказав:
– Я слышал, что вас уволили из охранной конторы? А не желаете ли отыграться и возместить нанесенный вам ущерб?
Борис невольно задумался и нехотя ответил, лишь бы отвязаться:
– Даже не знаю, что сказать. Конечно, этих идиотов стоит как следует наказать. Но как? Давайте не будем стоять попусту на пристани и перейдем на борт моего "корабля".
Пока он, ухватившись за швартовочный канат, пытался подтянуть свою лодку поближе к пристани, Вольдемар, продемонстрировав небывалую для его возраста прыть, одним прыжком оказался на корме. Борис отчетливо услышал удар тупым предметом по деревянному настилу и подумал: "Это точно не железные набойки на туфлях – те так по дереву не стучат. – Он посмотрел на лаковые туфли своего гостя. – Странно! А как будто копытом стукнул".
Далее они удобно разместились на корме друг против друга и, прежде чем перейти к деловым разговорам, выпили по рюмке старинного рома, что еще оставался у Бориса после уроков магии с его бывшей любовницей Марго, пропавшей без вести в ту самую злополучную ночь. Странный гость первым нарушил молчание, разомлевшим голосом продолжив развивать тему, о которой начал говорить на берегу:
– Вас, кажется, не просто уволили за какой-то там эксперимент из области магии, молодой человек, но еще и замышляют отправить на леченье к специалистам. Я это слышал собственными ушами, после того, как вы, в резкой форме отругав начальника вашей конторы, кажется, по фамилии Роде, покинули его кабинет, хлопнув на прощанье дверью. Так он, паршивец такой, бросился звонить кому-то, обещая с вас семь шкур содрать и упечь в психушку! А чем вы его так испугали? Более того, его собеседник на другом конце провода заверил вашего патрона в том, что с этим не будет проблем и подписи адъютанта мэра города достаточно, чтобы упечь вас в психушку. Ох уж эти французы! – Вольдемар многозначительно улыбнулся и, сделав пару глотков из своей рюмки, продолжил: – Вы ведь даже пикнуть не успеете, как заколют вас до бессознательного состояния! Это вам не выступать против КПСС у себя на родине, где были хоть какие-то понятия о нравственности, тогда как на диком Западе, несмотря на его хваленую демократию, местные сатрапы быстро с людьми разбираются, ибо корни инквизиции все еще питают сознание вечно зашоренных французов. Я уже не говорю о запрограммированных культурой германцах и больных на всю их средиземноморскую голову испанцах. И если раньше во имя гуманности людей просто жгли на кострах, то теперь закалывают психотропами до вегетативного состояния в психоневрологических диспансерах!
– Да как вам, сир, сказать… – Борис, посмотрев внимательно в глаза Вольдемару испытывающим взглядом, спросил: – А можно мне вас сиром называть? Пардон, уж больно у вас длинное имя и пока его произнесешь... Тогда как сиром называть куда быстрее! Сдается мне, что человек вы непростой, хотя и с причудами. А у кого их не бывает? Тут в Каннах один миллионер с огромным состоянием работает грузчиком на свалке... – Еще раз внимательно посмотрев в глаза своему собеседнику, Борис решил срочно закругляться. – В общем-то, и по возрасту да и по статусу обращение "сир" вам больше подходит.
– А почему бы и нет? Можете величать меня сиром – мне это даже льстит немного, но слово "граф" тоже не столь длинное, и тем более оно действительно соответствует моему родословному древу! В любом случае, мой друг, ваша попытка поднять меня в статусе ко многому обязывает по отношению к вам! – На этот раз у Вольдемара не только уши покраснели, но и пунцовый румянец выступил на обескровленном лице, и он, слегка запинаясь и уставившись на Бориса явно не человечьими глазами, прошипел: – Я пош-тараюсь луч-шим образом надежды ваши оправдать... мой новый друг!
– Вот-вот! Я и не сомневался в том, что вы настоящий граф и явно не из рода Калиостро! – рассмеялся Борис. – Ну, что же, прошу вас, граф, пожаловать к столу. Давайте выпьем рома и закусим тем, что бог послал! В русском магазине у армянина, что торгует недалеко от церкви, я после нашего общения с батюшкой прикупил на ужин копченый балычок, малосольные огурчики с укропом из Германии.
Поправив под собой мягкую подушку, Вольдемар сразу же перешел к деловой беседе и всем своим серьезным видом попытался показать, что речь пойдет о чем-то очень важном. Тогда как Борис, все еще не принимая до конца всерьез своего гостя, едва сдерживал себя, чтобы не рассмеяться, так как странные перемены в его лице были настолько разительны, что уже не раз казалось, Вольдемар работал когда-то хорошим комиком. Но тот, как будто и не заметив веселого настроения собеседника, со всей серьезностью в голосе спросил:
– Итак, мой дорогой друг, что бы вы пожелали, приди к вам какой-нибудь бродяга Мефистофель или даже сам булгаковский Воланд?
– Если честно, то только черт это знает лучше меня, – ответил непринужденно Борис, – но я жажду этого всей моей душой, и стало быть, приди сюда настоящий Мефистофель, то он не стал бы задавать таких глупых вопросов...
– Значит, вы этого жаждете так, что места себе не находите? – улыбнулся гость, и оба глаза его, включая тот, что, казалось, был неживой, вдруг засветились во мраке, как будто у кота в темном подвале. – Ах, молодежь, молодежь – все о бабах думаете, да тут и телепатом нет нужды быть! – радостно воскликнул Вольдемар. – Но в вашем конкретном случае вы думаете лишь о той "единственной", о которой в песне так и поется: "Пришла, взглянула и убила, и не оставила следа!" К сожалению, задача явно усложняется, ибо ни бессмертия, ни власти над миром, ни денег, ни признания вам якобы не надобно?
– А что вы на меня смотрите, как Ленин на буржуазию? – насторожился в свою очередь Борис. – Власть, власть... Меня и так тут неплохо кормят, а вот насчет бессмертия, то порой жизнь страшнее смерти бывает! Допустим, что я подпишусь своей кровью под бессмертием, а потом не буду знать, что мне с ним делать, если на пожизненный срок в каталажку или в дурдом угожу или, не дай бог, хребет себе сломаю.
– Любовь… Эта штука куда сложнее будет – и, к сожалению, она не в моей компетенции, ибо по этим вопросам стоит обратиться к небесам! Все, что угодно, только не это! – вскричал раздраженно странный гость.
– Меня сегодня православный поп к католикам на консультацию посылал, – проворчал Борис. ​– А вы что, выходит, тот самый Мефистофель, о котором в книжках так много сказано? – Внезапно Борис весело засмеялся и, как-то тепло посмотрев на забавного Вольдемара, по-дружески ему улыбнулся.
Дедок явно стал его забавлять, хотя и было в нем что-то демоническое.
– Могу ли я вам предложить, мой друг, что-нибудь более конкретное взамен того, чего вы желаете? Признаться честно – я вообще ничего не смыслю в любви, ибо мой скепсис ее всегда напрочь отвергал.
– Если верить сказкам, то после подписания нашего контракта, вы должны оказаться у меня в услужении на неопределенное время, – усмехнулся Борис. – Но ведь можно такого себе пожелать, что и всей жизни потом не хватит на осуществление всех желаний. Да и ваше постоянное присутствие, граф, можно перетерпеть какое-то время, но точно не пожизненно таскаться с вами по белу свету, как это делал в свое время бедняга Фауст. Тем более что любовь не ваша специализация, стало быть, у нас совсем не схожие взгляды на жизнь, хотя это мне не мешает общаться с вами. Но если в ассортименте ваших услуг нет любви, то тогда предлагайте по списочку все, что можете конкретно исполнить, а то заладили: "Все что угодно! Все что угодно!" – Борис примирительно махнул рукой и выпил из стакана остатки рома.
– Да как вам, молодой человек, сказать? – впервые за этот вечер замялся старик. – В принципе мне от вас ничего и не нужно, ибо человеческих душ на этом свете нынче хоть пруд пруди, да и мой Ад явно не резиновый! Поставщики котлов с Украины моих чертей опять кинули, да и цена мазута от курса нефти на бирже в прямой зависимости... – Вольдемар улыбнулся, явно давая понять, что шутит. – Да и куда мне в моем возрасте за вами, мой друг, по жизни гоняться? И вообще-то я в отпуске и хочу просто отдохнуть на Лазурных берегах, встретиться с корешами моей молодости, по местам былой славы пройтись. Тогда как в попутчики веселого циника нынче днем с огнем не найти. Вы же видели моего Зо-зо – он полный болван! Да и Лю-лю умом особо не блещет...
– Знаете что! – Борис выступил со встречным предложением. – Я вас, граф, больше вижу в роли старика Хоттабыча, то есть своего рода джинна, с которым пионер Волька Костыльков запросто дружил. Я имею в виду, можно отойти от правил и не подписывать кровью ни бумаги, ни пергамента, а просто потусить как нормальные люди и пошкодить самую малость. Как-то скучно на Земле стало, но ради сомнительных развлечений продавать свою душу мне тоже не хочется, тем более что ее существование нашей наукой пока что не доказано! Да и вообще, как разум может продать душу? А вдруг я уже из ума совсем выжил, ибо разговариваю с самим Дьяволом, существование которого опять-таки наша наука напрочь отвергает. Стало быть, все, что сейчас происходит здесь, на корме моей лодки, – все это дурной сон или своего сорта галлюцинации. Более того, у меня нет никаких гарантий на ваш счет, ибо официально вас величают Воплощением всемирного зла и даже Великим обманщиком! А вдруг вы меня просто кинете, разведете по полной программе, а потом смоетесь к себе... в Ад, куда я за вами точно не полезу. Так давайте просто отдыхать и радоваться жизни, коль вы здесь, а не там!
– Мой друг, вы меня убедили! По рукам! – воскликнул радостно Вольдемар и, будучи в восторге от заключенной сделки, странно хихикнул: – Да! Действительно скучно здесь у вас в порту, безжизненно как-то… И только шелест волн да клацанье снастей на корабельных мачтах нарушают утомительную тишину. Может быть, мы сменим обстановку? Здесь неподалеку, на мысе, мой подопечный Рома Разумович сегодня обещал сногсшибательную вечеринку по случаю того, что свой Шато де ля Кроэ он в божеский вид почти привел. Может быть, снимем там на ночь крутых девах, так как в обществе банкиров много денег, но и дефицита на мужиков никто не отменял. Говоря о мужиках, я имею в виду тех, кто еще может женщину реально возбудить и дать ей то, чего она желает. Лично мне уже немало лет, но по женщинам я порой люблю пройтись! А если что не так, то виагра всегда поможет. – Закончив длинный монолог, Вольдемар снова рассмеялся, как будто вспомнил что-то забавное из прошлой жизни.
Борис лишь вежливо улыбнулся в ответ и решил не отвечать, думая о том, что его попутчик совсем свихнулся, и, грустно посмотрев на Вольдемара, подумал: "Странный дедок, сидит тут со мной на лодке, у которой мотор и тот сгорел. Зачем я ему нужен, когда он может вот запросто заявиться на тусовку к Разумовичу и снять себе на ночь какую-нибудь топ-модель или гейшу? Пусть забирает свою трость и валит на хрен! Да и вообще, почему я должен чувствовать себя в роли подопытной собаки профессора Преображенского и терзаться мыслью: "Согрешила ли моя мать с водолазом и есть ли в моей крови примесь какого-то там графа или князя?""
Все эти тревожные мысли вынудили Бориса поговорить начистоту с графом, и он со всей прямотой выложил все, что у него успело накипеть:
– Граф, мы только что заключили серьезный договор, и я согласился быть вашим попутчиком и даже поработать в качестве референта или переводчика, но вы сходу предложили мне нечто невероятное. Да и вообще, кто нас к Разумовичу пустит? Там охраны целый взвод, а может, рота мордоворотов! Допустим, даже если пустят... в каких нарядах мы туда пойдем? У вас хоть смокинг есть... пусть малость старомодный, а у меня и такого нет!
Но Вольдемар, будто не расслышав Бориса и явно чувствуя себя в своей тарелке, сидел непринужденно и, задумчиво глядя на звезды, молча о чем-то размышлял. Внезапно, отряхнувшись от грез, он, ехидно посмотрев Борису в глаза, запросто сказал:
– Простите старика! Я, кажется, что-то пропустил? Пардон, увлекся мыслями своими. Один мой знакомец убеждал меня в том, что человек тем и отличается от любого животного, что иногда поднимает голову кверху. Хотя я слышал от одного крестьянина, что его коровы тоже перед грозой задирают вверх рогатые головы и смотрят на тучи. Так чем все-таки люди отличаются от животных? Вот в чем вопрос!
Борис, нисколько не смутившись, не спеша глотнув из стакана немного рома, продолжил:
– Нас к Роману Разумовичу не пустят, у него только на корабле до взвода английского спецназа ошивается, но если вы решили пофилософствовать, то идите вы... на завтрак к Канту чай пить с его теорией о божественной гармонии между счастьем и долгом. С ним вы сможете всласть наговориться о совести, о моральных ценностях и прочей лабуде... вместо варенья. В то время как наши ученые мужи утверждают на основе научных экспериментов, что люди отличаются от животных лишь умением и желанием посплетничать и не более того! А вот чем человек отличается от Бога? Это вопрос!
– Вопрос, конечно, интересный! ​– воскликнул граф. – Один мой близкий родственник и, можно сказать, сводный младший брат-бастард часто величал себя Сыном Человеческим и в то же время подписывался Сыном Божьим, но я его еще тогда по-родственному предупреждал, что все его противоречивые заявления добром для него не кончатся. Отговаривал я его и от самоубийства на кресте, но теперь, почти две тысячи лет спустя, я могу со всей уверенностью заявить, что все его демонстрации были не только безосновательны, но еще и опасны как для него самого, так и для всего человечества! Подумать только, сколько ради его "непорочной любви к своему ближнему" было пролито крови простых и не очень простых смертных.
Далее Вольдемар, осушив до последней капли содержимое своего стакана, звучно причмокнул тонкими губами и резко встал:
– Пока мы тут болтаем попусту, там девки разбегутся и выпьют все наше вино! В первую очередь, человек должен стремиться к счастью, конечно, если он никому и ничего не должен! Пойдемте, друг мой, на вечеринку к Роману – отдохнем и, как говорится, утро вечера всегда мудренее! После нее у нас еще будет о чем посплетничать!
Неожиданно Вольдемар принял серьезный вид, и перед Борисом стоял уже не деревенский дурачок, но напыщенный аристократ, хотя и маленького росточка. Борис, уже не раз замечавший в своем попутчике эти столь необычные перемены, хотел ему еще что-то сказать, но, передумав, поднялся со своего места, определенно подражая графу, с серьезным видом согласился:
– Ваша взяла! И я больше не смею в вас сомневаться, граф, ибо мне нечего вам возразить. Как говорят слепые: "Поживем, увидим". Пойдемте к Разумовичу на яхту! Его "Ле Гранд Блю" стоит недалеко в этом порту, и не забудьте свою трость!
– Почему на яхту? – удивился Вольдемар. – Вечеринка будет в его поместье Шато де ля Кроэ, и это я точно знаю. У меня даже есть официальные приглашения для нас двоих.
– Возможно, граф, вы что-то не догнали. – Борис развел руками. – Сегодня в капитанской рубке я слышал разговор, что вечеринка будет у Романа на корабле, и именно туда стянули взвод охраны.
– Вы ошибаетесь, мой друг! – Вольдемар язвительно улыбнулся, и в его правом глазу зажегся недобрый огонек. – Мне весьма обидно, когда мои слова ставят под сомнение. Может, вы и слышали что-то там в капитанской рубке, но, как говорится именно про вас: "Он слышал звон да не знает, где он". А вечеринка будет там, где и предполагалась, то есть в свежеотремонтированном Шато де ля Кроэ!
Тут Вольдемар, внезапно сменив гнев на милость, подмигнул Борису правым глазом и более мягким голосом продолжил:
– Нас ждет машина, ваш смокинг, сшитый на заказ, и... сюрприз! Все уже на задних сидениях в салоне моего автомобиля.
– А откуда вы знаете мои размеры? – явно не подумав, спросил Борис и рассмеялся истерическим хохотом, увидев рожу рассерженного Вольдемара, и, не прекращая смеяться, стал умолять его: – Не сердитесь, граф, это я над самим собой смеюсь. Видимо, у меня сдали нервы! Так много всего случилось за один лишь день! Все, больше никаких сомнений!
– О, поверьте мне, мой друг, – это было ничто по сравнению с тем, что еще будет. Как поет моя любимая певица Алла Пугачева: "То ли еще будет, ой-ой-ой!.." – При этом старик явно стал терять терпение: – Давайте, пойдемте скорее, а то не успеем! Там все вкусненькое без нас съедят и... выпьют!
Они пошли в сторону главных ворот вдоль стоящих на якоре маленьких парусников, шикарных яхт и скоростных катеров, пришвартованных у причала, к ожидавшему их обещанному автомобилю. По дороге Борис тайно умудрился впасть в грех глубокого сомнения, предполагая все, что угодно, но только не реальность посещения вечеринки, устроенной "начальником Чукотки", на которую он якобы был приглашен. Ему казалось, что его тупо разводят или он является участником, а точнее, жертвой телевизионной передачи "Розыгрыш" – той, что набрала обороты в нынешней России. Поэтому Борис, словно Фома неверующий, пока не увидел навороченный роллс-ройс черного цвета последней модели, тупо отказывался во что-либо верить, резонно считая, что все это просто подстава. Но когда мощный зверь, на котором гоняют исключительно арабские принцы да и то не все, подъехал к главным воротам порта и остановился перед ним, заблаговременно помигав ему передними фарами, он наконец-то убрал свой скепсис и сдался на милость победителя. Из роллс-ройса суетливо выскочил уже знакомый ему долговязый Зо-зо и услужливо открыл перед Борисом лакированную дверь машины, откуда послышался радостный визг развратной девицы. Присмотревшись, Борис признал в ней ту самую Лю-лю, с которой три года назад был на дискотеке и которую по глупости своей безвозмездно отдал Поэту Бездомному. В последующем он сожалел мучительно и долго об этом тупом жесте благородства.
– Сюрприз! – воскликнула красотка, проворно выскочила из салона, залитого светом, с ходу бросилась Борису на шею, обвив его чувственно и нежно, и напоследок страстно поцеловала в губы.
Прошло три года, но Лю-лю совсем не изменилась, и Борис, откинувшись на мягкие сидения, не стал сопротивляться ей, пока она, усиленно работая проворным языком и губами, делала ему хорошо. Он, закрыв глаза, мысленно рисовал в воображении образ своей Марго, как когда-то поэт Петрарка в борделях Авиньона воображал себе свою прекрасную Лауру.
Машина мягко тронулась и понеслась с бешеной скоростью вдоль берега, и Борис внезапно понял, что все это ему не снится, и этот странный дедок, так похожий на умершего великого магистра, в сопровождении долговязого Зо-зо и смазливой обезьянки Лю-лю – это тот самый Люцифер, Мефистофель, Воланд, Вольдемор, не какой-то там литературный персонаж, а настоящий Дьявол во плоти или как там еще... Но главное, что его ожидает чудная авантюра, и от такой мысли сердце в его груди забилось, словно птица в клетке, а разум восхитился, и ему подумалось: "Не каждому смертному предоставляется при жизни такая возможность – лихо провести время и, быть может, вернуть себе любимую женщину".
Пока он думал или размышлял, шикарная машина свернула с главной дороги на небольшую улочку под названием "Мисс Бомонд", то есть "Девушка высшего света", и, проехав еще несколько сотен метров, плавно затормозила у ворот с невзрачной вывеской "Шато де ля Кроэ".

Глава 6 Бал у Разумовича в Шато де ля Кроэ
Удивлению Бориса не было конца, когда многочисленная и до зубов вооруженная охрана на входе во владения Маркиза Карабаса беспрепятственно пропустила их роллс-ройс во двор. И вот он вместе с Вольдемаром и Лю-лю стоит в ожидании того, когда их шофер Зо-зо припаркует машину, и, чтобы хоть как-то скоротать время, Вольдемар решает провести некий исторический экскурс и, явно подражая какому-то известному светилу, картавя, заявляет:
– Местные историки назвали это поместье "тем самым местом, на которое английский король Эдуард променял свою корону", ибо именно здесь в середине 30-х годов прошлого века он свил гнездышко с дважды разведенной американкой Уоллис Симпсон. Поначалу ему было так хорошо с ней, что он, особо не задумываясь о своем будущем, легко отрекся от престола! "Я не в силах нести тяжкое бремя ответственности и выполнять обязанности короля без поддержки и помощи женщины, которую я люблю!" – написал он в своем обращении к народу!
Внезапно Вольдемар на секунду замолчал и, легко сбросив с себя напускную напыщенность, неприлично заржал как сивый мерин, но вскоре, опять-таки взяв себя в руки и едва переведя дух, добавил:
– А потом этот горе-влюбленный каждое утро маялся, часами напролет ожидая того момента, когда его возлюбленная Уоллис соизволит элегантно спуститься по шикарной лестнице, чтобы выпить с ним чашечку кофе на террасе, уже залитой к тому времени полуденным солнцем. Каждый раз бедняга умудрялся выкурить как минимум полпачки сигарет и выпить залпом несколько рюмок отменного коньяку, но как-то, не выдержав этих тягостных часов ежедневного ожидания, он, будучи вне себя от ярости, так мне и сказал: "Мой друг, Вольдемар, если вы однажды пожелаете разделить ложе с мраморной статуей, то я вам отдам на время мою замечательную жену!"
Борис, уже умудренный опытом, не стал ставить под сомнение и тем более прерывать фривольные воспоминания Вольдемара, который для столетнего старца уж больно хорошо выглядел. А чему, спрашивается, удивляться? Ведь если верить Михаилу Булгакову, то его Воланд в романе "Мастер и Маргарита" вообще... с Кантом на террасе чайком баловался, тогда как Вольдемар, хоть и с трудом, пусть и на пинках, но все же... влезал во временные рамки, отмеренные простому смертному человеку. Хотя мысль о том, что он на самом деле общается с настоящим Дьяволом, не оставляла Бориса ни на минуту. Как говорится, горе от ума и его обостренный скепсис все еще требовали новых доказательств такого чуда. В свою очередь, Вольдемар, вообще не обращая внимания на задумчивость своего попутчика, легко продолжил свои яркие воспоминания:
– Мне так полюбился этот особнячок, великолепно исполненный в классическом викторианском стиле, что, как я уже вам, мой друг, рассказывал, каждый раз я приезжаю сюда как к себе домой. К счастью, раньше мне доводилось общаться здесь с самим сэром Уинстоном Черчиллем, с беглыми королями Бельгии, Италии и Египта, с великолепной Еленой Греческой, ну и попутно с кучей всякого сорта западных миллиардеров и ярких звезд Голливуда, включая и мускулистого Шварценеггера, то есть с известными людьми высокого полета! – Вольдемар, изобразив на лице некое огорчение, продолжил очередную тему: – Тогда как его предпоследний и последний владельцы в лице Бориса Абрамовича Березовского и моего подопечного Романа Разумовича из простых лягушек, мной же взращенных и поднятых из тины болотной до звезд мировой экономики, что сияют где-то там, на ночном небосклоне... Я даже не знаю, стоило ли вообще с последним из них заключать трудовое соглашение? Лучше бы он продолжил ваять в своем кооперативе резиновые игрушки, и глядишь, сейчас бы завалил все секс-шопы России замечательными резиновыми куклами домашнего производства. Хотя как знать – ведь только он отважился купить это так полюбившееся мне полуразрушенное поместье и уже проделал грандиозные работы по его восстановлению. – Вольдемар явно хотел закончить свои размышления на положительной ноте и, увидев приближающегося к ним Зо-зо, радостно воскликнул: – Наконец-то! Ну где тебя там черти носили?
– Хозяин, да там проблема с парковкой... – стал оправдываться слегка пропитым и сильно прокуренным голосом, запинаясь от волнения, дылда. – Проблема вышла, и вашему роллс-ройсу места не нашлось!
– Подумать только, эти людишки совсем нюх потеряли! – вскричал разгневанно Вольдемар. – Ну я им покажу такую кузькину мать, что они надолго запомнят этот вечерок! На смертном одре только о нем будут вспоминать и... ни о чем другом!
Неожиданно для себя Борис заметил, что смокинг на Вольдемаре как будто бы сам по себе обновился и даже слегка поменял фасон. Да и на Зо-зо был шикарный фрак – явно высокого пошива. Ну а сопровождавшую их Лю-лю как нельзя лучше украшал более чем эротический прикид, который позволял лицезреть почти все ее прекрасное тело во всей его красе... К тому же в свете неизвестно откуда взявшихся прожекторов она буквально сверкала и переливалась дивным светом, исходившим от брильянтового колье и прочих украшений, которыми она была усеяна, словно новогодняя елка.
К сожалению, у Бориса не было времени по достоинству оценить свой элегантный смокинг белого цвета, так как сгоравший от нетерпения Вольдемар, не став дослушивать сбивчивые объяснения Зо-зо, перебил его торжественным голосом а-ля Елена Малышева:
– Дорогие мои, пришла пора нам дать шикарное представление, а то зрители, видимо, совсем заждались... Давайте поспешим к ним на встречу!
После чего он на всех парах рванул, прихрамывая на левую ногу, в сторону шикарного особняка, облупившийся фасад которого пока еще сохранял на себе приметы прошлого времени. Да так быстро он вышагивал, что его молодые спутники едва поспевали за ним, и на подходе к особняку Вольдемар, даже не запыхавшись, слегка притормозив приличия ради, обратился к Борису, показывая величественным жестом на изрядно потрепанный фасад здания:
– Мой друг, – возвышенным тоном сказал он Борису, – чтобы быть предельно честным с вами, признаюсь в том, что мой подопечный Роман Разумович действительно собирался устроить вечеринку у себя на корабле "Ле Гранд Блю", но я отговорил его от этой нелепой затеи, и все ради того, чтобы закатить настоящий бал в этом опаленном огнем особнячке. Вы скоро сами все увидите и поймете, почему я это сделал!
Навстречу им уже бежал вприпрыжку и спотыкаясь управляющий имением, и по его сильно раскрасневшемуся одутловатому лицу было видно, что он не зря получает свою зарплату. Добежав до них, он сходу бросился к Вольдемару, высказав ему массу извинений по поводу инцидента на паркинге:
– Господин великий маг, прошу простить меня! Так получилось, что ваше парковочное место занял некий господин Шардаров...
– Боже мой! – воскликнул Вольдемар. – Я опять слышу эту фамилию! Проведите, проведите меня к нему, я хочу видеть этого человека! – Но, внезапно опустившись с поэтических высот на бренную землю, он совершенно нормальным голосом подытожил: – Мне надо обязательно познакомиться поближе с господином Шардаровым, а пока я должен незамедлительно закатить суперпредставление, и ничто, и тем более никто, не должен отвлекать меня или уводить в сторону от главного события этого вечера.
Войдя в просторную и уже тщательно оштукатуренную прихожую, Борис в свете большой хрустальной люстры с удовольствием увидел себя в огромном зеркале в тяжелой бронзовой оправе, что висело на стене, покрашенной по новой моде обыкновенной известкой с трещинами под старину, и ему подумалось: "Да! Костюмчик на мне что надо, но его сияющая белизна обязывает меня вести себя в обществе прилично и стараться не напиться от души, дабы не загадить мой белоснежный смокинг пятнами фуа-гра или черной икрой и... боже упаси меня забрызгать шампанским или красным вином этот шедевр какого-нибудь известного парижского кутюрье!"
Но как говорится, по одежке встречают, а по уму провожают, и к своему глубокому огорчению Борис в силу своей неотесанности вообще не представлял, как надо вести себя среди всей этой расфуфыренной публики. Благо, что Вольдемар, по-дружески взяв его под локоть, вполголоса подбодрил:
– Смелее, мой друг! Ведь большинство этих напыщенных индюков, приглашенных на бал, еще вчера были, как и вы, обыкновенной дворовой шантрапой, которой повезло выжить в лихие 90-е годы, а их нынешние молодые спутницы и сейчас – просто потаскушки. Вы же, в отличие от них, перестройкой не изуродованы, и стало быть, не так отморожены. Да к тому же мы здесь ненадолго. Мне бы только моих подопечных выгулять, а то засиделись они, сердешные, в моем Темном царстве, тогда как ностальгия по земной жизни их так сильно удручает, что они, бедняжки, хандрить изволят!
Они прошли из богато обставленной прихожей в просторное и ярко освещенное помещение, которое по праву уже тогда можно было назвать Тронным залом из-за его шикарной отделки в виде лепнины на высоких стенах, покрытой сусальным золотом, и прочего великолепия в стиле барокко и рококо с легкими нюансами минимализма. Борис с изумлением для себя обнаружил, что расписной чертог буквально забит под завязку девушками-красавицами в шикарных и дорогих нарядах, ну и их солидными спутниками быдлячей наружности, и от перевозбуждения непроизвольно вскрикнул:
– Обалдеть! Просто обалдеть! Как много здесь богатого народа!
Вольдемар многозначительно сдавил его локоть и сквозь стиснутые зубы прошипел:
– Ведите себя, мой друг, так, словно вы только тем и занимаетесь в жизни, что шастаете по балам и великосветским вечеринкам.
В знак согласия Борис слегка кивнул и почти спокойным голосом, лишенным всякой страсти, констатировал:
– Да. Здесь куча красивых девок, и это тоже меня весьма радует.
– Мой друг, выбирайте себе любую, и на весь вечер она будет ваша – можете забавляться с ней, как вам вздумается! Реализуйте всевозможные фантазии и оторвитесь с любой из них публично... да хоть по полной программе!
В глубине мутноватых, голубого цвета глаз Бориса вспыхнул похотливый огонек, но невероятной силой воли он смог его немедленно потушить и, в знак согласия снова кивнув, ответил еще более сдержанным тоном:
– Обязательно обдумаю, граф, ваше предложение, но все же я буду действовать строго по обстановке.
В просторном зале одна приятная мелодия сменялась другой, еще более красивой, а великосветская публика, видимо, разделившись на кружки по интересам, никуда не спеша, переговаривалась между собой, избегая естественного желания поговорить по понятиям, вставить в разговор резкое словцо из блатного жаргона, хотя еще не так давно исключительно по фене ботала за чашечкой грузинского чифира в далеких ИТК бескрайней Сибири.
Борис не спеша прошелся мимо этих "бригад" и услышал краем уха, что все они оживленно обсуждали обещанный им "сеанс черной магии". Но, будучи лишенным на какое-то время поддержки своего старшего наставника, он, вдруг почувствовав себя в роли школяра, предпочел скромно отойти в сторонку и уже оттуда стал глазеть по сторонам, как крестьянин из далекой глубинки, впервые попавший на ярмарку. От неизвестно откуда нахлынувшего на него волнения сердце его забилось да так часто, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, а его голова стала невероятно тяжелой, будто в нее залили расплавленный свинец или надели неподъемный шлем. В любом случае на этом прекрасном балу было на что и на кого посмотреть, но он из скромности решил себя никому не показывать. Постепенно высокие волны душевного волнения в его встревоженной душе слегка улеглись до состояния мелкой ряби на воде, и он забавы ради стал нагло, в упор разглядывать гостей, разодетых в сногсшибательно дорогие наряды, и невольно назвал все это сборище, круто поднявшееся на людском горе, ярмаркой тщеславия. Мужская половина этой тусовки была одета почти вся одинаково, как в униформу, в дорогие костюмы с отливом, что поблескивали в свете хрустальных люстр, словно их намазали брильянтином, тогда как их молодые и смазливые спутницы дефилировали в разношерстных туалетах "от Коко Шанель до самой Прадо" и, усыпанные золотыми украшениями с ног до головы, были просто бесподобно прелестны! Молодость и, казалось, неземная красота этих шикарных девиц буквально потрясли Бориса. Тогда как их компаньоны чем-то напоминали толпу недавно откинувшихся с зоны седовласых или напрочь облысевших барыг, каждый из которых, урвав свой кусок золотого шлема Александра Невского, нынче отдыхал не где-то в Крыму, а на Лазурных берегах. Правда, все эти ребята были уже порядком откормлены, и потому их скулы не так сильно выпирали, но зато их умные, с прищуром глаза напряженно поблескивали все так же по-волчьи, желтым огоньком. Борис сразу же отметил, что от основной стаи, кучковавшейся в центре зала, отличались лишь три мужика, и он их непроизвольно назвал Архангелами Михаилами, и Вольдемар, снова появившийся как будто из ниоткуда, шепотом подтвердив Борису, что тот не ошибся, назвал их пофамильно, хотя это было совершенно неважно. К счастью, Вольдемар не стал перечислять поименно всех представителей "волчьей стаи" и лишь слегка остановился на сопровождающих их прелестных спутницах:
– Эта вечеринка, мой друг, так и называется "встреча без жен", ведь бывают же переговоры великих политиков "без галстуков", и это как никогда сегодня модно. Про тех, кто кучкуется в центре зала, я ничего вам конкретного и не могу сказать... Одним словом – обычный волчий выводок, и в этом вы опять совершенно правы, мой друг! А вот их подружки – все без исключения победительницы всевозможных конкурсов красоты от "Мисс Тула" до "Мисс Универ"! Не правда ли, хороши... стервы?
Борис почувствовал, что Вольдемара что-то рассмешило, и, повернув голову вправо, он снова посмотрел на трех особняком стоявших молодых людей, которые могли быть его одногодками.
– А эти, что стоят у камина, как три тополя на Плющихе или как три былиных богатыря – Вольдемар, не сдержавшись, хихикнул:
– Воистину Михаилы Архангелы! Иначе их никак не назвать. Ведь они, в отличие от братков, пока еще в ад исправительных колоний не попадали и вообще никогда не тянули срок! Так сказать, они интеллектуальные чистоплюи высшей пробы, хотя, мой друг, вы и сами понимаете, что в нынешней России все их миллионы, а нынче и миллиарды бакинских рублей были прихватизированы опять-таки ужасным кровопролитием. Обычно они вчетвером кучковались, но их тезка, Миша Ходорковский, уже отправился в места не столь отдаленные, ибо, как говорится, от сумы и от тюрьмы никто не застрахован.
– А этот Михаил... – Борис, посмотрев на долговязого олигарха, искренне восхитился: – Молодец! В отличие от других корешей, он привез с собой полдюжины телок да таких сладких, что их пальчики оближешь! Должно быть, это тот самый Михаил Прошкин, который всегда отличался отменным вкусом и не только на красоту. Люди говорят, что ему до сих пор спецрейсом доставляют пломбир откуда-то из-под Красноярска.
– Да! Все его девочки как на подбор и, как говорится, то, что надо. – Вольдемар, охотно поддержав своего попутчика, сглотнул синхронно с ним горькую слюну. – В общем-то, я этих парней понимаю... – И, переведя глаза влево, продолжил представление собравшихся людей: – Ну а про того коротышку, что так и не прибился ни к тем, ни к этим коллективам, вы и так много от Вадика Бездомного уже знаете. Ведь это и есть тот самый Шардаров Рашид Селимович с подружкой. К слову сказать, девочка у него хоть и одна, но лихую дюжину легко заменит! Настоящая "тульская коврижка" – талантлива как в любви, так и во всем другом! Да и он – настоящий джигит, и его простым мопсом йоркским трудно назвать... воистину он из породистых пресса де Канарио! В честь этой породы и были названы Канарские острова! Ведь такой боец любого волка порвет – как тузик резиновую грелку! К тому же он чертовски умен, коли увлекается суфизмом!
Неожиданно по шикарной лестнице с перилами, оставшимися от былых времен, к гостям спустился новый хозяин этого старинного дома с неизменным штампом джакондовской улыбки на морщинистом, много дней не бритом лице и с едва заметной вуалью английской меланхолии на грустных глазах серого цвета. Он был элегантно, но не вычурно одет в стильный костюм из английской шерсти за полмиллиона фунтиков и шел в сопровождении симпатичной девушки, хоть и не модельной внешности, но все же не лишенной очарования. Борис, оценивающе посмотрев на свою спутницу, милашку Лю-лю, в целом остался доволен самим собой. Конечно, у Лю-лю ноги не росли от коренных зубов, но в целом она была ладно сложена, и ее сладкая мордашка с алыми губками бантиком и слегка вздернутым милым носиком вызывала в его душе, скорее, приятные чувства. Разве что отталкивали ее черные глаза, которые, казалось, были совсем безжизненны. И к своему удивлению он вспомнил, что и у Зо-зо они были точно такие же черные, и было непонятно, где заканчиваются их зрачки и начинается сетчатка глаз.
"Точно демоны!" – подумалось ему, но он прихлопнул эту мысль, словно назойливую муху, которая своим жужжанием могла испортить ему этот прекрасный вечер. Он, не зная, о чем дальше беседовать, спросил первое, что на ум пришло:
– Граф! А почему Роман Разумович такой печальный?
– Да как вам сказать, мой друг… – Вольдемар слегка замялся. – Ему по должности положено держать людей на расстоянии. Вот поэтому он на людях и раньше особо не смеялся, а теперь вообще ничему не радуется, ибо таковы были условия нашего последнего соглашения. Я дал ему все, что он пожелал, ну а в обмен получил от него то, чего мне так явно не хватало, и теперь я радуюсь вместо него. В дурацких мифах меня представляют воплощением зла – и в этом была некая правда. Еще не так давно я был коварным чертом, которому ничто не мило. Хотя в последнее время люди перестали рисовать меня с рогами, но и это новшество в их менталитете меня нисколько не обрадовало. Вообще ничто и никто меня больше не радовал, и я стал подозревать у себя депрессию, так как перестал даже злорадствовать. Но зато теперь, благодаря нашей договоренности с Романом Разумовичем, я радуюсь вместо него всему на свете, словно дитя малое. Да, жизнь меняется, и я должен идти в ногу со временем. Ведь она так прекрасна! Тем более, когда наши корабли бороздят просторы Вселенной, мне нет нужды кого-либо искушать и запутывать. Ибо у людей и без меня все настолько запутано, что все современное человечество, за исключением мизерного количества тупых религиозных фанатиков, по горло нашпиговано всеподавляющим скепсисом и жестоким цинизмом! Вот поэтому мне вообще нет нужды особо вмешиваться в текущие процессы человеческих отношений. Может быть, когда-то давным-давно, во времена мрачного Средневековья, мне очень не хватало душевной радости, но зато теперь ее у меня – хоть отбавляй. Я на отдыхе, и у меня настоящие весенние каникулы на Лазурных берегах! Ладно! Черт с ними, не будем задерживать честную компанию, ибо сейчас наш выход на сцену! – Вольдемар с усмешкой на устах, заканчивая очередные длинные размышления, добавил почти скороговоркой: – Эти крутые парни и их подружки думают, что я их будут развлекать магическими сеансами... Отнюдь! Я хочу позабавить моих подопечных, которые сейчас явятся сюда из шеола, чтобы насладиться зрелищем, которое живые люди устроят здесь в их честь!
Чуть было не споткнувшись, он, легко выбежав к народу в центр залы, радостно воскликнул, приветствуя уже скучающую публику:
– Дамы и господа, я не стану вас глушить докладиком минут так на сорок на тему "Есть ли жизнь на Марсе или ее там нет?" и сразу перехожу к делу! В начале представления я все же выражу свою личную благодарность новому хозяину этого прекрасного особняка Роману Разумовичу за уже проделанную под его чутким руководством работу по восстановлению имения Шато де ля Кроэ, более четверти века тому назад серьезно пострадавшего от пожара, безжалостно уничтожившего все его былое великолепие. В тот трагический вечер, как сейчас помню, меня пригласили бывшие его малоизвестные хозяева на вечерний бал, чем-то напоминающий нашу с вами нынешнюю тусовку. Надеюсь, нашему дорогому Роману Разумовичу понадобится еще лет пять, чтобы окончательно довести начатые работы по реконструкции жилых помещений и сада и вернуть им былое великолепие. И вот тогда мы снова встретимся здесь, все вместе, чтобы отжечь по полной программе. Ну а сегодня мы лишь малость пошалим и расслабимся. Жаль, что на этот вечер в силу разных пересечений линий судьбы и стечения прочих обстоятельств не смогли приехать Миша Ходорковский, Боря Березовский и другие уважаемые люди из вашего уважаемого общества. Давайте же отдохнем, как говорится, каждый за себя и за тех, кто нынче не с нами! А сейчас я попрошу вас, мои дорогие друзья, поприветствовать аплодисментами бывших владельцев этого гостеприимного дома и их знакомых, что с минуты на минуту должны прибыть к нам с того света, существование которого до сих пор так и не доказано современной наукой! Но мы увидим, что хозяева этого замка не будут изуродованы пребыванием в так называемом Аду, в муках которого, опять-таки бездоказательно, уверяют нас служители разных религиозных конфессий! – радостно вскричал Вольдемар, но почему-то никто из публики его восторга не поддержал, и в зале воцарилось гробовое молчание.
Девушки в недоумении переглядывались между собой, а их рыцари как-то все разом напряглись, и казалось, что вот-вот раздастся знаменитое "Атас!" и "Мы все в дурдоме!", и в ход пойдут финки и заточки.
Положение спас Роман Разумович, лениво хлопнув в ладоши несколько раз. На его хлопки, как на эхо в горах, ошарашенная публика вначале недоверчиво отозвалась жидкими, а чуть позже и горячими аплодисментами, грозящими перерасти в бурные, все сметающие на своем пути овации, способные запросто смыть волной этого потешного старичка, который в заключение своей речи, кривляясь, словно шут, раскланялся перед зрителями. Бурные овации не стихали продолжительное время, что уже стало походить на издевку, но внезапно из висевшего на стене большого, в человеческий рост, старинного венецианского зеркала, обрамленного шикарной бронзой, будто из открытой двери, один за другим плавно выплыли смутные тени. По мере продвижения в сторону гостей они стали приобретать очертания человеческих тел. Некоторые из девушек-красавиц немедленно попадали в обморок, хотя кто-то из гостей все еще аплодировал, но чисто по инерции. Тогда как подавляющее большинство народа, включая закаленных мужей, прошедших огонь и воду трудовых колоний усиленного режима, стали нервно озираться друг на друга со странными мыслями в головах, что читались в их испуганных глазах: "Слава богу, не я один спятил, и все другие тоже это видят!"
А Вольдемар стал восторженно представлять каждого из своих подопечных с того света ошарашенной публике:
– В первом из приглашенных моих друзей можно легко узнать герцога Виндзорского, бывшего короля Великобритании Эдуарда VIII! – закричал он истошно, на американский манер. – И вот уже вторая газообразная субстанция, следующая за ним буквально по пятам, окончательно сформировалась, и в ней прорисовались женские черты лица! Если следовать логике, то это же... конечно же... жена герцога – несравненная Уоллис Симпсон! Поприветствуем ее горячими аплодисментами!
Вскоре тело Уоллис приняло привычные для человеческого глаза очертания, и была она одета не в какую-то там рванину, как обычно одеваются привидения в старых замках, но в легкое и очень элегантное платье по моде 30-х годов. Естественно, что брильянтов на ней было куда больше, чем на всех девушках из эскорта, собравшихся перед ней в зале.
– Попрошу также аплодировать и другим дорогим гостям, прибывших к нам с того света и, как все мы отчетливо видим, ничуть не изуродованных адскими муками! – не унимался восторженный Вольдемар, но опять-таки никто его восторга не поддержал, и в зале все так же царило гробовое молчание.
И пока потрясенная публика постепенно приходила в себя, окончательно сформировалась еще одна тень. Явно помогая малообразованной публике, Вольдемар все так же восхищенно продолжил:
– Бельгийский король Леопольд III – прошу приветствовать его величество аплодисментами! – И наконец-то в ответ на его отчаянные призывы из зала все же раздались жиденькие хлопки, а он продолжил комментировать: – Не правда ли, дамы и господа, наш Леопольд – все такой же редкостный красавчик! А вот вам и король Италии Умберто, тоже не лишенный обаяния, и его грациозная матушка Елена окончательно материализовались! Просто божественная и неподражаемая королева Елена Греческая, красоте которой ее тезка из Трои до сих пор молча завидует на том свете и нервно курит трубку.
Пока публика медленно, но верно приходила в себя, очеловечились и другие газообразные субстанции, которых Вольдемар охотно продолжил представлять живому люду:
– Дамы и господа! Позвольте также представить вам непревзойденную Афину Ливанос и ее первого мужа, Аристотеля Онассиса, с их детьми – Александром, погибшим в авиакатастрофе, и Кристиной, лишившейся жизни в сравнительно молодом возрасте и при странных обстоятельствах. А вот и второй муж Афины прорисовался, и это несравненный красавец Ставрос Ниархос – тоже в недалеком прошлом владелец этого замечательного имения. Поприветствуем Ставроса и его первую жену, Евгению Ливанос, которая была к тому же старшей сестрой Афины Ливанос. Бедняжка Евгения умерла в 1970 году в возрасте 43 лет от передозировки барбитуратов, и, чтобы хоть как-то поддержать ее младшую сестру Афину Ливанос, брошенную Аристотелем Онассисом в 1971-м, Ставрос Ниархос женился и на ней, но бедняжка Афина всего на три года пережила свою старшую сестру Евгению и тоже скончалась от банального передоза. Я не могу не представить вам, дамы и господа, первого грека, покорившего Эверест, это – не так давно умерший тоже от передоза кокаином красавчик Константин Ниархос! Замечательная и очень рисковая семья, к тому же всегда склонная к авантюрам! Несмотря на то, что жизнь каждого из ее членов, присутствующих здесь, на балу, закончилась весьма трагически, а порой и при невыясненных обстоятельствах, в ином мире они все наконец-то воссоединились и живут душа в душу! При их жизни на этом свете у них все было так перепутано в отношениях, зато на том свете у них всегда абсолютное взаимопонимание, так как земная жизнь их все же чему-то да научила. К счастью, здесь, на Земле, после них осталось пусть и немногочисленное, но все же продолжение их богатого рода… И уже один из внуков покойного Ставроса Ниархоса, конечно же, тоже скандально известный Ставрос Ниархос II, уже прославился разгульным образом жизни в Париже и увлечением голливудскими актрисами. Ставрос II всегда и во всем проявляет себя как отчаянный повеса и ловелас! – заканчивая столь длинное представление именитого греческого рода, Вольдемар как-то странно и многозначительно посмотрел на прекрасную спутницу нынешнего хозяина особняка Романа Разумовича, как будто на что-то ей намекая, но не стал ничего говорить вслух, лишь подмигнул ей правым глазом и тотчас переключился на другую, не менее несчастную семью – Кеннеди: – Наконец-то мы можем воочию лицезреть вторую жену Аристотеля Онассиса, и это, конечно же... все так же очаровательная Жаклин Кеннеди! Какое же это счастье, что призраки не стареют, господа! Более того, в ином мире прекрасная Жаклин веки вечные пребывает в облике только что сорванной свежей розы, а не в том виде, когда она, подрастерявшая весь свой шарм и изрядно потрепанная, закончила свой земной путь на больничной койке ракового хосписа.
Полупрозрачный призрак Жаклин Кеннеди в знак приветствия всем присутствующим грациозно махнул рукой и влюбленными глазами засветился в сторону своего спутника, призрака Джона из клана Кеннеди. Тогда как своего второго мужа, Аристотеля, не одарил даже взглядом!
Борис сразу узнал в спутнике Жаклин ее первого мужа и по совместительству американского президента Джона Кеннеди, прижизненные фотографии которого довольно часто пестрели на экране телевизора. Он сразу же догадался, что стоявшие рядом с ним были его менее известные братья Джозеф и Роберт, и стало быть, девушка была когда-то его сестрой по имени Кэтлин, которая тоже трагически ушла из жизни. И, словно подхватив его мысли, Вольдемар продолжил вещать в том же духе:
– Сегодня нас решили посетить вместе со своим отцом дети Роберта Кеннеди! Приветствуем старшенького, Дэвида, умершего от передоза кокаином, и его брата Майкла, сломавшего себе шею во время катания на горных лыжах. Это еще раз доказывает народную мудрость – кто не курит и не пьет, тот здоровым умрет. – Как всегда, нелепо пошутил Вольдемар и продолжил представление гостей: – Тогда как их двоюродный брат Джон Кеннеди-младший пил и курил, но разбился на самолете вместе со своей женой и ее сестрой. Кстати, они тоже все пришли к нам на бал! Неправда ли, красавицы? И в завершении этого парада-алле... любвеобильный египетский король Фарух с гаремом своих страстных любовниц! Петь для нас будет оперная дива всех времен и народов – божественная Мария Каллас, в прошлом любовница Аристотеля Онассиса, а подпевать ей будет божественная Мэрилин Монро, в прошлом самая известная любовница Джона Кеннеди.
Далее Вольдемар залпом осушил бокал шампанского, вовремя поднесенного ему на золотом подносе очень симпатичной официанткой, и уже слегка охрипшим голосом и весьма заплетающимся языком закончил выступление кратким инструктажем по технике безопасности, обратившись к живым гостям:
– Я надеюсь, дамы и господа, что никто из вас, подобно Фомке неверующему, не станет экспериментировать с гостями с того света, засовывая им под ребра финки да всякие заточки, и вообще постарайтесь не шарахаться от них, если они к кому-то из вас приблизятся или даже пожелают слово молвить. Ведите себя с ними так, как бы вы хотели, чтобы в будущем поступали с вашими тенями, ибо все вы смертны и когда-то тоже уйдете на покой, чтобы потом, уже в качестве призраков, посещать мир живых людей... – Выждав небольшую, но многозначительную паузу, Вольдемар снова воскликнул зычным голосом: – А пока вы все еще живы, поэтому кушайте на здоровье, пейте вино и наслаждайтесь! Сегодня вас ожидает сногсшибательная вечеринка!
Внезапно зал наполнился чарующими звуками, казалось, неземной мелодии, которую подхватил великолепный голос, – это запел одну из своих замечательных арий призрак великой Марии Каллас. Тогда как призрак Мэрилин Монро раскапризничался и вместо красивого пения предпочел закатить сцену своему бывшему любовнику Джону, но другие призраки их быстро примирили.
Официанты в золотых ливреях стали подавать гостям хрустальные фужеры, до краев наполненные лучшим в мире шампанским, а на закуску – тонюсенькие бутербродики, обильно покрытые черной икрой. Еще какое-то мгновение назад глубоко потрясенная публика сейчас медленно зашевелилась и стала не спеша расползаться по просторному залу, постепенно смешиваясь с пришельцами из Ада, которые вели себя весьма корректно, давая возможность живым людям попривыкнуть к ним. Вот что значит... культура! В свою очередь Борис, уже имевший возможность лицезреть в автопарке настоящего призрака с нечеловеческими чертами лица, был приятно удивлен тому, что эти привидения внешне не сильно отличались от живых людей, разве что яркий свет, исходящий от огромной хрустальной люстры, мешал лучше рассмотреть их в деталях. К счастью, всегда и во всем дьявольски предусмотрительный Вольдемар распорядился слегка приглушить освещение, после чего пришельцы практически уже ничем не выделялись из толпы.
К этому времени демоны Зо-зо и Лю-лю умудрились нажраться до чертиков или обкурились конопли, а может быть, и вмазались чем-то более тяжелым. Ибо только им было по-настоящему весело на балу, о чем свидетельствовал громкий, а порою истерический смех, доносившийся до Бориса из угла зала, где эта парочка, совершенно не обращая внимания на других, что-то или кого-то оживленно обсуждала.
В общем, обещанная Вольдемаром зажигательная вечеринка стала походить на один из обычных и нудных банкетов, которыми так славятся высшие слои общества с их неизменной смертельной тоской и занудством, способными вызвать отвращение у любого плебея. Явно не хватало драйва, о чем Борис незамедлительно сообщил Вольдемару. Тот, внимательно выслушав дружескую критику, звонко щелкнул перстами, и все живые девушки из группы сопровождения, как по команде, оставив своих кавалеров наедине с призраками, покинули вечеринку, шустро переместившись в соседнюю залу. А кавалеры будто этого и не заметили, что ввело Бориса в еще большее изумление – бабы уходят, а мужики на это ноль внимания – какое воспитание! Извращенцы, что ли?
– Терпение, мой друг, сейчас начнется! – спокойным голосом заверил Бориса распорядитель торжества.
Внезапно двойные двери резко распахнулись, и под веселые такты французского канкана в зал вбежала толпа разнузданных монашек. Все как на подбор стройные и ростом под метр восемьдесят каждая. Публика почтительно расступилась, освободив достаточно места для распоясавшихся фурий, которые так лихо, с невероятно искрометной дробью, с металлическим звоном серебристых подков отплясывали зажигательный танец на английский манер. Ведь не зря этот танец получил название от французского слова "скандал" или "сплетня", и уже казалось, что вот-вот их острые каблучки разнесут в пух и прах свежеуложенные плиты мраморного пола.
– Все как в старые добрые времена! – хихикнул Вольдемар. – Вы только посмотрите, мой друг, на этих ослепительных красотках монашеские одеяния... Кстати, сшитые по моим дизайнерским эскизам! Да они просто завораживают меня своим ошеломительным канканом! И это вам не "Лидо" с его потасканными танцовщицами. Здесь царит просто безудержная энергия молодых сердец! Да я просто слов не нахожу, чтобы лучше выразить свой восторг...
И только сейчас Борис заметил некие особенности в монашеских одеяниях, накинутых на обнаженные тела разнузданных весталок, – их длиннополые рясы были с многочисленными разрезами, проделанными у кого вдоль, а у кого поперек. По всей видимости, девушки так спешили танцевать, что позабыли надеть на себя хитоны, тогда как нательное белье другого сорта монахиням как бы и не полагалось, и поэтому оно полностью отсутствовало на их прекрасных телах, покрытых тугой молодой кожей. Разве что через эти глубокие прорези порой поблескивали в свете неоновых огней кружевные подвязки, которые надежно поддерживали их белоснежные чулочки. Головы этих прекрасных невест Христовых были покрыты накрахмаленными монашескими платками ордена урсулинок, полностью скрывавшими шикарные прически, а их красивые лица были надежно спрятаны за венецианскими масками из позолоченного папье-маше в блестках.
Черный цвет монашеского одеяния, конечно же, символизировал покой, отсутствие страстей, суеты и отречение от всего мирского. Тогда как белый цвет их кружевных чулков свидетельствовал о внутренней страсти, толкающей молодых здоровых женщин на поступки, которые спасают жизнь от заунывной рутины и тем самым позволяют роду людскому плодиться и размножаться, а не утухнуть в катакомбах Печерской или еще какой-то лавры.
– Да! Ваш мир несовершенен, ибо был соткан из паутины многих противоречий с узелками на обратной стороне... – промолвил задумчиво Вольдемар.
Борис хотел было ему что-то ответить, но тот внезапно исчез, а через секунду уже выскочил из-за спин разгульных монашек, будучи облаченным в светскую одежду католического жреца – на голове его красовалась красная кардинальская широкополая шляпа. В правой руке его была та самая медная трость с набалдашником из слоновой кости, и он ею вертел, как заправский жонглер. При этом он еще и умудрялся, как профессиональный танцор, четко попадать короткими и тонюсенькими ножками в бешенные такты сногсшибательного танца. Более того, Вольдемар, ничуть не задыхаясь, звонким сопрано запел на ходу знаменитую песенку: "Я рогоносец, но все же счастлив..." Сам Лучано Паваротти мог бы позавидовать кристально чистому голосу Вольдемара, но для столетнего старца это было уже слишком, и Борис еще раз убедился в том, что имеет дело с настоящим Дьяволом, а не с каким-то там гипнотизером.
Внезапно откуда-то сверху раздались глухие женские стоны – настолько сильные, что они напрочь заглушили звуки зажигательного канкана и песню развеселого Вольдемара. Все присутствующие, дружно побледнев от страха, как по команде повернулись в ту сторону, откуда они доносились, и, задрав головы, увидели виновника торжества, осмелившегося на подобное безобразие. Тогда как бледные призраки остались совершенно равнодушными к этим душераздирающим крикам и продолжили непринужденно общаться в своем кругу. Внезапно под потолком замаячил призрак юной девушки, не старше шестнадцати лет, прикованной тяжелыми цепями к столбу, на ее шее болталась оборванная петля, и все ее тело, слегка прикрытое изодранной в клочья окровавленной одеждой, было обезображено глубокими ссадинами и синяками. А за ее спиной виднелась тень палача в капюшоне, с огромным топором в руках...
– Люди, родившиеся под печальной звездой! – воскликнула девушка страшным голосом. – Вы пришли сюда веселиться или для того, чтобы проникнуть в тайны мироздания и любви?
Призрак девушки со зловещим выражением красивого лица показался Борису очень неприятным и даже отталкивающим. Вольдемар слегка раздосадовано махнул в ее сторону рукой и небрежно бросил:
– Опять она к нам заявилась! Вот так всегда – не может по-другому... Каждый раз, словно ложка дегтя, всю сладость пиршества пытается мне испортить! – И, обратившись к ошарашенной публике, он постарался успокоить ее словами: – Дамы и господа, прошу не беспокоиться! Это та самая несовершеннолетняя Гретхен, по образу и подобию которой поэт Гете создал героиню своего романа. Да-да! Та самая, что выбрала палача вместо того, чтобы сбежать из темницы с моим другом Фаустом куда подальше от несчастья. Вот и мается теперь она как неприкаянная душа, и никому покоя от нее нет! Не стоит волноваться, дамы и господа...
Мгновение спустя, слегка успокоившись, Вольдемар явно уже по привычке отдал команду резким голосом:
– Палач, делай свое дело!
Тень палача взмахнула топором и, сделав "вжик", срубила с первого раза непокорную голову Гретхен – да так качественно, что она, словно кочан капусты, покатилась в толпу зевак, с ужасом глазевшую на казнь. Монашки с визгом шарахнулись во все стороны, и благо, что на них были позолоченные маски, тогда как скуластые лица мужчин, как и их очень дорогие костюмы, оказались обильно обрызганы настоящей человеческой кровью!
– Господа! Я думаю, что вам к этому не привыкать! – Вольдемар как мог попытался утешить собравшихся. – Зато теперь мы все помазаны одной кровью! Прочь печали и заботы!.. Сейчас нас всех ждет очень интересная игра в любовь! Правила ее просты: каждый из мужчин выберет себе любую из присутствующих здесь монашек, за исключением той, которой только что отрубили голову, и проведет с ней в этом зале приятные моменты. И лишь потом, когда маски будут сорваны с их прекрасных лиц, каждый из вас узнает, с кем он замечательно провел это время и получил несказанное удовольствие. Королем бала будет избран тот, кто по воле любви или теории вероятности окажется со своей спутницей, а не с подружкой ближнего своего.
Все происходившее в зале напомнило Борису начало тайных оргий, которые он достаточно часто посещал в приватных клубах до того момента, когда в его жизнь ворвалась пылающей кометой прекрасная Марго. И ему подумалось: "Я не смогу без Марго участвовать в этой оргии, так как Лю-лю ростом явно не вышла. Нет, конечно, было бы неплохо задрать чью-то козу, тем более что у Прошкина их с полдюжины, а он один! Дедушка Ленин советовал делиться с ближним своим всем, что бог тебе послал! Ведь я же себе слово давал и зарекался, что без Марго больше ни в чем подобном никогда не буду участвовать. Но она пропала и неизвестно, чем и с кем она занимается. – И еще ему подумалось: – Пусть она делает все, что пожелает! Я ведь ей искренне хотел помочь, а она меня явно кинула! Да и граф чего-то темнит, но ему это по должности положено, иначе какой он к черту Дьявол? Жить надо сейчас, а не пускать слюни по прошлому и не строить себе бессмысленных иллюзий о будущем, тогда как в настоящем столько красоток в монашеских облачениях... бери не хочу!"
В то время как присутствующие олигархи обменивались не глядя своими спутницами, Вольдемар, величественно усевшись в шикарное кресло, обитое багровым бархатом и окантованное золотыми набойками, взял на себя роль немого созерцателя. А за его спиной полукругом выстроилась вся его полупрозрачная свита, вместе со своим хозяином молча наблюдающая за тем, что вытворяют живые люди и что когда-то они сами при жизни частенько вытворяли на Земле.
Несмотря на то, что две девушки из свиты Прошкина, оставшись не у дел, положили на Бориса глаз, он из скромности решил играть роль стороннего наблюдателя и не лезть в западню, которую, быть может, Вольдемар устроил ему в этот вечер. Поэтому, несмотря на великий соблазн, он предложил свободным девушкам просто выпить вместе с ним на брудершафт хорошего вина, выкурить сигаретку и поболтать по душам. И, если бы на них не было масок, то еще и просто восхититься их красотой. Одна из девушек была жгучей брюнеткой, о чем свидетельствовала прядь волос, вырвавшаяся на свет из под монашеского платка. На его странное предложение поболтать по душам она просто рассмеялась, но все же решила поддержать разговор, тогда как вторая красавица вернулась к коллективу. Возможно, она не теряла надежды на то, что на нее положит глаз один из любвеобильных мужей, которому для удовлетворения своих потребностей одной девушки окажется мало.
– Сегодня у нас тут странная игра, – мягким и хорошо поставленным голосом ласково промурлыкала брюнетка.
– Игра как игра, и в такие игры на Лазурных берегах можно поиграть где угодно, – нехотя ответил Борис, сглатывая горькую слюну.
– А почему вы сейчас не играете? – не унималась молодка. – Это кажется таким интересным.
– По правилам игры я должен выставить на обмен свою подружку, но она в силу своей низкорослости участвовать в игре не может. А сейчас она уже совсем не в состоянии вообще что-либо сделать, ибо напилась до чертиков с нашим шофером, – ответил ей вежливо Борис и показал пальцем в угол, где на полу валялась пьяная Лю-лю, и печально добавил: – Да и не олигарх я...
– А кто же вы тогда? – насмешливо спросила его собеседница.
– Я попутчик этого старикашки, что нынче правит балом, и, кажется, я напрасно его оживил... – скромно ответил ей Борис и засмущался.
– Кто? – вскрикнула красавица, и было видно, как задрожали ее пальцы, усеянные перстнями.
А потом и ее дрожащий голос выдал ее настроение, и она без сил рухнула перед ним на колени и, сорвав с себя маску, стала сбивчиво умолять Бориса:
– Сеньор, я не хотела смеяться над вами! Смилуйтесь! Ведь у меня семья в Борисполе и дочка!
Борис вначале растерялся, так как сразу и не понял, что он ей такого наболтал, и когда до него дошло, равнодушным голосом ответил:
– Чего вы в ногах валяетесь? Если кто-то оживил мертвого, это не значит, что он захочет кого-то другого убить. Да я вообще не люблю... даже в кинофильмах, когда злодеи убивают красивых женщин!
Явно ошарашенная, брюнетка сама медленно поднялась на свои стройные ножки и, слегка пошатываясь, вышла прочь из зала, тогда как массовая случка в зале была уже в полном разгаре. Что касается знаменитых призраков, то они так тупо и простояли полночи за спинкой кресла распорядителя бала, и спрашивается, зачем было ему все это шоу затевать ради них? Видимо, они и свои жизни провели вот так же, молча и тупо созерцая жизнь, которая промелькнула перед их белесыми глазами порционных судачков а-ля натюрель!
Возможно, при жизни они, кроме титулов и богатства, желали чего-то большего, но загоняли в глубины подсознания все нереализованные мечты и фантазмы, превращая свои жизни в торжество боли, страдания и несчастья. Вывод напрашивался сам собой, и Борису подумалось: "Стало быть, жизнь аристократов настолько ужасна, что и после смерти они не могут вести себя более раскованно! Хотя и в раю, если тот существует, не все так весело..."
Размышляя лениво о том и о сем, Борис сразу и не заметил, что на вечеринке произошла смена декораций, и откуда-то в центре зала появилась настоящая дыба, Андреевский крест с кожаными ремнями на четырех его концах, деревянные колодки и прочие аксессуары для пыток, которые, должно быть, доставили сюда из ближайшего музея святой инквизиции. Но потом Вольдемару показалось, что одной дыбы будет явно недостаточно для такого количества монахинь. И тут же какие-то бородатые рабочие, одетые в средневековые наряды палачей и скоморохов, наспех установили еще и специальное колесо, виселицу, плаху и другое оборудование. Все это могло вызвать у цивилизованных людей естественное чувство отвращения, но не у публики, которая собралась в тот вечер в замке Разумовича, чтобы отдохнуть. И вот благодаря всей этой средневековой бутафории участники VIP-вечеринки невольно перенеслись в эпоху ужасов и мрака, где одни люди во имя высших идеалов неземной любви зверски уничтожали себе подобных из числа тех, что не всегда разделяли официальную точку зрения насчет их кровожадной химеры.
Вольдемар, будучи в прекрасном расположении духа, вскочил с кресла и, широко размахивая руками, трубным голосом объявил детали сценария следующей игры, в которой все игроки мужского пола должны немедленно постричься в монахи и, будучи облаченными в рубища Доминиканского ордена, изгнать из своих сестер по вере всех демонов, что засели в них. В отличие от подавляющего большинства "три Михаила" предпочли стать членами ордена иезуитов, а их собратья, исповедующие те или иные восточные религии, облачились в скромные одеяния дервишей. Среди них особенно выделялся один лезгин, представший в образе суфийского отшельника, и это был, конечно же, господин Шардаров.
В свою очередь, Вольдемар, облачившись в праздничную одежду папы римского и публично обвинив молодых монахинь из ордена святой Урсулы не только в ереси и колдовстве, но еще и во всех семи смертных грехах, отдал приказ бравым представителям святой инквизиции срочно расследовать это дело, установить виновных и гуманно покарать. И как только часы пробили полночь, первые пять раскаявшихся монашек, лишенных права ношения монашеских платьев и туфель марки Louboutin на босу ногу, имея на себе из одежды лишь белые чулки с подвязками, скорбно взошли на круглый высокий подиум, обитый красным бархатом и украшенный черными траурными лентами и похоронными венками. Там их уже ждали с розгами в руках три брата инквизитора из ордена иезуитов, которые тотчас принялись за свою почетную работу, и среди них особенно усердствовал брат Прошкин. Тогда другие бравые монахи и дервиши, видимо, решили для начала нагулять хороший аппетит и поэтому, не рискуя броситься сломя голову в гущу событий, молча смаковали разнообразные и весьма изощренные пытки, придуманные их братьями иезуитами.
Ну а другие бедные девушки-урсулинки с трепетом были вынуждены ждать того момента, когда их сестры по вере, будучи измучены пытками, выдадут инквизиторам имена своих сообщниц, погрязших в колдовстве и разврате. Внезапно пугающую тишину зала нарушили первые посвисты плетей и раздирающие душу стоны и мольбы несчастных девушек, которые сразу же перемешались с радостными восклицаниями и демоническим смехом их мучителей. Немедленно самая фигуристая колдунья оказалась в колодках, и монахи Доминиканского ордена, уже подключившись к производству, подвергли ее ужасной пытке с использованием набора фаллоимитаторов и прочих предметов, заблаговременно закупленных в ближайших секс-шопах или привезенных из личных коллекций.
В свою очередь, утонченные иезуиты поместили пару девушек в специальные хрустальные гробы, в граненых стенках которых были проделаны отверстия, через которые монахи могли гладить или злобно щипать своих жертв. Другие девушки оказались в колодках и принимали со смирением удары розг по своим упругим попкам, делая одновременно своими широко отрытыми от боли ртами хорошо другим братьям по вере.
Борис, следя бесстрастно за беспорядочным совокуплением монахов с их жертвами, лица которых, искривленные от боли и сладострастия, по-прежнему скрывали золотые маски, делал для себя некоторые выводы о природе мужской и женской сексуальности. Все без исключения монахи и дервиши с бешеной страстью или сладострастием в глазах участвовали в насилии и унижении своих подруг, тогда как большинство монахинь, еще не задействованных в пытках святой инквизиции, глотали чуть ли не пачками таблетки экстази, жадно запивая их коньяком и другими крепкими алкогольными напитками.
В это время набожные монахи из ордена святого Доминика, вежливо улыбаясь друг другу, неторопливо поддерживали между собой богоугодные беседы, при этом не отводя жадных взглядов от жутких сцен насилия над ведьмами. А их будущие жертвы, уже явно испуганные увиденным зрелищем, стали одна за другой падать перед ними на колени, умоляя своих господ быть к ним более милосердными и снисходительными за прегрешения, которых они и не совершали. Но, видимо, эгрегор садизма уже захватил в свои объятия всех монахов, они остались глухи к мольбам несчастных девушек. Более того, всеобщее возбуждение, достигнув своего апогея, захлестнуло безудержной страстью, словно девятым валом, всех инквизиторов. И ни одна из монахинь не смогла уберечь свое прекрасное тело от ударов плетей и от других, более изощренных, пыток. В конечном счете центр залы превратился в некое месиво из обнаженных тел, которые в тусклом свете чадящих масляных факелов изощренно делали больно друг другу, извлекая из этого жуткого развлечения дикие удовольствия. Это отчетливо вырисовывалось на искаженных скуластых лицах – лицах людей, познавших все прелести жизни во Владимирском централе и в других местах содержания под стражей.
Но наконец по команде Вольдемара усталые монахи и их побратимы-"аллигаторы" с Кавказа, покуражившись всласть и поскакав верхом на кобылицах или оторвавшись по полной программе "садо-мазо", сорвали золоченые маски со своих удовлетворенных процессом жертв. К всеобщему изумлению выяснилось, что из двадцати одной пары, принявшей участие в торжестве святой инквизиции в честь святой любви, только Роман Разумович получил истинное удовольствие от истязания своей личной подружки, с которой он и пришел на эту вечеринку, тогда как другие мужики все до единого обознались, и каждый из них неистово садистировал девушку своего ближнего.
– Эврика! Я нашел очередное доказательства любви и того, что сердце любящего человека не обманешь! – радостно вскричал Вольдемар и вручил хозяину особняка золотую корону Короля Любви, но Роман по привычке кисло улыбнулся, ибо и этой блистательной победе добра над злом он был опять-таки не рад...


Глава 7 После бала
Наконец-то закончился бал. И когда знаменитые призраки исчезли, Борис поспешил выйти наружу, чтобы глотнуть в парке свежего воздуха. Прохладный ветер с моря был для него, как никогда, кстати. Конечно, ему было любопытно посмотреть на призраков из прошлого, ставших уже историческими персонажами, манекены которых все еще выставляют в музеях восковых фигур Лондона и Парижа. Также было забавно со стороны пронаблюдать за случкой богатейших мужей России, переживавших кризисы сорокалетия, а иногда и пятидесятилетия, с их юными рабынями. В принципе люди все так или иначе одинаковы, то есть кто-то побогаче, а кто-то победнее. То же самое касается возраста, красоты тел и прочего. Но главное было то, что на смену его монотонной жизни наконец-то пришла долгожданная авантюра, полная приключений. И пусть себе Дьявол занимается поиском доказательств существования любви! Ведь на то он и злой гений, то есть существо разумное, а не какой-то там тупорылый церковный догматик, что талдычит слова тысячелетней давности какого-нибудь такого же безмозглого болвана, но уже причисленного к лику святых, достоинство которого заключается в том, что он был грамотным и смог начеркать чернилами чье-то заумное изречение. К тому же вырванное из общего контекста или произнесенное когда-то и кем-то другим.
– Да! Видимо, Дьявол совсем до ручки дошел, коли путем логики мышления пытается самому себе доказать существование чувства, которое сегодня есть, а завтра его и след простыл. "И гений, парадоксов друг!" – сказал Александр Сергеевич Пушкин, а я, стало быть, сегодня являюсь другом гения, что само по себе не так уж и плохо! – подумал вслух Борис.
– Да, вы правы, мой друг! – Эти слова, прозвучавшие у него за спиной, так резко спустили Бориса с неба на землю, что он невольно вздрогнул и чуть было не набросился с кулаками на опять-таки неизвестно откуда появившегося Вольдемара.
– Вы всегда так по-шпионски подкрадываетесь! – рявкнул он на своего попутчика. – Так и заикой можно стать! – Но слегка поостыв, он извинился: – Простите за несдержанность, граф. Я до сих пор не могу привыкнуть к вашим выкрутасам!
– И не говорите, мой друг, у меня явно проблема с воспитанием да и с культурным наследием тоже напряженка. Это твои прародители ходили по определенной кем-то протоптанной тропе, использовали определенные наработанные модели поведения, как это делают по сей день муравьи. И чтобы выжить, твоя мать в детстве впитывала эти традиции с молоком своей матери, а меня вот никто ничему и никогда не учил. Вот и приходится мне опытным путем постигать некие таинства и делать соответствующие выводы.
– В любом случае ваши умозаключения, граф, так и останутся субъективными, и никакая гениальность вам в этом не поможет... – сухо возразил ему Борис.
– Вот поэтому я иногда и нуждаюсь в попутчике, ибо, как говорится, ум хорошо, а два лучше, – тяжко вздохнул Вольдемар. – Ведь вы, в отличие от многих, не страдаете болезнью, имя которой вера. А ведь бывают случаи, когда люди не просто верят, но слепо пытаются сопротивляться любому проявлению разума, и тем самым они снова деградируют до полуживотного состояния. Пример тому – катакомбы Киевской лавры, в которых люди, деградировавшие до червеобразного состояния, предпочитали жить и умирать. Слава богу, что это не ваш случай.
– Вы что, еще и Бога поминаете? – Борис невольно улыбнулся.
– А чего мне его не поминать? – хихикнул Вольдемар. – Если верить всему, что нынче пишут, то мне было позволено испытать самого Иисуса... вплоть до смерти. И на фоне этого позволения Творца я могу делать с другими людьми здесь, на Земле, вообще все, что пожелаю. Вот поэтому я и славлю Бога. Ведь он добрый, праведный, любвеобильный и всепрощающий... тогда как я – как раз наоборот.
– Тогда почему вы, граф, наказали попа русской церкви? Как-то нелогично, что воплощение зла карает себе подобных, – деланно равнодушным голосом спросил его Борис. – Если верить слухам, то этот батюшка щупал какого-то подростка. Да так ласково, что тот вошел во вкус и следовал за своим пастырем буквально по пятам, словно блудливая овца. Казалось бы, по сравнению с мировой революцией это такая мелочь!
– Вот-вот! – радостно вскричал Вольдемар. – Вы правильно подметили, мой друг, упомянув этот термин "мелочь"! Этот развратник совершил мелкую гадость, и другие, ему подобные жрецы, тоже этим балуются. А потом они все хором в своих покаянных молитвах Всевышнему заявляют: "Прости, мол, Господи, черт попутал!" А я их не путал. Сами творят черт знает что, а мне за них что прикажете делать? Отдуваться? Я понимаю, когда Александр Македонский свершил нечто невероятное или Наполеон, да тот же великий Мао Цзэдун и Сталин – казалось бы, те еще злодеи! Но их прославляют благодарные потомки! Известно, что в мире нет ничего надежнее договора с Дьяволом, и при этом меня же наградили титулом "великий обманщик".
– А еще я слышал, что "Дьявол проявляется в деталях", то есть в мелочах! – охотно поддакнул ему Борис.
– Вот поэтому я всю эту мелочь пузатую каленым железом жечь буду, как тараканов, – не на шутку разозлился Вольдемар, и в темноте было отчетливо видно, как недобрым светом загорелись оба его глаза. – Из-за этих самых "мелочей" может рухнуть весь мой великий проект, ибо зло должно быть идеальным и даже благородным! А то сегодня этот педофил предал Бога, завтра предаст меня, а потом опять каяться побежит...
Борис, видя, как не на шутку раскипятился его собеседник, срочно решил перевести разговор в другое русло. Он улыбнулся и вспомнил бородатый анекдот:
– Один мужик попал в Ад, и Дьявол, занятый более важными делами, позволил ему самому себе выбрать наказание. Ходит мужик по Аду, присматривается, но никак выбрать себе вечные муки не решается, потому что одно наказание страшнее другого. Но в какой-то момент он увидел озеро, от которого за версту несло дерьмом. На его берегу сидели мужики и, засунув по колено ноги в нечистоты, мило беседовали между собой. Мужик, поморщив нос, решил, что это наказание не так страшно, и присел с грешниками. Но только он открыл рот, чтобы поддержать беседу, как явился Дьявол: "Ну что, подышали малость? Теперь ныряем!"
Вольдемара этот анекдот так рассмешил, что он какое-то время хохотал от души, а после, отдышавшись, заметил:
– У американцев я слышал что-то подобное, но, видимо, они более продвинутые ребята, и мне показалось забавней, когда Барак Обама, увидев, как Биллу Клинтону темпераментная Моника Левински на скорости натирает причиндал да так, что тот вскрикивает то ли от удовольствия, то ли от боли, решился на эту адскую муку, но, не учтя деталей договоренности, был вынужден занять место Моники.
Вольдемар долго и заливисто смеялся над американской шуткой, совершенно не обращая внимания на призадумавшегося Бориса, но, внезапно успокоившись, в сочувственной манере задал вопрос:
– Какие мысли переполняют вашу светлую голову, мой друг? Что не так?
– Да все вроде так, – ответил спокойным голосом Борис, – но как подумаю, что все эти олигархи и их красотки, забрызганные кровью, разъезжаются по домам, увозя с собой серьезные психологические травмы… Как они будут дальше жить, вспоминая призраков и то, что побывали в шкуре садистов-инквизиторов?
– Мой друг, вы напрасно думаете, что все эти олигархи и их сладкие курочки впервые имели дело с садистскими играми! – Вольдемар улыбнулся. – Может быть, они впервые проявили свои наклонности в роли инквизиторов, но теперь им это так понравилось, что они будут заниматься этим постоянно. Я, когда-то пытаясь понять, где проходит грань, разделяющая так называемые добро и зло, подтолкнул известных социологов из Стэнфордского университета на проведение тюремного эксперимента, в котором простым и вполне психически нормальным студентам было предложено поиграть в заключенных и тюремщиков. И поначалу никто из них не хотел быть слугой закона. Так называемы заключенные и тюремщики были полностью взаимозаменяемы, как "падшие ангелы" и "раскаявшиеся демоны", и в первый день эксперимента всем его участникам еще было забавно, и все смеялись. Но уже на следующий день "тюремщики", одетые в униформу и вооруженные резиновыми дубинками стали издеваться над "заключенными", оскорблять и унижать их. А в ночные часы, когда за ними не наблюдали профессора из группы контроля, "тюремщики" поднимали "заключенных" среди ночи и издевались над ними, заставляя петь одну и ту же песню — о свободе. А чуть позже стали унижать их в сексуальном плане. Странно, конечно, обвинять меня в том, что якобы я вселялся в "тюремщиков", ибо тогда в некоторых "заключенных" вселялся мой младший брат, и они становились покорными овцами.
Профессоров университета и, конечно же, меня лично очень интересовало то, как меняются личности "заключенных" и "тюремщиков" во время эксперимента. И для этого втайне от "тюремщиков" в камерах были установлены микрофоны и кинокамеры. В общем, эксперимент удался, и некоторые "заключенные", что не пожелали впустить в себя дух моего братца и, вместо того чтобы подставлять под удары свои щеки и ягодицы, подняли настоящий бунт, ибо человек, доведенный до крайности, способен взбунтоваться против системы. Но самое удивительное в этом эксперименте было то, что среди "тюремщиков" немедленно проявились свои садисты, а среди униженных – свои мазохисты. Те и другие стали творить настолько ужасные вещи, что эксперимент был прерван досрочно. Если честно, то я никак не вмешивался в этот эксперимент, ибо мне и самому порой хочется лучше понять человека. Так что, мой друг, не переживайте за гостей этой вечеринки, среди них все мужики – это стопроцентные садюги, ну а их девочки – убежденные мазохистки. Иначе никак и быть не может, если они работаю в экскортах, то надо быть готовыми ко всему. – Вольдемар многозначительно закончил свой монолог.
– Это все, конечно, очень интересно! – Борис охотно поддержал разговор. – Но меня сейчас больше интересует не садо-мазо, а где мы сами ночевать будем? Ибо ваш водитель и его подружка Лю-лю – пьяные вусмерть, должно быть, сейчас храпака дают, развалившись на мягких сиденьях в салоне роллс-ройса! Я, конечно, могу вас пригласить к себе на лодку, но до порта далеко идти, да и каюта в ней будет для нас двоих весьма тесновата...
Вольдемар, не дослушав любезное предложение, снова рассмеялся:
– Насчет того, где нам ночевать, уж точно не беспокойтесь, мой друг! Если выйти за ворота и пойти по дороге направо, то непременно уткнемся в черный вход имения Шато де ля Гаруп господина Березовского...
Борис, тоже не церемонясь с Вольдемаром, не дал ему договорить:
– Бывал я там, когда его старую мать французский спецназ в кустах вылавливал.
– Вот-вот, по этой тропинке по вечерам наш Роман к нему в гости шастал. Ведь тогда они еще были большими друзьями-подельниками. В девяносто восьмом году Борис Абрамович вместе с Романом и Танюшей катались на катере в заливе Грязные деньги, то есть прямо перед террасой, на которой мы сейчас стоим. Они заметили Шато де ля Кроэ, и Борис Абрамович, нарубивший в тот год за счет дефолта много капусты, решил купить его для Тани и даже внес залог, но потом кто-то его отговорил, так как за это поместье имеет дурную славу. Мол, в нем поселяются исключительно сверженные королевские особы. Даже богачам типа Онассисов оно никогда счастья не приносило. Вот он и сбагрил его Роману Разумовичу, а сам прикупил себе рядом стоящий Шато де ля Гаруп, да и возни по его восстановлению было поменьше. Но проклятие Шато де ля Гаруп успело сделать свое дело, и вскоре Борис Абрамович впал в немилость у новой власти в России, а его подельник Роман, как мы видим, процветает под моим скромным покровительством. Что касаемо Бориса Абрамовича, то он какой-то слишком резкий, невыдержанный... в общем, обидел он меня с горя, а теперь раскаивается. Но, как говорится, не дай дураку хмельного, ибо вечером он скандал закатит, а утром извинениями замучит! Вот я его и отправил в ссылку... в Лондон. Пусть он там немного английской хандрой помается, а его мать-старушка меня как сына полюбила и каждое утро мне блинчики пекла, но, кажется, ее тоже куда-то вывезли. Так что Шато де ля Гаруп в нашем с вами распоряжении, мой дорогой друг!
– Так сказать, этот замок и есть та самая "плохая квартира" в Ницце, про которую Коровьев управдому рассказывал, а вы, граф, стало быть... тот самый миллионер? – улыбнулся Борис.
– Вы же сами понимаете, дорогой мой друг, что художественное произведение – это как шутка, в которой обязательно есть доля правды. Даже гений Булгаков не мог, вырвав волос из брови Зевса, просто так придумать своего Воланда, ибо за каждым героем художественного произведения обязательно скрывается реальное лицо или события... Тут без прототипа никак нельзя! А насчет обрызганных кровью олигархов тоже можете не беспокоиться. Некоторые из них вообще ничего утром не вспомнят, а для других наш бал будет своего рода дурным сном. Ну а те, кто устоит перед силой моего внушения… тем хуже для них – пусть остаются с этой непосильной ношей. Уважать меня больше станут! А нам самое время отправиться в мою резиденцию. Посидим в мягких креслах у камина, выпьем старого вина, а потом и баиньки. Как говорится, утро вечера мудренее.
Борис и Вольдемар не торопясь двинулись по асфальтовой дороге, которая перешла в тропинку с щебеночным покрытием, и, пройдя через потайную калитку, подошли к старому особняку, из которого им навстречу выбежали радостные Зо-зо и Лю-лю и стали в один голос восторженно благодарить своего хозяина:
– Сир, как мы рады, что вы устроили такое замечательное шоу!..
Вольдемар, приятно смущенный, мягким движением руки остановил их громкие восклицания, и вся честная компания следом за ним вошла в особняк.
– Наконец-то я у себя дома! – выдохнул с облегчением Вольдемар и, сходу плюхнувшись в огромное кожаное кресло, стал непринужденно размышлять вслух: – Я сейчас вдали от покалеченных душ и живых людей, которые так и не научись радоваться сегодняшнему дню. Порой мне кажется, что все они живут обидами на прошлое, с ужасом всматриваясь в пелену грядущего, тогда как сама жизнь проходит незаметно перед их носом, и они ее даже не ощущают. А вот лично мне много и не надо. Я просто обожаю старинные дома, где за их добротными каменными стенами есть ощущение некой защищенности, и особенно люблю те моменты, когда, откинувшись в удобном кресле, могу часами смотреть на потрескивающее пламя в старинном камине, молча наслаждаться пестрыми картинами французских импрессионистов и не спеша поцеживать доброе вино из хрустального бокала. В любом случае современные люди не придумали ничего лучше, чем было до них, и их молекулярная кухня никогда не заменит хорошо прожаренную ножку молодого барашка. И напрасно они говорят про меня: "Бог создал пищу, а Дьявол изобрел кулинара!" Они просто несчастные люди да и про Бога вспоминают лишь тогда, когда оказываются в полной заднице или когда им приходит время, закутавшись в саван, плестись на тот свет. И всякий раз, когда я им даю хоть какую-то свободу, они ее сами же и ограничивают рамками очередного концептуального каркаса, то есть – как были рабами и Бога, и кесаря, так ими и остаются. Они рабы самих себя, своих глупых убеждений и поверий, лжи, эгоизма и своей же слепоты. Некоторые из них до сих пор ожидают конца света, свет почему-то должен закончиться, и при этом надеются на помощь Бога. А почему тот должен им помогать, когда из-за какой-то малой провинности, которую сам и устроил, Адама с Евой выгнал из рая? Трудно представить, что по чьей-то прихоти Бог должен уничтожить свое творение, чтобы вернуть к себе в рай всякого сорта раскаявшихся убийц, воров и педофилов... Люди всегда ждут зла и даже там, где его и в помине не было, они обязательно находят то, с чем жаждут побороться, так как они сами и есть зло. Ибо, как правило, "не ведая, что творят" они от имени добренького Бога столько ведьм живьем в Европе сожгли, котов почти всех передушили, зато крыс развелось тогда – непроглядная тьма. А про бедняг ученых мужей я уж и молчу. Как подумаю про Джордано Бруно, так у меня сразу же слезы на глаза наворачиваются... Воистину, там, где заканчивается разум, там и начинает куститься вера с кучей поверий да суеверий, плоды которых чуть было не отравили до смерти всю человеческую цивилизацию. Слава богу, что это уже в прошлом, да и мой образ с годами как-то обелился и похорошел... Вот спрашивается, зачем церкви надо было со мной бороться? Допустим, я подбил мифических Адама и Еву вкусить от плода с Древа познания добра и зла. Ну и что? Да не выгони Творец их из рая, не было бы и человечества. Да и Иисуса я испытывал ему же во благо. Должен же он был кому-то противостоять? А не будь меня, стало быть, и Иисус был бы не востребован, да и служители его культа остались бы без работы. Хотя индусы, как и многие другие, до сих пор без него как-то неплохо справляются. Хотя все это сказки...
– Вы, граф, как будто бы сами себе ищете оправдания, как в анекдоте, – съехидничал Борис. – Прибегает Чебурашки к крокодилу Гене с новостью: "Гена, там Шапокляк родила такого длинного и зеленого с огромными ушами! Гена, правда, что мы тут ни при чем?"
– Да как вам сказать, мой друг... – Вольдемар на секунду задумался. – Не то чтобы я жаловался и сам же себе оправдания искал. Иногда хандра меня так достает, что хочется самому в себе покопаться. Ведь самокритика порой помогает мне продолжать путь самосовершенствования, у которого, как известно, нет конца, так как я был, есть и буду здесь, на Земле. А чем прикажете мне еще заниматься? – Он прервался ненадолго и то лишь для того, чтобы глотнуть из горлышка бутылки дорогого коньяку. – Ладно, утро вечера мудренее. Завтра мы поедем в вашу охранную контору – на ваших замечательных начальничков поглядим. Вы ведь вытерпели муки сегодняшнего бала и даже не поддались на искушение, а это является для меня очередным доказательством существования любви. Даже мне стало интересно повстречаться с вашей Маргаритой и узнать, что же вы в ней такого нашли.
– Да я и сам толком не пойму... – нехотя ответил Борис. – Ведь любовь как чувство, увы, необъяснимо. Вот уже скоро месяц как она пропала, и никак и никем эту образовавшуюся пустоту я заполнить не могу. Конечно, Лю-лю облегчает мои душевные муки, но это ведь так, чисто для здоровья! А воспользоваться на шару услугами девочек, за которых уже уплачено этими богатыми упырями, мне было просто западло. Да и не было в этих девицах из сопровождения некой искушенности или страсти. В их куриных мозгах, пропитанных мелким мещанством, одно лишь желание – устроившись поудобней в жизни, сидеть ровно на заднем месте… Ладно, граф, спокойной ночи! Растравили вы мне душу! Пойду, напьюсь коньяка и забудусь в беспробудном сне.

Глава 8 Ватикан. Смерть папы римского
В ожидании, когда смерть придет за ним, понтифик Иоанн Павел II, слегка похрипывая и постанывая, лежал на белоснежных шелковых простынях, промокших от его потовыделений, и, непрестанно всматриваясь уже ничего не выражавшими глазами в расписной потолок кисти великого живописца эпохи Возрождения, все же пытался что-то рассмотреть. Напольные часы монотонно отсчитывали последние секунды его долгой жизни и своими резкими щелчками не позволяли ему уснуть. Но он не стал просить прислугу убрать из спальни этого нарушителя тишины, так как смертельно боялся впасть в беспамятство, ибо ждал важного гостя, от которого зависело его ближайшее будущее и, может быть, дальнейшая судьба. Возможно, кому-то казалось странным или смешным говорить о будущем агонизирующего старца, возлегающего на смертном одре, старца, от которого несколько минут назад смерть отступила из чувства высокого гуманизма, дав ему некую передышку, чтобы потом уже со второго наскока окончательно его добить. Скрюченные артритом ноги, которых он уже давно не чувствовал, ужасно затекли и внезапно напомнили о себе ноющей болью, когда он наконец-то смог их легко вытянуть. Испытав при этом невероятное облегчение, понтифик подумал: "Кажется, мой гость уже где-то близко!"
Для кого-то со стороны могло показаться, что умирающий наместник святого Петра возлежит на смертном ложе, разодетый в белые одежды, в состоянии религиозного экстаза, ожидая нисхождения на него Святого Духа, в сопровождении которого он и предстанет перед златыми вратами рая. Но к огорчению многих заинтересованных лиц наш умирающий понтифик явно не спешил отправиться на небеса, создавая своей задержкой очередную интригу, всполошившую не на шутку всю ватиканскую челядь.
"Что этот чертов поляк еще выкинет и почему он медлит, подозрительно цепляясь за жизнь?" – над этим и другими каверзными вопросами ломал свою седую голову его прямой наследник кардинал Ратцингер, примеривая перед зеркалом папскую тиару и другие атрибуты духовной власти... Внезапно вместо своего отражения он увидел свиную рожу и так резко мотнул головой, что тяжелая тиара глухо упала на пол, покрытый шелковым персидским ковром, и откатилась в сторону.
– Фу ты, черт! Это дурной знак! – подумал кардинал и, налив себе полный фужер красного вина из бутылки с этикеткой "Шато нефь дю Пап", решил расслабиться и мысленно не торопить своего предшественника со сборами на тот свет.
Да, папа римский определенно не спешил умирать, и это несмотря на нетерпеливое ожидания коллег, уже смертельно уставших от его покаяний и раскаяний на весь мир по поводу преступности крестовых походов, инквизиции и прочей церковной мерзости, которая чуть было не уничтожила основу основ апостольской церкви, заявленную как "непогрешимость во всем и всегда"! Также толпы народа, собравшиеся на площади святого Петра под луной, напрасно сжигали тысячи парафиновых свечек, и явно затянувшееся ожидание ухода их пастыря в мир иной никому не давало покоя.
К умирающему папе уже приходил пару раз зануда кардинал из соотечественников, чтобы исповедать его перед смертью, глубоко любимого всеми добрыми католиками, коему к всенародному огорчению остались считанные минуты жизни в этом бренном мире... Но понтифик, перенесший операцию на трахее и потому лишенный возможности говорить, резким движением правой руки указал ему на дверь, как впрочем, и паре монахинь, что так раздражали его слух своими гнусавыми молитвами. Наконец-то его последняя воля была исполнена, и он остался наедине с самим собой! Напольные часы пробили полночь, и он внезапно сам, без посторонней помощи смог повернуться на правый бок и тупо уставился на дверь, инкрустированную сусальным золотом, в ожидании, что она вот-вот откроется настежь и появится тот, от воли которого умирающий оказался настолько зависим, что, даже оказавшись на смертном одре, не мог спокойно умереть.
Со стен, покрытых натуральным шелком, вносивших в интерьер его опочивальни особую изысканность, изящество и ощущение роскоши, на него смотрели старинные картины с изображениями ее бывших владельцев, к которым, должно быть, скоро прибавится и его портрет. В дальнем углу просторной комнаты с высокими потолками стояло громадное венецианское зеркало, в котором отражался богатый интерьер и его шикарное ложе с балдахином из красного бархата, подшитого золотой парчой. Да и вообще все предметы и изысканная обстановка в этой спальне источали некий аромат богатства и роскоши, к которому, как деготь к бочке с медом, подмешивались нюансы полной безысходности и отчаяния. Тяжкие сомнения, словно жуки-короеды, уже окончательно изъели потрепанную временем душу умирающего понтифика, подобно тому как болезнь Паркинсона отрухлявела его когда-то блистательный ум, и он уже не мог самостоятельно разобраться в самом себе, чтобы хотя бы перед смертью понять, если не смысл всего бытия, то хотя бы отдельные фрагменты своей жизни.
Когда часы на колокольне святого Петра, которые с небольшой задержкой тоже пробили полночь, около центральных ворот Ватикана, зорко охраняемых его гвардейцами, разодетыми в допотопную форму, остановился шикарный роллс-ройс, из которого не спеша вышла троица престранного вида. Судя по всему, главным из них был старик, облаченный в черный костюм католического священника, шею которого сковывал белый пластмассовый "ошейник", символизирующий послушание и посвящение Господу. Конечно же, это был Вольдемар. Тогда как в одетом в темно-коричневую монашескую рясу с капюшоном на голове трудно было узнать Бориса, а красотке Лю-лю очень подошло традиционное одеяние монахини ордена святой Урсулы, и без всяких вольдемаровских ноу-хау она все равно выглядела в них весьма аппетитно, хотя в общем все было строго и пристойно. Не успела Лю-лю как следует расправить на себе монашеские одежды, как к ним на всех парах уже примчался седовласый и очень худой кардинал, запыхавшись, сходу прильнул бледными губами к перстню своего повелителя Вольдемара и, так же быстро разогнувшись, зашептал тревожным голосом:
– О, мой великий магистр! Как же мы вас заждались! Святой отец никак не желает покинуть наш мир без вашего святого причастия! – Повернувшись к швейцарским гвардейцам, он торжественно крикнул: – Дорогу духовнику его святейшества, папы Иоанна Павла II!
– Нам надо поспешить! – не на шутку встревожившись, воскликнул Вольдемар. – Мы никак не можем оставить его святейшество без последней в его земной жизни исповеди и без нашего святого причастия и отпущения ему грехов!
И служители Бога, перейдя на ускоренный темп, засеменили мелкими шажками, чтобы как можно скорее утешить умирающего понтифика.
Тихо и почти на цыпочках приблизившись к смертному одру, Вольдемар молча указал пальцем Борису и Лю-лю на угол, где было несколько винтажных кресел, а на мраморном журнальном столике стоял хрустальный графинчик, в котором мирно покоилась какая-то польская наливка темно-лилового цвета, и на серебренном подносике было несколько изящных двадцатиграммовых стопочек. Приняв указания папского духовника как приказ к действию, монах и монахиня, уютно расположившись в мягких креслах, с траурным видом и в размеренном темпе стали вкушать чудесный нектар польских полей и сливовых садов. Приятно пахнущая и очень вкусная краковская наливка сразу же взбодрила их дух и, судя по тому, как причмокивала алыми губками Лю-лю, можно было сделать вывод, что этот шедевр польской винокурнии ей тоже пришелся по вкусу. Что же касается святых отцов, то им явно было не до алкоголя, и монах и монахиня, наглухо закрывшись в своем эгрегоре, старались вести себя благоразумно, поглощали молча стопку за стопкой, пока не выпили всю предложенную им бутылку до дна.
– О, мой друг! – избегая всякой высокопарности, обратился Вольдемар к лежащему, казалось бы, бездыханно человеку. – Что же они с тобой сделали, проклятые? Подумать только, перед самой смертью продырявить тебе трахею и тем самым лишить самих же себя гласа Божьего и твоего отеческого напутственного слова, а может быть, и настоящего завещания? Видимо, только со мной, мой старый друг, ты можешь перед смертью спокойно поговорить, так как нам есть что сказать друг другу напоследок. Мне очень интересно послушать тебя здесь, на Земле, ибо неизвестно, каким Лазарем ты запоешь там, где уже никто из грешников не станет ползать на коленях перед тобой.
– О, дух зла, ты пришел за моей душой? Наконец-то, я тебя так долго ждал! – ответил ровным голосом понтифик и продолжил: – Что ни говори, но нечистый дух всегда властвует над телом, и я благодаря тебе перед смертью свободно могу в последний раз говорить.
– Более того, – сказал Вольдемар, – я властвую не только над телом, но еще могу просветлять людские мозги, ибо сейчас к тебе вернулась не только способность свободно говорить, но и возможность соображать, как ты соображал когда-то в своей далекой молодости. А насчет "нечистого духа", то чья бы корова мычала... Да и вообще, кто ты такой, смерд, чтобы определять, что чисто, а что грязно? – вскипел уж было Вольдемар. – Где же прячется твой Святой дух и почему он безмолвствует, а мне приходится, как скорой помощи, за всех вас отдуваться и выслушивать всякую ахинею?
– Не сердитесь, прошу вас, это я сказал по привычке. Так сказать... нечистый дух – это своего рода профессиональный термин... Всего лишь…
– Да ладно, мой старый друг! – перебил его Вольдемар. – Конечно же, я на тебя и тем более в твоем положении нисколечко не сержусь! С моей стороны это было бы даже кощунственно и бездушно, но все же... ближе к делу! Что ты мне хотел сказать или попросить, прежде чем твоя душа оставит бренное тело? А может быть, в чем-то покаяться или признать свою вину? Как-никак я твой духовник, а ты сын мой... – На последнем слове Вольдемар сделал особый акцент и вовремя удержал себя, чтобы не взорваться от смеха.
– Я же попросил прощения публично у всего мира за массовое истребление церковью протестантов, за церковные расколы и интриги, за многовековые религиозные войны, за неоправданную жестокость инквизиции, за притеснение, а порой и геноцид евреев, за насильственную евангелизацию Америки... – Пересохшим ртом понтифик глотнул слюну, и со стороны было видно, что ему стало трудно дышать, но он продолжил: – Ведь до меня ни одна религия такого не делала!
Вольдемар глупо улыбнулся, видимо, он заранее знал все, что этот поп ему отчеканит, как по заученному тексту:
– И для этого ты меня так нетерпеливо ожидал? Чтобы навешать мне на уши всю эту тарабарщину, которую я могу прочесть в любом из некрологов, что выйдут в твою честь? Тем более что ни одна другая религия не перебила столько простого люда во имя какой-то призрачной утопии. И где сейчас твоя умирающая церковь, без поступления свежей крови? Я лично не вижу ничего геройского в том, чтобы попросить прощения за все преступления католицизма против человечности, да и вообще вас всех надо было судить в Нюрнбергском трибунале, посадив на одну лавку с фашистами. Для примера, индусы пять тысяч лет как молились своему слону, так и молятся, и при этом они не утопили половину мира в крови и никого не вырезали мечом и не выжигали огнем. А твои престарелые пастыри сегодня только и могут, что малолеток по углам зажимать, и по всем вашим церквям расплодились Содом и Гоморра. Ладно, если бы вы между собой скрещивались, но зачем калечить души детям, малмы которых их родители доверили святым отцам? Что скажешь ​– опять Дьявол во всем виноват?.. А почему ты обо всем покаялся, а вот насчет массового растления несовершеннолетних публично ничего не сказал? Знает кошка, чье мясо съела. Конечно, легко просить прощения за прегрешения далекого прошлого, к которому сам лично никакого отношения не имеешь, а вот что касается педофилии и повальной коррупции в церкви, то вопрос так и остается открытым, и неизвестно, кто его однажды закроет и каким образом. Да и насчет меня тоже ничего конкретного ты не сказал! Кажется, в вашем Ветхом завете мое имя писали с заглавной буквы, и я был вхож на заседания Творца да и вообще... исполнял его волю в роли прокурора! Ладно, не стану тебя запугивать, а то тебе и так страшно, но, если не твой наследник, истреблявший евреев в концлагере Дахау, то тот, кто придет после него, взойдя на папский трон, все-таки признает меня богом! Хотя, если честно, мне все равно, что обо мне думают смертные и тем более твоя паства, ведь в этом мире все так изменчиво и, как всегда, стабильности не хватает! Сегодня признаете одно, а завтра совершенно другое... И вообще, я приехал не ради тебя, несчастный поляк, но для того, чтобы моему референту Ватикан показать и, раз уж такая возможность представилась, с тобой наконец-то распрощаться.
– Так, может быть, вы со мной в этот раз навсегда, и мы больше друг друга никогда не увидим? – внезапно оживился понтифик и печально всхлипнул: – "Дайте мне войти в дом Отца моего".
На этот раз Вольдемар все же не смог себя сдержать и закатился раскатистым демоническим смехом:
– Ну как я могу дать тебе войти в дом Отца твоего? Если бы ты обратился ко мне, как Иосиф к братьям: "Сжальтесь надо мной и отпустите меня к отцу!" Да, брат, с тобой всегда было весело пообщаться, и на смертном одре ты все такой же... забавный! Хотя есть поговорка: "Хотел бы в рай, да грехи не пускают", и если ты про грехи свои вспомнил, то ладно, не мне тебя судить и, как говорится, ступай себе с Богом, но примет ли Он тебя в своем доме? Это уже другой вопрос. Ну а мне ты больше не нужен, и вообще не хочу себе понапрасну кровь портить, выслушивая твои стоны в Аду.
​Лицо умирающего понтифика внезапно умиротворилось, и, как только Вольдемар со своей свитой покинул папский дворец, он сразу же впал в забытье, а чуть позже, к вечеру, когда у него началась агония, он в холодном поту стал громко и непрестанно просить:
– Дайте мне войти в дом Отца моего!
И эта просьба умирающего наделала немало шума в Ватикане. Узнав об этом, кардинал Ратцингер воскликнул:
– Я так и знал, что он выкинет что-нибудь оригинальное! – И явно недоумевая, обратился к личному врачу понтифика: – Скажите, доктор, как такое возможно, что наш святой отец, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких, может вообще говорить? И так много говорить? Ведь он же не умолкает...
– Это просто чудо! – ответил озабоченно врач. – Медицине такие случаи неизвестны.
Кардинал срочно вызвал к себе своего секретаря и, когда тот незамедлительно явился, отдал приказ:
– Это дело надо срочно засекретить! Предупредите об этом всех, кто слушал умирающего святого отца, ибо все это козни Дьявола!

Глава 9 Смерть принца Монако

– Дайте мне войти в дом Отца моего! – весело рассмеялась Лю-лю, но Вольдемар ее резко перебил:
– Милочка! Немного уважения к мертвым! – скорбным голосом произнес он.
– Ах, сир! Если бы мы скорбели по каждому, кого навещаем, то нам бы стоило оставаться в Аду, где этой скорби более чем достаточно! – беззаботно парировала Лю-лю.
– В следующий раз я так и сделаю! – раздраженно сказал Вольдемар. – Ведь речь идет не о простом смертном, которых нынче расплодилось как грязи, а о моем лучшем собеседнике и, можно сказать... о друге дней моих суровых. Ведь порой мы, такие разные, общались часами напролет, так как он не был зашоренным бараном и многое понимал из сказанного мной, но ничего поделать со своим мерзким окружением, бедняга, так и не смог. Это так грустно... терять друзей! Тем более что он нынче стучится во врата рая, куда его вряд ли пустят, и, зная об этом наперед, он все же отказался идти со мной.
– Сир, – подал голос обычно молчавший Зо-зо, не отрываясь от руля и пристально следя за дорогой. – Без Лю-лю нам будет скучно! Не оставляйте ее в Аду... О! Черт! Дио кане, мамма миа! – выругался он. – Эти итальянцы водят машины хуже, чем арабы в Марселе! Вот, опять один меня подрубил! Ему что, жить надоело?
Борис, на какое-то время оторвавшись от мелькающих в окне красивых пейзажей и как будто невзначай, спросил:
– А вы, граф, тело магистра на прокат часто берете?
– А с чего это ты взял, что я чьи-то тела, словно костюмы, надеваю? – улыбнулся Вольдемар.
– Да так... – Борис пытался казаться как можно более равнодушным. – Этот кардинал, что бухнулся перед вами на колени и перстень ваш лобызал. Для него вы были великим магистром, и стало быть, в этом же обличии он вас уже когда-то видел.
– Ваш дедуктивный метод просто превосходен! – воскликнул Вольдемар. – Да, я порой обращался за этой услугой к моему другу Полюсу и, кажется, последний раз воспользовался его услугой, так как его тело выработало все воображаемые и даже невоображаемые сроки.
– А что взамен получал от вас магистр Полюс? – не унимался Борис.
– Взамен? – Вольдемар на секунду задумался. – Пока я пользовался его оболочкой, она не старилась и очень долгое время была почти как новая. Вот поэтому он и прослыл среди своих подчиненных "бессмертным", и это явно повышало его авторитет в глазах сильных мира сего, но стоило ему все же состариться, как его, все еще живого человека, словно отходы производства, немедленно отправили в один из самых ужасный домов престарелых, что мне приходилось видеть во Франции.
– В принципе это не так уж и плохо, – охотно согласился Борис и, получив исчерпывающий ответ, который уже соблазнял его занять место магистра, решил перейти на другую тему: – Граф, а куда мы теперь путь держим?
– Надо в Монако заехать, – весело ответил Вольдемар, – там на днях тоже свой траур будет, и это очень удобно для многих людей, они, только что засвидетельствовав свое почтение усопшему понтифику, могут по дороге домой заскочить и в Монако, чтобы проститься с принцем Ренье, а то они побросали где попало свои машины во Франции, и теперь жандармы им все еще продолжают штрафы клеить. Воистину, стыда у них нет, как впрочем, и у их начальника Николя Коварного. Конечно, он еще тот сукин сын, но как говорят американцы: "Это наш сукин сын". И стало быть, он мой сукин сын. Надо будет его в Париже навестить, а пока поедем и послушаем, что новенького нам расскажет умирающий принц, ибо перед смертью люди иногда становятся более разговорчивыми и даже откровенными. Вот я для людей стараюсь, тружусь как пчелка, выслушиваю всякое от умирающих, а в ответ одна лишь скотская неблагодарность!
– А что насчет проклятия монакской семьи – это правда?
Борису уже стало нравиться путешествовать с этой несвятой троицей. Тем более что Лю-лю, хоть и не могла заменить ему Марго, все-таки старалась как могла, и порой он с ней неплохо зависал. Ну подумаешь – демоница, так каждая вторая женщина – ведьма, а остальные – кикиморы! От этой мысли ему стало как-то веселее. Ведь не даром еще император Наполеон говаривал: "Все женщины – б***, за исключением моей матери, но при этом не стоит забывать, что и моя мать – женщина!"
"Все-таки французы со своей деликатностью кого угодно за пояс заткнут! – восхищенно подумал Борис. – Подумать только, как тонко ими сказано: "В проблемах наших даже самых лучших друзей всегда найдутся такие заморочки, которые нам не разонравятся"".
– Вот за это я и люблю Францию и особенное ее южное побережье! – весело сказал Вольдемар. – И особенно мне по душе Монако. Когда-то я польскому комедианту тиару на голову надел, а своему другу принцу Ренье шикарную жену подогнал, а он с ней так нехорошо поступил. Придется устроить им на дорожку очную ставку, ибо мне неизвестно, куда принц Ренье после своей смерти пожелает податься. Куда мир катится? – Вольдемар тяжко вздохнул, но тут же его настроение переменилось, и он весело продолжил: – А насчет проклятия семьи Гримальди, да, это чистейшая правда! Ведь я лично помог взять замок на скале, надоумив одного бандита по имени Франческо прикинуться монахами и проникнуть в старую крепость, и с того времени мы оба красуемся на родовом гербе семейства Гримальди. Спрашивается, мог ли христианский бог поддержать идею проникновения в чей-то замок людей, прикрытых одеждами его слуг? Да и Иисус тут точно ни при чем, но помощь и везение, пока я был рядом, еще долго сопутствовали Франческо Гримальди, и поэтому девиз династии "С божьей помощью" – не пустые слова.
– А почему вы, граф, свалили от него? – спросил Борис. – Видимо, у вас других дел по горло было?
– Шерше ля фам! – Вольдемару снова стало смешно, и он явно вспомнил что-то приятное. – Проблемы возникли из-за одной симпатичной голландки, которую мой компаньон тогда соблазнил, а потом безжалостно бросил на произвол судьбы. Да мало ли таких случаев было в истории человечества, Алла Борисовна Пугачева воспела их в милой песенке: "Жениться по любви не может ни один, ни один король". Также и мой друг Фауст когда-то шестнадцатилетнюю Гретхен совратил, а потом бросил ее с ребенком, и если эта дурочка предпочла топор палача, то более продвинутая голландка сделалась ведьмой и прокляла своего принца злыми словами: "Никому из Гримальди не дано будет познать счастье в браке!" Видимо, мне тогда от нее тоже досталось, ибо до сих пор резкая боль в левом колене мне постоянно о ней напоминает. Чуть позже мой бывший друг Франческо Гримальди, впав в безумие, стал мстить колдунам и ведьмам, отправляя их пачками на костер. Он даже свою фаворитку, заподозрив ее в колдовстве, приказал сжечь живьем, и люди говорили, что она тоже его прокляла. Ну а я от греха подальше уехал лечить больную ногу на горячие источники в Пиренеях, где и познакомился с последним проповедником катарской ереси Гийомом Белибастом, которого тоже чуть позже инквизиторы сожгли на костре. Подумать страшно, прекрасная страна трубадуров была предана католиками "мечу и пожару", вырезана под самый корень и сожжена дотла, и все это горе лишь за то, что катары считали меня творцом человека и, стало быть, признавали мое законное право править миром… А монегасков я люблю, ибо они своего рода олицетворение моих замыслов на Земле. Только представьте, три тысячи граждан микроскопического государства живут в мире и процветании, и если кому из них не повезло в браке, то обязательно повезет в сексе или в бизнесе, тогда как супружеские узы точно не я придумал. Как-никак, если верить Библии, меня сослали на Землю за мое свободомыслие и либерализм, проявившийся в том, что я надоумил Адама и Еву воспользоваться своими репродуктивными органами, которые у них уже были в наличии, и, стало быть, они имели законное право на продолжение рода. Они стали жить и размножаться, не спрашивая ни у кого на то разрешения, и если посмотреть на историю развития человечества, то любой диктатор первым делом укрепляет институт семьи и тем самым лишает человека права на выбор!.. Но хватит о грустном! Не хочу портить себе настроение, говоря на больные темы. – И залпом засосав полбутылки коньяка "Наполеон", Вольдемар удовлетворенно крякнул и вернулся к прежней теме: – Я просто обожаю Монако и свое знаменитое казино, которое монегаски построили с моей подсказки, а потом я поселил там Полюса, сделав его великим магистром масонской ложи, чтобы, приходя в этот мир, сразу же окунаться в знакомую мне атмосферу праздника и веселья!
– Насчет брачных уз, в принципе, граф, я с вами целиком и полностью согласен! – поддакнул ему Борис. – Так же как и с тем, что вы, граф, птица высокого полета, ибо мне доводилось читать отзывы представителей христианского культа о встречах с вами. Они так и говорят, что вы, граф, в общении с ними всегда вежливы и обходительны, и если они вас и боятся, то потому, что вы для них слишком умны! – Увидев очередной дорожный указатель, Борис радостно воскликнул: – Мы только что проехали Винтимиглию! Но, если честно, граф, в Монако я тусовался почти полгода, и, в общем-то, я независтливый человек, но мне показалось, что это княжество больше походит на образцовую деревню. Да и люди там уж слишком спокойные, а про их приветливость точно ничего дурного не скажешь, и их сытость с размеренным образом жизни мне настолько наскучила, что вынудила вернуться в Ниццу.
– Это, мой дорогой друг, – Вольдемар интригующе улыбнулся, – все потому, что вы довольствовались лишь тем, что лицезрели яркую обертку княжества, тогда как внутри этой конфеты всякую начинку встретить можно, и страсти там кипят да еще такие, что всего не перескажешь! Но культурным людям не принято выставлять свои эмоции напоказ, эта норма поведения универсальна как для человека, так и для общества в целом. Я и на этот раз хотел бы тут зависнуть по полной программе, но не хочу нарваться на старых знакомых, масонов, ибо мой двойник, как вам уже известно, нынче официально пребывает в коматозном состоянии, но мне все же нужно, просто позарез, попрощаться с принцем Ренье. Однако я ума не приложу, как мне инкогнито пробраться во дворец, ведь меня там каждая собака знает, и кинокамеры повсюду понатыкали...
– Граф, я постараюсь их отвлечь! – Борис решительно предложил свой план. – Пока местные гвардейцы будут заняты выяснением моей личности, вы сможете незаметно прошмыгнуть через главные ворота во дворец. Росточку вы небольшого, да и в ваших гипнотических способностях вряд ли кто-то сомневается, и одежка поповская для такого случая у вас осталась. Вот только не берите с собой Лю-лю, а то вас вместе сразу же вычислят местные стражи порядка. Лучше будет, если она где-нибудь в баре посидит да рюмочку коктейля "Монако" опрокинет.
Лю-лю, услышав такое замечательное предложение, ласково и многообещающе посмотрела на Бориса и, сладко улыбнувшись, замурлыкала, как кошечка.
Зо-зо припарковал лимузин на подземной парковке неподалеку от океанического парка, и, выбравшись наверх, они вчетвером пошли по узким улочкам старого города в сторону дворца, где в это самое время агонизировал принц Ренье III. Выйдя на просторную площадь перед дворцом, Вольдемар прямиком направился к памятнику основателю Монако Франческо Гримальди, прозванному Хитрецом, изображенному в монашеской одежде и вот-вот готовому внезапно вытащить из ножен свой острый меч. Постояв со скорбным видом и смахнув непрошенную слезу, Вольдемар грустным голосом приветствовал своего старого друга:
– Вот мы и встретились, старина...
– Граф, вы только что оттуда, где всегда есть возможность встретиться с любым из ваших подопечных? – удивленно спросил Борис.
– Я тоскую по прошлому, когда знал этого пройдоху молодым и отчаянным парнем, а после уничтожения им стольких ведьм я его и видеть больше не желаю! Подумать только, сколько красивых девок он на костер отправил, и если бы только ведьм жгли, это хоть как-то было бы понятно, но ровно сто лет до него, выжигая катарскую ересь в Безье, крестоносцы почти пятьдесят тысяч собственных католиков перебили! И когда солдаты спросили местного аббата Арно Амори: "Как же нам отличить католиков от катаров?", он ответил просто: "Убивайте всех подряд, Бог на небе узнает своих!" А своем докладе папе Иннокентию III он отметил: "Ни годы, ни положение, ни пол не стали им спасением!" А триста лет спустя герцог Альба в Голландии, истребляя протестантов, слово в слово повторил крылатое выражение: "Убивайте всех, Бог разберется, кто свои!" Апостол Павел называл меня богом этого века, и, стало быть, на протяжении многих веков я им и являюсь, но мне обидно, что до сегодняшнего дня эти нелюди творят бесчинства на Земле, а Творец молчит! Да и бог с ними! Что-то я опять расстроился. – Вольдемар, с горечью проглотив комок в горле, повернулся к Борису. – И какой же у вас план, мой друг, в деталях? Как же мы отвлечем бравых стражников?
– Да все очень просто, граф, у меня на ключах от моего дома вместо брелка ключ USB, в котором я храню фотографии вашего пришествия на Землю. Да-да, граф, не скромничайте! Я думаю, что, коли вы пользуетесь телом магистра, по просьбе которого я провел ритуал, то, стало быть, вы и есть тот самый призрак из автобусного парка. Теперь я понимаю причину того, что вы удивленно водили головой по сторонам. Видимо, не ожидали, что в автопарк попадете? В общем, можете и не отвечать на этот вопрос. А план мой прост! Я передам мой ключ USB начальнику стражи, а дальше посмотрим, как сработает их паранойя. Жаль, конечно, что не смогу на живого принца посмотреть, но ради вас, граф...
– Не стоит так переживать, мой лучший друг! – вскричал обрадованный Вольдемар. – Мне бы только во дворец пробраться, и, как только я проникну в спальню принца, мы вас немедленно вытащим из каталажки! Вы, мой друг, оказываете мне просто неоценимую услугу!
– Ну ладно, я пошел, – сказал Борис.
Подойдя к начальнику караула, неспешно прохаживающемуся туда-сюда около шлагбаума, он передал с многозначительным видом свой ключ ошарашенному гвардейцу, и тут такое началось! По команде "Тревога" сбежались гвардейцы, понаехала куча фургонов полиции, и невинного Бориса, закованного в наручники, отвезли в местное отделение для дачи показаний, тогда как Вольдемар, облаченный в церковные одежды, беспрепятственно прошел во дворец. И каково же было удивление полицейских, когда несколько минут спустя они, уже жаждавшие крови своего пленника, получили приказ из дворца немедленно доставить его на аудиенцию к умирающему принцу.
Таким образом Борис в сопровождении почетного экспорта, нудно воющей сирены и мигания разноцветных лампочек полицейской машины был доставлен во дворец и препровожден в скорбную опочивальню, где лежал принц Ренье, как ему и положено было лежать – на смертном одре. Вполне естественным было и то, что Вольдемар стоял у его изголовья и тихим голосом что-то ему нашептывал. Борис, стараясь не мешать их дружеской беседе, на цыпочках сразу же направился к мраморному столику, где его уже ждала бутылка отменного коньяка, который он намеривался употребить для снятия нервного напряжения, но не успел он сделать и глотка благодатной жидкости, как в спальне прямо напротив кровати принца появился призрак красивой женщины. Судя по всему, это была принцесса Грейс, и до Бориса отчетливо донеслись ее грустные слова, сказанные нежным голосом:
– Вот я и пришла к тебе, мой милый муж...
Умирающий принц, приободрившись, попытался поднять голову от подушки, и Вольдемар заботливо помог ему и подложил еще одну подушку, чтобы старый муж мог лучше видеть свою, хоть и призрачную, но весьма симпатичную жену.
– О, Грейс! Ты пришла! Как мне тебя не хватает! – воскликнул он со слезами на глазах. – Хочу тебе сказать, что не желал твоей я смерти, лишь удержать тебя хотел, но мои шпионы истолковали по-своему приказ. Прости меня, моя любовь, мой ангел! Прости меня за все и забери с собой!
– Я тебя прощаю, хотя и не винила никогда. Сама во всем была я виновата. Мы были слишком разными с тобой, но это в прошлом... Иди за мной... – ответил еле слышно призрак принцессы Грейс, прежде чем исчезнуть.
Выйдя из дворца на свежий воздух, Вольдемар воскликнул:
– Черт меня побери! Опять любовь! Да они меня с ума сведут своими чувствами! А где рассудок их? Где здравие ума?
Борис тактично промолчал, не желая провоцировать дебаты, так как сам уже не раз пострадал от любви и предательства со стороны женщин и потому разделял позицию Вольдемара, но только что увиденная сцена во дворце его немного взволновала да так, что у него самого защемило сердце, и на него нахлынули воспоминания о тех днях, что он провел с Марго. Но, взяв себя в руки, он молча предложил Вольдемару глотнуть коньяка из бутылки, которую вынес из спальни принца. Вольдемар жадно выпил все и сам себя спросил:
– Ладно, бог с ними! Что там у нас дальше по плану? – И сам же ответил: – Надо будет в Париж сгонять, там, кажется, у Николя Коварного возникли проблемы с финансированием его предвыборной кампании. А уж потом, Борис, мы накажем ваших работодателей и займемся подготовкой к Первомаю, а там уже мне пора и домой, погреться у адского огня. Не спорю, что порой среди людей мне весело проводить время, но я никогда не путаю туризм с постоянным местом жительства. Хорошо в гостях, а дома все же лучше!
– Париж так Париж! – охотно согласился с ним Борис. – Может быть, заглянем в "Мулен Руж", хотя вряд ли их шоу будет лучше того представления, что вы, граф, устроили в Шато де ля Кроэ, но все же... Надо быть в курсе событий в области культуры!

Глава 10 Дорога на Париж

Дорога на Париж была долгой, но совершенно не тяготила Бориса потому, что ему очень нравилось, раскинувшись на задних сидениях в обществе проказницы Лю-лю, отрываться с ней по полной программе, что поначалу веселило развратного Вольдемара, изредка подглядывавшего в зеркало за акробатическими кульбитами молодых людей, изучавших на практике очередные позы из почтенного манускрипта "Кама Сутра". Но, видимо, это ему вскоре наскучило, да и Борис немного устал терзать любвеобильную подружку. Конечно, он часто думал о своей красавице Марго, но жизнь брала свое, и мастерство этой демоницы оказалось на уровне самых смелых ожиданий. Немного отдышавшись, осушив полный бокал конька из бара и закусив лимончиком, он со вздохом облегчения откинулся на спинку сидения и неожиданно впал в воспоминая о времени, проведенном с Марго, и тут до него донеслось нервное покашливание Вольдемара.
Судя по всему, граф устал молчать, и Борис, уже точно зная, с кем имеет дело, не знал, с чего начать разговор, и вообще не хотел, чтобы его заподозрили в попытке выудить ценную информацию об Аде, а делиться с Дьяволом своими взглядами на жизнь было бы тоже просто смешно. "Горе от ума", – подумалось Борису, и, больше не думая, он озвучил первое, что ему на ум пришло:
– Граф, прошу прощения, если отвлекаю вас от важных дум о человечестве. А почему вы так привязались к телесной оболочке магистра Полюса, и вообще, зачем она вам нужна, когда так много молодых и сильных кандидатов? Тем более что вы и так можете ходить среди людей, будучи невидимым, видеть все, что пожелаете, и нашептывать им что угодно? Да и весь этот ритуал по вызову вас с того света, связанный с пролитием крови и добавлением колдовских примочек, стало быть, своего рода бутафория?
Вольдемар солидности ради не стал демонстрировать свою радость по поводу того, что он наконец-то оказался востребованным, и будто нехотя, в развязанной манере ответил:
– Да, оболочек повсюду на Земле у меня было, есть и будет, как всегда, более чем достаточно, но там, где я появляюсь, меня должны с нетерпением ждать знакомые мне друзья и комфортная обстановка. Да и вообще, ничто людское мне не чуждо, и чувство привязанности никто не отменял. А насчет колдовского ритуала, так это важный элемент совместимости моего духа с телом принимающей стороны, и поэтому без крови и без искреннего желания человека принять меня удачного симбиоза быть не может, как впрочем, и чувство вкуса должно быть на высоте. Не буду же я носить каждый раз хоть и новую, но ужасно скроенную и неудобную мне одежду из некачественного материала и к тому же неизвестно какой расцветки и фасона. Вот и привязался я к Полюсу и благодаря ему мог долгое время через его сугубо личные ощущения отслеживать смены исторических эпох и гораздо лучше понимать изменения во вкусах и нравах людей так полюбившейся мне Франции, которую беды не обходили стороной, но все же по сравнению с другими странами их было значительно меньше.
– А с магистром Полюсом вы как познакомились? – не сдержался Борис, хотя и неприлично было задавать столь личный вопрос.
Но Вольдемар, наконец-то рассмеявшись, ответил запросто:
– На книжной ярмарке в Париже! Он тогда жил где-то в Голландии и работал наборщиком у первопечатника Лаврентия Костера, а потом тот заболел и умер, так и не раскрыв свой секрет наборных шрифтов. Тогда как этот пройдоха Фауст, прихватизировав печатный станок, додумался печатать на нем псалтыри, а потом сбывать их под видом рукописных фолиантов на ярмарке в Париже, где и был тотчас же пойман и изобличен в колдовстве, ибо местные ученые мужи, восхитившись идентичностью букв и отсутствием каких либо технических дефектов и помарок, решили, что в этом деле без Дьявола никак не обошлось. Согласно их авторитетному мнению, на такую филигранность в написании священных текстов мог быть способен только я. Ну, а потом все как в песне: "Парня поймали, арестовали и на костер повели!" Естественно, что он со страху в штаны наложил и во всем признался, но не в колдовстве, конечно, так как он еще тогда со мной никаких дел не имел... Но зато с того самого момента его стали величать доктор Фауст, и до сих пор говорят: "Велик, как Дьявол и доктор Фауст!" Естественно, что я не мог пройти мимо такого смышленого молодого человека, величие которого людской молвой было приравнено к моему. Вот так мы и познакомились, подружились, и, естественно, все мои штучки-дрючки, что я выкидывал, будучи в его теле, – все это тоже приписывалось ему, хотя и сам шельмец тоже был не промах.
– А потом пройдоха Фауст примкнул к масонам? – подумал Борис.
– Ни к кому он не примыкал! Я их сам придумал и, находясь в его теле, создал масонскую ложу в противовес Ватикану, иначе старушка Европа, а с ней и половина мира были бы уничтожены под корень воинственными католиками, и сейчас бы здесь ломали копья русские, китайцы и арабы, что в общем-то они и делают, но не в таком масштабе. А тогда безумные католики, как раковая опухоль, распустили свои метастазы куда только можно, и лишь благодаря мне Европа познала свою эпоху Возрождения! Конечно, старый мир сопротивлялся как мог, устраивая еврейские погромы, охоту на ведьм, сжигая их вместе с еретиками и учеными на кострах и т.п., и т.д. Одна только Варфоломеева ночь чего стоила! Целых триста лет травить своих же братьев по вере, протестантов, и за что?
– Вообще-то протестантов резали за то, что они называли папу римского Дьяволом и никак иначе. – Борис подкинул в пламенную исповедь Вольдемара еще одно полено, потому что намного лучше было слушать исповедь Сатаны, при этом не спеша попивая коньяк из хрустального фужера, чем тяготиться его молчанием. – Да и сами протестанты немало людей на кострах сожгли...
– Ах, Ватикан, Ватикан! – Вольдемар снова развеселился. – Да, славные были годы в Риме – сплошная дольче вита. Я тогда подружился с семейством Борджиа и тем самым помог иллюминатам принести хоть немного света в затхлые покои Ватикана, который к тому времени деградировал настолько, что буквально затягивал весь цивилизованный мир в омут своего старческого маразма. Используя тело папы Александра Борджиа, я значительно омолодил папскую курию, да и многие другие заслуги, приписываемые ему, это все моих рук дело. Сейчас там все те же проблемы, но на этот раз я им не помощник, ибо что посеешь, то и пожнешь. Люди стали умнее, запретов стало меньше, и им нет нужды во всех своих желаниях искать проявления или умысел Дьявола, да и рост всеобщего благосостояния играет свою позитивную роль. Устали мои соловушки кормиться заунывными баснями, ибо не только словом единым сыт человек!
– Ваши оппоненты как раз и утверждают, что в эпоху Ренессанса вы, граф, поменяли тактику, перейдя от запугивания людей к соблазну!
– Да я тут при чем? – вскричал Вольдемар. – Ни одна самка не сможет в одиночку выкормить своих детенышей, и именно соблазн ей жизненно необходим, чтоб удержать как можно дольше при себе самца. Католицизм как одна из форм экстрима прославился в борьбе с телом ради величия духа, и некоторые монахи-извращенцы до сих пор себя мутузят плетями, чтобы выбить естественные желания здорового организма и тем самым подавить инстинкт размножения. Морят себя постами, чтобы опять-таки растительной пищей понизить у себя в крови уровень тестостерона. Да ни одному самому тупорылому животному и даже насекомому такая дурь точно на ум никогда не приходила и, слава богу, не придет! А все потому, что животные не наделены умом и строго следуют инстинкту выживания. Тогда как религию можно сравнить с эмоциями дурной барышни, с чувствами, которые часто захлестывают волнами разум человека, не позволяя ему спокойно поразмыслить над тем или иным сюжетом бытия. В свое время в Испании чуть ли не каждый десятый ее житель оказался в монастыре, и нация реально могла бы исчезнуть. Да и вообще, в тех странах, что не познали на себе всю сладость и любовь католической инквизиции, до сих пор еще можно встретить красивых женщин! А посмотрите на Германию! Да там что не немка, то рыжее отродье, тогда как чешки и украинки хороши, особенно жительницы Днепропетровска, про их красоту я вообще молчу. Говорят, туда императрица Екатерина II ссылала ведьм и проституток, и вот вам результат естественной селекции! Куда ни глянь, такая красота по улицам гуляет... Конечно, быт у восточных славянок не налажен, и красота там явно скоротечна, но генофонд нации был сохранен, пока большевики не отдали власть в руки феминисток, объявив равноправие обоих полов. И это тоже крайность, так как нынче там красивых да к тому же умных женщин хоть отбавляй, а мужика хорошего и днем с огнем не сыщешь! Подумать страшно! Сколько красивых девок эти упыри-монахи сожгли на кострах, и все это ради того, чтобы не соблазняться на их чудные попки!
– И вы тут точно ни при чем? Ведь вы, граф, могли и более эффективно бороться с католицизмом? – съехидничал Борис.
– Я освободил человечество, и мне нет нужды ему навязывать ту или иную модель развития. Да и своих дел у меня тоже по горло, – серьезным тоном ответил Вольдемар. – Да, порой я вмешиваюсь в дела этого мира, но только для того, чтобы уменьшить нашествие несчастных душ в мои владения, где и так скорби предостаточно. А то что же это получается? Эти отморозки, дай им волю, истребят под корень род людской, а потом и сами с голоду передохнут, ведь, кроме пропаганды химеры любви неземной, они ничего другого не умеют делать, а мне, значит, на веки вечные один на один с призраками оставаться? Некоторые отмороженные монахи и попы ненавидят этот мир, называя его порождением Дьявола, и ждут не дождутся конца света, Армагеддона, второго пришествия Христа или еще какой-то хреновины. Благо, что нынче этих фанатиков можно пересчитать по пальцам. Хотя на смену им пришли другие вирусы, в виде исламистов, которые, уничтожив одно тело, перекидываются на другие здоровые тела, но благодаря мне до сих пор ни одна пандемия не уничтожала весь род людской. А что касается моего главного оппонента, христианства, то когда-то оно набрало силу на костях рабов, дав им взамен лишь некую надежду на лучшую долю в загробном мире. И в наши дни оно периодически цветет там, где людям живется плохо, но как только все налаживается, все, как правило, забывают о нем, а если и вспоминают, то в силу тех или иных традиций, но не больше. Да и Бога поминают в хвори или когда к ним смерть стучится в дверь. Тем более что японцы к себе не пустили ни иудеев, ни иудеохристиан, ни каких-либо богоборцев, и это уже радует, но, как говорится, лишь бы не было войны!
– Подумать только! Дьявол-миротворец! – рассмеялся Борис.
Вольдемар уже было хотел ему что-то ответить, ведь у него всегда на все был заготовлен ответ, но в это время вдалеке, среди раскидистых полей Прованса, замаячил средневековый замок.
– Всего не переговорить. – Вольдемар, очевидно устав много говорить, обрадовался появлению этого древнего строения. – Кажется, нас с нетерпеньем ожидают его хозяева? Видите, рядом с флагом владельца замка на флагштоке вывешен и мой официальный штандарт.
– Знаете что, граф, вас тут встретят братья каменщики, тогда как мне им нечего сказать, и слушать их басни про храм Соломона мне также не интересно. Вы там с ними и один можете потрепаться, а я с Лю-лю пройдусь по парку маркиза де Сада, и неподалеку тут есть хороший ресторанчик, где в свое время этот развратный маркиз любил покушать рататуй и омлет с трюфелями. Места Лакоста мне хорошо знакомы, ведь здесь я когда-то прожил почти семь лет моей жизни.
– Да! Маркиз, маркиз! Тот еще фрукт был! – Вольдемар снова засмеялся. – Помню, помню! Талантливый писака, но на самом деле он ничего особенного сам лично и не практиковал. Так сказать, с натуры, как художник, хорошо срисовал порочные нравы местных монахов, и за это ему большой почет и уважуха! – И, обратившись к шоферу, Вольдемар отдал распоряжение: – Зо-зо, остановитесь здесь! Оставим молодых людей, коль общество масонов им не по нутру, хотя признаюсь честно, я тоже давно от них устал, и это к ним последний мой визит. Видимо, пришло время создавать им противовес, а то уже тоже зажрались и совсем от рук отбились!
Борис и Лю-лю вышли из машины и отправились в уютный деревенский ресторанчик, расположившийся недалеко от дороги в живописном месте, предоставив великому магистру прощаться со своей бригадой вольных каменщиков. В свою очередь Лю-лю была несказанно благодарна Борису за его замечательную идею пригласить ее в ресторан, и, когда они уютно расположились в плетеных креслах, Борис решил проявить интерес к ней как к личности и человеку, а не только как к сексуальному объекту, то есть поговорить с ней на более серьезные темы:
– Милая Лю-лю, а чем ты занимаешься, пока Вольдемар отсутствует на Лазурном берегу? – спросил с самым серьезным видом Борис свою смазливую спутницу.
– Я обучаю оккультной политике местных политиков, но чаще кандидатов на выборах на пост мэра города, от регионального до национального собрания и даже на вакантные места сенаторов, так как любой из них просто обязан использовать все ресурсы эзотерической речи, благодаря которой можно преодолеть инерцию электората, а проще говоря, расшевелить толпу и привлечь ее на свою сторону, – с непринужденным видом ответила красотка и продолжила пояснения: – А также я нейтрализую неугодных оппонентов моих клиентов от других партий, и для этих процедур мы обращаемся к магии. Тогда для некоторых мелких карьеристов я представляюсь белым магом, но большинство из моих клиентов особо не скрывают своих далеко и высоко идущих амбиций, тем более что на самом деле никакой белой магии не существует, ибо магия – это магия, и суть ее от цвета, как от перемены мест слагаемых, нисколько не меняется. Разумеется, имеются разные степени магии, и белые маги используют лишь то, что лежит на поверхности. Поэтому их помощь сравнима лишь с ведическими примочками да с припарками, тогда как черные маги не гнушаются никаких средств для достижения нужного результата.
– Красиво болтать и заманивать людишек – это не ново, и искусство ораторской речи никто не отменял, а вот насчет нейтрализации других кандидатов – это уже интересно. – Борис взял себя в руки и попытался выглядеть серьезным собеседником. – Ведь и у других кандидатов должны быть свои маги, и у вас получается своего рода битва магов? Но в любом случает я просто поражен, Лю-лю, тем, что ты такая серьезная и вдумчивая девушка!
Лю-лю с удовольствием приняла комплимент и расплылась в сладкой улыбке:
– Я не путаю работу с развлечениями и со всей серьезностью подхожу и к политике, и к сексу, – сказала она ласковым голосом, и под столом ее нежная ножка дотронулась до паховой зоны Бориса. – Поэтому на Лазурном берегу у меня нет равных мне конкуренток ни в любви, ни в формировании политиков, так как другие девочки из свиты Вольдемара помогают мне в работе с подопечными, и шарлатаны тоже нужны, иначе у нас не будет видимости конкуренции. Поэтому наши оппоненты обращаются к шарлатанам, от которых мы не ждем магических ударов, и обратившийся ко мне кандидат обязательно получает свой пост.
– А какова цена обращения к тебе, ведь ты же не уполномочена заключать договоры от имени Вольдемара? – спросил Борис с озадаченным видом.
– Все зависит от человека и от его амбиций, для реализации которых мы прибегаем к приемам различной серьезности. Так, для получения немедленной политической выгоды да еще на высоком посту можно применить что-нибудь потяжелее, но это сродни восхождению на золотой эшафот, где новоиспеченная звезда кривляется под аплодисменты толпы, но, в конечном счете, его голова будет срезана острым лезвием брильянтовой гильотины и упадет в плетенную корзину под рукоплескания, а может, и под скорбные вопли его фанатов, понесших очередную невосполнимую утрату. Поэтому опытные ребята от политики, используя магию, постепенно идут вверх по карьерной лестнице, потому что любое вмешательство извне можно сравнить с наркотиками, которые бодрят, но надо избегать передоза.
– А что можно сделать, применяя малые дозы? – Борис, расспрашивая Лю-лю, не забывал подливать ей в фужер шампанское, а ей приятно было рассказывать, так как даже демону порой хочется просто поговорить и быть кому-то интересным.
– Малой дозой, – продолжила она, улыбаясь, – можно связать оппонента, так сказать, по рукам и ногам, перевернуть с ног на голову и тем самым лишить былой харизмы, шарма, темперамента. Ведь никому не нужен скучный или квелый кандидат, неспособный зажечь толпу. Тогда как тяжелыми дозами приходится воздействовать на электорат во время проведения митингов и собраний, а это очень энергоемкая операция, требующая привлечения демонов Ада, а у тех свои расценки за предоставляемые услуги. Поэтому и летят головы с плеч таких молодцов, как Джон Кеннеди, жизнь которых можно сравнить с фейерверком, как ярко вспыхнула, так быстро и погасла, оставив после себя одни воспоминания, или актрис и гениев, что не живут на Земле дольше сорока лет. Ведь до сих пор критики говорят, что Мэрилин Монро, Брижит Бардо и даже Грейс Келли не были настоящими актрисами в высоком смысле этого слова, они были своего рода явлением, но не более того. На то они и звезды, чтобы гаснуть на черном небосводе.
Борису стало как-то не по себе и он мысленно извинился перед Лю-лю за то, что воспринимал ее как легкомысленную дурочку, но не подал вида, чтобы сохранить лицо. И вовремя гарсон подал на стол шикарные стейки с кровью и бесподобное красное вино, которое было, по всей видимости, из подвалов его дедушки. Едва они управились со своими порциями, как к ресторанчику подкатил их лимузин, и Лю-Лю, пребывая в очень хорошем настроении, словно пташка, поправив перышки – свое платьице, с особой нежностью посмотрев на своего благодетеля, ласково пропела:
– Боря, вам от меня большое мерсибо!
Несколько минут ожидания перед тяжелыми воротами старинного замка не показались Борису утомительными, так как, пока Зо-зо при помощи особой бархотки тщательно отполировывал поверхность лимузина, воодушевленная Лю-лю одарила Бориса такой страстью любви, что он впервые на какое-то время напрочь забыл о своей Марго, которая после этого совокупления с Лю-лю наконец-то стала от него удаляться, словно тень, и в принципе этому освобождению своей души он тоже оказался очень рад.
Вскоре из раскрывшихся настежь дубовых ворот вышел великий магистр в сопровождении вольных каменщиков, разнаряженных в дорогие смокинги и украшенных всевозможными лентами почета и несметным количеством золотых звезд, усыпанных брильянтами. Маршалы невидимого фронта, не скрывая слез, прощались навсегда со своим мэтром, под чутким руководством которого они, как и их далекие предки, трудились на протяжении веков над созданием самого совершенного мирового порядка. Стоит признать, что многое из задуманного они уже успели претворить в жизнь, и благодаря их титаническому труду в Европе была напрочь разрушена имперская архаика, и на смену всевозможным королевским династиям наконец-то пришли свободомыслящие люди, без колебания претворяющие в жизнь великие замыслы иллюминатов, да и Ватикан со своими тараканами наконец-то задвинули подальше в угол, словно старый бабушкин шифоньер, который отправить на дрова пока что не представилось оказии. К удивлению степенных масонов, их, казало бы, смертельно больной великий магистр с невероятной для его тяжелого состояния, будто мальчишка, заскочив в лимузин, пару раз подпрыгнув в мягком кресле и радостно взмахнув рукой, прокричал магическое слово:
– Поехали!
Машина, издав мощный рев многолошадного движка, резко рванула с места, обдав оставшихся на дороге людей черным дымом из выхлопной трубы, и честная компания, радостно улюлюкая, помчалась в Париж, где их уже с нетерпением ожидали шикарные банкеты и прочие развлечения. Какое-то время они ехали молча, и наконец Вольдемар, чем-то удрученный, выдавил из себя:
– Да! Полюса мне будет явно не хватать!
– А что, вам, граф, магистр Полюс так нужен? Думаю, вы связаны со многими из провожавших вас отдельными контрактами. – Борис срочно решил поддержать разговор, так как предпочитал видеть Вольдемара разглагольствующим о политике либо о женщинах – лишь бы не молчал.
– Полюс был наработанной моделью, через которую я лично мог руководить всем этим сбродом, а ведь за ними нужен глаз да глаз. Они сегодня у власти и, значит, стали уже загнивать и догматизироваться, почивать на лаврах. Ведь говаривал великий Ганди: "Любой институт или организация, гарантированно получающие денежные средства, обречены на разложение". Тогда как у моих вольных каменщиков денег столько, что куры не клюют. Нужно срочно искать преемника! А вот где его взять?
– Сир! – заявила о себе Лю-лю. – Я думаю, что у меня есть кандидат на место магистра Полюса!
– Лю-лю! Лапочка ты моя! – обрадовался Вольдемар. – И кто же этот молодой человек?
– Мой лучший ученик! Эммануэль. Его мне Роза представила как своего зятька и нахваливала его, как собственного сына. В банке Ротшильдов он Моцартом прослыл, играя на французской бирже, словно на рояле. Так сразу можно будет одновременно двух зайчиков убить и за масонами контроль наладить, а если что, и Францию подмять!
– Уж больно молод он. – Вольдемар задумался. – Хотя как посмотреть... Полюсу тоже было двадцать восемь, когда его я повстречал. Ну что же? Пусть будет президентом Франции, тогда его после отставки гораздо легче будет на пост великого магистра усадить.
– А что Николя Коварный, к которому мы едем? – Борис решил вмешаться в разговор.
– О! Николя! Проворный малый! – воскликнул восхищенно Вольдемар. – Лихо он тогда дочку старины Жака оседлал, а теперь, двадцать лет спустя, займет его президентское кресло, а если быть точнее, то ровно через два года Николя станет президентом, а пока надо его поддержать.
– Так зачем вам, граф, какой-то там юный Эммануэль, когда уже есть готовый почти что президент – матерый волчара да и в масонах он не из последних будет? – Борис не отступал.
– Да как тебе сказать, мой юный друг? – задумался опять магистр. – Как только я себе представлю, что в его шкуре придется мне ходить, то сразу жуть меня берет! Тогда как хорошка Мануэль? Его я как-то видел на одном шабаше... Славный мальчуган и взрослых теток любит! Эммануэль – красавчик, вежливый и обходительный малый, тогда как Николя – это такое хамло да еще и в Наполеоны метит. Как только к власти он придет, то непременно войну начнет со всем миром. Конечно, он хорош, чтобы устроить встряску в буржуазном болоте, но пускать его надолго во власть смысла точно нет. Французы его не поймут! Люди меня и так в облике козла представляют, и вы что, хотите, чтобы я появлялся на людях в волчьей шкуре?
– О какой войне вы говорите, граф?..
– Да о самой обыкновенной Третьей мировой – с сарацинами, которая впрочем уже и так началась не так давно, но пока что носит странный характер. Но чтобы ей придать размах, мой Николя уже давно созрел. Однако ему нужно время, чтобы взять власть и стать тираном. А чтобы ему им стать, он начнет закручивать гайки и создавать так называемое полицейское государство, то есть объявит войну русской мафии, наркоторговцам, нелегальным эмигрантам, проституткам, сектантами и, конечно же, террористам! Что позволит ему оправдать методы, которыми он будет вести свою войну, а именно, жандармы получат неограниченные права, начнется повальная прослушка, и, естественно, он пресечет жесткими мерами всякое проявления недовольства оппозиции и всякого сорта либералов. Естественно, чтобы стать настоящим тираном, необходима как минимум дюжина лет, а чтобы получить столь длительный срок пребывания у власти, необходимо развязать войну на внешнем фронте или примкнуть к уже ведущимся боевым действиям против нехороших исламистов или еще кого, что Николя и сделает. Цель всегда оправдывает средства, и для победы сил добра над злом все задействованные средства будут хороши. Война все спишет и в том числе и нарушения законности и даже преступления, которые он совершит во благо своей страны и своего народа. Хотя он лично, вырвавшись из эмигрантской среды благодаря тому, что умело оседлал любимую дочку президента Жака, вообще терпеть не может свое окружение, и французская элита, и бомонд никогда не признают его за своего. Естественно и то, что для достижения своей цели он будет использовать все что угодно, даже неудачи своей политики в качестве предлога для подавления сопротивления ему как на внутреннем фронте, так и на внешнем, ибо у тирана виноваты все. Гегемоны мира, янки, пока лишь слегка завязли в Персидском заливе, и их первоначально задуманная кратковременная интервенция скоро превратится в перманентную войну против собственного же фиаско, что потребует расширения зоны боевых действий с привлечением новых союзников, и мой Николя тут как тут, подпишется бомбить Сирию. Вот я и посоветовал моему другу Амару откупиться подачкой на президентские выборы, ибо он так или иначе победит.
– Получается "очередной сукин сын"? – хихикнул Борис.
– Да! Николя циничный сукин сын, но это мой сукин сын, хотя не я его приблизил к власти. Это Полюс в противовес президенту Жаку подыскал в его лице достойную кандидатуру, а я ему веками доверял как самому себе!
В истории есть немало примеров того, что для достижения чего-то великого простым смертным правителям порой приходилось и теперь приходится работать с тем, что есть. У каждого человека есть свои недостатки, и с этим мне тоже приходится считаться! Но на далекую перспективу Николя совершенно не подходит, да и людям он совсем не симпатичен, тогда как красавец Эммануэль... Хотя, как говорят слепые, поживем увидим. В любом случае в его шкуре мне будет куда приятнее выгребаться в свет и источать умильные улыбки миленьким старушкам.
– Люди говорят, что он еще и мальчиков любит или они его, – хихикнула Лю-лю. – Представляю ситуацию, если ему анал сильно натрут, а вам, сир, потом его боль на себя брать...
– Ну что же, будем отучать! – улыбнулся Вольдемар ​​и как-то странно заерзал в своем кресле.
​Так, говоря обо всем, но, в общем, ни о чем, наши путники добрались до цели своего путешествия, благо, была хорошая погода, и на автотрассе в начале апреля был явно не сезон, и они не испытали счастья попасть хотя бы в одну из пробок, которыми так славится дорога на Париж.

Глава 11 Париж, Париж…
Они добрались до Парижа ближе к полуночи и довольно быстро оказались в его центре, а если быть точнее, то на Вандомской площади, где раскинулось роскошное строение, повидавшее на своем веку немало известных политиков, признанных гениев от практически всех отраслей человеческого знания, а также монархов, миллиардеров и, конечно же, кинозвезд.
– Добро пожаловать в отель "Ритц"! – восторженно воскликнул Вольдемар. – Именно здесь моя трижды обожаемая Коко Шанель провела треть своей жизни, где и умерла в своем номере. В послевоенные годы она даже умудрилась спрятать на какое-то время у себя под юбкой своего любовника, русского танцора Сережу Лифаря, обвиненного во время войны в коллаборационизме с нацистами и за это деяние приговоренного к смертной казни, но в последующем благополучно оправданного комитетом по чистке. В отличие от Хемингуэя, я никогда и не мечтал о жизни на небесах после смерти, может быть, по причине моей бессмертности или потому, что мне порой достаточно короткого пребывания в моем любимом "Ритце", чтобы почувствовать себя как в раю. Видимо поэтому я, и сам того не замечая, провел в этом шикарном отеле в общей сложности половину прошлого века, а может быть, и больше.
Возвращение великого магистра наделало немало шума, ему навстречу высыпала чуть ли не вся обслуга известного заведения, знавшая не понаслышке о неслыханной щедрости их горячо любимого постояльца. Последним впопыхах приковылял управляющий отелем, едва не получивший инсульт от такой новости, и, увидев собственными глазами перед собой живого магистра, которого, видимо, уже давно похоронил, чуть было снова не получил инфаркт.
– Великий магистр! – воскликнул он. – Вы никогда не перестаете нас удивлять. Для вас уже приготовлен ваш любимый сюит мадам Коко Шанель, а для ваших попутчиков – не менее известные сюиты Империал и Виндзор.
– Сюит Империал займет мой шофер Зо-зо, это премиальные за его отменное вождение автомобиля, – непринужденно распорядился Вольдемар. – Ну а молодежь поселится в номере Виндзор. Я думаю, вы поладите в нем! – И уже обращаясь к управляющему отелем, он расплылся в широкой улыбке и молвил с особым придыханием: – Я просто обожаю все ваши коктейли, но в особенности наивкуснейший из них – "Сайдкар"! – уже на ходу бросил он и с неприличной для столетнего старца резвостью буквально ринулся внутрь здания, которое, видимо, не посещал уже несколько последних лет, чем еще раз удивил немало повидавших сотрудников отельного бизнеса.
Вся честная компания, приличия ради и на скорую руку пропустив по коктейлю в баре "Хемингуэй", поднялась в шикарные апартаменты Коко Шанель, где для них уже был накрыт стол из местного ресторана "Эспадон", известного на весь белый свет изысканной кухней, отмеченной двумя звездами Мишлен. Кухня эта показалась Борису, если честно, не очень убедительной. Другое дело, зависнуть в Провансе в семье какого-нибудь местного виноградаря, но, как говорится, не лезь со своим уставом в чужой монастырь, и он легко отведал все, что ему в этот вечер черт послал, а тот послал знаменитый салат "Цезарь" со слегка поджаренной на гриле домашней птичкой, с вафлями, слегка опрысканными карамельным соусом, и легкий бульончик с раками, присыпанными сверху миндальными чипсами и петрушкой, тогда как на второе были свиные ребрышки с луком, обжаренным опять-таки в карамели, и молодой картофель с овощным ассорти под перечным соусом.
– В общем, с голоду точно умереть не дадут! Видимо, поэтому большинство буржуазных дамочек Парижа неприлично худосочны... – Борис подытожил вслух свое отношение к так называемой истонченной кухне и обратился к Вольдемару: – Граф, а что мы как-то снова одни да одни, хоть бы кого из гостей пригласили.
– Да они как бы с нами давно уже за столом сидят, но я не хотел тебя отвлекать, мой друг, от трапезы. Иначе бы ты из-за них и про еду мог позабыть, а так на десерт они явят себя миру. Тем более что моей любимейшей швее я позволил пребывать в своей любимой квартирке сколько она того пожелает, и в последние годы она отсюда никуда и не уходила. Вот и живет она здесь, так сказать, на ПМЖ.
Внезапно Борис увидел пред собой мировую легенду Коко Шанель и ее гостей, в которых легко признал принцессу Диану и Доди аль-Файеда и, совершенно не удивившись, по-дружески кивнул и для уверенности помахал рукой.
– Ну вот, мы наконец-то все в сборе – единственный живой и мертвые, демоны и Дьявол во плоти, и нам хорошо вместе за этим столом! – воскликнул Вольдемар и, вскочив со стула, поднял бокал шампанского и торжественно произнес: – За прекрасных дам!
– Замечательный тост, сир! – поддержала его Лю-лю. – И я тоже предлагаю тост за человека – за мужчину в полном смысле этого слова, благодаря которому все мы здесь сегодня собрались! И благодаря которому я наконец-то ощутила себя женщиной! За Бориса!
– Да! Борис, – Вольдемар перешел от кажущейся веселости к серьезности, – если бы ты не подмешал святую воду в заговорную чашу, этого вечера могло и не быть. Беда в том, что владелец моего тела, будучи в бреду, позабыл сказать своей помощнице Марго о святой воде из церкви, и только благодаря твоей предусмотрительности у тебя вовремя оказалась под рукой эта важная для ритуала святая жидкость. За тебя, мой лучший друг Борис! Ура! – прокричал Вольдемар, и даже призраки, до сих пор вяло проявляющие себя за столом, соизволили сымитировать хлопанье в ладоши.
В своем ответном слове Борис, подняв бокал с шампанским, сказал:
– Люди, к сожалению, продолжают верить в то, во что им хотелось бы верить, при этом совершенно отметая все, что не укладывается в рамки их узкого сознания, или просто от безысходности тупо впадают в нигилизм, отрицая тем самым все и вся. Я же предлагаю выпить за мир и дружбу со всеми мирами, даже с теми, которые мне пока что неизвестны! И... за толерантность!
– Ура! Ура! Ура! – троекратно пронзительным голосом прокричала Лю-лю и добавила: – Да здравствует любовь! – но, увидев странный взгляд Вольдемара, невольно осеклась и вопросительно посмотрела на хозяина.
Вольдемар в свою очередь, чтобы хоть как-то сгладить возникшее недоразумение, бодро вскочив со стула, налил себе до краев хрустальный бокал и сделал неожиданное заявление:
– Дамы и господа! Если я и не понимаю, что означает это чувство, о котором так люди любят поговорить, то это вовсе не означает, что его нет, и если мой друг предложил выпить за мир и дружбу между мирами, то со своей стороны я согласен выпить и за любовь, и за хозяйку этого дома, несравненную Коко, которая на деле не раз доказывала своим примером, что любовь существует, и очень жаль что я ей не верил. Но это в прошлом! За любовь! Ура!
Присутствующие в апартаментах охотно поддержали все выше озвученные тосты и выпили шампанского, ну а те, кто не имел на тот момент земных тел, тоже пригубили из призрачных фужеров, неизвестно откуда появившихся в их руках.
Что касается Бориса, то ему очень хотелось хорошенько рассмотреть полупрозрачных знаменитостей, но он смог избавиться от явно выраженного любопытства и, расслабившись, обратился к гостям с того света:
– Дорогие дамы, Коко и Диана, и господин аль-Файет, я рад приветствовать вас за этим столом, для меня большая честь быть в вашем обществе! И лишь один вопрос на французском языке...
Призраки вежливо, легким поклоном, продемонстрировали ему свое расположение, а Вольдемар хихикнул:
– Вы можете задавать вопросы хоть на нанайском языке! Они понимают все без слов!
– Хорошо, я спрошу на русском языке. – Борис в ответ улыбнулся Вольдемару и обществу, к присутствию которого уже попривык. – Диана, правда ли то, что за год до своей гибели вы написали мажордому Полу Барреллу письмо, в котором предполагали покушение на вас?
Призрак принцессы Дианы в ответ слегка кивнул утвердительно, и в голове Бориса отчетливо прозвучала мысль, пришедшая со стороны: "Чарльз не убивал меня, ибо у него на это не хватило бы духу..."
Лю-лю стала теребить Бориса за столом, и он, явно не желая больше знать чужие секреты, проглотив свой десерт, прихватив со стола на дорожку бутылку шампанского и пару яблок на закуску, поспешил раскланяться с гостями и Вольдемаром и уйти с этой адской бестией в отведенные для них апартаменты.
Ночью ему плохо спалось, и через полуоткрытые веки он без всякого энтузиазма рассматривал блуждавших по спальне неприкаянные души принцессы Дианы и ее любовника, и их присутствие его не пугало, ибо к сущностям иного мира он уже как-то привык, но все же их постоянное мельтешение перед глазами не позволяло ему провалиться с головой в глубокий сон, и, проплав всю ночь в тревожном состоянии, утром он проснулся с больной головой.
Проснувшись рано, он, чтобы не будить сладко спавшую Лю-лю, тихо собрался и отправился выпить чашечку кофе в том самом баре, где так часто зажигал Хемингуэй, о котором Борис был премного наслышан, но труды его так и не удосужился прочесть. Но одно только имя известного писателя его так или иначе вдохновляло, тогда как сам бар оказался не хуже и не лучше других среднестатистических питейных заведений. Разве что цены тут были довольно кусачими, но, когда уже за все заплачено, можно не смотреть на ценники в меню, да и есть ему особо не хотелось, по этому он довольствовался парой чашек крепкого кофе и десятком замечательных круассанов. Далее, выйдя после завтрака на почти пустынную улицу, он, вдохнув пока не сильно загаженный выхлопными газами парижский воздух, подумал было просто пошляться по городу, но каково было его удивление, когда перед ним резко затормозил их роллс-ройс, в котором уже сидела с улыбками на губах вся несвятая троица, явно готовая к новым приключениям. Не мешкая, Борис присоединился к ней, и зверь-машина, резко рванув с места, стремительно понеслась, убивая тишину ревом мотора.
– Граф, доброе утро, – вежливо поздоровался Борис. – Куда мы в этот раз направляемся?
Вольдемар в приподнятом настроении духа весело ответил ему:
– Да тужа же, куда вас пригласили, мой дорогой друг! Ваш вчерашний тост о дружбе всех миров меня лично приятно удивил.
– А куда меня пригласили, граф? – искренне удивился Борис.
– Борис, а чего вы скромничали? – сладко промурлыкала вальяжно развалившаяся на задних сиденьях Лю-лю. – Вы же состоите в рядах "Народного фронта ЮМП" и были приглашены на первый съезд по случаю выдвижения министра внутренних дел Николя Саркози в кандидаты на пост президента 5-й французской республики, и сейчас как раз начинается завтрак для депутатов съезда!
– Ах, черт, – с досадой произнес Борис. – И правда, по телефону я получал такое сообщение, но совсем о нем забыл и, стало быть, зря налопался круассанов в баре имени Хемингуэя. Но, в общем-то, это не страшно! Зато я живого Николя Сарко увижу! – обрадовано закончил он на позитивной ноте.
– У меня тоже есть кое-какое дельце к моему ученику Николя Коварному! – рассмеялся Вольдемар. – Какое удачное совпадение!
В этот момент они уже мчались мимо церкви святой Женевьевы, о чем свидетельствовала табличка, встретившаяся им на дороге, и Вольдемар в резкой форме потребовал остановить машину, что и было сделано вопреки всем правилам дорожного движения, что, к счастью, не вызвало столкновения со следовавшими сзади автомобилями.
– Я просто обязан почтить память моих птенчиков, посвятивших свои жизни любимой стране! – скорбным голосом произнес он, медленно выбрался из роллс-ройса и, все так же не торопясь, направился в сторону роскошного католического собора 18 века.
Борис, уже привыкший к чудачествам компаньона, последовал за ним, и они оба какое-то непродолжительное время молча скорбели у закрытых ворот этого заведения. Благо, Вольдемар, легко отряхнувшись от печальных грез, решил взять на себя роль экскурсовода и поведал Борису о том, что в конце 5 века по приказу первого христианского короля Франции на этом холме, названном галлами Люкотеций в честь богини утренней зари Лейкотеки и ее приемного сына бога солнца Лютеция, рожденного богиней ночи, на руинах языческого капища был заложен первый камень в основании будущей церкви Двенадцати апостолов, которую пришлось достраивать вдове короля Клотильде. Тринадцать веков спустя король Франции Людовик XV, сильно захворав, пообещал святой Женевьеве за свое выздоровление построить в честь нее церковь на месте старой церкви, а когда он выздоровел, несмотря на смерть своей любовницы герцогини Мари-Анн де Шатору, подцепившей от него заразу, отдал приказ построить эту церковь, что и было сделано.
– Странное сооружение, сочетающее в себе греческий портик и христианский купол, поначалу смутило консервативно настроенных парижан, но потом, сразу же после того, как внуку Людовика XVI отрубили голову, стали хоронить в этом здании героев революции, многие из которых были мне как родные дети! Естественно, что кости святой Женевьевы были сожжены на костре горожанами, восставшими против темных сил, которые их так долго угнетали. Под термином "темные силы" тогда подразумевали всякого сорта паразитов в лице знати и духовенства, которые и довели народ до ручки. Зато последние два века в церкви святой Женевьевы вместо ее костей с почетом покоятся кости всякого сорта вольнодумцев типа Вольтера и Руссо. Ну да ладно, хватит скорби! На сегодня точно. Поехали к Николя, послушаем, что он скажет народу, то есть вам, Борис!
Они быстрым шагом вернулись к машине, которая чуть было не вызвала большую пробку на дороге, и, все дружно нацепив на лацканы костюмов пригласительные бейджи, поехали голосовать за своего выдвиженца на высший должностной пост страны.
Через несколько минут машина остановилась около здания конгрессов, где уже собрались митингующие коммунисты с транспарантами, требующими отставки очередного правительства, и, с трудом пробившись сквозь их плотные ряды, небольшая группа депутатов съезда во главе с великим магистром Ордена розового и золотого крестов прошла через центральный вход и присоединилась к своим единомышленникам, выступающим за выдвижение кандидатуры Николя Коварного на президентские выборы 2007 года. Неожиданно к Вольдемару подскочил очень культурный господин, в котором Борис сразу признал Франсуа Фийона, так как подпись именно этого министра стояла в его документах о натурализации. В принципе он реально соответствовал своему статусу министра культуры и образования, так как в его краткой беседе с Вольдемаром к его манерам вообще невозможно было придраться. Но, не успев возвеличить этого культурного человека, Борис, к сожалению, огорчился, увидев, как Фийон, получив какие-то указания от Вольдемара, как последний черт, на полусогнутых бросился их исполнять и вскоре скрылся в толпе. К Борису неожиданно со спины подбежал некий юркий секретарь и передал новость о том, что господина великого магистра ожидают в отдельном кабинете, прямо по коридору и налево. Видимо, секретарь не решился подкатить на прямую к Вольдемару и принял Бориса за референта великого магистра, тогда как смазливая Лю-лю в дорогих очках и в строгой одежде с бейджем "Народного Фронта ЮМП" на приподнятой груди просто идеально подходила на роль секретарши, а долговязый Зо-зо, стало быть, легко сошел за телохранителя.
Борис не очень хотел иметь дело с политикой, но, четко передав Вольдемару только что полученное приглашение, тут же нашел вескую отмазку не сопровождать его на тайное рандеву с Николя Коварным, так как дьяволы и приходят, и уходят, а ему не хотелось лезть в чужие дела, ибо никто не отменял знаменитую мудрость: любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Ведь куда приятнее было отведать по второму кругу наивкуснейшие миниатюрные круассаны с хрустящей корочкой и другую замечательную выпечку знаменитых парижских булочников в сопровождении легкого панаше "Монако", а потом выпить еще парочку чашек замечательного эспрессо "Сан-Марко" или провести время в туалетной кабинке в обществе страстной Лю-лю, чем слушать в очередной раз чьи-то секреты Полишинеля. Тем более что, если Вольдемар пожелает тупо похвастаться очередными успехами в работе со своими подопечными, то и сам все расскажет. Перебросившись непринужденно парой слов с личным секретарем Николя Коварного, Борис быстро понял, что ему вообще больше ничего не стоит говорить, ибо и так уже чего-то испугавшийся собеседник окончательно присел на измену. Поэтому надо было срочно сваливать, да и Лю-лю, не обращая внимания на окружающих, потащила его в туалетную кабинку. Тогда как народные депутаты, уже явно устав хрустеть французскими булками и чесать языками, молча ждали явления самовыдвиженца на пост президента Пятой французской республики. И наконец-то под громогласные аплодисменты и восторженные здравицы из толпы Николя Коварный, явно обрадованный какой-то новостью, стал энергично втирать собравшимся о своих планах на грядущие пару лет.
Борис с Лю-лю, с непринужденным видом выйдя из туалетной комнаты, поспешил найти Вольдемара, чья физиономия тоже сияла, словно натертый до блеска медный пятак. Он не стал их дожидаться и, небрежно махнув рукой в сторону представителей французского народа, направился быстрыми шагами к выходу.
"Да! Порой очень трудно угнаться за этим старичком!" – подумалось Борису, и к тому же Лю-лю несколько раз умудрилась споткнуться на своих лабуденах. Но уже на крыльце они все же чуть не налетели на Вольдемара и едва не сбили его с ног. Бравые полицейские вовремя оттеснили толпу от высокой лестницы, ибо Зо-зо на неприлично высокой скорости подогнал роллс-ройс и резко затормозил, обдав протестующих черными клубами выхлопных газов. Автомобиль, едва захватив пассажиров, резко рванул с места и помчался, словно барс, в сторону аэропорта имени Шарля де Голля, о чем вскоре засвидетельствовала надпись на одном из дорожных указателей, и Борис, не сдержавшись, спросил Вольдемара:
– Граф, пардон! О чем можно было так долго трепаться с Николя Коварным? Ведь мы вас просто заждались!
– Если честно, – непринужденно ответил Вольдемар, – ничего такого я так и не успел ему сказать, так как Николя невероятный болтун и чуть было не умудрился сделать меня своим верным сподвижником и на мне отработал всю свою гениальную речь, которую как раз сейчас толкает своим поклонникам. В свою очередь, я пообещал ему лишь второе место в новом правительстве Девильпана, ну и финансовую поддержку выборов со стороны Муаммара Каддафи в обмен на невмешательство Франции в войну на стороне Америки против арабов и... посоветовал ему сменить жену на более приятную молодую особу. Вот вроде бы и все, что я смог ему сказать, но я думаю, что этот супчик не выполнит ни одного своего обещания. Ладно, пусть рулит, пока я не подберу ему достойную замену, а пока мы срочно вылетаем на Лазурные берега! Впереди нас ожидает немало дел по организации первомайского шабаша, и к этому надо отнестись со всей ответственностью, ибо к нам на праздник прибудут колдуны даже из самых отдаленных уголков Земли, да и мои призраки просто ужас какие привередливые особы.

Глава 12 Мистическое разрешение трудового конфликта на производстве

По возвращении из Парижа Вольдемар стал спешно заниматься приготовлениями к первомайскому шабашу, проведение которого было намечено на Лысой горе, что нашлась по счастливому обстоятельству неподалеку от имения "Барон Мюнхгаузен". Это мероприятие мирового значения накладывало на его организаторов большую ответственность. К тому же ожидался неофициальный дружеский визит президента Жака и нескольких коронованных особ старого континента.
Зо-зо плавно остановил лимузин на парковке неподалеку от штаб-квартиры охранного предприятия "SPS Safe Guard à Mougins", уютно расположившегося на одном из холмов, плотно заселенных обеспеченными людьми, недалеко от столицы фестивалей – Канн. Борис, выйдя не спеша из машины, направился на встречу со своим босом мсье Роде, чтобы, поставив свою подпись на бланке, распрощаться навсегда с родным предприятием, которому было отдано полгода его полубессонных ночей.
Подойдя к типовому строению времен индустриализма 60-х годов, он увидел на его фасаде некоторые перемены, произошедшие за последний месяц. Так, вечно открытая стеклянная входная дверь была заменена блиндированной пластиной с небольшим смотровым окошком, на окнах стояли мощные железные решетки, а по всему периметру были то тут, то там понатыканы камеры наружного наблюдения. Для полноты картины тут явно не хватало пулеметных точек, расставленных на стратегически важных направлениях, да пары рядов колючей проволоки. Борису невольно вспомнились все странные события, произошедшие с ним чуть больше месяца назад, когда после той знаковой колдовской ночи его срочно вызвали на ковер к начальнику, с которым он на протяжении всей своей нелегкой службы до это момента не имел возможности познакомиться, а в то утро его лично принял в своем кабинете мсье Роде. Выхоленный детина чуть за сорок, гораздо выше среднего роста, лоснящийся жирком, в идеально подогнанном костюме, на лацкане с золотым значком одной из ветвей масонской ложи, так и не пожав руки, предложил властным жестом присесть в удобное кресло, что стояло напротив стола.
– Я решил с вами поговорить по поводу странного инцидента, имевшего место на вверенной вам под охрану территории автобусного парка... – многозначительно начал он.
– А, вы насчет возгорания в автобусе? – радостно воскликнул Борис. – К медали будете представлять. Весь автопарк мог сгореть вместе с бензоколонкой, да и соседние жилые дома тоже в зоне риска оказались. Инцидент был лишь с огнетушителями – больше половины из задействованных мною оказались неисправны.
– Да не валяйте вы дурака, господин Львов! Какие там никуда не годные огнетушители! – сходу вскипел мсье Роде. – Вы вообще не имели права тушить этот автобус. Что у вас есть, диплом пожарника? – И, посмотрев на недоумевающего подчиненного, он, быстро взяв себя в руки, уже более спокойным и твердым голосом продолжил: – Я вам говорю о другом, чем уже сейчас занимается особая служба национальной безопасности, вызванная из Парижа. Несколько рабочих автопарка были вынуждены обратиться за медицинской помощью к психиатрам.
– После того, как вы перевели меня из автопарка работать в горы на охрану строящегося колледжа, я не бывал в автопарке и про специальные разведывательные органы и тем более про психов из числа рабочих я ничего не знаю, – спокойно ответил Борис, изображая при этом саму невинность.
– А зачем вы в то утро фотографировали будку охранника? – не унимался босс.
– Шеф, автопарк это не военная авиабаза и даже не место хранение ядерных ракет! Просто на память и для мамы сделал фотографии, чтобы она знала, где трудится ее сын. А насчет рабочих, что сошли с ума, то, видимо, они просто измотаны непосильным трудом.
Видя, что от Бориса ему ничего не добиться, мсье Роде решил зайти к нему с другого бока:
– Мы навели о вас справки по предыдущему вашему месту работы в "Секюрити Шобс", где вас также уволили за плохой характер...
– А что, меня и здесь уже тоже уволили? – Борис явно удивился. – А я и не знал.
– Мы вас пока что не уволили, но вы серьезно больны, и вам лечиться надо! – многозначительно сказал шеф.
– И поэтому вы больного человека отправили работать в горы, отмерив мне на следующий месяц двести двадцать часов дежурства вместо ста сорока, положенных по закону? И кстати, – Борис поднялся из кресла и слегка напрягся, – меня уволили из "Секюрити Шобс" за то, что я три года тому назад в ночь на первое мая спас Ниццу от экологической катастрофы! Экологи из "Гринпис" ночью подожгли в горах гигантскую мусорную свалку, что расположена над Ниццей, за пожарную безопасность которой я и отвечал. В то утро я, заступив на смену, увидел дым и немедля сообщил об этом дежурному в штаб-квартиру "Шобс секюрити", но тот ответил мне, что в праздничный день никто тушить свалку не будет, и посоветовал мне пристально наблюдать за сложившейся ситуацией. Да! В ответ я его отругал в резкой форме и вызвал пожарников. Так они два дня экскаватором копали траншеи и качали в мусор тонны воды, чтобы затушить огонь. А ведь если бы эта свалка взорвалась, то миллионы тонн всяческого дерьма и химии прославили бы Ниццу, как когда-то вулкан Везувий прославил Помпеи. И меня уволили за то, что я вызвал пожарников!
– Не за это вас уволили, господин Львов! – закричал мсье Роде, и по его внезапно раскрасневшемуся лицу было видно, что он стал сильно нервничать: – Вас уволили за плохой характер и за самовольство в принятии решений, но меня интересует то, что вы там химичили в последнее ваше дежурство в автопарке? И теперь национальная внутренняя разведка из Парижа изучает ваше дело!
– Если честно, – Борис улыбнулся ему самой приветливой улыбкой, – лучше вам об этом не знать, ибо меньше знаешь – лучше спится. – И он понимающе подмигнул правым глазом взбешенному шефу.
– Нам не о чем больше говорить! – вскричал мсье Роде. – Вы направлены на консультацию к врачу трудовой инспекции для сопровождения на консультацию к специалисту..., и если сами не пойдете туда, то жандармы вас быстро доставят, как посылку, по назначению. Это у вас там, в России, можно играть в диссидентов, а здесь этот номер не пройдет! – Все это мсье Роде произнес чуть ли не с пеной у рта, закатив глаза куда-то под потолок, а затем, наконец-то опустив взгляд на землю, взвыл от злости: – И чего вы все время улыбаетесь? Вы точно ненормальный!
Выждав спокойно паузу, Борис все так же с едкой улыбочкой вежливо спросил:
– Мсье Роде, а вы часто до сих пор обо мне слышали?
– Я о вашем существовании и понятия не имел! – грозно ответил тот, но было видно, что и наезжать-то он толком не умеет.
– Ну так вот, – Борис облегченно вздохнул, – стало быть, еще не раз услышите и помнить до самой смерти будете, ибо когда я начинаю улыбаться, некоторые начинают сразу плакать. И насчет диссидентства... Вначале вы, исходя из самых гуманных соображений, сжигали людей ради Христовой любви, а теперь во имя призрачной свободы и демократии закалываете их до овощеобразного состояния в своих психиатрических заведениях, но цель-то у вас одна – держать людей, как баранов, в стаде. Тогда как мой случай весьма уникален, и зря вы меня стали под одну гребенку со всеми чесать. Могли бы и полюбовно разойтись, но, видно, это не ваш случай. А к врачу я обязательно схожу, так как это мне даже интересно! А вы, мсье Роде, чего-то недоговариваете!
– Вы угрожаете мне! – вскричал мсье Роде, но Борис не стал его дослушивать и, развернувшись четко, по-военному, спокойно вышел из кабинета шефа, но напоследок так хлопнул дверью, что по всему ее периметру образовалась здоровенная трещина, и, посмотрев на нее, Борис констатировал:
– Эту дверь явно какой-то араб устанавливал...
К нему в это время подбежал худощавый заместитель шефа и, заискивающе заглядывая Борису в глаза, спросил:
– А вы что, и будущее предсказываете?
– Насчет предсказаний я ничего конкретного вам не скажу, но постараюсь изменить ваше будущее, а дальше как масть ляжет.
Уже на выходе Борис, махнув на прощание хорошенькой секретарше, которая, несмотря на свою беременность, все равно выглядела как сладкая куколка, вышел на свежий воздух, при этом он не стал громко хлопать стеклянной дверью, чтобы не пугать будущую мать и ее ребенка.
И вот теперь перед ним предстало будто подготовленное к осаде здание его охранной конторы, что невольно вызвало у Бориса кучу вопросов. Из одного полуоткрытого окна, защищенного мощной железной решеткой, он услышал знакомый голос шефа. Видимо, тот разговаривал с кем-то по телефону, и Борис тихонько приблизился к окну и, прижавшись к стене, решил послушать, о чем тот говорит, хотя это было с его стороны явно не по-джентльменски. Внезапно господин Роде закончил телефонный разговор и вызвал к себе своих заместителей, которые незамедлительно явились к нему. Оба его заместителя были типичными щуплыми и низкорослыми французиками, тоже слегка за сорок, в прошлом прослужившими долгое время на офицерских должностях в жандармерии.
– Проходите, господа, – нервно сказал шеф, – присаживайтесь!
Но оба заместителя почему-то остались стоять, и один из них ответил:
– Мы не можем, шеф, спокойно сидеть, пока вы стоите перед нами. С нашей стороны это будет неучтиво...
– Я тоже не могу присесть, но по другой причине, – жалобно произнес господин Роде и заплакал.
Состояние шефа очень удивило его подчиненных, а он вдруг сквозь слезы жалобно прохныкал:
– Даже не знаю, господа, как вам про это рассказать, ибо со мной случилась страшная история! Этой ночью в моей спальне появилась странная парочка – здоровый мужик, чем-то похожий на гориллу, а с ним маленькая девица, в которой тоже было что-то от обезьяны. Я не знаю, как они смогли бесшумно проникнуть ко мне на виллу, средства сигнализации я поставил самые лучшие, да и входную дверь просто так не открыть. Я даже не успел что-то предпринять, как этот здоровяк схватил меня, словно пушинку, и легко поставил на карачки, прижав мою голову к подушке. Да так сильно сжал шею своей ручищей, что я не смог ему сопротивляться, а эта мартышка целый час насиловала меня резиновым членом огромного размера, методично приговаривая: "Ах, мерзавец, обрюхатил свою секретаршу, а ребеночка не хочешь признать? Вот тебе, за всех униженных женщин, которых ты перепортил, получай сполна, мерзавец!" И после каждой такой фразы она со всей силы вгоняла в меня этот огромный резиновый член! А потом злодеи так же внезапно исчезли, как будто испарились в воздухе, а я еще долго не мог разогнуть спину и поэтому простоял всю ночь на карачках...
Вдруг шеф подозрительно посмотрел на своих заместителей, увидел, что их лица выражают какой-то ужас и страдание, и тихо промолвил:
– Стало быть, и вас тоже навестила эта дьявольская парочка. Почему? Неужели тоже из-за нашей Кри-кри? Воистину, нет худа без добра, и теперь вероятность моего отцовства уменьшилась на две трети. Надо выяснить, кто еще из нашей конторы нынче сидеть на стуле не может? Завтра мы все втроем идем в церковь... молиться и каяться во всех наших грехах!
Борис, увидев, что в сторону конторы идут люди, поспешил отойти от окна, пошел к входной двери и нажал кнопку звонка. В окошке появилось испуганное личико секретарши, которую шеф назвал Кри-кри. Борис знал, что секретаршу шефа зовут Кристель, и поэтому чисто логически сделал вывод, что это ее шеф обрюхатил, а потом отказался признать свое отцовство, и ему в этом деле тайно друг от друга помогали оба его заместителя, которые тоже захаживали к секретарше на чашечку чая. И стало быть, Зо-зо и Лю-лю навестили эту троицу и провели с каждым из них хоть и не культурную, но весьма просветительскую и эффективную работу.
Испуганная секретарша, так и не открыв Борису бронированную дверь, взволнованным голосом сообщила, что она уже отправила ему по почте на подпись документацию на его "увольнение по состоянию здоровья". И в дальнейшем руководство охранной конторы будет держать с ним связь через посредников в лице врача трудовой инспекции.
Получив такую новость, Борис, улыбнувшись секретарше самой обаятельной улыбкой, раскланялся и поспешил к лимузину, где его явно заждались Вольдемар и компания. Все стояли в одну линию у машины и с самым серьезным выражением лица и с нетерпением ожидали новостей. Борис тоже попытался скорчить подобную гримасу, хотя смех буквально душил его изнутри. Он степенно подошел к ним, но не сдержался, и они все буквально разразились диким хохотом. Вольдемар не смог устоять на ногах и, упав на стриженый газон, стал кататься по нему, схватившись обеими руками за живот, сквозь волны, нахлынувшие на него, буквально выдавил из себя:
– Теперь я понимаю, что такое женская солидарность!
Но с трудом придя в себя, он дал команду:
– По машинам! – и, уже уютно расположившись на своем сидении, будто невзначай, добавил: – Сегодня мы и так неплохо повеселились, и вашего психиатра, мой дорогой друг, мы навестим как-нибудь на днях, а пока нам надо срочно ехать в Танерон на рекогносцировку местности, да и с хозяином имения "Барон Мюнхгаузен" надо будет обсудить организационные моменты, да и по суфизму пройтись. Мне очень интересно его послушать!
Борис нежно посмотрел на Лю-лю, и в его взгляде прочиталась искренняя признательность за ее ночную вылазку, она в ответ одарила его сладким поцелуем, а Зо-зо, резко поддав газа, направил свой болид в сторону местечка Танерон.

Глава 13 Суфия и ее поклонник

На подъезде к необъятным владениям "Барон Мюнхгаузен" Вольдемар, расчувствовавшись, долго молчал и, лишь чуть слышно всхлипывая, приговаривал:
– Подумать только! Жена, красавица-голландка, и их четверо детишек сгорели заживо здесь в 1970 году, бежав прочь из этого поместья куда глаза глядят, чтобы найти свою смерть в пламени лесного пожара! Каждый раз, задумываясь о трагедии Мартана Грэя, я невольно вспоминаю те далекие времена и странный день, когда я вместе с моими братьями явился к нашему Отцу. И сейчас мне трудно вспомнить, как завязался между нами спор по поводу личной преданности одного хорошего мужика по имени Иов, который был очень уважаемым человеком и успешным предпринимателем в животноводстве. Трудяга Иов, всю свою жизнь избегая зла, восхвалял имя Отца моего и был примером для подражания среди соседей и вообще в родных местах потому, что, построив для своей семьи просторный дом, он проявил себя как заботливый муж и любящий отец своих десятерых детей. А я возьми да скажи вслух, что этот праведник хвалит имя Отца моего лишь потому, что ему хорошо живется на Земле и он ни в чем особо не нуждается. Ведь я даже не знаю, почему и какие черти меня дернули усомниться в его праведности. Положив руку на сердце, я заявляю, что мне до сих пор совестно за то, что я, хоть и косвенно, но все же стал причиной разорения Иова! Ведь мой Отец тотчас забрал у своего верного раба все, что до этого ему давал, то есть тучные стада крупного и мелкого рогатого скота, а вдогонку ураган завалил просторный дом Иова, в котором обрушившейся крышей поубивало насмерть всех его десятерых детей – семерых мальчиков и трех девочек. Но, несмотря на все эти тяжкие испытания, отягощенные еще и внезапно свалившейся на голову проказой, Иов, стойко и мужественно пережив все, что ему Отец мой послал, ни разу не помянул Его имя грубым словом, а ведь мог и трехэтажным матом покрыть. А теперь я сталкиваюсь с историей этого несчастного еврея Мартана Грэя, который уже дважды оставлял в огне жен и кучу детей да еще и сто десять других членов своей семьи, что были уничтожены нацистами в концлагерях смерти. Допустим, если верить Священному писанию, когда-то я мог свободно заявиться к моему Отцу, чтобы на правах старшего сына поспорить с Ним насчет праведности Иова или еще какого-нибудь там праведника. Но теперь, когда мой Отец, зарезав лучшего барашка в честь вернувшегося к нему блудного сына, изгнал меня на Землю, то кто, спрашивается, сегодня ответственен за то, что хорошие люди по-прежнему иногда теряют все, что им так дорого? Неужто это мой младший брат вместе с духом святым нашептывает всякие сомнения на ухо моему Отцу, вынуждая его экспериментировать со своими верноподданными? На примере нынешнего Иова, у которого судьба забрала больше сотни родственников и дух жен с кучей детей, я могу смело утверждать, что в природе человека за последние тысячи лет ничего не изменилось! Ну разве что у французов или немцев не так остро стоит квартирный вопрос. – Неожиданно Вольдемар прекратил занудно стонать и, весело рассмеявшись, словно дитя малое, которому кто-то из взрослых подарил засахаренного петушка на палочке, закричал во все горло: – Какое счастье, что в этом замечательном поместье нынче проживает человек другого вероисповедания, да к тому же он как истинный рыцарь Чистоты совершенно безвозмездно посвятил себя ни какой-то Торе, но изучению Суфии, благодаря которой он уже освободился от невежества, ханжества, догматизма, эгоизма, фанатизма, кастовых, национальных и религиозных предрассудков. Более того, проповедуя религиозную философию любви, гармонии и красоты, он непрестанно пытается распахнуть свою душу, словно розовый лотос, для того, чтобы красота этого мира наконец-то позволила ему, достигнув духовного совершенства, везде и всюду выражать божественную гармонию. И сегодня этот настоящий святой человек живет обычной жизнью среди простых людей, ест и пьет вместе с ними, покупает и торгует на нефтяных рынках и биржах всего мира, женился на красавице Марианне, но и других прекрасных девушек этот джигит никогда не забывает почтить своим визитом. Более того, все его многочисленное потомство, разбросанное по миру, в финансовом плане обеспечено как минимум на три поколения вперед. Также этот мусульманский ангел, как назвал его актер Ванька Охлобыстин, принимает самое активное участие в общественной жизни многих стран мира, где стоят его величественные замки времен Средневековья, шикарные виллы, где раскинулись его охотничьи угодья, независимо от того, в Сибири они или в африканской саванне. Мне лично трудно вообразить, что при всей своей невероятной загруженности социально-политического и экономического плана этот мистер Пропер никогда, ни на один миг не забывает о своем единственном боге, то есть о деньгах! Короче, императору Рима Гаю Юлию Цезарю до нашего софиста так же далеко, как нам до Марса! К сожалению, эта похабная история с Поэтом Бездомным нашему суфию всю малину обкакала, и ему не хватит жизни, чтобы постигнуть Суфию в мелочах, где, как известно, силен лишь Дьявол!
Повернувшись к Борису, Вольдемар испытывающе посмотрел ему в глаза и совершенно спокойным голосом спросил:
– Это ничего, мой друг, если я у вас ненадолго заберу Лю-лю? В ее присутствии хозяин этого поместья будет более разговорчивым, да и вопросы к нему у нас чисто организационного плана, и вам они будут явно не интересны. Ну а вы, мой друг, если пожелаете, можете навестить на конюшнях вашего соотечественника и однополчанина Поэта Бездомного. Сдается мне, что его дела весьма плохи! Хворает сердешный! Если честно, то мне с людьми, обладающими такой мелкой душой, вообще не о чем говорить, ибо про них и так все заранее ясно. Ваш Поэт Бездомный – это ленивое и трусливое аморфное создание, неспособное ни на что стоящее в своей паскудной жизни. Пока что он еще в состоянии с заумным видом намекать простофилям о своих великих познаниях в литературе самого высокого сорта, хотя уже в ближайшем будущем и этим он вряд ли кого-то сможет удивить. Но! Все же он живой человек, и мне интересно выслушать точку зрения великого суфия, который держит его здесь на положении раба и явно из самых гуманных соображений. Хотя, как говаривал классик, за любыми благими побуждениями людей всегда скрывается интерес! Зачем, спрашивается, миллиардер держит этого бедолагу здесь, у себя на конюшнях, принуждая собирать навоз? В его доброту и гуманность я точно не верю. Ну да ладно! Я пойду к нашему суфию, а вы идите к Поэту Бездомному, и, глядишь, мы сообща ответим на этот деликатный вопрос!
И, когда Вольдемар под ручку с Лю-лю вошел в открывшиеся перед ним центральные ворота имения, Борису пришлось прогуляться по проселочной дороге до барских конюшен, где обитал Поэт Бездомный. Зайдя в типовое двухэтажное кирпичное здание конюшни, где на втором этаже размещались жилые помещения для кавалеристов, Борис, глотнув полной грудью свежий запах конского навоза и поморщив нос, подумал: "Да, пару дней тут можно прожить, но, чтобы торчать постоянно… это надо очень любить конный спорт".
Далее он поднялся по бетонной лестнице на второй этаж, где вдоль длинного коридора, как в армейской казарме, выстроились в ряд открытые двери скромных гостиничных номеров, по старой памяти подошел к одной из них и услышал, как обитатель этой конуры выразительным голосом читает стихи, должно быть, собственного сочинения.
Как смерть приходит помолиться
К нему на кладбище порой,
Никто не видит эту птицу
Осенней темною порой.

Она ему цветы приносит
Как властелину своему
И о пощаде его просит,
И нет наследника ему.

Он вечен. Есть ему могила,
Ему есть трон и адский сад.
Ему божественная сила
Учредила свой оклад.

Но буде. Слов боле не надо.
День краток слишком, ночь длинна.
И одиночества прохлада
Над страшным именем черна.

Борис, стоя за дверью, до конца выслушав этот странный стих, с болью в сердце подумал: "Наверное, Вадим точно белены объелся либо встреча с Дьяволом в церковном парке оставила глубокий след в его смятенном сознании…" – И, приняв скорбное выражение, Борис тихонько постучался в картонную дверь, которая сама по себе открылась перед ним, и он осторожно вошел в скромно обставленное помещение. Ему сразу бросилась в глаза вся убогость по-армейски обставленной комнаты, где в углу за столом исхудавшее тело с трясущимися руками и лысой головой, то есть все то, что осталось от бедного Вадика, нервно тарабанило по клавиатуре, и Борис запричитал не понарошку:
– Вадим, да что же эти изверги с тобой сделали?! Ты так плохо выглядишь! Да на тебе лица просто нет!
– Да, я очень плохо себя чувствую, – задумчиво ответил Вадим и, не отрываясь от экрана компьютера, добавил: – Все чертики перед глазами какие-то мерещатся, да голоса со мной разговаривают, и уже вторую неделю мой желудок пищу не принимает. А эти голоса меня еще и наказывают, и даже унижают!
– А чего так все сразу на тебя свалилось? – сочувственно поинтересовался Борис.
– Да тут такое дело вышло, – отвечал Поэт Бездомный, все так же уставившись в мерцающий экран. – Я по ошибке кислоты для промывки туалета из бутылочки хлебнул, но, думая, что обойдется, Софии ничего не сказал. Но она сама, увидев меня в плохом состоянии, вызвала службу по борьбе с крысами и тараканами. Вот в мое отсутствие эти санитары тщательно опрыскали мою комнату и все мои продовольственные запасы особым ядом, и получается, что последние две недели я питался отравленными помидорами и макаронами. Моя бывшая любовь позабыла мне рассказать о санитарной обработке моих продуктов, и только вчера я об этом случайно узнал и то потому, что в ожидании приезда новых кавалеристов уборщица тщательно вымывала комнаты, чтобы люди не потравились.
– А чего ты в больницу не обратился? – опять с тревогой в голосе спросил Борис.
– Да слышал я краем уха, что София нашему управляющему Марку Терелю советовала отправить меня в госпиталь, чтобы меня там люди в белых халатах добили инъекциями. Ведь у них везде и все схвачено.
– Кажется, ты говорил, что София охладела к тебе сразу же после того, как твой Рашид Селимович отправил тебя с виллы на конюшни?
– Да, пока я работал на Рашида, она настолько была влюблена в меня, что мы даже к свадьбе готовились, но я сам ей все сказал, чтобы она не напрягалась...
Наконец-то Вадим закончил записывать свой стих и повернулся к Борису, который, увидев перед собой живого мертвеца с белесыми и мало что выражающими глазами, нервно вздрогнул и выдавил:
– Тебя, Вадим, прямо не узнать! Знатно они тебя тут отделали! – и, проглотив комок в горле, продолжил расспросы: – А зачем она тебя такого красивого вообще терпит на конюшнях? Неужто только ради того, чтобы ты за бесплатно боксы чистил да ее коней выгуливал?
– А что мне делать? – равнодушно ответил Поэт Бездомный. – После того как начальник охранной конторы мсье Роде отправил меня по твоим стопам в горы охранять стройку колледжа, я, возвращаясь утром с работы тут неподалеку, протаранил своим скутером черную собаку и сам сильно побился, да и техника моя в пропасть улетела. Вот, может быть, из жалости они меня и терпят, хотя София мне один раз предлагала за полный рабочий день на конюшни платить зарплату 300 евро в месяц, но я от таких денег и тем более от моей бывшей любовницы категорически отказался. Вот и выращиваю на сопке коноплю и продаю ее приезжим кавалеристам, и Рашид Селимович, впервые за три года обратившись ко мне, строго предупредил меня насчет того, что, если я его сына Тимура на наркоту подсажу, то он меня раздавит и в порошок сотрет.
– Я думаю, что София тебя терпит потому, что ей приказал Рашид, так как твое присутствие мешает ей свою личную жизнь налаживать, – сказал ему Борис, – и ты зря кормишь себя надеждой вернуть его былое расположение. Шерше ля фам. И держит он тебя тут под присмотром, чтобы ты нигде про его беременную любовницу не растрезвонил, а из поместья тебя поперли, чтобы ты Марианне по простоте своей душевной ничего не сболтнул. Вот ты и завис здесь, бедолага, между небом и землей или противоположными берегами, ни туда и ни сюда.
– Все не так, – возразил Поэт Бездомный. – Рашид своих людей не выбрасывает, как отбросы в канаву, и немного времени он еще меня тут понаказывает, а потом снова к себе на виллу вернет. Он любит преданных людей, тем более что бывших хозяев и рабочих не бывает!
– Люди говорят, что бывших мужей не бывает, – спокойным и явно сочувственным голосом ответил ему Борис, уже собираясь уходить, так как в его планы точно не входило переубеждать этого идейного холопа.
Но Вадим по неизвестным причинам решился сопроводить Бориса, и уже на выходе из конюшни они лицом к лицу столкнулись с женщиной слегка за тридцать, но по ее серьезному выражению лица ей легко можно было дать и все пятьдесят годков. Поэт Бездомный, пустив петуха, радостно воскликнул:
– Софи! Ты пришла? – и подпрыгнул к ней да так, что со спины чем-то напомнил один из иероглифов "пляшущие человечки", известных миру из истории о Шерлоке Холмсе.
Но когда этот "пляшущий человечек" бросился ей на шею, его бывшая подружка, нервно вздрогнув, перекосилась от злобы, что сделало ее еще более неприятной, а правая рука ее сжала до хруста пальцев кавалерийский хлыст, и, не будь рядом Бориса, она точно с удовольствием прошлась бы хлыстом, а может быть, и кнутом по ребристой спине Поэта Бездомного. А так она, всего лишь поморщившись и проигнорировав своего обожателя, обратилась к Борису, произнося отчетливо каждое слово, как будто отстегивая их плеткой:
– Переговоры наших начальников благополучно завершены, и вас давно уже ожидает Вольдемар!
– Он мне точно не начальник и вообще... это еще вопрос... кто из нас начальник. Но я никогда, в отличие от вас, мадам, и вашего начальника, не злоупотребляю служебным положением.
Далее Борис, выйдя на свежий воздух из здания, пропахнувшего лошадиным навозом вперемешку с дурманом прелых опилок, едва успел перевести дух, как вдали увидел Вольдемара в сопровождении такого же низкорослого владельца поместья. Он сразу узнал кавказского джигита, не так давно от души зажигавшего среди длинноногих коз на вечере у Разумовича в Шато де ля Кроэ, и не торопясь направился к ним...
Судя по характерной жестикуляции, Вольдемар активно обсуждал со своим собеседником какую-то очень животрепещущую тему, и, подойдя ближе Борис услышал:
– Я вам так благодарен, уважаемый Рашид Селимович, за то, что вы наконец-то легко и доступно просветили меня в неподъемной для моего ума казустике ближневосточного суфизма и в особенности езидстского учения Шехубакра – истинного святого и верного сподвижника Шехади! – И уже на прощание он, пожимая руку Рашиду Селимовичу, спросил:
– А как там поживает Вадим? Я недавно общался с ним около церкви в Ницце и невольно назвал его танероновским пленником.
Поначалу господин Шардаров, как-то замешкавшись, даже и не понял, о каком таком Вадиме его спрашивает столь уважаемый человек, но, видимо, что-то вспомнив, вдруг радостно закричал:
– Вы, уважаемый Вольдемар, спрашиваете о моем Мюнхгаузене, который живет у меня на конюшнях и все еще не может сам себя вытащить за волосы из дерьма? Если честно, я иногда справляюсь насчет него у прислуги, и мне всегда говорят, что у него все хорошо и он все еще здесь! Травку курит, да умные беседы с туристами разводит, ну и помогает моей Софи по хозяйству. Что с ним будет плохого? Ведь он же философ! Пусть еще пару лет пофилософствует тут, а потом видно будет, что с ним делать...
– Ну да и бог с ним! – с той же веселой интонацией поддержал его Вольдемар и, показывая рукой в сторону Бориса, добавил: – Вот, представляю вам моего летописца!
Рашид Селимович странно посмотрел на Бориса, все обошлось без рукопожатий, а вовремя появившийся перед ними из ниоткуда роллс-ройс избавил всех от неловкости положения, в котором они втроем оказались.
Зверь-машина, фыркнув выхлопными газами, словно огнедышащий Пегас, резко дернулась с места, и уже из окна Вольдемар, помахав рукой на прощание, бросил местному помещику:
– До скорого свидания! Через пару дней мои первые участницы семинара начнут прибывать к вам в поместье!
Лю-лю была в восторге от удачно выбранного места для проведения первомайского шабаша, о чем красноречиво свидетельствовали ее глаза, сверкающие от радости неземным светом:
– Ах, сир, какое удачное место! И на поляне будет где развернуться, и вообще лучшую площадку для праздника мы бы вряд ли нашли. А тут еще и имение с конюшней, да и от людей подальше! Просто замечательно, Боря, что ты вовремя встретил в церкви Вадика Бездомного, который по такому счастливому стечению обстоятельств уже три года кукует тут на конюшнях. Хотя как любовник он какой-то квелый, и я очень понимаю его подружку Софи, которая отравила его крысиным ядом, но, видимо, не судьба ему была загнуться. Пусть живет бедолага и, может быть, с годами ума-разума наберется. Хотя вряд ли!
Неожиданно Вольдемар, прервав Лю-лю, взял слово:
– Ну что, Борис, тут недалеко, в Каннах, прямо напротив Дворца фестивалей практикует психиатр Серж Лунасек! Может быть, мимоходом заедем к нему на консультацию, пока ваше начальство вас в сопровождении жандармов в психиатрическую лечебницу не отправило! Уладим и этот последний вопрос, а потом уже вплотную займемся подготовкой первомайского шабаша. Я вас, мой друг, лично сопровожу к этому замечательному психиатру, который и сам уже давно лечится у своих коллег. В принципе он неплохой человек, и мы найдем взаимоприемлемое решение без применения к нему магических приемов, иначе он окончательно свихнется.
– Да ладно вам, граф, обо мне так заботиться! – скромно ответил ему Борис. – Уж лучше займемся подготовкой к празднику, а настроение себе я всегда успею испортить. Недельку-другую я еще на больничном посижу, а когда ваши ведьмы по домам разлетятся, то потихоньку да без суеты и этот узелок распутаю. Главное для нас – достойно встретить Первомай и зря не пугать французов!

Глава 14 Бравый психиатр Серега Лунатик и генеральная репетиция Вальпургиевой ночи

Борис искренне не хотел, чтобы Вольдемар вмешиваясь в его жизнь, решал за него какие-либо задачи, пугая милых его сердцу французов всякого сорта чертовщиной, и, когда честная компания умчалась куда-то по своим делам, он сам навестил в Каннах известного психиатра по фамилии Лунасек.
"В принципе было бы очень удобно да и неплохо после приятной прогулки по каннской набережной Круазет посидеть на лавочке в тени магнолии, пропустив не торопясь пару бутылочек запотевшего пивка, и на десерт полежать на мягком диване в кабинете известного психиатра, поболтать с ним по душам..." – так думал Борис, направляясь на консультацию к психиатру Сержу Лунасеку, которого ему рекомендовал Вольдемар.
Посидев пару минут в приемной, новоиспеченный пациент, по привычке, как у зубного врача, полистав пару модных журналов трехлетней давности, решил навестить доктора в другой раз и уж было собрался уходить, как дверь открылась, и на пороге пред ним предстал довольно приятной наружности высокий мужчина, красавец во всех отношениях, с очень печальными глазами. Борису показалось, что этот плейбой вот-вот расплачется, и в общем, со стороны это рандеву очень напоминало фрагмент из мультипликационного фильма "Вини-Пух на дне рождении у ослика Иа".
– С чем пожаловали? – спросил Бориса меланхоличный доктор.
– Здравствуйте, доктор! – вежливо поздоровался пациент. – Начальство меня к вам направило на консультацию.
– На что жалуетесь, больной? – в том же духе продолжил доктор и, впервые оторвав взгляд от поверхности стола, печально посмотрел на Бориса.
– Я лично ни на что и ни на кого не жалуюсь, доктор! Ну разве что на начальство... Хотя это они на меня жалуются! – безмятежно ответил клиент в духе бравого солдата Швейка. – Но, если честно, не знаю, – слукавил Борис, – все вокруг меня что-то мутят и каждый раз недоговаривают, а мой начальник, мсье Роде, сказал мне, что у нас в охранном предприятии и в автобусном парке, где я работал по ночам, среди рабочих началось повальное умопомешательство, и все говорят о том, чье имя нельзя произносить. В общем, все как в фильме про Гарри Поттера! Я думаю, что начальство решило меня до кучи со всеми другими охранниками проверить, ибо нет ничего в мире серьезней службы в "Секюрити". Поэтому я, не дожидаясь насильственных действий, пришел к вам добровольно, доктор, на консультацию.
– А почему вы такой веселый и ненормально жизнерадостный? – подозрительно спросил доктор. – Обычно, когда люди идут ко мне на консультацию, так не улыбаются!
– Хорошо! – ответил Борис, срочно надев маску скорби на свою только что сияющую физиономию. – Следующий раз я приду к вам, доктор, как положено, в черном фраке и с белой хризантемой на лацкане и даже прикуплю погребальный венок.
– Вы что, издеваетесь, больной? – слегка напрягся грустный доктор.
– Если я уже и больным вдруг стал и, стало быть, уже ваш пациент, то в силу специфики моей болезни я не могу специально или осознанно издеваться над вами, доктор! И если я что-либо делаю не так, как другие ваши пациенты, то это совершенно непреднамеренно, ибо не все люди скорбят на похоронах. Например, у древних славян и у викингов люди были рады отправиться в царство героев, и на тризнах по погибшим живые сопли на кулак не мотали и слез понапрасну не лили...
– Расскажите подробней о себе, – вежливо попросил доктор Бориса. – Может, что-то вас тревожит? Раньше вы часто обедали с одной и той же женщиной в ресторане, что находится прямо напротив моего офиса, и я вас запомнил. Где сейчас эта женщина и почему она с вами не пришла?
– А что, вам меня одного мало? – непринужденно спросил Борис. – Да и всех людей в ваши лечебницы не спрятать, ибо во Франции дурдомы тоже не резиновые.
– Всех и не надо отправлять лечиться в стационар, – парировал доктор, – но, судя по тому, что в последнее время вы не только перестали ужинать со своей подругой в ресторане, но и на работе у вас возникли проблемы с людьми и начальством, вы – наш человек! Ибо неприятности в личной жизни, конфликты с руководством – это все не просто так. А вас… – Доктор замешкался, силясь что-то вспомнить. – А как вас зовут?
– Зовите меня просто Борисом, – настороженно ответил тот, еще толком не понимая, куда клонит доктор и какую шизофрению он уже успел на него навесить.
– Так вот, Борис, – продолжил доктор, уставившись на него немигающими грустными глазами. – Я вижу у вас явное и очень обостренное биполярное расстройство психики!
– А как вы, доктор, можете у меня что-то такое аномальное видеть, и в чем оно, это ваше биполярное расстройство, у меня проявляется? – тоже очень вежливо поинтересовался Борис.
– Сегодня у вас прекрасное настроение, а завтра вы будете лежать в кровати без сил! – твердым голосом пояснил доктор. – Ну а потом вы можете спустить все накопленные деньги в рулетку или пробежать через всю Францию до Биаррица...
– Последние два месяца, доктор, у меня исключительно хорошее настроение, – удивился Борис.
– Значит, через месяц вы обязательно будете страдать от усталости на протяжении длительного времени, и, чтобы смягчить проявления болезни, я выпишу вам таблетки, которые помогут вам регулировать перепады настроения, и несколько видов антидепрессантов тоже помогут вам почувствовать себя намного лучше, у вас будет менее возбужденное состояние. Три раза принимайте из каждой пачечки по одной таблеточке сразу же после еды. Вначале одну розовенькую, а потом уже желтенькую и голубую таблеточку, – невероятно сладким голосом напутствовал доктор нового пациента, протягивая ему дрожащей рукой только что выписанный рецепт.
– Знаете, доктор! – снова весело сказал Борис. – Вот вам номер телефона моей охранной конторы, и будет лучше, если вы созвонитесь с моим бывшим начальником мсье Роде. Это для того, чтобы узнать от него некоторые детали дела, о которых он мне так и не сказал, но из-за них я был вынужден обратиться к вам, доктор. Люди говорят, что Дьявол силен в деталях, и, видимо, из-за них я уже заработал у вас биполярность. Но, может быть, вы сразу же после общения с моим начальником на следующей консультации поставите мне более серьезный диагноз, чтобы я смог спокойно стать безработным, так как отработал ровно год, чтобы следующие три года спокойно, по закону, получать денежное пособие.
– О! Насчет этого, Борис, вы можете больше не беспокоиться, ибо вам больше никогда в своей жизни не придется работать! Вы серьезно больны, и наша задача вас лечить!
– Воистину худа без добра не бывает! – обрадовано воскликнул Борис. – Болеть так болеть! И через пару дней я вас навещу, а пока созвонитесь с моим уже бывшим шефом! Может быть, после этой беседы я смогу и первую группу инвалидности получить? Говорят, по ней больше платят!
На том они, врач и его пациент, исключительно довольные друг другом, расстались, и Борис на радостях так сильно сжал руку доктору, что тот охнул, словно девушка в момент потери девственности, и чуть было не потерял сознание, но все же устоял он на ногах.
– Доктор! Вам тоже лечиться надо! – бросил ему Борис и, весело напевая куплет из легионерской песни "Против вьетнамцев, против врагов", бодрым шагом пошел за лекарствами в ближайшую аптеку.
"Вольдемар! Сволочь! Удружил! – думалось ему. – Хотя как знать, заполучить инвалидность, а вместе с ней и свободу от социума – это не так уж и плохо. Это намного лучше, чем горбатиться всю жизнь ради жалкой пенсии!" Эта последняя мысль его явно утешила, и он, предварительно затарившись бутылкой коньяка и одним лимончиком, отправился на набережную Круазет, чтобы полюбоваться красотой бескрайнего моря.
Не успел он сделать из горла бутылки и пару глотков, как за его спиной раздались знакомые до боли развеселые голоса его компаньонов, и, обернувшись, он увидел, как Зо-зо и Лю-лю ведут под руки вусмерть пьяного Вольдемара, который, порываясь вырваться из их цепких лап, стремился пуститься в пляс. Увидев Бориса, мирно сидящего на лавочке в тени цветущей магнолии, он оттолкнул от себя сопровождавших его демонов, с облегчением бухнулся рядом со своим попутчиком и уж было начал радостным голосом очередное повествование о том, как весело было принимать молоденьких ведьм, уже прилетевших на первомайский шабаш, как услышал упрек в свой адрес:
– Это вы, граф, мне посоветовали этого грустного осла, который сходу влепил мне диагноз, какую-то биполярность, хотя сам депрессией гложется?
– Мой дорогой друг! – трезвым голосом ответил Вольдемар. – Из двух зол надо выбирать меньшее, и ваш психиатр Серж Лунасек из чехов будет, а попади вы к настоящему французу, дела ваши были бы куда хуже! А что вы хотели, когда согласились провести колдовской ритуал?
– От великого магистра я хотел просто денег, а если быть точнее, то много денег, а Марго меня умасливала так хорошо, что я не мог ей отказать! Но теперь их нет, то есть ни денег, ни любви, и только вы, граф, сидите рядом, – с горечью в голосе ответил Борис.
– Стало быть, вы получили хоть какую-то сатисфакцию, – ехидно улыбнулся Вольдемар. – И в будущем вам будут платить, хоть и скромную, но все же денежную компенсацию. Многие вам будут завидовать, ибо не каждому удается так легко тронуться умом!
– Серега-психиатр сказал, что узрел у меня всего лишь какую-то биполярность, то есть это что-то из области разболтанных нервов...
– Вот-вот! – перебил его Вольдемар. – А француз бы вам обязательно шизофрению поставил как диагноз!
– Что, вот так сходу? – удивился Борис.
– Дорогой мой друг, вы так наивны! Да за нами после посещения города Парижа вся местная контрразведка следит! – успокоил его Вольдемар. – И стало быть, для вас будет правильным принять свою судьбу и после первомайского шабаша мирно удалиться к себе под Авиньон. Это раньше религия давила науку, а ее дочь психиатрию вообще в грош не ставила, но теперь мать наука захватила власть над всем миром, а ее верные слуги психиатры могут легко и без зазрения совести вынести суровый приговор любому смертному. И даже вашему президенту Жаку могут диагноз поставить, и никакой адвокат никогда не оспорит вердикт психиатра по той причине, что и его могут признать недееспособным. Психиатрия – это своего рода новая инквизиция, которая сегодня является истиной в последней инстанции. Известно, что фашизм, свирепствовавший в Европе в прошлом веке, это всего лишь одна из форм мутировавшего вируса католицизма, который сам себя и уничтожил в конце великой бойни. Ведь не нацисты первыми создали гетто для евреев и по расовому или религиозному признаку истребляли людей. Так что и западная психиатрия следует тем же курсом, что был ей предначертан прошлыми поколениями.
– А я-то думал, зайдя к психиатру, поваляться на кожаном диване и навешать ему на уши лапши, а тут и говорить особо не пришлось.
– Мой друг, вы, должно быть, перепутали психиатра с психологом, но это разные вещи! И если последний пытается докопаться до корней вашей проблемы, то психиатрия в тонкости дела вообще никогда не вникает и ничего и ни с кем не обсуждает, зато она без всякого колебания выносит свой вердикт в виде диагноза, так как является репрессивным органом современного демократического государства, и ее основная борьба – с любым проявлением инакомыслия. Но я позабочусь о том, чтобы с вами власть обращалась обходительно, и вы, оставаясь на свободе, ни в чем особо не нуждались. Психиатры да и вообще люди меня уважают, и стало быть, вам, мой друг, вообще не стоит опасаться за свою дальнейшую судьбу! Как-никак, но мы теперь кровные братья, а я своих людей в обиду никогда и никому не дам!
– Ну что же, граф! Будем считать, что вы меня утешили! – с ноткой легкой иронии промолвил Борис.
– А что поделать, мой друг? – рассмеялся Вольдемар. – Без психиатрии в наше время никак не обойтись! Ведь кто-то должен бороться с религиозным помешательством всякого сорта фанатиков, которым только дай волю, и они снова выйдут на улицы в лучшем случает шокировать толпу различными самоистязаниями, а в худшем начнут истязать людей, как в былые времена. А так по всей Европе нынче тишь да гладь, да божья благодать, и, если кое-кто из граждан все еще по воскресеньям и ходит в церковь, то только для того, чтобы послушать проповеди святого отца, причаститься Тела Господня и глотнуть Его кровушки, а иногда и слегка покаяться, но не более того. Сегодня людям разрешено тихонечко верить в Бога и даже в Дьявола, но категорически запрещены всякого рода явления, хотя когда-то их видел и слышал святой Стефан и прочие старцы. Также не рекомендуется по соображениям гигиены кушать струпья прокаженных и личинки мух, как это делала святая Анджела из Фолиньо, высасывать гной из фурункулов умирающих людей по примеру святой Екатерины Сиенской, вылизывать инфицированные раны, как это любила делать Мария де Пацци, кушать чумных и тифозных вшей, пауков и глистов, бывших истинным лакомством для Екатерины Генуэзской, которая вылизывала сортиры, чтобы этим убедить в своей святости братьев иезуитов... Тем более нынче категорически запрещено прижигать себе гениталии огнем или горящим жиром по методике, разработанной святыми примадоннами Анджелой и Франческой. Категорически запрещается отрезать себе половые органы, как отрезал себе свой причиндал святой Ориген, или отдавать его по примеру святого Макария на съедения муравьям. И наконец-то благодаря современной психиатрии объявлено вне закона благое пожелание Иисуса: "Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну". Невольно вспоминаю трагедию бедного художника Ван Гога, который честно выучился на священника и, поверив в Библию, стал вести себя, как советуется в Священном Писании, то есть во всем подражая Христу, и его уволили за то, что он буквально выполнял догматы религии. И уже сегодня религиозные деятели категорически не советуют неподготовленным гражданам читать Ветхий Завет!
– Я же ничего себе не отрезал и никому не подражал! – рассмеялся Борис. – И вообще у меня хорошее настроение, да и мои причиндалы мне верно служат! Ведь недаром в России мужики говорят: "Чтобы хрен стоял, да деньги были..."
– Хорошее настроение – это уже готовый диагноз. Психически здоровому европейцу позволяется иметь хорошее настроение у себя на кухне за закрытыми дверями или проявлять его исключительно по субботам на дискотеках, раз в году на карнавалах в Бразилии, а для особой группы верующих – еженедельно на выходе из церкви, после того как они вкусили Божьей благодати, но ни в коем случае нельзя испытывать веселье на приеме у психиатра, в суде и на похоронах. Конечно, можно также посмеяться и порадоваться жизни на гей-парадах, поорать вволю на стадионах и на манифестациях профсоюзов, будучи окруженным усиленным кордоном полиции, и в других скоплениях толпы, где психиатр в одиночку совершенно бессилен против проявлений массового психоза! А вы, мой друг, в этом мире совершенно один-одинешенек перед лицом безумной толпы психиатров, готовой вас заколоть психотропными препаратами, ибо психиатры тоже люди, и им просто положено лечиться, ибо нормальный человек не сможет всю жизнь по десять раз на день выслушивать десятки психов и при этом не свихнуться от такой психической перегрузки. Вот поэтому уже почти свихнувшегося психиатра Сержа Лунасека поддерживают его собратья по профессии, у которых всегда имеется железная взаимовыручка и круговая порука, что похлеще всякой женской солидарности. Тогда как за вас, мой друг Борис, никакой профсоюз не вступится, и, как я уже говорил, нет ничего беззащитней одинокого человека на Западе, ибо достаточно одной подписи адъютанта мэра, который этого человека и в глаза не видел, чтобы судьба его была решена раз и навсегда. И только экономический фактор сдерживает вампирские аппетиты современной психиатрии и ее маниакальное желание определить всех своих сограждан в разряд психически больных, так как содержание действительно психически больных людей в психиатрических лечебницах очень дорого стоит государству. А в общем, отцы-психиатры недалеко ушли от святых отцов-инквизиторов, у которых когда-то хватило ума повязать все человечество ответственностью за первородный грех, свершенный одной забавной парочкой где-то в райских кущах на небесах, или от догматиков коммунизма придумавших "интернациональный долг". В общем любая форма мессианства, от христианства до американской демократии – это всего лишь хороший повод вычислить и зажарить на костре еретика. Однако было бы глупо зачислять всех психиатров в разряд догматиков, которых хлебом не корми, дай только заколоть человека лекарством. Психиатрия – дело тонкое, и поэтому все официально здоровые люди уже поделены на опасных психических больных и на тех, что не очень опасны...
– Дай им волю, граф, они бы и вас поймали и шизу вам приписали! – снова развеселился Борис. – Я даже не удивлюсь, когда увижу вас в какой-нибудь супермагнитной клетке одетого в суперсмирительную рубашку с маской Ганнибала Лектера на лице...
– Типун вам на язык, мой друг! – рассмеялся Вольдемар, но было видно, что он чего-то испугался. – Поймать меня совершенно невозможно, ибо я... как известно, всего лишь... "часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла". Мой младший брат и тот понимает, что ему просто опасно навещать Землю во второй раз, и если когда-то он легко отделался смертью на кресте, то теперь, в нашу самую гуманную эпоху, если его поймают психиатры, то будут долго и нудно лечить в самом закрытом стационаре, и особенно ему будет полезна электрошоковая терапия! Довольно, мой друг, и не стоит понапрасну переживать за меня! Тем более что в Шато де ля Гаруп нас уже ждут не дождутся молоденькие ведьмы! Давайте выпьем доброго вина, и плотскую любовь нам тоже не стоит игнорировать, ибо, как говорят в народе, любви все возрасты покорны, и мне самое время тряхнуть стариной! Когда еще придется молодуху замять?
– Да, граф, я вас понимаю! – ответил, немного подумав, Борис. – Вам самое время Эммануэля завербовать, ибо моя кандидатура слишком мала для вашего размаха...
Через несколько суток безудержного кутежа, перераставшего иногда в разные формы разнузданного дебоша и беспросветных оргий, Борис, слегка потасканный и сытый по горло первосортной продукцией грешной жизни, незадолго до празднования Первомая заявился без всякого предупреждения на рандеву к своему психиатру Сержу Лунасеку. До сих пор никому доподлинно не известно, что тогда случилась с доктором Лунасеком и какая Лю-лю его покусала, а может быть, толпа молодых ведьм, которым Борис искренне пожаловался на превратности судьбы, почтила Серегу Лунатика ночным визитом или начальник охранной конторы мсье Роде таких страстей ему по телефону наговорил... но в этот раз Серега, забыв про грусть, встретил Бориса как лучшего друга с вымученной улыбкой на устах! Но когда Борис, как всегда, будучи в хорошем настроении, приблизился к психиатру, он увидел, что на нем буквально не было лица и его печальные глаза, источавшие еще не так давно лишь грусть и скуку, нынче горели каким-то недобрым огоньком. Более того, всеми своими повадками и затравленным взглядом доктор Лунасек очень напоминал забитую собаку, и может быть, он жаждал больно укусить своего пациента, но что-то или кто-то ему явно мешал. В любом случае в странном или даже безумном взгляде доктора уже не читалось былого равнодушия, и на этот раз он встретил Бориса с подчеркнутым вниманием и, подбирая каждое слово, мягким голосом и без всяких виляний озвучил свое предложение:
– Уважаемый мсье Лефф, мы оба хорошо понимаем, что к вашему единственному и неповторимому случаю современная психиатрия не может подобрать нужного диагноза, но я, испытав на собственной шкуре воздействие доселе мне неизвестных сил, предлагаю вам компромиссное решение!
Внезапно перед Борисом появился лист бумаги с начерканной на нем парой строк, которые он внимательно прочел. После чего он ответил:
– Доктор, делайте ваше дело! Лично к вам я никаких претензий больше не имею и согласен на ваше предложение. До свидания, доктор, и дай бог, мы больше не увидимся. Но если кто-то из ваших коллег мне начнет гадить, и тем более власть вдруг откажется мне платить, тогда я за себя не ручаюсь.
На выходе Борис увидел, что своим положительным ответом приподнял доктору настроение или, по крайней мере, снял с его затравленной души явно непосильный груз ответственности, и это дало доктору некое ощущение радости, которое тот очень давно не испытывал. Таким образом слегка подлечив грустного психиатра, усталый Борис решил вернуться в Шато де ля Гаруп, где его ждали с нетерпением страстные ведьмы, тесное общение с которыми ему наконец-то позволило напрочь забыть о Марго, а вместе с ней избавиться от тех сладких воспоминаний, что так тревожили его душу.
Королевский замок Шато де ля Гаруп, тоже когда-то принадлежавший Борису Абрамовичу Березовскому, в отличие от соседнего поместья Шато де ля Кроэ, не так часто менял своих хозяев, и лишь призрак художника Пабло Пикассо иногда лунными ночами блуждал по его просторным помещениям, а по утрам старушка-мать Анна Гельман жарила для своего Вольдемарчика, который как бы заменил ей сына Бориса, очень вкусные оладушки со сметаной к чаю. Может быть, поэтому Вольдемар любил подолгу проводить в этом заброшенном замке все свое свободное время, и его желание уединиться подальше от суеты сует этого мира можно было понять. Тишина и покой имения иногда нарушались визитами прокурора из Марселя и налетами местного спецназа, терроризировавшего маму Березовского, к чему она быстро привыкла, и для нее наезды этих лихих парней в обмундировании стали очередным развлечением, ибо это было ничто по сравнению с нашествием ведьм. Так, за несколько дней до празднования Первомая 2005 года в поместье Шато де ля Гаруп нагрянуло до полусотни участниц праздничной манифестации, и еще недавно тихий и благопристойный парк наполнился зычными и веселыми голосами вперемешку с повизгиванием от неподдельного восторга распоясавшихся полуобнаженных девиц, которые, перебивая друг друга, всякий раз пели одну и ту же задорную колдовскую песенку:
Кумара них-них-них,
Запалам Бада эшхно,
Э лаваса кумара, шибода:
А-а-а! О-о-о! Э-э-э! Ля-ля-ля...
Конечно, Борис, оказавшись единственным полноценным мужиком в этом девичьем царстве, при всем своем желании просто физически не мог оказать внимание всем сотрудницам колдовской профессии, поселившимся в этом замке, и они от безысходности все больше и глубже погрязали в омут лесбийского греха. Разумеется, Борис время от времени оказывал посильную помощь наиболее понравившимся ему молодкам в удовлетворении их естественных потребностей в размножении рода человеческого. Роль породистого эталонного жеребца или быка-производителя его нисколько не раздражала...
А в это же самое время президент Жак вызвал к себе в Елисейский дворец на срочное совещание своего бывшего зятька, известного под именем Николя Коварного, ставшего претендентом на его президентский трон. Дело было срочное, ибо до пройдохи Жака случайно дошла новость о том, что еще на днях умирающий в доме престарелый великий магистр Полюс, каким-то образом умудрившись выйти из комы, сбежал из-под стражи, и его видели живым и здоровым в Париже на митинге, организованном Николя Коварным. Естественно, президент Жак, резонно опасаясь угроз, озвученных великим магистром, а также подстав со стороны своего конкурента Николя Коварного, хотел найти взаимоприемлемое для всех решение проблемы, но не знал, что предложить своему наследнику в обмен на его благосклонность.
Тогда как Николя Коварный точно знал, чего он хочет от Жака, и, особо не шифруясь и нагло блефуя, потребовал от него безоговорочной капитуляции в виде отказа от выдвижения свой кандидатуры на третий президентский срок в 2007 году и полной его, Николя, поддержки на выборах. А в обмен он обещал президенту Жаку защитить его от мести великого магистра, а также, со своей стороны, не преследовать его, когда тот уйдет в почетную отставку. Таким образом, компромисс был достигнут, и Николя Коварный, получив благодаря явлению воскресшего великого магистра все, что он хотел от президента Жака, включая второй по значимости пост в только что сформированном кабинете министров, вплотную занялся нехорошим поместьем Шато де ля Гаруп, в котором службы наблюдения видели в последний раз великого магистра Полюса. Из сообщения специального агента французской Секретной службы внутренней разведки "РЖ": "В центре парка имения Шато де ля Гаруп был разведен гигантский костер, вокруг которого плясали в каком-то неистовом танце совершенно голые девушки с распущенными волосами. В лунном свете из Монако на двух вертолетах прилетели несколько дам пожилого возраста, среди которых была замечена тайная советница ныне действующего президента Жака по имени Роза. Пожилые дамы, выпив какого-то бодрящего зелья, также пустились в неистовый пляс. А потом все присутствующие женщины упали на траву и стали корчиться в экстазе, протягивая руки в сторону моря, откуда чуть позже появилось фосфорическое облако, которое взорвалось серебристым фейерверком, и из образовавшейся дымовой завесы к явно обезумевшим дамам вышел великий магистр Полюс в сопровождении своего референта по имени Борис, уже отмеченного секретными службами Франции, Монако и Ватикана. Молодые и старые женщины кинулись к их ногам, тогда как магистр Полюс что-то прокричал на неизвестном мне языке и вылил содержимое своего бокала в пламя костра, языки которого вдруг взвились до небес, а ведьмы, вскочив на ноги, стали танцевать дикие танцы и хором петь ужасные песни, от которых меня бросило в дрожь. Я отчетливо помню тот момент, когда упал спиной на камни, все вокруг меня преобразилось в каком-то магическом фосфорном свете, неведомая сила прижала меня к земле, и я потерял сознание. Очнулся я на том же месте лишь утром следующего дня. Голова моя гудела, словно улей встревоженных пчел, хотя я в тот вечер совершенно ничего не пил, кроме воды, и, видимо, поэтому хорошо помню события прошедшей ночи. И сегодня остатки костра в центре газона парковой зоны поместья являются доказательством того, что все это мне не приснилось".
Утром следующего дня, после очередной вакханалии, Борис, также проснувшись с деревянной головой, спросил Вольдемара о причинах проведения очередной репетиции первомайского торжества, и тот с горечью ответил:
– Мой друг, я настолько привык к телу великого магистра Полюса да и к общению с вами, что мне в этот раз одной Вальпургиевой ночи будет маловато! Вот и отрываюсь я и веселюсь по полной программе, прежде чем вернусь к исполнению моих служебных обязанностей в Аду, где так тоскливо и печально, и признаюсь честно, общение с вами мне позволило по-новому взглянуть на этот мир и спокойнее относиться к людской слабости в виде странного чувства, имя которому Любовь. Ну, что поделать, давайте похмелимся на посошок шотландским кофе с виски и отдохнем немного, ведь следующая ночь еще принесет нам немало сюрпризов!

Глава 15 Первомайский шабаш
– О, великий Вольдемар, давненько мы вас не видели в наших краях! – радостно закричала молоденькая ведьма, которая всегда одной из первых прилетала на первомайский шабаш на своем частном вертолете, подаренном ей Джорджем Бушем-старшим.
Солнце уже скрылось в тучах за горизонтом, сумерки со стремительной быстротой опустились на Лысую гору, и полная кровавая луна царила на звездном небосклоне.
Старая Роза, верховная жрица и по совместительству личная колдунья действующего президента Жака, явно запаздывала, да и его самого пока что среди припаркованных в стойле мулов никто не видел. Похоже, они оба задержались в Елисейском дворце, решая накопившиеся дела государственной важности. И хотя они и имели множество привилегий, Вольдемар не стал их дожидаться и, когда часы на церковной колокольне пробили ровно полночь, дал старт торжественному собранию колдовского ковена, посвященного юной весне, сияющему пламени Белтейна и, конечно же, профессиональному празднику международной солидарности колдовского мира и прочих пролетариев, которым на протяжении веков, окромя своих цепей, нечего было терять.
По стечению обстоятельств разновозрастные ведьмы, слетевшиеся на Великий шабаш в Вальпургиеву ночь из всех стран мира, решили на всякий случай отметить и православную Пасху, так как лично против Сына Божьего и младшего брата их хозяина они никогда и ничего не имели, но так уж получилось, что с младшим братом им оказалось не по пути.
В эту славную ночь по взмаху медной трости Вольдемара, словно по мановению волшебной палочки, в Долине Мимоз установился абсолютный штиль, и злобные ветра, обычно свирепствовавшие в регионе в это время года, единодушно решили обходить стороной Лысую гору, что господствовала над низинами Пейрен и Веррери, огибавшими с разных сторон имение "Барон Мюнхгаузен", построенное в начале 60-х годов писателем Мартаном Грэем и принадлежащее на тот момент Шардарову Рашиду Селимовичу.
Естественным было и то, что старшие ведьмы заблаговременно зарезервировали для себя в его имении комфортные номера, а кое-кто из более влиятельных урвал себе и отдельные домишки, тогда как их товарки более низкого сословия и рангов довольствовались лишь собственноручно сооруженными, так сказать, на скорую руку шалашами и навесами. По удачному стечению обстоятельств в тот вечер на конюшне Рашида Селимовича оказалось несколько скакунов чистокровной арабской породы, благодаря которым вопрос с лошадиными черепами для вина и парной кониной для кухни был своевременно и удачно разрешен.
Это когда-то, в стародавние времена, ведьмы, просыпаясь к 11 часам вечера, наносили на тело специальную мазь, благодаря которой получали возможность летать по небу, и, если низкосословные прилетали на шабаш, сидя на метлах, те, что были рангом повыше, лихо седлали черных козлов или соседских собак. В наше же цивилизованное время, когда караваны ракет уже избороздили все просторы вселенной, бедной ведьме достаточно вызвать на дом такси или даже вертолет, а приехать на шабаш верхом на известном бюрократе или политическом лидере стало последним писком моды. Поэтому никто из ведьм нисколько не удивился тому, что древняя колдунья Роза по старинке прискакала на шабаш на плечах президента Жака, ибо это была его ежегодная расплата за оказанные ему колдовские услуги. Но если быть честным, то не одна лишь Роза проявила консерватизм, в эту чудную ночь почти весь кабинет министров Пятой французской республики, как и большая часть Сената, попрятались от глаз избирателей в зарослях вечнозеленых дубов в окрестностях Танерона.
Что касаемо Вольдемара, то он не стал рядиться в козлиную шкуру и, оставшись в своем поношенном смокинге, какое-то время приличия ради или из уважения к традициям далекой седины нехотя принимал отчеты своих тружениц о проделанной ими работе за прошедший год. Но потом, элегантно махнув на все рукой, пригласил всех присутствующих дам к праздничному столу.
Естественным было и то, что в эту лунную ночь, как впрочем, и в другие, никакой человечины ведьмам не подавали, так как обычно ею баловались бравые монахи-крестоносцы, когда во имя христианской любви безжалостно предавали мечу и огню города и деревни катаров, мусульман и православных собратьев по вере в Византии и на берегах Чудского озера. Хвала Всевышнему, что незадолго до своей смерти папа Иоанн Павел II, истерзанный укорами совести, со слезами на глазах попросил у всего мира прощения за все то, что вытворяла на протяжении тысячелетий непогрешимая католическая церковь. Прекрасная половина колдовского мира все эти нелегкие для нее годы довольствовалась лишь слегка прожаренной жесткой кониной, запивая ее обычным столовым вином, передаваемым на шабашах по кругу в лошадиных черепах.
И вот наконец слегка опьяневшие ведьмы, под завязку набив свои утробы несоленым мясом, пустились в зажигательный пляс, а после перешли и к диким танцам вокруг огромного костра, возбуждая движениями своих чарующих тел и прочими непристойностями не только молодых ведьмаков, но и старину Жака, как и других старых пердунов, задействованных в эту ночь в качестве гужевого транспорта. А теперь они, волею судьбы и распоясавшихся ведьм оказавшись на праздничном шабаше, терпеливо дожидались в лесной чаще, что окружала сплошной стеной поляну, напрочь вытоптанную деревянными башмаками сделанными из реликтового ливанского кедра, того самого божественного момента, когда разнузданным вакханкам будет все равно, с какого сорта козлами тусоваться и кому безвозмездно отдавать свои возбужденные тела.
В то время, когда молодые и старые ведьмы гудели, словно осиный рой, на Лысой горе над Танероном, печальная Маргарита забежала на минутку к принцессе Жанне, чтобы разделить с нею горечь печали, ибо к полубезжизненному телу великого магистра в последний месяц медицинский персонал, усиленный сотрудниками французских спецслужб, даже на пушечный выстрел не подпускал этих несчастных женщин. Докуривая за день уже вторую пачку сигарет "Давидофф", принцесса Жанна радушно встретила Маргариту в дверях и прокуренным голосом любезно приветствовала свою недавнюю конкурентку:
– Здравствуйте, милочка! Какая нелегкая занесла вас ко мне?
– Сама не знаю, дорогуша! – легко парировала ее любезность Маргарита. – Кто-то позвонил мне и сказал, что в эту ночь мы в списке приглашенных на бал Сатаны, где нас обеих ожидает сногсшибательный сюрприз!
– Какая неожиданная новость! – воскликнула, не пряча эмоций, принцесса Жанна. – Нас не забыли! Мы не брошены на произвол судьбы! – И, будто опомнившись, предложила: – Ну что же вы в дверях стоите, дорогуша? Пройдемте в залу и обмоем эту чудесную новость рюмкой хорошего коньяка или вы предпочитаете другие горячительные напитки?
– Мне все равно, – устало произнесла Марго, – лишь бы покрепче было... Можно и грамм двести пятидесятиградусной водки "Смирнофф". Борис ее так любил под соленый огурчик, когда от старого вина его порой мутило.
– Водку так водку! У меня как раз от Бориса осталась в холодильнике еще непочатая литровая бутылочка классической "Смиронфф №57"!
Но едва они успели разлить ее содержимое по двум двухсотграммовым, выполненным в конце прошлого века где-то в мастерских Баккары из лучшего хрусталя, как в незакрытую входную дверь вбежала, запыхавшись, хорошка Лю-лю и, не обращая внимания на ошарашенных женщин, схватив со стола бутыль, осушила ее прямо из горла и, закусив рукавом, рявкнула:
– Ну что вы тут расселись, как клуши старые? Хватит булки квасить! Быстро вздрогнули и вперед пошли! Шофер долго ждать не будет...
Когда веселая троица выбежала из подъезда на дорогу, Зо-зо ожидал их, почтительно стоя у открытой задней дверцы роллс-ройса:
– Что, хиппуешь, плесень? – хохотнул он и слегка шлепнул ладонью по костистой заднице принцессы Жанны, когда та, сильно пошатываясь от волнения и выпитых залпом двухсот грамм первосортной английской водки, не смогла с первой попытки залезть в салон машины.
Но когда к нему не спеша подплыла красавица Марго, он, почтительно склонив голову, слегка запинаясь от волнения, промолвил с придыханием:
– А вам, богиня, положено занять переднее сиденье. Прошу вас! К тому же есть риск, что принцесса Жанна, будучи не в себе, может испортить ваш праздничный наряд всякого сорта нечистотами.
Он, снова почтительно склонив голову перед красавицей Марго, осторожно открыл переднюю дверцу автомобиля и, бережно сняв со своей лысины черный бархатный цилиндр с красной лентой, помог ей сесть в машину, при этом деликатно поддерживая ее под правый локоть.
– Богиня, для вас в аэропорту Монако зарезервирован вертолет, и он уже нас ждет на взлетной площадке. Так будет куда быстрее, потому что празднество уже в разгаре, и все ждут вас!
– Кто эти все? И куда мы едем и летим? – Марго стала не на шутку нервничать и уже была готова разразиться истерическими воплями, ибо вся эта недоговоренность стала ее сильно раздражать.
– В эту волшебную ночь, когда открываются ворота Земли и дивный фонтан ее жизненной энергии, буквально выплескиваясь наружу, исполняет любые, даже невероятно смелые желания, именно вам, божественная Марго, предоставлена великая честь открыть их для блага всех живущих на Земле и первой выпить чашу благодати! – Выпалив все эти возвышенные слова, обезьяноподобный Зо-зо, на секунду замолчав, схватился обеими руками за свою лысую репу и воскликнул: – Неужели я способен был такое произнести? Должно быть, уже сбылось мое самое заветное желание – стать мудрецом...
– Держись за руль, болван! – грубо прервала его Марго, так как встречная машина успела предупредить их ослепляющим дальним светом, и Зо-зо, выровняв роллс-ройс, все-таки успел избежать лобового столкновения.
– Упс… – сказал он и, как бы извинясь подвел итог: – Кажется, на этот раз точно пронесло! Пардон, Марго! Такое редко со мной бывает...
Самый лучший, оборудованный по последнему слову техники вертолет авиакомпании Heli Air Monaco, плавно вращая спаренными винтами, словно большая стрекоза, легко оторвался от бетонного покрытия и стал резко набирать высоту.
Марго, все еще теряясь в догадках, молча сидела в удобном кожаном кресле рядом с пилотом. Отгоняя от себя тревожные мысли, будто назойливых мух, она невольно залюбовалась открывшейся перед ней шикарной панорамой ночной Ниццы и примыкавших к ней городов. Эти шедевры архитектуры, вытянувшиеся в единую цепь вдоль Лазурного берега, пленявшие в светлое время суток сердца туристов своей красотой и загадочностью и многогранной неповторимостью в эту лунную безоблачную ночь, слились в единый поток огней, переливающийся невообразимыми цветами, и на какой-то миг буквально заворожили ее. Она пришла в себя, лишь когда крылатая машина резко пошла на снижение, и, взглянув вниз, увидела в свете багрового пламени костра неисчислимую толпу обнаженных женских тел, движущихся синхронно по законам неведомого ей танца.
Мощный мотор вертолета не успел еще заглохнуть, а возбужденные оргией ведьмы, обдуваемые потоками воздуха от вращавшихся по инерции длинных винтов, бросились навстречу королеве бала, и Маргарита, слегка побледнев от испуга, отдалась на милость безумных вакханок. А они, бережно взяв ее на руки, поднесли к Вольдемару, скромно восседавшему на высоком троне Баала, украшенном золотом и драгоценными камнями непомерной величины. Что до Бориса, то он, приглашенный в качестве почетного гостя, в отличие от других особей мужского пола, спрятавшихся в непроходимой чаще лесной и дожидавшихся там своего выхода на сцену, непринужденно сидел в плетеном кресле неподалеку от трона Баала и свободно созерцал развернувшуюся перед его глазами восхитительную колдовскую свистопляску. Увидев перед собой Марго, он, невольно вскочив с кресла, от удивления раскрыл рот и ничего не мог поделать, когда перед его рассеянным взглядом голые ведьмы пронесли на руках ту, которую он так долго ждал, надеялся и верил...
В это же время посреди поляны костер вспыхнул с новой силой, как будто в него кто-то плеснул бочку бензина, и из его бушующего красного пламени стали выходить странные демонические фигуры и призраки, которых Борису уже довелось видеть в Шато де ля Кроэ на вечеринке у Абрамовича, только на этот раз их было значительно больше, а из лесной чащи стали на четвереньках и весьма осторожно выползать особи мужского пола, что были использованы ведьмами в качестве средств передвижения. Вольдемар поднялся с массивного трона, чтобы в духе нового времени стоя приветствовать мертвых и живых, собравшихся вокруг него, и, даже не изменив своего обличия, обратился тихим голосом к присутствующим с простой речью:
– Добро пожаловать, дорогие гости, на наше торжество вечной жизни! И пока кое-кто все еще ожидает в обозримом будущем второе пришествие Сына Божьего со всеми вытекающими последствиями в виде Армагеддона, Апокалипсиса и прочих бедствий, мы в настоящее время, здесь и сейчас, продолжим наши танцы и веселье во славу жизни на Земле. Да здравствует Вакханалия! Ура!
На какое-то мгновенье живые и демоны замерли как вкопанные, явно пытаясь постичь всю глубину мысли Великого Люцифера, а тот, небрежно махнув им рукой, плюхнулся обратно на мягкое сидение и, задрав вверх ноги, как мальчишка, озорно закричал:
– А где же наша королева бала?
Толпа медленно расступилась, и из ее массы плавно выплыла, словно печальная луна из серебристых облаков, обнаженная красавица Марго, и ее прекрасное тело, должно быть, натертое какой-то колдовской мазью, сверкало в свете кровавой луны, а она, все так же особо не спеша, приблизилась к трону повелителя и вместо того, чтобы чинно занять свое место по его правую руку, вдруг набросилась на него с кулаками.
– Ах ты, старый мерзавец! – истошно завизжала она. – Я места себе не находила, оплакивая тебя, а ты тут живой и здоровый с голыми бабами отрываешься! Ах ты, старый козел!
Благо, вовремя подоспевшая колдунья Роза и ее попутчик Жак успели оттащить еще более прекрасную в гневе королеву бала, а то неизвестно сколько бы еще тяжелых тумаков получил хозяин Ада. Но Марго вырвалась из цепких объятий своих опекунов и, изрыгая проклятья, опять бросилась к Вольдемару, угрожая ему физической расправой...
Борис, все еще лишенный возможности передвижения, с немым выражением лица пытался судорожно осознать все случившееся перед его глазами, и вдруг внезапная мысль, словно острый кинжал, прошла сквозь его сознание: "Она никогда меня не любила! А я-то дурень..." Но внезапно он ощутил возможность управлять своим телом и языком и во всю силу крикнул:
– Дура! Не бей Дьявола! Это не твой задрипанный старикан!
Марго, услышав Бориса, резко затормозила и из-за инерции чуть было не распласталась на земле, но какая-то сила поддержала ее, не дав ей упасть, и она, повернув голову в его сторону, закричала навзрыд:
– Боря! – и уже более тихим голосом добавила: – Я тебя так ждала, где же ты пропадал все это время?
Ее красивые глаза закатились, ноги подкосились, и она, теряя сознание, стала, как в замедленном кино, опускаться на землю. Борис стремительно бросился к ней, но не успел подхватить ее, и лишь благодаря вовремя подоспевшему президенту Жаку она, упав, не ударилась головой о камни.
Вскоре Марго пришла в себя и, увидев над собой испуганное лицо Бориса, который пытался при помощи пощечин привести ее в чувство, влепила ему в ответ звонкую оплеуху и тихим голосом сладко прошептала:
– Мерзавец, ты мне всю душу измотал...
Борис хотел ей что-то ответить, но, почему-то передумав, посмотрел подозрительным взглядом на Вольдемара и мысленно сказал ему: "Неужто это ты, гаденыш, пути наши развел?"
Их глаза встретились, но в этот момент с Вольдемаром случилось что-то нехорошее. Он стал корчиться и, раздираемый на части будто изнутри самого себя, завыл, словно дикий зверь, и великое сборище ведьм и призраков, молча отступив от него на несколько шагов, почтительно наблюдало за драмой двух влюбленных и за метаморфозами хозяина, что развернулись во всей красе перед их затуманенными взорами. Внезапно дикий рев прекратился, и Вольдемар, повернувшись к толпе, прокричал громовым голосом на французском языке:
– Il n'y a rien de plus beau que l'amour! (Нет ничего прекрасней любви!) – и, переведя воспаленный взгляд на Бориса и Марго, продолжил: – Et... je salue le roi et la reine de notre bal! (И... я приветствую короля и королеву нашего бала!)
Откровение Дьявола о любви и признание Бориса королем бала вначале привели в смущение его верноподданных, ибо такого они от своего хозяина точно нигде и никогда не слышали, но никто из них и в мыслях бы не посмел перечить ему.
Борис помог своей Марго подняться на ноги и, слегка придерживая ее за локоть, шепнул ей на ушко:
– Это, кажется, наш Великий магистр из Вольдемара нам голос подал!
Потом он страстно поцеловал свою красавицу в губы, а колдовской мир шумно пал перед ними ниц, и поэтому никто, кроме Бориса и Марго, так и не увидел, что с Вольдемаром случилась очередная ломка, и его как будто парализовало. Дьявол какое-то время не мог контролировать человеческое тело и как-то странно прошипел кому-то, а может быть и... самому себе:
– Магистр Полюс, прекрати меня позорить! Не порти мне первомайское празднество. И как только с первыми петухами я войду в пламя костра, ты можешь еще целый день распоряжаться своим телом. И если грибочков в лукошко не суждено тебе собрать, то здесь неподалеку на поляне распустилась куча ландышей!
Видимо, великий магистр Полюс согласился с предложением Люцифера, и между ними был достигнут компромисс. После чего Вольдемар, наконец-то вернув себе контроль над человеческим телом, визгливо прокричал толпе:
– На сегодня церемоний хватит! Гулять так гулять! Веселись до упада, народ, ибо эта прекрасная ночь первомайского шабаша наша! Шампанского!
Молоденькая ведьма подбежала к нему с запотевшей бутылкой "Дом Периньона". Он лукаво поприветствовал ее и на глазах у всех верноподданных заключил в свои объятия. По щелчку пальцев спинка его трона откинулась назад, став ложем, на котором Вольдемар решил лишить ведьму девственности, грубо бросив девушку на него. Судя по всему, она была слишком молода и, как ни странно, оказалась совершенно неопытна. Он сам с силой раздвинул ее колени и жадно взял ее под завистливыми взглядами не только старых ведьм, но и тех, кто, будучи помоложе, были бы не прочь провести ночь с хозяином Ада и тем самым подняться высоко по карьерной лестнице. И как только первая капля крови девственницы коснулась подушки его трона, сразу языки пламени вспыхнули с новой силой, и возбужденная толпа, осыпанная горячими искрами колдовского огня, снова ожила, и некая энергия насытила ее, и бешеная пляска разгорелась с новой силой.
Обнаженные тела юных дев и скукоженных старух, тени астральных сущностей, которые уже были когда-то людьми и которые ими станут, и даже те, кому никогда и ни при каких обстоятельства не суждено стать человеком, слились в порыве танца в одно целое, и тихие стоны, дикий рев, пронзительный свист, смех и хохот кумулятивным выбросом, словно острый луч, пронзив пространство, в очередной раз потревожили тишь и благодать обитателей заунывного рая. Даже дряхлая колдунья Роза, едва успевая перевести дух, так измотала старину Жака, что тот, галантно изогнувшись, взмолился о пощаде, преподнеся ей в знак любви букетик лесных ландышей и маленькую розу. Старая ведьма растроганно ахнула и, явно смутившись, со слезами на глазах вздохнув их нежный аромат, кокетливо предложила ему пройтись с ней по лунной дорожке, что неожиданно открылась им. Но неожиданно она, вспомнив нечто важное, бросилась к Великому ложу, на котором возлежал уставший Вольдемар в объятиях своей юной пассии, и проскрипела ржавым голоском ему на ухо:
– О, повелитель Ада, сделай так, чтобы мой зять Эммануэль занял однажды место моего Жака!
Вольдемар, слегка опешив, пришел в себя и в благодарность ей за то, что не проспал шабаш, небрежно бросил:
– Старая плутовка! Знаешь ведь, когда тебе можно или нельзя ко мне подкатывать с семейными делами. Да будет так, через двенадцать лет пусть зять твой станет президентом Франции!
Колдунья Роза взвизгнула от счастья, представив дочь свою известной всему миру, и удалилась, чтобы хитрый Жак большую гадость не успел сморозить!
А Борису и Маргарите, нежданно встретившимся снова, было не до колдовских страстей, и они поспешили уйти по-английски. Им было что сказать друг другу и даже кое в чем признаться. Колдовской костер уже догорал, вопли и крики все меньше тревожили диких кабанов, что в обилии водились в этих тихих, заросших вечнозеленым дубом гаригах, и очередная первомайская оргия, казалось, уже близилась к концу без каких-либо жутких эксцессов, да и до первых петухов оставалось не так много времени. Но внезапно полудрему и благодать участников ночного торжества нарушил рев мощного движка, и на поляну выскочил, словно дикий зверь, спортивный внедорожник, у которого был сорван глушитель. За рулем машины сидел испуганный Вадим Бездомный, а рядом с ним через лобовое стекло можно было увидеть лишь макушку головы его пассажира.
Люцифер уж было собрался распрощаться с бренным телом великого магистра и вместе со своей призрачной свитой войти в догорающее пекло костра, а ведьмы уже готовили чугунки и сковородки, чтобы зачерпнуть горящие уголья, так необходимые им для дальней колдовской практики, когда из машины буквально вывалился джигит небольшого роста, до зубов вооруженный разнообразным огнестрельным оружием. В коротких руках он держал карабин "Сайга", за плечом у него болталось двуствольное помповое ружье, за поясом торчал американский кольт, и, конечно же, без настоящего длинного кавказского кинжала он тоже никак обойтись не смог. Это был впавший в лютое бешенство владелец поместья "Барон Мюнхгаузен", определенно разозленный гибелью своих чистокровных скакунов. Его шофер предпочел остаться в салоне хозяйской машины под защитой бронированных стекол и ни во что не вмешиваться. Вслед за внедорожником вскоре подъехали еще несколько тяжелых американских хаммеров, из которых выскочили и растянулись в цепь явно крутые мужики среднего возраста и, по всей видимости, их молодые телохранители, каждый из которых держал в руках боевое оружие, а у одного из молокососов был даже гранатомет "Оса". Можно было догадаться, что мужики среднего возраста были теми самыми членами "Английского клуба" – знаменитого в Москве и даже за её 101-м километром, что жаждали мести за своих порезанных скакунов.
В это время в деревне запели первые петухи, забрезжил рассвет, а на слегка посветлевшем небе появилась зеленая звездочка, и Вольдемар, совершенно не обращая внимания на вооруженных мордоворотов, слегка позевывая, проговорил:
– Хорошо в гостях, а дома лучше! Пора друзья мои... пора!
Призраки и демоны, видимо, из страха остаться на Земле, словно по свистку, гурьбой ринулись в костер, освещавший сумрак поляны последними всплесками пламени, и как только последняя из прозрачных сущностей покинула этот свет. Вольдемар же, резко вздрогнув, упал плашмя наземь, а на его месте появился тот самый призрак, которого Борис видел в автобусном парке после проведения своего спиритического сеанса. Призрак Люцифера не спеша подплыл к выжженному кругу и стал более отчетливо виден в клубах дыма, идущего от почти догоревшего пепелища. Посмотрев в сторону лежащего на земле великого магистра, он молча махнул ему на прощание длинным рукавом своего полупрозрачного одеяния, и Борис услышал голос явно неземного происхождения, от которого даже ему стало жутко настолько, что у него похолодело в груди и мурашки высыпали по всему телу. Судя по общему испугу, можно было предположить, что не только он один, но и все присутствующие на поляне услышали это членораздельное скрежетание:
– Je ne te dis pas au revoir mon ami car j'espere que cette fois tu viendras en enfer avec moi. (Я не прощаюсь с тобой, мой друг, ибо надеюсь, что в этот раз ты пойдешь со мной.)
Затем призрак, повернувшись в сторону Шардарова, произнес на русском языке с легким прибалтийским акцентом:
– Рашид Селимович! Будет и тебе за коней компенсация, но, когда твое состояние достигнет четырех шестерок с шестью нулями, а ты так и не расплатишься с Поэтом Бездомным, все у тебя рухнет и полетит к чертям собачьим!
Призрак дал знак, и к нему медленно приблизились Борис и Марго, и тот, внимательно посмотрев на них правым глазом голубого цвета, ничего не сказал вслух, но его левый черный глаз внезапно засветился ярким светом, и из него вырвался серебристый луч, осветивший их усталые лица. Быть может, в этот момент он перебросился с ними по телепатическим каналам парой прощальных слов, которые толпе было не положено знать.
И как только он исчез из виду, растворившись в воздухе, на том месте, где еще полчаса назад полыхало пламя огромного костра, ярко вспыхнул последний уголек, и масса голых женщин, держа в руках кухонную утварь, стремительно бросилась к пепелищу с одним желанием – загрести себе побольше его угольев, при этом совершенно не заботясь о том, что кому-то их может не достаться.
Внезапно Борис заметил выскочившую из толпы известную в христианском мире и очень талантливую пророчицу из Канн и, весело улыбнувшись ей как старой знакомой, нежным голосом спросил ее:
– А вы, Татьяна Евгеньевна, что тут делаете?
– Да так... – замявшись, прошамкала старушка. – Мне лично эти угольки и не в надобность, но мои соседи меня так задолбали, что я подумала в их сад угольков подбросить...
Рашид Селимович Шардаров прорычал:
– По машинам!
И когда, напоследок испортив окружающую среду выхлопными газами, бронированные внедорожники покинули место несостоявшейся битвы, а последние ведьмы кто куда разбежались по кустам, на поляне осталась лишь спящая беспробудным сном вусмерть пьяная принцесса Жанна, и неподалеку от нее беспомощно распластался великий магистр Полюс.
Внезапно старик очнулся и неожиданно для самого себя встал на ноги, чего уже не делал последние несколько лет. Стараясь не потревожить сон старой принцессы, он не спеша побрел вниз по тропинке в долину, где в это первомайское прохладное утро под благодатной тенью, падающей от зонтичных сосен, распустились на тонких стебельках благовонные белоснежные ландыши, те самые любимые цветы богини восходящего солнца Остары. Ему очень захотелось поскорее доковылять до того места, где когда-то, много веков тому назад, он, тогда еще молодой, но подающий большие надежды ученый-схоласт, в тревожное время, когда в здешних краях свирепствовала черная оспа, подарил незатейливый букетик ландышей своей любимой Гретхен как залог их вечной любви. Как ни странно, в дальнейшем, когда ему доводилось попадать на место их расставания, ландыши встречали его красным цветом своих плодов, навеивая тем самым на него чувство печали и безысходности, ибо такова была цена за сделку в Мефистофелем. И если ландыши окрашивали свои плоды кровавыми слезами кровью своих разбитых сердец ушедшую весну, то магистр вместе с ними рвал свое сердце из-за той единственной и неповторимой, что когда-то отвергла его, предпочтя взойти на эшафот, но не терпеть постоянное присутствие в их жизни Мефистофеля. И вот в последний раз в конце своей длинной жизни старик, оказавшись среди свежей зелени травы и белых цветов, слегка покачивающихся, словно колокольцы, на тонких стебельках, упал на колени и, едва успев сорвать лишь несколько цветков, вдохнул аромат чудесного весеннего леса и как подкошенный упал на землю головой в сторону ручья, вытекающего хрустальной струйкой из красной скалы. Ему хватило сил пригубить высохшими губами его ломящую зубы холодную воду и в последний раз посмотреть на небосклон, где в нежно-зеленом свете, исходящем от маленькой звездочки, повисшей над розовеющим горизонтом, он отчетливо увидел изящный силуэт женщины, лицо которой он не смог сразу разглядеть, но по мере ее быстрого приближения к нему стали отчетливо видны ее длинные, слегка вьющиеся белокурые волосы, обрамляющие, словно нераскрытые крылья, ее красивое лицо и великолепное молодое тело, как будто извлеченное из мрамора рукой великого скульптора. Легкий ветерок донес до него издалека знакомый голос:
– Мой Фауст, я иду к тебе!
Ему захотелось откликнуться, но этого он сделать уже никак не мог и через постепенно расширяющиеся зрачки помутневших глаз лишь успел увидеть, как девушка с небес, едва касаясь прозрачными ногами шелковистого травяного ковра, подбежала к нему, распластавшемуся среди цветов, и он, узнав ее, с последними ударами умирающего сердца нашел в себе силы вымолвить, погружаясь последним взглядом в бесконечную глубину ее бирюзовых глаз, сияющих неземным светом:
– Arrete-toi, ma belle et ne pars pas! Tu es si belle! (Остановись, моя красавица, постой! Ты так прекрасна!)

Вместо эпилога
Мертвое тело великого магистра Полюса было найдено в лесу под Танероном сразу же после праздников, посвященных победе великой Франции и ее второстепенных союзников во Второй мировой войне. После чего был отдан приказ от 11 мая 2005 года о проведения тщательного обыска в нехорошем имении Шато де ля Гаруп, принадлежавшем опальному олигарху Борису Березовскому, где, по сообщению полиции, в его кабинете были найдены важные документы и жесткие диски имевшихся там компьютеров.
Господин Березовский так прокомментировал заявление французской полиции:
– Оттуда нечего было уносить, кроме нижнего белья и моих любимых трусов. Компьютер, как в любом нормальном доме, там, конечно, тоже был, и им пользовалась жена Лена. Еще там были рисунки дочери, рукописные записи сына, с которым там проводились занятия по русскому языку. Но никаких компьютерных носителей и документов там не было. В этом доме также проживает моя 83-летняя мать, тогда как я уже шесть лет там не бывал, так как не чувствую себя комфортно во Франции.

По прошествии одиннадцати лет после тех событий Борис, почитывая бульварную прессу, наткнулся на статью "Спасибо папе", в которой один бойкий писака сообщил миру о том, что владелец "Южноуральской промышленной компании", а также кавалер Золотого почетного знака "Общественное признание" и продюсер Рашид Шардаров не поскупился на празднование свадьбы любимой дочери Виктории и всего лишь за 10 миллионов долларов США устроил ей самый настоящий бал Сатаны, который прошел в старинном замке Праги 1832 года постройки, куда слетелось огромное количество гостей как из России, так и со всего света. Естественно, свадьба у молодых была тематическая, и все гости были одеты только в черные одеяния, а обслуживающий персонал, демонстрируя клыки вампиров, был измазан бутафорской кровью. Просторные помещения старинного замка были украшены живыми розами черного и жгуче-красного цвета, а все девушки были одеты в необычные дизайнерские костюмы по эскизам кутюрье, имевшего явно дьявольское воображение. И несмотря на то, что свадебные столы, заставленные хрустальной посудой необычайной красоты, буквально ломились от разнообразных закусок, предпочтение все же отдавалось сырому мясу с кровью. На этом сатанинском балу присутствовало просто огромное количество знаменитостей, среди которых можно было встретить Владимира Спивакова, Дениса Мацуева, оперную певицу Хиблу Герзмаву, известного дизайнера Изету Гаджиеву, Антона Табакова и даже "ангела" Victoria's Secret Сару Сампайо… По велению невесты Робби Уильямс, которому за труды было заплачено около двух миллионов долларов, развлекал толпу под аккомпанемент норвежской группы Madcon, а также порадовала всех присутствующих и скандально известная танцевальная группа Torture Garden. Но, несмотря на такой масштаб празднества, мероприятие оказалось закрытым, из-за чего гостям было запрещено фотографировать молодоженов.
Борис, уютно расположившись в шезлонге на берегу Средиземного моря и не спеша рассматривая фотографии приглашенных на сатанинскую свадьбу гостей, вдруг заметил, что на нескольких кадрах у одного седовласого виртуоза из Москвы левый глаз был черного цвета, и, невольно вспомнив своего веселого попутчика Вольдемара, печально подумал: "Черт! А как все же здорово было вместе с ним веселиться на Лазурных берегах!"
Что же касается Поэта Бездомного, то он, утратив с годами былую надежду вернуться к барскому сапогу в имение Танерон и быть обласканным кнутом уважаемого Рашида Селимовича, нынче влачит жалкое существание, подрабатывая время от времени на мусоровозе где-то в окрестностях французского городишки Версаль.

Андре Львов
15 июня – 15 июля 2018 года
Побережье Средиземного моря, Франция
Последняя клубничка на торт.
В статье французской газеты "Эммануэль Макрон накапливает скандалы" от 27 июля 2018 говорилось о том, что: «Участники предвыборной кампании до сих пор вспоминают то, как 6 февраля, 2017-го года будущий президент Франции Господин Макрон, разнервничавшись из-за слухов о его гомосексуальной связи с господином Матье Галле, сказал им честно: "Чтобы закрыть эту неприятную тему, что я веду двойную жизнь с Матье Галле или еще с кем бы то ни было, то я отвественно заявляю, что слухи о моей гомосексуальности крайне неприятны моей супруге Бриджит, которая разделяет со мной мою жизнь с утра до вечера, и я ей за это не плачу, но она может привести доказательства того, что я не могу раздвоиться!"
Тогда как на днях, газета Le Monde распространила три видеоролика, показывающих как телохранитель и фаворит президента Франции, Александр Беналла, в шлеме и с полицейской повязкой на рукаве, избивает демонстрантов 1 мая 2018 года и задаётся вопросом: " Имел ли право телохранитель г-на Макрона, замаскированный под полицейского бить протестующих и насколько он близок к президенту, что последний платит ему, за счет налогоплательщиков огромную зарплату: 7013 евро в месяц и передал в его распоряжении роскошный Седан - Талисман Renault, оснащенный сиреной обычно зарезервированного для использования полицией, и любезно оплачивает ему в пристройке Елисейского квартала Куай Бранли ту самую квартиру, вкоторой когда-то Президент Миттеран принимал свою любовницу и вообще... их отчеты настолько многословны, что невольно наводит на мысль об "особых отношениях", в которых Беналла реально живет с главой государства и с его женой в официальных и частных путешествиях президентской пары. Советник Президента Франции Александр Беналла, временно отстраненный на 15 суток от работы в Елисейском за вышеизложенный инциндент 1-го мая, а также за его масонство в Национальной Великой Ложе Франции, имеет мускулистого телосложения, благодаря его интенсивному занятию спортом ещё с подросткового возраста и пользуется особым отношением к себе ибо он уже в возрасте 26 лет, не пройдя никаких промежуточных воинских званий, был интегрирован как "эксперт-экспертов" жандармерии в звание подполковника, которое было присвоено ему из-за его "уровня знаний №1" с получением свободного доступа в Национальном Собрании, равное начальнику Аппарата Президента Ассамблеи.
В свою очередь Президент Макрон заявил: "Я доверял Александру Беналле, но Александру Беналле никогда не держал ядерные коды, никогда не занимал квартиру площадью 300 м 2 , так же не было зарплаты в размере 10 000 евро и Александр Беналла не мой любовник!". Далее Президент Франции отметил, что якобы пресса и Сенат несут ответственность за то, что осмелились представить доказательство того, что Беналла проживал в 11 quai Branly ибо подобные откровения могут вызвать возмущение у демонстрантов уже готовых собраться в пятницу 27 июля, чтобы «Идти искать Макрона». А таких инцидентов следует опасаться, потому что это событие может перерости в крайности..."
Борис, прочитав последние новости из прессы, невольно подумал: «Видимо, Люцифер, только по известным ему причинам, был вынужден избавиться от Александра Беналлы ...»