История моих ошибок. Часть 2. Глава 21

Глава 21. Затишье перед бурей

Не откладывая свой реванш в долгий ящик, в летнюю сессию кафедра английского языка дружно выставила мне по всем высосанным из пальца теоретическим предметам (теор.грамматика, теор.фонетика и пр.) отметки «удовлетворительно», видимо, чтобы доказать, что я настоящая дебилка, почему-то получающая одни «пятерки» по всем остальным предметам. Честно признаюсь, что, ожидая этого и прекрасно понимая, что ни один из них мне никогда не пригодится для работы, я не особенно на них налегала. В самом деле: какая разница, сколько времен, по мнению разных советских доисторических академиков, существует в английском языке, и есть ли в нем категория рода?Тем более, что они сами никак не могли придти к согласию ни по одному вопросу! Всю эту ерунду надо было зазубривать наизусть — логика отказывалась работать, мозги, вообще, были не при чем, а память грузить ахинеей не хотелось, ведь в ней хранилось так много нужного: и умного, и красивого, и полезного — ну не валить же кучу непригодного хлама на ухоженный зеленый газон с расположенными на нем роскошными цветочными клумбами! Так что метившие в мое честолюбие стрелы, увы, пролетели мимо, и мы с Сережей отправились в дом отдыха по бесплатным путевкам ( бывало и такое в советские времена), потом ездили на речку, купались и загорали, одновременно с огромным удовольствием занимались обустройством новой квартиры: клали кафель на кухне и в ванной, мастерили шкафчики и антресоли, наслаждаясь отсутствием соседей.
Отдельную квартиру нам подарил отец Эллы, моей одногруппницы, которая была шокирована тем, что моя мама жила в комнате одна, а мы с Сережей делили 15-метровку с отцом и сестрой, поэтому ни о каком интиме даже речь идти не могла. Тем более, что мать мне пригрозила: «Попробуй только мне здесь родить — я тебя немедленно вышвырну из дома — убирайся к своему мужу!» На мое недоуменное замечание по поводу того, что он живет в общежитии, она изрекла: «Вот и не спи с ним!» То есть нам не запретили расписаться, чтобы не потерять очередь на квартиру, но категорически запретили жениться на самом деле. Насколько же я была запугана ей, что подчинилась, а ведь это могло привести к самым печальным последствиям в будущем, разрушить не только нашу любовь, но и здоровье. Полтора года мы стойко терпели, но, получив свою отдельную комнатку, благодаря помощи Эллы, и перейдя на последний курс, наконец-то набрались смелости противостоять капризам матери — и согрешили. Сколько было ора по этому поводу! Она, видимо, считала, что записала нас в монахи до конца наших дней. Жаль, что из-за ее самодурства мы потеряли столько времени, ведь физическая близость и гармония в постели укрепляют любовь, делают отношения более яркими и глубокими. Особенно обидно за Сережу, которому и так выпало не слишком много счастья за его такую короткую жизнь.
Теоретически мать стояла на очереди у себя на работе, но приходили новые сотрудники, и отдельные квартиры давали им: у нас было две большие смежные комнаты в коммуналке, так что, по закону, мы не были нуждающимися. Элла рассказала о нас с Сережей своей маме, и та, придя в ужас, попросила мужа помочь нам. А муж был самым главным человеком в области! Удивительная это была семья: папа Эллы много лет проработал главным инженером одного крупного предприятия, потом возглавлял партийную организацию областного центра, а затем и всей области. Он абсолютно не напоминал предыдущего руководителя, переведенного в Москву: в нем не было ни чванства, ни хамства по отношению к подчиненным, ни надменности, ни чувства собственной значительности. Это был умный, интеллигентный, благородный человек, живущий в обыкновенной трехкомнатной квартире, в одном подъезде со своими сотрудниками. Мама Эллы тоже была поразительно скромной и милой женщиной, матерью троих детей и бабушкой четверых внуков, которой много пришлось пережить и повидать до встречи с будущим мужем. Она была прекрасной хозяйкой, заботливой и любящей супругой, настоящей помощницей и соратницей своего мужа, нежной и мудрой мамой, понимающей и поддерживающей своих детей, и самой ласковой на свете бабушкой, всегда готовой возиться и нянчиться со своими обожаемыми внуками. Элла привела меня домой, чтобы познакомить с мамой — такое радушие редко можно встретить даже среди простых людей, а уж угощение какое вкусное она приготовила! Кстати, и дочерей своих она тоже научила всему — из них получились прекрасные хозяйки.
Вникнув во все нюансы нашей семейки, нам предложили три варианта: первый — трехкомнатную квартиру на пятерых (на две наши семьи, поскольку мы с Сережей считались отдельной семьей). Когда я озвучила матери этот вариант, то чего только не наслушалась: какая я наглая, что, живя в двух комнатах в коммуналке, претендую на отдельную трешку. Пока она орала, позвонила Элла - как предчувствовала, что мать будет скандалить, и сама ей все объяснила. Второй вариант предполагал отселение отца в комнату, а нам четверым предоставление большой двухкомнатной квартиры. Элла была в курсе того, что мои родители уже давно жили врозь, просто мать не оформляла развод — хотела считаться замужней, да и, по-видимому, не теряла надежду вернуть отца, у которого уже давным-давно была другая женщина, а, может, и не одна. Короче, мать отвергла это предложение и даже запретила мне сообщать о нем отцу — он бы, скорей всего, согласился разъехаться.
Третий вариант заключался в том, чтобы разделить наши две семьи, и он был, конечно, самым лучшим: нам с Сережей давали маленькую однокомнатную квартиру, а родителям и сестре маленькую двушку. Сережа был, как говорится, руками и ногами «за», но мать выступила категорически против: через два года Сережа заканчивал институт, и никто не знал, куда его направят по распределению, то есть, как она сказала, наша квартира пропадет, поэтому надо жить всем вместе, чтобы большая квартира осталась им. Будучи законченной эгоисткой, она думала только о своей выгоде, а мы были молодыми и неискушенными, нам даже в голову не пришло, что квартиру можно поменять и в другой город. Короче, очень удивив родителей Эллы, мы выбрали трешку, да мать еще начала отвергать один вариант за другим: то этаж высокий, то далеко от ее работы. Районные чиновники просто обалдевали от такой наглости, но, боясь не выполнить приказ главного человека в области, нашли-таки оную в пяти минутах ходьбы от ее техникума и мы, наконец, переехали.
Отец, естественно, отказался жить с матерью в одной комнате и поселился в гостиной, нам с Сережей выделили самую маленькую, десятиметровую комнатку, через которую заходили в кладовку, поэтому, как только мы укладывались спать, мать начинала туда бегать то за одним, то за другим, хотя весь день ее там абсолютно ничего не интересовало. Предложение Сережи перенести вход в «чулан» из нашей комнатушки в коридор было решительно отвергнуто — тоже, хозяин нашелся! Промаявшись до середины лета (месяца три Сережа провел в Москве, заканчивая четвертый курс), мы поставили на дверь защелку. Какой же разразился скандал! На нас был вылит ушат грязи, но мы не отступили, и матери пришлось это пережить.
В начале пятого курса Сереже сделали операцию — удалили гланды. Почему-то мать не захотела, чтобы он лежал в нашей районной больнице и отправила его на другой конец города к своей приятельнице. Операция прошла с осложнением, долго держалась температура, и мне почти две недели приходилось проезжать каждый день на трамвае по пятьдесят километров в одну сторону, чтобы навестить мужа и привезти ему домашнюю еду. Как назло, в это время мы проходили четырехмесячную педпрактику, я опять попала в свою школу, прямо в лапы все той же учительницы, которая курировала меня год назад: она прекрасно помнила, что на меня можно свалить всю работу, а самой отдыхать. Я попыталась объяснить ей, что в первые дни не смогу задерживаться — у меня муж в больнице после операции, но ей на это было абсолютно наплевать, а я не посмела пожаловаться. И вот, пока мои однокурсники наслаждались жизнью, проводя в своих школах не более трех часов, я задерживалась после шестого урока, чтобы выполнить очередное задание своей патронессы: то рисовала стенгазету, то готовила наглядные пособия, то оформляла ее классную комнату, а потом неслась домой, хватала протертую еду и летела кормить мужа. Домой возвращалась часов в десять вечера, а надо было еще пюре на завтра приготовить, да и написать планы на шесть разных уроков.
Через две недели Сережа выписался из больницы и улетел в Москву. У него был последний учебный семестр, а с января уже начиналась преддипломная практика. Я так устала, что даже была рада его отъезду, хотя сразу же начала безумно скучать. Чтобы так сильно не ныло сердце, я всегда клала рядом с подушкой Сережину домашнюю рубашку, гладила ее, зарывалась в нее лицом, жадно вдыхая сохранившийся в ней такой родной и любимый запах моего мужа. Гораздо позднее, в другой жизни, я услышу, что в результате многолетних исследований, ученые установили, что крепкий брак и большая любовь возможна только у той пары, где естественный запах тела кажется божественным ароматом и мужу, и жене. Могу с уверенностью подтвердить, что это именно так.
Конечно, надолго мы не расставались: мы летали друг к другу на ноябрьские и первомайские праздники, прихватывая еще пару-тройку дней — если я приезжала в Москву, так как у нас в университете особенно зверствовали с проверками посещаемости в это время. Надо было преподавателей хороших брать на работу, чтобы студенты ломились на их лекции. У Сережи в институте главным критерием был результат учебы. Правда, как-то его вызвал декан и стал отчитывать: «Вы пропустили больше занятий, чем все ваши однокурсники, вместе взятые! Мы вас отчислим!» Сережу трудно было испугать, он открыл зачетку и показал, что еще в начале декабря сдал все зачеты и экзамены предстоящей зимней сессии. Декан обалдел и уже другим тоном спросил, наверное, заметив обручальное кольцо на пальце: «Что: приходится много работать?» На что Сережа ответил: «Нет, езжу к жене в другой город» Декан, видно, решил пошутить: «Что же ты в Москве не мог себе жену найти? Чем же твоя так хороша? Сильно ее любишь?» Сережа похвастался: «Моя жена — самая лучшая на свете, и я ее, действительно, очень-очень люблю и скучаю» Декан, строгий и серьезный мужчина, вздохнул с некоторым оттенком зависти и отпустил мужа со словами: «Ладно, иди, ты молодец, желаю вам с женой счастья!»
Новый год весело встретить не удалось: я заболела гриппом, а 31 декабря наш придурок-преподаватель научного коммунизма, а , по совместительству, любовник моей одногруппницы с птичьей фамилией, видимо, решил подольше насладиться общением со своей пассией и проводил у нас в группе зачет с двух часов дня до десяти вечера. Маразм заключался в том, что необходимо было выучить названия всех существующих на свете стран и их столицы, а также знать назубок имена президентов и премьер-министров приблизительно 50-60 государств (всю Европу, а Азию, Америку и Африку — самые крупные, так как мелких он, наверняка, и сам не знал). Мы должны были выпаливать ответ, как из пулемета: например, Бурунди — Бужумбура! Если замешкаешься — он выгонял в коридор, чтобы подучить материал. И вот так эта карусель продолжалась до позднего вечера. Правда, поиздевавшись всласть, зачет он поставил всем. Вернувшись домой, я прямо в одежде упала на постель и отрубилась. Когда Сережа посмотрел на термометр, оказалось 40 градусов! Так он и встретил Новый год, обтирая меня водкой, чтобы сбить температуру.
Не успела я немного оклематься, как пришла телеграмма от нашего свидетеля на свадьбе Валика. Он сообщал, что 5 января состоится распределение, то есть решалась наша судьба — где мы будем жить. Сережа улетел, но через день уже вернулся с потрясающей новостью. Поскольку он был лучшим студентом, хорошо зарекомендовавшим себя на кафедре, ему предложили остаться в аспирантуре, тогда бы через три года он, наверняка, защитил диссертацию и получил степень кандидата наук. Но он отказался, объяснив, что женат и нуждается в жилье. На факультете было только одно такое место: в новом академическом институте в Подмосковье, который на отпущенные казной деньги строил помимо лабораторных корпусов еще и дома для будущих сотрудников, вот его-то и отдали Сереже. Причем нам обещали отдельную квартиру: однокомнатную на нас двоих, двушку, если у нас через год будет ребенок, или трешку, если детей будет двое. Это было из области фантастики, ведь люди стояли в очередях на получение жилплощади по 15-20 лет, поэтому нам никто не поверил, все говорили, что нас, наверняка, обманут. Но в феврале Сережа отправился проходить преддипломную практику в этот институт, и там все подтвердилось. И мы стали с нетерпением ждать переезда в свою собственную квартиру, подгоняя деньки. Все знакомые советовали немедленно заводить ребенка, ведь я уже заканчивала университет через четыре месяца, но мать уперлась — ни в коем случае! Ей мой ребенок не только был не нужен - по ее словам, он помешал бы ей осваивать новую программу. Сейчас моей дочери столько же лет, сколько мне было тогда, и, если бы у нее так сложились обстоятельства, я бы костьми легла, но не только настояла бы на немедленном рождении внука (конечно, через девять месяцев, как положено), но и помогла бы ей растить малыша, чтобы сразу въехать в большую квартиру, ведь и так было понятно, что в молодой семье дети обязательно появятся в ближайшие годы, а вот строительство квартир может прекратиться. Сережа, однако, тоже решил, что с ребенком придется подождать: на ту зарплату, которую ему бы платили в институте, прожить втроем было просто невозможно, а ни яслей, ни детсада поблизости не было, поэтому с малышом могла сидеть только я сама. Мы знали, что мои родители никогда нам не помогут ни единой копейкой, так что и рассчитывать должны были только на свои силы.
Конечно, наши университетские грымзы скоро обо всем узнали, потому что и у нас состоялось распределение: места в деревенских школах были представлены в широком ассортименте, городских не было в списке, а преподавателей вузов для нашего города, видимо, приглашали из более достойных мест, а не из нашего отстойного заведения. Помню издевательскую улыбку нашей зав.кафедрой, когда она задала мне вопрос: «Вы выбрали себе место? В какой район собираетесь поехать?» И как ее перекосило после моего ответа: «Конечно, выбрала: я еду в Москву, к мужу, которого распределили в Академию наук и предоставят нам квартиру.» Она попыталась, было, мне угрожать: «Ну, это не вам решать а министерству: пусть ваш муж едет работать учителем в деревню вместе с вами!» Я с ней нарочито вежливо согласилась: «Вы абсолютно правы: это не наше с мужем решение, это постановило Министерство Высшего Образования СССР, а мы подчиняемся. А в деревенскую школу, думаю, вы найдете, кого послать!». Наши грымзы были в ярости, потому что все самые симпатичные и независимые девчонки благополучно выскочили замуж к окончанию университета, а зубрилы и доносчики остались в девках и, значит, должны были три года отработать по распределению в селе. Конечно, вся кафедра английского языка злобно шипела и брызгала ядом, пытаясь нанести очередной укус.
На пятом курсе нам, наконец-то, повезло с преподавателем английского языка: он работал где-то переводчиком, а в университете почасовиком, только в нашей группе (это Джеймс, наверняка, его уговорил, ведь его жена преподавала в нашей школе). Какое это было удовольствие — слушать прекрасную английскую речь, беседовать и шутить, и знать, что тебя всегда правильно поймут и оценят. Последнюю сессию мы сдали в апреле, в мае проводились установочные лекции, а в июне предстояли госэкзамены, диплом не дали писать никому. Впервые за все пять лет наш чудо-преподаватель поставил мне «пятерку» по английскому и поздравил с отличным знанием языка. Я была счастлива. Однако, совместители не имеют права подписи, поэтому он поставил отметки только в ведомость, а староста группы собрала у всех зачетки, чтобы кто-нибудь из штатных сотрудников сделал соответствующую запись. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила все ту же «четверку», то есть злыдни пошли на подделку ведомости! Когда на первомайской демонстрации он подошел поздороваться и познакомиться с моим мужем, и я ему сообщила об этом, он прямо вскипел и обещал разобраться, но я попросила его не связываться с этими уродами, потому что меня это нисколько не задело.
Я абсолютно не расстроилась даже, когда мне влепили «тройку» на госэкзамене по английскому, и глазом не моргнула — потому что ожидала, что, обязательно, напакостят, ведь должны же они были мне отомстить за заработанные строгие выговора! Я была счастлива и от того, что все так здорово складывалось у нас с Сережей, и от того, что больше никогда не увижу этих мерзких тварей, достойных паноптикума. Осталось сдать два госэкзамена: научный коммунизм (а у меня по всем общественным наукам были только отличные отметки) и зарубежную литературу, которую я прекрасно знала и была за это любима и уважаема нашим преподавателем. Так что я была совершенно спокойна и потихоньку повторяла материал. Но враг не дремал и готовился к новым провокациям.