История моих ошибок. Часть 4. Глава 37

Глава 37. Первый круг ада

Вернувшись с юга, я пробыла дома только один день, привела себя и свои вещи в порядок и отправилась к Вере. Рассчитывала приехать к первому сентября, но билеты удалось достать, с огромным трудом и помощью хозяйки, только на третье, поэтому я припозднилась. Вера улетела отдыхать в Болгарию второго числа, то есть не передала мне с рук на руки своего двенадцатилетнего сына, с которым не пожелали оставаться ни дед с бабкой, ни тетки. Чтобы выручить подругу и дать ей возможность хорошо отдохнуть я пообещала прожить с ее ребенком все три недели, пока она будет в отъезде. Не успела я переступить порог ее квартиры, как на меня набросилась с упреками ее мать: ей, видите ли, пришлось потратить на собственного внука целых полтора дня из-за моего опоздания! Отчитав меня, она тут же отправилась на дачу. На мне остался дом: уборка, стирка, глажка, покупка продуктов и приготовление еды. И бонусом ко всему этому являлся еще и ребенок переходного возраста, учившийся с двойки на тройку по всем предметам и не отличавшийся примерным поведением в школе. Он был не злой и не пакостный мальчишка, а просто ленивый и не очень умный, поэтому его приятели постоянно подводили его под монастырь.
Вера обещала мне, что покупать продукты и готовить будет ее мама, приезжая пару раз в неделю с дачи, а мне поручался ребенок, но бабушка за эти три недели появилась только один раз, да и то тут же позвонила мне на работу и обвинила в том, что я присвоила себе оставленные Верой деньги на хозяйственные расходы. Я знала, куда Вера положила эти деньги, но ни разу не взяла оттуда ни копейки, тратила свою зарплату. Это фактическое обвинение в воровстве меня просто убило, ведь я-то знала, что ничего не брала. На мою просьбу поинтересоваться у ребенка, где деньги, мне ответили грубостью. Но ведь к нему, несмотря на строжайший Верин запрет, действительно, каждый день приходили приятели, которые лезли во все шкафы и переворачивали дом вверх дном, так что, вернувшись с работы, я не знала, за что хвататься: то ли сначала великовозрастное чадо кормить, то ли квартиру приводить в порядок. А тут еще деньги пропали! Я даже всплакнула от расстройства и, отпросившись у начальника, ушла с работы пораньше. Верину мамашу я застала в дверях — она уже отбывала на дачу. Она удивилась моему приходу, а когда я объяснила, что у меня душа не на месте, вот и вырвалась с работы, чтобы деньги поискать, она совершенно спокойно мне сообщила, что они давно уже нашлись — ребенок перепрятал их подальше, чтобы дружки не украли. И она мне даже не позвонила! И не извинилась за ложное обвинение!
Конечно, за эти три недели я ужасно устала. Ребенок чего-то натворил в школе, и классная руководительница вызвала мать. Я позвонила Вериной старшей сестре, чтобы кто-то из родственников сходил в школу. Она возмутилась: почему они должны идти, когда это моя обязанность. Я ответила, что работаю до шести часов, поэтому не могу, на что последовал совет: «А ты не ходи на работу — Вера же не ходит каждый день». Вера, на самом деле, появлялась в институте редко, но у нее были особые отношения с одним ответственным работником, который ее и устроил в нашу лабораторию. Я же была обычным сотрудником, за которым следило недремлющее око нашей табельщицы.
Каждый вечер мне звонил из Киева Аспирант, зачитывал стихи и канючил, умоляя приехать к ним в гости, чтобы посмотреть город. Наконец, он меня уломал, и я решила провести оставшуюся от незадавшегося отпуска недельку в столице Украины, но с условием, что остановлюсь в гостинице. Честно говоря, меня так достали за эти три недели Верины родственники, что мне совершенно необходимо было куда-то съездить, чтобы придти в себя.
Вернувшись с моря, я сразу же зашла к ребятам, работавшим вместе с Кириллом, узнала от них, что он только что уехал в Крым и вернется лишь через месяц. Вадик перешел на работу в другой институт, поближе к дому и с перспективой работы над диссертацией. Мы с ним перезванивались, он рвался в гости, но, прикрывшись Вериным сыном, как щитом, я ему вежливо отказала. В разговоре с сослуживцами Кирилла я, как бы невзначай, обронила фразу о женихе-аспиранте и спросила, не знают ли они, как можно забронировать квартиру, чтобы ее не отобрало государство, если мне нужно пожить более полугода с мужем в другом городе, а менять туда квартиру я не хочу. Парни обалдели от моих слов, стали меня расспрашивать, но я быстренько убежала, сославшись на то, что меня ждут на рабочем месте. Теперь я была уверена, что Кирилл обо всем узнает, как только появится в институте, или если позвонит на работу. Мой расчет полностью оправдался.
Наконец вернулась из Болгарии отдохнувшая и посвежевшая Вера. Я ей сразу же выложила все новости. Ее реакция меня ошеломила: она стала меня попрекать тем, что так много для меня сделала, а я, неблагодарная, теперь бросаю ее одну с ребенком! Я себя неблагодарной не чувствовала, ведь почти два года я трудилась в ее доме домработницей, няней и гувернанткой - то есть старалась отблагодарить ее за поддержку, оказанную в трудную минуту. Но разве я обязана была за это оставаться в ее прислугах всю свою жизнь? Мне хотелось иметь свою семью, детей, заниматься собственным домом, при этом поддерживая с ней самые теплые и доверительные отношения, и всегда приходить на помощь подруге, если понадобится. Отчасти, она была права, когда говорила, что я не знаю этих людей и могу попасть в какую-нибудь неприятную ситуацию, поэтому мне не следует ехать в Киев даже в гости. И еще, по ее мнению, надо было дождаться возвращения Кирилла.
Конечно, нечего было пороть горячку, но Аспирант уже приобрел билеты и прилетел за мной в Москву. Я показала ему свою квартиру, собрала вещи для поездки, поручила ему привезти мне сумку на работу и вернулась к Вере. На следующий день мы улетели в Киев.
В аэропорту нас встречал папа Аспиранта с огромным букетом цветов. Он мне сразу понравился своим гостеприимством и доброжелательностью. Впоследствии оказалось, что первое впечатление не было обманчивым — он, действительно, оказался очень хорошим, добрым и порядочным человеком, прожившим всю жизнь не с той женщиной, поэтому глубоко несчастным. На мой вопрос по поводу гостиницы Аспирант сказал: «Сначала заедем к нам домой, там тебя ждет вся семья, хочет познакомиться. Уже и стол накрыт». Я понимала, что с его родственниками придется познакомиться, хотя бы ради приличия, но собиралась дня через два-три зайти ненадолго, попить чайку. Попыталась я возражать, но все было бесполезно, и я уступила, чтобы не обижать людей.
Родственников набилась полная квартира, хотя, она, и в самом деле, оказалась просторной. А какой был стол! Меня встречали с такой помпой, как будто я была космонавтом, только что совершившим свой героический полет и благополучно вернувшимся на землю. Меня угощали, наговорили кучу комплиментов, долго рассказывали, как Аспирант, забросив учебу, с утра до ночи писал посвященные мне стихи и играл на аккордеоне тоскливые, выматывающие душу мелодии. Родители сразу же начали называть меня дочкой, а сестра заверила, что мы станем лучшими подругами. Да-а, было от чего обалдеть! Засиделись допоздна, поэтому оставили ночевать у себя, но в отдельной комнате. Сестра с мужем снимала квартиру, чтобы не жить с родителями и ребенком от первого брака, они строили себе трехкомнатный кооператив, в который, по ее словам, должны были скоро переселиться.
С утра меня опять начали обрабатывать, мне хотелось скорее уйти из дома, и я попросила Аспиранта показать мне город. Целый день мы ходили по Киеву, рассказать этот горе-филолог почти ничего не мог, так как жили они здесь всего шесть лет, поэтому, кроме Крещатика и Владимирской горки он и сам ничего не видел. Конечно, город, чисто внешне, производил впечатление: было довольно тепло, деревья украшала золотистая листва, катил свои мутные воды знаменитый Днепр, но на душе было так тоскливо и безрадостно, как будто мне только что поставили страшный диагноз, и дни мои были сочтены. Под предлогом, что беспокоюсь о своем котике, я позвонила Вере, в робкой надежде на чудо — а вдруг появился или хотя бы позвонил Кирилл и спросил обо мне. Увы! Конечно же, нет! А дома продолжалось пиршество и уговоры. Теперь я точно знаю, что меня чем-то опаивали, чтобы подавить волю, сам Аспирант признался через полгода, а тогда мне просто было ужасно плохо: тоскливо, одиноко и страшно, хотя вокруг все были чарующе любезны и подозрительно обходительны.
На третий день меня стали уговаривать подать заявление в ЗАГС немедленно, чтобы любимое чадо не мучилось, когда я уеду в Москву, ведь у него будет надежда, что я скоро вернусь к нему, чтобы быть вместе навсегда. Я решила, что от меня не убудет, и согласилась. Меня успокаивали еще и постоянные разговоры о свадьбе — кого пригласить, где проводить, хватит ли месяца на подготовку и так далее. Я-то точно знала, что больше здесь не появлюсь, разве только что-то ужасное случится в моей жизни. Кипучую активность развила его сестра, меня это удивило, потому что они с братом ненавидели друг друга. Она пошла с нами в ЗАГС, прихватив с собой какого-то знакомого с фотоаппаратом. Я была в темно-коричневом платье, а Аспирант, правда, приоделся в костюмчик. И вдруг в ЗАГСе на свет появляется документ с разрешением от районных властей зарегистрировать брак немедленно, по причине срочного отъезда жениха. Когда я попыталась добиться положенной отсрочки, пообещав приехать на ноябрьские праздники и тогда уже расписаться, Аспирант мне прямо заявил, что не выпустит меня из Киева до тех пор, пока в наших паспортах не появится печать, и добавил: «Я не дурак и понимаю, что, как только ты вернешься в Москву, твой любимый Кирилл грохнется перед тобой на колени, попросит прощенья, и ты выйдешь замуж за него, а не за меня!» Пока мы препирались, сестрица быстренько провела все необходимые процедуры и вынесла нам готовые документы, а законный муж вручил мне приглянувшееся ранее кольцо — не гладкое, а граненое, но без камня, конечно же, не обручальное. Я была в шоке и не знала, что делать, но потом сообразила, что теперь меня отпустят в Москву, а там мне умные люди посоветуют, как быть.
Меня, действительно, сразу отпустили, я улетела домой прямо в день рождения новоиспеченного мужа. Провожали меня с застольем, песнями и плясками, назначили день свадьбы, чтобы не обиделись родичи, на 7 ноября. Прилетела я домой с испорченным паспортом и сразу же поехала на кладбище к Сереже. Как же я там рыдала, понимая, что, кроме этого холмика, нет у меня в этом мире ничего, и никому на свете я не нужна. Страшно жить в таком враждебном окружении, как будто специально созданном для того, чтобы терзать человеческую плоть и душу, подвергая их одному испытанию за другим. Не успеешь одолеть одного врага, как подкрадывается новый, а за ним следующий — и так без конца. Сколько же сил нужно иметь, и духовных, и физических, чтобы выстоять, не сломаться и не подчиниться навязанным обстоятельствам! Я больше сопротивляться не могла — запас иссяк, и бурный поток стремительно нес мое измученное и обессиленное тело к бездне, а поблизости не оказалось никого, кто бы мог протянуть руку и вытянуть меня на берег, пусть побитую и жалкую, но еще живую. Как за последнюю соломинку, я держалась за имя: Кирилл...