16+
Лайт-версия сайта

Сто стихотворений

Литература / Стихи / Сто стихотворений
Просмотр работы:
09 сентября ’2009   22:24
Просмотров: 26681

Тимур Алдошин

Стихотворения разных лет

1992

***
ШЕСТЬ НОЛЬ

Когда простоволосая кикимора
с мороза в комнату тишайшая зайдёт
ни слова не успеет чайник вымолвить
и ложка в чашечке как маятник замрёт

замёрзнет день и время остановится
и рыбки речи вплавленные в лёд
замёрзнет день и сердце обескровится
в кристалл потычется как кутька и уйдёт

когда простоволосая тишайшая
покроется рисунками стекло
и в белый свет пытался продышать ещё
но мальчик Кай тебе уже тепло

какая же ты снежная красивая
замёрзнет день и ничего не жаль
когда горело солнце апельсинное
ты с Гердою от холода дрожал

когда простоволосая и лёгкая
раскрошится в печенье даже сталь
я поцелую тихий тёплый лёд её
в котором смерть и ничего не жаль

олень умрёт и Герда остановится
на широте Лапландии и сон
разбудят и забудет и условятся
и принц и крик не воронов ворон

когда простоволосая забытая
как жизнь назад – и мне уже тепло –
я складываю Вечность, как разбитое –
я вспомнил ВСЁ! – морозное стекло.

24.2.1992

***
1993

***
СКАЗКА

Небеса брала на сарафан,
а леса готовила на саван.
А когда встречала караван,
то просила яблочко из сада.

Шли купцы за дальние моря,
где китайский царь сидит, невесел,
схоронив простого соловья,
и у всех выспрашивает песен.

Мы меняли музыку на соль,
и на говорящие коренья,
на траву, что утишает боль,
и на птицу в ярком оперенье.

В поднебесном царстве ли, в аду,
выменяв пол-свет на дили-дили,
мы искали яблочко в саду,
но нигде его не находили.

Надевала красный сарафан,
выходила к тихому закату,
прилетал крылатый струфиан,
говорил: тебе я стану братом.

А она – о яблочке, о том,
что приснилось в тереме высоком,
катится на блюдце золотом,
западом мелькает и востоком.

Струфиан летел за край земли,
о котором нет страницы в книге,
куда мы с тобою не дошли –
кончились железные ковриги.

В подземелье дымном ли, в раю,
заплатив пол-жизнью за смотрины,
много видел странник на краю,
не видал лишь яблочка Арины.

Раненько на белое крыльцо,
заплетая реченьками косы,
выходила, спрятавши лицо
в непроизнесенные вопросы.

Подошла последняя звезда,
ни о чём на свете не спросила,
только, тихо молвив: «Не беда»,
на крылечко положила Сына.

Вспыхнули смерётные леса,
в сундуках лежавшие до срока,
и на сарафане небеса
воспылали с запада-востока.

Не успела глянуть, как в огне
всё сгорело платье, как в болезни…
Лишь спросила: «Отчего ты – мне?»,
заслонясь от тропочки железной.

Но рукой махнула, и взяла
Сына, вся в ознобе звонкой Доли,
той, что, уходя, ей подала
золотое яблоко в подоле.

22.9.1993

***
Смерть, мёртвая, как лодка в камышах,
которую забыл заткнуть хозяин, –
она уже не стоит ни гроша,
ей нынче имя новое сказали.

Цветное имя, темное, как сон…
Оно – тугой воды больной избыток.
Его шерстит и шьет со всех сторон
Ночная ночь, читающая свиток.

Его готовят к тайне ремесла
стать челноком для растворенных в Смерти,
для тех, кому во мраке нет числа,
кто стал дождем вселенской круговерти.

Их всех ей предстоит перевезти
на новый берег сотворенной плоти,
на новые слова перевести
их смутный шепот, найденный в полете.

Задача Смерти – перелицевать
изношенность оборванных пальтишек,
умыть, одеть и перецеловать
разбросанных по станциям детишек.

В вокзалах этих страшный беспризор,
зал ожиданья переполнен плачем,
и прыгает под лавки, как Трезор,
ища хозяйку, мокрый глупый мячик…

Вот так и ты, когда перешагнешь,
как эта лодка, через жизни шлюзы,
пойдешь в дозор, и чей-то нос утрешь,
раздашь паёк и теплые рейтузы.

Дежурить возле кухни полевой,
со всех концов к огню сбирая души –
пока не пропоет над головой
сигнал подъема в море и на суше.

26.9.1993

***
ИМЯ

Непоименована, непоймана,
в коробке ладошечном шурша,
тесный домик Слова не наполнила
сладенькая пленница душа.

Необремененный, ненареченный,
паузою вздоха пощажён,
темных вод младенчества на реченьке
темный бог в ночи убережен.

Меж листвы и снега незамужняя,
прячась в купола или поля,
пусть походит, если это нужно ей,
безымянной девушка Земля.

Ни былинки к твоему причастию
не зови, когда она светла
неприкосновенным тихим счастием
быть живой богиней без весла.

До кругов, до красного сияния
Вытерпи, свободу их спаси, –
Задержи, Господь, свое дыхание –
имя птицы не произнеси.

30.10.1993

***
Потом она устанет и остынет –
взмах рукава последний вялый: «А!», –
закроет воздух, и постель раздвинет,
и рухнет в сон, спокойна и бела.

Когда она размахивать устанет
последней сотней веток и белья, –
закроет воздух и зимою станет,
и в пустоту уляжется, бела.

В кинотеатре плёнкою застынет,
истратив воздух листьев всех и птиц,
и выйдет вон, и стулья к чёрту сдвинет,
сказав чехлам, чтоб после пали ниц.

Замкни пруды, запри дворцы культуры,
все краски мира белым занавесь,
и черный лес земной клавиатуры,
как зубы, с мраком, с корнем вырви весь.

Спрячь воды рек, по умершим былинкам
справляя грусть, завесив зеркала,
и, отоспавшись, выгнутым ботинком
попробуй лёд, как краешек стола.

Открой каток – пора начать ученье
на белых досках грамоте писцов,
чтоб звать, как стаю, на кровоточенье
спиральный визг мужающих резцов.

Пусть дальше Снег. Опустим занавески.
Решать судьбу она сама вольна,
разборчивой хорошенькой невестой
на съезд гостей взирая из окна.

Она зима. Она мне незнакома.
Как из болезни долгой воротясь,
тихонько встанет на пороге дома,
еще чужой улыбкою светясь.

31.10.1993

***
«Неподражаемо лжет жизнь…»
Марина Цветаева

… Даже уж не ложь –
так уходит гулко
жизни хлебный нож
в мякоть переулка.

Даже уж не смерть –
так стоит чухонкой
равнодушно твердь
с шелухою звонкой.

Ей-то все равно,
как мы называем
красное пятно
под тупым трамваем.

Им – кому слыхать? –
что мы набормочем,
уходя не спать
в переулки ночью.

Статуя коня,
всадник с медной палкой
плюнут на меня,
проезжая валко.

Плюнет на тебя
сонная комета…
Даже для себя
нету лжи на этом

свете, что во сне
видит нашу встречу, -
ни тебе, ни мне
не давая речи.

20.11.1993

***
Полетай еще вольной бабочкой
по столицам северным-южным,
покрутись еще ёлкой-лампочкой
новогодним праздником вьюжным!

Полетай горячей картошкою
с одних ладоней – в другие ладони…
погуляй средь грязи Хорошею –
авось, до времени Бог не тронет.

Мы у Бога не все за пазухой:
кто снежинка, и кто картошка –
тех Он спрятать чуть-чуть запаздывает –
пусть остынут сперва немножко.

Пусть ледышка растает в ладонях,
а комета растает в воздухе…
Налетавшись, станешь водою –
Он пройдет по тебе, как посуху.

2.12.1993

***
1994

***
Нежная морда ее в слезах,
алые ленты зари, зари,
стол ли с вином у меня в глазах,
ты говори, поэт, говори.

Дуры сидят за твоим столом.
Нежная морда ее в слезах…
Бабу бы каменную с веслом,
как командоршу, к себе позвал…

Бабу бы каменную… Проспер
это уже написал, француз.
Пятая дама… Когда б успел
нарисовать ты хоть третий туз.

Будьте как Германн или Зигфрид,
лезьте сквозь даму на перевал,
где альпеншток от грозы искрит –
Фламмарион эту боль знавал.

Боль заколдованных орифламм,
ворс колонковый тоски, тоски…
Нежная радость по тридцать грамм
всё размыкать, размыкать тиски.

Нежная морда ее в слезах…
Женские лица над мясом блюд.
Ключик вложи и скажи: Сезам,
а из Сезама к тебе – верблюд.

Ну ни хера не споёшь без слов!
А где их взять, где их взять, их взять…
Над многолюдством твоих столов
нет ни одной – со стены, в слезах.

Кистью безумной в дыру Пандор
лезь же, Художник, зови, зови:
Кто-нибудь! Кто-то! Хоть Командор –
с каменной мордой в слезах любви.

20.3.1994

***
ХИРУРГ

Бесконечная тоска чужих болот.
Штаб молчит, и кухни нету третий день.
Медсестра ему на руки ковшик льет,
он молчит, стоит, задумавшись, как пень.

Этот выживет, семь пуль, и все насквозь,
а восьмая на ладони у него.
Он стоит, ныряя в сон, носками врозь,
как чугунное литое божество.

Третий день не возят кухню, дождик льет,
сорок раненых в подводах ждут судьбы.
Бесконечная тоска чужих болот.
Ах, заснуть бы полчаса, и по грибы.

Спит, и полнится лукошечко опят,
но споткнулся, и рассыпал у плетня…
Встал, стоит, и швы накладывает, свят.
А к нему везут всё новых из огня.

Бесконечная тоска чужих болот,
непонятный, трижды проклятый Босфор…
Пляшет скальпель, кровь в ведерко дождик льет.
Красный свет стоит в глазах, как семафор.

13.7.1994

***
Лесенка туда-обратно,
и с небес, и в небеса,
вся, как песенка, понятна,
ибо – умный написал.

Так – как горцы – лишь крюками,
не страхуясь тросом нот,
преодолевая Камень,
Церковь музыку поёт.

Всё, что истинно чудесно, –
не родится из реторт.
Оттого душе так тесно
в жаркой горенке аорт.

Ум – не формула алхимий,
а талант – на свет Звезды
плыть тропинками сухими
над поверхностью воды.

Оттого на белом свете,
полном взрослой мишуры,
не кощунствуют лишь дети
над серьезностью Игры.

Под крапивою забора
с пестрым фантиком Секрет
темным стеклышком собора
стережет небесный свет.

Только Та, что поднебесна,
открывает дверь сама…
Ум – когда душе быть тесно
в скучной клеточке ума.

14.7.1994

***
За портьерой рассвет с кинжалом –
южной драмы герой-злодей…
День грозится шипящим жалом
знойных улиц и площадей.

Город страшной скворчит жаровней.
Вечер, словно Эдем, далек…
Всё бессвязней и малокровней
мысли плещется мотылек.

От автобусов толстозадых
убегая, как от ножа,
хорошо в ледяных вокзалах
пить отравленный оранжад.

Риск, настоянный на имбире,
льдом прикусывая в усах,
хорошо замерзать, как Пири,
в ослепительных полюсах!

15.11.1994

***
1995

***
Нас окружают образы вещей.
Раз в полчаса звучит дыханье елки.
И умирает вечности Кощей
от Ливией отравленной иголки.

Проверь свой диск, входя, на антиспид,
поскольку, кем ты выйдешь, неизвестно.
Жизнь завелась в пространстве от тоски,
что в нем для счастья слишком много места.

Жизнь – это вирус правильных систем,
уставших от работы непорочной,
ложащихся в кровати с первым с тем,
кто выйдет встречь на тропочке полночной.

Жизнь – мысли уходящей неолит,
которая, как мамонт, приказала
все впадины потопами залить,
спустить корабль, и все начать с вокзала.

Мы щупаем отнюдь не вещество,
когда нам глаз рисует оболочки,
как бы одежды голенькой Его,
из волн и звона вытворенной дочки.

Проверь свой нюх, входя в глухую тьму
Ее ознобом выстуженных спален –
принадлежащих в вечности Ему
реанимаций и исповедален.

Домов рожденья гулкий коридор,
стерильный скрип голодной колесницы…
Сейчас начнут, и Вечность, как кондор,
на кварцевую лампочку садится.

Сейчас начнут, и разрешится Все.
Жизнь трогает топорик под полою.
Смерть прячет в птицу вечное яйцо
с последней одноразовой иглою

6.1.1995

***
КРЫЛЬЯ

У пророчеств есть свойство
иногда исполняться.
Сны невещие вовсе
нам, похоже, не снятся.

Нам пустые приметы
в этом мире вообще незнакомы.
Мы летим, как ответы,
вековечным вопросом влекомы.

Здесь, где всё неслучайно,
от былинки до нежного взора,
мы исполнены, тайна,
твоего на чешуйках узора.

Как становится мёдом
трепетанье пыльцы над травою,
достаётся не мёртвым –
остаётся живущим живое.

Умирает лишь миг,
но несет осторожное время
воскресающий лик,
словно воздух крылатое семя.

Как одежды у вод,
оболочки земные отбросив,
мы плывем в небосвод
стать ответами новых вопросов.

Нарастающий свет
нам еще незнакомого луга
настает, как ответ
на гадания наши, подруга.

11.3.1995

***
Если в привычке к письму есть смысл,
он: начертать о том,
что не умеет сказать сам лист
о пустоте. Листом

может быть приступ любой тоски
по пустоте, что Вне,
тянущей к небу свои ростки,
как Торричелли; не

осознающей, что все листы,
вызванные из сна, –
тянут пустыню в себя, пусты
более, чем она.

2.4.1995

***
От многая знания многое молчанье.
Знаю, да молчу, что продают на рынке
глаза синие, волосы мочальные
куколки Иринки.

Ходит по базару энтомолог с баночкой,
утвердив монокль:
от того, что куколка скоро станет бабочкой –
ему одиноко.

Ой, скоро ты, любовь, Египет мой спелёнутый,
вылетишь из кокона,
как зубную кровь, смолу на зрящих сплёвывая:
оку – оково.

Оковы очам – облачность, оттого отчаянье,
но когда вынырнет из облака,
на нее смотри полными очами,
радостно и робко.

10.4.1995

***
Когда нарядну и прелестну,
корову волокут на бойню,
мир слышит горестную песню,
а зверь глядит на колокольню:

«Я не для смерти наряжалась,
я петь хочу в церковном хоре!»
В сердечках возникает жалость,
и мясники уходят в море.

Они влекут безгласну рыбу,
в сеть облака сгребает вечер,
и думает, что петь могли бы
они Псалтирь, да нынче нечем.

Теперь их песнь нема, безгласна,
глядит на мир из звезд и гумен,
из удивленной рыбы глаза,
которую подъел игумен.

10.4.1995

***
ТЮТЧЕВ

Как хорошо сказал поэт,
мысль изреченная есть ложь, но
не извлекать ее на свет,
как зуб болящий, – невозможно.

Поэтому, дружок, реки
остановленное мгновенье –
как корень с кровью, извлеки
из сердца формулу забвенья.

Музыку разнимай, как нож,
уменьем умного металла
боль жизни превращая в ложь
словес – чтоб мучить перестала.

12.4.1995

***
РЕБЕНКУ

Покуда существует рай,
и жизнь не взламывает двери,
в шары с планетами играй,
подобен богу или зверю.

Всё мироздание в горсти,
как нераскрывшееся семя,
держи – покуда прорасти
тебя не заставляет Время.

Не торопись, дружок, узнать,
кляня опеки постоянство,
что отличает землю-мать
от вольной мачехи пространства.

еще придет твоя пора
в тисках всемирного конвоя
асфальт вселенского двора
пробить безумной головою.

13.4.1995

***
МУДРОСТЬ

Цветы, деревья, трава,
глаза, улыбки, колени…
Лучше мертвого льва –
живые олени.

Лучше старой любви
новая, ибо
бывшие львы
молчаливей, чем рыбы.

Нету мертвых вообще –
есть ушедшие. Строго,
жизнь – всего лишь воче-
ловеченье бога,

смерть – его возвраще-
нье в отчизну небесну.
Нету смерти вообще –
есть разлука. И если

всё кончается здесь,
то конечна и горесть
расставаний. То есть
лишь терпение, то есть

протяженность границ
между знаньем и верой,
где Меркатора из
становится сферой

Земля, круглясь, как живот
земных, тяжёлых земными:
«Лучше тех, кто живёт, –
те, кто будут живыми».

15.6.1995

***
Там дети разыгрались в меч,
оставлены без взрослых дома.
Всё падали головки с плеч,
арриведерчи, Харэ Рома.

Пел Беньямино Джильи так,
как будто плакал. Или плакал.
Мороз собрал на ветках птах,
как батальон перед атакой.

Зима, усиленный режим,
один лишь выходной в неделю
у экипажей. О, сбежим
куда-нибудь на самом деле.

Как хорошо, что коромысл-
стрекоз не видно над снегами!
Один корректировщик Мысль
в чугунном небе вечно с нами.

Корректировщик-рама, крыш
едва касаясь пустотою,
как пчелка, тянет свой барыш
со всех, кто болен высотою.

Довольно. Здесь не разобрать,
где чья башка, и тщетно мама
пытается мозги собрать
в ночную, как горшок, панаму.

Здесь пробежал не меч, но мышь,
принцеской темно-золотою,
едва касаясь плеч, как крыш,
светонесущей пустотою.

15.11.1995

***
Я постараюсь забыть свой сон,
проехаться колесом
таблетки. Жизнь забывает всё,
и даже свое лицо.

Она не может жить без зеркал,
но в доме нету. Стоит,
держась за краешек косяка.
Жизнь – это то, что болит.

Боль, как на цыпочках в зале мать,
коснется всех одеял
на теле воздуха: «Это я.
А всё остальное тьма».

Ты спи, мой сын, сам себе и дом,
и тот, кто ночует в нём,
а я в нём зеркало, мне – в тот зал,
где ищут меня глаза.

15.11.1995

***
Не кока-колу, но колокола
разлей по приготовленным пустотам,
чтоб Та в них, что всё жаждала, ждала,
воскликнула, услышав бронзу: «Кто там?»

Там – голосок затвердевает в Глас,
как дух младенца обрастает телом,
как остывает звездочка, что жглась,
но вдруг планетой статься захотела.

Природа, ты не терпишь пустоты,
и, значит, для тебя места все святы,
и все координаты суть кресты,
на коих сыновья твои распяты.

Строй всюду жизнь, не оставляя мест,
не тронутых творящими руками,
на небеса перемещая крест,
в его подножье отдавая камень.

На камне храм, а камень на крови,
что не остановилась за чертою,
а вылилась в колокола любви,
притянута святою пустотою.

20.11.1995

***
1996

***
И ласточкой, и розой Мандельштама
надбровья вечно будущей весны, –
всё будущей! – как меточкою шрама,
наискосок так пересечены,

как воздух недостроенный собора,
что никнет мгле главою на плечо
на выдохе языческого хора,
когда Господь не воскресал еще.

2.3.1996

***
Один за третьим, как за сентябрем
шел март в слезах, в подъезде гибли кошки,
чумой дрожащей, виснущим бельем
по лапоньке задетые немножко.

Одна закрыла голые глаза,
в которых ничего уже не длилось,
кроме косы, кружащейся, скользя,
и стала на колени, и разбилась.

Другой стал после вдруг микроцефал,
с глазами, как река химкомбината,
в коленях дрогнул и поцеловал
пальто асфальта, как полу аббата.

Когда ж я ждал, тебе открывши дверь,
чтоб ты коляску в свой подъезд вкатила,
старушка в макинтоше: «То чей зверь?»
у бедной головы твоей спросила.

Подумав, ты ответила: «Ничей».
Шли маляры, светились их белила.
Ночей и дней, и лестниц, и ключей,
о, сколько будет, Господи, и было.

2.3.1996

***
Пришла и села, крылышки сложив
на аккуратно вышитый передник,
у недообозначенной межи
начальных дней и дней последних.

Ты, бабочка, зачем пришла?
Ведь знаешь – я не знаю
твоих ни букв, ни сердца, ни числа,
а ты – трепещешь, и родная.

Ответила неслышным голоском,
что тоньше старой позолоты,
трепещущим, как жилка над виском,
всё зябнущим, как тающая нота,

что села вот на краешке времен
последних, бальных, смертных, первых,
чтоб стать – мой текст, мой заморок, мой сон,
Психеей нежной свиться в нервах –

во струнах лютни. «Ты поэт – играй, –
прибавила наивно,
вздохнув, – поедем вместе в Рай?» –
и посмотрела дивно.

2.3.1996

***
На улицах лежит мороз, как тать,
что ношу взял впервые не по силе,
и жалко бросить, и не может встать,
и бросил бы, да словно подкосили, –

всё глубже, глубже пропадает в сон,
торжественный, как Иже Херувимы,
что на полях России спит не он,
а он – не тот, проклятый и ловимый,

а мамин мальчик с сетью нитяной,
с перепелами, в новенькой рубахе,
так пахнущей обновой и весной,
и в баньке спят до полночи все страхи.

Лежит мороз, а скоро быть весне.
Придет весна, и старого не станет.
И мальчик, раскидавшийся во сне,
ночные страхи утром не вспомянет.

Придет весна, и выбросит ключи
от царствия ненужного земного,
когда умрет мороз, как тать в ночи,
в цветной рубашке, пахнущей обновой.

4.3.1996

***
Вслед Стоппарду

А Розенкранц и Гильденстерн плывут,
и думают, что в Англию. Быть может,
им помолиться все-таки дадут –
а, может, нет. И это нас тревожит.

Они ведь станут призраки! Они
являться станут. Но кому их слушать?
Ведь «дальше – тишина», и мы одни
должны у Бога отмолить их души.

Мы все плывем на этом корабле,
закрыв глаза на чью-то жизнь в конверте,
всяк достигая больше на земле,
чем жаждалось: и Англии, и смерти.

Как ни крути, печатями скреплен
наш, только наш жестокий мир в кармане, –
и нечего орать, что ты не он –
не груздь, не принц – уж истина в тумане.

Уж Дания в тумане! Только раз
и червь, и Бог проходят этим светом,
чтоб снять, как пятаки, печати с глаз
слепых послов, пришедших за Ответом.

5.3.1996

***
Я жил у мамы в кошельке.
Она меня с собой таскала,
как жилку синюю в виске.
Она была медведь коала.

Мы ели душный эвкалипт,
душистый думный сон эфирный,
чтоб камень жизнь перекалить
в лампаде лиственной надмирной.

Освобождая маслом плоть
от жажды воинства и крови,
мы таяли в ветвях, Господь,
как многосвечие Любови.

И так, исполнясь тишины,
мы тихой плотью оскудели,
что стали миру не нужны,
и нас голодные не съели.

Так были горла поперек
судьбе в ее железной хватке –
наш плюш, и сон, и кошелек,
и эти скромные лампадки.

31.5.1996

***
Если мальчик родится у дерева,
это так нам привольно, сестра, –
словно княжество ветра удельное
в золотой сердцевине костра.

Если девочку выносит озеро, –
это весело мне и тебе,
как кричать без раздумья и отзыва
задремавшей над книгой судьбе.

Хорошо ожидать нерождённое,
погружая вдвоем в образа
восхищеньем тоски изможденные,
побежденные Чудом глаза.

29.6.1996

***
БОГ

Дневальному обидно. Спят вповалку.
Он в вечном свете обречён ходить.
Из сапога он вынимает палку,
и начинает дрыхнущих будить.

Они вопят. Он бьет их пуще, пуще,
они толпой бегут на снег впотьмах,
горящий обруч ужаса орущий,
как третий глаз, держа на головах.

Зажав руками, как сплошную рану,
воздетую к погромщику главу,
они глотают вынутую рано
из погреба льдяную синеву.

Обмотки волочатся. Стоны, кашель.
Катается вой банкой по двору.
Но кто-то стал уж – об огне и каше,
и ладит дужки к старому ведру.

Но вот один, другой, как светы спички,
опомнившись, промерили до дна
колодец неба воротом привычки
с водой железной восставать из сна.

Вон копошатся. Ладят, строят, пилят.
На кой им хрен? Но Тот, кто выгнал их,
расчел: кого до срока разбудили, –
сам злой на мир, пойдет будить других.

Войной идеи, фугою, романом,
всё будет мучить, в ухо скрежетать –
вводить в Игру таким же злым обманом,
как самый первый тот бессонный Тать.

6.7.1996

***
Все лапы мира ловят кислород,
как мышеньку. Один лишь лист, привязан,
вновь вздох свой из сердечка отдает, -
о, бойся, вечно жить он не обязан.

Он не обязан вечно не лететь.
Настанет час – и падшие вокзалы
затянет листьев уходящих сеть,
и скажет, плача: «Я тебе сказала…»

Папье-маше. Осенних легких куст.
Цветной муляж в окне мединститута.
И выдох неба посинело пуст
бескровною улыбкой Иисуса.

И, налетавшись, умирать миры
к тебе придут под стулья и кровати…
Глянь, как плывут всё песни да костры
по твоему желтеющему платью.

22.7.1996

***
Малину едят не глядя,
мало ли там червей,
сколько было у бляди,
у любимой твоей.

Малину едят немытой,
раздевая кое-как,
лишь бы плыли орбиты
счастья в веках, в веках.

Малину едят кустами
до последней земли…
Малину берут устами,
как святыню зари…

29.7.1996

***
САД

Все дачники вернулись с этих мест,
отмыли прах и золото заботы,
и видят сны: всё яблоки окрест,
да помидоров спины и животы.

Накланялись любовнице земле,
налазались на небо за плодами,
как ангелы, в железе и золе,
бредут, бредут вселенскими рядами.

Идет в широкой шляпе рядом дождь,
идет собака серебристой лодкой,
идет и тот, кого совсем не ждешь,
чуть светится улыбкою и водкой.

От снов незваных лапой отмахнись,
но нету сил… И это что за лапа?!
А вон хозяйка с тем идет… Вернись!
Но все смеются надо мною, папа.

И я сама, пытаясь всё понять,
кто я иду, пытаясь не смеяться,
то липою, то лапою опять
машу, машу родным глазам, что снятся.

29.7.1996

***
Летающий мы выбелили холст,
и положили на берег просохнуть,
и колоколу подвязали хвост,
чтоб ночью от трезвона не оглохнуть.

Но всё равно – о чем ни говори,
все думают о завтрашней обновке –
и девочки босые до зари,
стыдясь и рдея, трогают веревки.

29.7.1996

***
Полина пришла в театр, и, увидев куклу,
спросила ее: «Тебе хорошо в горсти?»
И та отвечала ей: «Быть своею – скука;
и это еще скучнее, чем здесь гостить».

«Ну вот еще чепуха! – Полина ей возражала. –
Себя я могу взять в горсть и вывести на театр».
Но глянула, пожалев, – и пальцы свои разжала.
«Но лучше – когда Другой отпустит домой тебя».

8.8.1996

***
КЛААС

«Мы выбили у них танки,
дальше снова война и гром.
А пока по полбанки
всем, кто еще не спит сном», –

сказал генерал из стали,
и выбросил ордена,
поскольку тем, кто мы стали,
любовь была не нужна.

Она лежала под небом.
И тот, кто остался цел,
искал в вещмешке не хлеба –
уцелевший прицел.

Ибо только лишь танки
были днесь впереди,
и пустые полбанки
бились, Клаас, в груди.

8.8.1996

***
ИГРА

Дама в красном белье, дама в черном белье,
белоснежную плоть обнажа,
в томно-нежном, зовущем тебя забытье
на рабочем столе возлежат.

И намазаны сладко по ним, как икра,
черный пух, или алая твердь,
не скрывая нескромно, что плоть есть игра,
коей тешатся жизнь или смерть.

Если жизнь – это вправду театр, ателье,
то, когда в нем начнется пожар, –
дама в красном белье, дама в черном белье
одинаково громко визжат.

… Черно-красная гамма крови и угля,
черно-красный букет похорон…
Выпадает зеро – всё сгребает Земля,
подтверждая, что жизнь это сон.

Но и смерть это сон в голубом ателье,
где, подобны игривой судьбе,
дама в красном белье, дама в черном белье –
раскрывают объятья тебе.

9.8.1996

***
«… но трогать
мы не смеем жил
фараона с ноготь».

А.Тарковский

Озираясь, как голый балкон,
весь – ограда пустого объёма,
из кустов одинокий дракон
вышел в синюю гладь водоема.

То ли раны дневные омыть,
то ли просто вечерняя ванна,
или – легким на волнах побыть
запрещённо, светло, осиянно.

И драконам положена гладь
тишины и любви без предела,
будто есть им и впрямь Благодать,
будто душу вложил Бог в их тело.

Я не верю, что Он не вложил.
Чтобы тайну оставить, быть может,
не дает Он коснуться их жил,
любопытство чужое стреножит.

В детских книжках спят Дарвин, Линней…
И вода укрывает укромно,
как в покровах из волн и теней
кто-то в ней отдыхает огромно.

10.8.1996

***
СЛЁЗЫ

У куклы лопнула любовь,
и вылезли опилки плача,
и, сострадая, поднял бровь,
привстав на цыпки, Кукарача.

Тех слёз уж некому снести –
из тряпок, из трухи, из дряни,
которой в книгах не найти
всех мировых слезописаний.

Папье-маше безликих драм,
солома или конский волос,
безгласных выброшенных дам
рыдающий трухою голос.

Слезами полные мешки,
когда совсем невыносимо, –
выбрасывают в мир кишки,
как самурай и Хиросима.

Молчать под пыткой бытия,
стыдом Покинутых немея
до Судна Дня – ни ты, ни я,
о, слава Богу! – не умеем…

11.8.1996


***
ОГОРЧЕНИЕ СОЛДАТА

Если существует Ира просто –
значит, есть и Северная Ира.
Там и находился полуостров,
где оберегалась Тайна Мира.

Значит, так, мы вышли к водопаду,
дело было, говорится, в шляпе –
а дракошка говорит: не надо,
вот скажу, кто вы такие, папе!

Оставалось-то: пройти к истоку,
взять яйцо да положить в лукошко!
Но пришлось бы поступить жестоко,
прямо скажем, с маленькой дракошкой.

Ничего б, конечно, не успела
никакому папе, врет нахалка…
Но полковник говорит: не дело
обижать – ребенок всё же, жалко.

Взяли и обратно повернули.
Так и не узнали Тайны Мира…
Даже и природу не взглянули
в части света Северная Ира!

13.8.1996

***
«Всё на свете, возможно, – любовь», –
говорил, опуская запальник,
канонир, и кустистая бровь
цепенела в раздумьи. «Охальник, –

всё на свете, скорее, война!» –
говорила, вспотевши с ухватом,
своенравная мужа жена.
Я сидел, в бок толкаемый сватом,

всё краснея, смущаясь, смотря
на вошедшую в сумраке дочку,
разбросавшую дождь сентября
по улыбке, слезам и платочку.

18.8.1996

***
1997

***
Всё ниже и ниже летит ворон.
Рыба в банке сходит с ума.
Я никогда не любил твой город.
Как хорошо, что пришла зима.

Конь да собака идут с колядками.
Вертеп, варганчик, с шестом звезда.
Всех Саломея закружит блядками,
и срубят голову навсегда.

Что же вы, дуры, детей попрятали,
это театр, и из тряпок царь.
Снегом забито крыльцо парадное,
с черного к девке взойду крыльца.

Круглы глаза у домашней рыбицы,
цепь вырывает из конуры.
Холодно, сердце, куда нам рыпаться, –
я зажигаю твои костры.

Летчик летит, а река не движется.
Где же, царица, твои венки.
Снег или птица кружится ниже все,
спицы, сверкая, крадут витки.

13.4.1997

***
Каждая мать зовется Марией:
сердце жмет нерожденный Бог,
земля тяжела, и платья малы ей,
и ветер с неба сбивает с ног.

Земное мало: тело, объятья,
имя собственное тесно,
ветер с небес надувает платья,
земли вращенье сбивает с ног.

Кожа мала и нитки крови
на платье земли трещат по швам,
и глаз болезненное, коровье
всё вспоминанье, куда же шла.

Земли вращение, и нехватки:
то воздух кончится вдруг, то мел.
Сквозь время видишь: в его остатке
снег на распятье ложится, бел.

Смерть повитуха. Окна распятье.
Восходит солнце. Родится Бог.
Небо, небо сдувает платье.
Ветер, ветер сбивает с ног.

15.4.1997

***
Говори мне много всяких слов,
все равно о чем, - но говори.
Каменную сушку расколов,
чайник на две чашечки свари.

Рафинад кусая пополам
над столом, где тряпки и гуашь,
я согласен, чтобы - по делам,
потому что этот город - наш.

Этот вечер, тянущий в окно
длинных светов сонные снопы,
милосердно целое одно
с тем, как мы рожденны и слепы.

Дети ищут в мире молока,
утыкаясь в кошкино тепло.
Вылепи нам домик из песка -
все равно, где мне с тобой светло.

Засмущайся, платьице поправь,
тонкой кожей осветясь в окно,
чайник или музыку поставь,
все равно какую. Все равно.

24.05.1997

***
ПОЛИНЕ

В волосах твоих да будет свет,
тёплая пушистая звезда, –
пережжем, как пробки, «Интер-нет»,
между нами будет «Интер-Да»!

Кончится вчерашняя печаль,
засияет завтрашняя твердь,
будем всюду лазить, выключать
ржавую низложенную смерть.

Раздадим сиротам мам и пап,
дождь – пустыням, сёстрам – женихов,
вдунем в дрожь любви ветвей и лап
разум для писания стихов.

Подползет собакой континент
к нашему небесну кораблю,
скажешь ему: «Места хоть и нет –
забирайся, я тебя люблю!»

Нам найти написано в роду,
позабыв все прошлые места,
чистую-пречистую звезду,
где никто не убивал Христа.

9.9.1997

***
Митенки твои ужасны...
Каждой птице в холода
деткой хочется ужаться
в шубу тесного гнезда.

Все наружу птицы, пальцы,
словно требует рояль
их горохом просыпаться,
цвет на клавиши кроя.

Черно-белый ужас музык
вырывает пальцы в лед,
в наготу судьбы и музы,
из одежды тело пьет.

Чтобы разобраться в дрожи
тайных цифр и кнопок всех,
медвежатник срежет кожу –
голым нервом слушать сейф.

Отдается в пальцах болью
каждый трепет темных нот –
на кровавых мышцах солью
Слово Божие встает.

Открывай тугие двери
в сокровенной тишине...
Руки - вечная потеря
у сапера на войне.

26.10.1997

***
На вопросы детей отвечать очень просто –
дай ей новую куклу, ему – пистолет.
… Наша встреча опять состоится у старого моста,
что случалось с тех пор, как вдоль речки стоит этот свет.

Киньте взятку с моста не молчальнице рыбе – Харону,
как Саддаму Хусейну назначенных к плахе родня,
чтоб убили без пыток, чтоб он нашей смерти не тронул,
чтобы мимо прошел темный страшный буксир без огня.

Дети любят конфеты. Сыщите конфетку в буфете,
чтобы снова уйти от ответа на вечный вопрос,
для чего существуют собаки и камни на свете,
и какие причины их тянут на старенький мост.

Наша встреча опять состоится в кромешных потемках.
Мостик этому свету издревле стоит поперек.
… Всё идут и идут с подношеньями в сирых котомках,
чтобы просто убил, чтоб Вопрос для других приберёг.

1997

***
Взял ключ без спросу и достал варенье.
Полбанки съел, теперь сидит грустит.
Он должен был писать стихотворенье –
но изменил, и Муза не простит.

Обижена, что взял ключи без спроса,
и съел до срока зимнее НЗ,
она пойдет с другим глотать колёса,
и утречком кататься по росе.

Морали нет. Сожри хоть десять банок,
хоть ни одной – любым усильем лба
не вычислишь свой смертный полустанок,
куда за Ней пошлет тебя судьба.

1997

***
1998

***
Отзвенит в городе плач Рахили.
А потом
осень делает воздуху харакири
ржавым листом.

Отгорит трамвай, черный и мокрый.
Опосля
любопытным вьюнком в пустые окна
глядит земля.

Отлюбил девушку иностранец.
Не умерла.
Через сорок обломов станет
опять моя.

Скучно жить, Николай Васильич?
Как взглянуть!
Ходят радостыньки босые
хоть в чью грудь.

Много, конечно, еще смертных.
Но вчера
вся половина того света
была ничья.

13.4.1998

***
Заклепать мне этот броненосец,
павиан глядел на нас с сарказмом,
ветер лает, а собака носит,

на руках ее была проказа,
много нас проказников на свете,
больше, чем потребно для рассказа,

потому опять поднялся ветер,
встал на лапы, оказались ноги,
ручку взял и написался Вертер,

клетка – роскошь, и удел немногих,
я бы жил в инопланетной клетке,
я бы был волшебный и двурогий,

я бы иногда сидел на ветке,
иногда лежал в резервуаре,
иногда в буфете брал конфетки,

выдумал бы девочку на шаре,
радугу, турманов стаю белых,
с молоком носился на пожаре,

собирал записки в пользу бедных,
музыку послушал, свел знакомства,
никогда не брал вторых и первых,

изучил бы многую законность,
рассказал, как полюбил павлина
за высокий, за Софоклов голос,

но зима такая повалила,
что заснули замершие звери,
кораблей осталась половина,

не взята ни Троя, да и Мэри
сбрендила и лает под ворота,
ворону в побелку бред свой мелет –

а ветряк разбился без пилота.

16.8.1998

Из Книги «Мама» (1998)

Для пятинедельных нет могил.
Я б тебя, как сына, полюбил.
Ты канализацией ушел.
Там тебе теперя хорошо.

Кресло. Сталь. Кровянка. Тазик. Обморок.
Встань, иди. Оденься потеплей.
Помолись собаке или облаку
за грядущих Божьих Матерей.

***
"Голова пса". Автор погиб с помпой,
пытаясь, в числе других, местный залить вулкан.
Предположительно, изображенье Бога.
Материал: пепел, обсидиан.

Се сукин сын. Больше сказать не в силах,
экскурсовод в спазмах бежит к ведру...
Город заснул, хлопьями слов засыпан,
листья страниц корчатся на ветру.

***
Фокусник, вооружась пилой,
разделил подругу. "Он не злой?" –
осторожно ты меня спросила.

Девушка зевнула, ожила,
молвила: "Там, где меня носило,
нет в помине ни добра, ни зла".

***
Русская пианистка рожает от русской бомбы,
кричит в микрофоны: "Мама!" на русском же языке...
Ей может помочь лишь Штирлиц, но Штирлица нету дома,
но Штирлиц висит в подвале у Мюллера на крючке.

Снежная Королева увозит на санках Кая,
у Кая в глазах и в сердце жестокие зеркала...
И может помочь лишь Герда, но Герда – герла такая:
но Герда – Адмиралтейство; но крыша ее – игла.

***
Из книги «Zahir» (1998)

Я сплевывал на снег твоею пуповиной,
рассвета кровью всей
высоко выводя над вечной Буковиной
кириллицу гусей.

Я умер, как шакал, расстрелянный бесславно
у стенки без дверей.
Но пела на стене чужая Ярославна
над гибелью моей.

Шли стаи журавлей небесным Перемышлем,
шли ангелов стада.
Подземным муравьем, амбарной серой мышью
воскресну без стыда.

Всей хлябью, всей землей мы свойственны рожденью,
не смерти ледяной.
Россия Рождества, как грозное виденье,
вставала надо мной.

Молился за меня младенца крик высокий
из бедного шатра,
где рядом ты прошла - не с бала, не с тусовки –
с судебного костра.

Как заплуталась смерть, как заплеталась жизнью,
как родами рвала!
Все ветки наших вен - то чувствами, то мыслью, -
в косички заплела.

Никто не умирал. Ты шлепнула ладошкой
по жопочке Сынка.
Корова ли, звезда, с глазами в пол-окошка,
дышала у виска.

1.2.1998

***
Выколачивать пальцы из траков,
на морозе железом звеня...
Впереди – огнедышащий Краков,
позади – батальон и броня.

Сто наркомовских ходят по жилам
вверх и вниз, словно поршни в движке,
и сейчас закричит: "По машинам!"
шлемофон на горячем виске.

Смотрит Царство торжественно-гневно,
липы черные кверху воздев.
До видзенния, пани крулевна,
мы их выбьем отсюда, пся крев.

..............

Подавившися костью костела,
спит в предместье команда СС.
Спит в снегу батальон мой веселый –
лишь один, как и прежде, воскрес.

Поправляет то шлем мне, то платье
на ее изумленных ногах,
позабыв про судьбу и распятье
в обожженных любовью снегах...

2.3.1998

***
С любимыми не расставайтесь,
в кровати с ними оставайтесь –
пускай кипит на кухне чайник,
пускай трезвонит телефон,
пусть увольняет вас начальник,
пусть гаснет в луже теневой
огарок дня – пусть все вам снится:
что вместе вы лежите век,
и веку, как собаке, спится,
и белый свет уснул, и снег,
и голод спит, и даже жажда,
и сон уснул. И нету сна.
И все уходят. Но не страшно.
И дальше – только тишина.

Застрявшим ящиком комода
вцепляется – не оторвешь! –
прах любящего Квазимодо
в прах Эсмеральды... Гаснет нож,
истлев в объятьях ржавых ножен.
Все зацепилось – и не тронь.
О, как неложен, бестревожен
ушедший внутрь себя огонь!

... Как в фильме "Сталкер" два скелета,
обнявшись, тихо, мирно спят, –
давай проспим Господне Лето,
пока трубач не крикнет: "Свят!"
Тогда мы встанем одеваться,
но все не будем расставаться,
не той рукою попадая
в твою-мою обновку плоть,
зевая, съежившись, гадая,
что скажет нам судья Господь.
Но будет там совсем не страшно.
"А что вы делали вчера?"
"А мы проспали день вчерашний".
Усмешка Вышнего хитра:
"Ну что же делать, коли спать вам
друг с другом вечно суждено –
во всех обителях объятьям
свершаться не воспрещено...
Любите. Кто уж с вами... Спите
и при трубе, и в свете дня, –
но отпустите, отцепите –
как отпускаю вас! – меня".

И мы отпустим Лик и Слово,
в свое объятье рухнув снова,
никем уже не будем зваться,
не будем выглядеть никак –
лишь будем вечно Оставаться,
как теплый, тесный Минус-мрак.
И нашему Нерасставанью
Бог одеяло подоткнет,
и тихо рядом на диване
в походном кителе уснет...

15.4.1998

***
"Паниковский, бросьте птицу,
эта птица не про вас!"
Ах, как хочется влюбиться
в предпоследний, первый раз!

В светлом небе, в темном лесе,
в вольной речке шебутной –
колобродить, куролесить,
гусекрадствовать с весной.

Сыношмидствовать опасно:
"Брата Колю узнаю!"
... Гири так черны прекрасно,
как арап Петра в раю!

Не из золота стараться,
не из глупого тельца –
из великого арапства
исчислять Изгиб Кольца.

Все не крыто, все не шито,
все воздушно на земле.
Выйдем в море с дочкой Шмидта
на полярном корабле.

Не Америка-Европа,
а Атлантия дождя!
... Разлетелась "Антилопа" –
в кузне не было гвоздя.

Робкой лесенкой "фа-ми-ре"
поднимаюсь не дыша...
Ах, какая Жизнь фемина:
шейка, крылышки, душа!

17.6.1998

***
1999

***
Пора – не руки вверх, а подолы:
открой заоблачную луну,
похвастай пузом своим тяжелым
с татуировкой «Долой войну!»

Твои сосцы молоком и медом
о снег сорочки тугой скрипят…
Довоевать – оставляю мертвым:
они не видят в упор тебя.

19.1.1999

***
КЕНГУРУ

«Но в ту весну Христос не воскресал…»

М. Волошин

Был день Субботы. Снятого с креста
еще никто не видел – ни живого,
ни мертвого, никто. Сочилось небо
незрячим, сирым, глупеньким дождем.
Троллейбус всё пустел. Мы были рядом,
но порознь. Со ступеньки цирковой
на клоуна, наездников, гимнастов
смотрели порознь. И была одна,
от всех отдельно, с глупеньким попкорном,
и ничему не радовалась дочь.

Чего мне было нужно? Львов, зиянья
мясного зева, Цезаря, тюрьмы?
Мне показалось, я хочу собаку,
я выскочил в антракте, съел хотдога,
не то, не то. Вот кот оттанцевал,
вот сделала всё с радостью собака,
на лонжах отлетали обезьяны,

и на арену вышел Кенгуру.

Он должен был изображать боксера –
в перчатках. Молча дрался с человеком –
оскаленная малая головка,
суставчатые лапы, страшный хвост –
смотри, смотри, похож на диплодока, –
одновременно с нею мы сказали.
На хвост он опирался и движеньем
таранным, мощным бил ногами в плоть.
Чудовище, рептилья, Терминатор –
он уходить так не хотел с арены,
он стиснул зубы, скрипнув: I`ll be back.

На следующий день нам будет Пасха,
мы будем есть с тобой кулич свяченый,
Полина с Василисой чокнут яйца,
Наташа скажет: будьте муж-жена.
Я прочитаю вести от Ильдара,
где: будь, мой друг, о, будь скорее мужем,
хоть той, хоть этой (имя подчеркнуть).

На следующий день всё будет Светом.

но шла сквозь нас Великая Суббота
на киборга суставчатых ногах,
уже совсем, совсем лишенных кожи,
сгоревшей – как сгорело в танце платье
девчонки из предместья, как сгорели
твои глаза в бесчисленных постелях –
сгорели, как горят в субботу свечи –
когда еще никто не воскресал.

12.4.1999

***
Шерлок Холмс назвал мои занятья,
склонности, привычки, прежде чем
я вошла в жестоком красном платье,
с соколом на глиняном плече.

Кровь смешного детского разлива
шла, как шов, по тряпочным ногам
мокрой мореплавательши Ио,
выданной для праздника богам.

Выдранной, как лист дешевой книги,
на растопку лагерным печам…
Наизнанку вывертясь, как нинзя,
я и позабыла, где пчела.

Потеряла Лондон, как намедни,
тою же туманною весной,
потеряла деток Ниобея,
тоже где-то за своей спиной.

Вспомнила: у вас водились пчелы!
Вы эстет, скрипач, кокаинист,
но потом же, в Суссексе никчемном…
Он шепнул спокойно: оглянись.

Но нельзя оглядываться в море,
с холкою кровавою Жены,
если за тебя келейник молит
все свои четыре стороны.

Сладок мед любви и невозврата,
сладко веки опускать пчеле,
мазать деготь черного квадрата,
с соколом на глиняном плече.

6.7.1999

***
2000

РОЖДЕСТВО

Дворники твои не откликались на звоночки.
Лилиями черными цветет чугун ворот.
Холодно на улице, упрячешь нос в лисицу,
сердце в пятки, ноги в руки,
ходишь-ходишь –
вот уж три часа, и пенье настает.

Слышишь – приближаются с звездами и дарами!
Видишь – золотится жаркою корицею, шафраном агнец в хлебной заревой печи?
Это для тебя поднялись солнца-одноклассницы так рано, –
взявшись за ладошки, хвостики косичек в разны стороны горят!

Ты хозяйка легкой и соломенной светлицы,
темно-влажная, как вишня, в горлышка горячей глубине –
глянь, как птицею проснувшейся смеется,
возится,
как роза, распускает перья речь!

Рапунцель, спусти веревку золотую!
Под окном качаясь, плакать разреши и петь,
целовать кирпичики стены в зеленой шерстке теплой и молчальной, словно детство,
словно детство важное у куколки у маленькой в горсти.

Глазоньки твои!
Синее окон в предрассветье январиной,
голубиной, гуль-гуль, кормящей снегами небушко галчат,
окнами ошпарена темнынь, как гулкий пруд, дымится,
ирисами искр ликует, плачет, словно зеркала!

Прозвенеть в твоих звонках, в веселых школьненьких тетрадках –
я несу тебе, ах, белая голландочка летящая, серебряны коньки:
в коридоре, под велосипедом и корытом, бюст мерцает, крашен серебрянкой –
это вождь! – обнимемся! на сундуке ногами сладко в темноте болтать!

Посмотри, как тихо через занавес проходит елка, девочка, собака,
с вазой синей, взрослых тайн полна, –
она нас не заметит;
не заметят, не узнают рыжие все солнышки
в скрипящих дед-морозовых мешках!

Лишь мышь вздохнет душистым воздухом, что платья нашептали,
чайник заварил, цветущий розами и маком,
облако раскрасило кармином!

… Льдиночную воду надышав,
переводили влажные картинки,
книжки с грецкого на римский,
бабушку через дорогу,
переводили спички, свечки, всё на свете!

У тебя в чернилах даже уши, пятки все в шелковице, атласны щеки!

В атласах трепещущих есть море-окияны, острова Буяны,
там девицы белены, сурьмлёны, брови соболины, шеи лебедины, –
Ты другая!

Прыгаю, как мячик в детской среди солнца, тронутого крестиком оконным:
Ты другая!!!!!

… Так тихонько родилась Звезда.

6-12.1.2000

***
Кто-то после аборта, а кто-то любовника бросил.
Кто-то просто целует меня.
Не грусти, Форнарина, февраль – это вовсе не осень,
это пауза жизни, с подарками взрослых возня.

Это кто-то шуршит и тесьмою и плотной бумагой,
выживая коленкой из двери нас, – дети, нельзя!
Ничего, мы возьмем на трюмо ваш патрончик с помадой,
зеркалам пририсуем глаза.

Я люблю тебя – о, не скажи свое имя,
и меня не спроси –
анфиладами, в гриме, в термическом Риме,
в минаретах фарси.

В детском садике, где и машинки и мухи
в тихий час сладко спят, –
пустим слюнку, распустим и листья и слухи,
и косички до пят,

подстрижемся, покрасимся хной, дочке сварим пельмени,
рассчитаем ряды.
… Видишь, как дерева преклонили колени –
они чают движенье воды.

Это чует на кухне движение чая
чашкой полный буфет…
Кто-то любит меня, кто-то царство венчает,
кто-то просит конфет.

Кто-то вложит ладошку в ладошку наощупь –
увести из чулана, из сна –
в чистоту, где невестятся Богу высокие рощи,
где срывает обертки с подарков весна.

16.2.2000

***
От холода вытекли глаза статуй.
И мертвым воронам выклевать нечего.
Тогда лед начинает переживать цитаты –
этим гульбищем его сны обеспечены,
ибо, проигрывая во встрече,
мы выигрываем в речи,
как сказала, положив Нерону руки на плечи,
Венера:
«Ну, разожги хоть один костер!»

Но Царство Любви – ледяное царство,
если мы – не горящие свечи, -
ты знаешь, зачем продают керосин у ворот ЗАГСа??!!

Тогда выходи с кровью во двор,
с губами, черными от дымного чрева живой лисицы, –
резцы токарей выгрызают визжащий лед.
Пусть теперь попробует покуситься
на мраморный пластиковый твой живот,
где в сердцевине, как в кукле Барби,
мерещится клеточке ледяной,
что ножкой бьется в плаценту бабы,
как жаркий перепел в плат цветной.

Но – лед выклевал и глаза воронов,
и черева листьев и лисенят…

Все-таки – приходи вовремя,
когда загорится, – хоть без меня.

29.2.2000

***
… И наблюдать – из окна ли, с моста –
как с помощью косноязычия речи
вечность невстречи пересыпается вечностью Встречи,
как в калейдоскопе или клепсидре,
как просыпается гунн, пеласг,
позавчера еще сродник псиный,
ну а вчера уже тошный лязг

истошной слезы, солярки, ладана –
и дранг нах какой-нибудь Ерусалим…
Так, откуда-нибудь из IBM PC вылезает и идет по Руси
признак Пилата с мешком колядовать,

делает вид, что блюдет звезду,
на самом деле ему нужен с тобой наш крест-накрест,
когда мы прощаемся на мосту,
перекосив языки накось,

так, что трещит и опять падает вавилонская хрень земли,
обнажая на месте стен – Вечность, куда и шли.

29.2.2000

***
Из Книги «Царство» (2000)

Снег впитывает нас, как буквы промокашка.
На нем есть все: вот зеркало – читай!
Ты мне несешь свои трусы с какашкой,
торжественная, как Китай.

Торжественность любовной звонкой лени
средь шороха предмартовских дворов
небритою щекой найти твои колени,
открытые для ссадин и ветров.

Снег освящает все. Целуй любое лоно –
за то, что в них смешные детки спят.
... Над мерзлотой хвои звенящие Вийоны
тебе "спи, спи, усни..." губами шевелят.

Смотри, как два щегла весну кормили кашкой;
прильни щека к щеке – как небушко к земли;
на блюдах золотых вноси свои какашки;
дворцам и голубям внимать себе вели.

Не все ли есть Царьград? Где Ты – там Палестина.
... Омоет кровь и прах усталый паладин,
свернется к Ней в живот – Она его простила...
"Прости. Продли. Плоди. Приди. Приди. Приди".

12.2.2000

***
Казалось, стали как две лампы ноги,
и, прикорнувши к стереотрубе
(и гаснут, гаснут), видел я: двурогий
волшебник полз. За ним грядой тащился
невольников унылый караван,
постыло равнодушный и к стрельбе,
и к лампочкам, которые я тщился
от них укрыть – мне мыслилось к дровам,
к теплу, к солярке, не торчать в окопе,
не ждать заглохшей рации, не зреть
жестянку от НЗ – и в перископе
я цифру "10" четко видел – ведь
то был троллейбус. Быстро руки в ноги,
простуженной гармоникой меха
сыграли "Марш входящему", кондуктор
пришел, и сразу люстру погасили –
и видно было, что еще плоха,
невыстроена сцена. Из берлоги
несло нервозом и столярным стуком,
как будто бы мы так уж их просили
подать спектакль. Не нужно! Встал и вышел,
зашел как раз в соседний гастроном,
и убедился, цены не подняли,
но и в карманах нету ни шиша,
хотя, постой... Какой-то шишел-мышел
катался, металлический, по яйцам...
То был патрон. "Не нужен все равно" –
и нищему, что вперил, не дыша,
огромные, как чайники, глазницы,
я отдал высоту и весь аул,
и – в сон без снов... И – "Цветоводством Ницца
захлебывался Царь Саул..."

28.2.2000

***
Очень сладко разводить на снегу костры
для летящей из-за гор для моей сестры.
В темном лесе на поляне утаптывать снег.
Я тебя ждал век.

Из-за синих-синих, как взгляд, морей,
где, как лес, стоят цепи якорей,
из-за белых, как лазарет, пустынь,
из безмолвья снежных простынь

прилетай, синица, опять ко мне –
расскажу тебе об огне.
Только трое: око, огонь, окно –
составляют в мире одно.

Воздухоплавательница весна,
никому в миру не жена,
в ожиданья снежного лобный ком
ткнись горячим виском.

***
Мне с тобою так полно –
что становится мало
этих города, поля,
вещества, матерьяла,

и лампады, и текста,
и кругов голубиных...
Помнишь: брали, как тесто,
уносили любимых,

милых, теплых и сонных
нас – в великое бегство?
Так в стране фараонов
грудке глиняной тесно –

сердце вынеслось в Вечность –
до кого доскитаться?
... Мало – что подвенечность,
мало, что – не расстаться,

что пустыне и полдню –
славить, плакать ли в ноги –
что я так тебя Помню,
что мы так с тобой многи.

***
Меня тошнит от твоих залетов:
вкус карамельки и виража.
Но кто-то снова погиб в "зеленке":
что делать, мама? Иди рожать.

Иди, восполни живую убыль.
Роди Спасителя, или же,
кто жизнь поднимет хотя б на рубль
пенсионерке на вираже.

Убить – привычно. Да не от Бога.
Родить – страннее. Но ты роди.
В сравненьи с мертвыми – нас немного.
Поправь пропорцию. Ну, иди.

... Рыдая болью взросленья, марта,
ослепнув временно, как истец,
дочь крыла Бога небесным матом,
рожая гневно: "Ты не отец!"

Потом устала. Потом остыла.
Потом узрела, где Бог живет...
Легла покорно – к Отцу и Сыну –
на Благовещенский твой живот.

***
Хочется, чтобы тебя оплакали –
не потом, когда уже пророс
призраками, злаками ли, знаками –
над живым пролейте каплю слез!

Не забуду, расхотев повеситься,
размотавши телефонный шнур,
как в четыре года девять месяцев
ты сказала: "Эх, Тимур, Тимур..."

Господи, дай Ангела над женами:
много ль чести – сокрушать сердца?
Подвиг – над погибшими, сожженными
сердцем сокрушиться до конца.

С урною разбитою голубится
дура вечность... Много дур и урн.
Но Живое терпится и любится
босиком, без гипсов и котурн.

... Двери ада дрогнули и рухнули,
смерть прошла с досадою земной –
когда ты, кулич ломая в кухоньке,
горестно вздохнула надо мной.

***
Разное

***
Даже выдохнуть мыльный пузырь зевоты,
остолбенев, отказывается тростник.
И заплакавшей: «Ну чего ты?»
достается только лишь: «Ты есть ты».

Отвяжись. У тебя достоверный запах,
недоступный тексту или врачу,
как вопль солнца, падающего на запад,
цвета детского «не хочу».

***
Король лир, арф, ну и прочих гуслей,
хворостиной гнущий вперед себя
ароматический шар грусти, -
что ли, египетскую лепя

себе ну бабу, ну жизнь, богиню,
(на вазе – в профиль всегда-всегда…),
чтобы было кого покинуть,
когда пройдет королевство льда.

***
Приказ быть неопознанным. Крепясь,
как треснувший остов левиафана,
скрипя ребром, внутри себя вцепясь
в нить, что не Ариадна, но Омфала

заставила – постыдный труд! – сучить,
мять, прясть, как красть у подвигов отцовство…
В такую тьму повержен быть учись,
что глянешь в сердце – и увидишь Солнце.

1.11.2000

***
Иди расплачивайся за
все, что наделал, что нельзя,
за изумленные глаза,
которые наплакал кот, –
за «все наоборот».

Иди считай звено к звену
цепь малых снов к Большому Сну;
а можешь – волком на луну,
иль серой мышью в тишину:
нет меры у щедрот,

которыми нас крестит Боль –
покуда есть в солонках соль,
а в платьях нафталин,
покуда Мамой бредит моль, –
всегда найдется добрый тот,
кто в дырки от гвоздей вольет,
чтоб мой разбавить сплин,
не щелочь с кислотой, так йод –
не Бог, так Алкоголь.

Иду – плачу, плачу, плачу
за то, что больше не шучу
ни Светом и ни Тьмой,
за то, что в тьме таких болот,
где свистни – Город упадет, –
безмолвно, как собака, ждет
дороженька Домой.

13.12.2000

***
2001

***
Имя твое означает Покой и Мир.
Так утверждает словарь имен.
Вон кувыркается страшный мим
речевых похорон:

ты не сказала, чего могла, –
поздно: Слово стало дела,
Пушкина в колокола
перелила.

Вот колокольчиков странный смех:
ботало горьких лесных богов, –
под кадыком неземных коров
жжется шмелиный мех!

Солнце на брусьях, на турнике
крутит звонница; вдалеке
в паутине висит звонарь –
одинокая тварь.

Имя твое: Мир и Покой.
Перевыколоколовала! Гудит –
Не твой, Не свой, Ничей, Никакой –
сам себя победит.

22.9.2001

***
«… я понесла от грунтовых вод…»

Вера Павлова

***
Протянула мне ноги во сне –
воспоминанием о войне:
ступни в сыпи твердой, багряно-красной:
жить было небезопасно.

Протянула поцеловать,
так смеясь, как будто не разложение
ползет по коже – но эта цена
всех блаженнее.

Классно, что можем перекувыркиваться, тянясь
пятками и сосками:
мертвая связь – последняя связь,
за нею – лишь розвязь с нами.

За нею – развязыванье всех лент,
всех поясков, подвязок,
тесемок плоти, за ней билет
туда, где так томно вязок,

как Танго Магнолия, воздух губ,
щек, жировых склеек, аорт, мышц, сухожилий, костки, –
не признавайся, что Моцарт, труп –
и убежим известки!

Пропереплетемся пропеллерами ребер,
тазами, как в бане, стукаться
и кидаться начнем,
как ребятишки – стозевны, озорны!

Зубами голыми нацелуемся так,
что станешь берёменная,
будешь склоняться ивой
в слушании ночном
на свой живот: плещущие озёра.

29.11.2001

***
Она съела кусок мяса –
он ее любил.
Ее выперли из класса –
он ее любил.
Она с хахалем водилась –
он ее любил.
Она двойней разродилась –
он ее любил.
Уходя, не оглянулась –
он ее любил.
И незваная вернулась –
он ее любил.

Его к вечности призвали
рощи шумных крыл –
в пересылке, на вокзале,
он ее забыл.

16.12.2001

***
2002

***
Выставка-продажа сыра.
В робких личиках мышей –
ожиданье казней, ссылок,
обещанья ворожей.

Святость. Плач Отца и Сына.
В небе мертвые коты.
Жутко, празднично и сыро
в ожидании Звезды.

Жутко, прянично, и враки.
Не дают, ну, не дают.
В кронах сгрудившись, собаки
без пристанища поют.

Мрак. Тепло. Тревожно. Сыро.
И прочтут – сейчас, сейчас! –
о чудесных свойствах мира
новорожденный рассказ.

17.7.2002

***
На горящем полустанке останавливала танки:
подвезите до Рязани в школу связей и вязаний!
Шлемофон посмотрит хмуро –
не разведчица, а дура.
Даст краюху, три картошки,
сколок гансовой гармошки.
В темь кубышки-рукавицы
слезку прятала с ресницы,
где воробушек усталый,
грошик медный, снег неталый,
выбегала за ворота,
где повесили кого-то,
заливаясь, провожала,
пела, плакала, рожала.
Выла, как волчок, на брюхе, –
о Святом, о добром Духе.

1.10.2002

***
НАБАТ

Пил пиво, умер ненароком,
остался в улице лежать,
а ты, обремененна сроком,
Пошла по деревням рожать.

А ты пошла, взвалив котомки,
и чрево выпятив вперед,
под самолетов вой негромкий
в чужой капустный огород.

Брела военная потеха
по пыльным заревам Руси,
но черный аист над застрехой
услышал тонкое: «Спаси…».

И ты вошла незваной дочкой
в избу незнамого села,
молилась Богу темной ночкой,
и на Казанской понесла.

… Когда ж по улицам России
моторы танки завели,
и новоявленным Мессией
колонны гордые пошли

туда, к заплаканным избенкам,
где аист на печной трубе,
где ты склонилась над ребенком,
где быть Отчизне и Судьбе, –

допив недопитое пиво,
я старый бросил интерес,
и смерти улыбнулся криво,
и к жизни сумрачно воскрес.

И, затворясь, как в келью, в башню,
вперед армаду направлял,
и сзади робко день вчерашний
перстом меня благословлял.

11.10.2002

***
Из Книги «АнтиМама» (2002)

Голос голод все едино
все нуждаются в столах
раб взыскует господина
языком в колоколах

вот стучится в юбку било
пяткой локтем головой
жарка птенч меня кормила
черный ворон я не твой

***
Синя птица ведь синица
ну а больше ничего
птичка спичка в колеснице
в колеснице никого

эка невидаль что голый
короля-то вовсе нет
вот такой пришел веселый
модельер на белый свет

***
Я алдошин что в том толку
жизни не было как нет
что возьмешь в шкафу двустволку
что со стенки пистолет

не стреляет в пятом акте
не стреляет в сто втором
и замучен спит в антракте
чернышевский с топором

***
Ньютон был подлец и скряга
жить прохожим не давал
туалетную бумагу
из костелов воровал

жег за яблоки в цистерне
малолетних цыганят
и еще во многой скверне
его физики винят

***
Пей вино свинья гертруда
дездемона дрянь молись
и офелия из пруда
напоследок покажись

круглой девичьею жопкой
скромной тихой как обет
не играть с атомной кнопкой
и не есть чужих конфет

***
Если там китайцы пляшут
то на углях посмотри
это вышел дивен страшен
из зеркал и из зари

император новогодний
повелитель снежных стай
поскорей свое исподне
штопай что ему китай.

***
2003

***
Белка хочет на дерево.
Белка хочет в леса.
Остановок не делает
Властелин Колеса.

Словно пристальным лазером,
среди черного дня,
немигающим глазиком
смотрит вечность в меня.

Жизнь, как девка на выданье,
шепчет: «Лазарь, вставай!»
Побежим, Марк Давидович, –
скоро будет трамвай!

Опоздать – непростительно,
если ждет Массолит…
И за маслом растительным
сучка муза стоит.

***
Что тебе, Мария, в темной ночке,
что тебе у светлого костра?
Далматинцы лают, как звоночки,
и рыдает старшая сестра.

Далматинцы, вы – алмаатинцы,
яблоки звонки, легки, круглы,
как у карусельщика Матисса
эльфы вальса, снега и золы.

В наших жилах кровь, а не водица,
наше тело – церковь на крови.
Если уж в империи родиться,
лучше жить в империи любви.

Плачет кошка робкая Джульетта,
смотрит с неба нежная луна,
слепнет сердце от судьбы и света,
задыхаясь, что вот ночь нежна.

Ночь нежна, а день ее нежнее,
у собак трепещут языки.
Виснет Анна на отцовской шее,
темная от счастья и тоски.

1.4.2003

***
Это Мория, знаешь. Ты чувствуешь пяткой, как рушится мостик.
Как уходит вчерашняя твердь.
Отпои, обиходь героином, причастьем и морсом
оглушенную смерть.

Отслужи помидорам, арбузам, собакам степного каленого ханства,
всем раздай номерки.
Прирученный серебряный, бронзовый, ртутный, нейлоновый хаос
кровью потчуй с руки.

Отлюби своих женщин, встань с суженым пред аналоем,
гневно сузив зрачки,
леденящей, прекрасной, сияющей, злою
королевной тоски.

Не тревожься, не слушай, не слышь, реформатской расколотой сферой
окружи небосвод.
Не ложись на краю – видишь, братец мой серый
прикрывает отход?

Это волки да вороны. Это еще раз спасенье.
Это гордой тропой,
оступаясь в рыданье, в засады зеленки весенней,
ходит голос слепой.

Это, знаешь ли, выход. Над рухнувшим огненным мостом
ангел пряничный спит,
спит с моею запиской, тобой неопознан.
Это чайник кипит.

Ждет, чернея, твердыня. В расшитой сверкающей плахте
снится парубку дивчина. Слышится звон.
Это льются бемоли монист. Это громко на вахте
звенит телефон.

13.4.2003

***
Не было Спасения,
не было Мессии.
Не было Есенина,
не было России.

Округлясь от ужаса
стеклянистой сути,
что ты хочешь, лужица
зазрачковой ртути?

Что ты хочешь иноком
от игумна текста,
мыслящее инако
проклятое сердце?

Что ты хочешь, Родина,
от моей печали,
в одиночку Одина
звякая ключами?

С кем Ты будешь строиться,
если нет Марии,
мужеская Троица
Божьей индустрии?

Я гулял роддомами,
я ходил в темницы –
видел всё знакомые,
мученые лица.

Им бы душу выпростать
в голубые снеги…
«Альфа» шла на приступы –
не было Омеги.

… Тебя не увидели
за двойным засовом –
Русь моя на выданье,
девушка Христова.

10.11.2003

***
А.С.П.

Перед женитьбой очень много страха.
Ты смертным стал.
Теперь что ложе брачное, что плаха,
что пьедестал.

Стоял под дулом тех, кому наставил,
смеясь, рога,
и уцелел – и тем себе оставил
в живых врага.

Ты сам теперь, задира и повеса,
свой высший суд.
Когда в себя стреляешь, целясь в беса,
то не спасут.

Не пистолет, но Сеятель судьбинный
вершит Закон…
Ох, тяжело пожатье исполина!
Но ты – Спасен.

1.6.2003

***
2005

Из Книги «God Mode» (2005-2006)

Если ты можешь молчать чуть потише,
выключив даже память о Том, Кто Ждет -
то ты услышишь, как в церкви летают мыши,
а за мышами печальный летает кот.

Если ты будешь делать все вещи сразу,
став Совершенномудрым, как василек,
то ты напишешь нежно одну лишь фразу,
что, мол, гуляют девки - и весело.

Если ты станешь камнем или косою,
камнем в косе послушника Шаолинь -
будь бесконечно робок перед красою
воздуха, чье блаженство пошевелил.

Если ты Тот, Кого Ожидает Сокол -
стань подаяньем, и Радость его прими,
между стропил и строф проносясь высоко,
как Всемогущий, выдуманный людьми.

***
Ответьте мне, ребята, на вопрос:
а был ли христианином Христос?

Наверно, нет. Как Солнцу - не светло,
как сухо - Океану, как сердечку
весь мир есть Приступ. Так и Назорей
плыл, разгребая ветхий воздух смерти,
дыша, как конь в упряжке, тяжело...

... Грызи, поэт, жестокое стило,
как удила - влачи свою уздечку,
удавку-кровь немотствующей тверди -
правь борозды Глагола на земле -

чтобы Зерно - когда-нибудь! - взошло.

***
Пошла муха на базар,
и искала чуда.
Золотые образа
блещут отовсюду.

Золотые купола,
красные лампадки.
Как листва, колокола
плещут в беспорядке.

Это Пасха каждый миг.
Это нам позволил
хохотать и плакать лик
непрестанных звонниц.

Это бьется о стекло
самоварным дымом
жизни мошкино крыло -
и уходит мимо.

Робких крылышек слюда,
осени объятье.
Осень это не беда -
перемена платья.

Золотится нежно бровь,
голубеют вены...
Жизнь ведь Пасха. Жизнь ведь Вновь.
Жизнь ведь Перемена.

Жизнь ведь Боженька в кустах
Грянул на рояле -
о насмешках, об устах,
о любви-печали.

***
Светит месяц, светит ясный...
Котенок плачет.

Скажет: "Здравствуй, мой друг прекрасный!" -
а деньги спрячет.

Чехов знал: Башлачев с колокольчиком
сгорит сразу.

Прежде чем чернила закончатся,
иссякнет фраза.

Прометей наказан циррозом печени,
как вор спирта.

Ой-ой: пятнадцать несут навстречу мне
сундук Флирта!

"И ты, Хома..." - перед Кесаревым сечением
раздалось в церкви.

Можешь дарить мне свое влечение -
но сорви ценник.

***
Оливер Твистер танцует твист.
Ему сегодня прет фарт.
Он сам себе Мустафа и Свист,
и Смок Беллью, и Брет Гарт.

Он крест на карту не ставил свой,
и не садился в "Кресты",
на нём крест-ноль не играл конвой,
его ладони чисты.

Его ладони пусты, как снег -
он всё рассыпал друзьям.
И если он совершает побег -
то не от нас, а к нам.

И ты, который важней, чем бог,
но глупее, чем зверь,
когда он устанет без задних ног -
открой счастливчику дверь.

***
Повесть о Серой Утке
прочитай мне, душенька, на ночь.

У зенитчицы проститутки
немца звали Иван Иваныч.

Что в Рейкьявике, что в Ижевске
нацъональность - Поэты.

Гладит волосы против шерсти
ветерок с того света.

Созывайте гостей и странниц
в терем первого снега.

В Альфу просится иностранец
по прозванью Омега.

Начинается утро мира
с болтовни попугая.

Мышь льет слезы про ломтик сыра,
ветчину покупая.

***
Полон листвой, как оставленный короб,
туес безропотный берестяной,
Прошке веселому скажет Суворов:
я над тобой, а Господь над страной.

Бог чердаков и заумных медвяниц,
Бог заушений и крестных гвоздей,
Угличский Боже воров и пианиц,
Боже созвездий, приливов, людей -

Бари Краильсы сверкающий Боже!
Дай нам не плакать над этой страной -
съёжившись, тихо свернуться, как ёжик,
в короб оставленный берестяной.

***
Свет есть палка о двух концах.
Схватим свет с двух сторон!
Свет - сиротка о двух отцах -
да без матери он.

Мать Материя, ты в бреду,
ты в тифозном раю.
Я по водам души иду
в лихорадку твою.

Я ведь тоже твой блудный сын,
мы со светом - родня.
И его седина блестит
в бороде у меня.

И, как родинки, разлита
в нем моя чернота.
Мы - как два воровских креста
по обочьям Христа.

У монеты есть два лица,
как две маски игры,
а у света есть два конца,
два кольца, две дыры.

Посредине - последний гвоздь.
Снимем шляпы с гвоздей.
Свет ведь тоже - на свете гость.
Нам пора из гостей.

Нам пора по воде туда,
где в бредовом огне
шарит пальцами мать-звезда
по льдяной простыне,

ищет ножницы сделать жгут,
чтоб спуститься в окно,
где глазищи большие ждут,
где от века темно,

где сироткой при двух отцах,
беспризорен, отпет,
прячет в маски тоску Лица
неопознанный Свет.

***
2009

Брат мой Пушкин, что нам слава,
коли жизнь нехороша?
Из подруг - одна лишь клава,
из скотин - одна мыша!
 
Хоть теперь иная эра:
не чернила да перо -
электронная химера
ухмыляется хитро,
 
всё таким же грешным делом
занимается поэт:
на листе обманно-белом
проявляет Божий след.
 
Заведёт тебя далёко
говорливая строка!..
... Где ни адреса, ни срока,
лишь огромные срока,
 
всё без права переписки...
Дальше - только тишина,
вечной славы обелиски -
а на кой тебе она?
 
Не грусти об этой жизни:
эка радость - мёд с дерьмом!
Так уж принято в Отчизне -
убивать в 37-м.
 
Сочиняй иную долю
для поэтов в небеси...
Вот приду к тебе на Волю -
потолкуем о Руси!

6.6.2009






Голосование:

Суммарный балл: 0
Проголосовало пользователей: 0

Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0

Голосовать могут только зарегистрированные пользователи

Вас также могут заинтересовать работы:



Отзывы:


Вниз ↓

Оставлен: 09 сентября ’2009   23:23
Вот это находка! Стихи - слов нет, Гениальные. Забираю себе на комп буду читать долго и не один раз. Классика. Есть чему учиться. Редкое сочетание грамотности и духовной насыщенности. Спасибо, что появились случайно на моей страничке.

Оставлен: 09 сентября ’2009   23:39
Большущее спасибо! Как хорошо - встретить такого читателя - а тем более, когда он сам знает толк в тексте, как автор с душой и талантом!

Оставлен: 10 сентября ’2009   01:12
Очень рад,что открыл Вашу страницу.Есть что читать,окунувшись в настоящую поэзию!С уважением М.Я.

Оставлен: 10 сентября ’2009   01:33
Очень приятно! А я очень рад, что меня сюда недавно пригласили - яркий новый мир!

Оставлен: 10 сентября ’2009   01:36
вы хороший, грамотный поэт. среди этого сайта выглядите просто замечательно.

но этот подход модерновый - не моё, видимо...

"Совершенномудрым, как василек"
"печально летает кот"

и т.п.

поздние стихи более, чем ранние - как и надо.

но как будто вы просто удачно, очень удачно складываете слова. не трепыхнется сердце. не заплачет. не заржет. вот так...

но вы очень, очень хороши.

Оставлен: 10 сентября ’2009   01:46
Здорово! То, что мы такие разные, а видим друг друга! "Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ!"

Оставлен: 10 сентября ’2009   05:37
Пусть цветут все цветы(с)

Оставлен: 10 сентября ’2009   18:26
Чудесные стихи! Жаль, что успела прочесть так мало, но радуюсь в предвкушении новых встреч:) И, конечно, хотелось бы, чтобы стихи выставлялись ещё и по отдельности - так читать намного легче и продуктивнее!:) Это как пожелание! С теплом,

Оставлен: 10 сентября ’2009   22:24
Спасибо! Встречи впереди!:) Вы знаете - не хотелось развешивать старые тексты по одному - приятнее "отделаться" от них одним архивом - всё равно чей-то глаз выхватит из массива своё; необязательно читать всё!:) А по одному, как камушки, хочется выкладывать новенькое - когда оно будет. Но Ваш совет учту: что-то дорогое и из "старенького" одиночно представлю!

Оставлен: 11 сентября ’2009   03:48
TiLeAl: Я Вас прекрасно понимаю! Удачи!

Оставлен: 11 сентября ’2009   14:22
Спасибо, милая Оля! И Вам!

Оставлен: 13 сентября ’2009   15:55
Здравствуйте Тимур! Как обещал посмотрел Ваши работы (Пока стихи) Придется купить шляпу, чтобы снять. Ваши работы понравились. Не все понятно, попало и то что явно нуждается в Ваших комментариях к стИху. Удивила военная тема. Ну а "Паниковский, бросьте птицу" шедевр прочитал с удовольствием.
Совет - Разделите работы, выставляйте не скопом а по одной. Лучше во второй половине дня. Чем дольше будете висеть на первых страницах тем лучше Так проще нахватать звездочек. Хотя даже на вскидку видно, что вы явно выше ВСЕХ здешних "гениев". Спеасибо буду заглядывать.

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:04
Тимур, у меня нет сомнения в том, что Вы постигли тайну "золотого сечения" в поэзии. Вы случайно - не маг и волшебник? Все Ваши работы невероятно талантливы! После прочтения этого сборника зачехляю ручку и ухожу в монастырь.  :))))
1

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:06
И я тоже!
Всё скачал, сейчас читаю.
Комментировать пока что не могу.
6

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:07
P.S. На месте модератора я бы вывесил эти Ваши работы на первую страницу НАВЕЧНО!
1

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:14
Присоединяюсь к мнению предыдущих товарищей! И сам не слаб, поэтому приятно встретить не "модёрн д'поэзи", а нормальные, талантливые, технически грамотные стихи.
Спасибо! С искренним уважением,

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:20
Талантливо, а самое главное интересно написано!

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:27
не смогла даже начать читать.

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:37
не смогла даже начать читать. lit-ra_dost_

Тяжелый случай... Я сочувствую Вам искренне!
Но всё ж попробуйте: авось и выйдет что-то?
Попейте кофе (крепкий), соберитесь с мыслями,
А критики позыв - туда, в болото!

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:43
ей чего покрепше, а не кофе поможет..
Хлыст или розги, там... Продукт эмансипации неприкаянный.
6

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:46
не нужно так
просто мы все плохо друг друга понимаем
не нужно унижать словами

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:47
Нёёбо! Вам я поверю.
Ей - никогда.
6

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:48
Lavr & Kartuzov Эта "литр достала" псевдостраница. Ка вы думаете по стилю похоже опять МалАзия.

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:49
да..и ещё парочку других страниц...
6

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:50
кстати хлыст или розги - не возбуждает...но идея забавная).не верьте мне картузов, вам так будет лучше)))))

Оставлен: 13 сентября ’2009   19:51
а я географию слишком плохо знаю, чтобы быть малазией - но ребята - пожалуйста - накидайте страницы тех кем меня считаете

Оставлен: 13 сентября ’2009   20:10
Очень понравилось!

Оставлен: 13 сентября ’2009   20:40
Огромное спасибо!!! Воодушевили до краёв!!!))) Пока, к сожалению, проблемы с инетом - не могу быть каждый день интерактивен; но в ближайшие дни начну вывещивать тексты по одному, как Вы, друзья, мне советуете!
А кто "не смог начать читать" (если не робот) - его (её) дело! Насильно мил не будешь! А с настоящими ценителями поэзии, которых здесь с радостью открываю - общаться хочу с пользой и радостью!!!
Творческих успехов, до встреч!)))

Оставлен: 13 сентября ’2009   21:23
Однозначно, талантливые вещи!

Оставлен: 14 сентября ’2009   00:04
Кажись, модератор меня услышал.  :)))
1

Оставлен: 14 сентября ’2009   12:06
"Плач Рахили - харакири" - Как это могло прийти в голову?

Оставлен: 14 сентября ’2009   12:24
Очень красивые стихи!!!

Оставлен: 14 сентября ’2009   13:36
Спасибо! Насчёт Рахили и харакири)) Увидел общее между истошным воем её и оптическим образом визга от ржавой зазубрины секущего воздух края метательной звезды нинзи-дерева...))

Оставлен: 14 сентября ’2009   20:13
Тимур,спасибо за доставленное наслаждение от образов и слога.

Оставлен: 17 сентября ’2009   12:20
Большое спасибо, друзья во литературе!!!))) К великому сожалению, в эти дни у меня технические проблемы с сетью - редко могу бывать. Но с той недели вернусь к постоянной интерактивности, и с удовольствием и интересом буду писать, читать и комментировать!)))

Оставлен: 20 сентября ’2009   13:19
Здравствуйте, Svet! Спасибо за внимание!
Насчёт глагольной рифмы вообще - согласен; но считаю, что "истина, возведённая в абсолют, становится абсурдом"; и, когда нужно, можно её использовать - так же, как рифмовать "розы-морозы" и "любовь-морковь")) Важно не злоупотреблять этим.
Пока у меня проблемы с инетом; с той недели будет стабильнее - начну вывешивать тексты по одному; а то обидно, что оценок не получаю...)) В "Мастерах" и "Учителях" здесь нередко ходит такое...)))
Такой массив читать и воспринимать трудно, поэтому всё выдам раздельно - а это будет просто архив!
С наилучшими пожеланиями!))

Оставлен: 23 сентября ’2009   19:36
Вот, вывесил вчера отдельно - но пока ни слуху ни духу! Где вы, мастера культуры?))

Оставлен: 23 сентября ’2009   19:40
прочитала "Свет есть палка о двух концах", не рифма "сын"-"блестит" и льдяной, хоть и подходит, но неверно)

Оставлен: 23 сентября ’2009   21:27
10!

Оставлен: 24 сентября ’2009   00:22
Не-а, неточную рифму можно себе иногда позволять, при условии, что основной массив на точных построен)) А чо льдяной неверно? Мне нравицца))

Оставлен: 06 июля ’2010   22:56
Замечательные у Вас стихи...


Вверх ↑
Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Логин
Пароль

Регистрация
Забыли пароль?


Трибуна сайта

Научите меня прощать. Заходите друзья?

Присоединяйтесь 




Наш рупор




Интересные подборки:

  • Стихи о любви
  • Стихи о детях
  • Стихи о маме
  • Стихи о слезах
  • Стихи о природе
  • Стихи о родине
  • Стихи о женщине
  • Стихи о жизни
  • Стихи о любимой
  • Стихи о мужчинах
  • Стихи о годах
  • Стихи о девушке
  • Стихи о войне
  • Стихи о дружбе
  • Стихи о русских
  • Стихи о даме
  • Стихи о матери
  • Стихи о душе
  • Стихи о муже
  • Стихи о возрасте
  • Стихи о смысле жизни
  • Стихи о красоте
  • Стихи о памяти
  • Стихи о музыке
  • Стихи о дочери
  • Стихи о рождении
  • Стихи о смерти
  • Стихи о зиме
  • Стихи о лете
  • Стихи об осени
  • Стихи о весне
  • Стихи о классе
  • Стихи о поэтах
  • Стихи о Пушкине
  • Стихи о школе
  • Стихи о космосе
  • Стихи о семье
  • Стихи о людях
  • Стихи о школьниках
  • Стихи о России
  • Стихи о родных
  • Стихи о театре
  • Стихи о Алтае
  • Стихи о Оренбурге
  • Стихи о Софии
  • Стихи о Серафиме
  • Стихи о Италии
  • Стихи о Пскове
  • Стихи о замках
  • Стихи о молоке
  • Стихи о мачехе
  • Стихи о Мордовии
  • Стихи о витаминах
  • Стихи о шарике
  • Стихи о воробушке
  • Стихи о Кронштадте
  • Стихи о справедливости
  • Стихи о смелых
  • Стихи о дельфинах
  • Стихи о существительном
  • Стихи о жаворонке
  • Стихи о следах
  • Стихи о казачке
  • Стихи о десантниках
  • Стихи о раскрасках
  • Стихи о бабках
  • Стихи о карандашах
  • Стихи о судьях
  • Стихи о васильках
  • Стихи о ежике
  • Стихи о горечи
  • Стихи о Арине




  • © 2009 - 2024 www.neizvestniy-geniy.ru         Карта сайта

    Яндекс.Метрика
    Реклама на нашем сайте

    Мы в соц. сетях —  ВКонтакте Одноклассники Livejournal

    Разработка web-сайта — Веб-студия BondSoft