Анжела Матвеевна.

В дверь конторы вошла не уверенно
Без обычной величия мании
Барсукова Анжела Матвеевна,
Генеральный директор компании.
Не напудрена, не напомажена,
То ли скука в глазах, то ли злость,
То ли птицей в дороге обгажена,
То ли горе какое стряслось.

Что случилось? – каждый недоумевал, -
Сдохла кошка? Намечается аврал?
А она вдруг, в середине самой дня,
Вызывает в кабинет к себе меня.

Не питаю к начальству, признаться, я
Заходить лишний раз наслаждения,
Не проста власть имущих реакция
На инициативы и мнения.
Об отчёте ещё не доделанном
Не успел неподатливым ртом
Пробубнить, как Анжела Матвеевна
Предложила мне кофе с тортом.

- Никуда, - с улыбкой грустной говорит, -
Твой бессмысленный отчёт не убежит,
Негативный у меня с утра настрой,
Посиди хотя б полчасика со мной!

Я с работой буквально повенчана
Я директорством этим измотана,
Не считают меня здесь за женщину,
А уж за человека – и подавно!
Оказал мне хоть кто знак внимания,
Предположим, за жопу схватив?
Будоражит, тревожит сознание,
Что не любит меня коллектив!

Ой как жизнь моя сложилась тяжело!
Двадцать лет назад покинула село
И с дипломом красным кончив институт,
Выполняю никому не нужный труд!

Поначалу кивал я рассеянно,
А потом произнёс фразу вескую:
- Ну ни сколько, Анжела Матвеевна,
Не похожи вы на деревенскую!
И манеры, и поступь, и дикция…
Да и деток, осмелюсь сказать,
В те застойные годы в провинции
Моды не было так называть!

- Это имя мне самой как банный лист,
Просто папочка, колхозный тракторист,
В сельсовет явившись пьяный как свинья,
В честь Анжелы Дэвис так назвал меня.

С малолетства как дурочка к знаниям
Я тянулась, ведь видно воочию –
С этим экстравагантным названием
Не вписаться в среду мне рабочую.
Обрела, но как видно, лишь малое
И теперь жизнь не в радость, а в лом.
Ни семьи, ни любви не познала я
И, как мать, оказалась фуфлом!

Поперхнувшись тортом, я пробормотал:
- Так у вас и дети есть? Не ожидал!
- Только дочка. И должна тебе сказать,
Ещё гадину такую поискать!

Честный труд для неё утомителен,
Даже с очень приличной зарплатою,
То и дело уходит к сожителям,
А однажды вернулась брюхатою.
Я, признаться, полна была радости,
Хоть шалава она из шалав,
Поживу для внучонка на старости,
Человеком его воспитав!

Вскоре лопнул план мой, как презерватив.
Разрешилась, семь недель не доносив,
Так как пьяная была всё время в хлам,
Дочкой весом в восемьсот пятнадцать грамм.

У меня слов ругательных просто нет!
Запереть бы её в буйной камере!
Из больницы сбежала по простыни
И слиняла с любовником на море.
А у дочки такой горе-матери
Шансы, сам знаешь, не велики,
Пролежала три дня в инкубаторе,
На четвёртый отбросив коньки.

И, закрыв дверной замок на оборот,
Из стола коньяк и рюмки достаёт:
- Ну давай помянем внученьку мою,
Чтоб мамашу не кляла она в раю!

Я, понятно, не стал кочевряжиться,
Хоть и не был особенным пьяницей,
Да и кто от такого откажется,
Нахаляву, к тому же с начальницей?
И вообще ей в таком состоянии
Находиться опасно одной,
Не дай бог, возымеет желание
Что нибудь учинить над собой.

Не Джеймс Бонд я, не Бальзак и не Делон,
Рядовой неброский офисный планктон,
Но утешил, успокоил, пожалел,
И теперь вот возглавляю свой отдел!