РОССИЙСКИЙ СОЮЗ СОЛЖЕНИЦЫНА

РОССИЙСКИЙ СОЮЗ СОЛЖЕНИЦЫНА. КАК НАМ ОБУСТРОИТЬ РОССИЮ

Выдержки

Ещё в начале века наш крупный государственный ум С.Е. Крыжановский предвидел: «Коренная Россия не располагает запасом культурных и нравственных сил для ассимиляции всех окраин. Это истощает русское национальное ядро».


Не к широте Державы мы должны стремиться, а к ясности нашего духа в остатке её

К сожалению, этот мираж «единонеделимства» 70 лет несла через
свою нищету и беды и наша стойкая, достойная русская эмиграция. Да
ведь для «единонеделимца» 1914 года — и Польша «наша» (взбалмошная
фантазия Александра I «осчастливить» её своим попечительством), и никак «отдать» её нельзя. Но кто возьмётся настаивать на этом сегодня?
Неужели Россия обеднилась от отделения Польши и Финляндии? Да только распрямилась. И так — ещё больше распрямимся от давящего груза «среднеазиатского подбрюшья», столь же необдуманного завоевания
Александра II, — лучше б эти силы он потратил на недостроенное здание
своих реформ, на рождение подлинно народного земства.
Наш философ этого века Ив.А.Ильин писал, что духовная жизнь
народа важней охвата его территории или даже хозяйственного богатства; выздоровление и благоденствие народа несравненно дороже всяких
внешних престижных целей.

А если верно, что Россия эти десятилетия отдавала свои жизненные соки республикам, — так и хозяйственных потерь мы от этого не
понесём, только экономия физических сил.

В Австрии и в 1848 галичане ещё называли свой национальный
совет — «Головна Русска Рада». Но затем в отторгнутой Галиции, при
австрийской подтравке, были выращены искажённый украинский ненародный язык, нашпигованный немецкими и польскими словами, и соблазн отучить карпатороссов от русской речи, и соблазн полного всеукраинского сепаратизма...

Для некоторых, даже и крупных, наций, как татары, башкиры,
удмурты, коми, чуваши, мордва, марийцы, якуты, — почти что и выбора
нет: непрактично существовать государству, вкруговую охваченному
другим. У иных национальных областей — будет внешняя граница, и если
они захотят отделяться — запрета не может быть и здесь. (Да ещё и не во
всех автономных республиках коренная народность составляет
большинство.) Но при сохранении всей их национальной самобытности в
культуре, религии, экономике — есть им смысл и остаться в Союзе.
Как показало в XX веке создание многих малых государственных
образований — это непосильно обременяет их избытком учреждений,
представительства, армией, отсекает от пространных территорий разворота торговли и общественной деятельности

Крымским татарам, разумеется, надо открыть полный возврат в
Крым. Но при плотности населения XXI века Крым вместителен для 8 –10
миллионов населения — и стотысячный татарский народ не может себе
требовать владения им.

Ещё этот мучительный и затратный процесс разделения отяжелит первый переходный период для всех нас, первую пору нового развития: сколько ещё нужно средств, средств, когда их и так нет. Однако
лишь это разделение прояснит нам прозор будущего.

Земля для человека содержит в себе не только хозяйственное значение, но и нравственное. Об этом убедительно писали у нас Глеб Успенский, Достоевский, да не только они

Столыпин говорил: нельзя создать правового государства, не имея
прежде независимого гражданина: социальный порядок первичней и
раньше всяких политических программ.

Но в общем виде мне кажется ясным, что надо дать простор
здоровой частной инициативе и поддерживать и защищать все виды мелких предприятий, на них-то скорей всего и расцветут местности, —
однако твёрдо ограничить законами возможность безудержной концентрации капитала, ни в какой отрасли не дать создаваться монополиям,
контролю одних предприятий над другими.

Противомонопольным законодательством необходимо в пределах любого вида производства регулировать непомерный рост сильно укрупнёнными налогами. Банки
— нужны как оперативные центры финансовой жизни, но — не дать им
превратиться в ростовщические наросты и стать негласными хозяевами
всей жизни.

Вся провинция, все просторы Российского Союза вдобавок к
сильному (и всё растущему по весу) самоуправлению должны получить
полную свободу хозяйственного и культурного дыхания. Наша родина не
может жить самоценно иначе, как если укрепятся, скажем, сорок таких
рассеянных по её раскинутости жизненных и световых центров для своих
краёв, каждый из них — средоточие экономической деятельности и
культуры, образования, самодостаточных библиотек, издательств, — так
чтобы всё окружное население могло бы получать полноценное культурное питание, и окружная молодёжь для своего обучения и роста — всё
не ниже качеством, чем в столицах. Только так может соразмерно
развиваться большая страна.
Вокруг каждого из таких сорока городов — выникнет из обморока
и самобытность окружного края. Только при таком рассредоточении жизни начнут повсюду восстанавливаться загубленные и строиться новые
местные дороги, и городки, и сёла вокруг.
И это особенно важно — для необъятной Великой Сибири, которую мы с первых же пятилеток ослеплённо безумно калечили вместо благоденственного развития.

Уже всё известно, писалось не раз: что гибнут книжные богатства
наших библиотек, полупустуют читальни, в забросе музеи. Они-то все
нуждаются в государственной помощи, они не могут жить за счёт кассовых сборов, как театры, кино и художественные выставки. (А вот спорт,
да в расчёте на всемирную славу, никак не должен финансироваться
государством, но — сколько сами соберут; а рядовое гимнастико-атлетическое развитие даётся в школе).

Не всякая новозатейщина обязательно ведёт прямо к добру. Наши
несравненные в 1916 году критики государственной системы — через
несколько месяцев, в 1917, получив власть, оказались совсем не готовы к
ней и всё загубили. Ни из чего не следует, что новоприходящие теперь
руководители окажутся сразу трезвы и прозорливы.

Конечно, постепенно мы будем пересоставлять государственный
организм. Это надо начинать не всё сразу, а с какого-то краю. И ясно,
что: с н и з у, с м е с т. При сильной центральной власти терпеливо и
настойчиво расширять права местной жизни.

Если в самих людях нет справедливости и честности — то это проявится при
любом строе.

Источник силы или бессилия общества — духовный уровень жизни, а уже потом — уровень промышленности. Одна рыночная экономика
и даже всеобщее изобилие — не могут быть венцом человечества. Чистота
общественных отношений — основней, чем уровень изобилия. Если в
нации иссякли духовные силы — никакое наилучшее государственное
устройство и никакое промышленное развитие не спасёт её от смерти, с
гнилым дуплом дерево не стоит.

Из каждых четырёх трубадуров сегодняшней гласности —
трое недавних угодников брежневщины, — и кто из них произнес слово
собственного раскаяния вместо проклятий безликому «застою»? И с
вузовских гуманитарных кафедр поныне самоуверенно вещают всё те же,
кто десятилетиями оморачивал студентам сознание.

Самый модный лозунг теперь, и мы все охотно повторяем: «права
человека». (Хотя очень разное все имеем в виду. Столичная интеллигенция понимает: свобода слова, печати, собраний и эмиграции, но
многие возмущены были бы и требовали бы запретить «права», как их
понимает чернонародье: право иметь жилище и работать в том месте, где
кормят, — отчего хлынули бы миллионы в столичные города.)
«Права человека» — это очень хорошо, но как бы нам самим следить, чтобы наши права не поширялись за счёт прав других? Общество
необузданных прав не может устоять в испытаниях. Если мы не хотим
над собой насильственной власти — каждый должен обуздывать и сам
себя. Никакие конституции, законы и голосования сами по себе не сбалансируют общества, ибо людям свойственно настойчиво преследовать
свои интересы. Большинство, если имеет власть расширяться и хватать,
— то именно так и делает. (Это и губило все правящие классы и группы
истории.) Устойчивое общество может быть достигнуто не на равенстве
сопротивлений — но на сознательном самоограничении: на том, что мы
всегда обязаны уступать нравственной справедливости.
Только при самоограничении сможет дальше существовать всё
умножающееся и уплотняющееся человечество.

Всё больше каналов телепередач, да ещё и днём (а вот в Исландии — отказались от всякого телевидения хоть раз в неделю); всё больше пропагандистского, коммерческого и развлекательного звука (нашу страну ещё и поселе измождают долбящие радиодинамики над просторами), — да как же защитить право наших
ушей на тишину, право наших глаз — на внутреннее видение?

В 1754 году, при Елизавете, Пётр Иванович Шувалов предложил
такой удивительный — Проект сбережения народа.
Вот чудак?
А ведь — вот где государственная мудрость.

Освальд Шпенглер верно указывал, что в разных культурах даже
сам смысл государства разный и нет определившихся «лучших»
государственных форм, которые следовало бы заимствовать из одной
великой культуры в другую. А Монтескье: что каждому пространственному размеру государства соответствует определённая форма правления
и нельзя безнаказанно переносить форму, не сообразуясь с размерами
страны.
Для данного народа, с его географией, с его прожитой историей,
традициями, психологическим обликом, — установить такой строй,
который вёл бы его не к вырождению, а к расцвету. Государственная
структура должна непременно учитывать традиции народа.

Народ имеет несомненное право на власть, но хочет народ — не
власти (жажда её свойственна лишь процентам двум), а хочет прежде
всего устойчивого порядка.

Но выбирая демократию — надо отчётливо понимать, ч т о именно мы выбираем и за какую цену. И выбираем как средство, а не как цель.
Современный философ Карл Поппер сказал: демократию мы выбираем не
потому, что она изобилует добродетелями, а только чтоб избежать тирании. Выбираем — с сознанием её недостатков и поиском, как их преодолевать

Уважение к человеческой личности — более широкий принцип,
чем демократия, и вот оно должно быть выдержано непременно.

Однако и права личности не должны быть взнесены так высоко,
чтобы заслонить права общества. Папа Иоанн-Павел II высказал (1981,
речь на Филиппинах), что в случае конфликта национальной безопасности и прав человека приоритет должен быть отдан национальной
безопасности, то есть целости более общей структуры, без которой развалится и жизнь личностей.

Лидер кадетов П.Н.Милюков настаивал, что только прямые выборы от больших округов «обеспечат выбор интеллигентного и политически подготовленного представителя».

Цель всеобщего голосования — выявить Волю Народа: ту истинную Волю, которая будет всё направлять лучшим образом для народа.
Существует ли такая единая Воля и какова она? — никто не знает. Но
замечательно, что при разной системе подсчёта голосов мы узнаём эту
волю по-разному и даже противоположно.
Большинству у нас сейчас не кажется важным, как именно
устроена система голосования, а между тем она влияет существенно.
Состязуются в мире по крайней мере три системы подсчета:
пропорциональная, мажоритарная и абсолютного большинства.

Пропорциональные выборы по спискам чрезмерно усиливают власть партийных инстанций, составляющих списки кандидатов, и дают перевес большим организованным
партиям. И это особенно потому выгодно партиям, что они могут рассовать своих
центральных активистов по дальним округам, где те не живут, и так обеспечить их
избрание. На этом — чтобы не требовалось от кандидата жить в своём округе —
особенно настаивал кадетский съезд летом 1917: это «даёт возможность для ЦК
централизовать производство выборов». Да и все другие партии — на том же. Так
сказать, централизованная демократия.

При пропорциональной системе малые меньшинства обычно могут получить какой-то голос в представительном собрании, но создаётся множество парламентских фракций, и силы распыляются в раздор. Или это толкает партии
поправлять своё положение через беспринципные коалиции с изъянами для своей
программы — но лишь бы набрать голосов и захватить правительство. В сегодняшнем мире есть разительные примеры такой государственной слабости и
долгих правительственных кризисов.

Итак, всего лишь от способа подсчёта голосов может ошеломительно измениться и состав правительства и его программа, выражающая, разумеется, Волю Народа.

А уж пройдя избрание — кандидат становится народным представителем.

Наши четыре последовательных Государственных Думы мало выражали собой глубины и пространства России, только узкие слои нескольких городов, большинство населения на самом деле не вникло в
смысл тех выборов и тех партий. И наш блистательный думец В. Маклаков признал, что «воля народа» и при демократии фикция: за неё всего
лишь принимается решение большинства парламента.
Да и невозможны точные народные наказы своим депутатам на
все будущие непредвидимые случаи. И — нет такого импульса, который
заставлял бы нынешних избранцев стать выше своих будущих выборных
интересов, выше партийных комбинаций и служить только основательно
понятым интересам родины, пусть (и даже неизбежно) в ущерб себе и
своей партии. Делается то, что поверхностно нравится избирателям, хотя
бы по глубокому или дальнему смыслу это было для них зло. А в таком
обширном государстве, как наше, тем меньше возможность проверять
избранцев и тем большая возможность их злоупотреблений. Контрольного механизма над ними нет, есть только возможность попытки отказать в следующем переизбрании; иного влияния на ход государственного управления у народного большинства не остаётся.

Что ж отрицать, что при демократии деньги обеспечивают реальную власть, неизбежна концентрация власти у людей с большими деньгами.

Ныне пришло к тому, что мы так же не мыслим себе политическую жизнь без партий, как личную без семьи.

«Партия» — значит часть. Разделиться нам на партии — значит
разделиться на части. Партия как часть народа — кому же противостоит?
Очевидно — остальному народу, не пошедшему за ней. Каждая партия
старается прежде всего не для всей нации, а для себя и своих.
Национальный интерес затмевается партийными целями: прежде всего
— что нужно своей партии для следующего переизбрания; если нечто
полезное для государства и народа проистекло от враждебной нам партии
— то допустимо и не поддерживать его. Интересы партий да и само
существование их — вовсе не тождественны с интересами избирателей.
С. Крыжановский считал, что пороки и даже крушение парламентского
строя происходят именно из-за партий, отрицающих единство нации и
само понятие отечества. Партийная борьба заменяет где уж там поиск
истины — она идёт за партийный престиж и отвоевание кусков исполнительной власти. Верхушки политических партий неизбежно превращаются в олигархию. А перед кем отчитываются партии, кроме своих же
комитетов? — такая инстанция не предусмотрена ни в какой конституции.
Соперничество партий искажает народную волю. Принцип партийности уже подавляет личность и роль её, всякая партия есть
упрощение и огрубление личности. У человека — взгляды, а у партии —
идеология.
Что можно тут пожелать для будущего Российского Союза?
Никакое коренное решение государственных судеб не лежит на
партийных путях и не может быть отдано партиям. При буйстве партий
— кончена будет наша провинция и вконец заморочена наша деревня. Не
дать возможности «профессиональным политикам» подменять собою голоса страны. Для всех профессиональных знаний есть аппарат государственных служащих.

Во всяких государственных выборах партии, наряду с любыми независимыми группами, имеют право выдвигать кандидатов, агитировать за них, но — без составления партийных списков: баллотируются не партии, а отдельные лица. Однако выбранный кандидат должен на весь срок своего избрания выбыть из своей партии, если он в таковой состоит, и действовать под личную ответственность передо всей массой избирателей. Власть — это заповеданное служение и не может быть предметом конкуренции партий.
Как следствие: во всех ступенях государственного представительства, снизу доверху, воспрещается образование парийных групп. И,
само собой, перестаёт существовать понятие «правящей партии».


В основу предлагаемой работы положены мысли многих русских
деятелей разной поры — и, я надеюсь, их соединение может послужить
плодоносной порослью.
Июль 1990

https://proza.ru/2023/08/31/1703