Блог пользователя LanaKrow

«Свеча горела...»

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.

— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно… — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то…
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.

В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?

Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.

Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.

В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.

«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.

Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.

— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.

— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.

Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…

— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.

— Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.

Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.

День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.

Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн. Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков. Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый. Классика, беллетристика, фантастика, детектив. Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.

Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?

Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.

Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.

«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».

Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.

Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.

Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.

Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.

Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От… От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…

— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.

— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.

© Майк Гелприн, Нью-Йорк («Seagull Magazine», 16.09.2011)

————————————————
Некоторые источники сообщают, что это пересказанное произведение Айзека Азимова или, что вероятнее, — Рэя Брэдбери.

Осиротела не только группа КОРИДОР. Осиротели мы.
А он ушел
В ОТКРЫТОЕ НЕБО...

http://youtu.be/QrZ3nut0tPg

http://echo.msk.ru/blog/shevchenkomax/1494740-echo/

17 февраля 2015, 07:57.

Открытый ответ на открытое письмо Савика Шустера по поводу моего трехминутного пребывания с помощью скайпа в его многочасовом эфире.

На фоне продолжающейся жестокой гражданской войны, в которой уже погибли и ранены десятки тысяч украинских граждан, сотни тысяч лишены крова, миллионы покинули родные места, скандал из-за телеэфира кажется пошлым и похабным.

Но я не могу молчать из-за удивления от передергивания Савиком Шустером, кичащимся своим свободомыслием и работавшим долгое время на радио "Свобода", сути моего короткого пребывания в его эфире.

Какое право Вы, г-н Шустер, имеете говорить об "антиукраинских словах ненависти", якобы произнесенных мной в Вашем эфире?

Что за бессмысленная и циничная ложь?

Я готов признать, что, возможно, был резок, чего-то не понимаю и не вижу, но...

Никто из моих украинских критиков не привел НИ ОДНОЙ ЦИТАТЫ из моих, якобы, чудовищных антиукраинских высказываний...

Что ж... Сделаю это сам...

Вот стенограмма моего короткого пребывания в украинской "свободе слова"... Судите сами...

http://yandex.ru/video/pad/…

Шустер: Я хочу дать слово Максиму Шевченко, человеку, который стоит практически на позициях Владимира Путина...

Максим Шевченко, пожалуйста...

Шевченко: Да, Савик, здравствуйте! Здравствуйте, аудитория... Какой вопрос?

Шустер: Вопрос - как Вы оцениваете... Он вопрос простой... Сколько пропаганды - с одной стороны, Владимир Путин, Президент Российской федерации участвует, подписывает соглашение, с другой - его пресс-секретарь говорит, что мы тут ни при чем, мы просто гаранты, мы не отвечаем, мы не участвуем в этом конфликте. Вот, с точки зрения российской общественности, Вас лично, как Вы считаете - Россия участвует в этом конфликте, подпись Путина чего-то стоит? Это пустые слова или надо этим обещаниям верить?

Шевченко: Очень хороший вопрос. Во-первых, я хочу сказать, что не знаю каковы позиции Владимира Путина и не знаю, стою ли я на его позициях... Я никогда не выступал официальным озвучивателем его позиции и мне трудно об этом говорить. По минским соглашениям... Знаете, я часто бываю в Донецке, на моих глазах там убивали людей артиллерийскими обстрелами, рядом со мной, буквально в нескольких метрах от меня, в сентябре, погибли двое гражданских... К сожалению, мины прилетели со стороны Авдеевки тогда, или со стороны Песок... Я понимаю, что, может, это тогда был и не специальный обстрел, а просто Киевский район города находился под обстрелом, поэтому я вам скажу, что любое соглашение, которое приводит к миру, любое соглашение, которое прекратит братоубийственную бойню в Украине будет правильным соглашением.

Насколько реализуемы минские соглашения, насколько стороны конфликта, ожесточенной войны, которая сегодня происходит на территориях Донецкой и Луганской областей готовы остановить братоубийственную бойню - мне трудно сказать...

Потому что я вижу в интернете, по крайней мере, я вижу по украинским СМИ, ожесточение и неприятие, критика позиции Президента Порошенко... Кажется сегодня я читал на сайте, по-моему "Обозреватель.ua" или что-то еще в этом роде, реакцию интернет-сетей на минские соглашения... Там были просто прямые оскорбления Президента Порошенко, хотя, на мой взгляд, он взял на себя очень тяжелую миссию. В ситуации войны, тот человек, который берет на себя ответственность за мирные соглашения, конечно, будет непопулярен, потому что политический настрой общества, весь пафос общества, настроен на возбуждение страстей, на эскалацию.

Савик, Вы были в России, когда была чеченская война и мы с Вами прекрасно помним общественную реакцию. Я всегда был против чеченских войн, против первой и против второй чеченских войн, я считал всегда, что мир лучше той бойни, которую мы наблюдали в Чечне.

Точно также я сегодня воспринимаю украинскую ситауцию - современный Киев находится в позиции Ельцина 94-го, 95-го года. То есть, он бросил на Донбасс войска, донецкое население воспринимает действия киевской армии как карательную операцию, в ходе которой уже погибли тысячи гражданских людей... Можно улыбаться, можно смеяться, можно как угодно к этому относиться, можно считать, что это путинские, российские войска, но факт остается фактом - к сожалению, снаряды, прилетающие с вашей стороны фронта, убивают женщин, детей и стариков в Донецке, убивают женщин, детей и стариков в Луганске, убивают женщин, детей и стариков в Первомайске...

Ляшко (перебивает, говорит на украинском, но перевод дан на русском): У меня вопрос к Вам, господин Шевченко... Это странно, что человек с такой фамилией и несет такую галиматью... А кто убивает людей в Волновахе, в Мариуполе, в Краматорске? В том же Донецке? Кто убивает людей, когда дед приносит тротиловую шашку, убивая военнослужащих? Вы рассказываете про братоубийственную войну, а чьи танки, "грады", "торнадо" каждый день идут с Ростовской области? Откуда они взялись на Донбассе, если там нет россиян? У меня просто вопрос - все эти танки, "торнадо", " буратины" и "смерчи" - откуда они там взялись?

Шустер: Максим Шевченко, у Вас минута, к сожалению...

Шевченко: Обсуждать мою фамилию - я думаю, это привычное Ваше хамство, господин Ляшко. Я не знаю какая у Вас фамилия, и к какой нации относитесь Вы, а я являюсь русским с украинскими корнями и я люблю Украину и я люблю Россию.

Ляшко: Если Вы так любите Украину, прекратите убивать украинских граждан и выведите войска...

Шевченко: А это не Ваше дело мне указывать - Вы являетесь палачом Донбасса, так Вас на Донбассе воспринимают. Вы убийца украинских граждан и Вы будете за это отвечать, рано или поздно, перед военным трибуналом, я Вас уверяю...

После этого Ляшко стал орать, что это нарушение закона и российская пропаганда...

Пусть мне объяснят, где в сказанном мною - "антиукраинские слова ненависти"?

Что из того, что я сказал - неправда?

В чем оскорбление украинского народа?

Я пойму, даю слово!

Или либерал-фашистский режим в Киеве, который так поддерживается нашими либералами, совсем сбрендил и боится даже микроскопического "иного видения"?
В самые мрачные, как нам казалось, подцензурные годы Второй чеченской, в России было немало СМИ, которые говорили правду об ужасах, творившихся на Кавказе: фильтрационных лагерях, обстрелах аулов и городов, расстрелах граждан...

Были и те, кто безоговорочно поддерживал любые действия федералов.

Но эта свобода дискуссии сегодня дала нам возможность преодолеть жуткие последствия гражданской войны и практически победить терроризм. Осудить, в том числе и через суд, военные преступления...

Неужели украинское общество настолько больно, что даже просто несколько слов об ужасах, происходящих на Донбассе, вызывают такой поток страха, лжи и заискивающих перед неведомыми "хозяевами украинского дискурса" гримас?

Это ли цена майданного переворота?

Год назад Украина не знала страха, а теперь три минуты в прямом эфире - и, ужас?

Я надеюсь, что подлинные патриоты Украины, любящие ее многонациональный народ и уважающие принципы свободы - все-таки победят.

А олигархических палачей, прикормленных ими убийц и кровавых шутов, которые ради собственных амбиций, комплексов или денег ввергли украинский народ в ад гражданской войны, все-таки ждет военный трибунал.

Слава Украине - свободной от либерал-фашизма и кроваво-олигархической мрази!

КИЕВ-БАТЯ.

Твой батя, который гордо отделил от тебя свою комнату 23 года назад, но при этом забыл разделить лицевой счет, живет с клопами, беспробудно бухает, однако почему-то постоянно приходит к тебе с протянутой рукой, и ты даешь ему часть получки, чтоб не сдох, батя же, депрессия у него. Батя получает бабло, после этого гордо запирается в комнате, орет оттуда - "это ты сука мне всю жизнь испортил", и бухает еще месяц.

В доверие к бате втираются прошареные по недвижимости пацаны с соседнего дома, хлопают его по плечу, рассказывают, какой он особенный, никто его не понимает, а вот они понимают, и научат его жить правильно, и будет у него и бэха новая, и евроремонт.

Батя бухает со своими новыми друзьями и в пьяном угаре подпаливает свою комнату, начинается пожар, искры уже летят на общую деревянную лоджию. Пацаны стоят, смотрят. Ты бежишь с ведром воды, тушишь пожар, заколачиваешь дверь в лоджию, вылавливаешь батю, который мечется по комнате с безумными глазами и топором, ловя чертей.

Силой, но не грубо и аккуратно усаживаешь его на диван, трясешь за плечи - "батя, очнись, батя, приди в себя, это я". Батя в прострации стеклянными глазами смотрит на заколоченную лоджию - "я тебя кормил, а ты сука лоджию мою отжал, не сын ты мне".

Сзади подходят пацаны - "братан, ты че так резко с батей-то, нехорошо так". Ты оборачиваешься на пацанов - "пацаны, вы же с ним дружите, вы чего стоите? чего не помогли пожар тушить?" - пацаны стоят, молчат. Один из пацанов шепчет на ухо бате - "твой сын завалить тебя хочет, у него уже стволы лежат собранные, мы когда входили, видели, не высовывайся из комнаты, мы придем поможем". Пацаны уходят через корридор, оценивающе оглядывая все соседние комнаты и квартиру вообще.

Неделю батя мучается от абстинентного синдрома, его лихорадит, но он орет через дверь - "дай денег, сука! гнида, предатель, денег давай". Ты отвечаешь - "батя, давай сядем, поговорим спокойно, видишь, это же проблема, надо ее решать, давай к доктору, пусти в комнату, давай срач и пепел хотя бы уберем вместе", но в ответ только проклятия. Ты материшься, чертыхаешься, но вытаскиваешь деньги и просовываешь купюры в щель под дверью - батя же.

Через две недели к бате приходят пацаны, и достают бутыль. У бати аж сводит скулы судорогой, но они ему наливают только чуточку и говорят - "дружище, тут против тебя целый заговор, ты сам не справишься. Давай-ка наш младшой с тобой поживет и поможет тут тебе все разрулить грамотно". У Бати мелькает в глазах тень сомнения - сын все-таки сын. Но пацаны наливают ему следующую, и он соглашается.

Младшой живет с батей, регулярно наливает ему, но срача в комнате почему-то не становится меньше. При этом пацаны таскают бате бесплатно только бухло, за еду они строго берут с него деньги, те самые, которые ты ему даешь. В глубине души он понимает, что что-то не так, но бдительный Младшой быстро подскакивает с бутылью и наливает ему следующую.

У бати развивается шизофрения и раздвоение личности, он начинает разговаривать с самим собой. Одна личность живет в угаре и ненавидит тебя, другая - еще помнит, что ты сын и родной человек. В конце недели приходят пацаны и притаскивают в комнату к бате стволы, говорят - "видишь, что твой сын спрятал под ванной, уже совсем рядом с твоей комнатой, близко подбирается".

Вооруженный батя, сжав губы, несколько дней подряд сидит под дверью. Ты боишься пойти в туалет, опасаясь что батя под белочкой стрельнет не глядя сквозь дверь.

Обессиленный батя засыпает, а ты, понимая, что дело пахнет керосином, достаешь все боксерские грамоты, карабин демонстративно вешаешь на стену комнаты, чтобы через щель было видно. На своей же кухне ты вынужден разговариваешь с чужаками-пацанами - "вы что, мрази, охренели? вы че творите, суки?" Пацаны невозмутимо - "а ты че такой резкий, дружочек? ты коней то не гони так, тут рядом все магазины под нашей крышей, будешь борзеть - тебе никто продуктов не продаст. а с батей ты давай это, помягче, а то совсем как не родной, мы короче, это, осуждаем".

В конце корридора пьяный батя орет из-за двери - "дай денег, сука". Ты идешь и пытаешься через дверь его как-то замаслить, уговорить, выманить на разговор. Еле сдерживая слезы, просовываешь ему еще купюры под дверь, батя же. "Пошел к черту, тварь!" - благорит тебя он.

У бати прогрессирует раздвоение личности, он начинает орать сам на себя, видит в зеркало свое отражение, бросается на него, режет себя осколками, окровавленный, падает на пол, перекатывается, сражаясь с самим собой, орет проклятия то в твой адрес, то в адрес пацанов. Ты слышишь все это, не выдерживаешь, хватаешь карабин, и несешься к двери, кричишь - "пацаны, будьте людьми, давайте его в травмпункт хотя бы, перевяжите!" Ты пытаешься докричаться до второй личности свихнувшегося бати, что вы родня, а пацаны рейдеры - чужие, что вам надо вместе их из родного дома гнать, а о всех тонкостях быта родные всегда потом договорятся.

Но Младшой вовремя наливает бате и говорит - "не верь ему, обманывает, наши через окно видели, что он с автоматом и одним мешком для трупа, отжать твою комнату хочет, пора защищаться". Пацаны дают бате автомат, наливают еще и выталкивают его к двери, впереди себя, сами стоят сзади - "ничего не бойся, как только дверь откроется - давай сразу очередь, с ним там еще несколько". Пацаны взводят свои стволы и становятся подальше, ибо понимают, что батя, несмотря на потрепанность, не робкого десятка, и если протрезвеет - может и им навалять.

И вот вооруженный ты стоишь через дверь от вооруженного бати и тебе предстоит принять очень трудное решение. Ты знаешь, что если не эти вооруженные пацаны за спиной бати, у которых "все схвачено", ты выбил бы дверь и за секунду повалил бы обезумевшего батю, он успел бы тебя конечно поранить, но ты бы его скрутил и обезвредил, пока он не придет в себя. Ты отличный стрелок, ты можешь снести одним выстрелом батю на глушняк, а затем всех пацанов по одному.

Но они прекрасно знают, что ты так никогда не сделаешь - батя же. И они с нетерпением ждут, когда ты увязнешь в борьбе, перекатываясь по полу с батей, чтобы высадить в вас обоих весь боекомплект. Тебе предстоит принять самое сложное в жизни решение и сделать что-то титаническое, чтобы достучаться до разума бати. Со сжатыми до боли кулаками и слезами на глазах, ты, сорвав голос, шепчешь: "остановись, батя, это же я..."

По разные стороны двери, со взведенными нервами и стволами, бешено бьются два сердца, в которых течет одна, родная кровь.


http://ars.livejournal.com/20417.html

http://news.rambler.ru/28432795/

Смену власти на Украине инициировали США в ответ на российскую активность в Сирии, считает глава американского аналитического центра Stratfor Джордж Фридман.

Stratfor нередко называют «теневым ЦРУ» — эта организация предоставляет аналитическую информацию о ситуации в мире и занимается разработкой прогнозов по важнейшим стратегическим направлениям. В начале декабря ситуацию на Украине с Фридманом обсуждал курирующий отношения с США замглавы российского МИД Сергей Рябков.

«Россия называет события начала года организованным США госпереворотом. И это действительно был самый неприкрытый госпереворот в истории», — сказал эксперт о февральской смене власти в Киеве.

На вопрос издания о возможных причинах такой американской активности на Украине аналитик ответил, что Россия продемонстрировала свою способность влиять на процессы в ключевом для США регионе — на Ближнем Востоке.

«Прежде всего в Сирии. Там русские продемонстрировали американцам, что они в состоянии оказывать влияние на процессы на Ближнем Востоке. А у США и без русских достаточно проблем в этом регионе… США сочли это попыткой России нанести им вред. Именно в этом контексте стоит рассматривать события на Украине», — сказал Фридман газете «Коммерсант».

По мнению эксперта, Вашингтон сейчас занимается блокированием целого ряда потенциальных региональных гегемонов, в том числе Ирана и Ирака. «Русские вмешались в процессы в Сирии в то время, как США решали проблемы в Ираке, вели переговоры с Ираном… В Вашингтоне у многих создалось впечатление, что русские хотят дестабилизировать и без того нестабильные позиции США на Ближнем Востоке — в регионе, который имеет ключевое значение для Америки», — сказал он.

«Русские, видимо, просто не рассчитали, насколько серьезно США воспримут их действия или что у них легко найдутся контрмеры. США же в сложившейся ситуации посмотрели на Россию и подумали, чего она хочет меньше всего — нестабильности на Украине», — цитирует издание политолога.

«Я не говорю, что вмешательство России в сирийский конфликт стало причиной украинского кризиса, это было бы натяжкой. Но это вмешательство привело к тому, что многие в Вашингтоне решили, что русские — это проблема. А что в таком случае делать? Не вступать же с ними в противостояние на Ближнем Востоке. Лучше отвлечь их внимание на другую проблему в другом регионе», — уточнил аналитик свою позицию.

С марта 2011 года в Сирии продолжается вооруженный конфликт, унесший жизни свыше 100 тысяч человек. США возложили на режим Башара Асада ответственность за химатаку под Дамаском в августе 2013 года и были намерены нанести военный удар по Сирии, но Россия использовала свое право вето в Совбезе ООН и предотвратила эту атаку. Осенью 2013 года по инициативе Москвы сирийское химоружие было передано под международный контроль и уничтожено. Российскому президенту предлагалось вручить Нобелевскую премию мира за его план мирного урегулирования в Сирии.

Бесконечная история
Aug. 2nd, 2014 at 9:03 PM
lilidoll141
http://lilidoll141.livejournal.com/44069.html

Она захлебывается слезами и орет в трубку:
- Оккупанты чертовы! имперские убийцы, захватчики! Ненавижу вас!

По опыту знаю: пока не прокричится, всё бесполезно. Молчу - жду - еще люблю ее, не могу просто бросить трубку.
Вот. Умолкла.

- Чего звонишь-то? Мешок гадостей вывалить?
- Я же говорила тебе, он патриот! Он любит свою страну! Я пре-ду-пре-жда-ла!!!
- О чём?
- Его забирают в армию! Его убьют! У меня нет денег на экипировку, на этот чертов бронежилет, на каску! Его же убьют, боже мой, что я буду делать?! ваши наемники всех убивают, у них "грады"! у них ракеты! минометы! бомбардировщики! снайперы! А наших мальчиков просто кладут одного за другим - и он хочет погибнуть за свою страну, за свободу!
- Что ты несешь, какие наемники, какие "грады". Вы с такими же украинцами воюете, с Донбасса.
- Не ври! Я знаю, у вас мобилизация! Может, твой моего убьёт! Вы, с вашим божком Путиным, такие же оккупанты с имперским мышлением - небось, запросто убьет!
- Мой дома. У нас ничего не происходит. Только беженцы...
- Тогда сыновья! Убьют моего!
- Они тоже дома, никто их не призывал... Слушай, зачем твоему в армию, так хочется нагнуть донецких? Может, вам уехать?
- Мы не нагибаем, это вы! Вы захватчики, вы оттяпали треть страны! Он - патриот... Он не с украинцами воевать идет, а с вашей зомбированной Россией! Мы все равно победим, мы, ваш режим только выглядит страшно, а настоящей силы нет, у вас все пьют и вообще! Он - патриот!..

Она уже не могла говорить, только тоненько выла и всхлипывала в трубку.
Мне было ее жаль. Но помочь... чем тут поможешь, свой мозг не вставишь, а слов она не слышала.
- Не плачь. Может, его еще и не убьют. Или вообще не заберут... не плачь. Так чего звонишь-то, все-таки?
- У меня нет денег. Пришли, а? Я ему хоть броник куплю.

И вот тут я выпала в осадок.
Я, оккупантка с имперским мышлением, должна дать денег на то, чтобы она купила броник своему мужу, который идёт воевать с Россией. И ее в этой ситуации не смущало НИ-ЧЕ-ГО.

Я тихо повесила трубку...