Художник Владимир Яковлев

Среди нас живет покинутый гений

О жизни и судьбе художника Владимира Яковлева

Михаил Фотиев, профессор.



Когда я вошел в палату, он лежал, скрючившись на своей койке, лицом к стене. Его напряжённая поза выражала тягостное мучительное ожидание. Он ждал меня. При прошлом посещении я обещал взять его на пару недель к себе домой. Он хотел ехать немедленно, а по-
том многократно уточнял время, когда я приду за ним. Я опоздал на четверть часа, и они дорого стоили. Он весь содрогался при мысли, что его могут обмануть, не прийти.
На мой оклик он мгновенно обернулся. Вскочив с койки, стал торопливо, собираться, со-
вать мне альбомчик со своими рисунками. Его суетливые движения выражали страстное же-
лание как можно скорее покинуть этот дом. «Здесь ужасно», — повторял он, как заклинание.
Лишь выйдя на улицу и держа меня за руку, стал заметно успокаиваться. Наконец, произнес:
возьмите такси. И вот мы едем ко мне.
Моего спутника укачало в углу. Видно, ночью плохо спал. Ждал.
Кто же он, этот человек? Владимир Яковлев, художник с мировым именем, олицетворяю-
щий славное поколение, художников-шестидесятников, которые в свое время сумели заложить основы для возрождения отечественного авангарда, уничтоженного в конце 30-х годов тоталитарной системой. Пионер московских так называемых «квартирных» выставок. Подавляющее число вернисажей художников-«неформалов» проходило в столице с его- участием.
Имя Владимира Яковлева давно известно ценителям живописи в Европе и Америке. Бессмысленно пытаться перечислить все его зарубежные выставки — так их много, причем
список непрерывно пополняется, Париж и Нью-Йорк, Лондон и Токио, Вена и Тель-Авив,
Берлин и Братислава, Кельн и Лугано, Дортмунд и Монжерон, Москва и Цюрих. А во Франции, Швейцарии, Германии, в других цивилизованных странах он выставляется регулярно. Яковлев — у частик и самой престижной, пожалуй, всемирной выставки в Биеннале (Венеция). Удостоен первой премии.
А его личная судьба необычайно трагична. Будто, выпала по жребию. Удел созвучный с судьбой Родины, где жестокие трагедии бытия сосуществуют с глубокой духовностью народа, с его верой в светлое буду¬щее.
Родился 15 карта 1934 года в г. Балахна Нижегородской об¬ласти. Хотя род Яковлевых от- личался богатыми культурными традициями, мальчшу было суж¬дено окончить всего четыре класса «дневной» школы.
Шла война. Ребенок рос слабым, болезненным. Плохо учился — не было уче6ников, да к тому же он не видел, что написано на доске: зрение его стре¬мительно ухудшалось. Отсюда — сплошные двойки, особенно по русскому языку. Грамоту в школе так и не оси л и л. Читать- писать научился уже в учреж¬дении другого типа, куда впервые попал в неполные 11 лет. А было это так. Конец войне, в народе подъем, ликование. Все мальчишки чувствуют себя то¬же немножко героями-победи¬телями. Володя достал где-то планки орденов (два ордена и медаль) и стал носить их под пальто. Его «мнимому геройству», а точнее детской шалости была дана тогда несправедли¬во суровая оценка. Все припомнили и приплюсовали: школь¬ные двойки, уклонение от тру¬довой повинности… Наказали «по совокупности» — отправили несостоявшегося героя Вели¬кой Отечественной в психушку, в клинику им. П. П. Кащенко.
Поразительно: сейчас художник с восхищением вспоминает о такого рода учреждениях кон
ца войны. Там было много фронтовиков — контуженых, раненых. Те, кто ходил в атаку,
сбивал фашистские самолеты. Столько выслушано интересных историй о войне, о героизме. Володе хотелось хоть чем-то быть полезным рассказчикам, хоть как-то услужить.
В свою очередь, и взрослые наметанным фронтовым взглядом оценили возможности мальчонки, которому, в отличии от них разрешено было свободно перемещаться не только по «зоне», но и по городу. Его стали посылать в разведку «до¬бывать языка», естественно, в соседнем гастрономе. В благо¬дарность за такую услугу Володю охотно обучали курению, игре в карты. До водки, слава богу, дело не дошло ввиду ее острейшего дефицита. Разведчик надежно и точно исполнял свои обязанности, пока, не пал жертвой обычного доноса од¬ного из пациентов соседней палаты.
В учреждении был большой шум, наказали разведчика по максимуму — сделали болез¬ненный укол с примесью мышь¬яка. Тот потерял сознание, но, придя в себя «своих» не выдал. За все это его тут же пе¬ревели в палату буйных, а по¬скольку было признано, что он уже способен работать, броси¬ли на трудовой фронт. Здесь он в совершенстве освоил функции уборщика мест общест¬венного пользований, натирщи¬ка полов. Над мальчиком в конце концов нависла угроза от¬правки в Желтые Столбы на вечное поселение. Но мать, сжалившись, взяла Володю домой.
В России когда-то была славная, традиция посылать талантливых художников на стажи-
ровку в Европу, в Грецию. Италию, Францию... Царь лично следил, за соблюдением этом
традиции и даже покупая у художников картины, дабы у них были средства на такие путешествия. В советское время одаренные художники-авангардисты, тоже отправлялись на
«стажировку», но по иным «маршрутам». То, что выпало на долю Владимира Яковлева, довольна типично. (Стоит ли говорить, что и короткое пребывание даже здорового человека
в такого рода заведении могло сделать его больным, и тогда-то он уже сидел там как бы
«по закону»).
...По возвращении, из психушки встал вопрос об учебе. Великовозрастный ученик не мог посещать обычную школу. В школе же рабочей молодежи требовали справку с места работа. В издательстве «Искусство» взяли курьером, обещали в будущем перевести на более серьезную должность. Это издательство стало чуть ли не единственной школой живописи для художника. Он увлекся репродукциями, фотографиями живописи… Здесь он впервые стал рисовать, вернее — перерисовывать репродукции, здесь же получил первую в жизни похвалу, о которой помнит по сей день.
Обычно художника спрашивают: где учился, кто твои учителя? Ну где мог учиться Володя,
незрячей, с неполными 6 классами ШРМ?
Так что его талант живописца предстал в самом что ни на есть природном, естественном
виде.
Между тем его житейская драма продолжала углубляться. Сразу же после смерти родите¬лей с оперативностью необыкно¬венной у художника отобрали квартиру, а его самого для вящей убедительности в правоте содеянного вновь отправили по знакомому ему с детства маршруту.
С тех пор нет у него своего угла. «Мне некуда деться», — се¬тует и теперь художник, ну а то, что он до сих пор содержит¬ся в психинтернате, является, я убежден, плодом той самой несправедливости, что тянется от времен памятных нам всем.
Со всей ответственностью, утверждаю: за время общения с Яковлевым, включая те недели, что он жил у меня, я убедился: он вполне здоровый человек. По существу, ничем, не отличается от многих. Вежлив, культурен, совершеийо не пьет и не уважает пьющих. Прекрасно разбирается в живописи, в ее истории. Читает мне великолепные лекции по живописи. Я потом эти лекции пересказывал в вузе, где работаю. Лекции проходили бук-
вально на ура. Все спрашивала: когда это я, научный работник, преподаватель электротехники, успел так поднатореть в живописи?
Я показал как-то Володе работы моего знакомого художника-авангардиста, весьма экспрессивного, яркого, как мне казалось, оригинального. Володя внимательно осмотрел работу и дал краткий анализ: «Напоминает живопись 20-х годов. Белая — прямо из тюбика синяя — прямо из тюбика. Все это очень несовременно, все это было. Работа в цвете плохо решена. Синее с коричневым. Бездушная вещь. Очень дрова напоминает. Занавесочку какую-то повесил, иероглифы выписал. Зачем все это надо рисовать? В картине музы¬ки нет, никаких чувств, кроме пьянства. Тупое пьянство — и больше ничего… А в общем художник талантливый. Мог бы делать хорошие вещи, если бы не пил»
Далее Володя говорил: «В жи¬вописи должна, быть энергия жизни. Она должна дать человеку чувства, которые организуют его жизнь, его труд, зовут к порядку, чистоте. А в цвете ласка должна быть, он должен передавать динамику жизни, а не ее пустоту, давать что-то свежее, истинное, передать мазком дви¬жение... Мне говорят: цветок твой падает. Но ведь жизнь цветка в его падении. Если этого нет, цветок — мертвый. Паде¬ние — это жизнь».
От бесед с Володей я испы¬тываю истинное наслаждение. Свежесть, оригинальность вос¬приятия окружающего мира, не привычная трактовка, событий, необъятность фантазии. Но все это базируется на хорошем зна¬нии истории, искусства, челове¬ка. Весьма любопытны многие его высказывания. Я хожу за ним буквально с карандашом и все записываю, записываю. Как- то я ему сказал: «Володя, по¬едем с тобой во Францию?» «Зачем?» — спросил он. «Там море теплое». — «Я вам здесь французское море сде¬лаю, несите синюю краску Включите радио погромче—эле¬гию Массне передают...» В другой раз: «Талант у меня не от деда. Я сам все придумал». (Михаил Николаевич Яковлев (1880 — 1942), известный русский художник, писал пейзажи, натюрморты, цветы. Ряд его работ находится в Третьяковке}.
О своем творчестве Володя говорил: «У меня все вещи де¬коративны, кроме кошки с птицей. Я плакал, когда смотрел картину Пикассо «Кошка с пти¬цей». Я в своей живописи могу передать все: движение, любовь, крик.
Стараюсь цветом передать крик пшеницы, которую не уб¬рали. Но человеческую мысль передать трудно.
Живопись моя не – абстрактная, не реалистическая, она, — декоративная. Я люблю красоту».
Я ему сказал: Володя! В «Известиях» будет статья о тебе». Он насторожился: «А не посадят? А за абстрактную живопись уже не сажают?».
Неудивительно, что, прожив столько в психушке, немного отстал от жизни.
За время общения с художником не было и даже не предвиделось каких-либо эксцессов.
Я все время, на работе. Он отлично справляется без меня. Готовит себе чай, делает бутерброды. Когда я ухожу, он сам отдает мне сигареты и спички. Так мы соблюдаем про-
тивопожарную безопасность. Володя все еще неважно видят и может нечаянно уронить пепел.
Если Анатолий Зверев, тоже проживавший в свое время меня, в качестве имущества наряду с пустой авоськой, которую он всегда носил на всякий случай, имел список телефонов, то Володя все номера телефонов, более 20, держит в голове и часто ими подьэуется, никогда не ошибаясь.
Слухи о том, что ему нужен постоянный уход, сильно преувеличен». . Ему необходим, уход, обычный для домов пре¬старелых, где есть врач. В хо¬рошей домашней обстановке художник быстро отходит от интернатовских' страхов, к нему постепенно возвращается творческая энергия.
Если удастся изъять его из психушки и устроить, там, где будут обеспечены нормальные человеческие условия, мы сумеем сохранить Яковлева как гениального художника, твор- ческий потенциал, которого еще далеко не исчерпан: он в состоя¬нии принести нашей Родине
дополнительные лавры на ниве живописи. А живопись его воистину прекрасна. Лишенный
визуального контакта с внешним миром, он стал художником-ясновидцем, способным передать скрытый от обычного взгляда ценностный смысл объектов и явлений, их духовную суть. Он может передать нечто неуловимое, не видимое глазом.
Мощное внутреннее зрение, богатое воображение позволили ему сотворить свой уникаль-
ный мир таинственных обр азов. Перед восхищенным зрителем предстает живопись раскованная, энергичная, экспрессивная, полная простоты, духовного богатства,воспарив-
шего над всем суетным, прагматичным, повседневным. Окунаешься в полуфантастический
мир, населенный духовными существами — знаменитыми яковлевским корабликами, рыбами, птицами, цветами, пейзажами, которых автор талантливо расположил на грани реального и волшебного. Но во всех этих образах звучит грустная мелодия одиночества, покинутости, неустроенности. Почти ощущаешь боль я страдания души забытой.
Говорят, Пушкин мыслил стихами… Яковлев мыслит исключительно цветом. Разглядывая веточку цветущей вишни, говорит про себя: кобальт зеленый, охра золотистая… белила...
Кстати, с этой веточки вишни началась «зрячая» живопись ' художника (так он ее сам окрестил) . Ведь он никогда не писал с натуры, но всегда об этом мечтал. С появлением зрения мечта стала сбываться.
С этой веточкой он возился несколько дней: ухажива л за ней, восторгался ее красотой и
все пытался написать ее с натуры. Получилось неплохо, несмотря и,а то, что это был первый зкоперимент. Таким образом, мы имеем все шансы узнать нового Яковлева автора «зрячей» живописи.
8 лет не рисовал — в психдиспансере не было красок, бумаги, ничего не было. Старушхи няни иногда приносили ему карандаши блокнотики… «Как хорошо, что вы все мне даете,
книги по живописи, — говорит он мне теперь.У меня их никогда не было».
С каким интересом он разглядывает эти книги, альбомы, репродукции. Особенно любит реалистическую живопись военной тематики. Детское пристрастие ко всему героическому заметно и поныне. Долго расспрашивал меня: ходил ли я в атаку, был ли пограничником, имею ли боевые награды? Как ему хочется, чтобы у меня все это было...
Еще он страстно желает узнать телефон своего друга академика Юрия Николаевича Работнова (1914 — 1985). Юрий Николаевич — первый, кто признал живопись Яковлева, стал покупать его картины и агитировать других ценителей живописи делать то же самое. Приезжая в Москву, осталнавливался в гостинице «Якорь» и приглашал в гости Володю для просмотра и покупки его работ. Это были, самые счастливые дни в жизни художника. И он не хочет верить, что академика у же нет в живых. На всякий случай позвонил в «Якорь», интересовался, когда академик останавливался там в последний раз… Так же он любил, своих родителей, так же любит сестру. Настоящую друж6у, он ценит очень высоко. Не каждому дано это понять.
А как же вернулось к нему зрение? Не само вернулось — врачи помогли. Так что сказать,
что художник всеми забыт, было бы неправильно. К нему уже протянулись добрые руки, в клинике микрохирургии глаза, руководимом С. Федоровым, художнику сделана операция одного глаза, после чего стал видеть.
«Я наслаждаюсь зрением, — говорит он. — Вот оно, бездонное небо, облака, трава… Сколько здесь красоты»
Теперь нужен следующий шаг — создать художнику свой угол. Квартира для этой цели не подходит. У него нет семьи. Женщины, к его большому огорчению, обошли его вниманием.
Жить одному в квартире ему будет сложно, непривычно. Не решит проблемы и
«передача» художника в чью-нибудь семью, так как над ним всегда будет висеть дамоклов меч, возвращения в психушку в случае какойлибо «неустойки».
Идеальным, по-моему, для него является вариант помещения в хороший пансионат Для ветеранов науки, культуры, искусства. Там у него будет тот самый свой угол, о котором Володя мечтает. «Я буду там писать хорошие картины», — говорит он.
Наша задача, россияне, найти для художника его «творческую мастерскую». Человек, столько сделавший для отечественной, культуры, вполне заслуживает нашего внимания. Общества поистине в долгу перед ним: ведь художник благодаря своей популярности, своему призванию в мире, вполне самоокупаем и не будет обузой никому, государству — в том числе.
Фото автора.
Известия, 05.06.1992 года, № 130

Владимир Яковлев умер в 1998 году.