Russkie сезоны

____________________
Russkie сезоны
Copyright 2017 ____________
Published by ______________________
Иллюстрации и обложка:
Оглавление
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ (1984–1993, РОССИЯ)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ВТОРОЙ (1993–2008, РОССИЯ)
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ, ЭПИЗОД ЧЕТВЕРТЫЙ (1952–1959, АВСТРИЯ)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ТРЕТИЙ (2014, США)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ЧЕТВЕРТЫЙ (2014, РОССИЯ, США)
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ, ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ (1912–1917, РОССИЯ)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ПЯТЫЙ (2014, РОССИЯ)
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ, ЭПИЗОД ВТОРОЙ (1917–1934, ЮГОСЛАВИЯ, СССР)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ШЕСТОЙ (2014, РОССИЯ)
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ, ЭПИЗОД ТРЕТИЙ (1939–1945, СЕРБИЯ, ИТАЛИЯ, АВСТРИЯ)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД СЕДЬМОЙ (2014, РОССИЯ)
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ, ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ (___?, РОССИЯ)
Да ниспошлет Господь силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье.
П. Н. Врангель
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ (1984–1993, РОССИЯ)
В начале 2000-х годов Александр Осипов работал высокооплачиваемым менеджером в крупной частной компании по производству машиностроительной продукции. Быть офисным планктоном или почетным машиностроителем не было его призванием, но так сложилась жизнь. После распада Советского Союза по специальности работала только половина населения. Видно, у русских на роду написано каждому поколению иметь свое «лихолетье».
Каких-то десять лет назад молодой и перспективный майор Осипов, окончивший с золотой медалью Военную академию имени Фрунзе, был направлен служить начальником разведки танковой дивизии. Годы учебы в академии совпали с развалом СССР: поступал Осипов в академию в 1990 году из Советской армии, а выпускался через три года уже в Российскую. Слушатели академии, поголовно состоящие в КПСС, в один день остались без «руководящей и направляющей силы», чему были несказанно рады — отпала необходимость платить партийные взносы и ходить на собрания. Вместе с тем распад страны внес сумятицу в умы военных. Несколько знакомых Александра уволились и открыли коммерческие ларьки у метро; один из товарищей стал главным советником мелкого бандюжки и через пару лет был убит на разборке. Многие сокурсники после академии поехали служить в уже независимые к этому времени Грузию, Азербайджан, Армению, Беларусь, Украину, Молдову, превратившись из вчерашних друзей во врагов. Некоторые погибли в межнациональных конфликтах, не успев понять, за какие идеалы сражались. Начиналось второе действие столетней исторической драмы на территории бывшего Советского Союза.
После выпуска из академии Александр со своей семьей — женой и 10-летним сыном — поселился на съемной квартире в небольшом провинциальном городке Наро-Фоминске. Квартира состояла из двух комнат, в одной из которых жила бойкая старушка, а в другой поселились Осиповы: на отдельную квартиру денег не хватало. Вещей у них было немного: несколько чемоданов, электрическая плитка, телевизор и допотопная стиральная машинка. Мебель от многочисленных переездов развалилась, а во время учебы в академии семья жила в офицерском общежитии с казенной мебелью. На протяжении десятилетней службы Александра офицером своего жилья у них не было. Жена, инженер, устроилась работать продавцом на местном рынке: в то время все пытались торговать, кто не воровал. Дивизия была постоянной боевой готовности, поэтому Осипов надеялся на усиленную боевую подготовку. На деле все оказалось немного не так, как мечталось. Или совсем не так.
В один из дней после службы в кабинет к Александру зашел комендант гарнизона подполковник Игорь Очерклевич и наивно спросил:
— Пить будешь?
— Хорошее завершение вечера, — в тон ему ответил Осипов. — Я уже и не надеялся, думал, день зря пройдет…
Офицеры не были пьяницами, но обстановка всеобщего развала армии не оставляла другого выбора.
Игорь достал из портфеля бутылку спирта «Рояль» и поставил на стол. Не дожидаясь приглашения, он протиснулся между столом и стеной и тяжело уселся. Вес он имел около центнера, но и рост выше двух метров. Густые черные усы воинственно топорщились, за что его по-дружески звали Семен Михайлович. Осипов взял в шкафу две банки тушенки и галеты из сухого пайка. Все это богатство уютненько расположилось на вчерашней газете «Красная звезда». Офицеры сели за стол, разлили в стаканы водку и чокнулись.
— За нас с вами и за хрен с ними! — немного грубо произнес тост Игорь.
Разговор шел о всякой ерунде, пока Очерклевич не произнес:
— Саша, хочешь заработать?
— Желание заработать — есть безусловный рефлекс всякого думающего человека, — отшутился Осипов, понимая, что ничего толкового не предложат. Но любопытство взяло верх: — А что надо делать?
Очерклевич по-деловому стал рассказывать:
— Разведбат все равно ничего полезного не делает: в одном месте роет, в другом закапывает. У меня есть фирмачи знакомые… Знаешь, кто такие? — прервал свою речь комендант.
— Не знаю, — просто ответил Александр.
— Ну, это такие деловые люди, у которых есть своя фирма. Они открыли на Киевской трассе публичный дом, та-ак, два сарайчика из списанных кунгов. На них уже «наезжали» бандиты, поэтому нужны крепкие ребята для охраны на сменную работу. А что, твоим разведчикам будет хорошо, и ты будешь каждый день по 50 долларов иметь, — довольно ухмыляясь, предложил подполковник.
Комендант был послан… по-дружески.
— Игорек, не всё продается и не все продаются, хотя денег катастрофически не хватает, это точно, — пояснил Осипов.
Игорь подхватил эту мысль:
— Ну подумай, ты, начальник всея разведки, что ты получил от Родины за много лет службы в армии? Мотался по забытым богом гарнизонам, сын поменял уже четыре школы за три года. Зарплата 250 долларов, квартиры нет, мебели нет. Зато есть гастрит и геморрой! Ха-ха, — ухмыльнулся Игорь. — Моя жена вон получает в школе копейки, а нервов мотает на тысячу. Мы с тобой с утра до ночи на службе — и толку? Тупеем потихоньку, кто-то спивается. Армия должна бегать, прыгать и стрелять, а не груши околачивать одним местом. — Очерклевич разошелся не на шутку, забыв про закуску: — Ты слепой? Страна развалена, ученые торгуют на рынках; молодые спортивные ребята становятся бандитами и не доживают до 30 лет. Девчонки считают за счастье работать проституткой на съемной квартире, а не стоять на Ленинградке или Киевке! У меня трое детей, и я не хочу воровать тушенку и портянки, но семью-то кормить надо…
Офицеры выпили за сказанное.
— Игорь, ты прав в том, что мы на фиг не нужны нашей стране, надеюсь, пока. Также ты прав в том, что сейчас в стране полный крах. Но Россия и не такое переживала в своей истории, не согласен? И еще. Я никогда не пошлю своих солдат работать вместо меня. Есть такой армейский анекдот. Жена спрашивает мужа-капитана: «Секс это работа или удовольствие?» Муж отвечает: «Работа!» — «Неправда, — смеется жена, — если это работа, то ты бы прислал солдата». Так вот это не про меня. Сам же я пока не готов подрабатывать в надежде, что скоро все изменится.
— И вправду, Сашок, армии работа найдется. Посмотри, что творится в Абхазии, Молдавии, Нагорном Карабахе — гражданская война. Как быстро после развала Союза выявились все противоречия! Зов крови сильнее здравого смысла и чувства самосохранения. Мой товарищ по академии, русский с грузинской фамилией, по выпуску уехал воевать за Грузию, хотя не жил там никогда. Через три месяца его убили, то ли абхазы, то ли сами грузины. Все… Сейчас армии у нас нет: есть роты, полки, дивизии. Есть солдаты, лейтенанты и генералы, но боевой подготовки-то нет. Что случись, положим людей от всеобщего неумения.
Александр налил еще спирта и произнес:
— Эпоха смут в России, начавшаяся в 1917 году, продолжается… Давай за то, чтобы нам не пришлось применять свои знания на практике, а страна не развалилась окончательно! А то я буду в Московском княжестве служить, а ты, например, в Ленинградском.
Зазвонил телефон. Александр поднял трубку и услышал голос начальника инженерной службы дивизии Юры Шевченко:
— Саня, ты чего это до сих пор на службе? Из твоего кабинета чую запах свиной тушенки и неизвестный мне аромат шила.
Юра раньше служил в морской пехоте, поэтому спирт называл не иначе как «шило», по старой морской традиции.
— Заходи, — кратко пригласил начальник разведки.
Через минуту появился подполковник Шевченко с полевой сумкой через плечо. Он был невысокого роста, широкоплечий и полностью седой в свои 34 года. Злые языки утверждали, что поседел он во время подводного разминирования в Черном море, когда принял катрана за вражеского боевого пловца. В самый важный момент работы с подводной миной ему в спину кто-то ткнулся. Юра замер, подумав, что это шпион. На русалку он не надеялся, поэтому сильно напрягся. Через некоторое время Юрий опять почувствовал толчок. Он медленно развернулся в воде и увидел катрана — небольшую черноморскую акулку, которая вела себя довольно странно. Сначала Шевченко не понял, что произошло. Это потом он со смехом рассказывал, что акулка накурилась всякой дряни и перепутала его с акулой-самцом. Реальность оказалась еще проще: ночью был шторм, море перемешалось и сильно остыло, да так, что рыбы впали в анабиоз и ничего не соображали. Юра погладил рыбину по морде, почесал за «ухом», подергал за хвост и продолжил разминирование.
Шевченко поприветствовал коллег и достал из полевой сумки флягу и кусок полукопченой колбасы.
— Шило, — коротко отрапортовал подполковник, — российское. Колбаса — заморская.
Осипов предложил:
— По военной традиции, если есть группа военных, то обязательно должен быть старший. А если есть повестка дня, то это уже не пьянка, а заседание. Самый старший по званию и возрасту — Очерклевич. Игорь, ты старший. Назначай повестку собрания.
Игорь встал, расправил плечи и немного подумал:
— Товарищи офицеры, прошу налить. Объявляю повестку сегодняшнего заседания: «Экзистенциальный кризис у макак».
Все рассмеялись и чокнулись гранеными стаканами. Товарищи вели беседу обо всем подряд, от прошедших командно-штабных учений до новой машинистки в оперативном отделении, сравнивали боевую подготовку войск в СССР и нынешней России.
— При Союзе армии хоть внимание уделяли, не то что сейчас. «Ах, зачем я на свет появился. Ах, зачем меня мать родила…» — затянул пьяненьким голосом Шевченко.
— Не ту страну назвали папуасом! — согласился Осипов.
— Не папуасом, а Гондурасом, — возразил Очерклевич.
— Название сути не меняет. Вы не думали, что на России лежит порча, как ни смешно это звучит, если на протяжении последних ста лет ни одно поколение не жило спокойно? И еще вопрос: какой была бы Россия, если бы не Октябрьский переворот? И что ждет наших детей в будущем?
Юрий вмиг протрезвел:
— Ты что говоришь такое? Не переворот, а революция! Пару лет назад за такие разговоры мы бы лес пилили лобзиками в тайге.
— Ну вот и слава богу или еще кому-то, что те времена прошли, — парировал Александр. — Самое время трезво оценить прошлое, чтобы не продуть в будущем. Ни одна страна, кроме нашей, трижды не спасала Европу за 150 лет начиная с 1812 года. Но почему тогда мы живем хуже тех, кого мы победили, потом спасли, потом снова победили и снова спасли? Видно, есть в этом какая-то сермяжная правда. Как думаете?
— Сашок, ты задал слишком много вопросов, я не запомнил все, — ухмыльнулся Шевченко, — но отвечу словами Пушкина: «Умом Россию не понять, в Россию можно только верить». И это правда! У нас все делается спонтанно, на эмоциях, на кураже, поэтому спрогнозировать ничего нельзя, особенно будущее!
— Во-первых, не Пушкин, а Тютчев, — запротестовал Игорь, — во-вторых, если бы не революция, то жили бы мы, как в Швейцарии! Хотя социалистическая идея является очень правильной и справедливой для большинства человечества. Ну кто откажется от принципов социальной справедливости, свободы, равенства и братства? Ведь было очень много хорошего в СССР при социализме: уверенность в завтрашнем дне, стабильность, безопасность, социальное равенство.
Осипов согласно кивал в такт словам Очерклевича:
— Идеи правильные, идеологи были хреновые — тащили народ в светлое будущее репрессиями и запретами. Это как в армии: если командир не объяснит цель и задачи наступления, а только орет, то и бойцы зазря погибнут и задачу не выполнят. Самое печальное, что и сейчас у власти такие же сусанины. Наши деды и родители надеялись на лучшее, и мы надеемся, а воз и ныне там. Я лично не хочу, чтобы мои дети и внуки продолжали надеяться, в то время как в других развитых странах просто живут и радуются жизни.
Шевченко подхватил размышления Александра, забыв про налитый стакан:
— Любая власть доиграется, если не будет прислушиваться к народу. Был царь — нет царя, были коммунисты — нет коммунистов. Так и с этими демократическими капиталистами может случиться. Русский народ очень терпеливый и медлительный, долго терпит эксперименты над собой. Но когда надоест, то тут уж спасайся кто может. Действительно, жаль только наших детей. Склоняюсь к мысли, что присутствует какая-то неизбежность или проклятье на России.
Очерклевич встал и торжественно произнес:
— Товарищи офицеры, дабы не забыть, зачем мы здесь собрались, предлагаю выпить за снятие проклятья с макак, а заодно и с нас! — Далее он запел басом: — «Вставай, проклятьем заклейменный…» Смотрите, как актуальны слова «Интернационала»: «Чтоб вор вернул нам всё, что взял он», «Чтоб дух тюрьмы навек пропал», «Никто богатым не указка», «Дошли в корысти до предела», «И прав у бедных не найдешь». 150 лет словам, а как актуальны! Прямо про современную Россию писано!
В этот момент в дверь постучали. Осипов пошел открывать. На пороге стоял начальник штаба дивизии полковник Белослудцев:
— Хреново поете! Не умеете петь, не пейте.
Очерклевич, слегка пошатываясь, доложил:
— Товарищ полковник, группа офицеров в количестве трех человек обсуждает ситуацию в мире и итоги прошедших учений. Старший группы — подполковник Очерклевич.
Белослудцев улыбнулся:
— Молодцы, придраться не к чему: нерабочее время, старший есть, тема собрания имеется… Через 15 минут мой водитель развезет вас по домам. Уже поздно.
…Александр, воспитанный двумя поколениями военных, хотел заниматься военным делом серьезно и вполне мог стать генералом. Но в армии многое держалось на изживших себя традициях и штампах, а не на здравом смысле и боевой подготовке, что заставляло Осипова задумываться о своей дальнейшей судьбе. Первый тревожный звонок прозвенел в его душе, когда, готовясь к приезду Ельцина на танковый полигон, командир дивизии приказал разведывательному батальону красить дорогу, а начальника разведки майора Осипова назначил старшим на этой дороге.
— Товарищ, майор, — приказал генерал-майор Борисов, — по центральной дороге полигона поедет наш президент. Это самый главный объект на пути следования кортежа. Разведывательный батальон под вашим руководством должен нанести на обеих сторонах дороги белые полосы шириной 20 сантиметров. Вы — старший, срок — четыре дня.
Товарищ майор, конечно, ответил «есть», но в душе военного, не желающего превращаться в прораба, все протестовало. «На кой черт нужны эти белые полосы на дороге? — в который раз спрашивал себя майор, заранее зная ответ. — У нас солдаты не стреляют и не водят боевые машины, зато дорога и трава покрашены! Если полоса будет не 20 сантиметров, а 21 или 19, меня, пожалуй, пристрелят за покушение на святое».
Когда разведчики покрасили основную бетонную дорогу, они приступили к покраске бордюров на вспомогательных проездах. Там, где бордюры были вырваны или сломаны, смело красили придорожную пыль.
За годы службы, включая учебу в военном училище, Александр усвоил, что главное в армии — «казаться, а не быть», хотя всячески противился этому негласному принципу. Особенно Осипов запомнил слова одного полковника, сказанные несколько лет назад, до торжественной покраски дороги, во время проверки разведывательной роты под командованием тогда еще старшего лейтенанта Осипова: «Ваша учебная БМП (боевая машина пехоты) как проститутка: губы накрашены, а п***а грязная».
А дело было так. Осипов в 1980-е годы, после военного училища, служил в Забайкальском военном округе, куда в царское и советское время ссылали и политических, и уголовников, поэтому местное население впитало в себя все лучшее, что было в сидельцах. Среди военных аббревиатура ЗабВО расшифровывалась как «Забудь Вернуться Обратно». К тому же суровые климатические условия не способствовали приезду в эти края блатных офицеров, приспособленцев и показушников. Здесь служили настоящие офицеры, которые не боялись ни бога, ни черта и были далеки от московских паркетных шаркунов. Отношения, базирующиеся на материальном или карьерном интересе, не воспринимались. Однажды в забайкальскую дивизию приехал новый начальник боевой подготовки округа, которого только недавно перевели в Читу из Южной группы войск в Венгрии. На совещании у командира дивизии этот генерал назвал одного из командиров полков «засранцем». В Венгрии этот генерал мог так оскорблять подчиненных, боявшихся возмущаться: в 24 часа вернули бы на Родину. Родину любили все, но служить предпочитали за границей. Командир полка встал и при всех произнес: «Я вас застрелю». Генерал опешил и, обращаясь к командиру дивизии, спросил: «Что это за наглость?» Комдив ответил вопросом на вопрос: «С чьей стороны?» Через пару часов после разноса, когда в кабинете находились только комдив и начальник боевой подготовки округа, вошел ординарец и доложил, что пришел командир полка, чтобы отдать какой-то долг. Вот тут-то приехавший генерал и понял значение выражения «за базар ответишь». Командиру дивизии удалось погасить конфликт, но осадок в душе окружного генерала остался. Спустя годы Осипов вспомнил этот случай, читая мемуары царского генерала М. А. Свечина, в которых тот описывал, как командир лейб-гвардии Уланского полка генерал Баранов развернулся и уехал прочь от великого князя Николая Николаевича, когда тот бросил бранное выражение при разборе учений.
Но вернемся к «накрашенным губам». Полк готовился к годовой проверке. Двигатель учебно-боевой БМП разведроты не заводился от топливно-воздушной смеси, потому что был неисправен топливный насос высокого давления. Заменить его не смогли по причине отсутствия такового на складе. Пришлось из машины сделать «наркоманку», добавляя немного эфира при запуске двигателя. Боеготовность страны если и снизилась, то ненамного. При этом разведывательная рота была одной из лучших в дивизии по всем показателям, но вот с учебно-боевой машиной не сложилось. Молодой командир роты выбрал единственно правильный и проверенный, по его мнению, путь: покрасить машину, навести внешний лоск, чтобы скрыть технические недостатки. Однако его уловка была раскрыта, и после яркого эпитета полковника машина получила второе прозвище — «девушка», хотя явно родилась грозным парнем. На счастье Осипова, он вовремя получил хороший урок от настоящего, а не паркетного офицера. Зато было весело и двусмысленно, когда кто-то из подчиненных говорил: «Я пошел заводить «девушку».

Разведрота жила на одном этаже с ротой связи, и однажды старшина роты связи прапорщик Бобков, услышав, что разведчики пошли заводить девушку, прибежал к Осипову и с завистью рассказал о предстоящей самоволке. Между прочим, подготовка боевой техники к выезду в условиях суровой забайкальской зимы представляла собой процесс, сродни предварительным ласкам с женщиной. Температура зимой держалась 35 градусов мороза и ниже, а техника стояла в неотапливаемых боксах, поэтому, чтобы завести дизельные двигатели боевой техники, все механики-водители роты вставали за полтора часа до общего подъема, шли в аккумуляторную в парк боевых машин, где в тепле хранились аккумуляторы. Они забирали четыре аккумуляторные батареи и устанавливали их на БМП. После этого механик-водитель запускал подогреватель, который разогревал масло в двигателе. На разогрев масла уходило обычно не менее 30 минут. И только после этого процесса можно было заводить боевую машину, чтобы выезжать на стрельбы, вождение или тактические занятия. В общем, ребята из разведроты хорошо знали теорию обольщения девушек.
Кстати, о девушках… Части общевойсковой армии, где начал служить лейтенант Осипов, размещались в Мирной, Безречной, Борзе, Даурии, Сретенске и других небольших населенных пунктах. Местное население в таких забытых богом еще с царских времен населенных пунктах пить, курить и говорить начинало примерно в одно время, поэтому к 25 годам возраст девушек нельзя было определить: вроде молодая, а на вид далеко за 50 лет. Александр был холостяком, поэтому проблема общения с противоположным полом была весьма актуальна, но с местными девушками было страшно: не поймешь, от чего умер. Оставалось обольщать насильно присланных и добровольно приехавших учителей, врачей, поварих, делопроизводителей, которых на всех холостяков не хватало. Но искусству обольщения в военном училище не обучали, да и на первых порах не было времени на похождения.
Александр был выше среднего роста, со спортивной фигурой, густой черной шевелюрой и синими глазами. И главное, он всегда искренне улыбался. Военная форма сидела на нем очень хорошо, ведь курсанты командных училищ умели ее носить. Полк был расквартирован на станции Мирной — небольшой населенный пункт вдоль железной дороги, соединяющей Москву с Пекином. Благодаря военным в поселке был Дом офицеров, где показывали фильмы, работали кружки и студии, а также имелись офицерское кафе, несколько магазинов, общежитие, дома для семей офицеров и двухэтажные деревянные бараки с печным отоплением и туалетом на улице, где жили местные и приезжие, кому не повезло попасть в благоустроенные дома. Если бы не молодость, Александр явно бы заметил, что хуже Мирной может быть только преисподняя: летом — жара и пыль, зимой — мороз до минус 45 градусов, в квартирах температура редко поднималась выше плюс 15 градусов; в магазинах не было ничего, кроме минтая в томатном соусе и ужасного кислого хлеба; дорог тоже не было, а только направления; вокруг голые сопки, продуваемые всеми ветрами, а также тюрьмы и ракетные точки.
Через много лет Александр очень тепло и с грустью вспоминал Мирную. Вероятно, он вспоминал свою молодость, друзей, службу и открытые отношения между людьми, которым уже ничего не страшно. Как раз в таких условиях и проявляют себя люди: кто-то спивается или сходит с ума, кто-то ревностно служит и поступает в академию. Жил Осипов в офицерском общежитии, где через пару месяцев после своего приезда получил отдельную комнату в 10 квадратных метров, с раковиной. Туалет, душ и кухня были общие на весь этаж. Чтобы не забыть, как выглядит женский пол, Александр выменял у одного офицера, прибывшего из Польши, плакат с красивой обнаженной девушкой, стоящей возле водопада, и повесил его на стену напротив своей кровати.
Однажды, вернувшись со службы, Александр увидел на плакате надпись карандашом «Снять», а на полке лежала записка от коменданта общежития Светланы Ивановны, в которой она сообщала, что сегодня была проверка комнат холостяков. Плакат надо снять, она придет проверить в ближайшую субботу. Осипов знал, что по указанию командира дивизии коменданты общежитий обязаны периодически проверять состояние комнат холостяков и докладывать политработникам, кто пьет, гуляет, не убирает свою комнату. Потом с этими офицерами проводили воспитательную работу. Александр стер карандашную надпись, мешающую любоваться формами девушки, и решил не снимать плакат, надеясь как-то уладить конфликт.
В субботу после обеда в комнату постучали — это была Светлана Ивановна, стройная женщина лет 30–32, высокая, со светлыми короткими волосами. Она была одета в легкое цветное платье, застегивающееся спереди на пуговицы, как мужская рубашка. Александр знал, что ее муж служит в артиллерийском полку в звании майора.
— Товарищ лейтенант, вы сняли плакат? Мне надо проверить, потому что через неделю у нас будет проверка политотделом армии, и должен быть порядок, — оглядываясь в комнате, строго спросила комендантша.
— Светлана Ивановна, плакат висит потому, что девушка не хочет уходить от меня! Во-первых, я ей нравлюсь. Во-вторых, где написано, что нельзя это вешать? В-третьих, вы видите, что у меня всегда в комнате порядок и чистота: это она убирается, — твердо ответил Осипов.
— Я согласна с вами, но мне кажется, проверяющим не понравится этот плакат, — произнесла комендантша извиняющимся тоном.
— Ну как такая девушка может не понравиться? Конечно, она иностранка, это минус, но какие формы! Давайте я сниму плакат перед проверкой, а потом снова повешу. Без женщины в доме тяжело, ведь надо убирать и стирать. Только готовить не надо, я в офицерское кафе хожу, — пошутил Александр. — Кофе будете? С коньяком?
— И кофе буду, и коньяк, — смеясь, ответила Светлана Ивановна, — сегодня выходной. Так надо настоящую жену привести в дом, а не плакатную.
Александр положил кипятильник в ковш с водой, включил песни «Би Джис» в красной японской магнитоле и ответил, что у него нет невесты. Вернее, была первая школьная любовь, но до свадьбы дело так и не дошло. Здесь же познакомиться не с кем: от местных девчат все отсохнет, а приезжие красавицы все замужем. Они пили кофе с коньяком, Светлана Ивановна рассказывала о жизни и службе в ГДР, о том, что у нее двое детей-школьников и строгий муж. Карие глаза женщины блестели от коньяка, когда она рассказывала смешные истории из своей студенческой жизни. Училась она в Курске, в местном педагогическом институте.

Александр рассказал о своей учебе на разведывательном факультете Киевского общевойскового училища, об изучении китайского языка и преподавателях-интеллектуалах, которые не только учили их китайскому, но и открыли курсантам забытых в СССР поэтов Серебряного века. Он вспомнил преподавателя кафедры разведки Игоря Константиновича, который обладал энциклопедическими знаниями и частенько называл курсантов «ланцепупами». Курсанты смеялись и спрашивали Игоря Константиновича, кто такие «ланцепупы», на что получали ответ, что это туземное племя, которое ни черта не знает, кроме своих ритуальных танцев. В отместку курсанты решили поймать Игоря Константиновича на том, что он тоже чего-то не знает. Они вычитали в каком-то учебнике длину колонны дивизионного полевого хлебозавода на марше и спросили об этом преподавателя. Игорь Константинович подумал пару минут и ответил: «Около 400 метров». Курсанты были поражены правильностью ответа, которого преподаватель заранее не знал.
— Вот такие преподаватели нас учили, — с гордостью сказал Осипов.
— Быть разведчиком, наверное, очень романтично? — с придыханием спросила Светлана Ивановна.
— Ха-ха-ха, — рассмеялся Александр. — Мы тоже так думали первый месяц после поступления в училище, пока наш ротный командир не приказал нам плюхнуться в грязь и ползти двести метров под сильным дождем. Это было на полигоне при прохождении курса молодого бойца. Вечером он доходчиво объяснил, что нам не придется сидеть на скамейке в Париже и подглядывать через дырку в газете за красивыми ножками парижанок. После полевого выхода десятая часть молодых курсантов написали рапорт об отчислении: мечта о работе Штирлица была безжалостно растоптана начищенным сапогом ротного.
— Вы в училище изучали китайский язык, а что это за страшные слухи ходят по городку про китайских разведчиков? — испуганно спросила женщина. — Уже не раз нападали на наших солдат.
Александр засмеялся еще громче:
— Этими китайцами были мои разведчики. Я спросил у командира полка, вы же знаете Сергея Петровича, разрешение проводить занятия по организации засады в реальных условиях мирного времени. Только в качестве пленных мы хватали самовольщиков. Представьте, Светлана Ивановна, в час ночи мои разведчики заняли свои места, мороз до минус сорока. Видим, идет самовольщик из поселка к забору нашего полка. Парнишка шел явно довольный, видимо, местная красавица и самогон сделали свое дело. Внезапно его сбивают с ног, вставляют кляп в рот и завязывают глаза. Боец даже не увидел, кто на него напал. Дальше я начинаю проводить допрос на китайском языке, а другой офицер на плохом русском якобы переводит. Боец, услышав незнакомую речь, задрожал и обделался по полной. Потом стал говорить, заикаясь, что все расскажет: где служит, кто командир. Солдат оказался из соседнего саперного батальона. Пока я «допрашивал» сапера, мои разведчики поймали еще одного самовольщика, причем лишнего кляпа у них не оказалось, и в рот «пленному» запихнули портянку из его же валенка. В конце занятий мы развязали глаза самовольщикам и отпустили их. Те, очумевшие от всего происшедшего и ничего не понимая, побрели не в сторону своих частей, а в поселок. Мои разведчики молча развернули их на 180 градусов и подтолкнули в правильном направлении. Так что не волнуйтесь и спите спокойно, дорогая Светлана Ивановна. В обиду вас не дадим. Зато в гарнизоне прекратились самоволки!
Прошло чуть больше часа. Осипов встал, чтобы сменить кассету в магнитоле и еще заварить кофе. Когда он повернулся, то с изумлением увидел, что Светлана Ивановна расстегнула свое платье. Под платьем было импортное розовое кружевное белье. Александр застыл, не зная, что делать. Женщина подошла к нему, обняла его и стала целовать. По правде сказать, он не сопротивлялся и с жаром начал целовать в ответ, не решаясь пойти дальше. Светлана сама взяла его руки и слегка потянула к своим плечам, показав, что надо снять платье. С застежкой бюстгальтера вышла заминка, никак не мог ее открыть: сказалось отсутствие практики. Светлана ловко стянула с него спортивные штаны и трусы, присела и стала ласкать его. Это было так неожиданно и приятно, что через минуту Александр издал сдавленный стон, прижал голову Светланы к себе и затих. Молодость и долгое отсутствие женщины вернули силы молодому человеку практически мгновенно. В комнате стояла обычная металлическая солдатская кровать с панцирной сеткой: Александр уже давно не спал на других типах кроватей, поэтому и не почувствовал никаких неудобств. Его даже не смущало, что скрип кровати мог быть услышан в коридоре общежития. Они занимались любовью часа три, пока Светлана сама не сказала, что хватит, а то с непривычки у него «сточится» или усохнет. Александр не думал о причинах, заставившись женщину первой предложить себя: он был полностью поглощен красотой молодой и опытной женщины, ее телом, грудью, аккуратно подстриженным лобком. Сам же молодой лейтенант в самых смелых своих мечтах не мог и подумать о сексе с комендантом общежития. Он вообще не рассматривал ее как сексуальный объект: для 22-летнего мужчины замужняя женщина старше его — почти святая.
Они встречались у него в общаге во время ее дежурств, а когда у обоих не хватало сил ждать очередного дежурства, Светлана брала ключи от квартиры своей подруги. Обед у военных длился два часа, и за это время они все успевали сделать. Во время общения Александр понял, что она использует его для мести своему мужу, который, по ее словам, был жестким и грубым человеком и не любил проявлять нежность ни в обычной жизни, ни в постели. Такое объяснение Александра вполне устраивало. Сам же он к любой женщине, с которой его сводила жизнь, относился с уважением и старался сначала доставить ей удовольствие.
Ее мужа он не знал: так, видел пару раз их вместе в городке, поэтому угрызений совести не чувствовал. Честно говоря, если бы и знал, то продолжал бы встречаться. Страсть продолжалась больше года, пока мужа Светланы не перевели по замене в другой округ. Расставались они с грустью, беспрерывно в течение трех дней. Муж уже убыл в Киевский военный округ, дети уехали к бабушкам-дедушкам, а Светлана отправляла последний багаж из Мирной. Зная о предстоящем прощании, Осипов подошел к начальнику разведки полка Куницыну:
— Евгений Анатольевич, нужно на три дня смыться. Разрешите?
Начальник разведки, первый матерщинник полка, но при этом грамотный и порядочный офицер, хитро посмотрел на командира роты:
— Светку, что ли недоe***л?
Осипов смутился, но сделал вид, что не понял:
— Какую Светку, товарищ капитан? Не понял.
— Эх ты, разведчик хреновый, плохо шифровался: весь городок знает, кроме мужа. Короче, что там у вас?
— Хочу помочь ей отправить вещи и проводить в Читу в аэропорт. Заменились они в Чернигов.
Начальник разведки полка размышлял недолго:
— Давай, Сашок, решай свои дела, но помни: у тебя еще будут бабы, поэтому голову не теряй. Они медом мажут себе между ног, чтобы такие наивные пареньки вроде тебя отлипнуть не могли.
И заразительно засмеялся.
Сутки Александр и Светлана провели в пустой квартире, где были только одна кровать и электроплитка. Они занимались любовью, пили румынский «Муфатлар» и «Котнари», закусывая вьетнамскими консервированными ананасами.
— Саша, ты меня сводишь с ума, когда целуешь там, — шептала она, прижимая его голову к низу живота. — До встречи с тобой я и не знала, как это здорово. Муж никогда там меня не целует.
— Так у тебя там медом намазано, — со смехом произнес он, — может, твой муж сладкое не любит?
На следующий день они отправили последний багаж Светланы в Чернигов, и она навсегда попрощалась с Мирной и ее обитателями. Каждый день пассажирский поезд прибывал в Мирную в 23 часа 30 минут, стоял пять минут, после чего отправлялся в Читу. Вокзал представлял собой небольшое одноэтажное обшарпанное здание, в котором не было ни скамеек, ни стульев, только окошко, где покупались билеты. Открывался этот домик за один час до прихода поезда и закрывался сразу после отправления. На перроне стояли четыре столба, едва освещающие сам перрон. В метре от перрона царила уже непроглядная темень.
Александр помог Светлане подняться в вагон и сам поднялся в тамбур. В этот момент послышались какие-то крики на перроне. Он оглянулся и увидел, как четверо местных молодых ребят, которых военные называли «бичами», окружили двух солдат, отправляющихся в отпуск. Солдатики в испуге оглядывались по сторонам, ища любую помощь. Но перрон быстро пустел: кто-то уже сел в поезд, а провожающие молча ныряли в темноту дороги, ведущей в поселок.
— Я на минутку, — коротко обронил Александр и соскочил на перрон.
Он подбежал к группе молодых людей и громко крикнул:
— Отпустите солдат!
Бичи с удивлением повернулись на крик.
Осипов приказал солдатам:
— Быстро в поезд.
Пока местные не оправились от изумления, два солдатика быстро подхватили свои чемоданы и бросились к отходящему поезду. Тогда бичи начали угрожающе окружать Осипова. Он быстро вытащил из-за пояса нунчаки и встал в боевую стойку. Нунчаками Александр овладел еще в училище по затертой книжке на японском языке, благо она была богато иллюстрирована, и всегда по вечерам брал их с собой — отношения в поселке между местными и военными были напряженными. Увидев это, двое парней достали цепи, на концах которых были надеты резиновые трубки в качестве ручек. Перрон был пуст, и Александр понял, что драки не избежать, поэтому начал первым: двумя ударами по рукам шпаны он выбил у них цепи. Они завизжали от боли и все вместе бросились в темноту.
Осипов повернулся к поезду и увидел, как тот, набирая скорость, покидал Мирную. В двери вагона стояла Светлана, махала рукой и что-то кричала…
Осипов огляделся по сторонам: на перроне никого, дверь вокзала закрыта. Он направился в сторону поселка по темной грунтовой дороге, освещаемой только естественным светом луны. До общаги хода минут двадцать через небольшую речушку Тургу и частные домики местного населения. Александр перебирал в памяти последние сутки, проведенные со Светланой, и жалел, что не смог ее проводить. Доведется ли еще встретиться? Он не мог разобраться, любил ее или сильно привязался: ему нравился ее легкий и незлобивый характер, в меру авантюрный. Она была открытой и оптимистичной и в то же время неприхотливой и заботливой матерью и женой. Наличие любовника отнюдь не означает, что женщина не заботится о своей семье. Эти две ипостаси могут существовать параллельно. Вполне возможно, что Александр и ошибался — все познается в сравнении, а ему пока не с чем было сравнивать.
Проходя между частными домами, Осипов получил удар по голове и потерял сознание…
Очнулся он в местном медсанбате. Утром в палату зашли начальник разведки Куницын и начальник штаба полка майор Янковский.
— Саша, ты как? — вместо приветствия спросил начальник штаба.
Осипов криво улыбнулся и четко произнес:
— Здоровье в порядке, спасибо бурятке.
Это была местная холостяцкая поговорка, намекающая на здоровый секс с местными бурятскими девушками, жившими в Мирной и Агинском Бурятском автономном округе.
— Так ты уже шутишь — это хороший признак, — повеселел Янковский. — Мы уж думали, что тебе каюк: из разведроты пойдешь служить в хозвзвод!
— Врач обещал через пару дней выписать, — уверенно продолжил Александр.
К разговору подключился Куницын:
— Ты же должен быть в Чите, провожать товарища по училищу. Что случилось?
— С местными бичами на станции сцепился, а поезд уехал. Шел домой, дальше не помню, — Осипов старался вспомнить детали вчерашнего вечера.
— Местная бабушка прибежала в полночь в медсанбат и сообщила о тебе, валяющемся возле ее дома. Тебя кто-то стукнул палкой по голове.
— Были бы мозги, было бы сотрясение, а так просто шишка, — Александр потер затылок и скривился, — больно, однако.
Начальник штаба напрягся и встревоженно спросил:
— Знаешь этих бичей? Сколько их было? Уже четыре нападения на солдат и офицеров из других частей, не считая тебя. Один солдат умер. Их милиция разыскивает.
— Было четверо, никого не знаю, видел первый раз. Они к двум отпускникам приставали — деньги хотели отобрать. Поставьте задачу разведроте на облаву: за неделю переловим всех местных бичей и сдадим ментам.
— Зачем полез на рожон? Надо было на помощь позвать или кассиру на станции сообщить, — влез в разговор начальник разведки.
— Не мог по-другому, — выдавил из себя Александр и, немного помолчав, продолжил: — Был у меня в жизни один случай, до сих пор стыдно, после которого я обязан был вступиться. Иначе перестал бы себя уважать окончательно…
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ВТОРОЙ (1993–2008, РОССИЯ)
Спустя несколько лет после службы в Забайкалье и военной академии, готовясь к приезду Ельцина, майор Осипов прекрасно понимал, что красить дорогу все-таки придется, хотя президенту реально наплевать на нее, но армейская показуха сильнее здравого смысла. Прошло несколько месяцев, и Осипов получил еще один сигнал о том, что армии с ним не по пути. Рано утром 4 октября 1993 года танковая дивизия получила приказ выдвинуться в Москву. Командир дивизии, наученный горьким опытом путча 1991 года, остался в Наро-Фоминске. Тогда многие военные поплатились за то, что выполняли приказы ГКЧП, поэтому куда кривая выведет в этот раз, он не знал. Вместо себя генерал Борисов послал начальника отдела по работе с личным составом Чернова, толстенького полковника с маленькими бегающими глазками и потеющей шеей: бывший политработник даже при сильном дожде сумеет пройти сквозь струйки, не намокнув.
Штаб дивизии разместился в конце Нового Арбата у здания мэрии, тогда как семь танков расположили на мосту напротив Дома Советов. В принципе, обычное дело, когда в слаборазвитых странах политики привлекают армию для решения своих задач. Какая была поставлена задача, никто не знал. То тут, то там слышались автоматные очереди, быстро расползались слухи о сотнях убитых в разных концах Москвы. Осипов попытался организовать связь с разведуправлением Московского военного округа, но это ему не удалось. Тогда он пошел по Арбату в сторону Кремля, чтобы найти телефонную будку. На улицах было очень много военных, милиции, солдат внутренних войск, но и гражданских не меньше. Гражданские, среди которых были мужчины и женщины всех возрастов, быстро собирались в толпу посредине дороги, слушая какие-то речи. Машины по дорогам в центре города уже не ездили. Когда внезапно раздавались выстрелы, толпа бросалась врассыпную. На месте оставались лежать люди. Их оттаскивали ближе к домам и оказывали помощь. Правоохранители пытались найти снайперов, которые стреляли по людям. Через некоторое время толпа снова собиралась на митинг, и снова звучали выстрелы снайперов. Это было похоже на театр абсурда, в котором каждый из ее участников старался совершать лишенные логики действия.
Александр дозвонился до начальника разведки округа, который ответил, что четких задач не поставлено, поэтому надо действовать по обстановке. Осипов понял, что действовать по обстановке означает брать всю ответственность на себя.
Когда начали стрелять танки по Дому Советов, исход противостояния Ельцина и Хасбулатова был решен. На следующий день войска вернули в места постоянной дислокации.

Прошла неделя после разгона Съезда народных депутатов, когда полковник Чернов собрал офицеров штаба дивизии и сказал, что надо представить в штаб округа списки на награждение орденами и медалями. Осипов пытался возражать, что никаких подвигов они не совершали, более того, армию втянули во внутриполитический конфликт борцов за власть, так что награждать не за что. Начальник отдела по работе с личным составом несколько нервно, но с твердой уверенностью бывшего члена КПСС парировал:
— Начальник разведки отказался от награды, значит, нам больше достанется.
— Так точно, товарищ полковник. Когда будете писать наградные документы, не забудьте про армейский принцип: наказать невиновных и наградить не участвующих, — сострил Осипов, зная, что будет увольняться из армии. По правде говоря, армии было все равно, кто с кем конфликтует и кто потом будет награждать: военным слишком сложно разобраться в политической грязи.
Он не пытался анализировать, кто прав, а кто виноват в политическом кризисе, но красить дороги и стрелять по своим гражданам он больше не хотел, поэтому уволился из армии, не дослужив до пенсии совсем немного. Для любого вменяемого человека важно чувствовать нужность своих знаний и действий, видеть перспективу и быть уверенным в завтрашнем дне. 1990-е годы не давали основания чувствовать свою нужность армии. Родители Осипова сильно переживали увольнение сына: до пенсии не дослужил, чем будет заниматься неясно, в военную поликлинику больше не пустят, да и похоронят без трех холостых выстрелов.
— Буду строить капитализм в одной отдельно взятой квартире, — сказал им Осипов, получив по увольнении 500 долларов в пересчете на рубли. Как строить капитализм Александр представлял туманно.
…Через 14 лет после увольнения из армии, когда строительство капитализма в отдельно взятой квартире успешно шло полным ходом, Александр случайно попал на один японский сайт. На этом сайте японец выставил фотографии своей коллекции высших японских военных орденов. Кроме орденов было несколько старинных фарфоровых ваз, шкатулок и антикварных часов. Одни карманные часы привлекли внимание Осипова тем, что на верхней крышке был изображен двуглавый орел, а внутри этой крышки выгравировано: «Всемилостивейше пожалованы старшему агенту Охранной агентуры Иванову Д. А., 10 мая 1913 года». В описании часов было указано, что эти золотые часы сделаны русским мастером Павлом Буре и подарены императором Николаем II. Осипов относился к старинным вещам брезгливо, считая их какими-то грязными, увядшими, не достойными внимания. В этих же часах его привлекла надпись — раньше он никогда не видел, да и не знал о существовании подобных подарков, тем более с надписью от последнего русского царя. Александра заинтересовала надпись, и он решил узнать об Охранной агентуре и упомянутом Иванове.
В Интернете нашлась информация, что в Госархиве на Пироговке хранятся сведения о царской охране. И действительно, Осипов нашел в архиве много данных об Охранной агентуре, а также послужной список Даниила Александровича Иванова. Он узнал, что в службу охраны царской семьи подбирали в основном из лучших гвардейских, армейских или флотских младших командиров. Сначала их проверяли и наблюдали за ними в войсках, потом брали на испытание на три месяца и после этого оставляли в штате или увольняли. В штате Охранной агентуры состояли пять офицеров и около 220 старших и постовых агентов. Иванова приняли в агентуру в сентябре 1912 года после службы в лейб-гвардии Преображенском полку. В послужном списке Иванова было отмечено, что 23 апреля 1913 года его направили в Париж для ознакомления с чинами боевой партии социалистов-революционеров, а затем в Берлин для охраны его императорского величества во время путешествия в мае 1913 года. За отличие в охране царя Иванов был награжден золотыми часами с государственным гербом. Архивные документы поразили Александра: впервые он узнал историю своей страны не по школьному учебнику или мемуарам, а по сухим и бесстрастным документам, написанным много лет назад. В том же архиве были документы, связанные с русской эмиграцией, из которых Осипов узнал, что Иванов перед Второй мировой войной жил в Белграде, был членом Русского общевоинского союза, созданного бароном П. Н. Врангелем. Помимо этого имелись сведения, что Даниил Иванов в начале 1950-х годов служил священником Русской православной церкви за границей в Зальцбурге в Австрии. Александру было сложно представить, что заставило военного и сотрудника царской охраны стать священником. Что надо пережить, чтобы на исходе жизни резко сменить военный мундир на сутану? Много вопросов задавал себе Александр, но не находил ответов.
Осипов написал японцу по-английски, что может купить русские часы, выставленные у него на сайте, если устроит цена. Японец не ответил. Саша с регулярностью один-два раза в месяц напоминал японцу о своем предложении, но ответа ни разу не получил. Он уже решил, что, вероятно, письма не доходят до адресата или тот не читает по-английски. Через Интернет он нашел знающего японский язык и попросил прочесть, что написано на сайте. Тот с возмущением рассказал Александру, что владелец сайта в нецензурных выражениях ругает всех, кто ворует фотографии с его сайта. Александр поставил крест на попытках связаться с неадекватным японцем.
Неожиданно через год после первого письма пришел ответ, в котором японец предлагал купить эти часы вместе с коробкой за 20 тысяч долларов. Оказывается, все это время японец получал письма Осипова, но не удосужился дать ответ. Александр не готов был платить такие деньги, поэтому начал торговаться и приводить аргументы в пользу того, что эти часы не могут стоить столько американских денег. Японец, в свою очередь, заявил, что золотые часы с российским гербом должны стоить еще дороже, но только великая нужда заставляет его расставаться с таким артефактом. После безуспешных попыток договориться японец выставил часы на аукцион Ебэй по стартовой цене 11 тысяч долларов и написал: «Алекс, вот ссылка на аукцион. Кто даст большую цену, тот и получит эти часы».
За десять дней торгов было пять ставок, и цена поднялась до 13 500 долларов. Оставалось шесть минут до окончания торгов, и пока выигрывала ставка неизвестного покупателя с ником Jane1490. Александр смотрел на экран компьютера и мучился извечным философским вопросом: To be or not to be? Предложить большую ставку или отказаться от торгов? Если ставить, то когда, чтобы ее не успели перебить? А нужно ли покупать такую дорогую вещь и зачем нужны ему эти часы? Аналитический ум бывшего разведчика быстро перебирал в уме все за и против покупки часов за такие деньги. Но его уже захватила история жизни Иванова, и захотелось прикоснуться к судьбе русского человека, тем более Александр не сомневался, что жизненный путь Иванова был захватывающим. Особое волнение вызывало то, что речь шла о практически неизвестных страницах истории России: царское время, Первая мировая война, эмиграция.
За две минуты до окончания торгов Александр сделал ставку в 14 тысяч долларов, но она тут же была перебита ценой в 14 300 тем же Jane1490. Тогда он заполнил форму с новой ценой, но не опубликовал ее, а стал выжидать, чтобы у соперника не было времени перебить его предложение. За десять секунд до окончания торгов Александр сделал предложение на покупку, и его ставка оказалась выше предложения Jane1490. «Бедному» Jane1490 уже не оставалось времени на новое предложение.
Через две недели посылка с часами прибыла в Москву. Александру позвонили из DHL и сообщили, что его посылка находится на таможне международной почты на Варшавке. Он позвонил на почту, где ему сообщили, что надо будет заплатить пошлину в размере 3,5 тысячи долларов. Такие расходы не входили в планы Александра, поэтому он встретился со своим товарищем по военному училищу, работающим на таможне.
— Слава, привет, нужен твой совет. У меня на таможне лежат антикварные часы. Какие есть способы их получить?
Вячеслав думал не более минуты:
— Есть три пути, как у того витязя: налево пойдешь — заплатишь тысячу баксов; прямо пойдешь — заплатишь три тысячи; направо пойдешь — ничего не заплатишь. Что выбираешь, Санек?
— Ты тупо издеваешься или как? — весело отреагировал Осипов. — Я иду направо, хотя налево привычнее! Правда, бесплатный сыр есть только в мышеловке. Что за мышеловку ты мне готовишь?
— Представь себе, что есть бесплатный сыр и не в мышеловке. Итак, рассказываю все опции. «Налево» означает, что ты можешь коррумпировать работника местной таможни, и он тебе отдаст часы в обмен на пачку «бенджаминов».
— Пачку чего? — переспросил Александр.
— Сто долларов часто просто называют Benjamin, по имени Франклина, изображенного на купюре, — просветил Вячеслав. — Я могу только познакомить тебя с кем-то из местных, но договариваться будешь сам. Я в этом не участвую.
— Давай дальше, — нетерпеливо произнес Осипов.
— «Прямо» означает, что надо официально заплатить пошлину и забрать часы. А теперь про «мышеловку», как ты выразился. Бесплатно товар можно получить в двух случаях: если его цена меньше десяти тысяч рублей или трехсот долларов либо если товар является культурной ценностью. Культурной ценностью может признать Министерство культуры. Заплатишь какие-то копейки за справку, подождешь месяц-другой и получишь часы.
— Ясно. Но мне не терпится получить часы — ты не представляешь, какое это чудо! — воскликнул Александр. — Подарок самого царя Николая II!
Александр замолчал, обдумывая свои предстоящие действия. Потом встрепенулся:
— Что ты там говорил про триста баксов? Как мне доказать, что я заплатил триста, а не больше?
Вячеслав приобнял Осипова и стал медленно произносить:
— Можно показать на таможне счет и твою оплату часов на эту сумму. Но такой вариант явно не устроит таможенников: все понимают, что счет можно уменьшить. Еще можно привезти на таможню эксперта Минкульта, который осмотрит предмет и напишет, что предмет стоит не более трехсот долларов. Тебе надо заранее договориться с экспертом, что-то ему заплатить и отвезти на таможню. Действуй, Санек!
Найти эксперта в Интернете не составило труда. Через три дня Осипов получил на почте карманные часы в бордовой коробке. Он вез домой эксперта, а у самого чесались руки от нетерпения — очень хотелось изучить часы со всех сторон. Наконец Александр остался один и смог детально их рассмотреть. Накладной золотой герб — двуглавый орел, прикрепленный к часовой крышке золотыми винтиками, уверенно и гордо смотрит в разные стороны; подарочная надпись каллиграфическим почерком вызывала восхищение. Завел часы — затикали.

«Удивительно, — подумал Александр, — часам сто лет, а они идут точно». Он зажал часы в руке, закрыл глаза и представил, как Николай II держал их перед награждением. Ему почудилось, что от часов исходит тепло и легкое биение живого организма.
Сам Осипов не раз получал наградные часы «Командирские» за разные успехи. Первый раз за командование разведротой: после подведения итогов годовой проверки в зале Дома офицеров начальник штаба дивизии зачитал приказ и стал вызывать офицеров для награждения. Каждый офицер подходил к комдиву и получал награду: грамоту или часы. Саша был рад и горд полученными часами и много лет носил их, пока не купил более пафосные.
«А как царь награждал своих подданных?» — подумал Александр. Он представил себе, как перед царем и его свитой стоит строй военных. Министр императорского двора граф Фредерикс зачитывает приказ о награждении отличившихся сотрудников охраны во время царского визита. Царю передают подарок и вызывают очередного награжденного. Вот дошла очередь до Даниила Иванова. Он подходит строевым шагом к Николаю II. Царь достает из коробки золотые часы, держит их в своих руках несколько секунд, передавая часть своей души и энергии, вручает агенту и тихо говорит: «Благодарю за службу».
«И вот теперь эти часы держу я, — размышлял Осипов. — Я не знаю, что в этот момент чувствовал Иванов, но Осипов чувствует радость и удовлетворение от того, что предмет, принадлежащий русскому человеку, вернулся в свою страну. Убежден, что предметы передают порцию энергии своих владельцев: будь то положительная или отрицательная. Фашистский крест Второй мировой несет в себе заряд ненависти, страха и горя, а старинный самовар — умиротворение и теплоту».
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ, ЭПИЗОД ЧЕТВЕРТЫЙ (1952–1959, АВСТРИЯ)
День 2 апреля 1959 года был солнечным, ярким и очень жизнеутверждающим от цветущей природы в окрестностях Зальцбурга. В небольшой комнатке на третьем этаже дома престарелых в пригороде Зальцбурга Хельбрунне, лежа в постели, последние дни своей земной жизни проводил священник небольшого русского прихода отец Даниил Александрович Иванов. Приход находился в этом же здании на первом этаже. Он уже исповедался и причастился, и тихо готовился в последний путь.
Супруга Марфа Федоровна Иванова умерла в 1942 году в Сербии. Две их дочери, Ольга и Мария, давно живут в Южной Америке, сбежав в конце войны вместе со своими семьями от наступающей Красной армии. Изредка Даниил Александрович получал от них письма, но ни дочери, ни он не могли приехать друг к другу за неимением средств. Рядом с ним всегда был только средний сын Владимир, родившийся в 1917 году в Царском Селе. Удивительно было то, что не дочери находились рядом с отцом, а сын, невестка и внук Андрей — на то была воля Божья да судьба русских эмигрантов.
Отец Даниил пытался вспомнить, о чем он хотел успеть поговорить с сыном перед своей смертью, но так и не вспомнил. Он лежал с закрытыми глазами, якобы уснул, чтобы все посторонние вышли из комнаты. Ему уже никто не мешал остаться в одиночестве со своими мыслями и напоследок медленно вспоминать свою жизнь. Много лет подряд служа в приходе, отец Даниил исповедовал своих прихожан, выслушивая их жизненные истории, грехи и страхи, а у самого не было времени притормозить, оглянуться назад и осмыслить свою жизнь. Наконец настало и его время…
В конце жизненного пути отец Даниил был спокоен, но его мысли путались, а память отказывалась воспроизводить то, что было до 1951 года. Он никак не мог сосредоточиться и вспомнить свое детство, службу в армии и годы эмиграции. Память упорно возвращала его ко дню 24 марта 1951 года, когда он был рукоположен в сан священника. Рукоположение совершил архиепископ Венский и Австрийский Стефан. Он имел насупленный вид, создаваемый узко посаженными проницательными глазами, носом с горбинкой, густыми седыми бровями, усами и бородой. Всем своим видом он излучал строгость, спокойствие и уверенность в своих поступках. В действительности архиепископ много претерпел в жизни, не раз был на грани смерти, но посвятил себя обездоленным скитальцам бывшей Российской империи.
Поразительно, но до того как стать священником, Иванов не был диаконом, хотя оставался очень набожным человеком и хорошо разбирался в православии. За два месяца до своего рукоположения ушел из жизни отец Симеон, который служил в церкви при доме престарелых, и Даниил Александрович, который неформально помогал отцу Симеону обустраивать Никольскую церковь и вести нехитрое хозяйство, обратился к Его Высокопреосвященству за благословлением на служение Богу. В беседе с архиепископом Даниил рассказал о своей встрече с отцом Иоанном Кронштадтским в 1907 году и о том, как его поразили глаза отца Иоанна. Даниилу было всего 22 года, и он служил в лейб-гвардии Преображенском полку, ходил в церковь, как и все его сослуживцы, но без фанатизма. Встретив взгляд отца Иоанна Кронштадского, Даниил поразился и одновременно испугался: ему казалось, что взгляд священника проникал до самых тайных глубин души и он все знал о нем. Мимолетная встреча не оставила серьезного следа в душе молодого солдата, но годы спустя, начиная с исхода русской армии из Крыма в 1920 году, Иванов часто вспоминал грустный взгляд и мудрые и простые слова о Боге и жизни отца Иоанна Кронштадтского.
Рассуждая о России, архиепископ Стефан впервые высказал мысль, запавшую в душу Иванова, о том, что судьба России представляет собой трагедию, составленную по закону жанра из нескольких актов. Первое действие этого страшного спектакля началось, по мнению архиепископа, 2 марта 1917 года, в день отречения Николая II от престола, а может, даже чуть раньше — в день убийства Распутина. Помимо этого, они много говорили о судьбах миллионов русских людей, вынужденных бежать из Советской России. Сколько будет длиться этот страшный спектакль, архиепископ не ведал, но признался, что ежедневно молится о прозрении одних русских и терпении других. Отец Стефан рассказывал, что ему пришлось пережить в годы Второй мировой войны, а Иванов — о своей жизни до и после Октябрьского переворота. Но сейчас, готовясь к встрече с Богом, отец Даниил оставлял прекрасные воспоминания о дореволюционной жизни на потом.
24 марта отец Даниил получил из рук архиепископа епитрахиль, фелонь, пояс, наперсный крест и Служебник, полагающиеся пресвитеру. Никольская церковь находилась в двух небольших комнатах первого этажа дома престарелых и была создана усилиями отца Стефана в 1950 году, после того как был сожжен храм в лагере для русских эмигрантов Парш близ Зальцбурга. Многие эмигранты разъезжались из лагеря по всему миру, подальше от Советов, хотя это была американская зона оккупации. Те, у кого не было средств уехать во Францию, Америку — Северную или Южную, оставались в Австрии. Около 240 русских эмигрантов первой волны, прибывших в Австрию в 1944–1945 годах из Югославии, а также примерно 80 человек второй волны эмиграции — казаки и власовцы, уцелевшие после бойни в лагере Пеггец под Лиенцем, поселились без средств существования в этой богадельне. Дом престарелых представлял собой пятиэтажное монументальное здание, построенное в начале XX века, в котором ранее были армейские казармы.
Даниил Иванов тоже поселился в этом доме на третьем этаже. Сын Володя вместе со своей супругой Аней, дочерью казака, служившего в 1-й казачьей дивизии генерала фон Паннвица, и сыном Андреем, родившимся в 1949 году в лагере Парш, сняли небольшую комнатку в Зальцбурге. Владимир начал работать на железной дороге, как до войны работал в Белграде.
Став настоятелем, отец Даниил решил полностью посвятить себя помощи людям, скитавшимся после революции, пережившим две мировые войны и на старости лет оказавшимся без крова, денег и родных в далекой чужой стране. Сам Иванов более тридцати лет ничего не знал о своих родителях, родном брате, работавшем до революции учителем в Богородске. Каждый день отец Даниил выслушивал трагические истории жизни своих прихожан. Пожалуй, ни один народ в мире, исключая еврейский со своим Исходом, не мог сравниться с русским по степени трагизма и последствий исторических событий. Но евреи шли к себе домой, а русские были изгнаны из-под родного крова. Великий Исход русского народа…
Отец Даниил задавался вопросом: «Из маленьких трагедий российских семей сложилась трагедия великой страны или, наоборот, трагедия великой страны привела к трагедии каждой семьи?» А какая, в сущности, разница, если итог один? Его личная трагедия состояла прежде всего в том, что, родившись и прожив половину жизни в России, ему не по своей воле пришлось странствовать и прожить вторую половину в Турции, Югославии, Австрии, потерять своих родных и друзей, оставить могилы родителей и найти покой в доме престарелых чужой страны. Или взять хотя бы тестя, отца его невестки Анны.
Кубанский казак Тимофей Пахомов служил урядником 4-го эскадрона 3-го Кубанского кавалерийского полка. Он добровольно вступил в казачьи части вермахта после взятия Новочеркасска немцами в июле 1942 года, ненавидя советскую власть, в надежде совместно с немцами освободить страну от большевиков. Что будет дальше, когда немцы победят, Тимофей особенно и не задумывался, полагаясь, что генералы Краснов, Шкуро, атаман Граббе и другие руководители казачьей эмиграции и Белого движения знают, что делают, сотрудничая с немцами. В окрестных станицах, наиболее пострадавших от советской власти, было немало желающих воевать против Советов. Сам Тимофей в годы Гражданской войны навсегда потерял жену и дочь, успевших эвакуироваться из Крыма в Турцию; их оба сына, Петр и Иван, погибли в боях с Красной армией в Гражданскую. Дом в станице Новодеревянковской был экспроприирован большевиками в 1921 году, а Тимофей отсидел немало лет в сибирских лагерях за борьбу против красных. До революции Пахомов был мощным коренастым мужиком с сильными мозолистыми руками, густой шевелюрой и красивыми усами. Он пахал на своей земле, имел крепкое хозяйство и кормил несколько тысяч граждан России. Из советской тюрьмы вышел исхудавший, лысый человек, с потухшим взглядом и пустой душой. Хозяйство было передано в колхоз и успешно разграблено. Подобных судеб среди казаков было десятки и десятки тысяч. И не их вина в том, что советская власть строила социализм по своим нечеловеческим лекалам, выселяя и расказачивая, жестоко уничтожая дух казачества. Немцы же, оккупировав Дон и Кубань, позволили открыть церкви, организовать казачье самоуправление под руководством атамана, разрешили частную собственность наподобие того, что было до 1917 года. Казаки имели право ненавидеть советскую власть, погубившую около миллиона их соотечественников. К тому же мощная немецкая пропаганда создавала у казаков иллюзию о полном освобождении от советской власти и возможности создания независимой Казакии.
Переживший годы Гражданской войны постаревший Пахомов мог не служить ни в Красной, ни в немецкой армии. Но чувство обиды и необычайный эмоциональный подъем от поражений Красной армии и возможности освобождения Кубани заставили Тимофея снова стать солдатом. Для него, как и для десятков тысяч белоэмигрантов, это была не новая Великая Отечественная, а продолжение старой Гражданской войны, которую они вели за свободную от Советов Россию. По крайней мере большинство из них так думали начиная с 22 июня 1941 года. Тимофей хорошо помнил, как большевики перед отступлением сжигали зерно, предназначенное для питания и посева, выливали запасы керосина, уничтожали склады с другими необходимыми товарами, обрекая людей, остающихся на оккупированных землях, на мучительную смерть. Это еще больше вызывало ненависть у пострадавшего за годы советской власти казачьего населения. О лагерях смерти, массовом уничтожении евреев, разорении советских городов, они, конечно же, в то время еще не знали. А если бы знали, стали бы сотрудничать с немцами? Ненависть к советской власти была сильнее любви к своей стране, которая ассоциировалась только с большевиками. Они не думали про весь Советский Союз, а желали с помощью немцев освободить от коммунистов хотя бы уголок былой России. Казаки наивно полагали, что немцы, победив в войне, позволят им самим решать свою судьбу и управлять своей землей. Наступление Красной армии в 1943 году заставило казачьи и кавказские части вермахта, членов семей казаков и горцев, всех, не желающих оставаться на советской территории, уходить вместе с немецкими войсками на запад. Как надо было бояться и ненавидеть советскую власть, чтобы выбрать блуждания с семьями в надежде, что хуже, чем в СССР, быть не может.
В мае 1943 года Пахомов оказался в польском городе Милау, где был зачислен в 1-ю казачью дивизию под командованием немецкого генерала Паннвица. Части дивизии не были отправлены на восточный фронт, так как немцы не доверяли русским, зато их перебросили в Югославию для борьбы с партизанами. В апреле 1945 года Пахомов с группой казаков, отбившихся от своего полка, присоединился к Отдельному казачьему корпусу под командованием походного атамана генерала Доманова и в мае оказался в лагере Пеггец у города Лиенц, в английской зоне оккупации.
О последних днях жизни Тимофея Пахомова отец Даниил случайно узнал от бывшего солдата власовской армии, спасшегося из лагеря Пеггец и жившего недалеко от дома престарелых в Зальцбурге. Его звали Николай Скоробогатый. На вид ему было около 35 лет, среднего роста, очень худой и совершенно седой. Скоробогатый потерял левую руку, лицо его было в шрамах, и к тому же он сильно хромал. Когда его впервые увидел отец Даниил на службе в храме, то поразился выражению глаз, в которых не было ничего, кроме безразличия ко всему происходящему. У каждого из прихожан был свой трагический и печальный путь, приведший на окраину Зальцбурга. Кто-то начал этот путь в 1920 году, кто-то в 1941-м, но их всех объединяло одно чувство постоянной тревоги и опасности, неуверенности в завтрашнем дне и жажды жизни. У Николая отец Даниил уловил чувство внутренней пустоты и какой-то обреченности, которого не было у эмигрантов первой волны. Это заставило священника подойти к прихожанину и познакомиться с ним, тем более что ранее он его не видел в своей церкви.
На следующий день Иванов пригласил Николая зайти к нему в комнату после службы. Отец Даниил сделал чай, поставил на стол печенье и спросил:
— Николай Иванович, вы достаточно молодой человек, что вас привело в наш приход, где в основном одни пожилые люди? Где ваша семья, почему она не приходит?
— Отец Даниил, я давно собираюсь на исповедь, но я не знаю церковных правил, так как никогда не ходил в церковь, — нервно начал Николай, — однако мне надо рассказать о себе…
Николай вырос на Украине в семье военного, и в 1937 году поступил во 2-е Киевское артиллерийское училище, которое окончил через два года. Офицерскую службу начал командиром артиллерийского взвода в Ровно, где в начале войны попал в окружение и плен. Он скрыл, что был членом коммунистической партии, иначе его бы сразу расстреляли. В августе Николая отправили в лагерь для военнопленных в селе Богуния Житомирской области.
— Отец Даниил, в лагере было несколько десятков тысяч пленных. Я понял, что это и есть ад, настоящий земной ад, после которого уже не страшен загробный. Когда я попал в лагерь, то место было только на открытом воздухе, так как в бараках помещались лишь двадцать тысяч человек. Нас оказалось так много, что сложно было даже стоять, не то что лежать. Каждую неделю умирали тысячи пленных, трупы которых подолгу никто не забирал. Мы стояли и лежали среди трупов, и при этом жара была невыносимая. Ежедневно на места умерших прибывали все новые и новые пленные. По нескольку дней нас вообще не кормили, и люди превращались в диких животных, похожих на тех крыс, которые полчищами бегали среди мертвых. Однажды я проснулся среди ночи и увидел, как трое пленных грызли мертвого человека. Утром я был полностью седым…
Николай замолчал. Было видно, что в мыслях он вернулся в лагерь, перебирая в памяти детали событий. Но продолжил свой рассказ достаточно уверенно, словно давно заучил его наизусть :
— Мы смогли собрать группу офицеров и солдат и организовали добычу пищи, охрану самих себя от сошедших с ума и от крыс. Вначале мы не пытались организовать побег, так как с момента плена все сильно ослабли. Чтобы добыть еду, надо было ухитриться, так как подъезжала телега к толпе пленных, из которой полицаи бросали в толпу несколько качанов капусты, десяток кукурузин и свеклы и буханку хлеба на 100 человек. При такой раздаче постоянно происходили драки, и еда доходила не до всех. Мы поначалу пытались организовать всех людей, навести порядок с получением пищи и туалетом, но с такой массой обезумевших это было бесполезно. Вонь от трупов, гноя и дизентерии стояла такая, что она меня преследует всегда и везде… Священников среди нас не было, а политработников расстреливали немедленно. Может, кто и хотел служить немцам, чтобы выжить, но в 1941 году немцы не нуждались в наших услугах. Многие еще надеялись, что скоро нас освободят, но большинство думало только о еде и больше ни о чем.

— Неужели русские воины так быстро сдались? — недоуменно пробормотал Иванов. — Как же мы тогда победили немцев?
— Вы сказали «мы»? Если бы победили мы, то не сидели бы здесь. Имеете в виду «советские»? Знаете, отец Даниил, те, кто впервые попал в лагерь, сразу же был раздавлен жестокостью и голодом, а за любую попытку сопротивления полагался расстрел... — вырвался тяжелый вздох. — Кому удалось выжить в первые месяцы, впоследствии умирали от дизентерии или сыпного тифа. Максимум, сколько можно было прожить в таком лагере, — два-три месяца. Я…
Отец Даниил прервал Скоробогатого на полуслове:
— Я не зря сказал, «мы» победили немцев, так как я воевал против них. Но об этом потом, прошу вас, продолжайте.
Николай судорожно сглотнул слюну, поднеся чашку дрожащей рукой, сделал глоток чаю и продолжил:
— Пленные первого полугода войны были раздавлены еще и тем, насколько быстро немцы завоевали полстраны и дошли до Москвы; и как была организована оборона: у нас не было связи, взаимодействия, боеприпасов, техники, продуктов, нас бросили командиры. Пленных были сотни тысяч, а может, и миллионы. Среди нас было очень мало тех, кто сразу был готов сопротивляться. Но пленные 1942 года уже значительно отличались от нас, первых пленных. Они знали, что немцев можно бить, поэтому больше были готовы к сопротивлению. Наша организованная группа смогла пережить зиму 1941–1942 годов только потому, что нам удалось занять места в бараке, добывать хоть какое-то питание и запастись дополнительной одеждой, оставшейся от умерших. Мы были гораздо сильнее многотысячной разобщенной толпы. В конце февраля 1942 года, когда стояли жуткие морозы, мне и еще троим товарищам удалось сбежать из лагеря. После морозных ночей из бараков вывозили по 300 умерших, которых наши же пленные грузили в машины и вывозили в ямы под Житомиром. Мы притворились мертвыми, нас вывезли и бросили в яму, слегка присыпав мерзлой землей. Один из наших, капитан Каспрук, имени его никто не знал, первым выбрался из горы трупов и помог мне и еще одному по имени Женя… Фамилию не помню, он еще отморозил себе руку, пока лежал в яме. Четвертого нашего товарища мы не смогли найти…
Николай устало замолк. Он стал жадно пить горячий чай, будто пытался согреться. Отец Даниил подлил ему еще и поставил на стол нехитрую еду — постную гречневую кашу. Скоробогатый, не дотрагиваясь до каши, возобновил свой рассказ:
— Мы кое-как стащили остатки одежды с умерших и напялили на себя, чтобы окончательно не замерзнуть. Всю ночь шли на восток и под утро набрели на какой-то хуторок. Долго вели наблюдение, пока решились подойти к ближайшей хате. Мы заползли в сарай и, зарывшись в сено, тут же уснули. Проспали весь день. Ночью, чтобы найти еду, мы решились постучать в хату. Дверь открыл испуганный дед с косматыми волосами в длинной серой рубахе. Он молча вынес нам буханку хлеба, кусок сала, три луковицы и бутыль самогона. Мы сказали, что переночуем у него в сарае и утром уйдем, но сами спрятались в лесу и стали по очереди следить за домом. Если бы дед нас выдал, то к нему приехали бы немцы, но никто не появился. Снова весь день мы проспали в сарае, а ночью ушли. Мы не могли просить еще еды, так как с дедом жили женщина, то ли дочь, то ли невестка, и трое ребятишек. У Жени сильно опухла отмороженная рука и поднялась температура, он еле плелся. Каспрук заметил, что началась гангрена, и его надо срочно к врачу…
По виду Николая было понятно, что он снова проживает те дни. Его рука мелко дрожала, он то и дело трогал свое лицо, ворот рубашки, миску с кашей. Потом начал подкашливать… Наконец, Николай собрался с мыслями:
— В больших селах, где мог быть врач, стояли немцы. В селе Левков мы пытались найти врача, но безуспешно. Рука Жени опухла уже до локтя. На небольшом хуторе нам удалось стащить топор — больше ждать было нельзя. Ночью в глубоком лесу мы развели костер и напоили самогоном Женю. С голодухи он сразу опьянел. Каспрук вставил ему в рот палку и навалился на него всем телом, а я ударил топором по руке выше локтя. С первого раза я не смог отрубить руку, и мне пришлось бить еще два раза. Женя рычал, брыкался и выл. Потом я нагрел на костре железяку и приложил к ране, чтобы остановить кровь. Женя забился в судорогах и потерял сознание. Мы смочили самогоном кусок рубахи и намотали на рану… — от воспоминаний лицо Скоробогатого стало красным, на лбу выступил пот. Он попытался сделать глоток чаю, но не смог. — День мы провели в лесу, греясь у костра, так как сил идти не было. Страха тоже не было, а только полная апатия. Так нас, лежащих без сил, к вечеру поймали местные полицаи.

Николай вскочил со своего табурета и зашагал по комнате, невольно осматривая ее. Обстановка в комнатке священника была более чем скромной: стол, солдатский табурет и покосившийся стул, какой-то древний комодик и кровать, накрытая цветным покрывалом. На стене одиноко висела фотография темноволосой женщины с тремя детьми и надписью «Белград, 1924». Николай недоуменно перевел взгляд на стол, где стояла еще одна потертая и помятая фотография, на которой была изображена другая высокая элегантная дама с маленьким мальчиком на велосипеде на фоне замка. Скоробогатый бросил озадаченный и одновременно восхищенный взгляд на собеседника.
— Так бывает… — едва слышно пробормотал отец Даниил и налил очередную чашку чаю.
Он не торопил своего собеседника, терпеливо ожидая, пока Скоробогатый сам продолжит свой рассказ. Не притронувшись к стакану с чаем и быстро забыв о фотографиях, Николай продолжил:
— Нас отправили в другой лагерь в Коростышев для работы на гранитном карьере. Женю немцы расстреляли сразу же — кому нужен калека… Каспруку снова удалось бежать, и больше я его не видел. В 1943 году я добровольно вступил в Русскую освободительную армию генерала Власова. Почему, спросите вы? Нет, я не был идейным врагом большевизма, у меня не раскулачили деда или отца. Я просто устал сидеть в лагерях, я отупел от постоянного страха, голода и холода, в конце концов, я хотел жить. В лагере знали, что тех, кто попал в плен, на родине считали предателями. Что так предатель, что этак… Наших семей лишили хлебных карточек и всех прав из-за меня. Вы осуждаете и презираете меня за предательство? — нервно теребя угол скатерти, угрюмо спросил Скоробогатый.
— Нет, Николай Александрович, я не имею права ни осуждать, ни презирать вас. У каждого свой крест. Я и сам пытаюсь понять, прав ли был я, начав служить в Русском охранном корпусе в Югославии вместе с сыном и моими товарищами по Белой армии. Потом я ушел в партизаны, чтобы воевать против немцев. Я сознательно уехал к итальянским партизанам, чтобы не стрелять в своих друзей. Я ненавидел большевиков, но любовь к России не позволила мне помогать немцам уничтожать мой народ. Я решил это сам в 1942 году… Продолжайте, пожалуйста, — тихо и мягко попросил Иванов.
— От армии Власова я был прикомандирован к штабу походного атамана Казачьего стана генерала Доманова, который в конце войны стал называться Отдельным казачьим корпусом. Вместе с этим корпусом в мае 1945-го я оказался в лагере Пеггец возле Лиенца, а с 1951 года — здесь, — с грустью произнес Николай и замолчал.
Отец Даниил не задавал вопросов и ждал, пока его собеседник сам найдет силы продолжать. Наконец, Николай произнес:
— Я не знаю, что дальше делать. В лагерях просто хотел выжить, в РОА старался избежать восточного фронта, поэтому был с казаками в Италии. Мои родители, жена и дочь остались в СССР и думают, что я попал в плен, погиб или пропал без вести в 1941-м. У меня нет ни родины, ни семьи, я себя презираю за свое малодушие. Неужели остается только застрелиться? Я стал ходить в церковь, чтобы заглушить свою тоску, хотя не верующий, — горестно покачал головой Скоробогатый, — но это не помогает. Готов отсидеть в лагере в СССР или даже быть расстрелянным, хотя не убил ни одного человека. Здесь тоска…
— Николай Александрович, «да услышит тебя Господь в день печали…» Я вижу, что вы пережили немало, но уверен, что с Божьей помощью вы все преодолеете. Приходите ко мне в любой час, когда свободны. Бог нам поможет найти выход.
Оба замолчали, думая о своем. За окном шумел противный октябрьский дождь, громко стуча по металлическому подоконнику. В комнатке было темно, в углу еле теплились свечки, но свет не зажигали. Отец Даниил опять подогрел кашу на примусе, и они стали ужинать, продолжая беседовать.
— Я могу вас спросить, отец Даниил? — робко задал вопрос Николай и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Вам ряса не мешала убивать?
— Ха-ха, — криво усмехнулся отец Даниил. — Я принял сан только два года назад.
Николай изумился:
— Неужели? Сколько же лет вам было при принятии сана?
— Шестьдесят шесть. «Иди противно миру во всех вещах, и тогда ты придешь к Нему ближайшим путем!» Мой путь был длиною в шестьдесят шесть лет. Видно, так было угодно, чтобы я теперь каждый день молился за убиенных мною… — печально произнес священник. — Николай, вы ведь были в лагере Пеггец после войны. У меня в этом лагере пропал сват, Тимофей Платонович Пахомов. Мы с сыном и невесткой разыскиваем его много лет.
— Я уже многое и многих забыл, но этот лагерь не забуду никогда, отец Даниил. Вы знаете, что там было? — нервно спросил Скоробогатый, бросив быстрый взгляд исподлобья.
— Я многое слышал о трагедии казаков, но продолжаю собирать свидетельства очевидцев и ищу тестя моего сына, — медленно ходя по комнате, ответил Иванов.
— После ухода из Италии Казачий корпус вместе с семьями, детьми, лошадьми вышел в Австрию и разместился в начале мая 1945 года в лагере Пеггец у городка Лиенц. Я тоже был вместе с ними в качестве офицера связи. Нас было не менее 35 тысяч человек: эмигрантов первой волны; беженцев, ушедших с немецкой армией с Дона, Терека и Кубани; дезертиров Красной армии, — возобновил свой рассказ Николай. — За год службы в штабе Казачьего стана я многое узнал о казачьей жизни и, главное, понял, почему казаки так ненавидят Советы и готовы были умереть вместе со своими детьми, но не вернуться в СССР. Сначала для меня это было дико и странно слышать, ведь я знал другую мою страну. Ну как можно не любить товарища Сталина и лучшую страну в мире? Но когда мне сотни людей говорили о массовом терроре в отношении не только взрослых мужчин, но и казачьих детей и стариков, я ужаснулся и понял их. Я был предателем, а они — нет: у них не было выбора, на чьей стороне воевать. Казаки наивно полагали, что для ликвидации большевизма все средства хороши, и верили, что немцам не удастся навязать свои порядки. Но я-то испытал на себе немецкий порядок: у казаков не было шанса.
Николай посмотрел на часы, уже было два часа ночи.
— Спать хотите? — посмотрел он вопросительно на священника.
Отцу Даниилу утром надо было на службу, но он понимал важность разговора для Скоробогатого, поэтому отрицательно покачал головой.
— Мужчины были размещены в бараках своих полков, а их семьи жили в бараках лагеря. Лагерь находился в английской зоне оккупации, рядом в городе жил престарелый генерал Петр Николаевич Краснов вместе с супругой. Я был размещен недалеко от штаба походного атамана Тимофея Николаевича Доманова. Англичане были очень дружелюбные и вежливые, всеми силами показывали, что казаки нужны для борьбы с большевиками. Вскоре нам предложили сдать оружие, но мы верили английским офицерам и не помышляли о возможном предательстве. 28 мая всех офицеров собрали якобы на конференцию. Собрались более двух тысяч офицеров, включая легендарных Краснова и Шкуро. У офицеров, воспитанных в традициях Русской императорской армии, даже мысли не было, что английские офицеры могут их так подло обмануть. Многие ваши пришли в погонах с царскими вензелями и орденами, и орденами Белого движения.
Лишь несколько офицеров, больных или тех, кто не поверил англичанам, не пришли. Отец вашей невестки Тимофей Платонович был офицером и тоже поехал на конференцию. Когда их всех заключили под охрану на сборном пункте в Шпитале перед отправкой в Советский Союз, Пахомов попытался сбежать с группой офицеров, но был застрелен английским солдатом. Об этом я узнал 30 мая… — Николай снова встал и заходил по комнате. — Я не поехал со всеми из-за болезни. Англичане обещали, что все вернутся этим же вечером, но когда никто не вернулся, иллюзии рассеялись. На следующий день, 29 мая, англичане выдали офицеров нашим, то есть… — запнулся Скоробогатый, — Красной армии. Всем оставшимся в лагере объявили, что они будут отправлены в СССР по договоренности на Ялтинской конференции. Казаки объявили голодовку и не давали еду даже детям — такую силу воли и духа трудно сыскать.
— Поддерживаю вас, Николай Александрович, русским вообще силы духа не занимать. Сколько пережил русский народ после октябрьского переворота, включая и нас, белых эмигрантов, и тех, кто жил в Советском Союзе, ни одна нация не претерпевала. Мы генетически, к великому сожалению, настроены на то, чтобы спасать других, а самим голодать, страдать и умирать за глупые идеи. Прожив более тридцати лет за границей, я понял, что нам не хватает здравого европейского прагматизма и цинизма.
— Я продолжу, отец Даниил, мне надо закончить сегодня, — глухо произнес Николай. — По лагерю висели плакаты «Лучше смерть здесь, чем отправка в Советский Союз!». Казаки решили оказать сопротивление насильственной отправке в Союз. Рано утром 1 июня начался Крестный ход, тысячи людей молились Богу за Русь, за свою землю, исповедовались, пели казачьи песни. Такой веры в Бога я никогда не встречал, но Бог не спас их. Почему, отец Даниил? Не отвечайте, я не хочу теологических споров. Уже очень поздно, а мне надо успеть все рассказать. В 10 часов утра Шотландский батальон начал акцию. Для этого нас окружили солдаты с оружием и несколько легких танков. После попытки уговорить добровольно сесть в машины, солдаты бросились на молящихся. Они били палками и прикладами автоматов всех подряд, хватали людей и бросали в грузовики, невзирая на то мертвы они или ранены. По мере заполнения машин их под охраной везли на станцию и таким же манером загружали в товарные вагоны, которые сразу же запирались. Согласно ялтинским решениям, эмигранты первой волны и другие неграждане СССР, которых в лагере было подавляющее большинство, не подлежали выдаче, но англичане хватали всех подряд: это и есть западная идеология — беспринципная и лживая! Даже престарелые генералы Краснов и Шкуро, которые никогда не были советскими, оказались выданы НКВД!
— Николай Александрович, англичане, американцы и французы предали и государя императора, принявшего мученическую смерть. Все наши «союзники» всю известную нам историю ненавидели и боялись Россию и предавали при первом удобном случае. Они были союзниками с нами только тогда, когда им надо было спасать свои шкуры. Но как только Россия спасала их ценой жизни своих солдат, они сразу же предавали нас, чтобы разрушить Россию. Так было при Петре, при Екатерине, при Александре I и при Николае II. Знаете, кто это сказал: «Во всем свете у нас только два верных союзника, наша армия и флот. Все остальные при первой возможности сами ополчатся против нас»?
— Не знаю, — вяло и устало пробормотал Скоробогатый.
— Это сказал государь император Александр III, которого в Советской России давно забыли. Я не знаю, почему они так поступают: то ли менталитет у них такой, делать так, как выгодно им в данный момент, то ли принцип такой во внешней политике — не иметь никаких принципов. Про немцев я понял в 1942 году: никто нам не поможет изменить нашу жизнь, кроме нас самих, потому как победи они, немцы, России вообще не будет на карте. Только поэтому я ушел из Русского корпуса воевать против немцев, помогая Красной армии, как только мог.
— Наверное, вы правы, отец Даниил, но я закончу… Крики из нашего лагеря разносились по всей округе, так что многие австрийцы плакали вместе с нами. Один урядник застрелил двух своих детей, жену и себя, только чтобы не попасть назад в СССР. Многие матери бросали с моста в реку Драву своих детей и бросались сами! Это был ужас, который я не могу передать словами, — со слезами на глазах вспоминал Николай. — Часть женщин была раздавлена танками, но казаки не уступили. Только после этого английские солдаты прекратили выполнять ужасный приказ. Но все повторилось в последующие дни: семьи вылавливали, били, бросали в вагоны и отправляли в Советский Союз. Потом акции прекратились, так как англичане испугались отпора оставшихся казаков: стариков, детей и женщин. В течение нескольких дней по лагерю бегали тысячи лошадей, понурых и худых, пока их не выловили англичане. Казаки говорят, что у коня душа человечья… Для казака конь не домашнее животное, а друг.
— Как мне это знакомо, — воскликнул в волнении Иванов и процитировал:
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня;
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо —
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
— Это написал Николай Туроверов, с которым я уплыл в 1920 году из Крыма. Я сам видел, как казаки, выстрелив в своего коня, стрелялись сами. Я слышал, что в Пеггеце англичане согнали более тысячи казачьих коней в ров, застрелили и закопали…
На глазах отца Даниила тоже выступили слезы. Через пару минут, овладев собой, он произнес:
— Я знаю о трагедии Пеггеца со слов многих очевидцев, в том числе и в моем приходе, но только сегодня узнал о судьбе тестя. Как вам удалось спастись?
Николай не спеша съел одну ложку каши и сделал глоток чаю.
— У меня было воспаление легких, и я находился в лазарете с высокой температурой на момент отъезда офицеров в ловушку. Потом англичане пытались отправить здоровых казаков, а нас не трогали. Когда они получили отпор от оставшихся казаков, то пришли за слабыми — больными. Тех, кто не мог ходить, клали на носилки и волокли к грузовикам. Ходячих под охраной трех автоматчиков повели к грузовику. Я, шатаясь, еле плелся к грузовику, когда толпа женщин с детьми бросилась на охрану, чтобы выручить своих мужей. Охрана начала стрелять поверх голов, но это не испугало женщин. Тогда на нас поехала английская танкетка, чтобы разогнать толпу. Толпа, сбив охрану, ринулась в лес, но я упал, и по мне побежали люди, от чего я потерял сознание. Я не почувствовал, как танкетка раздавила мне левую руку. Очнулся я через несколько часов в нашем же лазарете уже без руки.
Николай опять замолчал, вспоминая прошедшее. Ровным тоном, без эмоций продолжил:
— Англичане одумались и решили не отправлять в Союз эмигрантов первой волны. Они вызывали казаков и требовали предоставить документы, подтверждающие отсутствие гражданства СССР. У меня такого документа не было, но одна казачка выдала меня за своего сына, убитого партизанами год назад…
Собеседники разошлись под утро. Вечером того же дня отец Даниил узнал, что Николай Скоробогатый повесился у себя в комнате в шесть часов утра, завещав свои нехитрые пожитки церковному приходу. В прощальном письме он оставил адрес своей семьи в Киеве и просил отца Даниила сообщить о нем при случае…
Отцу Даниилу часто приходилось беседовать, утешать и исповедовать прихожан, добровольно служивших немцам. Иванова постоянно мучили вопросы, ответы на которые он искал уже несколько лет не только в себе, но и у своих прихожан: «Кто такой русский патриот?», «Надо ли служить врагу своей страны, чтобы уничтожить ненавистную советскую власть?». Нравственный выбор встал и перед бывшим поручиком царской армии Даниилом Ивановым, когда в сентябре 1941 года в Югославии начал формироваться Русский охранный корпус для борьбы с югославскими партизанами, охраны коммуникаций и объектов, тем самым освобождая вермахт для боев с Красной армией. Будучи членом Русского общевоинского союза, созданного бароном П. Н. Врангелем, с момента его основания в 1924 году, поручик Иванов одним из первых решил вступить в формируемый корпус. Сын Владимир, окончивший Первый русский великого князя Константина Константиновича кадетский корпус в Белой Церкви в Югославии, также решил записаться в корпус. Даниилу было 56 лет, а его сыну — 24.
— Батя, куда ты собираешься? Тебе внуков нянчить надо, а не по полям бегать. У тебя и здоровье не ахти какое. Ваше поколение пережило и Великую войну, и Гражданскую, теперь наша обязанность освободить Россию от большевиков, — говорил Владимир своему отцу. — Володя, мы много лет верили и ждали этого часа, когда пойдем на большевиков. Наш корпус двинется в освободительный поход и станет основой будущей русской национальной армии. Мы только и жили все эти годы с мыслью, что нам придется бороться с Советами с оружием в руках. Самим нам не справиться, и поэтому вся надежда только на немцев. Но бить большевиков и освободить свою страну мы должны только сами. Как только освободим и создадим новую русскую армию, так и попросим немцев удалиться в Европу, а сами будем строить свою Россию, — уверенно отвечал Иванов.
— Батя, ты, конечно, прав, но мы и без вас победим! А потом позовем вас управлять страной.
В конце концов, и отец, и сын записались в Русский корпус.
…За два дня до смерти отец Даниил подозвал к себе сына, который, как обычно, в любую свободную минуту приходил к умирающему отцу, и слабым голосом спросил:
— Володя, помнишь, я тебе рассказывал о генерале Спиридовиче, бывшем начальнике царской охраны?
— Да, папа, помню, — ответил Владимир, наклоняясь ближе к отцу.
В комнате были еще 10-летний внук Андрейка, пришедший вместе с отцом к деду, и маленькая сухонькая старушка лет 90, помогавшая больному. Они особенно и не мешали разговору отца с сыном.
— Я все думал, что еще не время, надеялся сам все найти… Но, видно, уже поздно, ты должен знать это. В апреле 1917-го я встретился с Александром Ивановичем в Петрограде. Я лежал в госпитале после газовой атаки на фронте. Потом меня перевели в Московский военный госпиталь, — медленно, еле слышным голосом продолжал отец Даниил. — Александр Иванович передал мне на хранение какой-то сверток, который он не мог оставить у себя, так как был под постоянной слежкой. Александр Иванович умер в 1952 году в Америке, так и не распорядившись, что сделать с его передачей. Я узнал о его смерти совсем недавно от знакомого эмигранта.
Отец Даниил замолчал, тяжело дыша и не открывая глаз. Владимир молча ждал, когда отец продолжит говорить, сидя на краю кровати. Иванов едва заметным движением руки привлек внимание сына и прошептал:
— Фотография с государем императором и часы…, коробка от часов…
Владимир не понял, о чем хотел сказать ему отец, и терпеливо ждал, пока он продолжит. Но отец Даниил больше ничего не говорил, а спокойно лежал с закрытыми глазами. Владимир медленно вышел из комнаты вместе с сыном, оглядываясь на отца, в надежде завтра услышать продолжение истории. В ту ночь отец Даниил впал в кому и через несколько часов умер. За окном стоял солнечный весенний день…
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ТРЕТИЙ (2014, США)
Совет директоров Kelseno Trading Inc. проходил уже второй час в штаб-квартире корпорации в Нью-Йорке, но ее президент и основатель Эндрю Иванофф не следил за выступлениями присутствующих. Он вообще не вдавался в суть сегодняшней повестки дня, так как всецело был занят своими мыслями. Накануне ему пришла информация, которую он разыскивал на протяжении долгих лет, и сейчас он не мог заставить себя сосредоточиться на делах. Перед ним лежали два листа бумаги: на одном он записывал что-то, связанное с советом директоров, — там была всего пара заметок; второй лист был исчерчен какими-то схемами, текстом и графиками. На круглом лице с большими выразительными глазами и возрастными морщинами отражалось скопление мыслей, требующих срочного решения. Он периодически запускал пальцы в свои седые, аккуратно зачесанные назад волосы, будто это действие помогало находить правильные решения. Иногда Иванофф отвлекался от своих размышлений, когда к нему обращались с вопросами члены совета директоров. Он машинально отвечал на них, кивал и соглашался с какими-то предложениями. Но снова и снова возвращался к полученному известию. Антиквар из Чикаго сообщил, где могут находиться часы его деда, Даниила Александровича Иванова, которые разыскивали полсотни лет сначала отец Эндрю — Владимир, а потом и он сам. Не дождавшись окончания совета директоров, Иванофф сказал исполнительному директору компании Дейву Фоксу, что ему надо срочно уехать, и пусть Дейв сам завершит заседание, а ему пришлет протокол для утверждения.
Иванофф вышел из зала заседаний и сразу же позвонил Джону Вайту, другу и бывшему сотруднику ФБР по борьбе с наркотиками:
— Джон, привет, я не могу больше ждать: быстрее рассказывай мне о находке. Как и где ты нашел часы? Когда я могу их забрать? Я готов вылететь за ними через два часа на любой край света!
— Эндрю, не волнуйся, мой дорогой друг. Ты неправильно меня понял: я пока нашел только следы часов твоего деда, но сами часы еще не у меня, — спокойно объяснил Джон. — Однако теперь я уверен на 98 процентов, что мы их найдем.
— Джон, как ты можешь так спокойно говорить о 98 процентах? Мне надо иметь 101 процент в активе, а не два в пассиве. Ты же знаешь, что я готов очень много заплатить, лишь бы получить семейную реликвию, — в отчаянии воскликнул Иванофф.
— Эндрю, ты тоже знаешь, что я все для тебя делаю почти бесплатно, только расходы на командировки, накладные и небольшая премия. Вспомни, что я реально подключился к этому делу только пять лет назад, когда ты стал очень богатым парнем, а я — свободным от присяги. Короче, слушай. У тебя голова забита своим бизнесом, акциями, биржами, производством и всякой прочей фигней, поэтому ты многое забыл. Напоминаю… — невозмутимо продолжал бывший фэбээровец.
— Окей, Джон, давай восстановим в памяти все нюансы, чтобы ничего не забыть, — немного успокоившись, согласился Иванофф.
— Итак, когда я уволился на пенсию и стал жить в свое удовольствие, пил пиво, копался в саду, ходил с внучкой в кино, ты поймал меня увлекательным рассказом о своем деде, который умер в Австрии. Сейчас мы ищем часы твоего деда, которые пропали в 1952 году… — начал детектив.
— Часы не пропали, а их продал мой отец в 1950 году в Австрии. Это были золотые карманные часы «Павел Буре» с золотым накладным двуглавым орлом на верхней крышке. Часы лежали в часовой коробке красного цвета; внутри часовой крышки написано, что часы подарены Иванову Даниилу Александровичу в 1913 году. Часы были проданы в антикварном магазине на Элизабетштрассе, 12. Ты сам мне назвал номер дома, где до сих пор существует этот магазинчик.
— Все верно, Эндрю, я тупой, но исполнительный, я все помню и нашел следы часов… Практически нашел… Подведем итоги. Из антикварного магазина часы были проданы в 1952-м. Черт, опять забыл: их продали в том же 1950 году американскому лейтенанту оккупационных войск. Сын владельца магазина вспомнил, что у лейтенанта на рукаве была эмблема с полосками, при этом американец говорил, что подарит эти часы своему отцу — выходцу из России. По эмблеме я выяснил, что лейтенант служил в 3-й пехотной дивизии 7-й армии, но таких лейтенантов в дивизии были сотни. Да и лет прошло больше шестидесяти, какой к черту лейтенант: он уже давно, наверное, командует взводом чертей на небесах, ведь ангелов ему вряд ли доверят — довольный своей шуткой заржал детектив. — Мне пришлось год рыться в архивах и искать следы лейтенантов с русскими фамилиями. Я нашел несколько похожих на русские фамилий — они все были потомками старообрядцев. Дальше дело техники: установить их адреса на 1950 год, места жительства их или потомков на 2012-й, напомнить им об Австрии и часах, — четко, по-военному докладывал Джон.
— Кстати, как звали того лейтенанта, что купил часы?
— Это был Серж Григорефф. Умер он в 1996 году, и часы достались в наследство его дочери Мэри, которая продала их антиквару из Чикаго, имя которого она не помнила. Как ты понимаешь, антикваров в Чикаго хоть завались, — смеясь в трубку, продолжал Джон.
— Напомни, — хмыкнул в ответ Эндрю, — как тебе удалось найти того дилера?
— Это был настоящий детектив, тем более что эти парни, антиквары, боялись что-либо говорить, не зная, зачем я спрашиваю. Вдруг за эти часы пришили парочку «перцев»? Пришлось изображать любителя русских карманных часов, особенно царских подарочных, вести долгие умные разговоры об антиквариате, пересмотреть кучу всякого барахла, пока один «перец» не сказал, что через него прошло несколько часов с двуглавой птицей. Тому тупице и в голову не пришло, что птица о двух головах — есть государственный герб России. На это у меня ушло еще пару лет.
— Давай, Джон, продолжай! Я вспомнил, что это ты мне уже рассказывал, когда я выписывал весомый чек за твои расходы, включая попойки и подружек, — весело произнес Иванофф, уже понимая, что Вайт таки найдет часы.
— Эндрю, ты же понимаешь, что работа требует жертв, — смущенно пробормотал Джон, — а эти антиквары такие затейники.
— Вообще-то говорят — «красота требует жертв», но в нашем случае это одно и то же. Итак, где часы, Джон?
— Этот чел ни черта не помнил, когда, кому и что он продавал, особенно через Интернет. Чтобы получить доступ к его компу, я его неделю поил самым крутым виски и водил ему девок: от негритянок до филиппинок. На халяву этот «перец» квасил так, что я бы давно умер. А он — ничего, выжил.
— И-и-и… — подгонял его Эндрю.
— Что «и-и-и»? Пришлось копаться в его компе неделю, чтобы найти переписку с каким-то япошкой и русским. В папке с перепиской с русским нашел прикрепленные фотографии — часы оказались серебряными с золотым орлом, кстати, очень редкие, судя по различным источникам. А японцу дилер продал не только русские часы твоего предка, но и японский орден Восходящего Солнца в 1999 году. Электронная почта японца у меня имеется. Дай бог, он еще жив, а то опять уйдет лет пять на новые поиски. Я уже буду без зубов и в коляске ездить по всему миру, а ты оплачивать молодых сиделок… на других я не соглашусь, — со смехом закончил детектив. — Кто пишет япошке?
— Пиши ты, а то я в запале так напишу, что японец или не продаст, или заломит цену. Напиши ему типа, что готов купить русские часы с орлом или поменяться на что-то. Главное, завязать разговор. Держи меня в курсе событий, Джон. Удачи!
— Есть, сэр, — отрапортовал Вайт.
…Вечером, сидя в своем трехэтажном доме у камина, Эндрю достал старые фотографии, которые так и не успел разложить по альбомам со дня смерти своего отца, и стал их рассматривать. Периодически он вытаскивал из папки старые письма и перечитывал их, делая пометки в большом старом записном блокноте деда, полученном впоследствии от отца. В этом блокноте вот уже 28 лет, с 1986 года, он записывал воспоминания отца о своем деде, его семье и прошедшем времени. Несколько страниц были заполнены рукой деда: не то чтобы он вел дневник, но иногда записывал важные события. На Эндрю нахлынули воспоминания детства…
— Андрейка, давай я тебе почитаю, — часто говорил ему дедушка, когда мама или отец приводили его в дом престарелых. — А то твоим родителям некогда.

Маленький Андрей забирался к дедушке на колени и с удовольствием слушал русские сказки, былины о воинах или Евангелие для детей. Ему нравилось ковыряться в дедушкиной бороде, изредка вырывая оттуда волоски. Дедушка смешно морщился и притворно охал, а внучок жалел деда. Еще Андрейка очень любил заходить в церквушку, где служил его дедушка, изучать различные предметы, которые там находились. Однажды дед закончил службу и переодевался в соседней комнате, а семилетний Андрейка взял еще горячее кадило, положил туда угольки и поджег. Он много раз видел, как это делал дедушка или его помощник, но уж очень хотелось самому все попробовать. Дед почувствовал запах дыма и выскочил в главную комнату, где уже горела скатерть. Испуганный мальчишка бросил кадило и стоял в растерянности. Отец Даниил быстро потушил огонь и немного пожурил внука. Андрейка очень боялся, что дед расскажет отцу о его проделках, но тот предпочитал сам разговаривать с внуком.
Постепенно в памяти стали всплывать мелкие детали детства, которые он давно забыл. Неожиданно вспомнился небольшой уютный садик за зданием богадельни, в котором он часто ковырялся с дедом. Дедушка научил его сажать картошку, лук и огурцы. Как-то раз они сажали дерево. Эндрю не помнил, что это было за дерево, но надеялся найти место посадки. В тот день дедушка предупредил его об ответственном задании. Андрейка долго приставал к дедушке с расспросами, но тот молчал. После обеда они взяли лопату и вышли в сад, где лежал саженец. Дедушка разрешил внуку немного покопать, чем доставил тому несказанное удовольствие.
— Андрейка, через несколько лет это уже будет мощное и красивое дерево. Так и люди оставляют после себя потомство, которое должно быть лучше, чем предыдущее. Учись, живи и помни, что ты — русский, и дети твои должны быть русскими, иначе кто вернет России свободу. Только избави бог тебя от потрясений. Ты еще увидишь свободный русский народ, а я уже нет… Будешь в России, внучок, посети село Новотроицкое Оренбургской губернии. Детали я записал в книжке, чтобы ты не забыл.
«Пока не поздно, надо обязательно съездить с детьми и внуками и показать им это дерево, — подумал Эндрю. — Как найду часы, так все и поедем». У него и его жены Мелинды были сын Томас сорока лет, две младшие дочери — Эвелина и Таня и с десяток внуков. «Всем «зверинцем» и поедем в Австрию. Когда еще смогу собрать всех вместе? — размышлял Эндрю. — Может, со своими внуками тоже посадим деревья — целый сад получится!»
После смерти деда семья Ивановых переехала во Францию. Андрей пошел в местную школу. Первые полгода ему было очень тяжело, не зная языка, но постепенно он освоил помимо немецкого и французский. В школе его часто оскорбляли, называя то фашистом, то русской побирушкой. Из-за этого Андрей нередко вступал в стычки, но против толпы было трудно устоять. После того как его однажды сильно побили, отец отправил его заниматься боксом. Спортивный кружок находился далеко от того места, где они жили, поэтому домой Андрей возвращался очень поздно. Отец работал на заводе, а мама подрабатывала посудомойкой в рабочей столовке, и потому они не могли сопровождать сына. На сон ему оставалось около шести часов. Благодаря своим физическим данным Андрей быстро начал делать успехи в спорте и вскоре стал чемпионом клуба и 16-го округа Парижа. В школе не знали об успехах Иванова. В один из майских дней, когда отмечали годовщину победы над Германией, одноклассник Андрея по имени Жан Красье в очередной раз решил поиздеваться над ним. После окончания уроков он остановил Андрея во дворе школы и крикнул ему:
— Эй ты, фашистский ублюдок! Чья пуля убила моего отца? Твоего отца или деда? Из-за них я расту сиротой! Ты должен нести ответственность за них.
Так как Жан был ниже Андрея на голову, один он не решился проучить Иванова и призвал на помощь еще трех одноклассников и своего старшего брата Анри, два года назад окончившего школу. Недалеко в сторонке стояла группа ребят и девчонок их девятого класса. Многие одноклассники уважали Андрея за рассудительность, готовность помочь в учебе и честность, но боялись открыто выступить в его защиту. В школе действовало несколько группировок отвязных парней и девчонок, которые били слабых, отбирали деньги и вещи. Их все боялись за сплоченность и жестокость.
Андрей остановился и спокойно ответил:
— Мой дедушка воевал в итальянском Сопротивлении, а отец в годы войны был в Сербии, так что они не могли убить твоего отца, Жан. Я тебе это уже говорил много раз.
— Тогда дай мне франк, и я отстану от тебя, — не отступал Красье.
— И нам по франку, — хором подхватили его друзья и заржали.
Андрей все так же спокойно ответил, что у него вообще нет денег, ни сантима.
Спокойствие Иванова вывело из себя старшего брата Жана, который подскочил к Андрею и хотел дать ему оплеуху, но Иванов увернулся, и Анри чуть не упал, потеряв равновесие. Это еще больше взбесило его. Он развернулся и попытался с размаха ударить Андрея в лицо. Андрей уклонился от удара и коротким прямым в челюсть отправил Анри в уличную пыль. Вздох удивления, радости и страха пронесся среди наблюдателей. Анри вскочил с земли, схватил камень и с криком «убью-ю!» бросился на Иванова. Андрей успел увернуться, но камень рассек ему щеку. В ответ он правой рукой сбоку ударил Анри и попал тому по носу, отчего нос свернулся набок и хлынула кровь. От боли Анри завопил и рухнул на землю как подкошенный. Никто не решался помочь ему.
Андрей повернулся к Жану и троим одноклассникам:
— Вопросы есть? Кто меня еще раз назовет фашистом, тому сломаю челюсть, чтобы не мог больше говорить, — и подошел к Анри для оказания помощи.
С тех пор Андрея никто не трогал, а Жан стал его лучшим другом. После школы они вместе поступили в университет. Анри стал адвокатом, а Андрей — инженером-кибернетиком. Некоторое время Андрей работал на авиазаводе в Тулузе, пока не переехал в США. В Америке Иванов пару лет работал в Кремниевой долине, где женился на Мелинде, дочери профессора из Калифорнии. Спустя шесть лет он основал свою компанию. До сих пор Андрей переписывается и созванивается с Красье, который сейчас на пенсии и живет в Париже. Как-то раз Андрей помог дочери Жана устроиться на хорошую работу в Америке…
Отец Эндрю, Владимир Даниилович, очень редко вспоминал прошлое, особенно военные годы, но перестройка в СССР способствовала тому, что он стал рассказывать сыну о его корнях. Однажды Владимир Даниилович позвонил Эндрю:
— Андрей, ты помнишь дату 16 июня?
— Конечно, батя, это твой день рождения. И мы всей семьей собираемся прилететь к тебе в Париж. Мы уже взяли билеты на десятое число. Так что скоро к тебе пожалует русско-американский табор с песнями и плясками. В своей Америке мы забыли и русский язык, и наши традиции, и наши песни. Ты еще помнишь слова кадетской песни?
Братья! Все в одно моленье
Души русские сольем,
Ныне день поминовенья
Павших в поле боевом…
— Забыл я, Андрей, все песни. Давно не пел и не плясал. Поэтому и зову тебя, чтобы все вспомнить и кое-что рассказать перед смертью, — ответил Владимир Даниилович.
— Отец, про какую смерть ты говоришь? Тебе всего 69 лет, практически юноша, — смеясь, парировал Андрей, — жди, скоро будем.
Владимир Даниилович жил в Париже с 1961 года. Он уехал из Зальцбурга через два года после смерти своего отца, служившего настоятелем небольшого прихода в доме престарелых. От отца ему достались семейные фотографии, которые тот бережно хранил всю свою жизнь, два Георгиевских креста, медали за Гражданскую, Первую и Вторую мировые войны. Еще было несколько писем из Германии и фотография, на которой изображена немецкая семья: элегантная дама сидит на стуле, у нее на коленях маленькая белокурая девочка, за ней стоит пожилой господин в черном костюме и пенсне, опираясь на трость, а рядом сидит молодая беременная женщина в традиционном баварском платье, за которой стоит молодой высокий мужчина с красивым лицом в военной форме и на кителе у него несколько боевых наград. На обратной стороне фотографии был написан адрес в Берлине. Никаких других ценностей у отца не было.
Владимир вместе с женой Анной Тимофеевной и сыном Андреем переехали в Булонь, в рабочую коммуну в западном пригороде Парижа. Иванов стал работать на заводе «Рено». Только выйдя на пенсию, у него появилось время, чтобы привести в порядок дела, пересмотреть фотографии, перечитать старые письма и записи отца. С грустью Владимир думал о том, как несправедлива все-таки жизнь: могила отца осталась в Зальцбурге, мама похоронена в Белграде, брат отца и его семья где-то в СССР, могилы дедов и бабушек затерялись там же. Старшая сестра Мария умерла пять лет назад в Чили, младшая сестра Ольга все еще живет там. Вот и сын Андрей с детьми уже много лет в США. У их семьи были корни, крепкие русские корни, на которых веками держалась Русь: теперь есть только обломки отдельных судеб и отдельных семейных отростков.
«Сколько таких рассеявшихся, разбросанных русских семей по всему свету? Какой стране сейчас мы приносим пользу? Почему мы оказались не нужны своей Родине?» — спрашивал себя Владимир.
— Если у дерева пообрубать корни, то оно продержится недолго, за исключением уж очень живучих. Наша семья, Андрей, не была исключением в череде маленьких и больших трагедий постреволюционной России. Десятки миллионов были разлучены со своими семьями, погибли на фронтах Гражданской и Второй мировой войн, в ходе белого и красного террора; были выселены со своих родных мест, — сказал Андрею отец, когда они сидели вместе в один из вечеров. Дети-внуки гуляли по Парижу, бабушка Анна смотрела сериал, и им никто не мешал беседовать.
— Отец, в результате социалистического эксперимента наша родина потеряла каждого второго жителя. Не слишком ли велика цена? И за что? За то, чтобы сейчас советские люди стояли в очередях за куском колбасы и жили в ужасных условиях за железным занавесом? Как наши деды и государь император допустили развал России?
— У меня нет ответов на твои вопросы, знаю только одно: мы должны гордиться тем, что мы русские; несмотря на все ужасы коммунистического режима, наши соотечественники победили фашизм, первыми полетели в космос. Это говорит лишь о том, что дерево под названием Россия вновь зацветет, какие бы эксперименты над ней не ставили. Когда это произойдет, я не знаю, но всего лишь пару лет назад мы и подумать не могли о возможности перестройки в СССР. Надеюсь, этот кошмар под названием «социализм» скоро закончится. Обрати внимание, что распадались империи и страны, которые существовали с древности, Россия же только прирастала, не теряясь среди смут и трагедий.
— Твой дед говорил мне, что, уплывая из Крыма в 1920 году, они думали вернуться через год в Россию, очищенную от большевиков. Прошло 66 лет… — грустно продолжил Владимир Даниилович.
— Хватит о грустном, отец. Расскажи мне о деде и бабушке. Давай пить вино, смотреть фотографии, и ты мне будешь рассказывать все, что знаешь. Нам никогда не хватало времени поговорить, а сейчас никто не мешает: у нас есть часа четыре точно. Какое вино принести? — Андрей поднялся и направился к бару.
— Сынок, — встрепенулся Владимир Даниилович, — ни вино, ни виски нам не подойдут. Тащи водку. В холодильнике стоит «Русская» и селедка с картошкой. Хоть ты и не знаешь всей прелести этого деликатеса, на старости лет научу тебя русским традициям.
Через несколько минут Андрей принес бутылку водки, а Анна Тимофеевна поставила перед сыном и мужем поднос с селедкой и холодцом. Андрей разлил в маленькие рюмочки водку.
— Я водку вообще-то не пью, но сейчас самое время, — сказал он и со смехом добавил: — Еще бы включить русские романсы для чистоты эксперимента.
— Романсы нас будут отвлекать, а нам сейчас это вредно. Ты должен быть очень внимателен, — как-то серьезно произнес Владимир Даниилович. Он поднял рюмку и сказал: — Будем!
Они чокнулись и стали закусывать. Наконец, Владимир Даниилович, собравшись с духом, стал медленно говорить:
— Я начну с конца, чтобы успеть: никто не знает дату начала своего неземного пути. Умирая, твой дедушка успел произнести несколько странных слов, которые я не понял. Он сказал примерно так: «Фотография с государем императором и часы в коробке». Еще он говорил о каком-то свертке или кладе генерала Спиридовича. Я долго размышлял о его словах и решил: отец хотел рассказать, что надо что-то искать в часах, или коробке для часов, или на фотографии. Что искать, я не знаю.
— Давай вместе думать. Покажи часы! — азартно воскликнул Андрей. — Я люблю такие задачки, ты же знаешь.
— В том-то и дело, что часы я продал еще в 1950 году, но фотографии остались. Тогда я не сказал отцу, что часов у меня уже нет.
— Зачем ты их продал? — уныло пробормотал Андрей.
— Слушай внимательно и записывай. Вот тебе блокнот для записей, — Владимир Даниилович вынул из ящика стола старинный блокнот в кожаном потертом переплете и передал сыну. — Дед твой, Даниил Александрович, уходя в партизаны в 1942 году, отдал мне золотые часы, боясь, что погибнет. В 1950 году дед, ты, я и мама уехали из лагеря эмигрантов под Зальцбургом: дед поехал в дом престарелых, а я нашел квартиру в Зальцбурге и решил ее снять. Требовалось заплатить за полгода вперед, а денег не было, поэтому я продал эти часы. Пиши: это были золотые массивные часы «Павел Буре» с золотым двуглавым орлом на верхней крышке. Всего было три крышки: на верхней — накладной орел, на второй — надпись «Поставщик Двора Его Императорского Величества» и номер часов, который я не помню. Часы хранились в специальной часовой коробке бордового цвета; на коробке сверху был прикреплен бронзовый орел — такие часы вручал сам государь император. Самое главное, запиши: на внутренней стороне верхней крышки написано, что часы подарены деду в 1913 году. К сожалению, не помню, как точно было написано.
Андрей оживился:
— Записал, батя. Давай дальше исповедуйся.
— Продолжаю, отец мой, — засмеялся Владимир Даниилович, — надеюсь, получу индульгенцию. Я продал часы в антикварном магазине на Элизабетштрассе. Я запомнил название улицы по имени своей первой любви Лизоньки, с которой был знаком, учась в кадетском корпусе. Так что при случае ты должен найти эти часы. Теперь перехожу к фотографиям. Смотри, вот четыре фотографии с русским царем Николаем II, которые мне передал отец, — Владимир Даниилович вытащил заранее приготовленные фотографии.
На первой была изображена семья императора с маленькими царевнами и наследником на фоне леса. На второй — Николай II со свитой при посещении какого-то заведения. Третья фотография озаглавлена: «Николай II со свитой у ротонды в Ореанде, 1902 год», и на ней запечатлен Николай II с биноклем. На заднем плане видна беседка с колоннами. На четвертой изображен Николай II со свитой на железнодорожном перроне. Видны здание вокзала, пути и поезд.

— На обратной стороне каждой фотографии есть надписи, — добавил Владимир Даниилович.
Андрей перевернул все фотографии и стал рассматривать надписи. Все они были сделаны одной рукой, поэтому Андрей решил уточнить:
— Это почерк деда?
— Да, это писал он.
На обороте первой фотографии было написано: «Государь Императоръ с Государыней Императрицей и Августейшими детьми. Царское Село, 1910 годъ. Былъ в С-П. Я есмь истинная». На второй: «Николай II со свитой посещаетъ крымско-караимскую кенассу в Евпатории, 1916 годъ. На фронте. Иисусъ, утрудившись от пути, селъ». На третьей: «Царская тропа. Вторая колонна. Кто из васъ без греха… Новотроицкое». И наконец, на обороте четвертой фотографии написано: «Императоръ Николай II, Императрица Александра Федоровна с дочерьми и сопровождающие их лица проходятъ по перрону железнодорожного вокзала по прибытии на станцию Бородино, 1912 годъ. Я рядомъ. Сказавъ сие, Иисусъ вышелъ с учениками Своими за потокъ Кедронъ».
— И что сие означает, отец? Ты думал над этим? — озадаченно спросил Андрей.
Владимир Даниилович немного подумал, почесал свою лысую голову и предложил:
— Давай выпьем за то, чтобы ты разгадал все это. Я единственное понял, что после описания отец сообщает, где он был в это время, и часть строки из Евангелия. «Был в С-П» означает, что в этот день он был в Санкт-Петербурге. С мая 1916 года он был уже на фронте. Новотроицкое означает родное село деда. Во время празднования 100-летия Бородинского торжества отец был в охране императора. Вот пока и все. Позднее я тебе еще расскажу о деде.
— Получается, что дедушка намекает нам на что-то. Но вот на что? Может, нам надо искать это там, где он был в это время? Например, в его родном селе или в Бородине? Или искать там, где находится император на фотографии? — стал размышлять Андрей. — Неужели то, что мы ищем, находится в разных местах? Может, это клад, разделенный на несколько частей?
— Мы никогда не узнаем, где точно отец был на фронте в мае 1916 года, когда император посещал караимскую кенассу в Евпатории, — ответил Владимир Даниилович, — хотя, может быть, нам нужна только одна фотография, а не все?
— Ну почему дедушка сразу все не рассказал, а какими-то загадками говорил? — в отчаянии спросил Андрей. — Окей, давай посмотрим, что нам говорят цитаты из Евангелия.
— Андрей, посмотри, там, в блокноте есть полные цитаты, которые я искал несколько дней, читая Евангелие, — Владимир Даниилович дотянулся до блокнота, перелистнул одну страницу и указал на тексты. — Вот они. А не рассказывал ничего отец потому, что он хранил не принадлежащее ему. Чтобы ничего не забыть, вероятно, зашифровал, что и где надо искать.
Андрей прочел с выражением:
— «Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой — виноградарь», глава 15. «Там был колодезь Иаковлев. Иисус, утрудившись от пути, сел у колодезя. Было около шестого часа», глава 4. «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень», глава 8. «Сказав сие, Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его», глава 18. Да, отец, все ясно, но ни черта — свят, свят, свят — непонятно. Почему дед написал только часть выражений, а не все? Нужны часы: без них мы ничего не поймем. Только боюсь, что часы я буду искать о-очень долго.
Отец и сын, русские иностранцы, еще долго сидели и пили русскую водку, сделанную в Финляндии, ели селедку, выловленную в Норвегии, и картошку, выращенную во Франции. В этот день они больше не вспоминали былое. Вскоре вернулась жена Андрея с детьми и внуками, и началась домашняя кутерьма. Через пару дней после дня рождения, когда до отлета в США Андрею оставалось чуть больше суток, отец и сын снова уединились…
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ЧЕТВЕРТЫЙ (2014, РОССИЯ, США)
В сентябре 2014 года на электронную почту Александру Осипову пришло письмо от старого знакомого японца, продавшего ему когда-то часы «Павел Буре». Антиквар написал, что хочет выкупить те часы обратно, потому что они ему дороги как память о своем далеком русском предке, и готов предложить 20 тысяч долларов.
За прошедшие годы Александр многое узнал о судьбе владельца часов, посетив архив на Пироговке и побывав в доме престарелых в Зальцбурге. Невероятно, но в Интернете Александр нашел информацию о рукоположении в сан Даниила Александровича Иванова в 1951 году. Далее в ходе поисков бывший офицер вышел на настоятеля Мюнхенского кафедрального собора Русской православной церкви за границей отца Николая. Отец Николай ничего не слышал об отце Данииле, но дал домашний телефон баронессы Елены Николаевны фон Мейендорф, которая жила в Зальцбурге и могла что-то слышать об Иванове. После нескольких дней сомнений — все-таки надо звонить настоящей баронессе — и репетиции речи Александр набрал австрийский номер и услышал мягкий приятный голос с легким акцентом:
— Слушаю вас.
— Елена Николаевна, здравствуйте. Меня зовут Александр, и звоню я вам из Москвы, — волнуясь, произнес Осипов.
— Здравствуйте, Александр. Чем обязана?
— Елена Николаевна, ваш номер мне дал отец Николай из Мюнхена. Дело в том, — немного заикаясь от волнения, начал говорить бывший офицер, — что несколько лет назад я купил часы, которые Николай II вручил Даниилу Александровичу Иванову. Часы находились в Японии, и мне стало обидно за этого незнакомого Иванова и за нас, россиян. Я решил, что настало время собирать камни, поэтому купил их. В Интернете нашел информацию, что Иванов был настоятелем прихода в Зальцбурге. Может, вы поможете мне узнать больше о нем? Елена Николаевна долго не думала, а сразу ответила:
— Я его очень хорошо помню. Отец Даниил был настоящим русским батюшкой: высоким, с белыми густыми волосами и бородой. Он служил в небольшом приходе в доме престарелых в Хельбрунне, сейчас это улица в Зальцбурге.
— Так вы его знали? — радостно воскликнул Осипов. — У него есть родственники?
— Насчет родных я ничего не знаю, но вот его помню очень хорошо. Я была регентом хора в той церкви. У нас было всего две комнатки, в которых шла служба, и существовала церковь до начала 1970-х годов, пока не был предан земле последний русский прихожанин из дома престарелых. Представьте себе, после смерти отца Даниила у нас не было постоянного батюшки, и три раза в месяц к нам приезжал другой священник, хотя прихожан оставалось всего несколько человек. Не может русский человек жить без веры… Церковь оставалась для оторванных от родины людей последней связывающей нитью с прошлым.
— А где похоронен отец Даниил?
Елена Николаевна немного подумала и ответила:
— Я точно не знаю, но русских хоронили на Русском кладбище в Зальцбурге, которое все знают. Если вы будете в Австрии, особенно на Рождество, добро пожаловать ко мне — мы организуем очень хорошие и веселые рождественские праздники.
Александр поблагодарил Елену Николаевну за приглашение…
В январе 2012 года, катаясь на горных лыжах в Италии, Александр съездил в Зальцбург и нашел тот дом престарелых. Было воскресенье, и на улице оказалось пустынно. Он до сих пор стоит, этот монументальный бежевого цвета дом. Александр обошел его со всех сторон, хотя длина его метров двести. С обратной стороны дома находился небольшой сквер. Александр открыл дверь и тихо вошел в дом. Охраны никакой не было, а по первому этажу, словно привидения, медленно бродили австрийские старушки. Осипов обратился к нескольким на английском языке, но на него посмотрели как на пришельца с другой планеты. Александр неторопливо прошелся по длиннющему коридору, похожему на артерию, соединяющую этот и тот свет. Он бродил по этажам, никем не остановленный и никем не спрошенный, что он здесь делает. Не страдая от сентиментальности, Осипов не смог сдержать слез, представив себе шаркающих по коридорам одиноких русских эмигрантов, живущих, нет…, доживающих свои дни в этой унылой богадельне.

Через час он приехал на Русское кладбище, где увидел памятник в виде креста на Голгофе, на котором написано: «Русские за рубежом своим воинам, 1914–1945». За памятником находились одинаково безликие бетонные кресты. Последнее пристанище…

Александр не нашел могилу отца Даниила, но его судьба глубоко запала в душу. И тут это письмо от японца с просьбой продать часы. Осипов стал расспрашивать японца, каким боком Иванов был его родственником, и по невнятным объяснениям понял, что это тупой предлог заполучить часы. Но для чего? Александр отказался продавать часы. Тогда японец предложил деньги и орден Восходящего Солнца 2-й степени в придачу, который стоил 10–15 тысяч долларов. Это еще больше насторожило Осипова — японец готов заплатить в два раза больше, чем продал. И это неспроста. Через неделю молчания японец снова написал письмо с предложением уже 100 тысяч долларов. За эти деньги в конце 2014 года без проблем можно купить очень хорошую квартиру. То, что чудес на свете не бывает, Александр понял еще лет сорок назад, поэтому стал искать причину такой неслыханной щедрости антикварного дилера. Может, часы связаны с каким-то всемирно известным событием? Вроде нет. Или принадлежали известной личности? Тоже нет. Александр ответа так и не нашел, но и согласия на продажу не дал.
…Маленький и толстенький детектив Джон Вайт, горя от злости и негодования и издавая всем известные пресные американские ругательства, позвонил Эндрю Иваноффу:
— Эндрю, этот чертов япошка отказывается продать часы. Я предложил ему уже 200 тысяч баксов, которые он никогда в жизни не держал! Не соглашается, дебил! Я, кстати, тоже видел столько баксов только в кино.
— Не ругайся, Джон, эмоции в нашем деле лишний повод принять неверное решение. Ты-то сам что думаешь об этом? Почему он отказывается продать часы? — спокойно произнес Эндрю, хотя в душе у него все упало. Неужели он не получит часы своего деда?
— У меня есть две версии. Первая: он набивает цену, хотя в его случае это довольно странно, ведь он купил эти часы за шесть тысяч долларов, а я предложил ему сразу 15 тысяч. За такие деньги покупают репетиры, а не обычные золотые часы. И он как артдилер это прекрасно понимает. Когда переговоры зашли в тупик и затянулись, я предложил 50, потом 100 тысяч. На 200 тысячах я прекратил общение с тупицей, — запальчиво стал объяснять детектив.
— Давай вторую версию, — стараясь не поддаваться эмоциям детектива, произнес Иванофф.
— Вторая версия весьма простая — у него нет часов, он их продал. Так ему, дебилу, и надо, — злорадно произнес Вайт. — Ясно, что больше 12–15 тысяч ему никто не заплатит, а он опытный торгаш и знает рынок антиквариата. Если не продает нам, то только потому, что у него их нет. Но он может помнить покупателя и теперь пытается выкупить часы обратно. Если мы ему предложили двести штук, то за сколько он хочет выкупить? Думаю, что за десятку, — ухмыльнулся ищейка.
— Джон, получается фигня, мы не знаем покупателя и не управляем процессом поиска. Предложи японцу 10 тысяч за адрес покупателя и напомни ему о том, что кто жадничает, тот теряет всё…
Через пару месяцев радостный Джон Вайт сообщил, что адрес электронной почты покупателя часов у него, а Иванофф должен ему 11 тысяч и 150 долларов с учетом комиссии за перевод денег, потерянные нервы и кучу гамбургеров, съеденных детективом от переживаний. Джон предложил Эндрю самому написать какому-то Алексу в Москву, так как уверен, что двое русских быстрее найдут общий язык, особенно в условиях американских санкций.
Не откладывая в долгий ящик, Эндрю написал загадочному Алексу о своей готовности купить часы своего деда вместе с коробкой.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ, ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ (1912–1917, РОССИЯ)
Полевой сбор лейб-гвардии Преображенского полка, как обычно, проходил в лагере в Красном Селе, небольшом населенном пункте, находящемся в 25 верстах от Санкт-Петербурга. Красное Село располагалось в живописном месте по обе стороны реки Лиговки.
Части Гвардейского корпуса выходили из мест постоянной дислокации в мае и размещались на огромной территории вдоль реки до августа. Все лето войска занимались боевой подготовкой. Лагерный сбор гвардии заканчивался грандиозными маневрами под руководством императора, в которых принимали участие десятки тысяч гвардейцев. Несомненно, это было самое главное летнее событие не только для военных, но и для всей знати Петербурга. Вместе с офицерами в лагерь выезжали их семьи, которые проводили летние месяцы на природе, гуляя по красивым рощам, катаясь на лошадях по широким лугам и пастбищам, купаясь в многочисленных озерах и речушках.
Лейб-гвардии Преображенский полк располагался на правом фланге главного лагеря, к востоку от Лиговки. Полк размещался побатальонно и поротно: ровными рядами стояли белые, выгоревшие на солнце палатки, по четыре палатки на каждый взвод. В каждой палатке устанавливались деревянные полы и нары с соломенными матрасами, на которых спали солдаты. Полковой лагерь напоминал небольшой городок с населением более трех тысяч человек, со своими улицами, выложенными песчаными и гравийными дорожками; местами для размещения лошадей и обозов, хранения оружия, умывания, приготовления и приема пищи, туалетами, караульным помещением и постовыми грибками. С тыльной стороны полкового лагеря находилась березовая роща, за которой располагались бараки и дачи полковых офицеров. Недалеко от полевого лагеря размещался стрелковый полигон, на котором проводились учебные стрельбы.
Как и во всех армиях мира, а Русская императорская не была исключением, главными являлись не генерал или офицер, а унтер-офицер и фельдфебель, денно и нощно находившиеся с солдатами. Тем более в гвардии, где служили лишь избранные и богатые офицеры, готовые, не задумываясь, жизнь свою отдать за царя и Отечество, но не обременявшие себя ежедневными рутинными обязанностями военной службы.
Это был последний лагерный сбор фельдфебеля 10-й роты Даниила Александровича Иванова, блондина одного аршина и двенадцати вершков роста, крепкого телосложения и весом шести пудов. Через месяц после окончания лагерного сбора его должны перевести на службу в Охранную агентуру дворцового коменданта, которая занималась охраной императора и членов его семьи в поездках. Несколько раз Иванов встречался с представителем царской охраны штабс-капитаном Игнатьевым, и один раз он был на приеме у полковника А. И. Спиридовича, начальника Охранной агентуры. Иванов по отдельным признакам знал, что его негласно проверяли, перед тем как предложить службу в царской охране. Будучи фельдфебелем роты, Иванов имел очень много обязанностей, и у него практически не оставалось времени на личную жизнь. Офицеры роты полностью доверяли своему фельдфебелю, который заслужил эту должность многолетней честной службой. Фельдфебель являлся начальником всех нижних чинов роты и управлял ею в отсутствие офицеров. Выросший в селе Новотроицком далекой Оренбургской губернии, Даниил Александрович был лишен мелочности, склонности к подлости и интригам, говорил прямо в глаза и не терпел подхалимства. Солдаты его любили за справедливость, несмотря на строгость, и побаивались за богатырский вид, хотя в полку не было солдат ниже двух аршин восьми вершков. В солдатской среде были и самоволки, и пьянки, и неуставные взаимоотношения, но Иванов никогда не спешил докладывать командиру роты о нарушителях, а старался сам разобраться с ними. За провинность Иванов мог назначить внеочередные наряды или два-три часа дополнительных строевых занятий под барабанную дробь, приговаривая при этом:
— Любите барабан, барабан — источник знаний.
— Но почему, господин фельдфебель? Лучше почитать Устав или Библию, — спрашивали его «любители» строевых занятий.
— Некоторые получают науку через голову, а некоторым легче учиться через ноги. Читая Устав, вы уснете и ничего нового не узнаете, а гуляя по плацу строевым шагом под дождем или снегом под барабанную дробь, знания о дисциплине быстрее попадут в голову и останутся надолго, — отвечал им фельдфебель.
Если уж ничего не помогало, то он докладывал офицерам, у которых власти было, несомненно, больше.
После двух с половиной месяцев полевых занятий в Гвардейском корпусе проводились полковые, дивизионные и корпусные состязания по стрельбе, а также состязания на приз государя императора. Иванов уже имел разряд отличного стрелка, к тому же скоро покидал полк, поэтому от 10-й роты в состязаниях участвовал унтер-офицер Степан Карасев. 6 августа, в день Преображения Господня, в полковой праздник лейб-гвардии Преображенского полка, на корпусных состязаниях по стрельбе присутствовал император с многочисленной свитой. Первое место занял преображенец Карасев, второе и третье — представители лейб-гвардии Семеновского полка.
Поздним вечером этого же дня, когда нижние чины уже легли отдыхать, Даниил вышел пройтись по расположению лагеря. Было слегка прохладно, где-то свистели сверчки, небо было ясным и звездным. И стало немного грустно от того, что все это для него больше не повторится: ни пыльный полигон, ни десятки тысяч воинов разнородных гвардейских полков, собранных в одном месте и в одно время, ни мощь атак русской конницы, ни ежедневная боевая подготовка. А какие устраивались пышные парады и маневры для великосветского общества Петербурга и иностранных гостей! Хотя Иванов на своей шкуре знал: для солдата праздник, что для лошади свадьба — морда в цветах, а задница в мыле, но он любил подобные мероприятия.
С другой стороны, впереди его ждала новая ответственная и интересная служба рядом с царской семьей. Грустные мысли внезапно были прерваны шумом, источник которого находился метрах в пятидесяти от лагеря, в березовой роще. Иванов бросился в этом направлении и увидел, как фельдфебель 11-й роты Яков Чернухин избивал рядового своей роты. Иванов схватил Чернухина сзади за плечи и стал удерживать от дальнейшего избиения.
— Оставь меня! — пьяным голосом завопил фельдфебель. — Этот дурак провалил сегодня всю стрельбу, и я его наказываю.
— Яков, успокойся и прекрати! Сейчас все услышат крики и прибегут сюда! — очень тихо говорил ему Даниил.
Но Чернухин был в ярости, ему удалось извернуться и вырваться. Он забыл про своего солдата и набросился на Иванова. Завязалась драка двух крепких мужчин. На шум прибежал караул во главе с дежурным офицером штабс-капитаном Константиновым. Дерущихся разняли, офицер проверил Иванова и, поняв, что тот не пьян, отпустил его в роту. Чернухина задержали и под конвоем направили на гауптвахту.
На следующий день им учинили допрос. Иванов ничего не рассказал, объяснив драку тем, что не поделил с Чернухиным порядок уборки территории батальона. Так как Иванов был трезвым, он получил строгий выговор от командира полка, а Якова разжаловали в унтер-офицеры.
…1 сентября 1912 года Иванов был назначен постовым в Царскосельскую команду Охранной агентуры, подведомственной дворцовому коменданту с окладом 35 рублей в месяц. Через полгода оклад был увеличен на пять рублей. Для сравнения, годовое обыкновенное жалованье фельдфебеля срочной службы в гвардии составляло 78 рублей в год, а усиленное — 117 рублей.
Охранная агентура была предназначена для обеспечения безопасности при любых поездках царской семьи. Причем постовые сопровождали царя скрытно, под видом простых обывателей. Их расставляли вдоль маршрута предстоящего движения царя под видом рабочих, велосипедистов, влюбленных пар, торговцев. Если царская семья находилась в Царском Селе, Санкт-Петербурге, Гатчине, то постовые несли службу в деревнях, селах, на улицах недалеко от царской резиденции. Во время несения службы агенты следили за подозрительными личностями, в том числе за теми, кто часто появлялся у окон или на балконах вдоль маршрута движения семьи. Агенты обязаны были предотвратить возможные покушения. Из личного оружия они имели револьвер и кастет.
Поначалу Даниилу приходилось непросто: в армии он был начальником более ста нижних чинов роты, имел власть, определенную уставами, свободу в принятии решений. В охране же он отвечал только за себя самого, все действия были строго регламентированы и расписаны. Однако появился материальный достаток, позволявший снимать хорошую комнату недалеко от места службы в Царском Селе, а также свободное от дежурств время, которое Даниил тратил на чтение книг, посещение гимнастического зала и синематографа. Его очень впечатлил документально-игровой фильм «Оборона Севастополя», после которого Даниил твердо решил связать свою жизнь с защитой Отечества.
В первую заграничную поездку — в Париж Иванов был командирован 23 апреля 1913 года. Для ознакомления с чинами боевой партии социалистов-революционеров (эсеров) были направлены 12 человек во главе со штабс-капитаном Кондрашовым. На специальных занятиях чинам Охранной агентуры много рассказывали о боевых эсеровских отрядах, чьей задачей являлись террор и уничтожение царских чиновников. Боевики представляли собой тайную силу, совершившую в годы террора около 300 покушений и терактов. В Париже их встретил представитель тайной полиции Франции и разместил в казармах жандармов на Avenue de Saxe. Занятия проходили каждый день до 4 мая. На теоретических занятиях постовые агенты изучали руководителей партии эсеров: Чернова, Савинкова, Натансона, Волховского, Карелина, Ракитникова-Максимова, Аргунова, Фабриканта, а также руководителей и исполнителей боевых групп. Много внимания уделялось их тактике действий, приметам, связям, чертам характера, сильным и слабым сторонам этих личностей. После курса теории французские инструкторы обучали способам маскировки, ведению скрытого наблюдения, приемам японской борьбы джиу-джитсу, психологии. Несколько занятий было посвящено стрельбе из разных видов оружия. Даниил впервые близко познакомился с идеологией террора, которая подразумевала запугивание не только тех, кто правил страной, но и всех, несогласных с террористами. Тогда же он понял, что маленькая, но сплоченная группа намного сильнее разобщенной толпы.
Ввиду того что 4 мая вся их группа отправлялась в Германию для охраны императора Николая II и его семьи, в Париж также прибыла группа полицейских из Берлина для организации взаимодействия с русскими агентами. 11 мая должно состояться бракосочетание единственной дочери немецкого кайзера Вильгельма принцессы Виктории Луизы и принца Эрнста Августа Ганноверского, и на церемонии будут представители всех правящих домов Европы. В германской команде были десять сотрудников полиции и переводчица 22-летняя Ева фон Клаус, типичная немка: рослая блондинка с зелеными глазами, прямым носом и не очень пухлыми губами. Она не была красавицей, но привлекательной точно, прежде всего из-за своего роста, стройной фигуры и длинных светлых волос. Большие зеленые глаза и ровный нос делали ее похожей на древнеримскую богиню. Отец Евы работал в германском посольстве, и с четырех лет она жила в России, поэтому говорила по-русски свободно и без акцента.
Ежедневно во второй половине дня проводились занятия по совместным действиям двух охран и изучению немецкого языка. Занятия продолжались до семи часов вечера с небольшими перерывами на приемы пищи. После занятий было свободное время, которым агенты распоряжались по-своему. Даниил и Ева сразу обратили друг на друга внимание, будучи самыми высокими. В ходе совместных занятий с германцами Даниил уделял мелкие знаки внимания Еве, что не осталось ею незамеченным. Дальше этого дело бы и не пошло, если бы Ева не пригласила Иванова после занятий к себе в каморку, находившуюся в соседнем здании. Русские агенты жили в общей казарме, в отличие от германцев, которых поселили в комнатах по три человека на третьем этаже. Еве выделили отдельное помещение на втором этаже казармы французских жандармов.
Последующие несколько дней Даниил ходил пить чай к Еве, принося разнообразные французские пирожные. Особенно ей нравились бриоши с ромом и шоколадом. А Даниилу нравилось, как Ева радовалась и прыгала, когда он каждый раз доставал из пакета что-то вкусненькое.
— Даниил, почему у вас нет супруги? Вам уже скоро 30 лет, — спросила Ева в один из вечеров.
— Некогда мне было. До призыва в армию у меня и невесты-то не было, а в армии нет времени на всякие рандеву, — грустно заметил Даниил. — Хотя я приглянулся некоей девице, дочери одного полковника. Она была европейского образования и не стеснялась общаться со мной — ниже ее по сословию. Она была хорошей барышней, но уж больно настырной. А у вас есть муж?
— Ко мне сватается коллега моего отца по Министерству иностранных дел, старше меня на 20 лет. Я не знаю, что мне делать, потому как не люблю его. Десять лет назад я жила с родителями в Санкт-Петербурге, на Морской, 41. Мой отец был помощником посла, графа фон Альвенслебена. Мама не работала, а воспитывала меня. Иоганн, коллега отца, состоял в секретной службе посольства и тогда не обращал на меня внимания, — как-то по-военному доложила Ева. — А сейчас, когда я выросла, желает взять меня в жены.
Даниил хотел больше знать о Еве, не выдавая своего интереса к ней. Он решил не задавать вопросы, а вынудить Еву саму рассказывать. Для этого он начал с себя.
— Я родился в селе Новотроицком близ Оренбурга. Мои предки переехали из Тамбовской губернии в середине прошлого века, где помирали без земли. А здесь земли было вдоволь: крестьянину без земли нельзя, на ней вся наша жизнь и держится. В 1903 году я даже и не помышлял о том, что окажусь в столице. Я в тот год окончил реальное училище в Оренбурге, в котором проучился шесть лет. Мы изучали русский язык, физику, математику, естествознание, географию, французский язык, историю, Закон Божий, чистописание, рисование, черчение, музыку и танцы. Еще были дополнительные предметы — я ходил в кружок немецкого языка и гимнастики. Несколько раз в день читали молитвы, а еще мне нравилось читать Ветхий Завет и представлять, как все происходило на земле много веков назад. Нас держали в строгости не только в училище, но и требовали соблюдения правил поведения в обществе. Особенно запрещалось посещать маскарады, трактиры и прочие увеселительные заведения. Конечно, мы были молодые, хулиганили, нарушали заповеди, но не по злобе, а по недоумию молодости.
Ева налила чай и открыла пирожные, принесенные Даниилом. Тут он как-то неловко ойкнул и вопросительно посмотрел на Еву:
— Тут у меня еще случайно бутылка хорошего вина в кармане оказалась… Даже не знаю, что с ней делать!
— Ха-ха-ха, — рассмеялась Ева, и скованная обстановка разрядилась, — да вы, Даниил, еще тот обольститель. Я люблю и пирожные, и вино. Только не может фройлен предлагать мужчине вино первая, поэтому мы пьем чай. А вы, русские, не очень-то догадливые, не обижайтесь, Даниил. Зато вы сильные и добрые, не то что германские мужчины.
Иванов вытащил бутылку из внутреннего кармана своего пальто и ловко открыл ее. Бокалов в комнате Евы не было, и она поставила стаканы.
— Говорите тост, по русской традиции, — весело предложила девушка.
Иванов неловко замялся, видно было, что он не специалист по тостам, но желание не оконфузиться перед дамой заставило его собраться и включить все свое красноречие:
— Дорогая Ева, наша с вами работа похожа на эти грубые стаканы: у нас непривлекательная и трудная служба — один удачный выстрел, и наша жизнь разбита, как легко может разбиться стакан от неловкого движения. Но в этом стакане плещется прекрасное вино, а ваши чудесные руки держат его. От этого стаканы мне кажутся великолепными бокалами, ведь главное не внешняя оболочка, а то, что находится внутри. У вас нелегкая работа, но вы и внешне, и в душе прекрасны. Потому мой первый тост — за вас, Ева! Чтобы сбылись все ваши чаяния!
— Спасибо, Даниил, — с волнением ответила Ева и слегка покраснела.
Они пили вино, ели пирожные и непринужденно болтали. Наполняя в очередной раз стаканы, Иванов неловко задел рукавом пиджака свой стакан, который упал со столика, разбившись и успев забрызгать его брюки.

— Ой, простите меня за неловкость! — воскликнул Иванов и стал собирать осколки. Ева подскочила к нему, присела на корточки и тоже начала убирать тряпкой пролитое вино. Их головы сблизились и стукнулись друг о друга. Они весело рассмеялись, и тут Даниил неуклюже поцеловал Еву в губы. Ева даже не сделала попытки отстраниться или протестовать, видно было, что она давно ждала решительных шагов от него. Они бросили заниматься уборкой и стали страстно целоваться. Даниил целовал ее губы, щеки, шею, легонько покусывал мочки ушей, нос и брови, нежно гладил ее волосы и тело. Ева отвечала со страстью опытной женщины, которую давно никто не любил. Даниил взял Еву на руки и отнес на кровать. Она лежала, закрыв глаза и раскинув руки. Мужчина медленно расстегнул и снял кофточку, под которой было нательное белье, заправленное в юбку; затем он снял длинную серую юбку. Ее тело было скрыто женской сорочкой, которую Даниил сначала не понял, как снять: то ли снизу вверх, то ли наоборот. Он, целуя Еву, тихо попросил помочь. Девушка снизу вверх стянула свою сорочку, затем небольшие панталончики и корсет и от стыда повернулась на живот. Даниил быстро разделся и лег рядом…
После долгих ласк они лежали и пили вино. Ева, гладя густые волосы Даниила, попросила:
— Расскажи мне, как ты оказался в Москве, может, мы даже где-то виделись?
Даниил продолжил свой рассказ, начатый несколько часов назад. Уже был час ночи, но спать не хотелось, тем более что в полдень этого дня и русские, и германские агенты уезжали в Германию.
— После реального училища я собирался продолжить обучение в учительском институте. Но не поступил и несколько лет работал учителем в церковно-приходской школе в своем родном селе Новотроицком. В 1907 году меня призвали в лейб-гвардии Преображенский полк, наверное, из-за моего роста и грамотности. Вот с тех пор я и живу в столице. С прошлого года я служу в Охранной агентуре и снимаю комнату в Царском Селе. А ты когда уехала из России?
— Мои родители вернулись в Берлин в 1909 году. Я очень любила с отцом присутствовать на парадах и смотрах и часто видела твой полк. Может, и тебя видела? Меня учила мама, кроме того, я посещала Мариинскую женскую гимназию, так что прекрасно знаю строгие правила русской школы. Мы с мамой любили гулять по Невскому и в парках, но только летом и зимой, когда много снега. А петербургскую осень и весну я не любила — мокро, сыро и грязно.
Прошло еще несколько часов в ласках и страсти, после чего на простыне осталось небольшое красное пятно…
Даниил грустно заметил:
— Сегодня мы уезжаем. Сможем ли увидеться когда-нибудь? У меня нет средств, чтобы приехать к тебе и сосватать. А твои родители никогда тебя не выдадут за простого русского.
— Я буду тебя всегда помнить и всегда любить, дорогой мой Даня. И буду приезжать к тебе, если смогу.
…5 мая 1913 года сотрудники охраны прибыли в Германию. Одна группа сразу же направилась в Кюстрин, встречать царский поезд, другая группа, где был и Иванов, осталась в Берлине. Не задерживаясь, их направили на рекогносцировку маршрутов следования царя и свиты. Агенты-охранники были разбиты на команды по десять человек. Во главе команды, в которую входил Иванов, стоял поручик Пржездецкий. Они еще раз повторили порядок действий каждого согласно «Инструкции отряда подвижной охраны при поездках государя». Им сообщили, что в Берлине находится большая группа русских анархистов и эсеров. Команда Иванова будет работать 10 мая вместе с двумя другими в районе Королевской придворной оперы на Унтер-ден-Линден, бульваре «под липами».
C 5 по 8 мая все охранники усиленно занимались на своих маршрутах. Агенты изучали местность с верхних этажей здания оперы и соседних зданий, а на земле они тренировались в ведении наблюдения за возможными подходами террористов, организовывали взаимодействие и оповещение между собой, изучали пути подходов для нейтрализации злоумышленников. Периодически охранники сменяли друг друга, чтобы не привлекать к себе внимания длительным нахождением на одном месте, и возвращались переодевшись.
Император Николай II прибыл в Кюстрин чудесным весенним утром 9 мая. К императору и его свите присоединился начальник германского Генерального штаба генерал Мольтке. Вскоре поезд прибыл в Берлин. Русского монарха встречали его кровные родственники — германский император Вильгельм II и английский король Георг V, предавшие его позднее. Царя встречал почетный караул, вдоль улиц шпалерами стояли войска и массы народа. Император с семьей остановился во дворце в Потсдаме.
В день приезда русской делегации команда Иванова проводила последнюю тренировку на местности. Даниил занимал свой пост слева от здания оперы, в небольшом сквере, изображая то ли учителя, то ли средней руки торговца. Он был одет в типичную немецкую одежду среднего класса: белую рубашку со стоячим воротничком с отворотами и туго накрахмаленными манжетами, костюм-тройку — серый сюртук, жилет и брюки, на голове котелок. В руках Иванов держал трость, внутри которой был длинный стилет.
Во второй половине дня Иванов обратил внимание на молодого человека, похожего на конторского служащего, медленного прогуливающегося по бульвару с невысокой дамой. Дама была одета в белую блузку, светло-кофейную кофточку и однотонную длинную черную юбку. В руке она держала дамскую сумочку. Темные гладкие волосы были зачесаны назад и собраны в пучок. Молодой человек был в темно-вишневой рубахе, потрепанном сером пиджаке и брюках, заправленных в невысокие сапоги, на голове — картуз с поломанным козырьком. Роста он был немногим выше дамы, с небольшой нечесаной бородкой, пышными усами а-ля Георг V и растрепанными волосами.
На бульваре было много людей, наслаждавшихся теплой майской погодой, но опытный взгляд агента обязан выделять из толпы подозрительных личностей. Внимание Даниила привлекла одна мелкая и пустячная деталь: молодой человек купил у уличной торговки какой-то пряник и подал его даме, а бумажную банкноту, скомкав, небрежно сунул в карман. Ранее, общаясь с германскими коллегами, Даниил обратил внимание, как те бережно и аккуратно складывали купюры в карманы или кошелек. Иванов машинально отметил для себя такую несуразицу и чуть дольше задержал свой взгляд на этой паре. Вскоре всех агентов сняли с постов и увели на отдых.
На следующий день российский император вместе с Вильгельмом II посетил дворец и мавзолей в Шарлоттенбурге, затем побывал в казармах Александровского гренадерского полка. Вечером всех высоких гостей ждали в Королевской придворной опере, где давали «Лоэнгрин» Вагнера. Сотрудники охраны вышли на свои места сразу после обеда. Осмотревшись, агенты не увидели ничего подозрительного и специальными знаками сообщили об этом старшему офицеру.
День был теплый и сухой, пахло цветами и свежескошенной травой вокруг здания оперы. Даниилу в такой день явно не хотелось думать о службе, и ему с трудом пришлось гнать мысли о Еве. Они не виделись с момента прибытия в Берлин, но Даниил не терял надежды на встречу.
К шести часам вечера стали собираться высокопоставленные гости, подъезжали пышные кареты и автомобили, из которых выходили нарядные господа и дамы. Агенты внимательно следили за окружающей обстановкой. Иванов заметил, как из одного автомобиля — еще очень редкого на улицах европейских городов — вышел молодой мужчина в военном мундире, открыл дверцу и подал руку даме. Что-то знакомое мелькнуло в облике германского офицера. Внезапно Иванов понял, что перед ним вчерашний тип, покупавший пряник своей даме. Он подстриг бороду и усы, аккуратно причесал волосы, тем самым изменив свою внешность. Вчера он был совсем в другом образе, к тому же скомканные деньги имели теперь совершенно другое объяснение: не немец это. Дама была другая.
Иванов мгновенно напрягся и подал условленный сигнал тревоги: поднял котелок и вытер со лба воображаемый пот. Затем он повернулся затылком к мужчине в форме, тем самым показывая своим напарникам, что подозреваемый объект находится прямо за его спиной. Сделав несколько шагов вперед, Иванов скрылся за деревьями. Там он сообщил посыльному свои подозрения и вернулся на свой пост. Даниил заметил передвижение агентов, окружающих подозрительного типа.
Пока пара шла от автомобиля ко входу в театр, к ним направился германский офицер-распорядитель и стал задавать вопросы молодому человеку в офицерском мундире. Видно было, как спокойно и высокомерно отвечал на вопросы молодой человек, но его дама едва заметно нервничала: она переминалась с ноги на ногу, глаза беспокойно бегали по сторонам. Дежурный офицер показал, что надо отойти в сторону, чтобы уладить формальности, но внезапно молодой человек оттолкнул офицера, и они с дамой бросились врассыпную. Дама была поймана немедленно, так как не могла быстро бежать в вечернем платье, а прыткого молодого человека догнали и повалили на землю…
Опера прошла чудесно, и высокие гости разъехались после десяти.
На следующий день Иванов в составе своей охранной команды работал на железнодорожном вокзале до вечера, пока царский поезд не покинул Берлин. Ура! Происшествий не произошло, поэтому можно и расслабиться. Часть охраны вернулась в казармы Александровского гренадерского полка, где быстро нашлись шнапс и закуска. Офицеры жили в гостинице поблизости, поэтому нижние чины спокойно могли праздновать, ведь практически всю неделю они спали по пять-шесть часов и ели время от времени. Конечно, германский шнапс это не то, что русская водка — и запах другой, и по голове бьет по-немецки, а не по-русски, и делится на троих плохо, да и пить шнапс надо мелкими глотками, смакуя нюансы вкуса, а потом глотать. С нашей водкой такие вольности не пройдут. Но выбора у служивых не было, тем более что объединяет и шнапс, и водку не градус, а хорошая компания. Даниил отмечал окончание командировки вместе со всеми, хотя мыслями был с Евой.
«Так и не доведется нам увидеться, хотя находимся совсем рядом друг с другом, — думал Даниил. — Я готов бежать к ней, но куда? Где она сейчас? Что делает? Забыла меня, наверное!» Пришлось праздновать вместе со всеми. В агентуре служили больше двухсот человек, и многие знали друг друга отдаленно, иногда пересекаясь на занятиях. Когда доводились приказы по агентуре, Иванов понимал, что имея строгий отбор, служба испытывала определенные сложности с персоналом: пьянство, самовольные отлучки, опоздания на службу, халатное отношение к обязанностям, анонимные доносы. Вот и сейчас, выпивая в разношерстной компании охранников, Иванов представлял, кто на кого может написать донос ради продвижения по службе. За себя он не боялся, но разочаровываться в ком-то очень не хотелось.
На следующее утро остатки Охранной агентуры убывали домой. Когда Даниил поднимался по ступенькам вагона, что-то заставило его оглянуться: у выхода из здания вокзала стояла Ева Клаус и плакала. Он бросился к ней и стал целовать ее заплаканное лицо, глаза, губы. Так они стояли минут пятнадцать, не проронив ни слова. Им было все ясно и без слов.
…13 мая Иванов с командой прибыл в Царское Село. За участие в поимке террориста-эсера Даниилу Иванову были вручены золотые часы «Павел Буре» с наградной надписью от государя императора. А спустя два дня Даниил убыл в Нижний Новгород ввиду переезда туда их императорских величеств. Потом агентов ждали Кострома, Ярославль, Москва. В конце мая Иванов наконец-то вернулся в Царское Село. В феврале 1914 года его назначили старшим Царскосельской команды с окладом в 55 рублей. Служить стало полегче, но возросла ответственность.
В один из прохладных и ветреных мартовских дней Даниил познакомился с девицей Марфой Федоровной Мелехиной, дочерью гатчинского дьячка. Случилось это, когда Иванов проверял несение службы постовыми в Гатчине. Два агента, изображавшие велосипедистов, были одеты в длинные ватные пальто, тем самым демаскируя себя и сковывая свои действия. Для охраны на велосипедах была установлена специальная форма: коричневые однобортные тужурки с поясом и бриджи, заправленные в гольфы. Иванов отметил нарушение и зашел в кондитерскую выпить кофе с пирожным.
Перед ним стояла невысокая молодая девица, одетая в длинное темно-синее шерстяное пальто на трех пуговицах, облегающее ее стройную фигуру. На голове у нее была темная дамская шляпка, из-под которой выглядывал пучок черных волос. Даниил незаметно осматривал девушку: была видна полоска серой юбки, на ногах — черные кожаные сапожки. Когда девушка повернулась к продавцу, он приметил черные брови, длинные ресницы и прямой нос с небольшой горбинкой. Пухлые алые губы делали ее похожей на молоденькую гимназистку, хотя на вид ей было за 20 лет. Иванов забыл про осторожность и продолжал откровенно рассматривать девушку. Она почувствовала его взгляд, покраснела и повернула к нему голову с молчаливым укором. Даниил смутился. Девушка купила какие-то пирожки и вышла из кондитерской. Иванов не стал тратить время на кофе и выскочил за ней. Он шел так, чтобы она его не видела. Вскоре они подошли к небольшой избе недалеко от Покровской церкви. Девушка зашла в калитку в деревянном покосившемся заборе и скрылась в избе.

Иванов продолжал стоять под деревом и изучать дом. На вид дом был очень старый, очевидно, не одно поколение провело здесь свою жизнь. Крыльцо покосилось, на двух окнах болтались сломанные ставни, кое-где не хватало наличников. Оставшиеся на окнах резные наличники еще несли былую красоту, которая увяла с годами. Иванов обратил внимание, что двускатная крыша была недавно отремонтирована. В глубине двора одиноко стоял сарайчик с оторванной дверью. Возле сарая находилась небольшая собачья будка, из которой торчала унылая морда беспородного барбоса.
Через некоторое время из дома вышел невысокий сгорбленный мужчина в длинной черной демисезонной рясе, с седеющей бородкой и редкими волосами, торчащими из-под скуфьи. Он быстро засеменил в направлении собора. Иванов последовал за ним и зашел в церковь. Так он познакомился со своим будущим тестем Федором Ивановичем Мелехиным. От него он узнал, что его супруга умерла четыре года назад, он живет с дочерью, денег сильно не хватает, поэтому дом в запустении. Дочь, Марфушка, после окончания учительской семинарии работает учителем в начальной школе в Гатчине. Был сын Макар, да погиб на японской войне.
Через две недели, в свой выходной день, Иванов пришел в гости к Мелехиным. Зайдя в калитку дома, Даниил позвал пса:
— Буян, Буян, иди ко мне.
Пес продолжал уныло лежать в будке, едва поведя одним глазом в сторону Иванова. «Да, Марфа Федоровна перестаралась, назвав барбоса Буяном, — подумал Даниил. — Хотя пять лет назад он мог быть и буяном. Сейчас, скорее, подойдет Соня или Ленивец». Он достал кусочек мяса, заранее купленный в ближайшей лавке, и показал дворняге. Пес или не знал, как выглядит настоящее мясо, или уже забыл, поэтому не пошевелился, всем своим видом показывая, что сторожит он так, как его кормят. Даниил подошел ближе и потряс мясом перед его мордой. Буян насторожился, но, почувствовав запах настоящего мяса, выскочил из будки и с ходу схватил кусок, так что Даниил чуть не упал. «Да, браток, оголодал ты. Придется тебя подкормить, чтобы пускал меня без задержек», — подумал служивый.
На крыльце стоял Федор Иванович и улыбался:
— Ну вот и познакомились с Буяном. Теперь очередь Марфы Федоровны.
Они прошли в сени. Хозяин показал:
— Шестистенок, однако. Отец мой справил. Здесь у нас чуланчик, направо горница, налево изба. Пройдемте, Даниил Александрович, в избу.
На удивление, внутри было очень чисто, тепло и уютно. Русская печь аккуратно побелена, а внутри грелись угощения в трех чугунках. На побеленных стенах висят фотографии предков. Справа от печки красивой цветной занавеской закрыт бабий кут. По шевелению занавески Даниил понял, что там спряталась Марфа. Вдоль стен стояли две лавки и большой сундук. Наискось от печки висели три иконы и светились лампадки. Деревянный пол был чисто вымыт. Под образами стоял деревянный стол, покрытый льняной скатертью. На столе — нехитрые угощения: соления, грибы, яйца, блины. Даниил похвалил чистоту и уют в доме, на что дьячок ответил:
— Это все Марфушка старается. У меня после ухода супруги нет ни сил, ни желания.
Иванов достал из портфеля гостинцы: кусок буженины, две палки колбасы, головку сыра, бутылку красного вина, копченого угря, сало и много разных сладостей… Даниил забавлялся от того, как искренне и по-детски радовалась вкусностям Марфа. Вместе с тем ему было горестно и жалко и ее, и ее отца… Так они и познакомились. Через год у них родился первый ребенок, дочь Мария.
…В конце февраля 1916 года Даниила Иванова по его личной просьбе перевели из Охранной агентуры в действующую армию. Его захватили всеобщий патриотический подъем и воодушевление, царившие в стране, и хотя в семье уже подрастала дочь, Даниил добился перевода на фронт. Он стал служить фельдфебелем 3-й роты 499-го пехотного Ольвиопольского полка в составе 125-й пехотной дивизии Юго-Западного фронта. С апреля по конец мая 1916 года полк занимал позицию Карпиловка — Башлыки Волынской губернии, в сорока верстах северо-восточнее Луцка. Напротив русских находились оборонительные позиции 4-й австро-венгерской армии под командованием эрцгерцога Иосифа Фердинанда. Австрияки были в более выгодном положении, занимая позиции непосредственно в деревнях, а русские — в полях и лесах.
Местность в округе была в основном лесистая, с небольшим количеством болот и речушек в урочищах, заросших плохо проходимыми лиственными и хвойными деревьями. Осенью и весной проселочные дороги превращались в грязь из смеси глины и конского навоза. Полковая позиция представляла собой несколько оборонительных линий первого эшелона дивизии, которой командовал генерал-лейтенант Ф. Е. Огородников. Боевой участок 3-й роты находился в открытом поле напротив Карпиловки. Три взвода роты были в первом эшелоне, один взвод — в резерве в глубине ротной позиции. Справа находилась 2-я рота, а слева — 1-я. Примерно в 150 саженях перед позицией полка располагались австрийские траншеи. Между двумя неприятельскими позициями были проволочные сети, минные поля, шахматные колья и шестиконечники для затруднения наступления с обеих сторон.
Взводные окопы были вырыты на открытых участках местности и соединены между собой системой ходов сообщений. Каждый взвод имел свое убежище-укрытие и блиндаж, в котором солдаты отдыхали. Пищу и хлеб готовили ротный кашевар и хлебопек в ротном тылу, находящемся в небольшой рощице. Три раза в день несколько солдат приносили баки с едой в расположение взводов и раздавали в котелки каждого солдата. Для офицеров роты была организована столовая в одном из блиндажей. Туалеты, или отхожие места, представляли собой окопы-ровики, дополнительно огороженные досками, имеющие несколько дырок, проделанных в деревянных настилах и называемых «толчками». Располагались отхожие ямы позади окопов. Чтобы не сидеть в окопах по уши в воде, на дне были установлены деревянные трапы, кое-как спасавшие солдат от воды и грязи. В отсутствии боевых действий в окопах находились лишь часовые и наблюдатели, да на левом фланге роты был устроен дозор. Все остальные солдаты располагались в глубине ротной боевой позиции или в блиндажах.
В обязанности фельдфебеля входила организация всей жизни роты, от передачи приказаний ротного командира, ведения ротного хозяйства, подъема, приема пищи, обеспечения обмундированием и боеприпасами до помывки людей и управления ротой в бою при отсутствии офицеров.
Полк уже несколько месяцев находился в позиционной обороне: ни русские, ни австрийцы не предпринимали никаких решительных действий, что сказывалось на моральном состоянии войск. Солдаты 1-го батальона, в составе которого была рота Иванова, часто уходили по ночам в соседние деревеньки Овчарня и Цумань за самогоном, потом напивались и дрались между собой. В полку не были редки случаи дезертирства и самострелов, а также большевистской пропаганды. Конечно, дисциплина в подразделении зависела прежде всего от офицеров и младших командиров. Офицеры роты во главе с капитаном Лабутиным не позволяли себе и роте расслабляться и грубо нарушать дисциплину. Для этого регулярно проводились занятия по тактике, стрельбе, медицинской и химической подготовке. Иванов даже в полевых условиях требовал от солдат роты ежедневно умываться, полоскать рот, чистить сапоги. Он любил повторять: «Ежели солдат не моется день, то он похож на чумичку. Через три дня солдат уже захрюкает, и баба за версту будет обходить такого солдата, пусть даже и в красивой форме».
Ежедневно Даниил требовал от взводных унтер-офицеров проверять содержание оружия в своих взводах. Пока не было боев, он организовал небольшую баньку в ротном тылу, куда мог ходить любой желающий. Так что вечных спутников солдата на войне — вшей — в его роте не было, в отличие от других рот.
За несколько месяцев обороны русские и австрийцы негласно договорились соблюдать нейтралитет, иногда постреливая поверх голов, скорее ради порядка, чем по необходимости. Даже умудрились послать друг другу подарки на Рождество, оставив их посредине нейтральной полосы. Русские подарили противнику бутылку водки, черный хлеб и кусок сала, полученные в посылке из Омска от какой-то общественной организации, а австрийцы передали бочонок пива и свиной окорок. Иванов, придя в роту, не стал ломать традиции нейтралитета, понимая, что если будет приказ стрелять на поражение, то и наши, и австрийцы выполнят его, не задумываясь.
В конце апреля появились первые признаки предстоящих перемен. Иванова вызвал к себе командир роты.
— Даниил Александрович, — ротный командир очень часто называл фельдфебеля по имени-отчеству, а не по чину, — через два дня вам необходимо получить пополнение для нашей роты. Постарайтесь выбрать крепких парней, деревенских, не зараженных большевистскими прокламациями. Нам требуются 65 человек, но могут дать намного меньше. Так что уж постарайтесь получить всех!
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — ответил Иванов. — Позвольте полюбопытствовать, с чем связано получение пополнения?
— Сами догадайтесь, господин фельдфебель, — произнес Лабутин, — приказ будет скоро, но надо готовиться уже сейчас.
— Так точно, ваше высокоблагородие, — Иванов отдал честь и вышел из землянки ротного командира.
Утром следующего дня Даниил выехал на трех повозках на дивизионный пункт распределения пополнения. В полк пришел приказ получить пополнение в местечке Деражно, в 10 верстах восточнее расположения полка. Всю ночь шел дождь, дорога представляла собой сплошное месиво, поэтому добирались около четырех часов. На пункте распределения Иванов доложил дежурному офицеру о своем прибытии и направился получать солдат. Прибывший с ним унтер-офицер был отправлен с тремя солдатами для получения винтовок и боеприпасов. Дежурный офицер, молоденький подпоручик из штаба дивизии, дал Иванову список с фамилиями молодых солдат. В списке было 38 человек.
— Ваше благородие, нам требуются 65 человек, никак не 38. Прошу вас оказать всемерное содействие для выделения дополнительных нижних чинов, — начал издалека Даниил.
— Господин фельдфебель, вы понимаете, что людей не хватает, поэтому вам смогли назначить только 38, — отмахнулся подпоручик. — Забирайте быстрее, сейчас другие подойдут.
— Никак невозможно, ваше высокоблагородие, наша рота будет атаковать неприятеля на главном направлении, а людей не хватает, — продолжил Даниил с мелким подхалимством, назвав подпоручика высокоблагородием. — Вы же сами будете довольны, когда наш полк побьет австрияк. В этом будет и ваша заслуга.
— Не могу я, господин фельдфебель, всех людей уже расписали по частям. Что я другим скажу? — стал оправдываться молодой офицер.
Понимая, что не удается выполнить задачу, поставленную ротным командиром, Иванов достал из кармана золотые часы и протянул их офицеру:
— Ваше благородие, возьмите эти часы, но помогите нашей роте, — взмолился Даниил.
Подпоручик взял в руки часы, открыл крышку и прочел дарственную надпись. Лицо его побагровело, и он резко вернул часы фельдфебелю.
— Стыдно должно быть вам, господин фельдфебель. Вы предлагаете мне мзду. Более того, это подарок нашего государя императора. Идите или я доложу по команде о вашем проступке.
— Слушаюсь, ваше благородие, — отдав честь, повернулся Иванов и направился к бараку, где жили молодые солдаты.
В бараке он подошел со списком к старшему унтер-офицеру, который стал называть фамилии, вызывая молодых солдат. Через тридцать минут вся команда была в сборе. Иванов построил их в колонну и направился к выходу из пункта. Внезапно он услышал окрик:
— Господин фельдфебель, подождите. Это был подпоручик, дежуривший на пункте распределения молодых солдат. Даниил остановил колонну и подошел к офицеру, отдавая честь:
— Чего изволите, ваше благородие?
Подпоручик вынул из нагрудного кармана листок бумаги и передал его Иванову:
— Вот дополнительный список пополнения вашей роты. Благодарностей не надо, вы не для себя старались. Знаю, что вам скоро предстоит, поэтому храни вас всех Господь!
Офицер развернулся и ушел прочь от оторопевшего фельдфебеля. Еще понадобилось минут сорок, чтобы собрать дополнительное войско и направиться к себе в роту. Прибыв в свое расположение, Иванов представил ротному командиру молодых солдат и приказал вызвать взводных унтер-офицеров для распределения солдат по взводам.
— Благодарю вас, Даниил Александрович, за отличную службу. Удалось выбрать нужных?
— Никак нет, ваше высокоблагородие, не удалось, потому как списки уже были составлены в дивизии. За несколько дней разберемся, что за гуси к нам залетели, — ответил фельдфебель.
В последующие дни в роте были организованы практические занятия по тактике и другим дисциплинам. Командование роты было сильно разочаровано уровнем подготовки присланного пополнения, но выбора не оставалось. Из докладов взводных командиров Иванов узнал о появлении в роте нескольких смутьянов, привезших с собой листовки против войны и активно рассуждавших о немедленном ее прекращении. В основном это были рабочие из Петрограда, Архангельска и Мурманска. С одним из таких, рядовым Макиенко, Иванов решил познакомиться поближе.
— Господин рядовой, — обратился к нему фельдфебель, — мне доложили, что вы призываете солдат не повиноваться офицерам и не воевать за Отечество, а следовательно, нарушить присягу. Это преступление, за которое можно попасть на каторгу. К тому же вы желаете поражения своей Родине, как можно?
— Даниил Александрович, — не по-уставному доверительно обратился к нему Макиенко, — вы же из крестьян и хорошо знаете тяжелую долю простого люда. У трудящихся не может быть отечества, наше отечество весь угнетенный мир, поэтому все угнетенные трудящиеся должны объединиться в мировой интернационал и скинуть власть буржуев. Даже на войне интересы рабочих с крестьянами и буржуев остаются противоположными, поэтому мы не должны воевать против германских и австрийских рабочих.
Иванов слушал Макиенко и понимал, что тот не так прост, подкован, говорит складно и убедительно. Такой быстро разложит роту.
— Продолжайте, господин рядовой. Занимательно говорите, — Иванов решил не спешить вступать в спор, чтобы выведать все аргументы. — Кстати, вы какой партии будете?
— Я социал-демократ. Вы же, господин фельдфебель, понимаете, что и Германия, и Россия ведут завоевательную войну правящих классов, мы для них пушечное мясо. Мы должны превратить эту империалистическую войну в гражданскую, но для этого должно случиться поражение царского правительства.
Иванов понял, что Макиенко является членом партии большевиков, чья деятельность запрещена в связи с агитацией за поражение в войне с Германией и за призывы к превращению этой войны в гражданскую. Не выдавая своей догадки, Иванов продолжил дискуссию:
— Вы утверждаете, что если Россия проиграет войну Германии, то от этого лучше будет трудящимся людям? И для того чтобы свергнуть своих господ, вы готовы позвать на помощь чужих: германцев и австрийцев?
— Точно так, Даниил Александрович, вот видите, как вы правильно все поняли, — уверенно стал говорить Макиенко, решив, что убедил фельдфебеля в своей правоте. — Мы должны настроить весь полк против наступления! В каждой роте есть наши агитаторы, но пока их мало.
— То, что вы предлагаете делать, а именно желать победы Германии и принимать иностранную помощь в борьбе внутри страны есть очень безнравственно и очень глупо. Иностранцы вам помогут, но со своими целями: им не нужна сильная Россия, а вы им нужны только для смуты и для погибели в междоусобной войне; они не хотят губить свой народ в борьбе с Россией, а вас им не жалко. Чем больше мы перебьем друг друга, тем легче германцам и австриякам поработить Россию. Ваша теория о всемирном интернационале такая же глупая и вредная. Приведу пример для наглядности. Германцы смотрят на Россию и завидуют: и земли у нас больше, и людей у нас больше, и природные ресурсы у нас лучше, и боятся, и уважают Россию в мире, потому как не позволяет она творить беззакония против слабых народов. Думают, а как бы нам отнять у русских все это? Как улучшить свое положение за счет России? Как нам ослабить Россию, чтобы делать свои темные делишки супротив более слабых народов? А вот как: есть в России Макиенко и большевики, которые готовы предать свое Отечество; и когда большевики раскачают Россию, иностранцам будет легче свалить нас. Но вас они не допустят до власти, — горячо стал говорить Иванов.
— Нет, господин фельдфебель, германский рабочий класс не позволит ихним буржуям править в России. Мы будем управлять страной.
— Ну, ты дурья башка, германский рабочий класс никто не спросит. К тому же они сами будут рады жить лучше за счет нас, соображаешь? А править в России будете не вы, а те, кого поставят германцы, иначе зачем они побеждали. К счастью, Бог хранит Россию и государя императора, поэтому такого не произойдет.
— Господин фельдфебель, неужели вам нравится так жить, как сейчас живут угнетенные трудящиеся? — все еще пытался возражать Макиенко.
Иванов немного подумал.
— Мне так не нравится жить. Я видел, как живут рабочие во Франции и Германии: они живут лучше, чем мы. Поэтому я думаю, что государь наш не все знает о жизни простого люда, его обманывают вороватые чиновники. Я пока не знаю, что мы должны делать, но твердо уверен, что мы сами, без помощи иноземной, обязаны улучшать свою жизнь. Никак нельзя проиграть германцам в войне, потому как победитель получит все, а проигравший потеряет даже то, что имел. Господин рядовой, я вас предупреждаю, если узнаю, что вы продолжаете проводить большевистскую агитацию, вас арестуют и отдадут под суд военно-полевого трибунала. Скоро может быть наступление, и в роте не место смутьянам! — тоном, не терпящим возражений, произнес Даниил.
Иванов доложил ротному командиру о ситуации в роте и беседе с Макиенко. Одновременно от командира поступило приказание о подготовке к наступлению. Помимо подготовки личного состава роты необходимо было получить боеприпасы, сухой паек, фураж для лошадей обоза, обмундирование. Подготовка роты к наступлению шла по плану, определенному батальонным командиром. В роте царил эмоциональный подъем истосковавшихся по делу воинов. Даже Макиенко, на время забывший о своих прокламациях, поддался всеобщему воодушевлению. С каждым взводом проводились занятия по тактике наступательных действий, изучению местности, взаимодействию в бою. 1-му батальону была поставлена боевая задача прорвать оборону противника на северной окраине деревни Карпиловки и к исходу дня овладеть деревенькой Озеры в 18 верстах северо-западнее. В дальнейшем наступать в направлении местечка Рожище. Время «Ч» — время начала атаки в полку никто не знал до дня начала наступления.
22 мая 1916 года в три часа ночи началась артиллерийская подготовка, которая продолжалась больше двух суток. Личный состав полка находился в своих траншеях, никто не спал, поскольку в округе стоял страшный грохот. Снаряды взрывались на линиях обороны австрийцев с промежутком в доли секунды. От разрывов ночь превратилась в день, так что можно было свободно читать. Русские солдаты жадно вглядывались в те места, где раньше была линия обороны австрийского пехотного полка: в воздух взлетали оторванные руки, ноги и головы неприятеля, деревянные и металлические конструкции фортификационных сооружений, лошади, повозки и вооружение. Ужасный и безысходный стон из лошадиного ржания, воя раненых и свиста снарядов навевал страх и на русских солдат. Многие из них нервно крестились, стараясь не смотреть на австрийские позиции. Солдаты хорошо понимали, что подобное может случиться с ними через день, неделю или месяц. За два года боев в полку практически полностью сменился состав, так что особого выбора не было: госпиталь, погост или, если повезет, переформирование в тылу.
В ночь с 23 на 24 мая весь полк совершил перегруппировку из оборонительного боевого порядка в наступательный. 1-й и 2-й батальоны покинули свои окопы и переместились в окопы на самый правый фланг полка, на позиции 2-й роты. Солдаты сидели в окопах в такой тесноте, что можно было спокойно спать стоя, не упадешь. В траншеях царила полнейшая тишина, в военном смысле не имевшая смысла: гул артиллерийской подготовки и стоны с австрийской стороны перекрыли бы сотню паровозных гудков. Да и трагизм момента истины не предполагал ни шуток, ни пустых разговоров…
В 9 часов утра была дана команда на прорыв обороны противника. Пехота выскочила из своих окопов и бросилась к переднему краю австрийцев. Все страхи, все сомнения и переживания были отброшены и забыты в момент команды «В атаку, вперед!». Солдат уже не думает ни о чем, кроме как добежать до противника и выполнить поставленную задачу. Тесные цепи русских с невероятной яростью шли в атаку, стреляя на ходу. Несмотря на двухдневную мощнейшую артподготовку, австрийцы открыли огонь по наступавшим из винтовок, пулеметов и орудий. Периодически то тут, то там падали раненые и убитые, но цепь быстро и безостановочно продвигалась к австрийским окопам. Примерно за пятьдесят шагов до неприятеля русские с криком «Ура!» ударили в штыки. Ворвавшись в окопы, уже не слыша ни команд своих командиров, ни воплей австрийцев о пощаде, потеряв человеческий облик, русское войско крошило и крушило всё и всех, попавшихся на их пути. Только чувство самосохранения да принцип «если не ты убьешь, то убьют тебя» движет бойцом в такие минуты. Еще живые австрийцы уже не пытались сопротивляться, а только испуганно жались друг к другу, подняв вверх руки. Рядовой Макиенко одним из первых в составе роты ворвался в окопы неприятеля и, смело действуя штыком, лично уничтожил четырех австрийцев, забыв на время о рабочей солидарности. Что характерно, австрийских офицеров практически не было ни среди убитых, ни среди живых. Как выяснилось позднее, они сбежали со своих позиций, бросив солдат на произвол судьбы. Но в Карпиловке оставалось несколько домов, в которых засели австрийцы и не собирались сдаваться. Полковой командир полковник Симонов приказал 1-й и 3-й ротам закрепиться на захваченном рубеже для отражения возможной контратаки австрийцев и уничтожить очаги сопротивления в Карпиловке, а остальным подразделениям полка преследовать противника в направлении Рожище.
3-я рота заняла захваченные траншеи австрийцев и приготовилась к обороне. Иванов приказал развернуть ротную кухню и готовить обед, организовал сбор раненых и убитых. Раненым требовалось срочно оказать медицинскую помощь, а убитых оформить и похоронить. К вечеру он доложил ротному командиру, что убиты семь человек и ранены 18, из которых 10 отправлены в полковой и дивизионный лазарет. Трое безнадежных, в том числе обер-офицер, отправлены в полковую особую палатку для напутствования полковым священником.
Для убитых была подготовлена общая могила. Ротный писарь под присмотром фельдфебеля составлял извещения о гибели. Для Даниила это был первый скорбный опыт оповещения родных о смерти их мужа, сына, отца. Сегодня он близко столкнулся со смертью, но самое главное, с необходимостью писать похоронки: мертвому уже все равно, где, как и зачем он погиб, но для родных очень важно знать, что их потеря чем-то помогла Родине.
На следующий день после подавления очагов сопротивления австрийцев 3-я рота ускоренным маршем направилась догонять свой батальон. Капитан Лабутин сделал расчет марша: расстояние до местечка Рожище — примерно 45 верст; скорость движения роты — четыре версты в час; направление движения — Карпиловка — Пышный Бор — Озеры — Рожище; малые привалы делать не через каждый час движения, а через два часа на 15 минут; большой привал на два часа сделать в деревеньке Озеры. Рота будет двигаться двумя полуротами, от каждой полуроты вперед на расстояние до полуверсты должны быть высланы дозоры для непосредственного охранения колонн. Фельдфебель Иванов с частью обоза и отделением охраны получил задание заранее отправиться и организовать горячую пищу в месте большого привала. Маршрут роты пролегал по живописным местам Волынской губернии, сквозь урочища, заполоненные вековыми высоченными елями, соснами и дубами. Урочища прорезали многочисленные ручьи, иногда встречались небольшие проходимые болотца, воздух был наполнен ароматом весеннего цветения и умиротворения. На полях между лесными массивами беззаботно щебетали птицы, которым было не до войны: они устраивали гнезда для будущего потомства. Природа жила по своим законам, не подвластным ни пушкам, ни снарядам, ни полководцам. Она залечивала раны, ежедневно наносимые ей человеком, чтобы получить их вновь, и недоумевала, как так случилось, что за пару миллионов лет она сама вскормила и вырастила своих убийц? Природа, породившая Homo sapiens, чувствовала в себе силы противостоять уколам людей, но понимала, что и ее силы не беспредельны, и наступит такой момент, когда придется делать выбор между своим существованием и существованием людей. Пока же на месте покореженных войной деревьев, цветов, травы и воздуха вырастали новые растения, и дул свежий воздух. На место павших австрийцев и русских придут резервы, но как быть с не родившимся потомством убиенных? Природа более совершенна в этом плане, чем человек.
26–28 мая Ольвиопольский полк атаковал предмостное укрепление, с боем форсировал реку Стырь и овладел Рожище. В бою погиб полковой командир полковник Симонов. За время наступления полк взял в плен около восьми тысяч австрийцев.
В начале июня на фронт были переброшены две германские и две австрийские дивизии для проведения контрудара. Успешное наступление русских не получило своего развития, и войска перешли к обороне по всему фронту. 3-я рота заняла оборонительные позиции в двух верстах севернее местечка Киселин. Все лето поступали приказы наступать то на Ковель, то на Львов. Несколько попыток наступления закончилось огромными и бессмысленными потерями. За лето 3-я рота потеряла больше половины личного состава. Прибывающее пополнение было не обучено и не хотело воевать.
К Иванову уже подходили не отдельные солдаты, а группы нижних чинов, требовавших разъяснений. К офицерам идти они не хотели, боясь и не доверяя им, а фельдфебель был вроде как свой, хотя и сверхсрочнослужащий.
— Господин фельдфебель, за что кровь проливаем? Что ж это делается: нас заставляют идти в атаку без огневой подготовки и помощи артиллерии! Снарядов у них нет! Питаемся впроголодь. Вчерась 3-й и 4-й батальоны атаковали германцев, так на проволоке десятки трупов остались, раненые брошены в грязи. Завтра нас ждет подобное! Мы не будем выполнять приказы офицеров! Германцы сильнее нас, нам их не одолеть, — в отчаянии обращались к нему солдаты.
Иванов, как мог, пытался поддерживать дисциплину в роте, разъясняя солдатам текущую ситуацию:
— Это временные трудности, государь знает о нехватке оружия и продовольствия и принимает все меры. Во всем виноваты внутренние враги — большевики и немецкие агенты. Россию некому защитить, кроме нас, мы давали присягу и обязаны отстоять свое Отечество. Если мы уступим неприятелю, то всех наших жен и детей ждут германский плен или смерть. Зачем мы, русские, нужны германцам? Только в качестве слуг и рабов.
— В четвертом батальоне два дня назад солдаты отказались идти в атаку. Уже больше нет никаких человеческих сил наступать. За месяц наш полк не продвинулся ни на версту, вот только людей положили зазря. А германцы сидят себе в окопах и в ус не дуют, — продолжали гнуть свою линию нижние чины роты.
Из группы солдат, беседующих с Ивановым, вышел рядовой Макиенко, удостоенный за прорыв Карпиловки Георгиевского креста:
— Господин фельдфебель, Даниил Александрович, солдат нутром чует, что нет у нас сейчас сил наступать, нет тяжелых орудий, нет снарядов. От слова «наступление» солдаты испытывают только ужас и желание выжить. Испуганный солдат никогда не способен к победе. Я не от страха перед трибуналом обещал вам не вести пропаганду, а из уважения к вам. Но если нам снова прикажут наступать без подготовки, в лоб на германские позиции, то батальон откажется выполнять приказ.
Иванов дал обещание поговорить с ротным командиром и передать ему мнение нижних чинов. Выслушав фельдфебеля, капитан Лабутин подумал несколько минут и ответил:
— Составьте список зачинщиков, который передадим батальонному командиру для принятия решения.
— Ваше высокоблагородие, явных зачинщиков нет, но недовольных почти половина роты. Я знаю и внушаю роте, что исполнить приказание беспрекословно — значит, не толкуя, не рассуждая и не отговариваясь ничем, хотя бы даже казалось, что посылают на верную смерть. Но состояние солдат, особенно вновь прибывших, таково, что их не пугает даже полковой суд. Их уже много, и они сила. Видно, гражданская жизнь сильно поменялась, ваше высокоблагородие.
— Составьте списки, как ими распорядиться, я подумаю, — закончил разговор капитан. — Завтра соберем роту, будем беседовать, внушать и взывать к разуму, что победа германцев принесет страдания всему русскому народу. Нельзя изменить страну изнутри с помощью врага извне. Нет, не так. Можно изменить страну с заграничной помощью, только на место родного бардака придет их порядок, от которого русская душа загнется.
Война окончательно приняла позиционный характер, когда обе стороны не имели ни сил, ни желания наступать. И русские, и германцы закопались глубоко в землю, и вытащить их оттуда стало очень трудно. Полковой командир подполковник Терлецкий приказал Иванову прибыть в полковую команду разведчиков на должность помощника начальника команды. За последние несколько недель команда потеряла 32 человека, в том числе начальника и помощника. Новым начальником команды назначен подпоручик Швыдкий из 2-го батальона. Команде разведчиков поставлена задача три дня заниматься подготовкой разведки, а в ночь с 6 на 7 сентября выйти в пеший разведывательный дозор, преодолеть проволочные заграждения между нашими и германскими окопами севернее Киселина, форсировать реку Стоход, организовать засаду в районе Твердынь и захватить контрольного пленного. Полковому командиру срочно требовались новые сведения о противнике, особенно о подходе свежих резервов из района Владимира-Волынского для нового наступления.
За сутки до выхода разведчиков была передана радиограмма о готовности нашего наступления на Киселин с целью дезинформации противника. Также в шинели убитого солдата 2-го батальона находилось письмо, в котором он сообщал о предстоящем наступлении. Тело солдата лежало на нейтральной полосе, и русские дали возможность германским разведчикам обыскать его. В десять часов вечера 6 сентября полковая артиллерия начала отвлекающую огневую подготовку, а 5-я рота создавала шум перегруппировки для наступления. Эти действия должны были отвлечь внимание неприятеля от нашего левого фланга, где планировался прорыв двух разведывательных дозоров. Первым дозором из 18 человек командовал Швыдкий, вторым в количестве 15 человек — Иванов. Разведчики были одеты в телогрейки без каких-либо надписей и каски с вязаными подшлемниками. Из оружия разведчики имели короткоствольные карабины, револьверы, по четыре ручные гранаты и бебуты — кривые кинжалы. В 22 часа 30 минут разведчики подползли к проволочным заграждениям, в которых саперы заранее проделали проходы. За заграждениями находились германские минные поля, где также уже были подготовлены проходы. Сразу за минным полем начинался лес, там были организованы две германские засады, но не имелось сплошной линии окопов. По засадам был нанесен огневой удар артиллерией, во время которого разведчики прошли через лес и подошли к низкому и пологому берегу реки Стоход. Два месяца назад в этих местах погиб весь цвет Русской императорской армии — ее гвардия…
Для преодоления болот и реки, глубина которой в этих местах доходила до двух метров, каждый разведчик имел высокие резиновые сапоги и самодельные поплавки на случай большой глубины. При форсировании реки германские наблюдатели увидели разведчиков и нанесли минометный удар, от которого сразу погибли три разведчика. Переправившись на противоположный берег, Иванов немедленно увел свой дозор в болотистую местность, где не было германских окопов. Впереди группы двигались двое дозорных на расстоянии видимости. Внезапно по дозорным был открыт огонь из пулемета, один разведчик упал убитым, второй был ранен в руку и спрятался за дерево. Иванов оценил обстановку, хотя в темноте это было непросто. Вероятно, дозорные нарвались на секрет, установленный на флангах соседних германский частей. Фельдфебель приказал одному разведчику скрытно выдвигаться к раненому для оказания помощи и быть в готовности поддержать огнем других; еще трое разведчиков должны были создавать шум, чтобы вскрыть расположение секрета. Вскоре оно было установлено, и Иванов направил унтер-офицера Дроздова с двумя рядовыми зайти с фланга и тыла и уничтожить секрет. Сам Иванов с оставшейся группой продолжил выполнять задачу. Дроздов с тремя разведчиками, включая раненого, должны были похоронить убитого и догнать ядро дозора в лесочке в двух верстах западнее Сеневки.
К шести утра 7 сентября две группы разведывательного дозора в количестве 25 человек собрались в условленном месте, в тылу германских войск. Подпоручик Швыдкий решил организовать систему наблюдения в районе Сеневка — Осмиговичи — Твердынь путем выставления наблюдательных постов на основных дорогах, а к ночи организовать засаду на дороге Сеневка — Твердынь и захватить пленного. От низких и сплошных облаков стемнело рано; шел мелкий и противный осенний дождь, превративший за несколько часов все дороги в непролазную грязь. В такую погоду разведчики и отдохнуть не смогли как следует, хотя начальник дозора выделил для этого время. Как для гончей чистое поле, для летчика чистое небо, для вора незапертая дверь, так и для разведчиков нет ничего лучше, чем плохая погода. Они заняли свои места: две группы огневого обеспечения расположились в лесу для прикрытия действий группы захвата, которую возглавлял Иванов. На удалении в обе стороны были выставлены наблюдатели, которые должны предупредить группу захвата о приближении противника. Наступил момент наивысшего напряжения, когда все чувства обострены до предела; когда сердце бьется так сильно, что, кажется, его стук слышен за десятки метров, а по телу пробегает мелкая противная дрожь. Прошло несколько часов ожидания на своих позициях, пока разведчики не увидели два коротких сигнала фонариком оранжевого цвета, означающих движение потенциального объекта нападения. Через некоторое время Иванов заметил метрах в ста от их группы движение темных фигур и свет фонариков. Пока не было понятно, сколько человек движется и как они вооружены. Вскоре показались пять всадников, двое ехали впереди, один — в середине и двое — сзади. Как только два первых всадника поравнялись с условленным местом, Иванов дал сигнал свистком, и одна ель рухнула прямо на них. Одновременно вторая елка упала в двадцати шагах сзади, отрезая путь отхода. Иванов с одним разведчиком бросились на центрального всадника, схватили его за ногу и стащили с лошади. Остальные разведчики из группы нападения, действуя ножами и веревками, сбросили замыкающих всадников. Все происходило практически бесшумно, не считая тихого мата со стороны русских, ржания лошадей да непродолжительных криков германцев. На все ушло минут пять. Группа нападения оттащила с дороги деревья и трупы германцев. Три лошади сбежали, а двух разведчики поймали и взяли с собой.

На обратном пути дозор снова был разделен на две группы. Германцы организовали погоню. При отходе Иванов впервые лично убил трех солдат неприятеля. Потом в его жизни будет еще много случаев, когда Даниилу придется убивать врага, но взгляд своего первого убитого он не забудет до конца жизни. Его группа с одним из пленных отходила к своим войскам, а Иванов с двумя рядовыми остался прикрывать отход. Он спрятался в небольшой лощине и ждал подхода преследователей, как вдруг услышал шум шагов и хруст веток: это шла цепь германских солдат, пускающих световые ракеты. Расстояние между солдатами было до 15 шагов. Один из солдат то ли заблудился в темноте, то ли отстал по нужде и случайно наступил на ногу Иванова. Немец не понял, что произошло, как Иванов сбил его подсечкой, тот только ойкнуть успел. В одно мгновение Иванов запрыгнул на лежащего немца и вонзил кинжал в шею. Кровь брызнула во все стороны, залив лицо Иванова. В глазах неприятеля, заблестевших от световой ракеты, Иванов увидел смесь удивления и осознания, что это конец. За доли секунды глаза немца успели спросить Иванова: «За что?»; обратились к Богу: «Почему я?»; прошептали маме: «Прощай»… На вид ему было лет двадцать, короткие светлые волосы, торчащие во все стороны, и большие оттопыренные уши делали его похожим на студента, а не на солдата…
Разведдозор вернулся в расположение своих войск, потеряв 14 разведчиков. Начальник команды Швыдкий был тяжело ранен и умер через десять дней в госпитале. За боевые отличия в разведке Иванов был награжден Георгиевским крестом 4-й степени и произведен в первый офицерский чин прапорщика. Кадровых военных в полку оставалось всего девять человек, поэтому прапорщика Иванова назначили начальником команды разведчиков.
Начало октября 1916 года Иванов встретил в районе села Затурцы, куда соединения 39-го армейского корпуса отошли после неудачного штурма Ковеля.
…Разведчики Иванова возвращались в расположение своего полка в семь часов утра 3 октября, когда услышали со стороны германских окопов шум и шипение. В бинокли они рассмотрели, как германцы, одетые в противогазы, запускали из газовых генераторов отравляющий газ, который ветер направлял на русские позиции. С недавних пор все разведчики имели с собой противогазы Зелинского и марлевые маски, так что за своих Иванов не боялся. Зеленое облако хлора медленно потекло в направлении рубежа Затурцы — Зубильно. Иванов приказал всем надеть противогазы, запустить имеющиеся сигнальные ракеты и открыть стрельбу, чтобы предупредить свои войска, хотя это и выдавало самих разведчиков. Пока разведчики с нейтральной полосы дошли до передних окопов гвардейской дивизии, газовая волна уже достигла их. Ужасная картина последствий поразила многое повидавших за годы войны солдат: ведь раньше они не были под газами. Отравленные вповалку лежали в окопах; некоторые шевелились, и с выпученными глазами пытались подняться, безуспешно хватаясь за стенки окопов и трупы своих товарищей. Повсюду были видны следы рвоты и испражнений.
Иванов приказал своим разведчикам начать оказывать помощь тем, кому еще можно было помочь, а сам бросился в землянку, где могли находиться живые. Землянки обычно хорошо закрыты, поэтому газ проникал медленнее. Там Иванов увидел двух отравленных военных, одним из них оказался его давний сослуживец по Преображенскому полку подпрапорщик Яков Чернухин, на груди которого красовались три Георгиевских креста. Вторым был незнакомый унтер-офицер. Даниил не раздумывая вытащил марлевую маску, намочил ее водой из своей фляги и положил на лицо унтер-офицера. После этого он снял свой противогаз, натянул его на голову Чернухина, схватил его и потащил из землянки. Даниил позвал на помощь своих разведчиков, а сам залез на бруствер окопа, чтобы подышать свежим воздухом. Стало совсем светло, и германцы начали обстрел русских позиций, чтобы не допустить оказания помощи пораженным. От разрыва снаряда Иванов получил ранения в обе руки и грудь и свалился в траншею, где скопился хлор…
По системе ходов сообщений прибыл резерв гвардейского полка уже в противогазах, часть из них стала помогать еще живым, а другая заняла позиции против наступающего неприятеля. Разведчики Ольвиопольского полка в суматохе боя потеряли своего начальника, а когда нашли, то Иванов уже был без сознания от газа и ранений.
Всех выживших при газовой атаке срочно вывезли в прифронтовой госпиталь, а затем распределили по разным госпиталям России. Иванов оказался в Михайловской клинической больнице при Военно-медицинской академии в Петрограде.
14 апреля 1917 года в палату, в которой лежали десять раненых офицеров, вошел генерал Спиридович, бывший начальник Иванова в Охранной агентуре. Иванов был очень удивлен тому, что генерал пришел специально проведать его. Они вышли в коридор для беседы.
— Ваше превосходительство, как вы меня нашли? — удивился Иванов.
— Это было не так сложно для меня, Даниил Александрович. Хочу поздравить вас с новым чином подпоручика, так вы скоро меня догоните, а также с награждением орденом Святого Георгия, — по-простому ответил Спиридович. — Как ваше здоровье?
— Спасибо, еще придется лечить руку, да и от газов пока не отошел. Должны перевести в Москву на лечение. Надоело уже, очень хочу вернуться в свой полк, — доложил Иванов.
— Не спешите возвращаться, армии практически нет, она развалена. Вместо кадровых командиров руководят солдатские комитеты. Солдаты бросают позиции и уходят, а большевики и того хуже — призывают не воевать, убивать своих офицеров, — с горечью продолжал генерал. — Где это видано, чтобы слыть патриотом, надо предать свое Отечество?!
— Это ужасно, сплетни, революционная пропаганда, отречение государя, что же будет с Россией? — тревога сквозила в словах Иванова.
— С Божьей помощью Россия выстоит и вернется к монархии, когда народ поймет суть революций. Но я пришел к вам по делу. Меня скоро могут арестовать — Временное правительство распорядилось; мне нужно спрятать один пакет. Вас никто не станет тревожить по этому делу, а у меня будут его искать. Поможете? — генерал испытующе посмотрел на Иванова.
— Всенепременно, Александр Иванович, с огромным удовольствием. Как и когда мне вас найти, чтобы вернуть пакет?
— Не беспокойтесь, я сам вас найду, — тихо ответил Спиридович. — Здесь гостинцы вам, и жестяная коробка. Спрячьте надежно. Спасибо, и береги вас Господь. На этих словах они расстались на всю жизнь…
Через две недели Иванова перевели долечиваться в Московский военный госпиталь.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ПЯТЫЙ (2014, РОССИЯ)
Открыв свою электронную почту, Александр без удивления обнаружил письмо с неизвестного адреса. «Очередной спам с предложением получить безвозмездно 10 миллионов долларов», — подумал он. Обычно он не открывал такие письма, а сразу удалял, успев прочесть первую строку. Однако здесь было обращение к нему и по-русски: «Уважаемый Алекс, меня зовут…» Осипов открыл письмо и прочел дальше: «… меня зовут Эндрю Иванофф, я пишу вам из США. Вы меня не знаете, но прошу вас не удалять мое письмо, пока не прочтете. Дело в том, что у вас есть часы моего деда: золотые карманные «Павел Буре», с орлом на верхней крышке и подарочной надписью Иванову Даниилу Александровичу. Я бы хотел купить их у вас, так как это семейная реликвия. К сожалению, очень давно мой отец продал их, чтобы выжить. Сейчас я готов их выкупить и прошу вас назвать цену. С уважением, Андрей Владимирович Иванов». Текст был написан с небольшими ошибками, свойственными иностранцам.
«Веселенькое дельце, да и часы странноватые, — подумал Осипов. — То японцы, то американцы хотят их купить. Хотя здесь вроде родственник пишет. А может, японец попросил кого-нибудь выступить родственником? Надо проверить этого Андрея Владимировича».
Александр, наученный общением с японским дилером, задал несколько вопросов о судьбе Даниила Иванова: «Здравствуйте, Эндрю. У меня действительно есть такие часы, но, прежде чем обсуждать стоимость часов, я хочу получить доказательства, что вы точно являетесь его родственником. Особенно меня интересуют последние годы жизни Иванова. Также прошу сообщить, как вы узнали мой адрес и что у меня есть такие часы. С уважением, Александр».
Через день от Иванова пришло письмо с кратким описанием жизненного пути Даниила Иванова и парой фотографий с его изображением. Кроме того, Эндрю сообщил, что адрес Осипова получил от японца, который продал ему эти часы. С японцем он вел переговоры несколько месяцев и предлагал за часы двести тысяч долларов, но потом понял, что японец их давно продал. Тогда он купил у предприимчивого дилера адрес электронной почты Александра.
«Все сошлось и стало на свои места, — удовлетворенно заметил Александр. — Богатый американец готов купить семейную реликвию за немыслимые деньги. Я продам ему часы, хотя мне очень жаль. Но все имеет свою цену, к тому же это просит внук».
Александр написал Андрею, что он готов продать часы за двести тысяч и предлагает приехать в Москву, чтобы вживую посмотреть на них и совершить сделку. В Москве они получат разрешение на вывоз часов, Иванов переведет деньги и заберет свои часы. Андрей ответил, что работа вынуждает его задержаться с приездом в Москву, но он отправит залог в размере десяти тысяч на счет Осипова. И как только получит визу, сразу же вылетит в Москву, при этом он уточнил, сохранилась ли коробка от часов.
Наконец, Иванов сообщил, что 3 сентября он будет уже в Москве, в отеле «Интерконтиненталь» на Тверской. Они обменялись номерами мобильных телефонов и договорились встретиться в лобби отеля в пять часов вечера.
…Осипов припарковался на подземной стоянке отеля и поднялся в центральный холл за десять минут до назначенного времени. В холле было многолюдно и шумно, но взгляд Александра остановился на высоком мужчине с густыми седыми волосами, стоявшем у столба в углу холла. «Как у отца Даниила», — невольно подумал Александр и набрал американский номер Иванова, смотря на мужчину. Когда тот ответил на вызов, Осипов понял, что не ошибся: «Еще не потерял квалификацию», — скептически улыбнулся Александр и подошел к Иванову. Тот, широко улыбаясь, протянул руку. Иванов был выше Александра, подтянутый, одет в костюм-тройку, гладко выбрит и похож на стареющего русского интеллигента. Серые выразительные глаза искренне смотрели на Александра, излучая дружелюбие и в то же время неуверенность.
Мужчины поздоровались и представились. Иванов говорил с явным американским акцентом, медленно подбирая русские слова. Иногда он допускал ошибки в произношении, но в целом говорил грамотно. Американец предложил называть его Андреем по-русски или Эндрю на американский манер. Иванов был старше Александра, поэтому он сам предложил перейти на «ты». После череды общих фраз о полете в Россию и погоде Осипов, видя нервозность Иванова от ожидания встречи с часами, достал из кармана куртки заветную коробку и протянул американцу:
— Вот ваши знаменитые часы.
Иванов бережно взял часовую коробку, осмотрел ее и попытался открыть.
— Не открывается, — растерянно произнес он.
— Нажмите эту кнопку, — показал Осипов, еще не успев перейти на «ты».
Иванов нажал кнопку на часовой коробке и открыл верхнюю крышку. Первое, что бросилось ему в глаза, — тисненый золотой орел, надпись «Павел Буре» и адреса магазинов в Москве и Петербурге на светло-кремовой бархатистой ткани внутри коробки. Он задумчиво и бережно провел пальцами правой руки по ткани, орлу и надписям. Потом взял часы и стал их осматривать со всех сторон, зачем-то понюхал, погладил и зажал в руке. Глаза увлажнились.
— Извини, Алекс, я представил, как эти часы держал в руках российский император, а потом много лет носил мой дед. Это не просто семейная реликвия, это свидетель исторических событий. Надо только суметь добыть эту информацию через прикосновения, запахи и ощущения… Я тебе рассажу о деде, если тебе интересно.
— Конечно, мне очень интересно. Более того, я что-то сам знаю, я был в Зальцбурге, где вы все жили, — воскликнул Александр и стал рассказывать о своих поисках.

Через некоторое время они заказали кофе, какие-то закуски, и уже Андрей начал рассказывать, что он узнал от отца и из дневника деда. Плавно разговор о прошлом перешел в настоящее, Эндрю живо интересовался ситуацией в России, отношением к Путину, событиям на Украине, отношениям России и США.
— Саша, ты же не будешь спорить, что народ Украины сам выбрал свою судьбу, изгнав Януковича? — спросил Эндрю. Видно было, что ответы на вопросы очень нужны, чтобы развеять мучившие его сомнения. — Я ведь чистокровный русак, хотя родился в Австрии и фамилия у меня не Иванов, а Иванофф, ха-ха-ха. Для меня очень важно понять, какая она, моя Родина. За что моя семья прожила в изгнании десятки лет? Почему мой отец хотел приезжать сюда как можно чаще? Почему в американских СМИ только и делают, что ругают Путина и называют Россию агрессором?
— Знаешь, Эндрю, когда начались выступления студентов, к которым присоединились другие жители Киева, я был за тот Майдан, особенно когда Янукович согласился уйти в отставку. Для меня важным было то, что народ, которому власти что-то обещали, а потом начали обманывать, возмутился и не захотел быть одураченным. Вот это пример для нашей страны, думал я. Почему украинцы, с мнением которых никто не посчитался, могут выйти на площадь, а мы, россияне, которых вообще никто не берет в расчет, молча сносим все оскорбления власти? Но потом началось что-то невообразимое.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь про оскорбление народа властью? — встрепенулся и оживился Эндрю. — Так я был прав насчет политики России на Украине?
— Не торопись, сейчас продолжу свою мысль. Наш народ оскорбляют повальной коррупцией в стране, начиная с самых верхов. Правда, на их уровне это уже не коррупция, ведь им уже вряд ли дают откаты, это взятка другими словами, просто они получают сразу бизнес. Маленький пример для иллюстрации. Вторая жена ближайшего друга нашего президента была его секретаршей до замужества. А после замужества она стала мультимиллионершей, которой теперь принадлежат заводы и пароходы. У этих заводов нет отбоя как от госзаказов, так и от частных заказов, ну кто откажет жене влиятельного чиновника? Бабки — деньги то есть — текут рекой в карман владелицы, являющейся женой госчиновника. Подобная ситуация была и с «гениальной женщиной», как называл ее муж — бывший мэр Москвы. Это он о своей жене Мачуриной так говорил, отвечая на вопросы, как она стала самой богатой женщиной России за несколько лет. У половины чиновников администрации президента очень и очень богатые жены, а сами чиновники добросовестно получают зарплату госслужащего. Таким образом, любая секретарша, удачно женившая на себе влиятельного чиновника, уже гениальна априори, — грустно пошутил Осипов. — А ведь все в России, ну те, кто думают головой, видят и понимают всю пошлость и безнравственность ситуации. При этом те, кто у бюджетной кормушки, или власти пониже радуются: раз верхам можно, то и нам не стыдно брать взятки и воровать. Остальные думающие россияне ненавидят власть и страну, в которой возможна такая беззастенчивая коррупция и лживая власть. Андрей Владимирович, — улыбаясь, продолжил Осипов, — я старый солдат и знаю много неприличных слов: если будет непонятен мой сленг, переспрашивай меня.
— Так ты военный? Интересно познакомиться с русским военным, ведь мой дедушка и папа тоже были военными! В Петербурге учился? — заинтересовался американец.
— Я уже давно уволился из армии, а окончил Киевскую разведшколу, так понятнее будет для американца. Помнишь, в фильме «Красная жара» Шварценеггер тоже «учился» у нас?
— О-о! Да ты учился вместе с Суворовым? — воскликнул Иванов. — Как тебе его разоблачения в «Аквариуме» и «Ледоколе»?
Осипов криво усмехнулся:
— Какой он Суворов, он — Резун. За теми, кто берет фамилии великих, всегда прячутся сирые и убогие. Это диагноз… Если бы он взял псевдоним Пупкин или Залупкин, тогда с головой все в порядке, а так… банальный предатель, желающий выставить себя борцом с режимом. Если ты борешься с системой — уволься из армии и выйди на Красную площадь с плакатом, как вышли восемь человек в 1968 году или Солженицын с Сахаровым. Для подкрепления своей предательской позиции надо наплести всякой чуши, чтобы разжалобить западных обывателей. Подлец и предатель, одним словом.
— Как такое можно придумать в книжках? Ведь он приводит документальные сведения! — запротестовал Андрей.
— Доверчивые вы, американцы, верите всему, во что вам хочется верить. Его разоблачения просто чушь, созданная для банального заработка и попытки оправдаться. Я тебя не буду разубеждать, но покажу, как создаются мифы, — Александр сделал паузу. — Сейчас при тебе я начну сочинять чушь, которая на Западе будет воспринята как сенсация, после чего любое предательство станут воспринимать как подвиг. Хочешь?
— Конечно! Даже интересно развеять собственные заблуждения, — с сарказмом произнес американец.
— Итак, поехали! — Александр поудобнее устроился в кресле и продолжил тревожно-загадочным голосом: — Этот рассказ основан на реальных событиях и имеет документальные свидетельства. Это были 80-е годы XX века. Целую неделю разведывательная рота, заброшенная на территорию Китая в окрестности города Маньчжурия, ждет эвакуации после выполнения боевого задания. Рота спряталась на заброшенном металлургическом заводике, оставшемся со времен «китайской культурной революции», и не может сменить район дислокации, так как кругом находятся специальные подразделения Национально-освободительной армии Китая и местная полиция, разыскивающие советских разведчиков. Если только разведчики начнут движение, они будут обнаружены. Командир роты старший лейтенант Брежнев, внебрачный внучатый племянник Генерального секретаря ЦК КПСС, уже не знает, как сдержать бунт среди солдат: все это время солдаты ничего не ели и предъявляют претензии ротному командиру. «Если нас сегодня не заберут отсюда, мы свяжем всех офицеров и сдадим китайцам, — злобно шипит старший сержант Цимбалюк. Он имеет два метра роста и неимоверную силищу. — Я украинец и давно ненавижу советскую власть. Мой дед воевал в дивизии СС «Галичина» и убил немало русских!»
Командир роты успокаивает Цимбалюка тем, что сейчас прилетят вертолеты и заберут их отсюда. На самом деле он не знает, когда будет эвакуация: вся дивизия ходит по плацу и готовится к параду к очередной годовщине революции, поэтому им не до разведчиков. Ситуация выходит из-под контроля. Брежнев лихорадочно думает, что предпринять. Если его группу раскроют, то ему не избежать каторги или расстрела, всю семью вышлют за Уральские горы, несмотря на дальнее родство с Леонидом Ильичом, а детей отправят в детский дом — таковы бесчеловечные нравы коммунистического режима!
«Надо приступать к плану «Ц», — наконец решается командир. В Советской армии в разведывательных подразделениях план «Ц» означал, что при отсутствии еды разрешается поймать любого человека, убить и съесть его. Было разработано несколько специальных рецептов приготовления на основе опыта африканских племен. Постоянно на учениях отрабатывались вопросы выживаемости, и разведчикам разрешалось убивать опустившихся людей в случае крайней необходимости. Был известен случай, когда разведчики Одесского военного округа перепутали, убили и съели обычного человека, имеющего семью и двоих детей. Милиция, конечно, не нашла убийц, и человека записали в «пропавшие без вести». Семье, скорее всего, помощь не была оказана, так как в СССР все было засекречено, и помощь могла вызвать подозрения. От одной мысли о предстоящем Брежневу стало плохо, вызвав рвотный рефлекс, но долгое отсутствие еды не дало такой возможности. Он огляделся по сторонам: разведчики вповалку валялись на полу, на каких-то разломанных столах и станках. Царила полнейшая апатия. Солдаты даже не выходили в туалет, а справляли нужду прямо в этом помещении, поэтому и вонь стояла соответствующая. Никакого охранения не было. Солдаты перестали подчиняться своим офицерам, которые разместились втроем между двумя ржавыми станками и поочередно дежурили, опасаясь за свои жизни.
«Надо ликвидировать Цимбалюка, иначе он схватит нас и передаст китайцам, — прошептал Брежнев командиру первого разведвзвода. — Возьми штык-нож и тихо убей его, когда наступит ночь. Потом мы все свалим на разборки между солдатами и съедим его всей ротой. Выполняй!» Молодой лейтенант покорно кивнул головой… — Осипов весело посмотрел на американца: — Ну как сюжет? Продолжать вешать «лапшу» на американские ушки об ужасах коммунизма или достаточно? Могу в деталях рассказать, как взводный пришил старшего сержанта и как потом вся рота сутки доедала его, расхваливая вкус мяса.
Андрей сидел ошарашенный:
— Это правда или вымысел? Так складно придумать нельзя!
— Все вымысел от а до я. Вот видишь, Андрей, как мерзавец легко может убедить читателей, что он «душка»: разве это предательство, сбежать от такого кровожадного режима? Тем более когда речь идет о «красных»! Эндрю, я не пытаюсь тебя переубедить, но и молчать не буду, а скажу открыто свое мнение.
— Окей, Алекс, я понял. Вернемся к воровству и коррупции в России? Может, я и здесь ошибаюсь, к счастью? Я где-то читал или слышал, что один из русских царей сказал, что коррупция и воровство это извечная русская проблема, к великому огорчению.
Было видно, что ему неприятно совпадение его мнения о нынешней России с мнением Александра.
— Это написал Вяземский о разговоре с Карамзиным, в котором последний с горечью заметил, что в России крадут, и за 200 лет так ничего и не изменилось, — продолжил Александр, забыв про свой кофе. — Я начал тебе «жаловаться» об оскорбленном русском народе, так продолжу. Как можно расценивать, когда в декабре 2011 года на выборах в Госдуму незаконно протащили на первое место партию «жуликов и воров» — так называют у нас правящую партию? Народ всегда метко дает названия, хотя, очевидно, там не все жулики. Но так, как они прошли в Думу, другого названия эта партия не заслуживает. Да, забыл сказать: сейчас у этой Думы свое собственное название — «взбесившийся принтер», за кучу уродливых законов, принятых ею за четыре года. На нас всех просто положили большой с прибором. Понимаешь, Андрей, что на нас положили?
— Не совсем.
— Ну, это образное выражение, означающее, что наше мнение просто игнорируют. И можно хоть каждый день вещать о том, что в стране все хорошо, коррупции нет, народ поддерживает партию власти, большинство не верит словам, но делам. А дел-то и нет, хотя поддержка у Путина просто невероятная, в том числе и от меня. Да-да, Андрей, не удивляйся, я поясню свою позицию. Потом уедешь к себе в Штаты и будешь рассказывать правду о нашей стране. Давай выпьем за… за правду во всем мире.
Они подняли чашки с кофе и чокнулись.
— Может, виски, водку или вино, Алекс? — предложил Иванов.
— Спасибо, Эндрю, я за рулем.
— Так за что ты любишь или не любишь Путина, my dear friend ?
— Я не то чтобы не люблю его, просто я считаю, что Путин потерял уникальную возможность войти в историю России как человек, который начал реальную войну с воровством и коррупцией, не посадив министра обороны Ордякова и его любовницу, не посадив бывшего министра сельского хозяйства Рынник и еще могучую кучку всяких жуликов и воров. ВВ, так у нас часто называют Владимира Владимировича, мог бы стать отцом нации, как им стал Ли Куан Ю в Сингапуре, который смог превратить одну из самых коррумпированных стран в мире в одну из самых честных. Раньше я думал, что должно смениться не одно поколение людей в стране, пока из человеческой души не исчезнет ген коррупции, и людям будет стыдно воровать. Но пример Ли тхунджи, это по-китайски означает «товарища Ли», показал, что если лидер сам демонстративно откажется от роскоши, посадит за дело своих ближайших друзей-коррупционеров в тюрьму, то можно изменить ситуацию в стране в течение жизни одного поколения. Быть руководителем страны, как и руководителем фирмы сложно по одной простой причине: надо принимать непопулярные решения, в том числе, и в отношении своих друзей или родственников.
— Алекс! — вскричал американец, — Россия сейчас находится на этапе становления как любая организация, когда руководитель окружает себя друзьями или родственниками на ключевых постах. Это пройдет!
— Hit the bull's eye , — закивал головой Осипов. — Только у нас этот этап будет длиться вечно. Все наши госкомпании под руководством друзей ВВП офигенно неэффективны для страны, и extremely эффективны для них лично, и simple эффективны, в смысле зарплаты, для их сотрудников. Но они продолжают руководить… Стыдно и обидно за страну. Служение народу, без пафоса, Эндрю, это миссия или крест, если хочешь. Христос первый нес свой крест, но не каждый, облеченный властью, в состоянии последовать за ним. Такие люди есть в России, но, к сожалению, они не у власти; и более того, их туда не пускают. Кто из власти добровольно отдаст кормушку?
— Я что-то читал про вашего бывшего министра обороны, но подзабыл. Напомни, Алекс.
— Порочность и низость ситуации заключена в самом факте того, что человека, развалившего армию и допустившего массовые злоупотребления, просто пересадили из одного теплого кресла в другое, с чрезмерно отличной зарплатой, служебными машинами и секретаршами. А его любовница, укравшая сотни миллионов, реально отсидела всего несколько месяцев, и теперь наслаждается жизнью, в то время, когда у нас в стране за украденный кусок колбасы или распевание песен в церкви держат в тюрьме по 3-4 года. Сейчас, к величайшему моему огорчению, у нас страна чиновников, ментов, чекистов, прокурорских, судейских, которым безразлична справедливость и законность. Эти понятия для телевизора, и народа. А для большинства из власти существует только целесообразность и личный интерес, а страна – просто большой бизнес, при том, что у простых людей практически не существует законных возможностей разбогатеть. Поверь, я знаю, о чем говорю, — с искренней болью произнес Осипов. — Если, кто-то публично начнет осуждать такую внутреннюю ситуацию, его назовут пособником американцев, предателем страны, не патриотом. Вот видишь, дорогой Андрей Владимирович, как много граней у патриотизма. Можно воровать напропалую, иметь дома и семьи заграницей, сажать невиновных, но при этом прослыть записным патриотом. Есть две России: одна для труда и подвига, унижений и веры, низких зарплат и задушевности, разбитых дорог и покосившихся домов. Другая — для мишуры и понтов, лживых речей и бриллиантов, беспардонных мажоров и наглых чиновников, бюджетных воров и коррупционеров. Неизбежно эти две России должны столкнуться, если не принять мер.
— Алекс, ты говоришь так, будто прошел курс обучения в КГБ или ЦРУ, — улыбнулся Эндрю Иванофф.
— Во-первых, Контора глубокого бурения уже давно называется ФСБ — Федеральная служба безопасности. Если понравится, то можно расшифровать, например, как Фабрика секретных безобразий или Фитнес-сауна-баня. Во-вторых, так думаю не только я, но и очень много россиян. Но я закончу свою мысль, потому что мне надо уже ехать. Мне смешно слушать, когда нам говорят про дефицит бюджета, про то, что нужно урезать часть расходов. В нашем бюджете тридцать или сорок процентов — это откаты чиновникам всех мастей. Представь себе, что было бы, если бы за те же деньги мы строили больше дорог, больниц, современных заводов, увеличили пенсии, зарплаты бюджетников! Да мы бы за двадцать четыре года независимости давно превратились, если не в Арабские Эмираты, то в крепкую среднюю европейскую страну типа Бельгии или Голландии. Но не судьба. Мы все в России действующие лица театральной постановки, которая началась в 1917 году и идет без перерыва девяносто восемь лет, и это не комедия, а драма, к несчастью. По-другому у нас не выходит. Наши деды приняли участие в первом действии постановки, кто в качестве героев, кто в качестве статистов. Сейчас идет второй акт. Все, что сейчас происходит, неизбежно приведет к третьему, не дай бог, последнему акту русской драмы. Я не знаю названия этой драмы, но по законам жанра трех актов достаточно, чтобы раскрыть идею спектакля и конфликт его героев. Так что давай придумаем название вместе.
Эндрю согласно кивнул и предложил:
— Похоже на русский театральный сезон, который, однако, сильно затянулся. Первый акт уже привел героев к катастрофе. Ты верно сравниваешь нашу историю с драмой… Однако я не получил ответ по украинской проблеме.
— Don’t worry, Andrew , у нас еще будет время обсудить и проблему демократии, и ситуацию на Украине, но сейчас I have to go .
Прошло часа три, как они познакомились и вели беседу. Александр должен был уехать, поэтому мужчины договорились встретиться на следующий день. Саму сделку по обмену часов на американские рубли решили отложить на пять дней, чтобы за это время получить разрешение Министерства культуры на вывоз часов в США. Иванов собирался быть в России сорок дней и за это время посетить Петербург, города Золотого кольца и Новотроицкое, родовое село его деда…
На следующий день Осипов и Иванов встретились на Старом Арбате. Они медленно шли по улице от ресторана «Прага», заходили в антикварные и сувенирные магазинчики и вели беседу.
— Алекс, ты обещал рассказать мне свое видение ситуации на Украине, — осматриваясь по сторонам, тихо произнес Эндрю.
— Ха-ха, ты почему озираешься Андрей, — засмеялся Александр, — то ли медведей ищешь на улице, то ли слежку высматриваешь? Да не ходят у нас по улицам медведи, только иногда львицы да шакалы бродят. Чего волнуешься?
— Алекс, не смейся, мне иногда кажется, что за нами кто-то постоянно наблюдает, — немного успокоившись, ответил Иванов.
— Давно это началось у тебя? А может, ты работаешь на ЦРУ и за тобой идет ФСБ? Тогда все понятно.
— Я почувствовал слежку в Москве, — тихо продолжал говорить Эндрю.
— Не волнуйся. Если кого-то заметишь, дай мне знать. А теперь про Украину. Если помнишь, прошлый раз я тебе говорил, что сначала всей душой поддержал выступления украинцев против коррумпированной и обнаглевшей украинской власти. Так вот, эти выступления начались, кажется, в ноябре 2013 года.
— Я не помню, точнее, вообще не знаю, когда это началось.
— Вас, американцев, вообще мало что интересует, кроме баксов, баскетбола и американского футбола. Ты хоть знаешь, где находится Украина?
— Знаю, — гордо ответил Эндрю, — перед поездкой в Москву я долго изучал карту бывшего СССР и Европы. Представь себе, меня всегда влекла страна рождения моих родителей, деда и бабушки, но я как-то боялся подступиться к глубокому изучению России. Да и времени свободного не было: надо было очень много работать, хотя в душе всегда скребли кошки от невыполненного обещания деду и отцу посетить Россию. Если бы не наш случай, то, может, никогда бы и не приехал.
Они шли по вечереющему Арбату и смотрели на гуляющих людей, яркие витрины магазинов и ресторанов. Недавно прошел дождь, и было прохладно. Остановились возле музыкантов, один из которых играл на гитаре и пел грустную песню на испанском языке о двух влюбленных, которые неизбежно должны расстаться. Второй музыкант играл на флейте. Внезапно Александр почувствовал, что за ними наблюдают. Чтобы не выдать себя, он сначала подошел к шапке музыкантов, куда бросил мелочь, потом приложил мобильный телефон к уху, якобы ведет разговор, повернулся и пошел к Андрею, незаметно взглянув на людей, стоящих поодаль. Опытным взглядом бывшего офицера разведки Осипов отметил трех странных персонажей: мужчина средних лет ростом около 170 сантиметров, одетый в клетчатое осеннее пальто и темные брюки; молодой парень в кожанке и джинсах; и девушка в наушниках, светлой куртке и кедах-конверсах. Они стояли примерно в 15–20 метрах от музыкантов, но Александру непонятна была мотивация их действий: то ли слушают музыкантов, то ли ждут кого-то, то ли просто коротают время.

— Так вот, насчет Украины, — продолжил разговор Александр, не сказав Эндрю о своих наблюдениях, — повторюсь, что в ноябре 2013 года я поддержал выступление украинцев против коррупции и обмана народа. На самом деле большинство украинцев наивно думали, что как только Украину примут в Евросоюз, на следующий день они проснутся богатыми и здоровыми, будут жить в красивых домах, автомобилисты начнут пропускать пешеходов, дороги сами отремонтируются и автоматически будут чиститься. Но злой Янукович отобрал у них эту голубую мечту, до осуществления которой осталось всего ничего: вот они и вышли на Майдан.
— А что в этом плохого?
— Плохого ничего нет, наоборот, все только хорошее. Однако, чтобы дороги были чистыми, не надо на них плевать, а чтобы быть богатыми, надо много работать и производить то, что хорошо продается, ну и прочее в том же духе. Никто из европейцев за них ничего не будет делать, более того, бедные украинцы на фиг не нужны Европе с их проблемами. Ну кому нужен больной и бедный сосед, чтобы его постоянно лечить и кормить за свой счет? К этому надо быть готовыми. Хотя и я сам очень хочу, чтобы Россия вступила в Евросоюз.
— Почему? — еще более озадаченно спросил Иванофф.
— Знаешь, почему наши руководители всегда осуждают идею вступления в Евросоюз, объясняя это массовым обнищанием народа? Они не хотят, чтобы в нашей стране внедрялись европейские стандарты борьбы с коррупцией, контроля общества за действиями властей, реального разделения властей, неподкупного суда. Это как раз то, что меня не устраивает во внутренней политике нынешней власти.
— Послушай, Алекс, я совсем запутался в твоих речах и не пойму, на чьей ты стороне. Вроде ты против нынешней власти, как я это понял, но почему ты поддерживаешь Путина в Крыму и Донбассе?
— Я еще не закончил, думаю, ты скоро поймешь мою позицию. После этого я готов выслушать твои доводы. Итак, все события на Майдане в конце 2013 года очень бурно обсуждались в прессе, Интернете, на телевидении, на различных форумах и в соцсетях. На сайте нашего Киевского военного училища также начались словесные баталии. И вот где-то в декабре один из наших выпускников Махутин написал на форуме, что на Украине надо запретить русский язык, что Бандера и Шухевич — это настоящие герои; что надо растерзать всех, кто поддерживает Януковича; что сначала в истории появились великие укры, а прислуживали им русские. Ну, полный бред писали люди с высшим образованием. И удивительно, но его поддержали почти все наши выпускники, живущие на Украине. Тогда я написал в ответ, что если на Украине будут поддерживать и пропагандировать такие идеи, то через год страна развалится. Какими надо быть глупцами, чтобы не понимать внутренних процессов на Украине, а самое главное, настроение людей в Крыму и Донбассе! Я прожил двадцать лет на Донбассе и четыре года в Киеве, когда учился; у меня осталось много друзей там, и я понимал, что значительная часть людей никогда не воспримет такое грубое трактование истории, попрание своих прав на язык и историю, отказ от сотрудничества с Россией.
— Но ведь народ Украины вышел на площадь против Януковича! Разве это не убедительное доказательство их правоты? — возбужденный возможностью поспорить, спросил Эндрю.
— Не путай божий дар с яичницей, Эндрю. Против Януковича были и в Крыму, и на востоке, и на западе Украины. Но Крым и Донбасс не приняли идеологию украинского национализма и особенно то, как произошел переворот. В феврале 2014 года Янукович согласился пойти на уступки и подписал соглашение об урегулировании кризиса. В конце 2014 года прошли бы мирные досрочные выборы президента, украинцы опять наступили бы на грабли, избрав очередного президента. Через пару лет эти грабли дали бы им по лбу в очередной раз: так дураки учатся на своих ошибках. Украину лихорадит уже лет двадцать, хотя были у них и прозападный Ющенко, и нейтральный Кучма. Но националистам, и тем, кто им платил за дебош — твоим согражданам, Эндрю, не нужен был мирный переход, который неизвестно кого бы привел к власти… — Александр взял за локоть Андрея и повел дальше по Арбату: — Там еще есть музыканты.
Они продолжили движение по улице. Александр по косвенным признакам чувствовал слежку, не понимая, за кем из них следят и сколько их. Ничего не объясняя Эндрю, Александр сказал:
— Андрей, давай сделаем так: мы сейчас громко прощаемся с тобой, я говорю, что увидимся через неделю, так как улетаю в командировку. После этого я захожу в этот сувенирный магазин, а ты продолжаешь медленно, именно медленно, идти по Арбату к метро «Смоленская», берешь такси и едешь к себе в отель. Старайся быть всегда на виду, среди людей. Я тебя найду сам. Кстати, купи русскую сим-карту и позвони мне с русского номера. С американского номера мне больше не звони. Когда будешь звонить в США, ничего не рассказывай обо мне и наших делах.
— Но что происходит, Алекс? — недоуменно спросил Иванов.
— Не волнуйся, ничего не происходит, но мне надо кое-что сделать сейчас. Закончу политико-воспитательную беседу с гражданином США, то бишь с тобой, позднее.
Они стали прощаться, пожали руки, Эндрю продолжил свой путь по Арбату, а Александр зашел в магазин. В магазине он сделал вид, что разглядывает витрины со всякой всячиной, при этом внимательно наблюдал, что происходит на улице. Он заметил ту девушку в наушниках и кедах — она продолжала идти за Эндрю. Чтобы хоть как-то изменить свою внешность, Осипову пришлось купить и надеть серую кепку, а куртку убрать в пакет, оставшись в джемпере. Через несколько минут он вышел из магазина и сам стал следить за девушкой в светлой куртке. На улице заметно стемнело, и стало возможным подойти поближе к девушке и Андрею. Он, как и просил его Александр, неторопливо шел по улице, то и дело останавливаясь у музыкантов, уличных артистов и киосков. Девчонка также останавливалась в такт Андрею, но по ее поведению было видно, что она или непрофессионал, или намеренно хочет показать слежку.
На следующий день Осипов оставил у портье «Интерконтиненталя» билет в Алмазный фонд на час дня для Иванова. Александр понимал, что тем, кто следит за ними, будет очень сложно попасть в Алмазный фонд без предварительной заявки, и они смогут спокойно поговорить. Если же преследователи попадут в музей, то они явно из спецслужб.
Днем мужчины встретились внутри Алмазного фонда в одной группе. Гид с энтузиазмом рассказывал о сокровищах русских царей, а Александр и Андрей тихо вели беседу.
— За нами следят, это правда. Более того, я уверен, что следят именно за тобой, — без предисловий начал Осипов.
— Александр, я не понимаю и не знаю, кому надо следить за мной. Ты уверен, что это слежка? Почему за мной, а не за тобой? — растерянно возразил Иванов.
Александр помедлил с ответом, обдумывая аргументацию, и начал тихо и неспешно выкладывать свои доводы:
— Первое: до твоего приезда за мной никто не следил, во всяком случае я не замечал этого. Второе: я обычный коммерсант средней, ближе к мелкой, руки. Долгов не имею, враги, если и есть, то мелковаты. Третье: я заметил слежку на Арбате и проверил, за кем пойдут — пошли за тобой. Кто это может быть? У тебя есть мысли?
— Первое, что мне приходит на ум — это агенты КГБ, то есть ФСБ. Я американец, между нашими странами отношения хуже некуда, вот и проверяют на всякий случай, с кем встречаюсь. Может, я приехал воду мутить, так это, кажется, говорится? — задумчиво ответил Андрей.
— В принципе, похоже на правду. В любом случае надо проверить как-то, пока не знаю как, — задумался Осипов, — можно, конечно, подойти и спросить в лоб: «какого звания будете?», или «смирно!», а еще лучше «лежать!» и посмотреть на реакцию. Если ляжет на живот, то из спецслужб, если на спину – то дилетант. А если это не чекисты?
— Кто еще может следить за мной, кроме ФСБ? — раздраженно воскликнул Иванов. — В России я недавно, веду себя тихо, крупных наличных денег нет. Деньги за часы я планирую получить в Ситибанке и сразу передать тебе, так что ограбить меня не получится. Хотя… — задумался американец, — через меня они выйдут на тебя и грабить будут уже тебя, — весело закончил он.
— Спасибо, сэр! — не менее весело произнес Осипов. — Другого от американца я и не ожидал. Потом окажется, что ты этих бандюг и навел на меня. Ха-ха-ха. Ладно, я что-то придумаю и сообщу тебе. Давай говорить тише, а то на нас уже косятся.
Еще несколько часов они провели, гуляя по Кремлю, но слежку за собой не заметили.
Следующим вечером Осипов вместе со своим другом майором полиции Олегом Глебовым подошли к отелю и остановились недалеко от входа. Александр позвонил на мобильный номер Иванова и, не дожидаясь ответа, отключился. Это был знак, чтобы американец вышел из отеля. Уже достаточно стемнело, и можно было спокойно следовать за человеком, не будучи опознанным. Иванов вышел через несколько минут и пошел вниз по Тверской. Спустя секунды за ним вышла все та же девушка, которая преследовала их на Арбате. Она перебежала на противоположную сторону дороги и пошла за Андреем. Александр шел по стороне Иванова, а Глебов — за девушкой. Хотя был уже поздний вечер, людей на улицах оказалось немало.
По сценарию, разработанному Осиповым, американец должен был зайти в ночной клуб Lookin Rooms. Если «наружка» пойдет за ним, то служба безопасности клуба по требованию полиции выведет человека в служебное помещение, где с ним начнет работать Глебов. Если действительно за Ивановым следят работники ФСБ, то Глебов объяснит, что ошибся и принял работника ФСБ за преступника, разыскиваемого полицией. В темноте несложно перепутать человека.
По стилю поведения девушки, а также учитывая, что лишь она одна постоянно следит за американцем, Осипов решил, что это не ФСБ. Такое наружное наблюдение скорее похоже на драмкружок народной самодеятельности. Он позвонил Олегу и сказал, что надо работать по второму варианту. Осипов увидел, как Глебов перешел по подземному переходу на противоположную сторону Тверской, обогнал Иванова и повернул в Настасьинский переулок.
Американец шел вдоль Тверской небыстрым шагом, наслаждаясь теплой осенней погодой. Он периодически останавливался, рассматривая витрины и дома. Незнакомка действовала синхронно на другой стороне улицы. Наконец Иванов дошел до здания «Известий», повернул налево и зашел в клуб. Через пять минут в клуб зашла девушка. Он подошла к рамке металлоискателя, выложила сумочку и мобильный телефон на столик рядом с металлоискателем и прошла через рамку. Охранник открыл сумочку, мельком глянул в нее и обратился к девушке:
— Прошу вас пройти в эту комнату, — и указал рукой на дверь недалеко от входа.
— Sorry, I don’t speak Russian. Could you talk to me in English? — растерянно ответила девушка.
Тогда охранник по рации вызвал своего коллегу, говорящего по-английски. Через пару минут подошел молодой человек, одетый в серый костюм, с бейджем на лацкане пиджака. Он объяснил девушке, что в целях безопасности надо пройти в комнату охраны. Это простая формальность, но у них в клубе есть свои правила. Девушка нервно огляделась по сторонам и пошла вместе с молодым человеком в комнату охраны.
В комнате, уставленной телевизорами, находились два человека, стояли стол, два кресла и несколько стульев. Один из незнакомцев представился майором полиции Глебовым, показал свое удостоверение и любезно предложил сесть в кресло. Он пояснил через переводчика, что полиция разыскивает пропавшую девушку, очень похожую на нее, и попросил ее паспорт. Видя доброжелательность окружающих, девушка немного успокоилась и достала американский паспорт, хотя и спросила про американского консула. Полицейский ответил, что ее никто не задерживает, и она сама может позвонить в консульство, если там еще работают так поздно. Но девушка не стала никуда звонить.
Глебов открыл документ, посмотрел на фотографию и через переводчика спросил имя и фамилию девушки. Она ответила, что ее зовут Патриция Злобина, гражданка США, 10 июля 1988 года рождения, место рождения Сан-Антонио, штат Техас. Глебов записал ее данные и проверил визу и дату въезда в РФ. Она прилетела в Москву 3 сентября. Майор отдал ей документы, сказав, что все в порядке. В момент передачи паспорта Олег, глядя девушке в глаза, утвердительно по-русски произнес:
— Вы хорошо говорите по-русски!
Девушка заметно смутилась и ответила с небольшим акцентом:
— Я долго не говорила по-русски, извините.
Она вышла из комнаты охраны и зашла в зал ночного клуба. Глебов же покинул клуб через служебный вход и встретился с Осиповым.
— Ваше задание выполнено, товарищ полковник! — шутливо доложил майор.
Осипов с нетерпением выслушал рассказ и поблагодарил друга. Глебов уехал домой, а Александр позвонил Иванову и сказал, что встретится с ним завтра, в воскресенье, в своем офисе на Ленинском проспекте…
— Здесь нам никто не помешает и не подслушает, только выключи все свои телефоны и вытащи сим-карты, — сказал Осипов, приглашая Андрея сесть в свободное кресло в его кабинете. — Чай или кофе?
— Просто воды. К чему такая осторожность? Нас подслушивают? — выразил удивление Иванов.
— Сомнений уже нет — следят за тобой. Следит девушка, американка, знающая русский язык, Патриция Злобина. Прилетела в Москву 3 сентября. И живет она в твоем отеле. Это объективные данные. Насколько все серьезно, я не могу сказать. Ну, давай рассуждать, может, что-то и придумаем. Тебя могут украсть здесь ради выкупа? А выкуп получить в США?
— Теоретически это возможно, но для этого надо провести серьезную подготовительную работу: машины, квартиры и так далее, — задумался Андрей. — Меня надо где-то держать, пока я не отдам деньги.
— Правильно мыслишь, поэтому мне сделали распечатку звонков Патриции. Она звонила только в США.
— Как тебе это удалось? Как ты узнал ее номер телефона? У нас в США это очень сложно даже для спецслужб. Нужно решение суда или прокурора.
— У нас тоже непросто. Однако если нельзя, но очень хочется, то можно, — смеясь, произнес Александр. — Вчера вечером полиция взяла ее номер телефона на всякий случай, чтобы не волноваться за нее. Короче, вот номера, кому она звонила. Можешь у себя проверить, чьи это номера?
— Попробую. Напишу своему другу, детективу, который разыскал часы, я тебе рассказывал о нем. Еще есть версии слежки?
— Например, слежка связана с покупкой часов. Чтобы получить двести тысяч баксов, можно потратить десять на поездку девчонки. С тобой никто не хотел познакомиться здесь, потом провести ночь в твоем номере, напоить тебя клофелином и стащить деньги? Помнишь, у Высоцкого:
Буржуазная зараза там всюду ходит по пятам.
Опасайся пуще сглаза ты внебрачных связей там.
Там шпионки с крепким телом, ты их в дверь — они в окно.
Говори, что с этим делом мы покончили давно.
— Высоцкого слушаю периодически, но я уже ушел из большого секса, так что девчата если и хвалят меня, то уже за другие заслуги, — засмеялся Иванов. — Как меня ограбить, если у меня нет наличных? Хотя они этого не знают. Но почему за пять дней, что я в Москве, девчонка не пыталась познакомиться? — продолжил рассуждать Андрей.
— Прошло еще мало времени для близкого знакомства: она должна узнать больше о тебе, твоих увлечениях. Еще версия: им нужны часы, хотя зачем? Подобные часы можно спокойно купить даже в США, затратив намного меньше денег, — анализировал причины слежки Осипов. — Остается версия обольщения, шантажа и сравнительно честного отъема денег: какое же надо дать тебе удовольствие, чтобы потребовать за него тысячи баксов?
Мужчины прекратили беседу, и каждый ушел в свои мысли.
Иванов прервал свои размышления:
— Давай подождем ответа Джона, а потом примем решение, что делать. Пока расскажи мне о своем отношении к действиям Путина на Украине. Я так и не могу разобраться в твоей позиции. Честно говоря, мне нужно знать, что ты думаешь и мнение обычных россиян, чтобы самому определиться: мне нравятся твои рассуждения, они аргументированы. Западные СМИ говорят одно, Russia Today и российский Интернет вещают другое. У меня все смешалось в голове.
— Хорошо, Эндрю. Помнишь, прошлый раз я говорил тебе, что Янукович согласился на досрочные выборы, а гарантами прекращения беспорядков со стороны митингующих выступили немцы и французы. Американцев не было среди гарантов. Почему? Да потому, что американцы вкачали, что означает «инвестировали», в беспорядки много миллиардов долларов, и они точно знали, что беспорядки нельзя прекращать, потому что народ Украины опять выберет не того, кто нужен американцам. Только полный хаос в стране позволит американцам привести к власти своих, уверен, давно завербованных агентов влияния. Поэтому на следующий день после согласия Януковича на выборы беспорядки только усилились. Ударной силой беспорядков стали украинские националисты: их поддерживают немного людей в стране, но они сплочены и профинансированы. Помнишь, как кучка социал-революционеров разрушила огромную Российскую империю?
— Да зачем США нужна Украина? Девяносто процентов американцев даже не знают, где она находится, — воскликнул Эндрю.
— Украина Америке действительно не нужна: выкачать оттуда нечего, но надо любым способом оторвать Украину от России, тем самым ослабить Россию. Как можно ослабить нас? Способов немного: прямая агрессия или косвенное воздействие с целью раздробить нас. Про прямую агрессию пока можно забыть, к счастью. Остается путь косвенного воздействия: оторвать от нас бывшие советские республики и одновременно раскачать страну изнутри посредством купленной оппозиции. Никому на Западе не нужна сильная Россия — это исторический факт. На западе Украины традиционно были антироссийские настроения, и при правильном управлении такими настроениями можно добиться своей цели. И почти все срослось: ярые националисты вынуждают сбежать Януковича, подлеца и труса, в конечном счете. Но американцы просчитались. Я не беру в расчет ни Порошенко, ни Яценюка, ни прочих завербованных агентов влияния: они ноль в политике, их никто не спрашивает, что они думают и как хотят поступать — американцы им просто приказывают, что надо делать. Не исключаю, что Порошенко понимает, как надо действовать, но ему не дают делать, как он хочет. А просчитались американцы в том, что думали, будто украинский народ — бездумное быдло, которому надо только приказывать, и они все исполнят. Первым осознал грядущую катастрофу Крым, потом Донбасс.
— В чем, по-твоему, могла быть катастрофа? — уточнил Иванов.
— В запрете русского языка, в восхвалении Бандеры и других пособников фашистов, в массовом терроре против несогласных с переворотом, в разрыве связей с Россией, в насаждении чуждой идеологии. В Крыму и на востоке Украины абсолютно другое мировоззрение, другое отношение к России, другие традиции, другое понимание истории. Притом что они также ненавидели Януковича. Но ненависть к Януковичу — не повод принимать украинский национализм. Опять аналогия с 1917 годом: твой дед и миллионы русских людей не приняли большевистский переворот, что вылилось в гражданскую войну. Как там у классиков: история повторяется сначала в виде трагедии, а потом в виде фарса? Украина опровергла эту аксиому: у них сначала случился фарс в виде череды разномастных президентов, а сейчас — трагедия! Короче, американские инвестиции не сработали в чистом виде, более того, нанесли прямой ущерб самой Украине, а значит, Америке. Чтобы сгладить свой провал в потере Крыма и Донбасса, во всем обвинили Путина и Россию, наложив санкции.
— Но ведь санкции поддержали все европейские страны, значит, Россия виновата в чем-то, — возражал Иванов, стараясь получить больше аргументов.
— Так все европейские страны поддержали США и в разгроме Ирака под надуманным предлогом об оружии массового поражения, и в отторжении Косова от Сербии, и в бомбардировках Югославии, Ливии. Это что, аргумент, Андрей? Так вы несете доброе, вечное, демократичное неразумным народам?! Если серьезно, то США нужна поддержка трех стран, чтобы остальные стали раком и делали все, что нужно американцам. Первая страна — это Англия. Англичане всегда делают все, что требуют американцы. Особенно если дело касается России. Начиная с Петра Первого английская политика доминирования заключалась только в одном: устранить со сцены Россию, которая как кость в горле. В 1918 году английский король Георг V, по совместительству двоюродный брат Николая II, мог спасти семью царя, но не сделал этого лишь потому, что голос крови оказался слабее экономических выгод от слабой России. Следующая — Германия, реальный конкурент Штатов в мире по экономическому могуществу. Почему она поддержала США, у меня только одна версия: у америкосов есть убойный компромат на Меркель, заставляющий ее поддерживать бредовые санкции, вредные самой Германии и всей Европе. Думаю, это связано с ее прошлым в ГДР, возможно, она работала на Штази осведомителем. Третья страна — Франция: Олланд не та фигура, чтобы противостоять напору американцев, англичан и немцев. В принципе, у американцев виноваты все только лишь потому, что «хочется вам кушать». Вспомни Крылова, басня «Волк и ягненок» объясняет все, что происходит в большой политике, — Осипов почувствовал себя, как на политзанятиях в своей разведроте. Там тоже приходилось объяснять большую политику примитивными сравнениями. — Конечно, Россия помогла Крыму не допустить кровавого Майдана, а Донбассу — не быть уничтоженным националистическими бандеровскими бандами. Это вызвало еще большую злобу США за бесцельно fucked up инвестиции. Извините, Андрей Владимирович, за столь грубое толкование вашего самого знаменитого слова.
Осипов сделал небольшой перерыв, дав осознать Иванову все услышанное, и пошел готовить зеленый чай. Вернувшись, он поставил две чашки на столик.
— Я читал, что в Косово не было референдума об отделении от Сербии, а в Крыму был. Но США поддержали Косово и не поддержали Крым. Эта политика двойных стандартов проявляется во внешней политике. Внутри страны мы такого не позволяем президенту, — уверенно произнес Иванов.
— Действительно. Огромное отличие вашей демократии от нашей в том, что внутри страны ваши руководители думают, что делают то, что хотят, а на самом деле делают то, что им позволено обществом. Мы в России думаем, что наши руководители делают то, что им позволено обществом, а на самом деле они делают то, что хотят. А вот во внешней политике, мне кажется, ни один правитель никого в стране не спрашивает, что у вас, что у нас. Но в отличие от внутренней политики, я полностью поддерживаю действия Путина во внешней, потому что она совпадает с моим пониманием правды и справедливости.
— Теперь я понял тебя, Алекс. Ты в оппозиции внутри страны, но поддерживаешь власть во внешней политике. Так, кстати, бывает?
— Если я живой и стою перед тобой, то так бывает, — рассмеялся Осипов. — Но я не в действующей оппозиции, а в условно подпольной. Нынешняя оппозиция в нашей стране ругает любое действие власти, и за это я ненавижу таких людей. Вообще терпеть не могу двуличие, которое как раз остро проявляется в такие моменты. Поэтому я не оппозиционер и не ярый любитель нашей власти: я обычный российский обыватель, умеющий думать и анализировать. Таких, как я, миллионы в стране. У нас есть радиостанция «Отзвук Москвы» — сборище закомплексованных балбесов. Так вот, приведу яркий пример лицемерия и двуличия нашей оппозиции: каждый ведущий этой радиостанции, каждый приглашенный ими оппозиционер считал своим долгом пнуть Медведева, Путина и Россию в ходе конфликта с Грузией. Ну как же, на маленькую, но гордую страну, возглавляемую самым демократичным демократом Саакашвили, напала злая Россия! По-другому же не может быть! Впоследствии, когда Европа признала, что конфликт развязал сумасшедший Саакашвили явно с подачи американцев, эти деятели не извинились в эфире за свою ложь. Про конфликт на Украине я даже не говорю: все, что делает Россия, — это плохо, недемократично, не просто ужас, а ужас-ужас-ужас. А то, что делают украинские каратели на Донбассе или американцы в Ливии, Ираке, Сирии, это, по мнению нашей оппозиции, защита демократии, — разошелся Осипов. — В этом вся суть всей нашей демократической оппозиции: мешать все в кучу, лгать, не признавать правоту власти, когда она есть. Но народ-то все понимает, кто лжет и когда, поэтому наши демократы не имеют поддержки народа. Но эти оригиналы считают, что народец у нас хреновый и туповатый. Раньше я постоянно слушал это радио и разделял их взгляды на события в стране, пока не поймал их на лжи. Как они вопят про русских на Донбассе! Но ни разу не заявили, что украинские каратели — а как их еще называть, когда они расстреливают дома мирных жителей, — ведут войну не с ополчением, а с мирным населением. Сколько погибло мирных людей на Донбассе от новых бандеровцев? Несколько тысяч! А сколько мирных граждан Украины погибло от рук ополчения? Ни одного! Так как я могу верить этому «Отзвуку»? Более того, об уровне их демократичности можно судить по их нетерпимости к мнению и позиции их коллег-журналистов с других радиостанций и телеканалов. Если какой-то журналист имеет отличную позицию по Крыму и событиям на Украине, то, по их мнению, он продался Кремлю, беспринципный, и вообще негодяй конченый. Как я могу верить и поддерживать их после этого? Они мне напоминают замшелых старушек и старичков, продолжающих сидеть на «хрущевской» кухоньке и клянущих всех и вся. СССР уже давно нет, а они все сидят и сидят, трындят и трындят. Знаешь слово «трындеть», Эндрю? Это как п***ть, извините, сэр, за грубое слово, только безнадежнее.
— Алекс, я не понял эти слова. Помедленнее, пожалуйста, поясни.
Осипов образно и красноречиво довел правила и особенности применения некоторых слов, которых русский американец раньше не знал. Пару раз он повторил некоторые слова: получилось смешно.
— Кстати, Алекс, даже мы в США заметили, что на Украине официально называют войну на Донбассе «антитеррористическая операция», хотя «донецкие террористы» не взорвали ни одного дома в Киеве, Харькове или Львове, не взяли ни одного заложника. Что за террористы такие добрые? Еще я прочел в Интернете, что Украина сначала перекрыла подачу воды в Крым, затем подорвала линии электропередач на своей территории и отрезала своим гражданам в Крыму воду, свет в домах, больницах, школах и детсадах. Неужели это правда, Саша!
— Истинная, Эндрю. Так где террористы сидят: в Киеве или на Донбассе?
— Но это же dirty act! Как можно вопить о том, что Крым — это украинская земля, и при этом не давать своим людям свет и воду? — возмутился американец. — У меня был один знакомый, пьяница и дебошир, умоляя вернуться, орал своей жене, которая ушла от него: Bitch, go back, I love you, damn! Конечно, она его послала подальше после таких слов, и он недавно помер.
Александр довольно кивнул головой.
— Я начинаю получать ответы на свои вопросы. Но ведь демократия лучше, чем авторитаризм или диктатура, ты согласен? Или твое военное прошлое требует, чтобы все ходили строем? — смеясь, произнес Иванов.
— Ха-ха, — снова рассмеялся Осипов, — я иногда люблю повторять: «если вы такие умные, то почему строем не ходите?» Но что касается демократии, то повторюсь, что я очень хочу, чтобы у нас в стране была демократия по типу европейской. Но мы пока не готовы к ней, как, например, Кувейт не готов к российской демократии. На самом деле у нас демократии очень даже много. Например, в новой якобы демократичной Украине запрещены компартия, российские СМИ, книги и фильмы, инакомыслие и критика власти, оппозиционные газеты, у власти стоят люди, имеющие двойное гражданство, запрещенное на Украине, там уничтожают неугодных журналистов, а у нас этого всего нет! Так где больше демократии? Я не идеализирую нашу власть — она не заслуживает этого, но и не отрицаю очевидного. Вот во внутренней политике у нас намного печальнее. Есть у нас оппозиционер Овальный Алексей, который первый придумал один из способов борьбы с коррупцией, анализируя государственные тендеры. Так наша власть, вместо того чтобы привлечь его к этой теме в масштабе страны, стала его «душить». Почему? Ответ очевиден: нашей власти нужна только имитация борьбы с коррупцией, потому что власть и есть порождение и источник коррупции. Исторически коррупция и воровство являлись истинной причиной крушения империй и государств. Я убежден, что только коррупция будет главным героем третьего акта российской исторической драмы, про которую я упоминал. Я очень не хочу, чтобы этот акт начался. Для этого с коррупцией надо покончить еще во втором действии, которое идет сейчас, понимаешь, Эндрю? Если бы Клавдия убили в четвертом акте, то в пятом Гамлет остался бы жив.
— Ты вскользь говорил о русской драме, это что-то из Чехова или Достоевского? — озадаченно посмотрел на Осипова Андрей.
— Если бы это была просто пьеса Чехова… К сожалению, это наша с тобой история, наших дедов, отцов, моя, моих детей и внуков, если останутся здесь жить, — покачал головой Александр. — Меня глубоко поразили трагические и очень глубокие слова барона Врангеля: «Да ниспошлет Господь силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье». Когда и кому эти силы и этот разум будут посланы? Завтра или, может, через десять или сто лет? И кому? Где те люди, у которых хватит человеческой души отказаться от роскоши, личного благополучия и поставить себе поистине великую цель — прекратить столетнее русское лихолетье. Я тебе уже говорил, что современная история России видится мне в виде драмы из трех действий. Как сказал один парень, кажется все тот же Шекспир, весь мир театр. Только в одних странах играют комедии и водевили, а в других — драмы и трагедии.
— Первое действие трагедии страны началось со свержения императора? — вопросительно предположил Иванов.
— Осмелюсь утверждать, что да, сэр, — кратко, по-военному, ответил бывший полковник. — Когда начался второй акт, по твоему мнению? Я не претендую на истину, у каждого может быть свое представление об отечественной историографии. Но мне интересно, что думаешь ты, с далеких берегов Hudson River .
— Мне кажется, что развал СССР годится быть главным содержанием второго действия, — не сильно раздумывая, ответил Иванов. — СССР был империей, пусть и зла, и его развал привел к глубоким изменениям в мире.
— «Империя зла» — такое же клише, как и «Америка — страна дебилов». Наши боссы всегда были большими демагогами, — парировал Александр.
— Что означает «демагогами», не встречал такое русское слово? — удивился Андрей.
— Демагогия, это когда старый профессор доказывает молодой студентке, что висячий penis лучше стоячего, — смеясь, объяснил Александр, — так и нам объясняли всю прелесть социализма и все ужасы капитализма. Тем не менее действительно 1991 год стал началом следующего этапа русского лихолетья и смуты. Кстати, Эндрю, садись и пиши с моей почты своему детективу о слежке за тобой и сообщи ему свой и мой российский номер. Я не удивлюсь, если контролируют твой американский номер телефона и почту. Завтра я пойду в Минкульт за разрешением, а ты сегодня уезжаешь в Питер. Как доедешь, позвони. Еще сообщи в Америку уже со своей почты, что едешь в Питер и где остановишься. Посмотрим, что они предпримут.
— Окей, — согласился Андрей и сел за ноутбук Осипова писать письмо Джону.
Минут через двадцать они стали прощаться и договорились встретиться в офисе Осипова через четыре дня, по возвращении Иванова из Питера.
На следующий день американец позвонил Осипову и рассказал, что видел уже знакомую девчонку в Питере. Более того, при посещении Эрмитажа она попросила Андрея помочь ей найти картины Гогена.
— Я ей подыграл, сказав, что тоже хочу их посмотреть. И мы вместе стали ходить по музею.
Осипов воскликнул:
— Занимательно! Что было дальше?
— Мы гуляли, потом сходили в ресторан и все.
— И все-е? — удивился Александр. — Ну ладно, не буду тебя пытать, но что она тебе рассказывала?
— Она прекрасная артистка. Сообщила мне, что ее зовут Ингрид и живет в Прибалтике, в Таллине, поэтому у нее акцент. Сегодня мы вместе едем в Стрельну, а вечером идем в театр.
— Окей, Эндрю. Веди себя естественно, чтобы она ничего не заподозрила. Не оставайся с ней наедине и не пей ничего из стаканов, в которые можно подсыпать какую-нибудь гадость. Она тупо может тебя напоить клофелином, потом сделать фото в постели и шантажировать, — инструктировал американца Александр.
Андрей весело хмыкнул в трубку:
— Она мне нравится, и я бы put up a good show в других обстоятельствах.
— На то и расчет, дедушка Андрюша. Убытки в случае потери имиджа от связи с «внучкой» тебе бы обошлись дороже, чем двести или триста тысяч баксов. Постарайся побольше узнать о ней, а про себя говори очень мало — мол, турист, вернулся посмотреть родину предков. Врать сильно тоже нельзя, так как это ее насторожит — она хорошо знает, кто ты.
Разворачивающиеся события насторожили Александра, и он звонил Андрею по нескольку раз в день для контроля ситуации. Через день Андрей подвел итог его разговоров с Ингрид-Патрицией.

— Алекс, девчонка всеми силами пыталась затащить меня к себе в номер или попасть ко мне. Я был стоек, хотя колебался не раз. Если бы не твоя ежедневная моральная поддержка, то мог бы сдаться.
— Ты хотел сказать, мое ежедневное занудство, Эндрю? — весело отреагировал Осипов.
— Ну-у, — замешкался американец, — я бы не был так категоричен. Хотя мои моральные принципы…
Он не успел договорить про свои принципы, как Александр прервал его:
— Андрей Владимирович, послушайте старый советский военный анекдот. Принимают в партию старлея, старшего лейтенанта то есть. Члены партийной комиссии задают вопрос: «Пьете?» Офицер думает: «Если отвечу «нет», то или больной, или стукач. Отвечу «да» — значит, пьяница, в партию не примут». Тогда он отвечает: «Пью, но с отвращением». Члены комиссии остались довольны ответом. Задают следующий вопрос: «Жене изменяете?» Старлей снова задумался над ответом: «Отвечу «да», за низкие моральные качества не примут. Отвечу «нет» — импотент или врун». Отвечает: «Изменять — не изменял; сравнивать — сравнивал». Парня приняли в КПСС. Так что, Эндрю, много зависит от обстоятельств и аргументации.
…После возвращения Иванова из Питера они встретились, как и договаривались, в офисе Осипова. Александр принес разрешение на вывоз часов. Иванов, в свою очередь, повторил свой рассказ о поездке и недоуменно сообщил, что звонил детектив Джон Вайт: номер телефона, куда звонила Патриция, принадлежит мужу секретаря Иванова миссис Джонсон.
— Вот это поворот! — воскликнул Александр. — Может, они тебя ревнуют, мистер Иванофф, и послали приглядывать за тобой? — весело продолжил он. — Теперь мы знаем заказчика — уже легче, что не спецслужбы «пасут» тебя. Когда ты готов передавать деньги?
— Не смешно, мистер Осипов. В моем возрасте надо думать о душе, это ты еще молодой. А деньги я могу передать завтра, в офисе Ситибанка на Кутузовском. Давай встретимся в 15 часов. Только часы пока не приноси, я тебе передам деньги, а часы я возьму потом, перед вылетом, — озабоченно ответил Иванов.
— Не боишься, что обману? В Штатах думают, что все русские мужчины бандиты, а женщины… сам знаешь кто.
— Не боюсь, — ответил серьезно Иванов. — Кроме того, хочу рассказать тебе одну историю. Я много думал про свою секретаршу и, кажется, понял причину слежки. Дело не в часах или шантаже, а в часовой коробке. В ней мой дед оставил какую-то записку, вероятно, там написано о спрятанном им кладе. Я говорил по телефону с моим сыном и рассказал ему, зачем лечу в Россию. Миссис Джонсон в это время была в моем кабинете. Это версия, в которую я не хочу верить, но другого объяснения у меня нет.
— Вот это сюжет! — удивленно вскричал Александр и вскочил с кресла. — Почему раньше молчал?
— Я не знал, с кем имею дело, люди все разные. Теперь вижу, что тебе можно доверять, — просто ответил американец. — К тому же мне одному не справиться с поисками клада.
Осипов подошел к сейфу в своем кабинете, открыл его и достал коробку с часами.
— Бери ее, Эндрю, она твоя, — протянул коробку Иванову, — с твоей секретаршей мы решим, что делать.
Иванов открыл коробку и замер в нерешительности.
— Я не знаю, что и как тут искать… Попробуй ты, — вернул часовую коробку Осипову, — я волнуюсь, еще испорчу что-нибудь.
Александр повертел коробку в руках:
— Мне кажется, что лучше всего прятать под ложе, на котором лежат сами часы.
Он взял со стола нож для бумаги и стал аккуратно приподнимать ложе со всех сторон. Бордовый бархат ложемента поддался с одной стороны коробки, куда уже можно было просунуть пальцы. Осипов передал коробку Иванову и жестом показал, мол, тот может найти, что ищет. Андрей взял чуть подрагивающими руками коробку и осторожно просунул два пальца под ложемент. Через пару секунд он вытащил небольшой листок бумаги. Лицо его выражало детский восторг, счастье и одновременно неверие, что он достиг своей цели, к которой шел тридцать лет. Минут пять оба молчали, потом Андрей бережно раскрыл сложенный вдвое листок бумаги и посмотрел на него. Он медленно передал бумажку Александру. На листке было написано карандашом три столбца чисел: 28:18:8, 4:7:18, 2:8:12, 2:11:10, 14:8:3, 17:4:5, 49:12:7, 19:26:10, 5:6:4, 19:26:5, 1:8:13, 14:15:20,21,22, 15:15:11, 23:9:12, 6:16:15’’’, 13:1:21
— Информативненько очень, твой дедушка приколист был, — выдавил из себя Александр, — больше там ничего нет?
Пришлось расковырять внутреннюю обивку и верхней крышки коробки, но больше ничего не было. Иванов рассказал все, что знал об этой истории от отца, и показал в своем ноутбуке сканированные фотографии, упомянутые дедом.
— Нам надо разгадать, что зашифровано здесь, потом сравнить или сопоставить с фотографиями. Дальше будет видно. Что могут значить такие числа? Ясно, что это шифр, скорее всего, из какой-то книги. Какие книги были у деда самые любимые?
— Я точно этого не знаю, я был маленьким, когда дед умер. У меня есть старые книги, принадлежащие отцу и деду, но их немного, так как не до книг им было при переездах. Думаю, что настольной книгой было Евангелие, — размышлял Андрей.
— Я практически ничего не знаю про Евангелие. Дай-ка посмотрю в Интернете, — Иванов ввел в поисковике слова «Евангелие» и «Библия».
Мужчины вместе уставились в ссылки, стали читать и делать пометки на листе бумаги. Через минут двадцать они сделали вывод, что надо читать книги Ветхого и Нового Заветов.
— Смотри, как можно искать: первая цифра или число может означать главу в одной из книг Заветов. Да? — высказал предположение Андрей.
— Why not? — ответил Осипов.
— Второе число или цифра — это номер стиха; третье — номер слова или буквы, — завершил Иванов. — Давай прямо сейчас и проверим.
Они открыли в Интернете Евангелие от Матфея и стали искать первое числовое выражение 28:18:8. Иванов начал командовать:
— Ищем двадцать восьмую главу, восемнадцатый стих, восьмое слово или букву.
Осипов ищет и читает:
— «И приблизившись, Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небе и на земле». Восьмое слово «всякая», восьмая буква «З».
— Отлично, идем дальше, ищи главу четвертую, стих седьмой, слово-буква восемнадцатое, — азартно закричал американец.
— «Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего». Восемнадцатого слова нет, есть только буква «И».
— Окей, дальше, Алекс: 2:8:12.
Александр нашел вторую главу, восьмой стих:
— «И, послав их в Вифлеем, сказал: пойдите, тщательно разведайте о Младенце и, когда найдете, известите меня, чтобы и мне пойти поклониться Ему». Двенадцатое слово «И», двенадцатая буква «И».
Еще через двадцать минут у них получилась абракадабра.
— Может, надо наоборот искать? — смущенно произнес Иванов.
— Все может быть, — ответил Александр, — давай разделим наш поиск. Я буду искать в книгах Ветхого Завета, а ты — в Евангелиях. Передачу денег завтра отменяем. Ты улетаешь в Оренбург, время у нас есть. Будем на связи. Кстати, позвони в США и скажи, куда едешь: пусть тоже потратятся. Ты, наверное, много платишь секретарше, если она послала шпионить за тобой? Может, она работает на мафию или конкурентов?
По озадаченному лицу Иванова Александр понял, что такие варианты не исключены.
Спустя несколько дней Осипов позвонил Иванову и сообщил, что расшифровал текст:
— Открой книгу Бытие и попробуй сам, потом сравним, что получилось.
Через два часа от Иванова пришло электронное письмо: «Камень лежит там, где царь с белым столпом 5 позади второй по левую сторону погребен…» Правильно? Надо только поставить знаки препинания. И не понял последние слова о поле, ковчеге и юге».
Осипов ответил ему, что последнее слово означает «Поляков». Скорее всего, это фамилия, хотя в Интернете он нашел сотню Поляковых. Кроме того, Александр попросил Андрея прислать сканированные фотографии Даниила с надписями.
Прошел день. Иванов вернулся из своей поездки по родным местам полным впечатлений и разочарований, связанных с российской действительностью, и мужчины встретились в отеле.
— Москва и Оренбург далеки друг от друга не только по расстоянию. Но село Новотроицкое, где родился мой дед, кажется, вообще в начале XX века осталось. Зато природа какая — бескрайние красивые степи, небольшие рощицы, река Салмыш! Красота, да и только. Я снял комнату в деревенском доме и все дни гулял по окрестностям. Посетил сельское кладбище, где нет могил старше 50-х годов. Искупался в речке. Нашел нетронутые цивилизацией поля и дышал чистым и свежим воздухом, от которого быстро пьянел: вроде дышу и в Москве или Нью-Йорке, но впервые ощутил прелесть чистого воздуха, которым дышали мои предки! Кстати, нашел несколько Ивановых, которые не знают ничего о своих дореволюционных предках. Пытался с ними говорить — люди добрые, открытые, веселые. По нашим меркам живут… — Андрей запнулся, подбирая слова, — не очень богато, но не унывают: в чуланах полно всяких заготовок. Ты знаешь такое слово «заготовки», Алекс?
— Конечно, сэр! Я же рос нормальным пацаном, в нормальной советской семье. Я рад, что и ты теперь приобщился к русскому быту. Нашел своих родственников?
— К несчастью, нет. Коммунисты уничтожили историческую память народа, хотя у некоторых нашлись старые фотографии, но кто на них изображен, не знают. У нас в Америке чтят память предков и знают о них на 200–300 лет назад. Я гулял по селу и степи и представлял, как век назад здесь ходили мой дед и прадед, как они пасли коров, обрабатывали землю, учились. Я решил обязательно привезти сюда своих детей и внуков — нельзя забывать свои корни.
Осипов подхватил эту мысль:
— Отличная идея показать молодым американцам Россию не через кривое зеркало CNN!
— Алекс, я тут подумал, если бы у вас не было коррупции и чиновники не воровали, то Россия превратилась бы в аналог Арабских Эмиратов за двадцать пять лет после социализма при высоких ценах на нефть и потеряла бы свой девственный колорит.
— Можно и колорит сохранить, и достойную жизнь наладить. Кстати, заметь, что в Эмиратах демократии нет и в помине, и вы не лезете туда со своим уставом. Ну да ладно, надоела политика. Давай лучше о наших делах, — перешел к делу Осипов. — Ты куда хотел еще поехать, по Золотому кольцу?
— Да, через пару дней планировал в Суздаль и далее…
— Поездка отменяется, — замолчал Александр и выжидательно посмотрел на Иванова. Иванов хитро взглянул в ответ:
— Так я и сам хотел тебе предложить проехаться к морю. Куда хочешь, Саша?
Александр, недолго думая, ответил:
— В сентябре лучше всего ехать в Крым, бархатный сезон, загорелые девушки, барабулька, фрукты. Правда, ваш госдеп не рекомендует посещать Крым, там же «путинский ужас», а у американцев такие неокрепшие души, не дай бог, узнают правду.
— Поддерживаю твой план. Северное побережье Черного моря нам очень подойдет!
— Да, но почему северное побережье Черного моря, а не южное побережье Северного Ледовитого океана? — продолжил игру Осипов.
— Потому что шифр в часовой коробке ясно намекает на фотографию царя в Ореанде. Там даже написано: «Царская тропа. Вторая колонна. Кто из вас без греха…» В расшифровке указано про вторую колонну слева, а на фотографии неоконченная фраза Христа, заканчивающаяся словами «первый брось в нее камень». Дед написал: «камень лежит там, где царь с белым столбом, 5 метров позади второй колонны слева». Мне не совсем понятно про погребение и слова о ковчеге, поле и юге. Где-то на юге в поле есть ковчег? — вопросительно посмотрел на Осипова Андрей.
— Посмотрим на месте. Остановимся в Ялте, там до Ореанды близко. Что касается поля, ковчега и юга, смотри: 23:9:12, Книга Бытие, глава двадцать третья, стих девятый, двенадцатое слово «поля»: «чтобы он отдал мне пещеру Махпелу, которая у него на конце поля его, чтобы за довольную цену отдал ее мне посреди вас, в собственность для погребения». Идем дальше, 6:16:15’’’, книга Бытие, глава шестая, стих шестнадцатый, пятнадцатое слово «ковчег»: «И сделай отверстие в ковчеге, и в локоть сведи его вверху, и дверь в ковчег сделай сбоку его; устрой в нем нижнее, второе и третье жилье». Три апострофа после цифры 15 означают, что от найденного слова «ковчег» надо убрать три буквы с конца, останется слово «ков». Если бы апострофы стояли перед числом, то надо было бы убирать буквы вначале этого слова. Сколько апострофов, столько букв надо убрать и использовать оставшиеся. Понял? Я думаю, Даниил имел в виду, что погребен Поляков. Про юг я тоже не понимаю. Надеюсь, узнаем в Крыму. Девушку американскую будем с собой брать? Я считаю, пусть прокатится, Россию посмотрит.
Прощаясь, Александр посоветовал Андрею отправить мейл со своей рабочей почты детективу и жене и проинформировать, что улетает в Крым за часами.
Осипов взял отпуск на работе, и через два дня они вылетели в Симферополь. В самолете Андрей продолжил рассказывать о своем деде.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ, ЭПИЗОД ВТОРОЙ (1917–1934, ЮГОСЛАВИЯ, СССР)
Подпоручик Даниил Иванов выписался из Московского госпиталя в ноябре 1917 года и был отправлен в отпуск. Даниил поехал домой к семье в Гатчину. По пути домой ему пришлось снять царские погоны и Георгиевские кресты. В стране произошел большевистский переворот, и Россия проиграла выигранную войну. Иванову уже не надо было возвращаться в свой полк.
Дома ситуация была очень тяжелая: на руках двое детей, одному из которых нет и года; есть нечего, накоплений никаких. Бывшему офицеру приткнуться некуда. Даниил стал перебиваться случайными заработками, чтобы прокормить семью. Он ремонтировал церкви, помогал кому-то в домашнем хозяйстве, работал разнорабочим на заводе. Имея за плечами реальное училище и простое происхождение, тем не менее Иванов не мог устроиться на более приличную работу из-за клейма контрреволюционера. В принципе, такое клеймо можно было получить за любой косой взгляд в сторону «пролетария».
В начале 1918 года Иванов встретил своего сослуживца по агентуре Федора Голоскокова, который сообщил, что на юге России действует Добровольческая армия под командованием генерала Корнилова. Даниил не хотел больше воевать, но общая обстановка в Петербурге не позволяла ему содержать семью, а красный террор не оставлял надежды на будущую жизнь. Даниил решил всей семьей пробираться на юг. Жену с двумя детьми он отправил в Крым, где по протекции генерала Спиридовича, бывшего в 1916–1917 годах ялтинским градоначальником, он нашел небольшое жилье. А сам вместе с тремя офицерами добрался до Ростова-на-Дону, где вступил в Георгиевскую роту Добровольческой армии.
В конце февраля рота вошла в состав Корниловского ударного полка. Под напором большевиков Добровольческая армия начала свой отход на юг. В роте Иванова было 60 полураздетых и полуголодных добровольцев — георгиевских кавалеров. Конец зимы и начало весны принесли сильные, пронизывающие насквозь ветры. Каждый день шел то мелкий противный дождь, то мокрый снег, но согреться и обсушиться времени не было — сзади подпирали большевики. По пути движения армии встречались донские станицы, занятые большевиками.
Рота Иванова находилась в авангарде, когда на подходе к станице Лежанка они были встречены огнем большевиков. Рота упала на холодную, мерзлую и мокрую землю и стала отстреливаться. При поддержке артиллерии и соседних рот бойцы роты Иванова встали в цепь и пошли в атаку. Тело била нервная дрожь, ноги застревали в степной грязи и бесчисленных лужах, мысли прыгали от «Боже, спаси» до «где противник?» и «куда в меня попадут?». Сомнений, что попадут, нет, потому что потери в ротах ужасные. Над головами атакующих появились шрапнельные разрывы, где-то трещит пулемет. То тут, то там падают добровольцы. Рота снова упала в грязь, кто-то безуспешно пытается окопаться.
Подоспела пулеметная команда, и одновременно авангард вместе с подошедшими главными силами начали атаку на Лежанку с трех сторон. Большевики дрогнули и стали отходить. С криком «ура!» войска бросились в атаку и ворвались в окопы, где еще оставались раненые красноармейцы. Унтер-офицер Головко схватил за шиворот шинели молоденького паренька, раненного в ногу, и в ярости пытается его посадить. Тот, растирая огромные слезы, вопит: «Дяденька, я не стрелял, не стрелял! Пожалейте!» Головко не удается поднять раненого, и он просто втыкает штык в голову мальчишки…

По всей станице валяются трупы убитых, среди которых бродят согнутые и растрепанные женщины, ищущие своих мужей и сыновей, пару дней назад мобилизованных в Красную армию. Маленькая седая женщина, одетая в легкое, не по сезону платье, опознала среди убитых своего сына, села рядом с ним и тихо что-то шепчет. На лице нет ни слезинки, только легкая улыбка и безумные глаза. Иванов подошел к ней, присел, обнял и тихо спросил:
— Сын?
— Ванечка, — улыбаясь, ответила женщина. — Два года назад австрийцы убили старшего Петю, месяц назад красные убили мужа за то, что назвал их бандитами. Сегодня вы убили Ванечку… Кто ж убьет меня скорее…
На следующий день был получен приказ согнать жителей к центру станицы, где стояло несколько виселиц, оставшихся еще от большевиков. Кто-то из корниловцев невесело пошутил: «Все в этом мире не вечно, кроме виселицы и веревки, которым все равно: красный ты или белый. Вчера здесь висели белые, сегодня — красные. Кто будет завтра, господа?» Другой корниловец горько спросил: «Что будет с Россией, если мы перевешаем друг друга?»
На площади собрались все жители станицы от мала до велика: мрачные, злые, половина захлебывается слезами. Те, кто за белых, стоят отдельно от тех, кто за красных. Под конвоем казаков к виселице привели восемь человек: все израненные, в окровавленных лохмотьях, без обуви. Ежатся от колючего ветра и дождя, временами переходящего в снег. Двое держат под руки еле живого товарища. В толпе пронзительно завопила женщина, узнавшая в одном из приговоренных своего мужа. Вокруг нее жались пятеро испуганных ребятишек, старшему из которых было около восьми. Женщина потеряла сознание, но ее успели подхватить. Подполковник Корниловского полка выступил с речью, в которой рассказал о зверствах красных под одобрительный гул части станичников. Чувствовалось, что несколько дней назад подобную экзекуцию проводили красные.
…Полтора года спустя Иванов, находясь в госпитале в Симферополе после очередного ранения, познакомился с добровольцем Марковского офицерского полка капитаном Лоншаковым и выяснил некоторые подробности боя за станицу Ново-Дмитриевскую в марте 1918 года, после которой их поход стали называть Ледяным. Лоншаков был в обозе раненых и рассказал, что пережили они, пока добровольцы брали станицу.
— Вы помните, Даниил Александрович, какая была ужасная погода? Сильный проникающий до костей ветер, мокрый снег, кругом непролазная грязь, холодная ночь, ставшая последней для четверти раненых и больных. Пока шел бой за станицу, мы лежали в повозках в ледяной корке из воды и снега, одеял не было, лекарств не было, а главное, надежды не было. Мы боялись, что нас бросят умирать в поле или порубят красные. После той ночи наш обоз уменьшился наполовину от умерших. А где были вы при штурме?
Даниил помолчал несколько минут, собираясь с мыслями.
— Я входил в ледяную воду вместе с моими товарищами. После дневного перехода мы уже все вымокли до нитки от снега и дождя. Мы были не войском, а медленно бредущей усталой и голодной лошадью. Нам хотелось одного — попасть в теплую хату, снять мокрую обувь и одежду и уснуть. Даже голод не был так страшен, как усталость и проникающий везде холод. Кругом такая тьма стояла, что через метр ничего не видно. Поступила команда «в атаку», и мы с ходу, не останавливаясь, пошли на станицу. Откуда только силы взялись? Перед станицей течет река Шебш, так мы, не думая, ступили на тонкий лед, даже не лед, а корку из снега, воды и льда. Так и шли по шею в воде. Никто не простудился, но после боя вся одежда стояла колом и хрустела. Нас было меньше красных, но желание, если и умереть, то в теплой хате, придало такие силы, что через час мы взяли станицу!
— В моем батальоне служил мой товарищ казак Сашко Царенко, и сейчас, слава богу, воюет у Врангеля, — продолжил разговор капитан. — Так после боя среди пленных он увидел своего брата, воевавшего у красных. Они обнялись и разошлись, каждый своим путем. Брата расстреляли… Такие вот дела…
10 ноября 1920 года на английском корабле Даниил вместе с беременной супругой Марфой, дочерью Марией и сыном Володей покинули Россию. Убегающие, которых были десятки тысяч, бросали своих стариков и вещи; казаки расставались со своими конями, которых любили не меньше своих детей; разбивались семьи в надежде скоро увидеться. Большинству встретиться снова не довелось. На всю свою жизнь запали в сердце Даниилу слова из приказа генерала Врангеля: «Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет…»
Эвакуация 150 тысяч военных и их семей из Крыма, дальнейшие их перемещения и организация жизни делают честь русскому воинству. Где бы ни находилось войско, никому не дозволялось распускаться, терять веру, шататься без дела или просить милостыню. Иванов с семьей оказался в Турции в Галлиполи. В местах обитания русских эмигрантов были организованы занятия для войск, военные училища для юношей, образовательные студии для детей и взрослых, библиотека и гимназия, два театра и несколько храмов. Дети Иванова, Мария и Владимир, стали ходить в детский сад, а Даниил продолжил службу в Корниловском полку. Имущества и денег у большинства эмигрантов не было, но благодаря генералам Врангелю, Кутепову и помощи бывших союзников России по Великой войне были организованы жизнь и сносный быт людей на чужбине. Турция стала первым местом остановки на длительном и скорбном русском пути; впоследствии таких остановок будет очень много, но везде, именно везде русские смогли устроить человеческий быт, порядок, обучение и взаимопомощь.
Иванов часто вспоминал и Ледяной поход, и наступление с войсками Деникина на Москву, и бои в Крыму, и эвакуацию в Турцию. «Что помогло нам пережить нечеловеческие страдания и скитания? — думал он. — Вера в Бога и Россию, сила духа народа, нравственные и моральные ценности? Но почему тогда среди нас есть люди, потерявшие на войне человеческий облик, убивавшие детей и женщин, пленных и безоружных? Я тоже стрелял и убивал противника, но никогда не убивал пленных и раненых, тем более детей или женщин. Как может в одном человеке сочетаться любовь к своим детям и женам и лютая ненависть к детям противника? Красные, ясное дело, безбожники и творили свои злодеяния, уповая на сатану. Но мы-то?! Что из обычного человека делает зверя? Обстоятельства? Гены? Воспитание? Отсутствие истинной Веры?» Иванову трудно было найти ответы на свои вопросы, хотя в душе он понимал, что и в его жизни были обстоятельства, когда он был готов разорвать большевиков после увиденных зверств в кубанских и донских станицах. Но ведь что-то его останавливало? Другие не смогли удержаться от мести, и Иванов не в праве был их осуждать за это. На Великой войне было все ясно — впереди тебя неприятель, и ты обязан спасти свой дом, свое Отечество. Гражданская война оставила слишком много шрамов в душе Иванова: почему русские люди истребляли друг друга с такой жестокостью? Где тот предел, когда человек превращается в дикого зверя и способен на жестокости?
Через год эмигранты вынуждены были переехать в Королевство сербов, хорватов и словенцев и искать работу. Даниил устроился рабочим на железную дорогу в Белграде, а в 1924 году вступил в Русский общевоинский союз (РОВС). Вскоре его вызвали в штаб РОВСа и предложили работать на благо возрождения России против большевиков. Даниил прошел курсы разведки и был направлен в Вильно в распоряжение начальника резидентуры 2-го отдела польского Генерального штаба капитана Меера. Несколько раз Даниил переходил советско-польскую границу с разведывательно-диверсионными заданиями.
Летом 1925 года в составе боевого отряда он был переброшен в район деревни Темный Лес в Белоруссии. Их отряд состоял из 50 человек, вооруженных обрезами, карабинами и наганами. У отряда стояла задача — пройти рейдом по районам Оршанского округа и осуществлять нападения на местные исполкомы, почту, совхозы и склады для получения информации о мероприятиях советской власти, расположении воинских частей и отделов ГПУ. Даниил должен был изучить настроения местного населения и восстановить работу агентурной сети. Ему удалось установить потерянную связь с двумя бывшими агентами польской разведки и завербовать в Орше преподавателя польского и немецкого языков на курсах ГПУ.
Произошло это так. Ночью отряд совершил налет на поезд на станции Зубры, захватив при этом два ящика с драгоценностями, изъятыми чекистами у местного населения. Ящики погрузили на подводы и вывезли в лес на временную стоянку отряда. При изучении содержимого ящиков Иванов обратил внимание на семейные ювелирные изделия из золота, платины и бриллиантов. Было понятно, что украшения делались на заказ и передавались по наследству. К ним прилагались опись и акт изъятия, из которого Иванов узнал, кому они принадлежали.
С поддельными документами он пробрался в Оршу и обосновался на конспиративной квартире. Даниил нашел в Орше квартиру, в которой жил бывший владелец ценностей, и несколько дней следил за ним. Его звали Татарчук. Весь его внешний вид — прямая спина, гордо поднятая голова, умный взгляд, аккуратно подогнанный поношенный костюм и небольшие круглые очки — выдавал в нем интеллигента из бывших.
Иванов ничего подозрительного в поведении Татарчука не заметил и подошел к нему в магазине, когда тот стоял в очереди за черным хлебом. Татарчук купил хлеб и отошел от прилавка. В этот момент к нему подошел Иванов и, протягивая золотую брошь, тихо произнес:
— Вы потеряли.
Татарчук мельком взглянул на брошь и Иванова и спокойно ответил:
— Вы ошиблись.
Он вышел из булочной и направился в сторону своего дома. На улице было пасмурно, пошел сильный дождь с градом. Татарчук бегом спрятался под козырек входа в жилой дом. Следом заскочил Иванов.
— У меня ваши семейные ценности, — без предисловий выдал Иванов. — Я готов их вернуть вам.
Татарчук пристально и настороженно осмотрел Иванова, затем окинул взглядом улицу и нервно произнес:
— Это не мое. И вообще, кто вы?
Иванов кратко пояснил, что получил драгоценности от знакомого и решил вернуть владельцу. По лицу Татарчука было заметно, что он не поверил ни единому слову. Внезапно он спросил по-французски:
— В каком полку служили?
Иванов по-военному четко, но на немецком ответил:
— На Великой — 499-й Ольвиопольский, на Гражданской — Корниловский.
— Пойдемте, — по-немецки произнес Татарчук.
Они проследовали в известную Даниилу квартиру. Татарчук жил в одной из комнат шестикомнатной коммунальной квартиры. В коридоре лежал всякий хлам, а из кухни доносился неприятный запах жареного маргарина. Мужчины быстро прошли в комнату, Татарчук закрыл дверь на ключ и предложил сесть. Даниил сел за стол, покрытый светло-желтой скатертью, и осмотрел комнату. Слева от окна с короткими занавесками стояла аккуратно заправленная кровать, справа — небольшой шкаф и потертый буфет. На стене висела фотография молодой женщины с маленьким мальчиком на коленях и девочкой, стоящей рядом с мамой. Татарчук перехватил взгляд Иванова:
— Жена и дети мои. Убиты красными пять лет назад во время облавы. Они хотели жить, но их нет, я не хочу жить, но продолжаю… У меня изъяли семейные ценности для нужд социалистической России, а самого не тронули: им нужен хороший специалист до поры до времени. Когда я подготовлю себе смену, меня уничтожат, это не подлежит сомнению. Хотя мне все равно, что со мной будет. Вам нужны сведения о красных, я понимаю? Я буду вам помогать…
— Сергей Анатольевич, — тихо и сочувственно произнес Даниил, — что я могу для вас сделать? Может, вам нужны деньги?
— Мне давно уже ничего не нужно. Я просто живой труп — ноги ходят, а душа мертва с тех пор, как погибла моя семья. Может, я еще живу, чтобы приблизить конец этой нечеловеческой власти?
…В 1934 году Иванов нелегально был направлен на Украину и Дон для изучения последствий коллективизации, масштабов голодомора и возможного поднятия восстания против большевиков. Увиденное и услышанное поразило до глубины души. В станице Кагальницкой, которую Даниил помнил еще по Ледяному походу, Иванов встретился с сыном белоэмигранта Большаковым. В Гражданскую он воевал на стороне красных, в отличие от отца. В далеком 1918 году Петр, сын Большакова, чуть не расстрелял своего отца, которого спас только внезапный удар Марковского полка. Тогда Петр сбежал с остатками Красной армии.
Иванов приехал в станицу под видом командированного из Омска корреспондента Гашникова и несколько дней присматривался к Петру. В один из вечеров Даниил ему признался, что знаком с его отцом по Гражданской войне. Петра прорвало, и он рассказал, что происходило в станицах во время голодомора и большевистского террора при изъятии хлеба.
— Станичники натерпелись от советской власти, — начал Петр, после того как прошел испуг от встречи с давним знакомым отца, — нас избивали, поджигали одежду, чтобы мы выдали хлеб. У нас у самих дети пухли от голода, куда еще отдавать? Посмотрите, Владимир Юрьевич (так представился Иванов), на нашу бедность. При царе мы так бедно никогда не жили.
— А что же станичники терпели?
— Что мы могли сделать? У них сила, винтовки, пулеметы, артиллерия. Нас раздевали и держали голыми на морозе, вот у меня обморожены обе ноги. Женщин насиловали, стреляли поверх голов. Моя жинка умерла от легочного воспаления после того, как ее в мороз вывезли ночью в поле, чтобы выведать, где прячем хлеб. Ничего не узнав, раздели и пустили добираться до хаты пешком. Она шла два часа…
Петр сидел понурив голову, теребил левую штанину и бессмысленно смотрел на стоящую на столе бутыль с самогоном, не делая попыток налить. Из закуски стоял горшочек с кислой капустой и соленые огруцы, но собеседники не притронулись к еде.
— Какие сейчас настроения на Дону? — спросил Даниил.
— Все очень боятся, но втайне ненавидят советскую власть. Сами мы не поднимемся — силенок нет, но присоединимся к восставшим.
— Вы были на стороне красных в Гражданскую, а сейчас готовы воевать против своих? — удивился Иванов.
— Многие из нас жестоко ошибались. Мы боролись, чтобы не было угнетенных, а получилось, что сейчас вся страна под гнетом. При царе все станицы были богатыми, сейчас все бедные: так за что мы воевали? — в отчаянии воскликнул Большаков.
Все познается в сравнении…
После Дона Даниил направился в Москву для связи с агентом РОВС, завербованным в Народном комиссариате по военным и морским делам. При посещении конспиративной квартиры под видом клиента домашнего парикмахера Иванов был арестован. Содержался во внутренней тюрьме на Лубянке. Прямых улик против Иванова не было, и следователь ОГПУ направил запрос в Омск насчет корреспондента Гашникова.
Допросы проходили каждую ночь, но его не били, во всяком случае пока. Однажды ночью Иванова отвели на допрос к одному из важных чинов ОГПУ. Даниила завели в камеру, где стояли стол и стул, прикрученные к полу, и еще один стул, на котором располагался чекистский чин. На столе стояла настольная лампа, светившая на допрашиваемого, и лежали несколько листов бумаги. Допрос шел своим ходом уже второй час, когда чекист встал и подошел к Иванову.
— Вы меня не узнаете, гражданин Гашников?
Иванов ответил, что не видит его.
Тогда чекист вплотную приблизился к арестованному. На вид ему было около пятидесяти лет: серое потертое лицо, седые обвисшие усы, лысина и усталые невыразительные глаза.
— Не узнаю, гражданин следователь, — спокойно произнес Иванов.
Чекист вернулся на свое место, убрал свет с лица Иванова так, чтобы было видно и его лицо.
— Где вы были в 1912 году, например, в августе? — продолжился допрос.
Иванов помолчал немного, подумал:
— Точно не помню, скорее, в Омске, учительствовал.
— Может, вспомните октябрь 1916 года? — задавал странные вопросы сотрудник ОГПУ.
Иванов взял паузу и стал быстро анализировать вопросы: «Вопросы явно не случайные. Что он имеет в виду? Август 1912 года — летний полковой сбор. Октябрь 1916 года — Юго-Западный фронт, ранение. Стоп! Что общего между этими датами? Усы!!! Это Чернухин!.. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…» Внешне Иванов никак не выдал своего открытия и спокойно продолжал отвечать, что всю жизнь работал учителем, а потом журналистом. В три часа ночи допрос прекратился.
Три дня Иванова не беспокоили. На четвертый день его вызвали к следователю, но уже не ночью, как обычно. В кабинете находился Чернухин, который приказал ему сесть.
— Гашников Владимир Юрьевич, корреспондент омской газеты. Подтверждающие документы на вас пришли. Мы верим, — Чернухин сделал ударение на слове «верим», — что вы ошиблись квартирой и вас задержали случайно. Вот вам пропуск на выход из здания, дежурный проводит.
Иванов явно не ожидал такого поворота событий и не знал, как реагировать. Однако внешне он выглядел спокойным и невозмутимым, как будто другого и не думал услышать. Даниил понимал, что Яков узнал его, но не было ясно, что последует дальше. Даниил слышал, что с Лубянки есть только два пути: вперед ногами или, если повезет, в кандалах. Третьего не дано. Тогда Даниил решил перехватить инициативу, чтобы выстроить свою линию поведения. Он посмотрел в глаза Чернухина и беззвучно произнес:
— Яков.
Уставшие и напряженные глаза Чернухина потеплели, настороженное лицо человека, облеченного властью лишать людей жизни, на мгновение расслабилось.
Чернухин взял лист бумаги и написал: «спасибо за 1916»; затем, выдержав паузу, произнес:
— Больше, товарищ Гашников, не ошибайтесь домом.

Чекист вызвал дежурного и приказал проводить Иванова к выходу.
Через три месяца Иванов вернулся домой в Белград.
В 1937 году старший майор государственной безопасности Яков Иванович Чернухин был расстрелян как враг народа.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД ШЕСТОЙ (2014, РОССИЯ)
В Ялте Иванов и Осипов разместились в «Ореанда Премьер Отеле». Вечером вышли пройтись по городу и великолепной набережной. Кругом чувствовался праздник, хотя был обычный рабочий день: вся набережная была залита яркой и красивой иллюминацией; повсюду гуляли, веселились, сидели в ресторанах сотни людей; то и дело подходили прогулочные пароходики, привезшие людей из разных уголков Крыма. Немало людей, в основном молодежь, еще купались в теплом бархатном море или сидели на берегу, наслаждаясь вечером. Иванов выглядел немного настороженным, и периодически оглядывался по сторонам. Александр стал подкалывать своего товарища:
— Don’t worry, Andrew . Ты в полной безопасности… пока, — сделал акцент на последнем слове Осипов. — Здесь тебя не будут арестовывать злобные фээсбэшники, чтобы не портить аппетит людям. Хотя, если они скажут, что поймали американца, то, может, наоборот — аппетит у народа улучшится!
Андрей испуганно посмотрел на Александра, но по виду последнего понял, что его разыгрывают.
— Алекс, хватит меня пугать, я и так нарушил рекомендации госдепа не посещать Крым. Но почему нигде нет солдат?
— Эндрю, ну ты уже должен был понять: то, что пишут у вас, и то, что на самом деле, — это две большие разницы, как говорят в Одессе. Когда ехали на такси из аэропорта ты слышал, что говорил таксист об Украине и перевороте. И, кстати, о референдуме он нам тоже все доходчиво рассказал. Хотя, может, таксист был переодетый чекист, чтобы ввести тебя в заблуждение? — смеясь, продолжал троллить американца Александр. — Подойди к первому встречному и спроси, как они относятся к России и перевороту на Украине. Столько чекистов мы явно не наберем, чтобы врать тебе.
Они шли по набережной, наслаждаясь теплым осенним вечером. Александр предложил зайти в прибрежный ресторанчик. Товарищи заказали набор из восьми бокалов для дегустации местных массандровских вин и барабульку.
— С чего начнем? — поинтересовался Эндрю. — Вот красивое название «Мускат белый черного камня»!
— С него и начнем, — поддержал идею Александр.
С таким вином и барабулькой разговор шел о приятном: семьях, детях, природе, спорте. Вино пилось легко, так что пришлось заказать еще по паре бокалов.
— Завтра положим конец спектаклю со слежкой. Пусть твоя секретарша готовит американские рубли для поездки в Сибирь. Заодно шубу пусть прикупит, валенки и штыковую лопату, — произнес Осипов.
— Зачем лопата? — серьезно спросил Андрей.
— Клад чем копать будет? — ответил вопросом на вопрос Александр. — Сейчас ты отправишь мейлы домой и Джону о том, что завтра в 11 часов утра в гостинице ты получишь коробку от часов.
— Что ты задумал? — удивился Андрей.
— Хватит ломать комедию, пора избавляться от дурочки, следующей за нами, и искать камень, — уже серьезно прокомментировал Александр. — Кстати, ты видел ее здесь?
— Нет, по-видимому, она не прилетела.
— Фигушки, она здесь уже. Перекрасилась наша красавица, чтобы ты ее не узнал, — довольно произнес Александр. — Видимо, твою почту регулярно читает твоя секретарша. Дай задание своим айтишникам проверить, откуда входят в твою рабочую почту. Завтра в отеле к тебе подойдет элегантная девушка, скорее, дама — моя знакомая — и передаст небольшой сверток. Ты его развернешь, достанешь часовую коробку, покрутишь в руках, выпьешь кофе с девушкой, пофлиртуешь, расскажешь пару приличных американских анекдотов и пойдешь ее провожать. Ясно?
— Пока не очень.
— На столике в фойе оставишь телефон, очки и часовую коробку, и вместе вы выйдете из отеля. Минут пять — десять будешь отсутствовать. Только все должно выглядеть очень естественно. Надо помочь твоей американке добыть коробку и свалить из Крыма.
— А если она не клюнет? — засомневался Иванов. — И что в коробке?
— Не клюнет — будем придумывать новый план: дашь себя соблазнить, в конце концов, ты же хотел ее тра… — запнулся Александр и рассмеялся. — В коробке лежит записка, что в городе Чите спрятан клад, и инструкция, как его найти. Это другая коробка от часов, не твоя.
— Но почему в Чите, Саша? — вопросительно посмотрел на Осипова американец.
— Черт его знает, — воскликнул Александр. — В голову пришла Чита, я служил в тех краях. К тому же зима в Чите суровая, до минус 45 градусов. Заодно Россию посмотрят, на морозе погуляют, может, медведя встретят.
— Так девушку жалко, она ведь ни при чем, — возразил Андрей.
— Ты думаешь, твоя секретарша доверит откопать клад этой девчонке? Сама поедет с мужем, как пить дать. Девчонка должна только привезти коробку, а что в ней, она не знает, мне так кажется.
Постепенно разговор снова плавно перешел к политике, мужчин ведь медом не корми, а дай поговорить о спорте и политике. Иванов все пытался найти какие-то ответы на терзавшие его вопросы, вот и переводил все разговоры на политические темы.
— Алекс, что ты думаешь об управляемом хаосе, в котором нас, американцев, обвиняют?
Осипов подумал и шутливо заметил:
— Заметьте, сэр, не я это спросил! У меня есть свое мнение, которое скоро станет вашим. Итак, дамы и господа, вашему вниманию предлагается лекция на тему: «Что такое хаос и как с ним бороться».
— Я записываю, — принял условия игры Иванов, поднял бокал и чокнулся с бокалом Александра.
— Не «управляемый хаос», а я бы назвал «управляемый бардак», бунт, протест. Теория хаоса имеет право на жизнь, так как он, хаос, живет по своим законам, неподвластным управлению извне, но эта теория никак не связана с тем, что мы приписываем действиям американцев в мире. Хаосом нельзя управлять снаружи, а если можно, то это уже не хаос. Теоретики управляемого протеста, как я бы это назвал, по крайней мере в США, исподволь делают упор на всесильность бакса как основного мотиватора и движущей силы протеста внутри чужой страны. Это их глубочайшая ошибка. Но давай для начала посмотрим, какие мотивы определяют действия твоих сограждан, какие цели ставятся, как достигаются и что в итоге. По моему убеждению, основной целью действий американцев является, конечно же, не желание принести демократию бедным и глупым народам: вам реально наплевать на демократию в других странах, потому что и в ваших глазах отражаются только баксы. Есть в Саудии нефть, а значит, и доллары, которые могут достаться вам при правильной игре — по фигу, какая там власть, и вы даже не пытаетесь сеять саудитам вашу добрую и вечную демократию. Но за последние годы вы сильно поиздержались, и госдолг вырос до 20 триллионов. Да, Эндрю, ты в долгах по уши, и твои дети, внуки и правнуки, если ничего не случится в мире. Вы воевали последний раз на своей территории 150 лет назад, зато все войны вне США вам как бальзам на душу — чем больше воюют другие, тем больше вы будете зарабатывать, тем меньше будет ваш долг. Дедушка Мао говорил: «чем хуже, тем лучше» — вот этот постулат и лежит в основе всей внешней политики США.
— На кой черт нам это надо, мы же тоже несем затраты на все эти управляемые протесты? — задумался Андрей.
— Как ты не поймешь, что когда двое, а еще лучше пятеро, дерутся, то все они понесут тот или иной ущерб. А тут рядом стоит перец, который инвестировал в эту драчку и рассчитывает получить свои дивиденды в пять раз больше суммы инвестиций. Так и США: сначала инвестируют в протесты доморощенных борцов за демократию, поставляют оружие всем участникам, а после прихода к власти своих марионеток начинают тупо грабить страну. Надо быть бедными во всех смыслах этого слова, чтобы избежать демократического взгляда США. Ну, это ведь классика, Карл с Марксом еще писали, — завелся Александр. — С вашими экономическими проблемами вам как воздух нужна нестабильность в мире, и вы, то есть американская власть, старательно ее организуете в разных местах планеты, там, где тонко.
Было видно, что Андрея заинтересовали взгляды обычного русского, не замутненного программами CNN и BBC, и он тоже завелся:
— То есть ты считаешь, что основным мотивом действий США является желание захватить как можно больше ресурсов в других странах, впрямую не захватывая эти страны? В принципе, похоже на правду, Алекс. В США мало кого интересует внешняя политика нашего президента, все зациклены, как ни прискорбно, на зарабатывании денег и своем экономическом положении. Поэтому нам можно вешать любую лапшу про диктаторов и людоедов, от которых надо спасать Америку и весь мир. Главное, чтобы лично у каждого американца было в достатке кока-колы и чипсов.
— Андрей, меня в армии научили четким и конкретным ответам. Поэтому пиши, потом будешь цитировать: мотив и цель США в теории и практике управляемого протеста заключается в обеспечении веселой и беззаботной жизни своему народу за счет других стран. Экспорт демократии есть не что иное, как красивая вывеска. Одна важная ремарка: протесты создаются в тех странах, которые не дружат с США или не полностью легли под США. Отсутствие или присутствие демократии в той или иной стране не имеет вообще никакого значения. Ну какая демократия в Арабских Эмиратах, Катаре, Кувейте, Саудии? Почему туда вы не несете свои демократические ценности, подумай! Теперь мотивация доморощенных демократов, к коим я отношу и себя.
— Не понял, Алекс, ты тоже за демократию? За какую?
— Да, я считаю себя приверженцем демократических принципов… — сделал паузу Осипов и продолжил: — …с одной стороны. Есть действительно порядочные люди, которые свято верят в демократию и хотят, чтобы народ в их стране имел права, как в развитых европейских странах. Но таких мало, просто потому, что в развивающихся странах, где можно свергать неугодные Штатам режимы, еще не сформировались класс или оппозиция, ставящие интересы своей страны выше личных. Этим и пользуются американцы, создавая, вербуя, подкупая и финансируя оппозицию.
— Получается, что мотивация оппозиции заключается в получении денег от американцев и в надежде прийти к власти со всеми вытекающими. Борьба за демократию всего лишь повод! Уже совпали два интереса, и сам бог велел объединяться против третьего, ха-ха, действующей власти. Но почему тогда так плохи наши дела в Египте, Ливии, Ираке, Афганистане, если мы давали и даем деньги тем, кто желает захватить власть?
— Помнишь, я говорил про вашу святую веру в баксик: он-де откроет все двери и решит все задачи. На практике это далеко не так, особенно в странах типа Ливии, Ирака, Сирии, где веками варился такой замес из народов, религий и идеологий, что одними долларами делу не поможешь. Тут надо голову включать, а зачем ее включать, если есть доллары? Что произошло в Ливии, Афганистане или Ираке? — свергли лидеров, держащих свои народы в узде…
— Что такое «узда»? — посмотрел вопросительно Андрей.
— Дословно — ремни для управления лошадью, а в переносном смысле — подчинить своей воле, власти. Разные народности этих стран сначала опьянели от свободы, а потом стали воевать друг с другом за право управлять страной, то есть за право зарабатывать себе капитал.
— А здравый смысл где? Вместо того чтобы договориться и вместе зарабатывать, убивают друг друга!
— А вот договориться не получается ни у кого, так как делиться капиталами будут только со своими, но никак не с чужими. И с момента свержения старой власти включается механизм хаоса, когда не действуют никакие законы, кроме закона силы. Но за время «управляемого протеста» все элементы хаотичной структуры обрели свою силу помимо воли американских кукловодов…, штампом сказал, извини, — огорчился Саша, — но ничего оригинального не приходит в голову... У них появился свой финансовый ресурс, им не нужны уже деньги инвесторов, и они не хотят платить дивиденды на инвестиции. В результате страны, подвергшиеся насильственной демократизации, не получили ее ни в каком виде, зато имеют междоусобные войны, кровь, разруху и еще более ужасные режимы, чем были. А США теряют контроль над процессами, теряют свои деньги и не получают страну для разграбления. В каких-то странах такая политика срабатывает, но последние десятилетия показали, что американские инвестиции часто пропадали. Все, к чему прикасались США за последнее время, оборачивалось лишь хаосом, заметь, неуправляемым. Хотя иногда имеется побочный эффект от таких действий, когда не приносится прямая польза США, но наносится вред России, что также является одной из целей США. Причем Россия выбрана не специально, чтобы насолить русским или Путину: просто на пути мирового доминирования и решения своих экономических проблем у США стоит Россия, которую надо убрать с дороги. Ты думаешь, США или Европе нужна сильная Россия? Зачем? Чтобы она мешала им обогащаться? Ресурсов всем-то не хватает; за ресурсы идет борьба, но лучше воевать со слабым противником, чем с сильным — это закон жизни и движущая сила эволюции. Потом настанет черед Китая, если не надорвутся с Россией. Вот тебе вкратце теория «управляемого протеста». Кстати, ведь и в обычной жизни мало кто хочет, чтобы его сосед был богаче, умнее, удачливее себя, — наконец остановился Осипов.
— Я не желаю своему соседу быть беднее меня, — возмутился Иванов.
Александр рассмеялся:
— Это потому, что ты русский! От тебя за версту несет наивностью, честностью и простотой! Я не сомневаюсь, что у американцев, возможно, лучшая разведка в мире, отличные аналитики, лучшие разведывательно-аналитические комплексы, но я никак не пойму, почему вы продули или не достигли своих целей в Ираке, Афганистане, Сирии, Ливии, Украине в последние годы. Вы можете хорошо создавать бардак, а вот управлять им не можете. Вы можете свергать лидеров стран, а поставить своего, который наведет порядок в стране и внедрит вашу демократию, не получается. Почему? Дело в другом: в вашей пресловутой вере в доллар и в истинных целях переворотов. Давай дальше рассуждать, ты мне поможешь, если что.
— Давай, давай, Алекс, расскажи американцу, какие мы негодяи.
— Вы не негодяи, но вы думаете, что весь мир спит и видит у себя в стране демократию по-американски. Я, кстати, совсем не против вашей демократии внутри страны. Так вот, вера в то, что все в мире желают иметь у себя демократию по-американски, — вторая ваша ошибка. А первая, повторюсь, — вы свято верите в безграничную власть денег и думаете, что все также в это верят. А это не совсем так. У вас есть глобальные цели доминирования в каждом регионе мира. Далее вы смотрите, кто вам в этом мешает. По большому счету демократия — не более чем вывеска: вы же не свергаете короля Саудовской Аравии или Бахрейна, зато уничтожили Саддама и Каддафи. Сириец Асад вообще юноша, по сравнению, с правителями Аравии и Бахрейна, но их вы не пытаетесь свергнуть, а на Асада взъелись. Значит, дело в другом. Далее, с нерушимой верой в бакс вы подкупаете местную оппозицию и под видом внесения демократии в заблудшие души арабов, украинцев, иракцев начинаете подрывную деятельность, направленную на смену режима.
— Это ты так думаешь, Алекс. Мы в США верим нашей пропаганде, которая утверждает обратное, — возразил Андрей. — А ты веришь своей пропаганде.
— Эндрю, как ты уже успел заметить, я стараюсь иметь свое мнение, основанное не на выпусках государственного телевидения, а на анализе разнообразной информации. Мое мнение по ситуации внутри России сильно отличается от того, что нам говорят по нашему «ящику», это я так называю телевизор. Я продолжу. В своих действиях на внешней арене американцы похожи на осла, у которого спереди привязано сено, я глаза закрыты шорами.
— Кто такой осел? — осведомился американец.
— По-английски это будет donkey or ass . Слушай, Эндрю, не зря, наверное, осел и задница in English называются одним словом? Что-то есть в этом сакраментальное, не находишь?
Иванов не отступал:
— Ладно, с хаосом в твоем понимании я разобрался, осталось мне понять, есть ли демократическая оппозиция в России и твое место в ней, Алекс.
Александр засмеялся:
— Нет у меня никакого места, я ненавижу политику и с той, и с другой стороны. Наша демократическая оппозиция это отдельная тема. Я на белое говорю «белое», на черное — «черное». Наши демократы, за редким исключением, говорят на черное «черное» и на белое говорят «черное» только лишь потому, что это предлагает или делает власть. Напал идиот Саакашвили на наших миротворцев в Южной Осетии — виноват Путин; совершили переворот на Украине националисты — молодцы; совершили переворот в Йемене — негодяи; защитил Путин русскоязычный народ Крыма, не дал разорвать националистам Донбасс — Путин виноват. Если бы не помог — тоже был бы виноват. Я не могу поддерживать двуличие… Есть ли у нас демократия? Безусловно, есть — такая, какая есть. Явно хуже, чем в США, но и явно лучше, чем на Украине, в Ливии и Ираке, куда добрались твои сограждане, и лучше, чем в Саудии, Кувейте, Катаре, куда еще вы не дотянулись. Надо нам двигаться дальше к демократии? Несомненно. Вопрос: с кем, как и когда? Как — эволюционным путем только, мы уже пережили несколько революций, хватит. С кем — только не с той оппозицией в лице «Отзвуков Москвы». Был у нас бывший премьер министр-страны, так он, б***ь… — тут Александр запнулся на мгновение, — это прилагательное, помнишь, я учил тебя плохим словам, характеризующее отдельных барышень, но и подходит ко многим мужикам. Так вот, поехал бывший наш высший чиновник в США со списком людей, которых американцы должны наказать. Ну, дебил полный! В стране у него поддержка в виде пары экзальтированных девиц, дающих ему, да говорящие головы с той радиостанции; он много лет руководил страной, что ж он не строил демократию? Каким надо быть негодяем, чтобы бежать за океан и просить наказать людей за то, что они имеют другое мнение по событиям на Украине. Это даже не Павлик Морозов… При этом его самого в нашей стране никто не сажает в тюрягу за его мнение против власти, он спокойно уезжает за границу, брешет и вопит про авторитарный режим. Не вяжется как-то! Как после этого я могу поддерживать такую оппозицию? Теперь ты понимаешь, почему я сказал про себя, что я демократ только с одной стороны? Потому что я за то, чтобы в стране была демократия, но не терплю нынешних демократов за их двуличие и корыстолюбие. Они ничем не отличаются от коррупционной власти, с которой борются. И народ это прекрасно понимает: на кой черт менять одних негодяев на других? Чтобы начались передел собственности и новая гражданская война?
Неожиданно Осипов остановился и попросил официанта принести воды. Он подождал, пока ему дадут воду, выпил ее и эмоционально продолжил:
— Извини, Эндрю, от ненависти в горле пересохло, и рука потянулась к пистолету. Шучу… Наша оппозиция делится на несколько групп. Есть «ряженые оппозиционеры» — те, кто порожден или поддерживается Кремлем для создания видимости активной политической жизни. Эта оппозиция нужна для сбора голосов, которые ни при каких обстоятельствах не станут голосовать за нынешнюю партию власти и создадут прямую угрозу ее существованию. Чтобы размыть эти голоса, и нужны «ряженые». К ним можно отнести «соколов одного человека», наследников дедушки Ленина и партию-«утопию», ратующую за справедливость. За какую, черт возьми, справедливость они ратуют?! Эндрю, где ты видел справедливость? «Обиженная» оппозиция собирает под свое крыло бывших чиновников, бывших членов партии власти и всех тех, в том числе и бизнесменов, кого оторвали от бюджетной кормушки: яркий представитель «обиженных» — тот самый Махал Махалыч, мудак, просящий американцев ввести санкции против российских журналистов.
— Не понял слово «мудак», поясни, — Андрей остановил возбужденного русского.
— По-вашему будет nutsack. Понял? То есть человек, который говорит чушь и делает подлости, но при этом достаточно умный и хитрый. Если изменить первую букву на «ч», то получится чудак — тоже иногда говорит чушь от небольшого ума, но без подлости и хитрости, — терпеливо учил американца русский.
— Но я, пожалуй, продолжу. Есть «рафинированная», нарочито правильная оппозиция в лице лидера партии «Груша» Лавинского, которая только что и умеет, как стонать и стенать с экрана телевизора. На большее их не хватает. Еще в России есть «оголтелая» оппозиция, воюющая против всех априори. Будет у власти сам Господь Бог, они будут в оппозиции к нему. Мне по душе «бескорыстная» оппозиция: самая малочисленная, самая порядочная из всех и самая бесправная. Это не наивные граждане, верящие в политику с «чистыми руками», но при этом они готовы жертвовать своим благополучием ради высшей цели. «Бескорыстные» самые бесправные и униженные среди оппозиции: с одной стороны, их не пускают в политику «ряженые», отбирая часть протестного электората; с другой — их дискредитирует и подставляет власть, видя в них реальную, но дремлющую силу; с третьей стороны — остальные перечисленные группы оппозиционеров, ненавидящие их за порядочность. Теперь ты понимаешь, почему они все мне отвратительны?
— Жестко ты их, Саша! Может, ты ошибаешься или преувеличиваешь? — удивленно спросил американец. — А то какая-то печальная картина получается!
— Конечно, Андрей, я могу ошибаться, ведь это мое частное мнение, которое я высказываю, но не навязываю. Ты ведь сам меня пытаешь о политике, а не я тебе навязываю политинформацию, — со смехом отреагировал Осипов. — Для власти нынешняя ситуация с оппозицией — подарок, лучше не придумаешь! Это даже не лебедь, рак и щука: и боятся ее не надо, и бороться с ней не надо, так как она, оппозиция, сама себя сжирает, кроме, конечно, «ряженых».
Иванов предложил:
— От таких новостей мне захотелось выпить что-нибудь покрепче, чтобы не сильно травмировать мою ранимую душу. Давай водку закажем?
Им принесли небольшой запотевший графинчик. Друзья чокнулись за скорую победу демократии в России и залились веселым смехом.
— Всех вышеперечисленных оппозиционеров объединяет одно — слово «оппозиция» и желание получить свой кусок бюджетного пирога. А вот дальше идут сплошные противоречия и разногласия. «Ряженым» ничего не надо, кроме как быть недалеко от власти и выполнять свою функцию пароспускателя для народа, — возобновил свой спич Александр. — Покричали, покритиковали власть, создали видимость борьбы, успокоили протестный электорат и получили от власти свои пряники. «Рафинированная» боится реальной власти, как черт ладана. Им приятно чувствовать свою исключительность, вещать умные мысли, критиковать и власть, и другую оппозицию; не вступать с другой оппозицией в союзы. Если они, не дай бог, попадут во власть, сами себя доведут до инфаркта от страха. Для них быть в оппозиции просто бизнес. Приход к власти «оголтелой» оппозиции ничего хорошего не даст ни стране, ни ее гражданам, так как их радикальные лозунги приведут страну к расколу наподобие украинского. Выходит, такой я затейник, что каждая из перечисленных групп оппозиционеров мне противна по-своему, кроме «бескорыстных». Но поддерживаю я их, Андрей, только в душе, увы… Давай, еще выпьем.
Налили, выпили, засмеялись.
— Эх, господин американец, ты все испортил своими политическими темами. Под массандровское вино надо говорить только о прекрасном! Для хорошего вина нужна хорошая компания — у нас она есть — и приятная тема. Вот тут промашка вышла.
— Извини, Саша, не хотел тебя огорчить. Но ведь мы обсудили и приятные темы!
— Я не огорчился, просто давно уже не обсуждаю политику ни с кем, не вижу смысла. Я для себя все решил, но ты задел меня за живое. К тому же мне хочется высказать иностранцу свое мнение. В заключение, так сказать, для полноты картины, еще пару слов об оппозиции. Наша оппозиция никак не может объединиться, потому что им не важны народ и демократические ценности; каждой группе оппозиционеров надо добраться до государственной кормушки, поэтому они никогда не объединятся. Например, на выборах у одного демократа есть поддержка двух членов, да у другого — одного, вот они и меряются своими членами друг перед другом. Объединились бы — было бы три члена поддержки. Глядишь, прошли бы в какой-нибудь орган власти. Но не судьба.
Осипов сделал передышку и попросил счет.
— Заканчиваю. Я упоминал лидера партии «Груша»: двадцать пять лет в оппозиции сидит и только трещит, что все плохо, все надо делать по-другому. Конечно, болтать — не мешки ворочать. Ему предлагали пойти в исполнительную власть, так не захотел. Был еще шанс, когда создали коалицию оппозиции. Отличное дело сделали! Но она продержалась пару месяцев, а дальше пошли распри, понты, личные амбиции, желание быть главным в оппозиции, нежелание идти на компромиссы… Нужна стране оппозиция власти? Безусловно. На смену этим придут другие, ставящие интересы народа выше собственных, да и народ будет готов к демократическим преобразованиям. Почему я, верящий в демократию, очень боюсь прихода к власти нынешней оппозиции? По тем причинам, которые только что озвучил. Тогда точно Россия распадется, чего и добиваются наши иностранные «друзья», а нынешние демократы превратятся в диктаторов хуже, чем сейчас имеем.
Александр перевел дух, а затем продолжил:
— Пройдет время, не знаю сколько, но на смену этим демократам придут другие, более умные, честные и бескорыстные. Сейчас в России, на мой взгляд, умеренный демократический авторитаризм, возможно неизбежный на данном этапе развития страны. Но нынешняя оппозиция в очередной раз, не без помощи США, навязывает нам кучу различных идей, иногда опережающих свое время, иногда просто вредных, что в конечном итоге может привести к большой крови и гибели страны. Хватит уже революций и утопических бредней. С другой стороны, у нынешнего демократически авторитарного режима есть только одна альтернатива — борьба с воровством и коррупцией. Сам сказал, Андрей, и сам смеюсь — для нынешней власти борьба с коррупцией, это как акция «пчелы против меда», «рок против наркотиков» или «проститутки против секса». У нынешней власти нет задачи реально изменить жизнь в стране, а есть желание только набить свои карманы. Я, наверное, был бы таким же, если бы находился при власти… Надеюсь, следующее поколение будет другим. Но чтобы моим детям и внукам досталась сильная Россия, нынешняя власть просто обязана не допустить ее развала. Повторюсь, путь только один — реальная война с воровством и коррупцией, начиная сверху. Врачи, полиция, преподаватели — это не коррупция, это мелочь, которая сама собой уйдет, если верхи начнут с себя. Что касается США, то вам, в смысле властям, только и нужно, чтобы разделить Россию на части, и не потому, что не любите русских: просто идет борьба за ограниченные мировые ресурсы: материальные, энергетические, водные, лесные, воздушные, нефтегазовые, человеческие, информационные. Если ты владеешь ресурсами, то твой народ живет тихо и сытно, а другие пусть обслуживают твой народ. Разве не это нужно любой власти? Андрей, ты хочешь распада России?
— Ты веришь, что власть может сама себя реформировать? — выразил сомнение американец.
— Практически невозможно ворам перестать воровать. Но инстинкт самосохранения зачастую гораздо более сильный мотиватор, чем жажда наживы.
Товарищи вышли на улицу, когда было уже около 23 часов. Ялта не сдавалась наступающей ночи: на смену ушедшим спать в санатории отдыхающим пришла молодежь, готовая к подвигам до утра. Приятная прохлада веяла с моря. Мужчины шли вдоль берега, наслаждаясь чудесным бархатным сезоном.
— Знаешь, Алекс, раньше я мечтал о гибели СССР, потому что он лишил нас родины. Россия была уже другой страной, и мой отец очень радовался ее возрождению, много рассказывал мне о своих поездках в Россию в 1990-х годах. Он видел, как было тяжело, но верил, что вы все преодолеете. А что ты думаешь про марш на Болотной площади?
— Марш на Болотной является продолжением протеста против фальсификации выборов в Госдуму в конце 2011 года. Действительно, на улицу вышли десятки тысяч людей, которые устали от вседозволенности власти и коррупции. В ходе демонстрации произошло то, что я не могу объяснить из-за отсутствия объективной информации. Есть две версии: виноваты организаторы, та самая бездарная оппозиция, которая только и может, что болтать и доносить в госдеп. Они не смогли обеспечить порядок, и люди превратились в неуправляемую толпу, поддались инстинктам, разозлились на полицию. Вторая версия: провокаторы от власти, которые были в толпе демонстрантов. Власти выгодно представить демонстрантов в виде бандитов, показать, что их действия ведут к крови. На самом деле протестная деятельность начиная с 2011 года является конкретным индикатором серьезнейшей проблемы в стране и обществе. Предположу, что это предвестник того, что я называю третьим актом русской драмы. Дай бог, чтобы эта прелюдия отрезвила власть имущих. Народ будет терпеть санкции, низкую цену на нефть, но унижению народа есть предел. Люди не чувствуют, что они реально влияют на власть, а власть реагирует на их требования; плюс тотальная коррупция на всех уровнях. Нам не стыдно быть бедными, нам стыдно быть униженными и обманутыми. Власть частично это понимает, но надеется наворовать до того, как их снесут.
Иванов встрепенулся:
— Теперь я понял тебя. Неужели все так плохо внутри страны? Что же делать?
— Я для себя выбор сделал: на пенсии уеду жить за границу. Поэтому я тебе и говорил с горечью, что Путин мог бы попасть в историю великим правителем, но… Наши власти двадцать лет повторяли как мантру, что надо избавиться от нефтяной иглы, и ничего для этого не сделали. А зачем? У них и так все отлично. Во власть приходят с одной целью — личного обогащения. На сегодняшнем этапе развития России честные во власти не удержатся. Нам надо еще пару поколений прожить, чтобы было стыдно воровать и брать взятки, и оформилось стремление идти во власть с целью реально что-то улучшить. Именно поэтому внутри страны власти не нужна другая, реальная демократия, которая не позволит ей воровать. С другой стороны, надо быть оптимистом: все страны проходили такой путь, и вам понадобилось гораздо больше лет, чтобы построить свою модель демократии. Дай нам еще двадцать — сорок лет, и у нас будет так, как сейчас у вас. Но у меня нет времени ждать, поэтому стране со мной не по пути. Вы за это время, несомненно, продвинетесь еще дальше, если не рухнете под тяжестью госдолга и демократического абсурда. Это может произойти внезапно, как только странам надоест видеть США в роли всемирного возмутителя миропорядка. Послушай, Андрей, я тебя не утомил политикой? Ты сам настаивал, кстати.
— Нет-нет, что ты, Алекс. Повторюсь, что мне очень интересно знать твое мнение. Я пользуюсь любой возможностью узнать больше о родине моих предков. Я ведь не только с тобой об этом говорю. Кстати, наши разговоры очень помогли мне поверить тебе. Да-да! Сначала я боялся тебя и не доверял. Думал, что ты или из КГБ, или бандит. Поверь, большинство американцев так и думают о русских!
На набережной из каждого кафе звучала музыка, стараясь перекричать звуки соседнего заведения; группки заядлых купальщиков все еще плескались в теплых ночных волнах, отражающихся в лунном свете; влюбленные оккупировали все окрестные скамейки и беззастенчиво целовались. Ночь захватила мысли, поступки, характеры и судьбы…
…На следующее утро в 10 часов 50 минут Эндрю сидел в фойе отеля и ждал начала мини-спектакля, в котором он играл одну из главных ролей. Столик стоял у стены напротив входа в отель, рядом было два кресла, в одном из которых сидел и читал газету американец. Осипов сидел в комнате службы безопасности отеля и смотрел на монитор. Он заметил преследовательницу Иванова в солнцезащитных очках и бейсболке, сидевшую за спиной Андрея. Между столиками было метра полтора, так что девушка должна была слышать все разговоры Иванова. Вскоре в отель вошла группа людей, среди которых была красивая, одетая в стильное платье женщина лет сорока пяти. Иванов сразу отметил ее пышную грудь, стройные ножки в туфлях на каблуках и копну кучерявых волос.
«Красивые знакомые у Алекса, — с завистью подумал Иванов, — она явно подходит под его описание». Женщина остановилась и позвонила по мобильнику. У Андрея зазвонил телефон: сомнений не осталось — это она. Они поздоровались и сели за столик. Зина, так звали женщину, достала из дамской сумочки целлофановый пакет и отдала Андрею.
— Зина, вы самая красивая девушка Симферополя, — начал с комплимента американец.
Зина невозмутимо ответила:
— Ошибаетесь, Андрей Владимирович, — я сама красивая девушка Крыма и его окрестностей!
Оба непринужденно рассмеялись.
Андрей заказал две чашки кофе и вынул из пакета часовую коробку. Он медленно осмотрел коробку со всех сторон, открыл ее, пощупал материю внутри. Коробка была вишневого цвета, с орлом на верхней крышке.
— Спасибо большое, Зина, за коробочку. Деньги переведу сегодня. А завтра вы принесете мне часы сюда же, — громко произнес Андрей и положил коробку на столик. Они стали пить кофе и разговаривать о всякой ерунде: погоде, море, Крыме, горных лыжах, детях.
Андрей предложил:
— Пока вас ждал, прочитал в местной газете ваш анекдот. Хотите, расскажу.
Зинаида охотно согласилась.
— Очутились Обама, Путин и Кэмерон на необитаемом острове. Обама говорит: «США — самая мощная держава в мире, поэтому я буду указывать, что вам делать. А вы должны все исполнять». Кэмерон согласно кивнул и ответил: «Я британец, поэтому буду делать все, что мне скажет американец». Путин подумал и приказал: «Ты, Барак, пойдешь валить деревья для укрытия, а ты, Дэвид, начинай готовить обед». Барак попытался возмутиться, мол, США самые сильные, а у кого сила, тот и командует, на что ВВ спокойно заметил: «Барак, ты прав — кто ЗДЕСЬ сильнее, тот и командует. Поэтому быстро работать!»
Зина кивнула головой и быстро ответила:
— Я тоже могу рассказать. Про Крым и про Обаму. Это сейчас актуально. Приехал Обама инкогнито в Крым. Взял обезьянку, вышел на ялтинский пляж и предлагает делать фото с обезьянкой. Попутно стал расспрашивать отдыхающих и жителей Крыма, как им живется. «Натерпелись, наверное, от санкций? Небось жалеете, что проголосовали за выход из Украины?» — спрашивал он всех подряд. Ему отвечает один: «Да, натерпелись. До санкций у нас был дешевый газ и свет; мы успешно продавали свои продукты. А сейчас у нас полная… — Зина запнулась, — в общем, все плохо. Поймать бы этого Обамку да прибить». Обама съежился и промямлил: «Вы, наверное, спутали Обаму с Путиным? Его надо прибить!» Мужик снимает панаму, а там украинский чуб торчит: «Так с Украины я, товарищ негр. Отдыхающий».
Андрей удивленно посмотрел на женщину:
— Разве украинцы приезжают в Крым отдыхать? Этого не может быть! Это преувеличение!
Зина со смехом прокомментировала:
— Еще как едут.
Через несколько минут женщина поднялась и стала прощаться. Андрей сообщил, что проводит ее и поможет взять такси. Они вышли из гостиницы, при этом Андрей оставил на столике свой мобильный телефон, газету и часовую коробку.

Девушка, следящая за Ивановым, немного выждала, встала и пошла мимо столика американца. Возле столика она якобы случайно уронила свою сумочку на стол и, поднимая ее, схватила часовую коробку. Все произошло стремительно и естественно. Девушка ушла в туалет и спустя пару минут вышла уже без бейсболки и очков, с распущенными волосами.
— Финита ля комедия, — произнес Александр, когда встретился с Андреем. — Все прошло отлично. Наша красавица уже на пути в аэропорт с часовой коробкой, а мы быстро переодеваемся и выезжаем в Ореанду.
К часу дня товарищи остановились в поселке Ореанда на трассе Ялта — Алупка и пошли по Царской тропе по направлению к Ливадии. Метров через двести они подошли к ротонде, которая была изображена на фотографии Даниила Иванова. Сооружение представляло собой восемь белокаменных колонн, соединенных между собой сверху и снизу карнизом. Ротонда-колоннада находилась на высоком утесе посредине горы. Вверху на горе располагался современный жилой комплекс, а внизу открывался прекрасный вид на Нижнюю Ореанду и море. Стояла солнечная погода, море искрилось и мерцало. Небольшие кораблики шли в сторону Ялты и Ласточкина гнезда. Вся гора была покрыта хвойными и лиственными деревьями. По тропе постоянно ходили отдыхающие в сторону Ливадии и обратно. Товарищи остановились возле колоннады и стали любоваться видами Крыма. Слева вдалеке была видна Ялта, еще дальше — гора Аю-Даг. Андрей обнял одну колонну и закрыл глаза. Так он стоял несколько минут.
— Алекс, спасибо, что ты привез меня сюда, — со слезами на глазах произнес Иванов. — Именно здесь был мой дед. С набережной, по которой мы вчера с тобой гуляли, навсегда уезжала из России моя семья. Это невероятно… А вот там стоял русский царь, — показал Эндрю. — Ну что, господин полковник, приступим?
— Есть, сэр, — по-военному ответил Осипов. — Вторая колонна слева, пять метров назад находится скала. Надо подняться на эту группу камней.
Они поднялись по узкой тропке на небольшую скалу и оказались на площадке, на небольшой высоте над тропой.
— Да уж, камней природа не пожалела. Нам явно надо искать знаки на крупных камнях, — озадаченно пробормотал американец.
— Еще бы знать, что за знак искать, — откликнулся Александр.
Товарищи сначала осмотрели все камни, но ничего не заметили. После этого решили медленно и методично осматривать скалу. Прошло часа три, но они ничего не нашли. Во время поисков к ним периодически обращались различные пешеходы с предложением помощи. Позабавила одна девочка лет восьми, которая увидела двух странных мужчин, ползавших на высоте трех метров и что-то ищущих:
— Дедушки, если вы потеряли конфетки, то я могу вам дать. У меня есть карамельки.
К вечеру они решили возвратиться в отель.
— С ходу найти ничего не удалось, — разочарованно произнес Александр.
— Надеюсь, никто до нас не нашел, — с надеждой ответил Андрей, — давай купим рулетку и точно измерим расстояние.
На следующее утро кладоискатели были уже на месте. Они замерили расстояние от колонны и наметили примерное место. Вообще-то это был не один камень, а кусок каменистой скалы. Выходило, что вчера они искали камень на пригорке, а надо было непосредственно рядом с тропой. Поиск затруднялся тем, что по тропе постоянно ходили люди, а тут два седовласых мужа ползают по земле и что-то ищут. Пришлось позвать на помощь знакомую Александра Зинаиду и придумать легенду. Зина привезла с собой мольберт, какие-то коробки и сумки и все это разместила перед скалой. Мужчины изображали помощников, а женщина рисовала местный пейзаж. Скала была не цельной, а состоящей из множества отдельных кусков и глыб, разделенных трещинами разной ширины и глубины. Искатели начали с детального осмотра ближайшего к колонне камня.

— Не думаю, что дед копал здесь, это глупо. Надо искать метки на камнях, — сказал Андрей.
Прошел час, но ничего не нашли. Сели отдохнуть. Иванов вдруг предложил:
— Зина, может, вы посмотрите взглядом художника?
— Я не художница, а просто любительница рисовать. А что надо найти и куда смотреть?
— Смотрите сюда, на камни, — показал Иванов, — нам надо найти какой-то знак, символ, черта лысого, в конце концов.
— Много информации, однако, — заулыбалась Зина и стала вглядываться в скалу. — Вот здесь, мне кажется, какая-то линия или стрела, выдолбленная в камне, — она показала место на камне.
Мужчины встрепенулись и вскрикнули одновременно:
— Где?!
— Да вот же, глядите сюда, — Зина, смеясь, прикоснулась к камню.
Надо было обладать достаточной долей воображения, чтобы на пористой поверхности камней разобрать какие-то линии.
— Будем надеяться, что это знак, — пробормотал Андрей.
— На мой взгляд, это просто естественные трещины в камне, — не веря в удачу, сказал Александр. — Если это то, что мы ищем, то мы должники твои, Зина: будем исполнять тридцать три твоих желания.
Зина рассмеялась:
— Ха-ха-ха, одна царевна ответила спасенному ею принцу: ты исполнишь одно желание, но тридцать три раза!
Александр быстро ответил:
— Я готов!
— Я не понял, что вы тут говорили про желания? — недоуменно пробормотал американец.
— Зина имеет в виду, что мы должны будем тридцать три раза подряд петь песни или танцевать танцы. Она нам придумает задание, а сейчас давай продолжим, может, рано радуемся?
Андрей положил правую руку на линию и стал осторожно двигать пальцами по линии, которая вела вверх, к естественному горизонтальному стыку между камнями. Трещина имела ширину от нескольких миллиметров до трех сантиметров. Осипов взял у художницы тонкую кисть для рисования, вставил ручку кисти в трещину и повел ею внутри щели, чтобы выбить мелкие камешки. В одном месте пришлось применить силу, и Александр выбил более крупный кусок камня. За ним открылось чуть большее углубление. В это время к ротонде подошла очередная группа праздношатающихся, и кладоискатели стали изображать помощников художника. На холсте Зины к этому времени уже появился прибрежный пейзаж, и некоторые прохожие старались посмотреть на картину. Минут через десять все посторонние разошлись, и мужчины продолжили поиски.
Александр снова просунул кисть в углубление между камнями и осторожно начал двигать ею. Кисточка за что-то зацепилась, и Александр с еще большей осторожностью стал выдвигать ее к себе. Внезапно появилась черная материя. Андрей от нетерпения танцевал вокруг Александра.
— Тащи ее! — закричал он.
— Just relax, everything is OK, Sir! We did it! — Александр подхватил ткань и вытащил небольшой сверток размером десять на десять сантиметров. Он передал сверток Андрею:
— Привет из семнадцатого или двадцатого года. Это твое…
Андрей смотрел на кусок ткани и не брал его в руки. На глазах опять выступили слезы:
— Я боюсь, я стал сентиментальным…
— Давай я разверну, если хочешь?
Андрей кивнул, и Александр развернул сверток. Внутри оказалась небольшая сотканная иконка. На обратной стороне также была вышита икона и от руки написано слово «Москва». Никто из троицы не знал, как называется эта икона, поэтому решили поехать в Ялту в православный собор. Священник собора Святого Александра Невского сообщил, что это Донская икона Божией Матери.
После собора все направились в ближайшее кафе, чтобы обсудить находку. Осипов зашел в Интернет через смартфон.
— Итак, что мы имеем? — произнес Александр, делая глоток нефильтрованного пива. — Москва и икона намекают нам только на Донской монастырь. Другого объяснения у меня нет. Да и Интернет связывает эту икону с монастырем.
— Ты думаешь, что в Донском монастыре похоронен Поляков?
— Не знаю, но очень на это надеюсь, — ответил Осипов.
Товарищи зашли на сайт монастыря, но кроме информации о старейшем некрополе, больше ничего не узнали. Еще несколько дней они провели в Ялте, хотя им не терпелось броситься в Москву.
Андрей, пользуясь возможностью, заводил разговоры в магазинах, кафешках, на пляже с местными жителями, пытаясь выяснить их настроения. К его глубокой радости, не нашлось людей, жалеющих о вхождении в состав России.
— Наверное, есть и недовольные, но я рад, что они мне не попались. Саша, ты помнишь, что сказал крымский татарин в ресторанчике в Симеизе? — нежась под сентябрьским солнцем, спросил Андрей. — «Украина была нам даже не мачехой, так что мы просто ушли от нелюбимой и случайной женщины к той, которую ждали очень долго. Украина напоминает нам, крымчанам, автобус, у которого поломались все основные агрегаты, заклинило двери, пьяный водитель потерял сознание, а половина пассажиров сошла с ума. Ремонту автобус не подлежит». А помнишь, какие мы ели у него вкусные…, э-э-э, meat pasty, кажется.
— Че-бу-ре-ки. Я тоже их запомнил. Еще он сказал про депортацию его народа: «Мой народ вывез из Крыма грузин Сталин; украинец Кириченко категорически не хотел нашего возвращения из ссылки домой, а вернул нас русский Горбачев. Россия сама пострадала от действий СССР. Так за что мне ненавидеть русских?» — добавил Александр для пущей убедительности. — Теперь-то ты понял разницу между тем, что говорят у вас в Штатах, и тем, что есть на самом деле?
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ, ЭПИЗОД ТРЕТИЙ (1939–1945, СЕРБИЯ, ИТАЛИЯ, АВСТРИЯ)
— Жду не дождусь великой войны или революции, которая, по моему убеждению, соединит меня с мужем на этом или том свете, — задумчиво произнесла Варвара Ильинична Пахомова, знакомая семьи Ивановых по эмиграции. Ее дочь Анна дружит с сыном Ивановых, два сына сгинули в Гражданскую, а муж остался в Советской России, если еще жив. — Жаль только детей наших… У нас были счастье и радость до 1917 года. С тех пор прошло больше двадцати лет. А что ждет наших детей, которые выросли в изгнании, мыкались с нами по странам, хатам, углам? Вернутся ли они когда-нибудь домой, в Россию?
— Да… новая война не за горами, и это будет конец большевиков в России, — запальчиво воскликнул Владимир Даниилович Иванов, 22-летний молодой человек. Он был высок в отца, с красивыми вьющимися русыми волосами и голубыми глазами. Владимир окончил Первый Русский великого князя Константина Константиновича кадетский корпус в городе Белая Церковь Королевства Югославия. Там же он познакомился с Аней Пахомовой, воспитанницей Донского Мариинского института.
…За Володей бегало много воспитанниц, и он по молодости и веселости нрава гулял со многими, без обязательств и серьезности. По окончании учебы Владимир не стал поступать в военное училище, потому что надо было помогать отцу, хотя очень хотел стать военным. Мама, Марфа Федоровна, сильно болела, и все деньги уходили на ее лечение, оплату двух комнат и скудное питание. Владимир стал работать на железной дороге в Белграде вместе с отцом. Часто он вспоминал годы учебы в корпусе, сохранившем лучшие традиции кадетских корпусов России. Несмотря на жизнь в эмиграции, тяжелые бытовые условия и благодаря югославскому королю Александру, выпускнику Пажеского корпуса в Санкт-Петербурге, несколько сотен детей русских эмигрантов смогли изучать культуру, традиции и уклад русской жизни в кадетском корпусе. В Югославии сформировалась самая крупная русская эмиграция, по сравнению с Францией, Германией, Болгарией или Румынией. Там русские были разобщены и выживали, кто как мог. Александр I, король Югославии, всегда отмечал роль России в становлении своей государственности и был благодарен за теплоту и радушие русских во время его жизни в России, поэтому помогал изгнанникам сохранить свою культуру.
В кадетском корпусе оторванных от родины мальчишек учили сознательно и горячо любить Россию независимо от правящего режима. Правители приходят и уходят, а Родина остается Родиной. Узнавая больше и больше об истории России, о великих победах русского оружия, пацаны обретали чувство национальной гордости. С другой стороны, живя в эмиграции, они осознавали необходимость и важность славянского братства. Отсутствие роскоши в домах и корпусе способствовало воспитанию у кадет скромности и умения довольствоваться малым. Основная мысль, которую закладывали в молодые души, заключалась в необходимости служения народу, но никак не для личного благополучия.
В первый раз Володя увидел Аню 6 декабря 1934 года в день празднования корпусного праздника. В этот день были кадетский парад, праздничный обед и бал, на который собрались преподаватели, родители, югославские гости, воспитанницы Мариинского института. Празднование всегда начиналось накануне вечером, куда гости не приглашались. Директор корпуса награждал отличившихся кадет; звучали русские военные марши и песни. Настроение у всех было праздничное в предвкушении следующего дня. Следующее утро начиналось с церковной службы. После этого на всеобщее построение корпуса выносили знамя Полоцкого кадетского корпуса, пережившее не одну тяжелую ситуацию и спасенное из большевистской России. При виде знамени в души кадет хлынула волна гордости за Россию и ее историю, чувство единения стоящих в строю, желание отдать свои жизни за освобождение Родины от большевиков. Рядом с мальчишками стояли их воспитатели, кадровые офицеры русской армии, участвовавшие в Русско-японской, Великой и Гражданской войнах. Получая совсем маленькие деньги за свою работу, они думали лишь о том, как передать патриотические чувства и любовь к стране этим детям, многие из которых даже родились не в России. Владимир и его друзья по первой роте родились уже после отречения Николая II, а кадеты третьей роты вообще знали про Россию только по рассказам.
После построения гостей вели в музей, хранивший многие реликвии: знамена полков Российской императорской армии и трех кадетских корпусов, немецкие трофейные знамена с Великой войны, стол, за которым был убит легендарный генерал Корнилов, офицерские мундиры и награды погибших и умерших ветеранов. После праздничного обеда всех приглашали в большой зал, где проходил концерт. Кадеты пели русские народные и военные песни, играли на музыкальных инструментах, показывали гимнастические упражнения и театральные сценки. Владимир играл Илью Муромца благодаря своей богатырской комплекции.
Безусловно, самым главным пунктом праздника был бал для старших кадет. Молодые люди не были избалованы общением с противоположным полом — увольнения случались очень редко; легче было встретить горного козла, чем познакомиться с девушками из Донского института. Поэтому корпусной праздник был чуть ли не единственным местом знакомства молодых людей. Бал начался под звуки кадетского оркестра. Иванов не успел еще рассмотреть девушек, хотя одна из них подарила ему цветы после театральной постановки. Но от волнения он не запомнил ее и поэтому стоял в нерешительности, не осмеливаясь пригласить кого-нибудь. Пример подали воспитатели, понимая сложность первого шага для молодых людей. После первого танца кадет уже было не удержать. Но юноша все стоял в нерешительности, пока к нему не подошла девушка, в которой он узнал подарившую ему цветы.
— Вы так замечательно играли Илью Муромца, спасибо, — весело произнесла девушка.
— Ну что вы, — смущенно произнес польщенный Иванов и потоптался на месте.
— Меня зовут Аня, а вас — Илья? — также бойко продолжила девушка.
— Нет, В-в-володя, — заикаясь, промямлил молодой человек, не решаясь посмотреть на Аню.
В это время оркестр заиграл вальс. Аня, видя замешательство Володи, пригласила его на танец. Так они и познакомились.
Аня жила одна с мамой, работавшей в прачечной в Белграде. С первого их знакомства прошло уже пять лет, но с тех пор Владимир перестал обращать внимание на других девушек…
Варвара Ильинична, худая, жилистая и очень уставшая женщина неопределенного возраста в силу пережитых ею страданий, и Аня, полная энергии и молодого задора черноволосая казачка, гостили в семье Даниила Александровича несколько дней, и все разговоры сводились к обсуждению политической ситуации в мире и СССР. Они сидели на небольшой кухоньке съемной квартиры на окраине Белграда и пили чай с местным ароматным хлебом и дешевыми карамельками. Квартира имела две небольшие комнаты, в которых семья Ивановых ухитрилась сделать скромный ремонт. Мебель состояла из старых отремонтированных стульев, нескольких потрескавшихся сундуков, стола с треснутой столешницей и кухонной плиты. Для создания мало-мальского уюта Марфа Федоровна повесила чистенькие, но много раз штопанные цветные гардины.
— Вова, — строго заметил Даниил, — война — это не только победы… Большевики сильны тем, что они запугали народ и извели всех инакомыслящих. Они обещали, что не будет богатых — их действительно нет, но они довели русский народ до голода, когда такое было в России?! Что стало с крестьянством? Есть колхозы в СССР, но нет хлеба; есть колхозники — бесправные батраки, но нет свободных землепашцев, ранее кормивших всю Россию и продававших зерно в другие страны. Эти люди запуганы и обмануты, но их много, поэтому война будет тяжелая. В чем ты прав, так это в том, что мы, русские, обязаны уничтожить коммунизм и освободить народы России.
В тот день состоялась помолвка Анны и Владимира, а через два месяца началась Вторая мировая.
…6 апреля 1941 года Ивановы проснулись в семь утра от воя сирен и разрыва снарядов. Рядом рухнул дом, и все звуки слились в один протяжный и несмолкаемый гул. Отец и сын выглянули в окно и увидели, что на месте станции, где они работали, поднимался черный дым и все горело. Немецкие части как-то быстро и незаметно оккупировали Югославию, так что белая эмиграция не успела почувствовать неудобства или ужасы войны. Более того, когда через несколько месяцев Гитлер напал на Советскую Россию, большинство эмигрантов вдохновились новым этапом борьбы против коммунизма. По вечерам в семье Иванова только и говорили о скором падении сталинского режима и необходимости русским принять участие в освобождении народов СССР.
— Вы читали, что пишут газеты о речи Гитлера?! Он заявил, что идет бороться только против коммунистов. Вы видели кадры кинохроники, где русский народ встречает немцев хлебом-солью?! Вы слышали, сколько русских войск добровольно перешли на сторону немцев, бороться против ненавистного режима?! — то и дело спрашивали друг друга эмигранты, покинувшие Россию двадцать лет назад и свято верившие в хрупкость Советского Союза. Члены Русского общевоинского союза стали чаще собираться вместе для обсуждения дальнейших планов в борьбе с коммунизмом в СССР.
Встреча эмигрантов проходила в полуподвальном помещении Белградского Русского дома. Бывшие офицеры играли в карты, пили вино и бурно обсуждали всевозможные новости и сплетни, стекавшиеся со всех концов мира.
— Я полностью поддерживаю немцев в их беспощадной борьбе с большевистским игом! Я пойду хоть с богом, хоть с чертом, лишь бы уничтожить сталинскую власть, потому как страшнее коммунистов нет на земле, — нервно вскричал бывший полковник лейб-гвардии Казачьего полка Послов. — Потом немцы нам позволят самим управлять страной!
Он возбужденно ходил по комнате, задевая предметы мебели и своих коллег, пытаясь совладать с переживаниями от последних новостей с фронтов. В подобном приподнятом настроении находилось большинство эмигрантов, надеясь и веря в скорое возвращение в Россию.
— А если не позволят? Зачем им нужны вы, господин полковник, или я? — вступил в разговор бывший профессор медицинской академии из Казани Мартьяхин. — Вы помните слова генерала Деникина о том, что Гитлер — злейший враг русского народа? Испанские, итальянские, немецкие и прочие фашисты являются врагами нашими и нашей Родины, потому что их цели прямо противоположны нашим, а Россия им нужна только в качестве источника сырья и рабочей силы. Неужели вы этого не видите и не понимаете?
От волнения профессор начал теребить свою черную бородку и усы. В эмигрантской среде знали, что он, потомственный дворянин, вынужденный сбежать из Советов во время врачебной конференции в Берлине. Ему, известному нейрохирургу, дали возможность работать по специальности в лучшей берлинской клинике. Дома остались жена, взрослый сын и престарелая мать, которые отказались приехать к нему.
Несколько лет назад за ним в Германию приехала жена Элла, уговаривать от имени советского правительства вернуться. Сергей приехал в гостиницу «Адлон» и вошел в фойе. В его душе все тряслось и бушевало, но он сохранял внешнее спокойствие. Он увидел Эллу, стоящую в обществе двух незнакомцев в одинаковых черных костюмах и широкополых шляпах. «Вроде все по-модному, но как-то казенно», — успел подумать профессор. Элла была одета в элегантный светло-зеленый пиджак и такую же юбку. Раньше такого костюма у его жены не было. По ее глазам Сергей понял, как она счастлива видеть его, но всем своим видом показывала холодность и отстраненность. Они сухо поздоровались. Незнакомцы с одинаково злобными выражениями лиц пристально следили за ними.
Ее отпустили на встречу к нему без слежки, так как в Казани остались заложники из членов семьи. В машине стояла тишина, нарушаемая только шумом мотора да шуршанием шин. Сергей и Элла расположились на заднем сиденье, не прикасаясь друг к другу. Они подъехали к небольшому одноэтажному дому, который предоставили Мартьяхину немцы. Вокруг калитки цвели розы и настурции, а за невысоким металлическим забором виднелся яблоневый сад. Войдя в дом, они бросились друг другу в объятия, заливаясь слезами счастья и печали одновременно. Элла осмотрелась, обстановка была более чем скромная: мало мебели, несуразные шторы на окнах, никаких цветов, ваз или статуэток.
Сергей перехватил ее взгляд.
— Женские следы ищешь? — с легкой иронией спросил он. — Сюда три года только домработница ходит.
— Представь себе, Сереженька, ищу и, к счастью, не нахожу. Хотя ты уже три года живешь здесь и имеешь право быть не один. Элла крепко обняла мужа: — Все равно ревную… Ну ладно, у тебя есть что-нибудь поесть?
Они зашли в небольшую кухоньку, где Элла впервые близко познакомилась с холодильником.
— Неужели у тебя есть холодильник? — воскликнула она. — У нас такой только у партийного секретаря и директора завода.
Сергей равнодушно отреагировал:
— Привезли американский и поставили, я не возражал, но и не просил. Хранить особенно нечего: утром пью кофе с бутербродом, обедаю на работе, а ужин иногда готовит Марта, домработница, если попрошу, а порой не ем вообще — нет аппетита.
В холодильнике лежали две банки консервов. Сергей засуетился:
— Извини, я не предполагал, что мы приедем сюда. Сейчас я позвоню Марте, и она все принесет.
— Не надо, Сережа. Кофе будет достаточно.
Она сварила две чашки ароматного кофе, они сели вдвоем на диван, обнялись и стали вести беседу.
Элла рассказала, что их сын Алексей уже капитан авиации, у него в прошлом году родился сын. Девяностолетняя мама Сергея в здравом уме, но еле ходит из-за болей в суставах. А ее саму после побега мужа перевели работать в медицинский пункт небольшого заводика, хотя до этого она была заведующей кафедрой в университете. Отношение к семье сильно изменилось: некоторые старые друзья прекратили общаться, но многие из университета, особенно из дореволюционной интеллигенции, помогают. Сыну пришлось отказаться от отца, чтобы остаться служить, но его перевели из боевого авиаполка в учебный.
— Ты не обижайся на сына — у него семья, служба. Алеша тебя любит, — успокаивала мужа Элла.
— Я все понимаю, мне очень жаль, что я сломал ваши жизни, но я не мог поступить по-другому. Дорогая моя, у меня большие связи во всей Европе, я лечу очень влиятельных людей. Они заставят большевиков выпустить вас, — в отчаянии воскликнул профессор.
— Сережа, мы не можем приехать к тебе: мама не выдержит переезд, Леша сам не поедет — он член партии и свято верит в коммунизм. Если я уеду, то его и всю семью отправят в лагерь, — снова заплакала Элла. — В НКВД со мной несколько месяцев проводили беседы с тем, чтобы убедить тебя вернуться в СССР. Нам впрямую не угрожают, но я чувствую тревогу. Они еще надеются, что ты одумаешься.
— Что же нам делать? — безнадежно прошептал Сергей. — Я не могу вернуться, ты же знаешь. Там я только посещал многочисленные митинги и собрания и иногда работал. Здесь же я работаю и работаю. Я получаю удовольствие от того, что делаю, только вас не хватает.
— Ты им нужен как символ превосходства коммунистического строя, если вернешься. Тебя знают во всем мире. Но если ты возвратишься… — запнулась Элла, — все может случиться… Мы все попадем в ловушку.
До утра оставалось четыре часа, но они так и не сомкнули глаз… Когда Элла одевалась, Сергей похвалил ее костюм, ладно сидевший на ней.
— Этот костюм мне специально пошили для встречи с тобой в обкомовской мастерской, — грустно ответила женщина. — Я чувствую себя в нем, как змея в чужой шкуре.
С началом Второй мировой Мартьяхин переехал в Белград…
В среде эмигрантов вот уже два года не утихали споры, надо помогать Гитлеру в борьбе против Советской России или нет. Каждый приводил свои аргументы, и споры обычно заканчивались взаимными размолвками и недовольством обеих сторон.
К профессору подскочил бывший выпускник Павловского юнкерского училища Онищук, единственный выживший из своего взвода после Ледяного похода, и закричал:
— Сначала пусть сдохнут все коммуняки, а потом мы разберемся с фашистами! Без нас немцы не смогут победить русский народ, но вместе мы уничтожим Сталина и его шайку. А дальше мы станем основой национального сопротивления остаткам коммунизма и фашизма.
Его поддержал Послов:
— Мы нужны немцам потому, что они не смогут управлять Россией. Да и мы не дадим им этого после свержения большевиков. Сейчас все средства хороши для достижения цели, а там посмотрим. Немцы — цивилизованная нация, но они не смогут навязать нам свои порядки, поэтому передадут власть нам, — большинство поддержало позицию полковника. — Мы двадцать лет ждали этого момента, мы только и жили мечтой продолжить борьбу за святую Русь. По правде, мы не жили-то нормально, по-человечески, мы выживали только для момента возвращения домой.
Невысокий, но крепкий профессор, не желая отступать от своей позиции, миролюбиво произнес:
— Господа, история нас рассудит. Я не знаю примеров, когда завоеватели добровольно передавали власть тем, кого они завоевали. Быть марионеткой и холуем в германских руках, увольте, господа. И вам должно быть стыдно так рассуждать, потому как честь русского офицера никогда не позволяла помогать врагу своего Отечества.
Все присутствующие ополчились на профессора:
— Сергей Николаевич, как вы можете так мыслить? Вы же жили под большевиками!
Мартьяхин все так же спокойно парировал:
— Именно потому, что я жил при большевиках, господа, я лучше вас знаю настроения в России. Там многое изменилось, а вы мыслите, как будто на дворе двадцатые годы. Опираясь на немцев, англичан или чертей, вы никогда не скинете большевиков — весь русский народ поднимется против, даже те, кто ненавидит большевиков. Вспомните Наполеона и Великую войну — недовольных много, но предателей не было. Декабристы пытались своими силами изменить ситуацию в стране, без привлечения французов или им подобных.
Разошлись поздно каждый при своем мнении…
Летом 1941 года в Сербии вспыхнуло коммунистическое восстание против фашистов. В ходе восстания партизаны убили несколько сотен русских эмигрантов, которых справедливо считали приспешниками немцев. В это время Варвара Ильинична Пахомова, теща Ивановых, гостила у знакомых по эмиграции, в селении на границе с Черногорией. Вооруженные партизаны ворвались в дом, где находились две русские женщины, один старик и двое малышей, и всех расстреляли…
Русские стали требовать от немцев разрешения создать вооруженные подразделения для защиты от югославских партизан. В середине сентября 1941 года генерал Скородумов, бывший офицер лейб-гвардии Павловского полка, герой Великой войны с немцами, объявил приказ о формировании Отдельного Русского корпуса из добровольцев и призывников. Каких-то двадцать лет назад царские офицеры воевали против немцев за свободу России, а сейчас вместе с бывшими своими врагами снова готовы воевать за свободу России! Чудеса да и только!
— Батя, ты уже слышал о создании корпуса? — Владимир вбежал в квартиру на улице Ламартинова, 28, где жили Даниил, мама и младшая сестра Ольга. Сам он уже поселился с Анной отдельно, а старшая сестра Мария с мужем Виктором переехали в Хорватию.
— Конечно, сынок, мы уже знаем о разрешении немцев создать корпус для борьбы с бандитами Тито. Сначала разобьем их, а потом пойдем в Россию.
Марфа Федоровна в испуге воскликнула:
— Брось, Даниил, говорить глупости. Какой тебе корпус, какая война?! Не навоевался еще? Тебе 56 лет, а ты воевать вздумал, да еще и сына подзуживаешь! Не ровен час вас перебьют.
— Мама, даже если я погибну, то за освобождение России! Вы же так долго об этом мечтали! К тому же я должен отомстить титовским бандитам за убийство Варвары Ильиничны, — вскричал молодой человек. — Уже идет формирование 1-го сводного полка, куда приезжают русские добровольцы со всей Европы.
19 сентября Даниил и Владимир Ивановы, взяв с собой вещевые мешки с бельем и постельными принадлежностями, простились со своими родными и направились в Топчидерские казармы, которые находились на юге Белграда. Они сели на паровоз на центральном вокзале, где работали, и доехали до станции Топчидер. Даниил надел свою форму поручика Добровольческой армии, а Володя — кадетский мундир. Владимир подлежал призыву, но Даниил мог уже не воевать по возрасту.
Во дворе казарм было не протолкнуться от добровольцев и призывников, но организация призыва оказалась вне всяких похвал. Молодые люди и указатели помогали прибывшим разобраться, куда кому идти для регистрации. Записывали по родам войск, а после этого направляли на медицинскую комиссию. Владимир получил назначение рядовым во 2-ю юнкерскую роту 1-го батальона 1-го полка. Даниила пытались отговорить от службы в силу возраста и полученных ранений, но он настоял и был назначен рядовым 3-й стрелковой роты 2-го батальона этого же полка под командованием полковника Дмитрия Владимировича Шатилова, прошедшего германский фронт в лейб-гвардии Измайловском полку. В Добровольческой армии Шатилов воевал со дня основания и до отплытия из Крыма. Командиром 3-го батальона назначили генерала Зборовского, бывшего офицера Собственного его императорского величества конвоя, храброго участника Великой и Гражданской войн. Даниил удивился тому, что батальонами и ротами командовали бывшие генералы и полковники, взводами — полковники, отделениями — подполковники и капитаны. Все эти командиры не раз доказали свою храбрость и умение управлять не только батальонами, но полками и дивизиями. Однако ради всеобщей цели борьбы с коммунизмом они отбросили свои амбиции, пренебрегли почтенным возрастом, не испугались предстоящих тягот и невзгод военной жизни и возможной смерти, записавшись простыми рядовыми.
Младший Иванов встретил своих друзей по кадетскому корпусу, также записанных в 1-й юнкерский батальон. Многих он не видел несколько лет после выпуска и был искренне рад встрече. Настроение было праздничное, будто готовились не к войне, а к празднику.
— Витя, ты слышал, что мы не подчиняемся немецкому командованию? — задал вопрос Владимир своему товарищу по корпусу Сысе. — И форму нам выдадут русскую! Наконец-то сбудется наша мечта надеть русскую форму и сражаться за свободу России!
— И еще мы не будем присягать германцам, только наш корпусной командир. Но самое главное — как только мы разобьем коммунистов в Югославии, нас направят в Россию воевать с большевиками! О лучшем нельзя и мечтать, — подхватил командир отделения 2-го взвода капитан Гудкович.
Через несколько дней все прибывшие были одеты в единую форму, сильно похожую на форму Российской императорской армии. На пилотках и фуражках была царская кокарда, а на касках красовался белый крест ополчения как символ преемственности русского ополчения во все смутные времена начиная с 1812 года.
Личный состав корпуса имел погоны бывшей царской армии, с вензелями и по старому чину. Даниил надел погоны поручика. Новые чины и звания в корпусе были нашиты на петлицах. Все это придавало особое значение и смысл существованию корпуса: они не предатели своей Родины, выступающие вместе с немцами, но идейные борцы с коммунизмом и освободители русского народа. Наконец пришло время для осуществления идеи Белого движения. Ради нее эмигранты выживали двадцать лет вне своих домов, терпели голод, унижения и болезни. Они состарились, но не забыли традиций русского офицерства, верности своему долгу и чести. Особенно трогательно выглядело прибытие в казармы ветеранов, самому младшему из которых было 40, а старшему — 72 года. Молодые люди с восхищением смотрели на легендарных участников Первого Кубанского Ледяного похода в корниловской или марковской форме, на целые подразделения в царской форме, которые прибыли со старинными полковыми знаменами и оружием. Один вид боевых знамен, под которыми русские воины добывали славные победы и погибали под огнем неприятеля, вдохновлял воинов корпуса лучше всяких речей.
Большинство эмигрантов искренне верили, что война объявлена только коммунизму, а не России, не обращая внимания на то, что за два года Гитлер захватил всю Европу, в которой не было коммунистов у власти. Что это? Всеобщее помутнение мозгов, чистые и идеальные побуждения, наивная вера в свою правоту?
Вскоре начались занятия: для юнкеров были организованы военные курсы по ускоренной программе военного училища, а для остальных бойцов началась боевая подготовка, без скидок на возраст, чины и звания. Всем выдали оружие бывшей югославской армии, хотя многие имели винтовки и револьверы с Гражданской. Учились по старым царским уставам, под руководством русских офицеров. Немцы в процесс обучения и управления не вмешивались, ограничившись офицерами связи для координации действий. В один из вечеров Даниил встретился с сыном в казарме 1-го полка:
— Ну как, сынок, идет учеба?
— Папаня, хватит называть меня сынок, — показно возмутился Володя, — ты еще мне штанишки приходи подтягивать каждое утро.
— Ну ладно, ладно, ты для меня всегда будешь сынком. Тебе повезло родиться с «ним», а не с «ней», — засмеялись оба, — сидела бы сейчас на кухне и готовила, готовила, готовила какому-то «козлику». Давай рассказывай за жизнь.
— Да, все в порядке. Каждый день занимаемся: стреляем, наступаем, обороняемся, изучаем оружие. В роте больше половины выпускники нашего корпуса, поэтому нам легко учиться. Нас уже назначают в полковой караул.
— Я вижу, что ты похудел и возмужал.
— Отец, а ты не жалеешь, что записался добровольцем? Тяжело ведь!
— Тяжело тем, у кого животы повырастали, а мне не очень. Хотя, если честно, рядовым я был в начале века, а сейчас приходится выполнять обязанности простого солдата. В моей роте рядовыми служат штабс-капитаны, капитаны и подполковники, не говоря уже о прапорщиках и подпоручиках, — и после паузы продолжил: — Я слышал, что скоро наш полк отправят на боевое задание. Будь осторожен, на рожон не лезь, держитесь вместе в бою! После первых боев поймешь, какой снаряд летит к тебе, а какой мимо.
— Скорее бы уже! Надоело топтать плац, — взволнованно воскликнул Иванов-младший. — Мы все очень хотим быстрее встретиться с большевиками.
— Встретишься с коммунистами, но только сербскими. В Россию нас пока не посылают, так что будем охранять от бандитов важные объекты здесь и бороться с местными партизанами. Но коммунист — он и в аду коммунист…
Через двадцать дней юнкерский и 2-й батальон 1-го полка были направлены в район городов Крупань и Лозница для уничтожения партизан и охраны рудников. В конце ноября часто шли дожди, а по ночам случались заморозки, но части корпуса были одеты и обуты хорошо, только оружие было хуже, чем немецкое. Совершив ночной пеший переход, батальоны изготовились к наступлению на Лозницу. Молодым людям, привыкшим к мирной гражданской жизни, нелегко дался ночной марш под аккомпанемент вечернего дождя, ночью сменившегося морозом. А каково было их отцам? Все очень сильно устали и промокли, но времени на отдых не было — нужен был фактор внезапности.
С рассветом начался бой, после которого партизаны покинули город. Потери Русского корпуса были относительно невелики: шестеро убитых юнкеров и четверо убитых во 2-м батальоне. Для юнкеров это были первое боевое крещение и первые потери друзей. После боя состоялось прощание, на котором было сказано, что смерть боевых товарищей только приближает победу над коммунизмом. Владимир смотрел на убитых, не испытывая страха за свою жизнь. Чужая смерть редко ассоциируется с самим собой. Стоящие у гробов своих товарищей, не успевших даже завести семьи и оставить после себя потомство, гнали от себя мысли, что также могут лежать в черных гробах, и верили, что их минует сия чаша. Большинство крестились и читали молитвы… Володя с трудом вспомнил момент перехода в атаку, как стрелял куда-то в направлении противника, не видя никого перед собой. Помнил только, что нельзя упускать из виду своих товарищей по роте и надо делать то, что и другие. Его товарищи по роте тоже плохо представляли, что надо делать в первом бою, поэтому все держались друг друга. Эта сплоченность помогла роте выполнить боевую задачу. Среди убитых юнкеров было трое знакомых по кадетскому корпусу: Алексей Комлев из его выпуска и двое младшие. Алексею пуля пробила левый глаз и вышла через ухо. Володя знал, что у Комлева осталась престарелая мама где-то под Белградом. После прощания с убитыми он подбежал ко 2-му батальону, чтобы найти отца. Даниил обнял сына и произнес:
— Ну вот и ты совершил свой ледяной поход… Дай бог, чтобы твой сын никогда не брал в руки оружие. Мы с тобой должны навоеваться за всех наших детей и внуков! Для этого надо покончить с коммунизмом!
Со взятием Лозницы и Крупани партизаны ушли в леса и горы. 2-я юнкерская рота стала охранять рудник в селе Заяча и совершать боевые выходы в окрестности как отдельно, так и совместно с немецкими частями. В ходе одной из операций по поиску партизан в лесном массиве Владимир взял в плен раненого партизана. После допроса в штабе батальона его расстреляли, а Иванов получил благодарность командира корпуса генерала Штейфона. В 1942 году Владимир и другие юнкера, успешно прошедшие курс обучения, получили офицерский чин подпоручика, чему были очень рады и горды. Но все младшие офицеры продолжали проходить службу в качестве рядовых солдат.
В ноябре 1942 года юнкерскую роту перевели во 2-й полк, где служил и Даниил. До этого Владимир один раз съездил домой в отпуск весной 1942 года. Виделся с женой Аней и мамой. Ольга, младшая сестра, вышла замуж за серба, который работал в Министерстве финансов правительства Недича. Володя нашел отца, с которым не виделся почти год. Даниил вернулся из отпуска всего две недели назад, и сын очень хотел узнать новости из дома. Они встретились днем в расположении 2-го батальона в Больетине. День выдался сухой и солнечный, поэтому отец с сыном решили прогуляться вдоль лесной рощи рядом с местом расположения полка.

— Батя, ты постарел, — грустно заметил Владимир, — морщины глубокие, глаза впали, еще больше похудел! Ты не болеешь?
— Нет. А ты еще больше повзрослел, сынок. Только вернулся с задания, я знаю. Слава богу, жив! Вижу медали на груди, хорошо воюешь, — как-то невесело произнес Даниил.
— Что с тобой, отец? Я тебя не узнаю!
— Мама умерла. Я ездил ее хоронить. Ты был на задании, поэтому тебе не сообщили, — Даниил рассказал о своем пути домой и похоронах жены. Они помолчали. Даниил вытащил из шинели фляжку, сделал глоток водки и передал сыну.
Затем они рассказали друг другу, как прошел год, в течение которого они не виделись: где воевали, кто из знакомых погиб, кого и куда перевели служить. Даниил мимоходом заметил:
— Володя, я подал рапорт на увольнение со службы.
Тот остановился:
— Правильно, папа. Хватит тебе воевать, мы должны заменить вас, ветеранов.
— Ты неправильно меня понял. Я ухожу со службы в корпусе, — сухо произнес Иванов.
— Не понял тебя, поясни.
— За год службы в корпусе я многое переосмыслил. Ты знаешь, что творят немцы в России? Они убивают женщин, детей и стариков. В концлагерях созданы нечеловеческие условия, только чтобы умертвить русских. И чем больше, тем лучше. И это не сталинская пропаганда — мне рассказывали об этом те, кто был в немецком плену, а сейчас служит у нас в полку. Русский народ мужественно сражается с немцами, разбил их под Москвой и Сталинградом. Почему русские не восстают против кровавого режима Сталина? Я думаю, что Гитлер будет пострашнее Сталина. Я русский, сынок, я не могу воевать против своего народа вместе с Гитлером, который несет не освобождение моей Родине, а хочет превратить русских в рабов. Мы не должны ему помогать, Володя! Ты знаешь, что через несколько дней наш корпус войдет в состав вермахта, на нас наденут немецкую форму и заставят присягнуть Гитлеру! Я — русский офицер, я воевал против Германии в Великую войну, я присягал царю-батюшке. Я не могу давать присягу еще раз, тем более врагу моей страны…
— Отец, да как ты можешь! — закричал взволнованный известием Иванов-младший. — Красные лишили тебя Родины, дома, имущества! Ты знаешь, сколько они загубили невинных душ у себя в стране. И после этого ты станешь на их сторону?
— Я понял истину, что, будучи в армии Гитлера, я не принесу ни пользы, ни свободы своему народу.
— Ты ошибаешься, отец, — в отчаянии воскликнул Владимир, — у тебя, наверное, после смерти мамы тяжелое настроение, а тут еще советские агитаторы. Одумайся! Нельзя помогать красным, иначе они уничтожат нас и весь мир! Ты учил меня быть патриотом своего Отечества, а сам?
— Володя, ты же знаешь, что Ленин и большевики брали деньги на революцию у германцев: немцы сами это подтвердили. Ленин желал поражения России в мировой войне — это и есть патриотизм?! К чему это привело? Сейчас ситуация повторяется, только теперь мы берем деньги у германцев и желаем поражения своему Отечеству. Чем мы отличаемся от Ленина? Я глубоко ненавижу сталинский режим, но мы сами — русский народ — должны освободиться от коммунистов. Другого пути нет: все наши «помощники» терпеть не могут Россию, она им нужна слабая и раздробленная, а нам она нужна сильная, верующая и неделимая!
— Отец, мне страшно. Я не верю, что это говоришь ты! Ты повторяешь слова большевистских агитаторов, которых к нам забрасывают! Как ты можешь в это верить? — Иванов-младший пытался переубедить своего отца.
Они остановились на лесной тропинке и громко спорили.
— Гитлер захватил все страны Европы, хотя там не было коммунистов у власти, ты же не будешь это отрицать? Ему осталось захватить Россию со всеми ее ресурсами, и возродится Великая Германская империя, а России не будет. Ты знаешь, что некоторые наши знакомые воюют на стороне югославских партизан, хотя они также ненавидят Сталина, как и мы. Например, полковник Агладзе, штабс-капитан Микуленко, ротмистр Бондаренко, ротмистр Большаков, полковник Кондрашов. Почему? Ты не задумывался об этом? Я убежден, что в период лихолетья нельзя быть ни «красным», ни «белым», но надо быть русским! Так было в 1613, 1812, 1914 годах. Во все эти смутные времена речь шла не о судьбе властителей, но о судьбе России.
— Что ты задумал? Я не верю, что после всего сказанного ты будешь сидеть в Белграде и работать на станции, как прежде, — тихо спросил сын.
— Я тебе скажу честно, как есть, — твердо ответил Даниил тоном, не терпящим возражений. — Меня переправят к итальянским партизанам воевать в движении Сопротивления против немцев. Я мог бы остаться и здесь, но, как ты понимаешь, я не могу стрелять в тебя — это выше моих сил…
По прибытии в итальянскую бригаду Сопротивления Даниила сразу же перебросили в партизанский отряд на Сицилию. Руководителем был американский капитан Пол Остлинг. Задача отряда состояла в ведении разведки по всей Сицилии в интересах предстоящей высадки англо-американских войск. Кроме Даниила в отряде был еще один русский — бывший советский военнопленный Виктор Петушков, геройский летчик-бомбардировщик, которого сбили год назад. Несколько месяцев он провел в концлагере, пока не сбежал.
В мае Иванова, Петушкова и еще четырех итальянских партизан направили в район полевого аэродрома в окрестности городка Гербини. Старшим группы был Петушков, который с первого взгляда невзлюбил Иванова. Итальянцы должны были обеспечить общение с местным населением и местной охраной, а Даниил — изучение немецких документов и проведение допросов немцев при необходимости. Аэродром и подступы к нему усиленно охранялись итальянскими и немецкими подразделениями. Партизаны разместились в доме сочувствующего движению Сопротивления, в небольшой деревеньке в десяти километрах от аэродрома, с задачей захватить офицера или документы из Берлина. Петушков оставил на базе одного молодого итальянца Джованни и Иванова, а с другими выдвинулся в ночь к аэродрому. Крепкий, среднего роста итальянец с черными вьющимися волосами настороженно наблюдал за Ивановым, борясь со сном — они не спали предыдущую ночь. Даниил понял, что Петушков приказал следить за ним.
«Ну и черт с ним. Пусть следит, а я хоть высплюсь», — подумал Иванов и улегся спать на кровать. Через три часа Даниил проснулся и огляделся: Джованни крепко спал в неудобной позе на лавке, прислонившись к стене. Даниил подошел к нему и дотронулся до плеча. Итальянец вздрогнул и проснулся с ужасом в глазах, решив, что его убивают. Иванов кое-как объяснил ему, чтобы он лег спать, а Даниил будет дежурить. Наконец, Джованни решился: желание спать пересилило чувство опасности.
Выспавшись, они открыли консервы и стали завтракать. Джованни оказался разговорчивым малым и тарахтел без умолку. Он достал из кармана фотографию своей многочисленной семьи и, показывая Даниилу, что-то объяснял. Даниил понял, что там изображены он, жена, их родители, а также их пятеро детишек. Отдельно Джованни с восторгом описывал очень старого человека, сидевшего на стуле посреди улицы. Даниил решил, что это дед Джованни. Иванов знал закон разведки — ничего личного с собой не брать: ни документы, ни ордена, ни письма, ни фотографии. Да и Остлинг, проводя инструктаж перед выходом, упомянул об этом. «Видать, у итальянских партизан свои законы», — подумал он.
Днем вернулась группа Петушкова. Иванов доложил, что все в порядке. Пришедшие повалились спать, назначив русского и итальянца охранять их. Через несколько часов все поднялись и поели. Виктор собрал совещание, при этом он говорил только на итальянском, специально, чтобы Даниил не понял, так как еще не успел выучить язык. Даниил возмутился, сказав, что должен понимать замысел действий. Петушков нервно отреагировал:
— Вы останетесь на базе, поэтому вам не надо ничего понимать.
— Почему? Меня Остлинг специально послал, так как я хорошо говорю по-немецки и имею опыт ведения разведки против германцев. Вы еще даже двойки в школе не получали, а я уже совершил больше двадцати выходов в тыл германцев. К тому же на земле воевать, это не в небе.
Виктор начал закипать от необходимости что-то объяснять этому русскому. Он думал, что тот будет беспрекословно выполнять приказ, и не ожидал отпора.
— Я коммунист и не доверяю бывшему белогвардейцу, — злобно прошипел он.
Итальянцы в недоумении смотрели на двух русских, выясняющих отношения.
— А итальянцам, среди которых нет ни одного коммуниста, ты тоже не доверяешь? Или, может, Пол коммунист? — с иронией продолжал гнуть свою линию Даниил.
Виктор смешался, но не желал признавать правоту Иванова:
— Повторяю, вы бывший белогвардеец и эмигрант, а значит, классовый враг, с которым я не могу пойти на задание.
Иванов прекрасно понимал, что спорить в разведке нельзя, но несправедливое упрямство Петушкова заставляло его возмущаться. К тому же в партизанском отряде не было жесткой дисциплины, и многое делалось на доверии, итальянском темпераменте и разумном разгильдяйстве.
— Да будет вам известно, товарищ Петушков, в Великую войну будущие белогвардейцы воевали за Россию, в Гражданскую тоже воевали за Россию. К несчастью для России, тогда победили большевики. Но сейчас мы с вами в одном окопе, поэтому прошу вас ввести меня в курс предстоящего задания, — спокойно аргументировал Даниил.
Петушков непреклонно стоял на своем:
— Я не знаю, как вы там воевали, но я не доверяю эмигрантам и белогвардейцам. Поэтому вы останетесь в доме.
Даниил вскочил в ярости. Он был старше Петушкова намного, но выше на две головы и явно крепче.
— Ты, летающий птах, — Иванов угрожающе пошел на Виктора, — я не останусь здесь один.
Итальянцы, увидев испуг командира группы, вскочили и окружили Даниила.
— Свяжите его, — приказал командир.
Но тут внезапно Джованни, яростно жестикулируя, стал что-то быстро говорить своим товарищам и Петушкову. Несколько минут они обсуждали ситуацию, и в конце концов Виктор согласился, что Иванов идет с ними под контролем Джованни.
В ночь группа вышла в район аэродрома для захвата пленного. По плану Петушкова группа должна была устроить засаду на лесной дороге к аэродрому и быстро уйти в горы. Причем было только два лесных участка дороги, где можно было организовать засаду. Группа двигались практически по открытой территории, прячась за складками местности и редкими рощицами. Впереди на удалении ста метров шли дозорные — два итальянских партизана. Ночь была светлая от яркой луны. Группа зашла в небольшую рощу со смешанным лесом. Дозорные скрылись в темноте, как вдруг основную группу осветили с двух сторон, и послышалась команда на итальянском:
— Стоять! Не двигаться!
Группа немедленно упала на землю. По ним открыли огонь из пулемета и винтовок. У партизан были американские пистолеты-пулеметы «Томпсон» — удобные и компактные. Завязалась перестрелка. Со стороны противника бросили гранаты, партизаны тоже огрызнулись. С тыла к противнику зашли два дозорных, чем помогли основной группе. Вскоре перестрелка завершилась: у партизан двое убитых — Джованни и еще один итальянец, ранен Петушков. Целыми остались Иванов, бывший капитан довоенной итальянской армии Клаудио и Массимо — коммунист, воевавший еще в Испании против Франко. В засаде у противника были три человека: двое убитых и один раненый. Видя растерянность оставшихся, Иванов на русском, немецком и сербском стал давать указания.
— Перевязываем командира и срочно выдвигаемся вперед к аэродрому — там нас искать не будут. Они решат, что мы отходим в горы. Но сначала надо допросить раненого. Узнайте, где еще засады и секреты, в обмен на жизнь.
Петушков был ранен в руку и бедро и чувствовал себя плохо, но смог перевести на итальянский. С планом Иванова все согласились. Даниил начал перевязывать командира, а итальянцы — допрашивать своего соотечественника. Через пятнадцать минут Иванов приказал готовиться к движению.
— Что узнали? — спросил он через Виктора.
Клаудио передал то, что им рассказал раненый.
— Все, уходим. Ты, — указал Даниил на Массимо, — заколи пленного.
Массимо растерянно посмотрел на всех и начал тихо, но бурно протестовать.
Даниил взглянул на Виктора и жестко произнес:
— Если Массимо хочет увидеть свою жену и детей, то у него нет выбора. Впрочем, как и у нас. Переведите ему.
Партизаны стали что-то обсуждать между собой. Видя, что уходит драгоценное время, Иванов подошел к раненому пленному и ударил ножом в сердце:
— Полчаса назад на его месте должны были быть мы. Баста!
Напоследок Даниил залез в нагрудный карман Джованни и достал фотографию: она была пробита в одном месте и залита кровью. Он оттер кровь и спрятал фотографию у себя. Знаками показал, чтобы Массимо помог ему с командиром.
Они посадили Виктора на сплетенные руки и очень быстро стали уходить с места боя. Впереди почти бежал Клаудио. Через некоторое время один переносчик командира менялся, чтобы отдохнуть. Спустя час они, уставшие от бега, упали на поле в высокую траву, а не спрятались в небольших рощах и не ушли в горы. Так предложил Иванов: еще во время обучения во Франции в начале века он запомнил, что при преследовании лучше прятаться не в стоге сена, а стать рядом, изобразив крестьянина. Партизаны уснули мгновенно…
Проснулись они утром от рева самолетов, взлетающих и идущих на посадку. До ближайшего аэродрома было около пяти километров. Нужно было принимать решение о дальнейших действиях. Виктор был слишком слаб, чтобы адекватно оценить обстановку, поэтому решение было за одним русским и двумя итальянцами. После обсуждения различных вариантов остановились на одном: день провести в поле, а в ночь выдвинуться к дороге и организовать засаду в месте, где есть закрытый поворот. Еды уже не осталось, но еще больше хотелось пить после дневной жары. Кое-как собрали ртами влагу с травы и листьев и забылись тревожным сном недалеко от трассы. Зато лекарств, оружия и гранат хватало с избытком: пополнили за счет убитых итальянцев.
Ночью на дороге противника не было, но все движение начиналось с половины пятого утра: нет жары, и авиация союзников еще не летает. Вскоре потянулись небольшие колонны и одиночные машины в направлении морских портов Катанья и Сиракузы и обратно. Партизаны в этом районе не действовали, поэтому особой охраны у колонн не было. Раненый Виктор и Клаудио лежали на пригорке за немецким пулеметом. Их задача состояла в том, чтобы расстрелять и забросать гранатами охрану, как только она заедет за поворот. Штабная машина обычно едет на расстоянии двухсот метров позади охраны, поэтому на закрытом участке дороги экипаж машины не увидит, что происходит впереди. На это и был расчет. Массимо и Даниил должны атаковать машину и забрать документы и пленного. Сил у группы было явно недостаточно для проведения засады, но требовалось выполнить задачу, поэтому надежды возлагались на внезапность и дерзость.
Около шести утра партизаны заметили в бинокль движение мотоцикла и штабного автомобиля. В мотоцикле сидели два итальянца и беззаботно трепались. Как только мотоцикл завернул за поворот, раздались выстрелы и взрыв гранаты. В это же мгновение русский с итальянцем открыли огонь по автомобилю. Машина свернула влево и наткнулась на пригорок. Стреляя на ходу, партизаны бросились к машине. На переднем сиденье уткнулся в руль водитель, а сзади — убитый полный пожилой офицер. Массимо забрал с сиденья полевую сумку, и оба начали отходить к Петушкову и Клаудио. Как и в первый раз, партизаны направились не в горы в центр Сицилии, где можно было укрыться, а в обратном направлении — к морю. Днем они прятались в складках местности, а по ночам двигались в направлении Аугусты. Из добытых документов войска союзников узнали, что немцы перебрасывают на Сицилию дополнительные танковые дивизии…

В конце 1943 года Даниила перебросили в Триест. Он возглавил разведывательно-диверсионную группу итальянских антифашистов под именем Златко Минича, сербского коммерсанта, ведущего свои дела в Италии. Даниил хорошо говорил на сербском и немецком языках, сносно на итальянском, и ему было несложно ориентироваться в обстановке. За полгода работы в Триесте Даниилу приходилось не раз убивать немецких офицеров и солдат, подрывать автомобили с техникой и личным составом.
Летом 1944 года во время сеанса связи со штабом бригады Даниил и радист-итальянец были арестованы службой безопасности СД Триеста. Они успели сжечь шифры и спрятать радиостанцию, которую немцы быстро нашли. Их доставили на улицу Ницца, 21, в местный штаб СД. Радист мало что знал, так как только выполнял сеансы связи. Даниила он видел несколько раз во время связи и не знал, кто он такой.
Первый допрос Иванова вел здоровенный штурмбаннфюрер СС. Хотя Иванов был высокого роста, но немец еще и внешне был массивен. Про таких говорят — кабан. Иванов не успел рассмотреть офицера, как тот, ничего не говоря, сразу ударил его слева в голову. Даниил слетел со стула, но по удару понял, что немец бил не со всей силы. Если бы он ударил очень сильно, то в живых Даниил бы не остался. Фашист буднично и устало произнес по-итальянски:
— У меня нет времени на пустые разговоры: или ты рассказываешь правду, или я тебя сначала изуродую, а потом повешу. Фамилия, имя, живо!
На Даниила колюче смотрели красные уставшие глаза на умном лице, которое могло принадлежать или доктору, или профессору консерватории. Но, судя по всему, обладатель интеллекта на лице был конченым садистом.
«Видно у него нет времени на светские беседы, решил сразу меня сломать», — подумал Иванов. Даниил вспомнил, как в апреле эсэсовцы повесили 51 заключенного на всех перилах лестниц дворца Риттмейер, среди которых были девушки и юноши. Местная полиция и СС под руководством садиста Глобочника имели ужасную репутацию извергов, замучивших несколько тысяч людей. Еще до своего ареста Даниил не раз думал о том, как бывшие царские офицеры Русского охранного корпуса могли воевать на стороне откровенных извергов, не превратившись в них? Жить в грязи и не испачкаться невозможно!
— Меня зовут Златан Минич, — начал Даниил на ломаном итальянском, — я закупаю в Италии вино и сыр и продаю в Сербии и Хорватии. Обратно везу пшеницу. Я случайно оказался в квартире, где меня арестовали — мне должны были передать деньги за поставку зерна и дали этот адрес.
Даниил получил новый удар, от которого кровь брызнула из правой брови и вмиг залила все лицо.
Эсэсовец прорычал:
— Врешь, свинья! Фамилия, имя и адрес жительства быстро! Понимаешь по-итальянски?
— Лучше говорите по-сербски, я чуть-чуть понимаю по-итальянски. Другие языки не знаю.
Даниил сообщил требуемую информацию согласно своей легенде. В углу сидела машинистка и безучастно печатала вопросы и ответы.
У эсэсовца, по-видимому, была не одна трудная ночь, поэтому он вызвал охрану, которая увела Иванова.
Через два дня его привели на допрос в 23 часа. Голова у Даниила была разбита, левый глаз заплыл, губы распухли, правая бровь сочилась кровью.
«Дежавю, — подумал Даниил, увидев камеру для допросов, в углу которой стояли стол и три стула, а в центре был прикручен к полу табурет, весь покрытый бурыми пятнами. — Десять лет назад я это уже проходил. С тех пор ничего не изменилось в интерьерах палачей».
В камеру быстро вошли старый знакомый эсэсовец, серая как мышка машинистка и высокая женщина в темном костюме, которую Даниил не успел рассмотреть. Женщина обратилась к эсэсовцу на немецком:
— Даниэль, прошу тебя не бить при мне арестованного, а то я не смогу переводить правильно.
— Не беспокойтесь, фрау Лаубе. Я думаю, что он сделал правильные выводы. Итак, — немец повернулся к Иванову, — легенда у тебя чистая, но ты не предусмотрел одного — у нас много информаторов в вашей бригаде. Ты — русский, поэтому фрау будет тебе переводить на русский язык.
Начался допрос с тех же самых вопросов, что закончился два дня назад. Иванов отвечал по-сербски, что какие-то вопросы понимает по-русски, так как его язык похож немного на русский. Немец начал нервничать из-за того, что Иванов твердил о своей коммерции. Штурмбаннфюрер понимал, что перед ним важная фигура подполья, и если его сильно бить, то он умрет — возраст. Не бить — будет молчать. Офицер вызвал врача для контроля состояния пленного и начал пытать Даниила, вопреки протестам переводчицы. Сначала он сам лично загонял Иванову иголки под ногти, потом приказал врачу рвать ногти. Даниил потерял сознание минут через пятнадцать. Еще через полчаса у Иванова произошел сердечный приступ, и допрос прекратился. Весь следующий день Иванова не трогали, даже дали какие-то лекарства.
На пятые сутки нахождения Иванова в СД его вывели из камеры во двор. Там стоял четырехдверный черный «Опель-Капитан», в котором сидели водитель и какая-то женщина в форме на переднем сиденье: то ли переводчица, то ли машинистка, так как их лиц Иванов не запомнил. Его запихнули на заднее сиденье за водителем. На ногах были кандалы, а на руках — наручники. Правее Иванова сел знакомый штурмбаннфюрер по имени Даниэль, который приказал начать движение. Спустя некоторое время машина выехала из города и направилась на восток. Светило яркое солнце, и было уже достаточно жарко. Все окна в машине были открыты, за исключением окна со стороны Иванова. В попутном направлении двигалась военная колонна из грузовиков, трех танкеток и нескольких артиллерийских орудий, которую они вскоре обогнали.
Даниил закрыл глаза и впал в забытье. Ему снилось детство, которое он давным-давно забыл. Вот мама позвала поесть вареную картошку с зеленым луком — ах, как вкусно пахнет из чугунка! Отец чинит свой деревянный костыль правой ноги, потерянной на турецкой войне; во дворе голубь Борька выводит свой хоровод перед голубкой Анюткой, а за ними внимательно наблюдает кошка Машка. Кошка выросла с голубями, поэтому не видит в них добычу, но ее хвост нервно подрагивает: что поделаешь, охотничий инстинкт. У Машки грозный вид — одно ухо порвано в неравной схватке с соседским барбосом, но добрая кошачья душа, позволяющая есть голубям из ее миски. Видения путаются в голове Иванова — он старается разглядеть лица мамы и отца, но они все время куда-то уплывают. А вот он уже на лежанке, и мама ласково гладит его по волосам и тихо поет песню…
Внезапно машина дернулась и остановилась. Иванов проснулся, и не сразу понял, где он. Женщину, которая оказалась переводчицей с погонами роттенфюрера, укачало, и она попросила остановиться. Они стояли на неширокой горной дороге. В салон автомобиля ворвался пряный запах соснового леса. Немка вышла из машины и стала подниматься в лес. Эсэсовец прохаживался вокруг автомобиля, а шофер открыл капот, чтобы остудить мотор.
— Даниэль, Даниэль, — послышался глухой голос переводчицы, — подойди ко мне.
Офицер приказал солдату-шоферу следить за арестованным и двинулся в направлении голоса. Прошло минуты три, как неожиданно посреди тишины раздался сухой хлопок. Иванов не понял, что произошло, но увидел, как водитель схватил автомат со своего сиденья и насторожился. Через некоторое время солдат осторожно стал выдвигаться в лес, а Иванов опять впал в забытье.
Даниил проснулся от того, что его кто-то трясет. Женщина-переводчица, не говоря ни слова, открывала наручники. Расстегнув их, она по-немецки крикнула:
— Живее снимай кандалы.
В этот момент Иванов не пытался ничего анализировать, а только молча автоматически выполнял то, что приказывала женщина.
— Быстро за мной, — уже по-русски приказала немка.
Даниил еле выполз из машины — от побоев и долгого сидения без движения все тело сильно болело и не хотело шевелиться. Он последовал за переводчицей в лес и через несколько метров увидел убитого водителя.
— Оттащи его подальше, надень его форму и укрой ветками. Я пока отъеду на машине, чтобы не привлекать внимания, — проговорила женщина и побежала к машине.
Даниил молча схватил немца за две руки и поволок в глубину леса. Пока Иванов переодевался в немецкую форму и укрывал шофера, подошла немка.
— Иди за мной, — на ходу бросила она Иванову.
Возле высокой сосны Даниил увидел лежащего эсэсовца с открытыми глазами и выражением крайнего удивления на лице. В районе сердца было пулевое отверстие и небольшое пятно крови. Немка глухо произнесла:
— Возьми пистолет и отнеси Даниэля в машину. Нет, подожди. Ты один с ним не справишься. И закрой ему глаза.
Иванов так же молча вытащил из кобуры эсэсовца пистолет и засунул себе в карман куртки. Подошел к телу и стал поднимать. На помощь пришла женщина, они с трудом приподняли тяжелое тело и поволокли к машине по лесу. У Даниила не было ни эмоций, ни мыслей, ни понимания, что происходит и зачем — только одно звериное чувство самосохранения управляло всеми его действиями.
— На заднее сиденье, — также глухо прошептала переводчица.
Они усадили офицера и задернули шторки на задних стеклах. В машинах гестапо, СД и полиции все было сделано так, чтобы со стороны нельзя было увидеть, кто находится внутри.
— Садись за руль, — коротко приказала женщина. Когда Даниил сел на место водителя, она наложила на его голову марлевую повязку: — У тебя лицо сильно разбито, а так будет легче объяснить, что ты контужен, если остановят. Хотя машину СД никто не осмелится проверять, но на всякий случай.
— А что с этим делать? — попытался пошутить Иванов, показав свои распухшие пальцы.
Немка открыла бардачок автомобиля и достала оттуда черные перчатки.
— Надень, это Даниэля.
— Куда едем? — спросил Иванов.
— Я не знаю, — ответила переводчица, — у нас есть часа два-три, пока нас не начали искать. Даниэль вез тебя в Любляну на опознание. У него были сведения, что ты служил в Русском корпусе, и оттуда приедут на опознание. До Любляны нам осталось проехать около 50 километров.
Даниил задумался на мгновение и принял решение:
— Часть нашей бригады расположена в горах северо-восточнее Удине. Нам надо развернуться и поехать на Логатец, а там через горы доехать до Капоретто, где мы сможем остановиться.
Машина развернулась, и они поехали в обратную сторону. Через пару километров Иванов повернул направо, где им попался контрольно-пропускной пункт со шлагбаумом. Рядом находился небольшой домик, из которого вышел лейтенант. Слева от шлагбаума из-за мешков с песком выглядывал пулеметчик. Офицер медленно шел к машине, внимательно оглядывая ее. Еще один солдат с автоматом появился из-за домика.
Немка нервно взяла в руки пистолет, но потом успокоилась и прошептала:
— Спокойно. Держи ногу на педали газа. Если нас уже ищут, то офицер прикажет выйти. Как только я выстрелю в него, сразу езжай на шлагбаум.
Лейтенант подошел к правой передней дверце «Опеля», отдал честь и представился. Переводчица спокойно показала подошедшему лейтенанту пропуск СД, на котором было указано пропускать автомобиль без досмотра. Офицер не спеша изучал документ, но глаза его буравили то пассажира, то водителя. Пауза затянулась, и переводчица строгим тоном спросила:
— Господин лейтенант, вам что-то неясно? У нас нет времени ждать!
Офицер отдал честь и приказал открыть шлагбаум.
Они ехали молча по горной лесной дороге. По пути иногда встречались армейские машины и местные жители на повозках. Переводчица выглядела внешне очень спокойной, а Иванов не задавал никаких вопросов.
— Даниэль мой сын… был… — внезапно прервала тишину женщина и разрыдалась.
Ее била мелкая дрожь, волосы растрепались, руки дрожали. Она пыталась что-то говорить по-немецки, но кроме бульканья и отдельных слов, ничего не получалось. Даниил растерянно поглядывал на нее, продолжая следить за дорогой. Через некоторое время она немного успокоилась и, отвернувшись от Даниила, тихо сказала:
— Дэнни — и твой сын…
Иванов то ли не расслышал, то ли не понял смысла сказанного по-немецки и продолжал напряженно вглядываться в дорогу.
Руки переводчицы нервно теребили подол юбки, она повернулась лицом к Даниилу и сдавленно произнесла:
— Я — Ева фон Клаус, ты не узнал меня?
Даниил был готов к любому повороту событий, даже к провокации со стороны СД, но такого не ожидал. Он резко свернул на обочину и остановил машину. Повернулся к женщине и первый раз за все время внимательно посмотрел на нее.
Потом он осторожно поправил ее растрепанные волосы, полностью открыв лицо. Провел рукой по заплаканному лицу и, не веря себе, тихо произнес:
— Еeeва? Ева!
Он был так поражен, что больше не мог ничего произнести, только трогал ее лицо, гладил морщины, брови, губы, волосы, как будто слепой человек узнает что-то новое. Ева смотрела на Даниила, и слезы медленно катились из ее глаз. Даниил осторожно губами начал прикасаться к ее слезам на лице, после чего Ева снова разрыдалась и прильнула к груди Иванова. Он обнял ее и стал гладить по волосам.

— Это действительно ты! Я тебя не забывал никогда, но не узнал. Я не смотрел ни на тебя, ни на машинистку, ни на офицера — мне было не до вас. Но как ты смогла узнать меня?
— Когда тебя избивал… — Ева запнулась, — наш сын, я заметила на твоей спине шрам, который помнила всю жизнь… Присмотрелась и поняла, что это ты.
Тут до Даниила дошел смысл сказанного Евой об офицере-эсэсовце. Он медленно обернулся и посмотрел на труп. Голова немца свесилась на грудь, тело наклонилось к правой задней двери, фуражка лежала на коленях. Густые светлые волосы были аккуратно подстрижены, ровный пробор справа. У немца было слегка вытянутое лицо, ровный нос и широкий подбородок. Даниил протянул руку и вытер слюни с губ Даниэля. Ева не смотрела на сына, а только тихо плакала. Даниил заметил, что не испытывает никаких чувств, видя перед собой убитого — ему казалось, что все происходит не с ним, он только сторонний наблюдатель. К чужой смерти можно привыкнуть, а эсэсовец был чужим для него.
— Давай не терять времени, езжай, — собравшись, решительно произнесла Ева.
Они снова двинулись в путь. Еще через полтора часа они подъехали к Капоретто. Небольшой городок раскинулся в долине реки Сочи, в окружении Альп. Даниил остановил машину:
— Ева, посмотри какая красивая природа вокруг; какое умиротворение наступает при виде этих гор, реки, долины, лесов. Кто бы мог подумать, что здесь в 1917 году было одно из крупнейших сражений Великой войны. И сейчас за внешне кажущейся безмятежностью и тишиной скрывается опасность для нас. Дальше мы не поедем. Машину я сброшу с обрыва, а сами уйдем в горы. Через десять километров придем на базу. Что делать с Даниэлем?
Ева уже спокойно и печально ответила:
— Мы его похороним здесь. Пусть бог и природа успокоят его душу…
Они вытащили из машины тело сына и оттащили в хвойный лес. Затем Иванов собрал все оружие, а Ева взяла лопату из багажника. Иванов отъехал на машине несколько сотен метров и пустил ее с обрыва, а сам бегом вернулся к Еве. Она сидела на земле возле сына и держала его руку в своей. Даниил начал копать могилу. Земля не была твердой, но встречалось много корней и камней, так что он сильно устал, пока выкопал яму. Нахождение в полиции подорвало его силы, однако необходимость быстрее завершить дело и уйти в горы не давала возможности отдохнуть. Когда могила была готова, Иванов набрал еловых веток и часть их положил на дно. Все было готово. Даниил присел рядом с Евой и обнял ее.
Женщина, не отпуская руки сына, сказала:
— Даниэль родился в январе 1914 года, а в мае я вышла замуж за Иоганна Лаубе, товарища моего отца. Он не мог иметь детей и воспитывал Даниэля как своего сына.
— Ты назвала сына Даниэлем, потому… — начал Иванов, но Ева прервала его:
— Да. Дэнни рос добрым и веселым мальчиком, пока не вступил в СА. Он сильно изменился, участвовал в драках с коммунистами, евреями и теми, кто был против Гитлера. Времени на учебу и книги уже не хватало — надо было митинговать, маршировать, стрелять. А дома продолжал быть любящим и внимательным сыном и внуком. Я ничего не знала, чем они занимались там, а ведь их были десятки тысяч. У всех были родители, у многих свои дети. Это ужас, до чего дошла германская нация! Помоги мне встать, пожалуйста.
Даниил помог Еве. Затем они вдвоем спустили тело в могилу. Иванов скрестил руки Даниэля на груди и вставил в них крестик на цепочке, который ему дала Ева.
— Этот крестик повесила Даниэлю моя мама, когда его крестили. С тех пор он его носил. Даже когда убивал невинных…
Тело они укрыли еловыми ветками, и Даниил засыпал могилу. Ева взяла его за руку:
— Вот и все. Пошли…
Путь в партизанский лагерь лежал по лесу, потом через небольшую горную речку. Вода было очень холодной, и Даниил взял на руки Еву, чтобы перенести на другой берег. Ева обняла его за шею и прижалась к лицу. Речка давно закончилась, а Даниил все не опускал женщину. Наконец, они присели отдохнуть под высокой сосной, Ева достала из своей сумочки плитку шоколада и протянула ее Иванову. Он отломил кусочек и вернул почти целую плитку назад.
— Все тебе, ешь. Тебе нужны силы. А я продолжу рассказывать, — Ева прислонилась к Даниилу и положила голову ему на грудь. — Дома в Берлине у него остались две девочки, мои внучки Агнет и Кэтти, которые сейчас живут с Ирмой, женой Даниэля. Они поженились в марте 1939 года, а Иоганн умер в 1942-м. По протекции мужа Даниэля перевели в СД. Извини, я сбиваюсь и перескакиваю в событиях.
Даниил молча погладил Еву по голове. Она еще крепче прижалась к нему и продолжила:
— Дэнни быстро рос по службе, сначала в Германии, потом в Польше и Италии. Я могла бы не работать, но мне было страшно за сына, я пыталась его хоть как-то уберечь от жестокости. Ведь он не был таким! Его таким сделала наша система. Иоганн тоже понял, что натворил, но уже ничего нельзя было изменить… Я стала работать переводчицей в СД. То, что я видела… — она замолчала. — У тебя есть дети, Д-а-н-и-и-л? — вопросительно посмотрела Ева. — Как я люблю это имя! Я боялась назвать мужа твоим именем, но с рождением Дэнни стало легче: ты всегда был со мной.
— У меня сын и две дочери. Я женился в конце 1914 года, через полтора года после расставания с тобой. Супруга моя была очень хорошей женой и матерью. Ее уже нет… — с грустью ответил Даниил.
— Где сейчас дети?
— Точно не знаю, — пожал плечами Иванов. — Я уже два года не имею сведений о них. Сын воевал на вашей стороне в Русском корпусе, точнее, мы вместе с ним воевали, пока я не ушел к партизанам. Мои дети очень… — тут Даниил осекся и перевел разговор с детей, чтобы лишний раз не напоминать Еве о трагедии. — После революции мы много переезжали, а перед войной жили в Югославии.
Внезапно Ева прервала его:
— Я убила сына не потому, что люблю тебя больше его: мать всегда выберет детей. Он превратился в животное… И его окружают такие же звери, как и он. Это стая, которой каждый день нужна свежая кровь. Раненый зверь еще страшнее, а они все чувствуют свой конец… Они не жалеют никого. Жизнь Даниэля не стоит и слезы убитого им ребенка. А скольких он убил — не сосчитать… Несколько тысяч евреев, в большинстве старики, женщины и дети, были уничтожены в Польше и Италии. Даниэль принимал во всем этом участие. Он приходил домой, здесь, в Триесте, и гладил фотографии своих девочек или звонил домой и ласково рассказывал им, как провел день. Хотя за пару часов до этого спокойно отправлял в газовые камеры таких же малышек. Скоро Германии придет конец, и Даниэля в любом случае ждала расплата, так пусть я буду спокойна, что он умер легкой смертью и похоронен как человек…
Вскоре они прибыли в партизанский отряд.
Счастье Даниила и Евы длилось целых девять месяцев. Даниил ходил на боевые задания в Триест и окрестности, а Ева переводила документы с немецкого языка, обучала немецкому языку партизан. Они понимали, что каждый их совместный день может стать последним, а разлука в тридцать лет научила их радоваться каждому мгновению, проведенному вместе. Командование выделило им отдельную землянку, которую Ева обустроила на свой лад. Тамбур землянки был отделен от комнаты цветным тканым полотном, на деревянном полу лежал ковер ручной работы из Сербии. Вдоль стены стояла кровать на двоих, сделанная из местной сосны, а в углу висели две иконы и под ними стояли свечки. Каждый день Ева приносила полевые цветы в землянку, а зимой у них стояли веточки горной сосны.
Во время очередной боевой операции Даниил был ранен в руку, и у них настало время, когда они каждый день проводили вместе. В первые дни после ранения, когда все опасности миновали, в землянку Иванова и Евы ввалилась группа итальянских партизан, которые принесли несколько бутылок вина, кусок пармской ветчины и бочонок меда. Они держали небольшой веселый плакат, на котором была нарисована молодая пара, лежащая на большой кровати под прозрачным балдахином, и надпись через весь плакат: LUNA DI MIELE. Так товарищи пожелали им провести медовый месяц. И действительно, эти две недели Ева и Даниил провели в любви и прогулках по зимним альпийским лугам и лесам. Утром не надо было никуда спешить, и Даниил, проснувшись, слегка касаясь, везде гладил еще спящую Еву. Ева медленно просыпалась и в ответ начинала ласкать Даниила. После этого они любили друг друга долго и нежно, словно хотели наверстать упущенное за тридцать лет. Страсть могла их настигнуть в любой час суток, и они не сопротивлялись этому. Гуляя, они рассказывали о своей жизни и мечтали о будущем.
— Войне скоро конец, что ты будешь делать, Даниил? — осторожно спросила Ева во время лесной прогулки.
Иванов остановился, обнял и нежно поцеловал ее:
— Сначала мы вместе найдем моих детей, ведь это рядом, в Сербии. Потом поедем в Германию и найдем наших внучек. Где ты захочешь, там и будем жить! Я люблю тебя и хочу быть с тобой, если ты не против.
Ева счастливо рассмеялась:
— Я не против, любимый мой! Моя тридцатилетняя мечта сбылась — мы вместе. Я никого, кроме тебя, не любила. Я чувствовала себя женщиной только в 1913 году и сейчас. Посмотри, как красиво в лесу! Я отвыкла радоваться природе, а сейчас я все замечаю: пение птиц, шум елей, красоту снега. Еще у нас с тобой в землянке живет мышка, я ее кормлю, а она поет мне песенки, когда тебя нет. Раньше я страшно боялась мышей, а сейчас мы дружим и вместе грустим без тебя. Я зову ее Крошка Лу или просто Лу. Я тебя с ней познакомлю, когда она привыкнет к тебе и выйдет из своей норки.
В землянке Ева взяла фотографию, на которой была изображена ее семья, и написала адрес: «Дом родителей: Берлин, Хильдебрандштрассе, 8, недалеко от Тиргартенштрассе. Дом мой и Даниэля: Драгонерштрассе, 11. Внучки живут в моем доме» и отдала записку Даниилу.
— Дэнни, дорогой, положи эту фотографию к сердцу. Если нас снова разлучат, то ты найдешь меня или моих внучек по этим адресам. — Глаза Евы наполнились слезами, но она, сдерживая себя, продолжила говорить: — У меня на руках сидит Агнеточка; это Иоганн, Даниэль с Ирмой. В ее животике шевелится Кэтти.
…В один из дождливых апрельских дней Даниила отпустили из штаба бригады пораньше. На его удивление, начальник штаба приказал закончить все дела и идти «домой». На долгие месяцы землянка в лесу стала домом для Евы и Даниила.
Он пригнулся и протиснулся в узкий вход землянки. В землянке горели свечи, играла легкая американская музыка, на столе стояли бутылка вина и закуска. Его встретила Ева, одетая в воздушное шелковое платье, черное со светлыми цветами, и туфли на высоком каблуке. На шее висела небольшая жемчужина на черном шнурке.
— Что за праздник, дорогая моя? — удивленно спросил Иванов.
Ева заулыбалась:
— Угадай!
Даниилу ничего не приходило в голову. Он стал гадать:
— День рождения чей-то?
— Холодно, — целуя его, ответила женщина.
— Неужели конец войне! — вскрикнул Даниил.
— Опять холодно. Хотя войне действительно скоро конец.
— Сдаюсь, — Иванов шутливо поднял руки вверх.
— Эх ты, «железный человек», — укорила его Ева, — тридцать два года назад мы с тобой познакомились. Вот тебе подарок.
Ева взяла со стола деревянную фигурку русского солдата и девушки в национальной немецкой одежде:
— Это мы с тобой. Я сама вырезала и раскрасила!
Иванов оторопел от неожиданности:
— Какой я болван, что забыл такой день! Извини, любимая! У меня даже нет подарка для тебя.
— Не волнуйся, главный подарок для меня — что ты жив и со мной. А теперь давай праздновать.
Они сели за стол, открыли вино и стали вспоминать приятные моменты их молодости, первой встречи и первого поцелуя.
— Где ты взяла патефон и платье? — поинтересовался Даниил.
— Патефон дали в штабе, а платье и туфли привез знакомый итальянец из группы Ферри — я все заказала заранее. Тебе нравится, мой любимый?
— Конечно, нравится. Тебе все к лицу, особенно без платья, — игриво заметил Иванов.
— Ах ты, негодник, даже не думай! — притворно возмутилась Ева. — Сейчас будем танцевать.
Она поставила пластинку с лирическими песнями на итальянском языке, и они стали медленно танцевать в узком пространстве землянки. Во время танца он легко прикасался к ее телу, то и дело скользя пальцами по спине, попе, груди и рукам. Даниил чувствовал, что под платьем нет нижнего белья. Потом, танцуя, они начали целоваться. Даниил вдыхал запах Евы и не верил своему счастью. Сколько всего они пережили ради этого простого момента танца под звуки Parlami DʼAmore Mariu, когда не нужно слов, когда только глаза, тело и руки говорят больше, чем все слова на свете. Ева то замирала от поцелуев и прикосновений, то задорно смеялась от легкой щекотки, когда Даниил целовал ее шею или мочки ушей. В перерывах между танцами пили вино и смеялись от счастья. Глаза обоих то вспыхивали в пламени свечей, то превращались в угольки, передавая всю любовь и нежность друг другу. От взаимных чувств и вина оба немного опьянели. В эти мгновения забылись все ужасы войны, долгие годы разлуки и неясное будущее. Им было хорошо, а остальное не существовало в тот момент.
Во время очередного танца Ева расстегнула рубашку на груди Даниила и сняла ее. Она гладила его крепкое тело, целовала плечи и соски. Периодически Даниил крутил ее в танце, опрокидывал на свою руку, а Ева выбрасывала красивую ножку вперед, как это делают артистки в кино. Потом она расстегнула брюки Даниила и опустилась на колени в такт музыке… Даниил продолжил танцевать без одежды. Они открыли вторую бутылку итальянского полусладкого вина, сделанного в Доломитах. Во время очередного танца Даниил снизу вверх снял платье с Евы: она осталась только в черных туфельках на высоком каблуке и с жемчужиной на шее. Даниил любовался ее высокой грудью с темно-вишневыми сосками, двигавшимися в такт музыке, и изящным изгибом тела, начинающимся от груди и далее проходящим гибкой змейкой через плоский живот и красивую округлую попу. Он целовал ее руки, губы, грудь, а голова кружилась от нежности и любви.
— Я не верю своему счастью, — тихо шептал Даниил на ухо Еве.
Ева счастливо смеялась и подпевала в такт итальянскому танго, не понимая слов:
Dimenticatemi
Come un triste ricordo
Che ognuno porta in cuor
Col segreto dolor.
Dimenticatemi
Senza troppo rimpianto
Voi troverete ancor
Un sorriso d’amor .
— Это грустные слова, любимая. Это не про нас, — протестующе возразил мужчина.
Так они и танцевали, доводя друг друга до изнеможения от желания и страсти. Даниил несколько раз делал попытки прекратить танец и перейти к «десерту», но Ева ловко уклонялась, дразня движениями своего тела и хватая его за различные части тела. Наконец, Даниил развернул Еву в танце и, не давая возможности повернуться обратно, вошел в нее. Под звуки веселой песенки о любви в исполнении Карло Бути сначала медленно, а потом все быстрее они стали любить друг друга. Ева тихо постанывала и извивалась в такт движениям Даниила. Потом ее движения стали ускоряться, она задрожала всем телом, вцепилась левой рукой в его бедро и с громкими криками забилась в экстазе…
— Расскажи мне о сыне, — тихо попросил Даниил, когда они закончили праздновать и лежали в постели. Даниил обнимал Еву за голые плечи и легко гладил по распущенным волосам. Женщина лежала на его груди, улыбаясь и закрыв глаза.
После просьбы Даниила Ева напряглась и села в постели, опершись на подушку:
— После свадьбы с Иоганном я с Дэнни переехала к нему. Он жил один в большом доме на востоке Берлина. У сына была воспитательница, которая учила его английскому и французскому языкам: мы хотели, чтобы он пошел по стопам дедушки и отца… — тут Ева замялась, — то есть Иоганна, и стал дипломатом. В школе он еще стал заниматься гимнастикой. Его любили в классе за справедливость и готовность оказать помощь любому. Помню, он пришел домой побитый, в разорванной одежде, так как защищал незнакомую девочку от хулиганов. Еще он попросил собачку, и друзья Иоганна подарили нам овчарку. Дэнни гулял с ней, когда было время, кормил, даже пытался учить командам.
— Ты работала?
— Нет. Денег нам хватало, поэтому я занималась домашним хозяйством. Иногда делала переводы с русского для министерств, скорее для себя — русский язык связывал меня с тобой, чем ради денег… Мы часто всей семьей ходили гулять в берлинские парки, катались на велосипедах или ездили в Гармиш кататься на лыжах. В общем, нормальная немецкая семья, с хорошим достатком и аристократическим кругом общения.
— Чем любил заниматься Даниэль, что читал?
— Знаешь, Дэнни увлекался многими вещами, как, наверное, любой мальчишка. Он очень любил движение: гимнастику, лыжи, коньки. В школе успевал по математике, иностранным языкам, литературе, химии. Особенно он увлекался немецкой классикой раннего Средневековья и рыцарской лирикой: знал наизусть поэму о Лоэнгрине. Он был впечатлительным и романтичным мальчиком, которым гордилась вся наша семья, — печально проронила Ева.
Даниил обнял и поцеловал ее, а Ева крепко прижалась к Даниилу, как бы ища защиты и помощи у него. Они помолчали немного, но Даниил продолжил задавать вопросы:
— Когда сын стал меняться?
— В девятом классе Дэнни проникся лозунгами возрождения Германии, борьбы против социалистов, коммунистов и евреев и вступил в гитлерюгенд. Для мальчика все было интересно: идеи патриотизма, реванш за поражение в мировой войне, красивая форма. Члены гитлерюгенда постоянно пропадали на митингах, раздавали листовки, учились стрелять и драться. Часто сын приходил домой ночью в разорванной одежде и в крови, — голос Евы задрожал, переживая происшедшее.
Даниил крепко держал ее в своих объятиях, тем самым выказывая свою любовь и поддержку женщине, пережившей потерю сына.
— Иоганн тоже разделял идеи Гитлера?
— Сначала он был категорически против этого выскочки, как и большинство интеллигенции и аристократии, но впоследствии стал его приверженцем. Ты же сам понимаешь, что пропаганда и истерия способны поставить в одно стойло и аристократа, и плебея. Так вот с помощью Иоганна Даниэля после школы взяли в штурмовики СА, а через несколько лет перевели в службу безопасности Гиммлера. Даниэль изменился буквально за один год: стал безапелляционным, злым, не терпел никаких возражений или сомнений. Особенно у меня вызывали страх и брезгливость расистские идеи уничтожения людей, разглагольствования о недочеловеках и превосходстве арийской расы. Даниил, это был ужас! Я теряла сына, вернее, я его потеряла. Мой отец, аристократ, больше не мог общаться с внуком, услышав однажды, как он цитирует Гитлера. Я была в отчаянии… — заплакала женщина.
— Что же Иоганн? Неужели он не видел, как менялся сын? — с горечью промолвил Иванов.
— До нападения на Россию большинство немцев боготворили Гитлера за возрождение Германской империи. На все остальное, что творилось у нас и в захваченных странах, просто никто не хотел обращать внимания. Иоганн был уже в отставке, когда узнал, что творят в гестапо, СД и СС. Он вызвал Дэнни на разговор, когда тот с женой и дочкой жил в нашем доме. Разговор ничем хорошим не закончился. Дэнни обвинил отца в предательстве интересов Германии и пригрозил тяжелыми последствиями, если отец не прекратит такие разговоры.
Тяжелые мысли давили на Еву, и она больше не хотела вспоминать этот период жизни.
Через два дня Ева погибла во время налета немецкой авиации на штаб партизанской бригады. Землянка было разрушена, и Даниил нашел только треснувшую деревянную фигурку русского солдата и немецкой девушки…
…В декабре 1944 года командир роты 3-го полка Русского корпуса в Сербии обер-лейтенант Владимир Иванов был вызван в штаб корпуса в Брчко, где ему вручили Железный крест 2-го класса за боевые подвиги в боях против 57-й армии 3-го Украинского фронта. За два месяца до этого давняя мечта бойцов Русского корпуса воевать против частей Красной армии сбылась. Мечты, и вправду, сбываются! Но это было не победоносное наступление по дорогам Советского Союза, а отступление, местами бегство, под ударами Красной армии и югославских партизан. Рота Иванова мужественно сдерживала атаки пехоты и танков советских войск, постепенно отходя в северном направлении на Белград. Ротный командир был дважды ранен, но не покинул поле боя и продолжал управлять ротой. Многодневные бои на время затихли, что позволило немецкому командованию заменить потрепанные и потерявшие до семидесяти процентов состава подразделения Русского корпуса. Роту Иванова, вернее то, что от нее осталось, заменила немецкая рота, а самого Владимира доставили в госпиталь. Потери русских частей были так велики, что из остатков пяти полков было сформировано только три.
После выхода из госпиталя Владимира назначили командиром роты в новый полк. Корпус уже только отступал под ударами югославских партизан в направлении Белград — Загреб, обеспечивая вывод немецких войск из Греции. Зима 1945 года выдалась снежной и суровой. Гористая местность, хорошо знакомая партизанам, позволяла наносить ощутимый ущерб войскам фашистской коалиции. Вдоль дорог валялись разбитые и брошенные машины, танки, орудия, полевые кухни. Мертвых не успевали хоронить, хотя и немцы, и русские из корпуса всегда старались вытащить тела убитых товарищей и похоронить.
Февраль рота Иванова встретила в окопах восточнее небольшого боснийского городка Бусовача, прикрывая дорогу на Долови. Лютый мороз, поношенное и изорванное обмундирование, рваная обувь и отсутствие еды должны были оказать отрицательное воздействие на боевую способность роты. Любой другой роты, но только не русской. В ходе боев с превосходящими силами югославских войск, под постоянным огнем сдали свои позиции хорватские войска, не выдержали немцы. Русские же бились до последнего патрона, удерживая свои позиции. Противник воспользовался внезапным отходом хорватов на левом фланге русского полка и стал обходить его оборону с целью удара с тыла. В течение пяти суток на роту Иванова каждый день наступал батальон партизан, поддерживаемый огнем танков и артиллерии. К 20 февраля в окопах роты осталось не более 50 человек из 130 на начало месяца. Часть из тех, кто держал оружие, были обморожены или легкоранены, но не покидали поле боя. Немецкое командование не раз отмечало беспримерную стойкость частей Русского корпуса, а Владимир понимал, что у них есть только один путь — воевать до последнего, так как попасть в плен к коммунистам означало для них мученическую смерть. За все время существования корпуса не было ни одного случая перехода бойца корпуса на сторону противника. Самый тяжелый период конца 1944 — начала 1945 года отчетливо выявил мужество русских частей и непримиримое желание сражаться до конца за свои идеалы в сотрудничестве с сатаной, но против красных.
Иванов-младший сознательно гнал от себя последние слова отца при расставании в 1942 году. В конце их разговора, исчерпав все аргументы убедить сына не служить немцам, Даниил произнес: «Только на собственной шкуре становится ясен смысл старого английского изречения «Ад полон добрыми намерениями и желаниями». Володя, дай бог, чтобы ты дожил до того момента, когда к тебе придет понимание этой жестокой по своей сути истины. В Гражданскую наша Родина потеряла миллионы людей, это больше, чем населения многих европейских стран, ради того, чтобы не было богатых. А что в итоге? Получили деспотичный коммунистический ад, а миллионы эмигрантов живут в свободных странах, но чужих. Сейчас мы, русские, помогаем Гитлеру уничтожать других русских! Наши добрые помыслы при победе нацистов приведут Россию в другой ад. Ад — он всегда и везде ад, что коммунистический, что нацистский. Разница в нюансах. Поэтому надо выбирать попутчиков, сын. Мы сели не в те сани, и пока не поздно, надо спрыгнуть. Признаю, что я ошибался, как и многие мои товарищи, но еще есть время исправить положение». Владимир помнил, что он не принял советы отца, и они разругались.
Февраль, март и апрель 45-го были наполнены оборонительными боями, постоянным отступлением, отсутствием еды и сна. Но это не было бегством под непрекращающимся огнем югославской армии, а организованный отход, с ожесточенным и героическим сопротивлением, с боем до последнего патрона. Командир корпуса оберст Рогожин, вступивший в командование после умершего генерала Штейфона, определил задачу вывести Русский корпус вместе с семьями в Австрию и сдать оружие американцам или англичанам, но только не югославской или Красной армиям. Кроме того, основатель корпуса генерал Скородумов еще в 1941 году поставил немцам условие, чтобы корпус воевал только с коммунистами — советскими, югославскими, любыми, но не с бывшими союзниками по Великой войне.
Русский корпус оставил Загреб, Любляну и 12 мая перешел границу с Австрией, где сдал оружие английским войскам. Англичане приказали частям корпуса расположиться в чистом поле близ городка Клагенфурт. Немецкие войска, сербские и хорватские части, сотрудничавшие с немцами, расположились недалеко от русских. Каково было удивление англичан, когда через два дня лагерь русских представлял собой стройные ряды палаток, где имелись места для приема пищи, обоза, туалеты, дорожки, лазарет и походная церковь. Еще через день в 6 часов 30 минут утра Русский корпус вышел на зарядку, а в течение дня были организованы спортивные занятия, развлечения и театральные представления. Ежевечерне проводилась поверка с пением молитв.
Другие союзники находились в полной растерянности и апатии от поражения в войне, не имея ни сил, ни желания организовать свой быт. Англичане явно с симпатией относились к русским, которые остались верны своим принципам борьбы с коммунизмом, не растеряли своей аутентичности и, самое главное, не потеряли ни достоинства, ни чести русского воина: сражаться за идеалы, не предавать товарищей по оружию и не бросать поле боя. У немцев, сербов, хорватов есть Родина и родные дома, куда они вернутся после плена, у этих русских нет домов ни на Родине, ни там, где они жили до войны. Со многими русскими в лагерь пришли их семьи, бросив все, что у них было в Югославии, Болгарии, Греции, Франции. Владимир Иванов наконец-то соединился с женой Анной, которая смогла вывезти всего три чемодана общих вещей и часть личных вещей Даниила, бросив все остальное, что было нажито двумя семьями за 27 лет эмиграции.
За что, Боже, ты посылаешь русским такие испытания?! И тем десяткам миллионов, что в СССР, и тем миллионам вне Родины!
Вскоре англичане выдали Русскому корпусу винтовки для организации обороны от партизан, жаждущих расправиться именно с русскими как непримиримыми идейными противниками коммунизма.
1 ноября 1945 года английское командование демобилизовало всех воинов Русского корпуса и перевело их на гражданское положение.
Узнав эту новость, Аня воскликнула:
— Володя, что же теперь нам делать? Как мы будем жить?
— Не волнуйся, дорогая. Руки-ноги-голова есть, значит, будем жить! Рабочие руки требуются везде для восстановления после войны. В Югославию мы не поедем, постараемся найти работу здесь, в Австрии. Я пойду на стройку работать, а ты можешь помогать по хозяйству в каком-нибудь имении. Теперь у нас есть документы, с которыми мы можем ехать хоть к черту на кулички. Постой, туда нас не пустят, это в Москве, а вот в Америку можно. Мария и Ольга с мужьями живут в Чили, ты знаешь. Напишу им, и тронемся в путь.
Несколько месяцев Володя и Анна жили в очередном лагере для русских близ Келлерберга, в который перевели всех чинов Русского корпуса и который русские снова обустраивали для жизни. Сначала жили в землянках, потом сами построили деревянные бараки на 10–13 семей. Владимир месяц работал на лесоповале в Альпах, приезжал домой на неделю и снова уезжал на месяц. Аня шесть дней в неделю работала в высокогорном поместье, где выполняла всю черную работу со скотиной.
В середине 1946 года, приехав в очередной раз с лесозаготовок, Владимир увидел своего отца, сидящего у барака на скамеечке. Даниил вскочил и бросился к сыну. Они обнялись и стали плакать, не произнося ни слова, пока не вышла из барака Анна, которая увела мужчин в их коморку.
Барак был разделен на секции, отгороженные где-то занавесками, а где-то уже успели поставить деревянные перегородки. «Комната» Ивановых была три на три метра, половину которой занимала кровать. Еще стояли небольшой столик и печка. Отец и сын сели на кровать, а Аня стала собирать на стол обед: щи в чугунке, картошку, хлеб и бутылку самогона. Володя достал из своего заплечного мешка какие-то консервы и колбасу и поставил на стол.
Наконец, Даниил унял свои слезы и произнес:
— Здравствуй, сынок! Вот мы и вместе… — и снова заплакал.
— Батя, ну не надо, — неловко стал утешать его сын.
Даниил сильно постарел за эти четыре года, что они не виделись. Волосы стали абсолютно белыми, лицо осунулось, а глубокие морщины выдавали трудный жизненный путь их владельца.
— У тебя, папа, морщины трагического героя. Я горжусь тобой, хотя наши пути и разошлись.
Даниил впервые улыбнулся:
— Ты думаешь, что есть морщины храбреца и труса, подлеца и героя, развратника и пуританина? Я никогда об этом не задумывался… — Даниил помедлил мгновение, но затем продолжил: — Я приехал за вами.
Разговор отца и сына продолжался несколько часов. Даниил рассказал о своем пути с 1942 года, когда они расстались. После окончания войны Даниилу предложили переехать в США как активному участнику антифашистского Сопротивления, помогавшему американской армии. Но Даниил отказался и решил найти своих детей. Он не знал, где сын; не знал, что его дочери успели уехать в Южную Америку. С помощью американцев Даниил переехал из Италии в Австрию, узнав о размещении там Русского корпуса, и поселился в лагере Парш близ Зальцбурга, в американской зоне оккупации. Он несколько месяцев добивался от американских властей разрешения поехать искать своих родных и привезти их в лагерь Парш. Получив необходимые документы, Даниил выехал на поиски своих на юг Австрии. Он проехал по нескольким лагерям бывших военнопленных, пока не узнал, где размещается корпус. Приехав в лагерь Келлерберг, Даниил попал к дежурному по лагерю, который по спискам нашел Владимира.
Идя по лагерю, Даниил столкнулся с пожилым человеком, одетым в немецкую военную форму без знаков различия, который извинился и пошел дальше. Даниил узнал своего старого знакомого по Ледяному походу и Белграду полковника Самойлова и окликнул его:
— Саша, здравствуй. Это я — Даниил Иванов.
Тот остановился, повернулся и сухо ответил:
— Я узнал вас. Но руки не подам. Вы предали нас. Честь имею.
Даниил спокойно и твердо произнес:
— Я не принял присягу немцам, поэтому никого не предавал. И ты, и я воевали за Россию. Я — против фашистов, но за русский народ. Ты — с немцами, но тоже за русский народ. Наверное, так бывает в жизни… Американцы и англичане тоже воевали вместе с русскими против фашистов, хотя и не любят коммунистов… Кто и предал Россию, так это Власов. Саша, ты прекрасно знаешь, что в наше время даже представить было невозможно, чтобы кадровый офицер императорской армии мог перейти на сторону германцев в 1914 году из-за несогласия с государем. Даже будучи в отставке такое поведение было немыслимым. На предательство шли из-за трусости или корысти: деньги, долги, женщины. И только большевики предавали Отечество в Великую войну за утопию.
Самойлов неуверенно пожал плечами, и не глядя в глаза Иванову, продолжил свой путь.
— Я знаю Самойлова, — отреагировал Володя на рассказ отца. — Его семью расстреляли большевики в 1919 году, и он четверть века ждал момента расплаты. Он порядочный и храбрый офицер, который имеет право на свои ошибки.
…Через месяц Даниил, Владимир и Аня уехали из Келлерберга в Парш, где находились до пяти тысяч человек, в отличие от 15 тысяч в Келлерберге. Они стали жить в общем бараке, но уже без военного уклада. Жители лагеря свободно выходили из лагеря и перемещались, куда хотели. Младший Иванов устроился работать на станцию Зальцбург, Даниил помогал мелкими работами в приходе Покрова Пресвятой Богородицы, а Анна стала преподавательницей в гимназии.
В лагере кипела общественная жизнь: работали театр, оркестр, гимназия, библиотека, спортивные секции, танцевальная студия, больница. Раз в неделю для всего лагеря организовывались выступления артистов и народной самодеятельности, научные и политические лекции, театральные постановки или состязания. Не имея ни денег, ни вещей, ни обстановки, русские люди всегда и везде ухитрялись организовать человеческое существование и духовное общение. Русские будут недоедать, недосыпать, но не могут без общения, души и веры…
Да поможет Господь русским достойно выдержать все тяготы, не растерять веру и сохранить души!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, ЭПИЗОД СЕДЬМОЙ (2014, РОССИЯ)
В Москву мужчины вернулись утром. Моросил осенний дождь, небо было в свинцовых тучах, и после яркого и солнечного Крыма Москва казалась серой, унылой и сонной. Но настроение кладоискателей было приподнятым.
— Удивительна история жизни твоего деда и отца, — воскликнул Осипов, когда они вышли из здания аэропорта Шереметьево и сели в такси. Было 11 часов. — Я раньше ничего не знал о такой истории моей страны! А ведь твой отец, Владимир Даниилович, увидел свободную Россию! Как он воспринял это?
— Дед, отец, ветераны корпуса, все эмигранты всегда верили в это. Они говорили, что все переменится, но через страдания и боль. Они свято верили в Бога и в то, что Господь не оставит Россию. Так и случилось. Я порой удивлялся их упрямству и надежде… Куда мы едем?
— Заедем ко мне домой, я возьму свою машину и сразу в Донской монастырь. Надеюсь, ты не против? — спросил Александр.
— Конечно, не против. Мне самому не терпится поскорее поехать туда.
Ленинградка, как обычно, была забита в сторону Москвы. Мужчины грустно смотрели в окна такси и молчали, думая о своем. Александр был впечатлен рассказом Андрея о судьбах его предков и сейчас мысленно прокручивал в голове все, что узнал за это время. Бывшему члену КПСС, бывшему военному и просто бывшему советскому человеку, трудно было понять мотивы русских, воевавших на стороне Гитлера. С детства Александр знал как Отче наш, что власовцы и белые — это предатели. Но рассказ Андрея о жизненном пути деда и отца открыл ему другую сторону войны и другую правду, отличную от советской пропаганды. Ему хотелось глубже разобраться и понять причины, по которым много русских эмигрантов и советских граждан воевало против своей Родины. Что ими двигало? Такого массового перехода на сторону противника не было ни в Отечественную войну, ни в Крымскую, ни в Первую мировую.
— Эндрю, прошу не обижаться на мой вопрос. Ты сам понимаешь, как меня, выросшего в СССР, волнует… — аккуратно начал Александр, но Иванов перебил его:
— Если ты про службу отца и других русских в Русском корпусе, то не волнуйся и смело спрашивай. Мы давно обсудили и закрыли эту тему. Скажи мне, Ленин и большевики были патриотами России, когда желали поражения своей стране в Великой войне? У вас до сих пор Ленин лежит в мавзолее, и станция «Войковская» названа в честь цареубийцы. И что? Чины Русского корпуса воевали за свою Россию, они желали поражения сталинскому режиму, чтобы освободить народ. В чем они глубоко ошиблись, что признал мой отец, так это в выборе союзника. Он говорил мне, что их ненависть к коммунистам затмила разум, не позволила объективно анализировать интересы народов России и интересы политического режима. Дед смог вовремя это понять, а отец — нет, но они оба любили Россию: каждый по-своему, получается.
Александр отреагировал:
— Выходит, что наши современные демократы — тоже патриоты, когда едут в США, лижут задницы и просят ввести санкции в отношении журналистов, актеров и политиков; принимают американские деньги на развитие демократии в России, развитие — в кавычках; в потоке частичной правды о действиях властей откровенно лгут? Как ты думаешь, Эндрю, немцы в Первую мировую или Великую Отечественную воевали, чтобы потом отдать власть Ленину или белоэмигрантам? Надо быть весьма наивным или глупцом, чтобы верить в эту утопию, но ни Ленин, ни твой дед, ни отец не были дураками. Ленин был беспринципным лицемером, который мать родную продал бы ради политической выгоды, так же как и часть эмигрантов и предателей. Они отчетливо понимали, что фашисты, если и уничтожат Сталина, то не дадут управлять Россией белоэмигрантам, но им хоть «с дьяволом, но против красных», так, кажется, сказал атаман Краснов. Я не имею права осуждать ни Краснова, ни эмигрантов. Но Власова и современных американских жополизов — имею.
— Однозначного ответа нет, как нет абсолютной правды — у каждого она своя. А если бы Гитлер не уничтожал мирное население, не зверствовал, а в самом деле хотел бы освободить народы СССР от действительно бесчеловечного режима? Сколько бы населения СССР его поддержало? Как надо называть людей, пострадавших от рук большевиков — таких были миллионы, которые решили отомстить красным? У них не было другого пути, как помогать врагу: верили, что не врагу своего народа, но врагу правящего класса. Многие советские граждане желали, чтобы была любая война, лишь бы уничтожить советскую власть! Вот до чего надо было довести свой народ! В Афганистане вы опирались на врагов режима Амина, которые, ненавидя его, помогали вам — они тоже были предателями? Или они были патриотами Афганистана? У каждого своя правда, Саша… Тогда почему мой отец или мой дед Пахомов были предателями, а не русскими патриотами? Ты не думал, отчего так много казаков и представителей горских народов воевали на стороне немцев? И не только потому, что боялись за свою жизнь. Скорее, они больше всего натерпелись от советской власти и ненавидели режим Сталина.
— Сложно все… — тихо произнес Осипов. — Твой дед исполнил просьбу Скоробогатого найти его родных?
— Не успел, да и как бы он попал в Союз? Отец делал запросы, когда приезжал в Россию, но не получил ответ. Я тебе дам адрес, полученный дедом, может, тебе удастся кого-то найти.
— Я думаю, история Русского и Казачьего корпусов, РОА должна стать хорошим уроком правителям. Тотальное одурманивание своего народа в том, что там воевали только предатели и отщепенцы, уже не пройдет. Насчет эмиграции более-менее понятно: они не были гражданами СССР. Но в отношении РОА, власовцев и прочих коллаборационистов я в смятении: с одной стороны, понимаю, что они вроде предатели, если нарушили присягу и стали воевать против своих сограждан; но с другой стороны, пытаюсь понять их мотивы: если я ненавижу действующий режим, если я, мои близкие и друзья пострадали от власти и нет другого пути ее свергнуть, как присоединиться к внешней силе. Но среди власовцев было действительно много предателей, спасающих свою шкуру. Короче, Андрей, извечные вопросы русской интеллигенции: «кто виноват?» и «что делать?». Хорошо итальянцам, их мучают другие вопросы: «что сказал Матерацци Зидану?» и «в какой лиге будет играть Ювентус?». А какие вопросы мучают американцев? Может, первый вопрос «почему так дорого?», а второй — «сколько стоит?». Именно в такой последовательности!
— Ха-ха-ха, не знаю, Алекс, не думал. В самом деле мотивы перехода на сторону противника у всех разные. Стремление выжить является безусловным рефлексом, но только животного. Человек не должен предавать из-за желания выжить! Обрати внимание, что в Русский корпус шли добровольцы, которые могли и не воевать по возрасту. Но они оставили свои семьи и тихую жизнь в готовности умереть за свои идеалы! Их никак нельзя назвать предателями. Ни мой отец, ни дед не были подлецами! Они просто были идеалистами и наивными людьми, жившими представлениями о России 25-летней выдержки. Отец вообще знал Россию только по урокам в кадетском корпусе и воспоминаниям старших.
Такси свернуло на МКАД и медленно плелось в автомобильной пробке. Эндрю с интересом смотрел по сторонам, а Александр комментировал то, что они проезжали. Утомившись от медленной езды, мужчины вернулись к обсуждению волновавшей их темы.
— Все-таки мой дед был прав, в отличие от отца и многих других, когда понял, что нельзя помочь своей Родине, делая ставку на внешнюю интервенцию. Поэтому он и ушел из корпуса, хотя его сначала возненавидел даже собственный сын. Дед часто впоследствии говорил, что Россия должна освободиться от большевизма собственными силами, — с жаром продолжил американец.
— Вот видишь, Даниил предвидел развал СССР и создание демократической России, прям-таки как Ванга. У него не было дара предвидения, ты не знаешь, случаем?
— Не знаю, Алекс, я был маленьким и не очень интересовался жизнью деда. Unfortunately … Дед так и не узнал, что его мечта осуществилась, и через семьдесят четыре года Россия перестала быть коммунистической. А отец умер в 1993 году в Париже, успев побывать в Санкт-Петербурге за три месяца до своей смерти. Мне кажется, что он хотел умереть здесь, в России, но у него закончилась виза. Он вернулся и получил другую визу на 13 сентября, но умер 10-го, возвращаясь домой из российского консульства.
— Даниил Александрович нашел своих внучек? — осторожно поинтересовался Осипов.
— Да! Это интересная история. Дед поехал в Германию в 1955 году по линии РПЦ за границей на какое-то совещание. Отец мне рассказал, что дед не нашел дом родителей Евы, потому что его разбомбили. Зато он нашел дом, где жили Ева и семья сына Даниэля. Этот дом находился в советской зоне оккупации. Деду пришлось ухитриться, чтобы попасть в эту зону: ему помогли его связи с американцами и англичанами по Второй мировой. Дед пришел в дом Евы в рясе и, чтобы не оказаться жертвой провокации, представился сербским священником. Дверь открыла женщина лет пятидесяти, оказавшаяся домработницей. Ее звали фрау Эльза. Она рассказала, что раньше здесь жила женщина с двумя девочками, но была выселена. Домработница не знала, где искать их, однако святой отец может подождать советского офицера, живущего здесь, и спросить его. Фрау Эльза впустила Даниила в гостиную и принесла чашку кофе. Даниил осмотрелся: это был двухэтажный кирпичный дом, на первом этаже — холл, гостиная, столовая, кухня и туалет. На полу — паркет. Дубовая лестница вела на второй этаж. В углу гостиной — красивый камин, облицованный желто-голубыми изразцами. На стенах висели фотографии, на которых Иванов узнал всех членов семьи. Вот маленький Даниэль сидит на трехколесном велосипеде в коротких штанишках, а рядом стоит молодая и очень красивая Ева. Даниил украдкой смахнул слезу. На другой фотографии Даниэль в форме гитлерюгенда позирует с винтовкой — странно, что никто не снял эту фотографию! Несколько фотографий внучек: с отцом и мамой, бабушкой; в коляске, на лужайке и с немецкой овчаркой. Они все веселы, беззаботны и счастливы. В центре гостиной стоял большой стол, окруженный резными стульями. Стол застелен ажурной скатертью, на которой красовалась хрустальная ваза. В углу напротив камина разместился уютный серый диван.
Осипов на мгновение прервал собеседника:
— Извини, Эндрю, откуда ты все это знаешь? Ты так рассказываешь, как будто принимал участие в этом визите.
— Что-то прочитал у деда, что-то рассказал отец. Я тебя утомил?
— Да что ты! — воскликнул Александр. — Я впитываю все, что ты мне рассказываешь о прошлом. Такое не прочтешь в книжках! Это настоящая история моей страны, а не выдуманные сказки про Пандорина. Давай-давай, продолжай.
Американец немного помолчал, собираясь с мыслями.
— Короче, дед дождался советского офицера, полковника-сапера. На ломанном русском он спросил о бывших жильцах дома и получил ответ, что Ирму и детей выселили четыре года назад как семью члена НСДАП и сотрудника СД. В доме живут прикомандированные офицеры из комендатуры, поэтому никто не меняет обстановку. Где сейчас бывшая хозяйка и ее дети, полковник не знал. Видя, как сильно расстроен священник, офицер сделал несколько звонков в комендатуру и сообщил, что они переехали на север Берлина во французскую зону. Еще два дня ушло у деда, чтобы с помощью американцев найти новый адрес Ирмы.
Внезапно в разговор вмешался водитель такси — выходец из южных регионов, который уже давно прислушивался к чужому разговору:
— Послюшай, брат, что за книжка рассказываешь? Или кино? Больно интересно слюшать тибя.
— Этот роман еще не опубликован. Так, обмениваемся идеями, но нам приятно, что вам нравится, — вместо Иванова ответил Осипов. И произнес официальным тоном: — Прошу вас, господин Конан Дойль, продолжайте.
Он заметил, как отразились в зеркале заднего вида округлившиеся глаза водителя, услышавшего знакомое имя, и слегка толкнул в бок Андрея. Андрей заулыбался и подыграл с сильным акцентом:
— Да-да, господин Акунин, я продолжаю. Дед написал в своем дневнике, что он купил фрукты, конфеты, взял какие-то американские консервы и поехал по адресу. Волновался дед очень сильно: еле ноги шли от поднявшегося давления. Полуразрушенный кирпичный дом находился в рабочем квартале Берлина. Один подъезд был разрушен полностью, другой — наполовину. Жильцов в доме не было — всех выселили, как узнал дед от прохожего. Он нашел местное домоуправление, где ему не смогли найти адрес Ирмы Клаус. От отчаяния дед уже собирался уйти, как вспомнил, что Ева в замужестве была Лаубе, значит, фамилия Ирмы тоже может быть Лаубе. Через несколько минут ему дали новый адрес Ирмы в соседнем квартале. Дед почти прибежал в тот трехэтажный серый и грязный дом и нашел квартиру на первом этаже. Постучал трижды, прежде чем дверь на цепочке приоткрыла испуганная девушка. Он спросил Ирму, Агнет и Кэтти. Девушка ответила, что она Агнет, а мамы нет дома, но ее можно позвать. Агнет позвала из квартиры Кэтти и попросила ее сбегать за мамой. Александр и водитель с интересом слушали Андрея, так что пришлось напомнить о безопасном вождении, хотя и двигались не быстро.
— На кого была похожа Агнет? — нетерпеливо спросил Александр.
— Подожди, сейчас все расскажу, — улыбнулся американец. — Я же вспоминаю. Сколько нам еще ехать?
— Вай, за час домчимся, — ответил шофер. — Говори быстрей. Слюшай, хачу конец знат. А то буду пешком ехать.
Все рассмеялись.
— Ладно, продолжаю, — покорно произнес Андрей. — Итак, дедушка стоял возле входа в дом и ждал Ирму: Агнет его не впустила. Вскоре прибежали Ирма с Кэтти. На вид ей было далеко за сорок, хотя дед знал, что она намного моложе Даниэля, и ей должно быть около тридцати пяти. Ему бросились в глаза блеклые всклокоченные волосы, глубокие морщины, тусклый и унылый взгляд, плотно сжатые губы. «От былой красоты не осталось и следа», — подумал мой дед.
Она была одета в темное бесформенное платье и разбитые туфли, на правой руке намотан грязный бинт. Увидев священника, она неловко поклонилась, не зная, как поступить дальше. «Святой отец, дочка сказала, что вы хотите меня видеть. Я сразу отпросилась с работы», — сказала деду Ирма тихим и покорным голосом. Он пояснил, что приехал по поручению ее мужа и отца девочек, которое получил еще на войне. Страх промелькнул на лице женщины, но она пригласила его зайти в квартиру. Квартира представляла собой крохотное жилье с одной комнатой и маленькой кухней. Обстановки почти не было, и судя по всему, все трое спали на одной разборной кровати. Бедность была вопиющая, но все очень чистенько. Дед поставил на стол принесенные гостинцы, но Ирма и девочки не проявили никаких эмоций, и насуплено смотрели на него.
— Они его явно боялись, — резюмировал Осипов.
Андрей согласно кивнул:
— Совершенно верно, они боялись всех и вся из-за Даниэля. Его служба в СД сильно отразилась на жизни семьи. В 1944 году они получили известие о том, что отец и бабушка пропали без вести, и получали за это пенсию. Все изменилось после поражения Германии — их стали притеснять, работы не было, потом отобрали дом Евы и все ценности. Им удалось выехать в западную зону оккупации. Ирма работала уборщицей на трех работах. Агнет уже исполнилось пятнадцать лет, а Кэтти была на три года младше, обе учились в школе. Они помнили отца и бабушку и немного прадеда с прабабушкой.
— Как выглядели девочки? — снова спросил Александр. — На кого похожи?
— Я тебе покажу их фотографии, что остались от дедушки. По его словам, Агнет была очень похожа на Даниэля: высокая, светлая, бойкая и веселая; а младшая, Кэтти — на маму: пониже, темненькая, меланхоличная или очень спокойная. Одеты все трое были плохо. Как оказалось, мама одевала детей в то, что раздавали неимущим в местном приходе. Ирма экономила каждую копейку на образование старшей. Девочки пережили, конечно, много: потеряли всех родных, их унижали в школе, они недоедали. Ирма больше не вышла замуж и тянула семью, как могла, — Иванов замолчал.
— Что им рассказал Даниил Александрович? — подталкивал Андрея к продолжению истории Осипов.
— Дедушка сказал, что он работал вместе с Даниэлем и Евой. Также он рассказал, что они погибли в 1944 году при налете партизан на машину, и написал, где они похоронены. Дед им говорил только хорошее об их отце, что тот помогал простым людям и честно исполнял присягу. Дети и Ирма заметно смягчились и начали наперебой рассказывать, как они скучают без папы и бабушки, как учатся, что любят делать. Показали ему кошечку Фифу — это было очень трогательно: им самим не хватало на еду, а тут еще надо содержать кошку. Ирма заварила чай, открыла консервы, принесенные дедом, и все сели за стол. Девочки давно не ели конфет, поэтому начали с них, но мама строго прикрикнула на них. Дедушка обратил внимание, что они не жаловались на свою жизнь, а достойно принимали все трудности. Девочки хорошо учились, помогали маме готовить и убирать съемную квартиру. Деда очень тронуло, что они сохранили семейные фотографии. Ирма проговорилась, что уезжая из своего дома, она могла бы взять какую-то мебель, но предпочла детскую одежду и фотографии. Несколько фото осталось висеть в доме, как сказала Ирма, «на удачу». Они все вместе долго разглядывали альбомы, а девочки обстоятельно рассказывали ему, кто на них изображен.
Снова вмешался таксист:
— Дарагой, ну так дедьюшка призна… призна… — запнулся таксист, — сказал, что они его внучки? Чучуть осталось ехать, уважаемые.
Мужчины снова дружно рассмеялись, а Саша похлопал по плечу Иванова:
— Мистер Конан Дойль, не томите благодарных слушателей, а то мы никогда не доедем!
— Нет, тогда дед не решился признаться, но он передал им все деньги, что у него были, и оставил свой адрес в Зальцбурге для писем. Да, я еще вспомнил, что у Ирмы отец был убит в России, а мать умерла до войны, так что у них из родных никого не осталось. Агнет собиралась стать медсестрой, а Кэтти очень любила животных, но мама разрешила только кошечку. Кажется, я все успел рассказать, дарагой и уважаемый вадитель!
Александр, успев опередить шофера, запротестовал:
— Не все, не все, мистер Дойль. Как же так, девочки так и не узнали о родном деде! А ты знаешь что-нибудь о них?
— Дед писал им и получал от них письма, но с его смертью связь прекратилась: я был маленький, а отцу было не до них. Их письма деду и несколько фотографий сохранились. Из писем я узнал, что дедушка посылал им ежемесячно деньги, а к праздникам собирал посылки, но они считали его просто другом отца. У него были очень скудные деньги, получаемые на службе, и те он посылал внучкам. Сам он ел очень мало, одежду не покупал, короче, экономил на всем. Старый адрес моих кузин у меня есть, но прошло шестьдесят лет, и как их найти, я не представляю.
— Эндрю, в мире нет непреодолимых трудностей, — уверенно заявил Осипов, — красиво сказано, но не мной. Ты же нашел часы деда, да и я разузнал все, что хотел с момента их покупки. Значит, мы сможем найти… бабушек или их потомков. Это будет наше следующее приключение, if you don’t mind .
Иванов согласно кивнул и добавил:
— Еще семью Скоробогатого…
— Безусловно! Все они должны узнать правду о своих предках.
Американец загадочно улыбался, что не осталось незамеченным таксистом, периодически посматривающим в зеркало заднего вида. Он просящим голосом заметил:
— Мистер… — запнулся таксист, — не помню твой имя. Вижу, что ты не все сказал о дедюшке.
Взрыв хохота раздался в машине. Осипов похлопал по плечу водителя:
— Проницательный вы, однако… Мистер Холмс, — обратился он к Андрею, — признательные слушатели ждут продолжения истории.
Иванов смутился и начал оправдываться:
— Я думал, что не успею все рассказать до нашего приезда к тебе домой. Сколько нам еще ехать?
— Полчаса, — немедленно отреагировал таксист.
— Хорошо, — согласился Андрей, — слушайте дальше. В начале 1958 года итальянцы пригласили деда посетить места боев их бригады. Он написал Ирме и пригласил ее и детей поехать с ним в Италию, чтобы навестить могилу отца и бабушки. Ирма ответила, что у них нет денег на поездку, тогда дед продал свое и бабушкино кольцо и отправил им деньги. Сам же он поехал за счет итальянской стороны и помощи американцев. Они встретились в мае 1958 года в Триесте, где проходили большие торжества по случаю освобождения Италии от фашистов. Дед был в рясе со всеми своими орденами и медалями, и внучки пришли в восторг от его бравого вида. Все эти годы они были подавлены осознанием того, что их отец служил в СС. Даже те, у кого отцы служили в вермахте, были в лучшем положении, чем они.
К этому времени Агнет уже училась в медицинском училище, а Кэтти ходила в школу. Ирма вышла замуж за бывшего офицера вермахта, работавшего управляющим на станкостроительном заводе, и вновь расцвела. Ей не очень нравилась идея поехать в Италию, поэтому она и написала деду об отсутствии денег. Но девочки заставили ее, и у нее не осталось выбора. Там же, в Италии, они увидели, как уважали их знакомого Иванова бывшие партизаны и американские военные. Они задавали деду вопросы, как он мог служить вместе с их отцом и бабушкой, если они воевали по разные стороны? Дед обещал все им рассказать позднее, когда они найдут могилы Даниэля и Евы. Для всех окружающих девочки были внучками Евы, геройски погибшей в партизанском отряде. Территория, где раньше находилась партизанская бригада, уже принадлежала Югославии, городок Капоретто был переименован в Кобарид.
Андрей сделал паузу, чтобы перевести дух. Первым не выдержал Александр:
— Неужели они не смогли съездить на могилы?
— Смогли, — продолжил американец. — Итальянские коммунисты нашли общий язык с югославскими, и им разрешили посетить партизанскую базу. Поехало очень много бывших партизан на нескольких автобусах. Могила Евы находилась недалеко от штаба бригады. Дед повел девочек по тропинке между деревьями. Он шел медленно, опираясь на посох, а девчушки весело бегали вокруг, радуясь красивой природе и яркому солнечному дню. Ирма поддерживала деда за локоть. За много лет после войны лес изменился, и дед не сразу нашел могилу Евы. Земля на могиле сильно осела, и холмик был едва заметен. Помогли покосившийся деревянный крест и табличка, на которой были выжжены имя Евы и дата смерти.

Дедушка молча присел возле могилы и обнял холмик. По его лицу медленно текли слезы. Девочки, до этого беззаботно шумевшие, притихли и прижались к маме. Ирма тихо им что-то объясняла. Дед попросил Агнет сбегать обратно к штабу, где собрались все прибывшие, и попросить лопату или топор, а сам поднялся с помощью Ирмы и стал читать молитву. Кэтти убежала вместе с сестрой. Спустя некоторое время они вернулись с небольшим топориком и большим букетом, собранным из еловых веточек и различных цветов, растущих в лесу. Дедушка попросил девочек помочь ему, и они поправили и укрепили крест, очистили могилу от травы, насыпали землю на холмик. Затем они прошлись по территории партизанского отряда, и дед показал им землянку, в которой жила и погибла Ева. Это место представляло собой небольшую заросшую яму, в которой валялись какие-то куски дерева и металла. Сквозь груду мусора пробилась низкорослая ива с серебристой листвой. Увидев это место, девочки и Ирма впервые за все время разрыдались. Они стояли, обнявшись, и громко плакали. Дед достал из сутаны фигурку русского солдата и девушки в национальной немецкой одежде и передал девочкам: «Это вам от бабушки…» В этот день они не успели поехать на могилу Даниэля. Вернувшись в Триест, девочки отказались от ужина и заперлись в своей комнате в гостинице, а дедушка пошел с Ирмой в кафе…
— Ты так складно говоришь, откуда все это знаешь? — оборвал его на полуслове Осипов.
— Дед подробно описал их поездку в своем блокноте. Продолжать?
— Да, — хором ответили Александр и таксист.
— Слушайте дальше. В кафе дед признался Ирме, что Даниэль был его сыном, на что она спокойно ответила, что подозревала это, так как Даниэль был похож на деда. Она обняла дедушку и, целуя его, сказала, что очень рада, что у дочек появился дедушка, и пообещала сегодня же сообщить им эту новость. На следующий день им дали машину, и они поехали искать могилу Даниэля. Дед почему-то не стал описывать подробно их поездку, только кратко написал, что могилу нашли. После Италии внучки стали очень часто писать дедушке и делиться с ним своими делами и переживаниями. На похороны деда они не успели приехать — письмо долго шло в Германию. Вот и вся история…
В машине стало тихо. Таксист незаметно попытался смахнуть слезу, но вышло очень заметно, поэтому ему пришлось остановить машину и вытирать слезы рукавом.
Осипов помолчал немного, но желание довести разговор до конца взяло верх:
— Андрей, узнав историю твоей семьи, Русского корпуса, Пахомова, Скоробогатого, я стал искать в Интернете больше информации об эмигрантах и наткнулся на слова некоего Янковского: «Еще надежда — Россия! Чудовищная, тоталитарная, дикая, татарская, московская: Русь! Всякий раз, когда гуманизму угрожала подлинная опасность, она становилась в ряды просвещенных держав и вместе с ними, неся преимущественно потери, тузила очередного врага человечества. Так было во времена Чингисхана, Карла Шведского, Наполеона, Германии Вильгельма и Германии Третьего мифа… В малых войнах Россия ошибалась, но в великих конфликтах Москва чудесным образом оказывалась на правильном пути истории». Как сильно и главное верно сказано, Эндрю!
— Очень верно, Алекс. Жаль только, что с 1917 года начался медленный, длиною в семьдесят четыре года, распад мощной страны. Машины и механизмы, всего лишь бездушные железяки, подвластные только человеку, который их создал. Большевики вырубили интеллектуальную элиту страны, навесили железный занавес, указывали вам, что носить, что смотреть, куда ходить, кого любить. Поэтому вы отстали во всем от развитого мира на сотню или около того лет. Зато в области строительства социализма и прочей идеологической bullshit , извини, Алекс, за грубое слово, но это ты меня научил армейскому жаргону, вы были впереди планеты всей.
— О-о, браво, американский миллионер мистер Иванофф! Вы делаете успехи в правильном использовании неправильных слов! Но не знаете, что мы еще впереди всех в балете и космосе. А если серьезно, то ты прав. Я чувствую, что мы подобно артистам играем в каком-то театре, то ли абсурда, то ли драмы без комедии. Все роли в своем большинстве трагические почему-то. Спектакль идет уже сто лет во всех домах, театрах, залах, на открытых площадках, в лесах и полях. В первом действии царя играл император всероссийский Николай Романов; военных — поручик Иванов, генерал Корнилов, солдат Макиенко; крестьян играли крестьянин Вяземского уезда Алексей Николаевич Осипов — мой дед и другие безымянные лица в количестве 180 миллионов. Во втором действии на сцену в роли царя вышел Ельцин, военный Санек Осипов — ваш покорный слуга и весь бывший советский народ в роли подопытных кроликов. Как ты думаешь, будет ли третий акт? И что это будет за жанр?
— Алекс, Алекс, как мне жаль русский народ. И тех, что жили и живут здесь, и тех, что жили там. Я не знаю, что будет с Россией, но солидарен с тобой насчет опасности коррупции и повального воровства. Ситуация мне напоминает «пир во время чумы»: чудовищная нищета народа с зарплатой и пенсией 5–10 тысяч рублей и вопиющая наглость чиновников и работников госкомпаний с зарплатами от 150 тысяч до миллионов рублей. Это, несомненно, должно рвануть в один момент, если не принять мер. Тогда-то и сбудется вековая мечта англичан и американцев, как ты однажды справедливо заметил, увидеть Россию слабой и раздробленной. Хотя с воровством борются, я слышал по ТиВи. Тендеры уже честные проводят, закон о борьбе с коррупцией приняли. Так что не все еще потеряно!
Александр недобро ухмыльнулся:
— Андрей, надо смотреть правде в глаза: законы есть, но в России закон — это всегда дышло. Я могу тебе рассказать про тендеры в России, так как постоянно в них участвую, но это тебе неинтересно.
— Почему неинтересно, Саша? Очень даже интересно: я регулярно участвую в тендерах в США. Я даже не могу продать своему другу, владельцу компании, без тендера — есть корпоративная этика, обязывающая исполнять процедуры. Так что рассказывай, — заинтересованно попросил Андрей.
— Окей. Абсолютно все тендеры, подчеркиваю, абсолютно все — для государственных и частных компаний, за исключением компаний с иностранным капиталом, выигрывают те, кто заранее должен выиграть. Ни одна копейка не пройдет мимо организаторов закупки, поэтому выигрывает или аффилированная компания с каким-то руководителем, или та, которая заплатит откат или взятку. Чтобы вывести в победители тендера, делают следующее: устанавливают нереальный срок выполнения закупки. Например, в тендерном задании пишут 20 дней на поставку, хотя реальный срок поставки при честной процедуре не может быть меньше двух месяцев. Но чья-то «карманная» фирма заранее знает про тендер и уже произвела или закупила продукцию, которую надо поставить. Поэтому всех конкурентов дисквалифицируют, и останется тот, кто должен победить с ценой, в которой заложена взятка. Следующий приемчик: в тендере участвуют несколько разных фирм, контролируемых одним хозяином, но с разной ценой. Или тендерное задание пишется под какую-то одну фирму, с такими требованиями, которые реально не нужны для этой продукции, но есть только у этой фирмы. Понятно объясняю, товарищ американец?
— Вроде понятно, но есть вопросы, — переспросил Иванов. — Другими словами, ты хочешь сказать, что покупатель просит «своего» поставщика написать техническое или тендерное задание? Поставщик, под которого пишут задание, сам вписывает особые требования, которые сложно исполнить его конкурентам, и побеждает?
— Совершенно верно, Эндрю. Ты тоже можешь так делать у себя.
— Идея хорошая, но у нас за такой сговор дадут срок. Что еще русские выдумали?
— Следующий прием заключается в том, что конкурентов отсеивают на этапе технической оценки предложения. Тендерная комиссия вскрыла пакеты всех претендентов с техническим описанием. Затем технические предложения конкурентов посылают тому, кто должен выиграть. Он читает чужие предложения, выискивает ошибки, несоответствия или описки и сообщает организатору тендера, который дисквалифицирует конкурентов по несоответствию техническим требованиям. Еще вопросы, товарищ американец?
— А если попадется конкурент, у которого нет ошибок и все соответствует заданию? Что тогда?
— Плохо ты знаешь своих соотечественников, Эндрю. Наши бывшие у вас в Штатах бензин разбавляли чем-то нехорошим и продавали, а вы тупо покупали. На всякого хитрого конкурента у нас есть еще более хитрый и жадный организатор закупки. В такой ситуации они могут отменить тендер и объявить новый буквально через неделю, сроком на пару дней. За это время конкурент может не уследить за объявлением о тендере и не успеет подать документы. Или пишут конкуренту письмо с просьбой уточнить что-то в предложении и дают срок неделю. Но само письмо реально не отсылают. В назначенный срок от конкурента не приходит ответ, что является поводом снять его с тендера. Андрей, я уже сам утомился все это рассказывать. К величайшему сожалению, сейчас в стране всюду к власти приходят на время, чтобы заработать навсегда. Особенно в госаппарате и правоохранительных органах.
— Не расстраивайся, Саша, мы тоже это все проходили, лет сорок назад или больше. Потом все устроилось.
— Блажен, кто верует, американский товарищ… Ты предлагаешь мне подождать сорок лет? В нашей стране время течет по-своему, и сорок лет могут длиться все сто сорок.
Осипов замолчал. Потом он сделал несколько звонков по работе и продолжил:
— Мне как коммерсанту, может такая ситуация и на руку, но таких несколько процентов в нашей стране, а остальные выживают или бегут отсюда. Госструктуры, покупая у «своих» фирм, переплачивают госсредств на 30-50% дороже, но и это не самое страшное. Самое страшное – безнаказанность и цинизм, с которым все это происходит, и потеря веры в справедливость в моей стране. Как только меняется власть в любой госкомпании, закупающей за бюджетные деньги, сразу же меняются поставщики этой структуры: вместо аффилированных с прежним руководством приходят аффилированные с новым руководством. Таким образом, богатые еще больше богатеют, а нормальным компаниям без связей нет возможности развиваться: их просто не допускают до денег. Чудовищная несправедливость понятная всем. Вот почему из страны бегут мелкие и средние бизнесмены.
— Саша, мне страшно и обидно за Россию, если то, что ты говоришь, правда. Неужели все так безнадежно или ты преувеличиваешь?
— Может, я и преувеличиваю, Андрей Владимирович, но я так чувствую. Мне нечего плакаться или проклинать власть: у меня были возможности заработать, и я заработал. Но таких, как я, несколько процентов, и мне реально обидно за моих стариков, за моих детей, за моих учителей. Да и не все меряется заработком. При таком богатстве страны так жить… ты же сам видел оренбургскую глубинку. У кого нет денег, тот juggins — вот неформальная идеология современной России. Сейчас не стыдно воровать, получать взятки, обманывать, но стыдно не иметь денег. И не важно каким способом эти деньги добыты. Никогда такая ущербная идеология не была присуща русскому народу, но период перестройки разрушил все плохое и хорошее от советского прошлого, но и не создал новых ориентиров для общества. Справедливости ради хочу отметить, что ситуация меняется, иногда на деле, иногда на словах. Поэтому не все так безнадежно, но уж очень медленно.
— Алекс, что скажешь о Дорковском, вашем олигархе? Он сидел в тюрьме много лет, настоящий борец за демократию и свободу, — осторожно продолжил беседу американец, — пострадал за Россию… Сейчас борется с режимом из-за границы.
— Посадили его заслуженно, в том смысле, что повод был. У нас можно любого посадить, кто в девяностых годах занимался коммерцией. В том числе и меня: я тоже давал взятки, не платил налоги, в гораздо меньших размерах, конечно. Другое дело, что посадили его, а других, не менее вороватых олигархов, не тронули. Но тут я полностью поддерживаю Путина.
— Не понял! — в недоумении воскликнул Иванов.
— Знаешь, Андрей, почти все, кто сказочно разбогател в период разграбления страны, почувствовали себя небожителями: они могли купить все — от голосов избирателей до личных самолетов; их приглашали в Кремль и советовались с ними; они назначали и снимали министров. После советского вымышленного рая группка сверхбогатых попала в рай реальный капиталистический. Им было можно все — так они думали. Они слишком быстро вскарабкались на вершину пирамиды Маслоу: это как Монголия пришла к социализму, минуя капитализм, — улыбнулся Осипов. — Олигархи наши не успели, или не смогли, или не захотели понять правила игры в стране, а тут и Ельцин, к счастью, ушел. ВВП быстро понял, что амбиции некоторых олигархов, в частности Дорковского, приведут страну к краху, из которого выхода уже не будет. Это страшно, когда огромные деньги пытаются прийти к реальной власти в неокрепшей и шатающейся стране: страна превратится в банановую республику. Только радикальные меры могли отрезвить эту публику, и Путин сделал то, что должен был сделать. Кстати, Дорковский грамотный и умный человек, в этом ему не откажешь, но человек грешен, а за грехи надо отвечать, ты это лучше меня, атеиста, знаешь.
Такси, в конце концов, привезло мужчин к дому Александра на Ленинском проспекте. Катя, жена Осипова, покормила их борщом, мясом с гречкой и сырниками с изюмом, от которых Иванов пришел в восторг. Он тут же вспомнил, что последний раз сырники ему делала мама лет двадцать назад, а жена-американка их не умеет готовить.
После обеда они сели в машину Осипова и направились в Донской монастырь. Александр поставил машину на платную стоянку рядом с обителью, и в ощущении важности момента кладоискатели медленно вошли в арку монастыря. Андрей шел вдоль стены арки, ведя рукой по шершавой кладке. В его глазах и взгляде Александр увидел и смятение, и неверие в происходящее, и радость, и облегчение.
— Эндрю, сто лет назад здесь шел твой дед. Ты чувствуешь это? Я надеюсь, что когда-то изобретут машину времени, которая сможет показывать по слоям времени, что здесь происходило. Например, установят наши с тобой потомки на приборе дату — май — октябрь 1917 года и увидят, как заходит в Донской монастырь подпоручик Иванов. Давай представим его?
Американец с радостью подхватил эту идею:
— Спасибо, Алекс. Мне сейчас это очень нужно. Смотри сюда, — указал он вперед, — видишь, идет молодой офицер с перевязанной рукой?
— Тот — ростом под два метра, у него еще выгоревшая на солнце тужурка, и два Георгия — офицерский и солдатский? Или вот тот — тоже рослый, с черным чубом из-под фуражки, с шашкой и револьвером на поясе: вся грудь в крестах? — принялся всматриваться Александр в воображаемых людей.
— С чубом — подпрапорщик, а повыше — подпоручик. Это мой дедушка, — с гордостью произнес американец. — Видишь, у него голубые глаза, орлиный нос, как у меня, светло-русые волосы и пышные усы?
— Вижу, но плохо — темнеет, к тому же я без очков, — помедлив, ответил Осипов. — Подойду-ка я поближе к господину офицеру. — Александр сделал несколько шагов в арке монастыря и продолжил: — Стертые, но начищенные сапоги, револьвер на боку, что-то держит в руках. Эй, Эндрю, давай пойдем за ним?

— Алекс, куда делся мой дед? Он только что был здесь! — закричал американец. — Не вижу его больше.
— Эндрю, машина времени сделана в Китае, поэтому иногда барахлит. Но мы точно увидели, что Даниил Александрович теплым летним вечером зашел в арку Донского монастыря. У нас еще день, поэтому нам легче найти то, что мы ищем.
Мужчины прекратили дурачиться и зашли в монастырь.
Александр не унимался:
— Нет, ты представь, Андрей, что потом, когда китайская машина времени отдохнет, наши потомки введут дату — 23 сентября 2015 года, место — Донской монастырь и увидят нас с тобой. А дальше они совместят эти два фрагмента, и мы встретимся с Даниилом Александровичем у ворот монастыря. Все будет по-настоящему, в исторически-виртуальной реальности. Нас всех давно уже не будет, но наши фантомы, наши души будут здесь. Подойдем к нему и скажем: «Здравия желаем, ваше благородие! Это я — ваш будущий внук Андрейка, а это тот сумасброд, который продал мне твои часы за бешеные бабки». Даниил посмотрит на нас как на идиотов и ответит, что «часы за старушек нельзя продавать, это грех». А вокруг будут ходить люди из XXII или XXIII века и не замечать нас. Давай пока не поздно передадим привет нашим потомкам: «Эй, Осиповы и Иваноффы 2150 года! Это — я, Осипов Александр, а это — мистер Эндрю Иванофф. Через несколько минут мы найдем клад, зарытый дедушкой Эндрю — Даниилом Александровичем Ивановым в 1917 году. Убедительно просим вас соединить 1917 и 2015 годы, чтобы мы смогли встретиться с Даниилом Александровичем. А вы наблюдайте за нами».
— Алекс, мне удивительно грустно, что поиск длиною в тридцать лет подходит к концу. А еще я боюсь — вдруг ничего не найдем. Хотя нет, мне это не очень важно, ведь клад не принадлежал моей семье.
— Андрей, как это ничего не найдем? Мы уже многое нашли, в первую очередь, ты нашел часы своего деда и его записки. Клад, конечно, тоже неплохо найти, но у тебя и так «денег куры не клюют», да и мне хватает. Правда, лишних денег не бывает! На них можно поехать искать потомков Скоробогатого и твоих кузин.
Впереди по ходу движения находился главный храм монастыря. Мужчины сознательно сдерживали свой порыв броситься искать могилу Полякова, поэтому сначала зашли в храм. Андрей, в отличие от Александра, регулярно посещал храм в США и знал все ритуалы. Через некоторое время они вышли из церкви и подошли к информационному стенду с описанием некрополя. На их несчастье, могилы Полякова на стенде не было. Тогда они решили разделиться и начать обходить все старые могилы в поисках нужной. Через полчаса Андрей позвонил Александру и прокричал, что он нашел ее. Александр подошел к Андрею. Перед ними находилась могила, огороженная черной кованой металлической оградой. В центре могилы стоял черный мраморный памятник, на котором написано: «Леонтий Власьевич Поляков, скончался 26 апреля 1883 года, на 77 году жизни».
Андрей устало произнес:
— We did it again . И что? Разрывать всю могилу? Помнишь, в записке было написано про юг. Где здесь юг? Неужели дед ходил с компасом?
— Ха-ха-ха, — рассмеялся Осипов, — все гораздо проще. В православии алтари церквей всегда расположены с восточной стороны, а вход в храм — с западной. И тело усопшего кладут в землю ногами на восток, а памятник ставят в голове на западной стороне. Поэтому юг мы найдем и без компаса.
— Откуда ты знаешь это? — удивился Иванов.
— Все из той же Киевской разведшколы. Есть такой предмет, как ориентирование на местности без компаса. Еще могу назвать с десяток способов узнать, где юг, но здесь и так все ясно.
— Так где все-таки юг? — недоуменно пробормотал Андрей.
Александр продолжил свои объяснения:
— Мы стоим и смотрим на памятник, который расположен с западной стороны могилы, значит, юг будет справа от памятника. Если мы станем со стороны входа в могилу, который расположен с восточной стороны, то юг будет слева от памятника. Видишь, слева от могилы и до оградки есть полоса земли шириной около 30 сантиметров и длиной от одного конца ограды до другого. Если взять длину только по памятнику, то тут всего 70 сантиметров по длине.

Мимо мужчин периодически проходили немногочисленные посетители, не обращая никакого внимания на кладоискателей. Они спешили посетить могилы известных людей, которых немало покоилось на этом погосте.
— Твой дед молодец, что не закопал клад в могиле Пушкиных или Чаадаева. А то нам пришлось бы непросто копать под взглядами зевак.
— Обрати внимание, Алекс, что монастырь находится в центре города, кругом люди, машины, шум и суета, а здесь тишина и покой! Какое умиротворение… Кажется, что монастырь охраняется невидимым куполом, не позволяющим звукам проникать сюда. Но как и когда мы будем копать?
Осипов сделал серьезное лицо и заговорщицки прошептал:
— Сейчас едем покупать черную робу, маски на лицо, веревки, лестницу, мешки, лопаты и фонарики. В два часа ночи приезжаем сюда, перелезаем через забор и копаем.
Андрей неуверенно произнес:
— Как я залезу и спрыгну с забора? Там ведь высоко, Алекс.
Александр сдержанно, насколько позволяла обстановка некрополя, засмеялся:
— Андрей, пора привыкнуть к русским приколам: у нас вся жизнь держится только за счет юмора, иначе катастрофа. Короче, товарищ американец, никакого криминала. Сейчас мы пойдем к настоятелю монастыря, ты покажешь ему свой американский паспорт, расскажешь трогательную историю о том, что Поляков твой прадедушка, поэтому ты хочешь навести порядок на его могиле: убрать траву, покрасить ограду, посадить цветы, отремонтировать фундамент памятника и внести посильную лепту в восстановление монастыря в размере… например, триста баксов. Получив разрешение, мы будем искать клад легально, — предложил Осипов.
— Триста долларов мало, я предложу тысячу, — отреагировал Иванов.
Подождав пару часов, кладоискатели встретились с настоятелем и получили разрешение на работы. Следующие два дня шел дождь, поэтому Александр работал у себя в офисе, а Андрей посещал достопримечательности Москвы. В субботу утром они встретились у арки монастыря и направились к могиле. Оба были одеты почти одинаково — джинсы и куртки. Еще было относительно тепло, и одуревшие от столь щедрого подарка природы москвичи, привыкшие к осенним дождям, сновали небольшими компаниями и поодиночке по монастырю и наслаждались последними денечками бабьего лета. Александр ухмыльнулся:
— В такой одежде не стыдно в театр пойти, не то что на кладбище могилы ремонтировать. Но я взял рабочую одежду, кисти, краску, лопатку пехотную, тяпку, ну… и сумку для золота и бриллиантов.
— Окей, Алекс, ты молодец, все предусмотрел, но почему лопата такая маленькая?
— Эта маленькая армейская лопатка называется пехотной, она у меня всегда лежит в багажнике. Такую лопатку носят солдаты на поясном ремне для самоокапывания. Также ей удобно бить врага по башке.
— Ясно. Надеюсь, бить сегодня никого не придется. Итак, с чего начнем?
— Сначала покрасим ограду, потом будем копать. Боюсь, если сразу откопаем клад, то все бросим и сбежим. Некрасиво будет, если обманем настоятеля.
Они начали красить ограду могилы, на что ушло около часа. Изредка к ним подходили посетители, наблюдали за их работой, расспрашивали, почему они ремонтируют эту могилу. Саша решил немного отдохнуть, поэтому стал дурачиться: он начал рассказывать посетителям трогательную историю о том, что у Полякова пропал единственный сын Петр в 1845 году, в возрасте шести лет. После пропажи сына Поляков развелся с женой и уехал в свою вотчину в Курскую губернию, где совратил деревенскую девушку Авдотью, родившую ему дочку Пелагею. Через двадцать лет Петр и Пелагея встретились и полюбили друг друга. В первую брачную ночь Петр спросил, откуда у Пелагеи квадратное родимое пятно на одном мягком месте. Она ответила, что это от отца, у которого такое же пятно. В ответ Петр показал точно такое же пятно у себя. Так они узнали, что брат и сестра.
— А этот джентльмен, — Саша показал на Андрея, — есть правнук Петра и Пелагеи и праправнук этого Полякова.
Визитеры слушали Осипова, раскрыв рот. Один из них, по виду студент-«ботаник» в очках, ехидно попросил показать пятно. Андрей в недоумении смотрел то на Александра, то на группу людей.
— Что они хотят от нас, Саша? — прекратив работать, спросил Иванов.
— Спокойно, Эндрю, я все устрою, — тихо шепнул ему Александр.
— Товарищи, американец не может показать пятно… Сами догадайтесь, где оно расположено, — отвернувшись от Андрея, промычал Александр и скосил глаза вниз и влево, как бы намекая на то место. Все засмеялись и еще несколько минут обсуждали эту историю. Затем посетители пошли дальше, а Александр кратко пересказал Андрею сюжет его «жизни». Американец зашелся от смеха:
— Когда ты успел это придумать?
Осипов скромно потупил глаза:
— Вспомнил индийское кино. Скажи спасибо, что тебя не заставили показывать пятно.
Вдоволь насмеявшись, они выпили кофе, съели бутерброды, приготовленные женой Осипова, и возобновили работу.
Александр взял пехотную лопатку и начал вскапывать землю вокруг могилы. Андрей в это время вырывал сорняки. Когда часть земли была вскопана, Александр перешел на ту сторону могилы, которая им была нужна.
— Я начну проверять от забора, — сказал он и осторожно воткнул пехотную лопатку в землю.
Не прошло и нескольких минут, как лопатка стукнулась о какой-то предмет на глубине. Александр, не сообщая Андрею, аккуратно окопал это место и незаметно для окружающих вытащил сверток, обмотанный промасленной тканью. Он положил его в сумку и продолжил свою работу. Через пару часов вся земля была вскопана, но больше они ничего не нашли.
Андрей закончил уборку сорняков на вскопанной земле и разогнулся:
— Давно я так не работал на земле. Можно сказать, никогда не работал — завтра спину не разогну. Ну вот, ничего не нашли, Алекс. Или дед что-то перепутал, или до нас все нашли!
— Нашли, Эндрю, нашли! Я нашел сверток: он в сумке. Я не стал поднимать шум, чтобы не привлечь внимание к двум сумасшедшим искателям, похожим на Кису и Осю.
— Кто это Киса и Ося? — отрешенно спросил Иванов.
— Есть такой русский роман «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова про двух кладоискателей — Кису Воробьянинова и Остапа Ибрагимовича. Они не нашли клад, точнее, опоздали: его нашли до них. У нас ситуация лучше, потому как мы нашли что-то. Не удивлюсь, если там новая инструкция. Только бы не в Кремле твой дед спрятал клад! — озабоченно ответил Осипов.
Они собрали инструмент, вымыли руки и направились к машине. В машине Александр достал сверток и передал его американцу:
— Право первой ночи у вас, сэр!
Иванов бережно взял сверток и аккуратно развернул ткань. В ней оказалась жестяная банка от чая. На банке было выдавлено: «Товарищества Чайной торговли В. Высоцкiй и К°, Москва, Одесса, Екатеринбургъ». Андрей осторожно протер тканью банку, откладывая момент открытия.
— Не томи, друг, — проявил нетерпение Александр. — Открывай быстрее новое задание. У нас есть время, пока не стемнеет — успеем сгонять в Кремль и найти клад.
— Алекс, ты опять остришь! Ладно, открываю. Раз, два, три…
Андрей открыл банку, и мужчины увидели свернутую бумагу. Александр осторожно взял ее и торжественно произнес:
— Задание номер четыре, господа!
Он раскрыл бумагу, и первое, что бросилось им в глаза — детским почерком написанный текст, черными чернилами, большими кривыми буквами. Документ сохранился хорошо.
— Обрати внимание на бумагу, — сказал Андрей, — тиснение, царский герб. — Он поднял бумагу и посмотрел на просвет: — Еще и водяные знаки имеются. Это не просто записка. Ты можешь прочесть?
От волнения ни Александр, ни Андрей не могли разобрать ни одного слова, только в конце текста, как подпись, было коряво написано прописными буквами: ГРИГОРИЙ.
Андрей взял себя в руки и твердо сказал:
— Успокоились, надели очки и начали разбирать, что здесь написано. У тебя есть лист бумаги для пометок?
Александр открыл бардачок машины и достал оттуда небольшую записную книжку:
— Я готов.
Андрей начал медленно разбирать текст:
«Пора Смут и Лихолетья…
Написано собственноручно, 17 декабря 1915 года.
Аршин уже выкован и ждет своей минуты… Моя смерть ничего не решает, потому как России предопределено Богом терпеть лишения, из которых она должна выйти сильнее и могущественнее. Но Россию ждут периоды Лихолетья и Смут, и сколько их будет — одному Богу известно.
Все то, что стало первопричиной Первого Смутного времени — пресечение династии Рюриковичей; борьба между царями и боярами; тяжелая жизнь простого люда — все станет причиной новых Смут и Лихолетья, которые продлятся намного дольше.
Первый период начнется очень скоро, когда Русский Царь отречется от трона, ему не предназначенного. Скорбный путь к новой Смуте начался с рождения Императора Павла I, который не был Романовым. Род Романовых был призван возродить Русь в том момент, когда великое Смятение овладело нашим народом, от крестьянина до Царя. Русский люд веками уважал и боялся Бога и Царя, и все, что происходит с нами — это за грехи наши. И то, что произойдет со мной — тоже за грехи мои…
Любое наше прегрешение воздастся нам. Русские цари до династии Романовых возомнили себя выше Бога, народ потерял благонравные помыслы, превратил обряды и традиции нашей Церкви в пустословие и мишуру. Русь запуталась и устала…
После многолетних испытаний Бог послал нам династию Романовых, которая до середины XVIII века укрепляла и развивала Русь. Россия всегда была хранима Всевышним, который защищал и помогал выжить в самых тяжелых испытаниях. Но, династия Романовых, посланная нам Богом после Смутного времени, прекратилась со смертью императора Петра III, внука Петра Великого. Все последующие императоры были только официально Романовыми, но в их жилах не было Романовской крови. С восшествием на престол Павла I Россия потеряла Божье покровительство. Император Павел был рожден от порочной связи его матери-немки. С этого момента Бог стал посылать на Русь свои Знаки, а если мы их не понимали и не принимали, то нам давались испытания. «И сказали волхвы фараону: это перст Божий» писано в Ветхом Завете.
Первый Перст Божий был послан Руси нашествием Наполеона. Россия выстояла…
Второе предостережение Русь получила, когда после смерти Императора Александра I на трон взошел не следующий сын Павла I Константин, а его младший брат Николай, ставший Императором Николаем I.
Третий и последний Божий Знак был послан Руси смертью сына Александра II, Наследника Цесаревича Николая. Но свыше уже все определено и продуман порядок действий на годы вперед: на престол взошел его брат Александр, ставший Александром III. На его сыне, императоре Николае II, в России должна прекратиться царская власть и начаться новые Испытания. Никто уже не способен изменить движение стрелок истории, запущенное с момента убийства последнего императора династии Романовых. Петр III умер 17 июля 1762 года, в невисокосный год «Змеи и Лошади» по китайскому календарю Гань Чжи. Николай II взошел на престол в 1894 году в год «Змеи и Лошади», поэтому он тоже погибнет 17 июля в невисокосный год «Змеи и Лошади». Год «Змеи и Лошади» бывает пять раз в течение шестидесятилетнего цикла: 6–7, 18–19, 30–31, 42–43, 54–55 годы. Нынешний шестидесятилетний цикл начался в 1864 году. Государь император находился на краю гибели в 1906–1907 годах, на 42 и 43 году шестидесятилетнего цикла. Но тогда Бог миловал! Следующий и последний год «Змеи и Лошади» будет в 1918–1919 годах. Ему никто в силах помочь, и следует только уповать на милость Божию…
Россию ждут страшные годы смертоубийств, тяжелейших испытаний и терзаний. Вместо девиза «За Веру, Царя и Отечество» придет лозунг «Безбожие, Насилие, Ложь». Это будет период истребления веры православной, разрушения основ русского бытия; миллионы русских будут убиты, миллионы покинут Отечество; сила и опора Руси — крестьянство — будет вырвано из матушки-земли. Испытания моего народа не закончатся на этом… Власть, разорвавшая историческую связь поколений, навязавшая народу насилие и национальную вражду, сама рухнет! Бог строг...
Второй период начнется распадом безбожной империи. Будет сильный раскол между народами и войны, человеческие страдания и великая несправедливость, шайки разбойников и миллионы нищих, люди потеряют себя. Но это будет и период очищения от лживых идей и бездуховности, переосмысления прошедшего периода, поиск нового пути Новой России. «Духовность, Державность, Соборность» — вот что спасет государство.
Но! Конец второго периода может стать началом третьего и последнего пути единой и неделимой Руси. «Безверие, Всепозволительность и Лихоимство» — вот что может погубить Россию. Бог даст России последний шанс сделать правильный выбор. Уже не Помазанник Божий, а только народ способен сделать этот выбор; только народ несет обязанность выбора своих правителей; только народ способен позволить правителям выполнять его волю; только народ способен не позволить правителям переступать через их чаяния; только народ способен укрепить государство и не дать его разделить; и только народ будет нести ответственность за судьбу России.
Жертвы Смут и Лихолетья станут фундаментом новой России! Бог повернется к России! Я верую…»
Закончив читать, Андрей и Александр расстроенно притихли. Наконец, Осипов произнес:
— Символичная, однако, записка… Григорий Распутин это…
— Я понял. Только не знаю, как к этому относиться, уж больно противоречивая фигура. С другой стороны, генерал Спиридович не зря хотел сохранить эту записку, — неуверенно ответил Иванов.
— Как твой дед относился к Распутину?
— Никак. Хотя, в принципе, я не знаю — никогда об этом не говорили. Он обсуждал то, что знал лично, а не со слов других. Про Распутина раньше говорили много: и плохо, и хорошо. Но то, что он написал, явно заслуживает внимания. Он предугадал все последующие, — запнулся Иванов, но продолжил: — коллузии в России.
— Все верно, только вместо «коллузии», лучше сказать «коллизии». Дай, пожалуйста, записку еще раз прочесть.
Александр стал внимательно читать текст и делать пометки на листе бумаги. Затем он повернулся к американцу:
— Обрати внимание на несоответствие суждений Распутина: с одной стороны, он пишет, что Россия выйдет из смут окрепшей, но в конце сквозит тревога о возможности катастрофы, если народ не остановит… как тут написано? — Осипов обратился к тексту: — «Безверие, Всепозволительность и Лихоимство». А ведь верно сказано: всепозволительность тех, кто имеет деньги, и лихоимство чиновников сейчас зашкаливают. Что думаешь, американский друг?
Иванов взял завещание Распутина, обдумывая свой ответ.
— Мне кажется, — осторожно начал Андрей, — Распутин что-то предчувствовал, но как верующий человек боялся этих знаний. Другими словами, он же не мог заявить всем, что знает решение Бога через много лет: Божий промысл полностью праведный, но он непостижим ни людям, ни ангелам. Вместе с тем Распутин кричит каждым своим словом: решение Бога зависит только от людей! И у русских есть шанс, которым они обязаны воспользоваться! В противном случае — новая смута.
— Я понял! — вскричал Александр. — Я понял, что меня волновало многие годы! Ты уже знаешь, что я неверующий, и меня всегда возмущала рабская идеология церкви: все предопределено Богом, и дело человека — жить по его воле! Раз так, то от человека ничего не зависит, если уже кем-то все предопределено. Учиться, развиваться, соблюдать моральные принципы, воспитывать человека не имеет смысла, если тебе и так что-то уготовано. То есть я и так стану тем, кем я стал; буду жить не там, где хочу, а где определено сверху. И все списывается на волю Божью: попал в аварию — Божья воля; живем в дерьме — так на роду написано; женился-развелся — предопределено свыше. Такая жизненная установка очень выгодна нечистоплотным правителям и обслуживающей их церкви: забитый и запуганный народ не будет бороться за свои права, а все невзгоды будет относить на промысел Божий и свои грехи. А жизнь, по гамбургскому счету, это цепь случайных событий, обусловленных неслучайными действиями и поступками человека и совпавших с другими случайностями или закономерностями внешних факторов. Во загнул! — расхохотался Осипов.
Он остановился, перевел дух и продолжил:
— Но сейчас до меня дошло, что имеет в виду Распутин. У человека или народа всегда есть свобода выбора, даже при всеведении Бога. Бог дает возможность выбора: пойдете этой дорогой — придете «сюда»; пойдете другой — попадете «туда». Но всегда есть возможность попасть «сюда» «оттуда» — через новые испытания. Ты меня понимаешь, Эндрю? — заглянул в глаза собеседнику Осипов. — Я сам себя ни черта не понимаю, говорю, как бы на ощупь.
— Понимаю, продолжай «как бы» говорить, — рассмеялся американец.
Александр с жаром подхватил свою мысль:
— Итак, сделал человек не так, как задумал, — у него есть шанс повторить попытку, данную Богом. Только этот шанс будет дан через новые испытания, горести и страдания. Например, вышла девушка неудачно замуж — есть выбор продолжать жить или развестись. Развелась, и появился новый выбор: искать нового «кекса» или жить одной. Нашла себе очередного придурка — снова выбор: жить с ним, уйти, а может, вернуться к первому? Бог дает этой девушке выбор, но она сама принимает окончательное решение. Есть над чем подумать. Тем не менее я придерживаюсь другого мнения: как отдельный человек, так и народы ответственны за свои поступки и за свою судьбу. И внешние силы здесь ни при чем, поэтому не надо все валить на судьбу-злодейку или Бога.
Наступила пауза.
Андрей предложил:
— Давай поедем поужинаем и продолжим беседовать. А то стоим возле монастыря и привлекаем внимание.
Александр завел машину и поехал в сторону Ленинского проспекта.
— Тут недалеко есть украинский и китайский ресторан или можно доехать до американского Макдоналдса. Что предпочитаешь? — улыбнувшись, предложил Осипов.
— Госдеп вообще-то не рекомендует посещать Россию, но ничего не говорит, если американец уже приехал в Россию и хочет есть. Некоторые американцы могут умереть с голоду из-за отсутствия инструкций. Ха-ха. Поэтому на твой выбор, но учти, что в Маке я не был несколько лет.
— Тогда едем в украинский есть вареники и сало.
Спустя несколько минут они зашли в ресторан, их проводила до столика девушка в национальном костюме. Мужчины открыли меню, но не успели ничего заказать, как Андрей возмутился:
— Смотри, Алекс, у вас никто не запрещает украинскую кухню и одежду. На Украине уже давно бы стекла разбили в русском ресторане. Чем больше я читаю неамериканские СМИ, тем больше удивляюсь и злюсь: нас держат за дураков, а наши налоги идут на поддержку коррупции и гражданской войны на Украине. Без наших, в том числе и моих денег, война на Донбассе давно бы прекратилась!
— Эндрю, успокойся, мы вроде уже обсудили текущую политическую ситуацию в мире и закрыли эту тему. От нас с тобой все равно ни фига не зависит, но знать полезно. Меня в данный момент больше волнует наша находка.
— Черт возьми, я понял, почему генерал Спиридович так хотел скрыть существование этого завещания: там предсказано, когда погибнет царь! Да еще намекает, что он не Романов. Что касается судьбы страны, то похожи на правду и причины, и последствия. Хотя и не надо быть провидцем, чтобы понимать, почему рушатся империи и многонациональные государства. Где сейчас Византийская, Османская и Римская империи? Кто там еще был?
— От себя добавлю Австро-Венгрию, Российскую империю, Советский Союз, Речь Посполитую. Ни одной из названных не осталось. Поэтому-то я и боюсь за будущее моих детей и внуков.
Им принесли заказанные блюда и пиво американцу.
— Правильно выпьем за успешное окончание нашей авантюры позднее, когда я буду без машины. А сейчас… — Александр достал из куртки полиэтиленовый пакетик, — кстати, что такое время, Эндрю, как думаешь?
— Не думал об этом, хотя пора подумать о вечном, — грустно заметил американец. — Может, это тот промежуток, который ты проживаешь в данную секунду, минуту, час? У каждого человека есть свое время и общее. Свое было у наших предков, когда они жили, сейчас у нас свое время. Общее время протекает рядом у жены и детей, на другой улице, в другой стране, на другой планете. То, что было в прошлом, уже стало историей, то, что будет впереди, — это будущее, а посредине течет время. Главная задача человека — передать время следующему поколению, а если у него нет детей, то и следующего своего времени не будет, хотя и будет общее. Часы деда отсчитывали его время, потом несколько десятков лет просто молчали, хотя их могли и заводить. Но скоро они начнут новый отсчет времени потомков Иванова.
— Да вы философ, Андрей Владимирович! Так и до нобелевки недалеко! Я бы сказал иначе: время — это неосязаемая реальность, выраженная через прошлое, настоящее и будущее природы в целом и каждого человека в отдельности и предназначенное для передачи информации. Информацией является все, что нас окружает — от дерева на улице до космического корабля. Нас не было 100 лет назад, но были наши прадеды, через которых нам передалось что-то неощущаемое, невидимое, но очень важное. Время и есть способ передачи этой невидимой и важной для каждого человека информации.
Андрей задумался на мгновение:
— Представляешь себе, когда-то у людей часов не было, но время существовало, день сменялся ночью, лето — осенью. Какими они были счастливыми, что не имели часов! Ведь часы — это то, что измеряет скорость, с которой удаляется прошлое и приближается будущее, то есть наша смерть. Часы, пожалуй, единственный механизм, обладающий манящей и отталкивающей магией одновременно. Манит то загадочное и неизвестное, что еще должно произойти в нашей жизни через минуту, через день, год. И часы с каждым движением стрелок приближают нас к этому неизвестному. Пугает нас, по сути, то же самое неизведанное, ждущее нас впереди, и еще невозможность движения стрелок назад. У нас нет шанса исправить свои ошибки, сделанные в прошлом.
— Stop talking, my dear friend! Не все так страшно. Представь себе, что когда-то изобретут часы, позволяющие вернуть свое время назад. Поругался с женой, говоришь ей: «Постой, дорогая. Сейчас вернем все назад». Бац, перевел стрелки назад! И ты уже на один час в прошлом и вместо ругани с женой говоришь комплименты.
— Мы с тобой, Саша, после наших приключений стали какими-то мистиками или фантастами: чудим без баяна — так, кажется, говорится? Вряд ли у нас есть шанс стать моложе или снова войти в ту же реку. И в этом виноваты часы — это они идут только вперед, следуя военному лозунгу «ни шагу назад»… Представь себе, часы моего деда видели царя, его окружение, товарищей деда, простых русских солдат. Как я хотел бы считать эту информацию с часов!
— Если уж чудить, так чудить до конца, — последовал за американцем Александр, — я думаю, это будет возможно в ближайшем будущем. Человек оставляет после себя как материальные, так и нематериальные отпечатки. Это могут быть частицы пота, отпечатки пальцев, следы одежды, фантомы души, мыслей, намерений. Надо только научиться видеть эти улики и правильно их интерпретировать. Безусловно, это будет сложно сделать, потому что предмет несет на себе информацию о тысяче прикосновений души и тела тех, у кого предмет был.
Осипов на секунду перевел дух и азартно стукнул ладонью по столу:
— Наши потомки смогут это сделать! Я уверен в этом. Но они не смогут одного — победить время. Часы придумал гениальный глупец! Только глупец смог придумать устройство, увеличивающее прошлое и уменьшающее будущее всего живого! И только гений смог изобрести прибор, измеряющий время и нужный всем без исключения. Короче, вот твои часы, Эндрю, — и Александр протянул их американцу.
Андрей засуетился:
— Я же тебе деньги должен отдать. Мне надо пару дней, чтобы снять всю сумму.
— Алекс, я уже не буду продавать часы за 200 тысяч… — сделал паузу Осипов.
Иванов, видно, был готов к такому повороту, поэтому спокойно спросил:
— How much?
— Благодаря тебе я узнал много нового о нашей истории, нашел американского друга. Не все продается, к счастью, поэтому для тебя они free of charge .
А вот такого американец явно не ожидал. Он растерянно пробормотал:
— Ты мне отдаешь часы бесплатно? Я правильно тебя понял?
— Правильно: бесплатно, то есть даром, — рассмеялся Осипов.
— Но это очень дорогой подарок. Мне неудобно, я должен тебя отблагодарить, Алекс.
— Не волнуйся, Андрей, если мне понадобится твоя помощь, я попрошу. Пока не надо. Я просто рад, что ты нашел частичку своего прошлого. Такое нельзя продавать! Вот у меня нет даже фотографий моего деда и бабушки по маминой линии, хотя мама, слава богу, жива и здорова. Все сгорело в 1941 году в Вязьме. Я рад, что у тебя есть возможность найти родную вещь именно в России. Дед будет рад и горд за тебя на небесах. Немного жаль, что часы уедут в Америку, но sometimes you eat the bear, and sometimes you eat the bear, and sometimes the bear eats you .
На глазах Иванова выступили слезы:
— Саша, я с тобой стал сентиментальным, хотя… спасибо тебе за это. Всю жизнь я крутился как белка в колесе, очень редко навещал родителей: не было ни денег, ни времени. За всей этой суетой уходит что-то важное и бесценное для человека. Да и люди часто стараются передать по наследству деньги, квартиры, а не милые семейные безделушки, письма, фотографии, воспоминания. Мои дети едва помнят моего отца, а про деда вообще ничего не знают. Очень надеюсь, что с появлением часов, а также узнав о наших приключениях с поиском клада, они заинтересуются историей семьи и страны.
— У меня, Андрей Владимирович, к несчастью, нет никаких семейных реликвий: сгорело, пропало, продалось. Вот почему я очень боюсь, что моим детям и внукам придется пережить то, что сначала пережили наши деды, потом родители и мы. Ruskie сезоны должны закончиться, в конце концов!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ, ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ (___?, РОССИЯ)
Продолжение следует?.. Следите за объявлениями…

P.S. от: Александр
Кому:
дата: 10 мая 2016 г., 18:42
тема: Russkie сезоны
«Эндрю, привет. Я еще раз «пересмотрел» спектакль, и переосмыслил все, что узнал о нашей истории. Как все-таки здорово, что мы встретились, и ты нашел материальную частичку своей семьи, несущую тепло души, горечь утрат, страх за жизнь близких, желание выжить и дать жизнь потомкам. Я нашел не меньше твоего. Ради этого следует жить! Люди по большому счету пушечное мясо или массовка для политиков, а для нас эти люди — наши деды и отцы, как и мы — для наших детей. Даниил, Владимир, Ева, Чернухин, Скоробогатый были рождены для любви и счастья, но каждый прожил так и столько, как распорядилась чья-то злая воля и обстоятельства. Ленин и Сталин укокошили десятки миллионов ради коммунистической утопии; Ельцин разрушил вековые человеческие связи и страну ради антикоммунистической утопии. Что дальше? Ради какой очередной идеи нас будут перемалывать? Что еще придумают те, кто патриотично работает в чиновничьих кабинетах, и непатриотично живет в америках и европах; или те, кто сейчас не менее патриотично просит американцев ввести еще больше санкций против своих сограждан? Hell with all this . Нельзя допустить третьего действия этого уродливого спектакля в России… По всей видимости, это и моя ответственность, поэтому пенсия в Испании пока отменяется.
Знаешь, Андрей, по опыту твоего деда я стал оставлять своим внукам и правнукам задания в разных местах, где бываю. Зимой катался на лыжах в Испании и спрятал в камнях одного собора цепочку, сделал фотографию этого места и отдал своим детям, чтобы передали внукам. В Абхазии спрятал серебряный крестик — пускай ищут и помнят свои корни. Квест (quest) такой для потомков… Скажут, что их дед-прадед был приколистом (типа шутником или юмористом), но не допустил развала страны. Кстати, жду тебя летом — поедем в Киев, потом в Израиль, потом в Германию: мы должны найти потомков Скоробогатого и твоих родственников. Кое-какие наметки уже имеются…
Гуд бай, Эндрю. Извини за сумбурное письмо,
Alex.»