Пламя. часть 3, глава 6. (фанфик)

Фанфик по мультсериалу "Мыши-рокеры с Марса"

Часть 3. Старший мужчина

6. Если жив хоть кто-то…

Модо казалось, что он плывёт то ли в тёплых волнах, то ли в мягких облаках: голод и усталость куда-то испарились и даже зуд от блошиных укусов стал почти незаметен. Неужели это всё от того, что нежные пальцы странной девушки массировали основания и кончики его антенн?
Ривер часто дышала, ласкаясь к нему, тёрлась носом о шею и скулы, иногда задевала губами губы. Модо не знал даже, как ему всё это воспринимать, но нега была такой всеобъемлющей, что как-либо рефлексировать из-за всякой ерунды совершенно не хотелось. В те мгновения ему всё казалось не стоящим внимания, потому что он так же, как и все мыши на Марсе, успел позабыть уже, что может быть хорошо, а не плохо.
Антенны коснулись антенн, и он почувствовал сероглазую мышку. Она вся кипела, горела огнём, но каким-то непонятным, странным, о котором и не скажешь даже однозначно – питаем он страстью или же чем-то ещё?
Но контакт этот был приятен. Просто приятен. Без оценок, без каких бы то ни было посторонних мыслей.
- Ну что, Великан, легче на душе? – щекоча дыханием нос Модо, спросила мышка. Она была умиротворена. Так же, как и сам старший мужчина из рода Флеймов. Будут теперь силы на всё, даже на самое тяжкое…
- Угу, - Модо улыбнулся и хрустнул суставами, расправляя плечи, - Как мне тебя отблагодарить? Не знаю даже.
Девушка, которая всё ещё прижималась к нему, точно к подушке после сумасшедшего дня, глянула на парня с каким-то полудетским лукавством, чистым, как роса поутру.
- Поцелуй меня. И обещай, что будешь дружить со мной.
Беззвучно хохотнув, Модо провёл губами по влажному носу Ривер.
- Обещаю.

***
Чем ближе была жилая часть катакомб, тем хуже повиновались ноги, отказываясь нести своего хозяина к неминуемому. Что можно придумать тяжелее, чем показаться матери и невестке с двумя серьгами в ухе – тысячу раз проклятыми свидетельствами самого страшного – смерти двух мужей и одного сына.
Модо зажмурился, прежде чем свернуть в последний из туннелей, который отделял его от обиталища женщин и детей. Он подозревал, что для Даны и Лики его весть не станет такой уж неожиданной – они, несомненно, давно уже почувствовали неладное. Но ощущать антеннами – это одно, а знать наверняка – совсем другое. Это отнимает последнюю надежду на то, что «омертвение» антенн – всего лишь следствие невзгод и треволнений.
Серый великан, такой огромный, что казался несокрушимым, долго не мог преодолеть натиск страха перед неизбежным – перед слезами матери и невестки. Но тут, с того конца туннеля, гуляя битым эхом по безнадёжной замкнутости его стен, до слуха бойца донёсся знакомый, точно хрустальным звоном обдающий голосок:
- Дядя Модо! Я тебя так здала!
Модо, губы которого невольно растянулись в тёплой радостной улыбке, поспешил навстречу обладательнице «хрустального голоска». Сколько ж они не виделись? Да недели две – это точно. Всё не было ни минутки. Боевые задания сменялись боевыми тревогами едва ли не каждый час. Тут ни поспать толком, ни поесть даже, да и командиры требовали постоянной готовности – просто так по туннелям не побродишь, с роднёй не пообщаешься. Сейчас затишье небольшое. Выбрался. Только радости мало…
- Праймер! Царевна моя! Самая прекрасная-распрекрасная!
Маленькой мышке было три года, но весила она едва ли больше, чем пару лет назад. Такая же грязная и оборванная, простуженная и покусанная блохами, продрогшая, тощая, как и все… Только глазищи огромные, чёрные почти, как у Рэя…
С разбегу запрыгнув на руки к любимому дяде, который всё больше и больше начинал походить на родного отца, Праймер крепко обняла его за мощную шею. Тоненькие пальчики зарылись в густую серую шерсть за ушами и до одури приятно почёсывали зудящую кожу. Теперь, в отличие от былых, куда более счастливых времён, эта девочка стала самым нежнейшим и ласковым из детей. За уши давно не дёргала, антенны не мучила. Зато обниматься научилась крепко-крепко. Откуда только брались силёнки в тонких, как спички, руках? Из любящего сердца, не иначе.
- Дядя Модо, а ты узе всех влагов победил? – спросила она, потершись остренькой мордашкой о щёку родственника. Она всегда так делала, потому что чесался вечно заложенный носик.
Модо тяжело вздохнул и погладил племянницу по тоненьким белокурым волосёнкам.
- Нет, не всех ещё… Ну, пойдём к маме с бабушкой. Я по ним соскучился.
- А по Огоньку соскутился? – смешно прошепелявила малышка.
- Ещё бы!
- А я бы не соскутилась. Он такой… неумогонный!
- Неугомонный? – еле слышно хохотнув, переспросил Модо. Но Праймер начала верещать о чём-то другом, к чему молодой мышь особо не прислушивался. Просто шёл, держа девочку за руку, отчего при его-то росте приходилось сгибаться в три погибели, и старался унять нараставшую дрожь в обычно непоколебимом теле.
***
В жилой части катакомб было невероятно тесно. И не потому, что места было мало –наоборот, как искусственные, так и естественные полости внутри горных хребтов тянулись на многие километры. Просто в подземельях было холодно, а скученность, хоть и давила на психику, всё же хоть как-то, но согревала.
Ещё, несмотря на все старания женщин по уборке, там был чудовищно тяжёлый воздух, но мыть и мыться здесь было нечем – доступ к питьевой воде ограничивался лишь единственной тонюсенькой струйкой подземного ручейка, чьей живительной влаги с трудом хватало даже для удовлетворения жажды. Ибо здесь, в этой части Лабиринта, уже несколько месяцев изолированной от внешнего мира, проживало около пяти сотен марсиан.
И шумно тут было. Ужасно шумно! Толчея и гомон, гомон и толчея. Несмотря на то, что был поздний вечер. Хотя, впрочем, здесь и солнца никто не видел, просто уговорились устраивать нечто вроде «ночного времени». Да и оно постоянно нарушалось то стонами больных, то детским плачем.
Лика наверняка уже искала Праймер, но разве найдёшь в суматохе эту шуструю крохотульку?
Зато малышка, похоже, ориентировалась тут получше многих взрослых. Во всяком случае, своего дядю она вела за собой более чем уверенно.
Мыши – женщины разных возрастов и дети – почти не обращали внимания на бойца. Он мог бы ожидать и расспросов о том, скоро ли освобождение, и даже обвинений в недостаточном старании военных и партизан, но… грязные, блохастые, полуголодные, зачастую больные и забывшие о том, что такое воля, ветер и солнечный свет обитатели древних катакомб потеряли, казалось, интерес ко всему на свете, кроме своих сиюминутных потребностей. Ещё чуть-чуть, и плохо будет, очень плохо!
Наконец, Праймер остановилась возле пожилой серой мышки, уныло сгорбившейся над прикорнувшим на её руках годовалым малышом, в чьих чёрных нестриженных волосёнках ярким пламенем «горел» знаменитый флеймовский рыжий пробор.
Модо, отпустив руку Праймер, неслышно приблизился к матери сзади и, опустившись на колени, обнял исхудавшую фигурку.
- Мам… - слова застревали в горле, и сын, который всё время пути старательно сохранял приятные ощущения от чудесных пальцев Ривер и обезоруживающих улыбок Праймер, просто переплёл антенны с антеннами Даны Флейм.
Пожилая мышь не шелохнулась, только подняла худую левую руку к голове парня и нащупала на ухе две серьги, будто заранее знала, что обнаружит их там.
- М-мам… - Модо продолжал мямлить, хотя и принимал от антенн матери нечто странное, совсем не похожее на боль или отчаяние. Он радовался, конечно, что мама не поддаётся унынию, но был немного обескуражен, ведь не этого ожидал, ни к этому так основательно и мучительно себя готовил.
Медленно подошла (Модо заметил это краем глаза) и опустилась рядом с деверем Лика. Вот она – плакала. А мать – нет… Может, давно уже всё почувствовала, и успела пережечь горе в душе? Может, не хотела добавлять страданий сыну?
Как бы то ни было, но Дана Флейм вдруг вырвалась из его объятий, вскочила, сильно захромала, но гордо выпрямилась во весь, пусть и невеликий, рост.
- Нет, мы не будем тут впустую проливать слёзы! – неожиданно громко и звонко выпалила совсем уже немолодая мышь, и на звук её голоса, точно на вой сирены, обернулось множество оживших глазами и антеннами разномастных мохнатых лиц, - Флеймы не плачут и не сдаются, - не боясь уже разбудить внука, кричала серая женщина, - что бы там на них не свалилось! Никогда! Если жив хоть кто-то, значит, не всё потеряно!* Слышишь, Модо? Ты жив, я жива, мы все живы! Ты понимаешь, Флейм, ЧТО это значит?!
Ввалившиеся, потемневшие глаза Даны засияли поярче взрыва сверхновой, антенны загорелись и завибрировали, будто током прошибая всех вокруг какой-то невероятной для её хрупкого тела решимостью, небывалой и ни с чем не сравнимой.
- Ахррр! – вместо ответа зарычал её теперь уже единственный сын, зарычал оглушительно, так, что вздрогнули даже те, кто не слышал смелых речей Даны. Проснувшийся Огонёк подскочил на своей убогой подстилке и, поймав неописуемое воодушевление дяди, потянулся к нему ручонками. Тот же, засмеявшись столь же громко, как мгновение назад рычал, будто праздновал очередную кровавую победу, подхватил малыша на руки и высоко над собой подкинул, - Слыхал, Флейм? Будет нам с тобой ещё забава! Будет! Мы не сдаёмся, мы не горюем, мы вперёд идём! Ххааа!
Римфайр по прозванию Огонёк, маленький мышонок, ещё более крохотный в огромных ладонях своего дяди, пронзительно и воинственно запищал. Модо крепко, но осторожно, прижал к себе малыша. Тот был так сильно похож на своего отца, что казалось, будто Рэй никуда и не ушёл из этого мира, лишь решил вновь стать маленьким, чтобы начать жизнь заново.
- Ты будешь жить за всех тех, кого нет, парень, - шёпотом пообещал мышонку серый великан, - Ты и Праймер.

***
Отравленный ручей нёс свои бурые воды вглубь одной из долин Лабиринта, но боевому мышиному отряду было с ним не по пути.
По заиндевевшим от недостатка солнечного тепла камням, вдоль опасных глубоких расщелин, заполненных выпавшим на днях серым снегом, меж иссохших, корявых древесных стволов двигались самые ловкие и пронырливые из мышей, в том числе и серебристая Ривер, вся измазанная красноватой грязью, чтобы ничем от той не отличаться. За плечами её был ранец с небольшим и маломощным экранатором, который, подобно грязи на теле, скрывал её тепловые излучения от термодетекторов на пёсьих ходячих машинах. Псы вновь появились на давно желанных территориях. И отважная мышка, с трудом и риском для жизни взобравшись на высокий уступ, ждала, когда под нею пройдёт вражий «ходок». Она, как и несколько мышей в других частях скального массива, должна была, спрыгнув на корпус боевого робота, закрепить на его броне устройство, сбивающее работу электроники. Мышиные умельцы долго собирали такие из всего, что попало, в том числе и из некоторых частей боевых мотоциклов. Вернее, из их блоков искусственного интеллекта. Синий чоппер сия незавидная участь, по счастью, миновала, но тот всё равно был не на ходу из-за сломанной задней оси. Модо по-прежнему был в бою без него, но в данный момент мысли его занимало совсем иное. Он, притаившись за выступом одной из скал, внимательно наблюдал за Ривер, вернее, за тем, не попала ли она в чьё-либо ещё поле зрение. В поле зрения кого-то подлого, так обожающего бить исподтишка…
И заметил его!
Прямо под тем уступом, на котором стоял сам серый великан с гранатомётом на плече, залёг хорошо камуфлированный крысиный боец. Модо вряд ли удалось бы заметить его при помощи зрения, но, к счастью, природа наделила мышей прекрасным обонянием и антеннами, которые ох как пригождались теперь! К тому же, положение Модо сыграло ему на руку, так как воздушные потоки по закону природы тянулись вверх, а не вниз, а посему мышь учуял присутствие противника первым.
Длинномордый пластун целился в Ривер, и Модо должен был что-то сделать. Будь он по-прежнему не в ладах со своей врождённой воинственностью, то просто пустил бы в ход базуку и разнёс бы в порыве ярости нижний уступ вместе в вражиной, что привлекло бы ненужное внимание к мышиным диверсантам и поставило бы исход решающей боевой операции под большую угрозу. Но нет уж, дудки! Модо Флейм теперь был умён, и все поступки его были обдуманны. Положив громоздкое оружие на камень под ногами, он просто спрыгнул вниз, прямо на затаившуюся крысу.
Тот не успел даже вскрикнуть, как под внезапно свалившейся откуда ни возьмись неимоверной тяжестью хрустнули его позвонки и рёбра, разорвались раздавленные сердце и лёгкие. Оружие так и не успело выпустить смертоносный луч, и серый великан с приглушённым победным рыком выдернул ценный трофей из обмякшей ладони убитого.
Ривер тем временем уже «танцевала» на неровной, скользкой и то и дело култыхающейся броне ходячей машины, стараясь закрепить на ней создающее помехи устройство.
Модо кое-как вернулся на прежнюю свою наблюдательную позицию, чтобы подобрать гранатомёт, и краем глаза уловил, как взмывает в высь единственный целый из боевых байков – первое творение Кэвина Соула, отданное теперь во владение отчаянно злому Мраку. Мотоцикл взвился над плутаркийской наземной базой – последним препятствием для долгожданного освобождения марсиан из гигантской «мышеловки» под названием Лабиринт Ночи. Чёрный, точно уголь, седок метким броском гранаты разнёс смотровую вышку базы (благо, она была не из проклятого плутаркийского сплава) и приземлился с другой стороны вражьего расположения, так, что часовые противника даже не успели сделать по нему ни единого выстрела. База лишилась основной части своих радаров, и теперь её взятие было лишь вопросом времени.
Вооружённый тяжёлым гранатомётом и лёгким крысиным бластером, Модо стал продвигаться в сторону рыбьей базы.
Говорят, что осознать свои ошибки никогда не поздно, однако фраза эта может быть справедливой для кого угодно, но только не для вонючек в мерзкой чешуе. Они узнают, что мышей не удалось и не удастся сломить. Узнают, да будет поздно. Модо Флейм живьём закопает их в ими же отравленную землю, где их сожрут черви. Рыб! Сожрут! Черви!
- Хххааа!
Отстреливаясь сам и прикрывая Ривер, мощный серый боец во весь опор мчался вслед за нею к их общей победе, к прорыву, который не мог не состояться. Потому что ОНИ ЖИВЫ, а значит, не всё потеряно!

* Фраза, которую произнесла мама Модо в 13 серии 3 сезона («Однажды на Марсе - 3»)