Агенты "Яломиште" (часть 94,2 Раздкл "Демоны бледно-розовой сакуры")

Совет Сайто « не вестись на словоблуде» пришелся ко времени. В начале весны посольства и консульства были прямо-таки завалены слезными просьбами родственников «Демонов бледной сакуры» ближних, дальних и вообще сводных и сродных пустить их в страну. Как они резко возлюбили ребят. Особенно после эпического выступления Константина Кумихова на чемпионате мира по боксу в Сеуле. Аж невтерпёж. На счет своих Каору Нагумо даже не сомневался. И просил Сергея Пандорина гнать их всех в шею. Потому как ничего хорошего от них не видел, а в том, что они замыслили гадость – не сомневался.
Родители Тошидзо Хиджикаты перед смертью возжелали увидеть внука. Окита язвительно прокомментировал:
- Заметьте, господа офицеры, взрослого женатого внука. Который денег у них не просит, которого кормить, одевать и в школу водить не надо! Где они были, когда мама голодала и скиталась? Самоустранились. Они прекрасно жили без нас с мамой, так и дальше пусть живут себе. Хотите, скажу, как маму встретили, когда она принесла родителям любимого Тоши его два меча и прощальное письмо? Не по своей воле. По его приказу. То, самое письмо, где отец просит родных позаботиться о его жене и ребенке?
- Так значит юный Тэцу из легенд это Тидзуру?
- Да. Это была моя мама Тидзуру. Разлюбезная бабушка старательно поддерживала эти слухи. Чтобы срам прикрыть. Чтобы не пришлось объясняться, почему она выставила за дверь своего внука. Невестка – хрен бы с ней, будь я девочкой – тоже никто бы и слова не сказал. Но вот отказаться от внука – этого бы не поняли. Выставить постороннего парня, принесшего скорбную весть – это одно. Отречься от родного внука – это совсем другое. Это стыдно.
- Судя потому, что упоминание родителей отца у тебя вызывает у тебя столь негативныве эмоции (с трудом, подавляешь лисий огонь) прием бабушки тебя, сынок, не впечатали.
- Это очень мягко и в рамках цензуры говоря. Знаете, сейчас, когда я сам отец, безмятежность маминой свекрови меня прямо-таки умиляет. Я, при всех моих многочисленных недостатках и пороках, на такое не способен – буддист из меня ниже среднего. Ладно, муж – ему Тоши чужой, ошибка юности дражайшей супруги. Но ей-то – сын. Что бы ни было, но она носила его под сердцем, в муках рожала, кормила молоком (хотя, в этом я сильно сомневаюсь при таком-то отношении).
- Окита, я даже стесняюсь предположить. Полагаю, что встретили вас с мамой, явно не накрытым столом и без оркестра.
- Даже черствой корки не вынесли. А насчет музыки! Бабушка чистым японским языком сказала, что сын Тошидзо для нее умер лет десять как, и она его уже оплакала. Жизнь Тоши после этого (особенно в части бабенок и прижитых с ними детей) ее не касается: « Когда радостно мастерили этого мальчугана, обо мне, скорее всего, не думали!». А тут прямо-таки загорелось солома, так и пыхает огонь…. У Чодо Юкимура.
- Почему ты, Окита, считаешь, что здесь замешан Чодо Юкимура?
- Кому я еще там нужен? Ему мама нужна – чтобы кровь для его экспериментов выкачивать. Вместо дочки дядя Каору показал им всем неприличный жест. А крови для экспериментов надо много. Вот и хотят заполучить всех, до кого дотянутся. И маму, и меня, и Дядю Каору с обеими дочками. Вот и носится этот Юкимура, как рысь раненый в то место, где спина теряет свое благородное наименование. Все, кому я небезразличен, здесь. А родители отца больше двадцати лет не вспоминали ни о погибшем сыне, ни о нас с мамой. Тем более что у отца есть родные братья, и они отнюдь не бедствуют. Это, предвосхищая вопрос: «А вдруг их кормить некому?». Судя по степени упитанности и по одежде – не голодают и не нуждаются. Не последний овощ без соли доедают. Так что ни моя мать, ни я сам им не нужны. Тем более, что я женат не на японке, а на казанской татарке. Это в их глазах серьезное преступление. Ничего, что моя жена – прямой потомок принцессы Ото Химэ. Мои разлюбезные бабка с дедом не примут ни ее, ни моего сына. Наши чувства взаимны. Мне от них ничего не нужно.
- Почему ты так в этом уверен, малыш?
- Мама – японка (хоть и кицунэ) в стопятсотом поколении, законная жена их погибшего сына. Но и это им не помешало ее оскорбить, безжалостно вышвырнуть из дома с ребенком (их родным внуком, на минуточку). А представляете, как они отнесутся к Рамиле? Ее, не мудрствуя лукаво, банально втопчут в грязь, с нечистотами смешают. Нужны мне такие родственнички?
-Крепко же тебя обидели, мой мальчик!
-Не то слово! Не вижу причин этого стыдиться! Только обидели, по большому счету, не меня: маму и папу! Маму не просто унизили, смачно нагадили в душу. А папу….. Плюнули на его могилу! До сих пор перед глазами мрачный промозглый зимний день. Холодный дождь, ветер. Добротный дом, к которому мама из последних сил добиралась, надеясь хотя бы на отдых в тепле. Крепкие ворота, за которые ее вышвырнули, как бродячую собаку! Мама прижала меня к себе, укутала в промокший плащ, сама плачет. Даже не замечает того, что плачет. Я, по малолетству, не понимал в полной мере сути происходящего. Но то, что меня назвали «пащенком от волчьего выродка», я запомнил. И пожелание папиного отчима обоим «поскорее издохнуть». Мама им лично ничего дурного не сделала. И они не нуждались – торговля лекарствами весьма прибыльное занятие. Но у этих, замечу далеко не бедных, господ Хиджиката не нашлось для вдовы сына и внука-сироты ни уголка под крышей, ни миски похлебки (даже одной на двоих). Чужие люди нас пожалели, позволили обогреться у огня, разделили скудную трапезу. А родные бабка с дедом даже не удосужились поинтересоваться, живы ли мы.
- Как видишь, Окита, интересуются! И весьма живо интересуются. В посольство как на работу ходят!
- Только мне их интерес, не при дамах будь сказано, по какое место! Вспомнили о любовных утехах, когда ночь прошла! Хорошо, что нас с мамой нашли дядя Сайто и дядя Хэйсукэ. Они и заботились обо мне, хотя, юридически, ничем мне, ни маме не обязаны.
- Окита, ты их не простил? До сих пор не простил?
- Как Вам сказать, Владимир Клавдиевич! Простить я их простил. Зла я им не жалею. Вынашивать планы мести – не буду. Других забот вагон и маленькая тележка. Тратить свое время и жизненную энергию на них – не много ли чести? Готов признать родство с мадам Юкки Хиджиката. Будут помирать с голоду – подам миску риса и чашку чая. Но не более того! Дел никаких с ними иметь не хочу и не буду. И лицезреть их физиономии не желаю. Они для меня чужие люди.
- А вдруг они раскаялись…
- Они?!! Раскаялись?!! Два раза!!! Люди, тем более взрослые – не меняются. Те, кто хочет учувствовать в жизни внуков, независимо от национальности – участвуют. Вы на Анну Дмитриевну посмотрите – типичный представитель русской бабушки. Да и бабушки вообще. И на островах я тоже видел – это нормально. Не сидят и хотят, а помогают, чем могут. Особенно, когда внуки они нуждаются. Кормят, когда им есть нечего (часто отрывая от себя). Согревают, когда им холодно. Помогают в затруднениях. Не через двадцать лет, а в момент затруднения.
- Ты, сынок, оказывается довольно наблюдательный? И, похоже, ты – не совсем буддист.
- Я этого и не скрывают. Уверяю Вас, буддизм здесь ни причём. Это показатель отношения к ребенку. В частности – ко мне. Не более того. Да супруги Хиджиката шагу в мою сторону просто так не сделают! А если они так суетятся, то значит им что-то от нас очень нужно. И это отнюдь не моя любовь и не мамино прощение. Хоть что говорите. Но не верю я не единому их слову. У них была возможность проявить благородство и щедрость. Опоздали немного. У нас с мамой все замечательно.
- Что же передать супругам Хиджиката?
- Мой большой привет и наилучшие пожелания. Конечно, я бы им порекомендовал посильный маршрут пешего эротического путешествия на китайскую гору с непристойным названием. Но это будет слишком грубо. Хотя и справедливо.*