Агенты "Яломиште" (часть 97.2)

Частично правда. Этот клуб, конечно, имел место. Название, конечно, очаровательное. На первое заседание я пошел. А от чего бы и не пойти? Поэзию я люблю. Грешен. Слагать, конечно, не умею. Мозги под другое заточены. Но послушать люблю. Да курсантам было бы нелишнее. Искусство все-таки. Когда еще доведется приобщиться к прекрасному. Вот как на духу. Лучше бы не ходил.
- Я понял, что Вам там не понравлюсь.
- Очень мягко сказано. На этот вечер была запланирована поэтическая дуэль, любовная и гражданская лирика. Я ждал, что господа-сочинители будут обмениваться злободневными шпильками. Ну, или хотя бы послушать хорошие стихи! Знаете, я так ни одного поэта и не встретил. А так надеялся. Столько пошлости, скотства, взаимного обгаживания я не видел нигде. И, надеюсь, не увижу. Ассоциация была ровно одна. Есть некая выгребная яма, заполненная известно чем. Что обычно в таких ямах содержится. В этой яме сидят в этой субстанции по самые ноздри малолетние дурочки. И время от времени означенной субстанцией друг в друга плюются. Полагая, что это убожество и есть «высокая поэзия»! Да и ладно друг в друга. Всех вокруг забрызгали. Оказалось, что это еще цветочки. Легкая разминка. Поплевались в легкую. В потом начали зачитывать свои, с позволения сказать, произведения.
- Как следует из «донесения», вы жестко отчитали участников, «грубо, грязным сапогом чекиста, прошлись по тонкой душевной организации молодых поэтов, и только православное вероисповедание означенных поэтов уберегло их от харакири!».
- Какой слог! Какие витиеватые фигуры речи.
- Вы не согласны?
- Решительно и категорически не согласен. Прочитали они свои стиши и принялись опять этим делом плеваться. В разгар этого повторного метания фекалий на вентилятор я встал и попросил слова. Участники этого действа онемели от неожиданности. Не дожидаясь разрешения, высказал свое мнение. Не претендующее на истину в последней инстанции. Сказал в частности, что порнограф – это не художник. Похабно высмеивать особенности внешности, национальность, вероисповедание, имя, фамилию, особенности биографии – это скотство. Так же как промахи товарищей. Они же только учатся. И потому каждый имеет право ошибаться. Не стыдно не знать и не уметь. Стыдно не учиться.
Курсант Берсенев мне так дерзко в лицо (вот камикадё недоделанный – край непуганых идиотов):
- Это же юмор!
- Юмор, от которого кому-то больно, называется издевательство. Издеваться не позволю ни над кем. Ваши убогие стишата – не поэзия, а только жалкие потуги оную изобразить.
-Вы ничего не понимаете в современном искусстве. Мы так самовыражаемся. Это наше право.
- Стесняюсь просить, где искусство в данных словесных нечистотах? Судари, самоиспражняйтесь друг на друга, во имя ками! Но….. В тихих, укромных, я бы сказал, интимных местах. Убирать за собой не забывайте. Хвастать в стихах, как вы издевались над библиотекарем Марией Ивановной – скотство! Великую победу одержали – унизли женщину, годящуюся вам в бабушки! Средоточие вселенского зла – пожилая интеллигентная тетушка, которая просто не умеет отвечать хамством на хамство. И стебаться над влюбленностью ваших товарищей, выставлять их чувства в похабном свете, сводить все к банальной похоти – это шедеврально. Сударь, не надо проецировать свои нездоровые эротические фантазии, равно как и свой извращенный интимный опыт, на других. Конечно, немножечко не прав и тот, кто поделился своими переживаниями. Но это не дает Вам право обнародовать чужие откровения. Если Вас этому не научили папа и мама, то будут учить другие. Временами весьма жестко.
- А что такого? Это же шутка! Сайто Кондович! С талантами так нельзя!
- Вы трое состязались в сомнительном остроумии за счет Арсения Узала. Ничего, что это Ваш товарищ?! Что, возможно, от него будет зависить, жить вам или умереть! По национальности прошлись. Обращаю ваше поросячье внимание! Во-первых, чукча и голд – это две разные национальности. Во вторых, чукча ничем не хуже и не лучше русского или татарина, или еще кого! Над внешностью издевались – хотя парень довольно симпатичный. А сами-то прямо-таки идеальные, во всех отношениях. Думаете, я не найду к чему придраться. Мадмуазель Велтищеву, я пощажу, дама все-таки! А вы – двое из ларца, одинаковых с лица. Посмотритесь в зеркало внимательно (И я подробно прошелся по малейшим недочетам внешности – раздув их до гротескных масштабов). А что же мы не смеёмся? Это же так забавно!!! Что это мы оба-два побледневши? С личика спавши?
-Сайто Кондович! – не выдержал Берсенев, как самый дерзкий. – Мы же поэты!
-А я прозаик. И дальше что? Значит над Митяем и Арсением так шутить можно, а над Вами нельзя? Не напомните ли, сударь, с какого числа вы – три жалких клоуна – на особом положении?! Дату назовите, номер приказа.
- Это только Ваше, между прочим, сугубо субъективное мнение.
- Край непуганных идиотов: камикадзё на камикадзё сидит и камикадзё погоняет! Ребята, запомните. Есть шутки, за которые в зубах появляются промежутки. Вот тот же Митяй или Арсений схватит табельное оружие и отстрелит на хрен поганый язык вместе с дурной головой? И что? Очень весло будет?! Обхохочешься!
- И что же наши горячие парни и валькирия?
- Стоят наши пииты доморощенные, что-то там мяукают невразумительное. Туфлей пол ковыряют. Я им ненавязчиво заметил, что на данном этапе они не являют собой стихотворцев уровня Пушкина или Лермонтова (даже до Найто Хаято им как до Киото на ишаке задним ходом), писателей уровня Ярмилова, ученых уровня отца и сына Арсеневых, Ягужинского и супругов Борменталь. Художественная ценность их произведений – нулевая, идеологическая ценность – нулевая, историческая – нулевая. Они собой пока вообще ничего не представляют, чтобы позволять себе такие выходки. Такое поведение не делает чести даже признаным знаменитостям, имеющим реальные достижения и заслуги. А уж в исполнении двадцатилетнего пацана – инфантильная выходка малолетнего дебила. Что нормально в три года, в двадцать – клиника. Изгаляться над беззащитной женщиной, к тому же в почтенных летах – трусость и скотство. А скотство искусством быть не может по определению. Нашкодить и этим хвастать – это не смелость. Это всего лишь показатель скудоумия! Не более того!
- Согласен с Вашей оценкой. Только Феденька говорил, что Вы в пух и прах разнесли все эти стихи, разобрав построчно, чуть не пословно, « чем убили на корню желание творить».
- Петр Савельич! Писатель это не тот, кто может написать, а тот, кто не писать не может. Если критика какого-то эльфа, к тому же очень далекого от искусства, способна погасить огонь творчества. То был ли этот огонь? Или так – гнилушка в темноте мерцала? Я не самый великий литератор. И не филолог. Хорошо, что здесь нет дипломированного учителя изящной словесности Лидии Петровны, моей жены. Ее бы элементарно вырвало. У меня просто душевная организация погрубее и желудок покрепче.
- Настолько все плохо, Сайто Кондовч?!
- Не то слово. Даже, на мой непрофессиональный взгляд, это форменное убожество. Даже не «взвейтесь – развейтесь». Это полный…. Упитанный полярный лис. Рифмы настолько корявые, что я лучше сочиню. Хотя я ни разу не поэт: ни ухом, ни рылом. Образный ряд скуднейший – в младшей группе детского сада и то побогаче будет (напоминаю – нашим пиитам за двадцать). Уровень владения словом нижайший. Для семейного употребления – третий сорт не брак. После восьмой чашки саке через раз. Но публично выступать с такими стишами неприлично. Потом поднял комсорга, который одобрил эту идею. Спросил, знакомился ли он с теми текстами, которые, с его одобрения, демонстрировались публично. Если нет, то впредь рекомендовал тексты всех публичных выступлений просматривать лично. Ответственного за культурный сектор поднял и спросил:
- Сударь, это что сейчас было?
Парнишка мне с вызовом (столько камикадзё на единицу площади):
-А мне стихи ребят понравились! И вообще у нас свобода слова…..
- Сударь, если Вам нравиться жевать желтый снег – да жуйте себе. Кто запрещает?! Другим-то зачем это навязывать? У нас свобода слова – значит, и я могу высказать свое мнение. Я его высказал.
- Вы просто злитесь!
- Юноша! Вы не видели, как я злюсь. Не доводите до служебного расследования. Будет не смешно. Никому. Знаете, те, кто «ради красного словца не пожалеют и отца», вызывают во мне не восхищение, а желание элементарно набить физию. Как и у любого нормального взрослого вменяемого человека. Вам, товарищ культорг, могу порекомендовать, для начала, повысить свой культурный уровень. Почитать нормальные книги, нормальные стихи, фильмы посмотреть нормальные. Посмотреть хорошие спектакли, в силу некоторых обстоятельств, проблематично. Но решаемо. Сегодняшнее мероприятие – это уже вообще дно, причем пробитое до верхней палубы.
-Это всего лишь Ваше частное мнение, товарищ Хадзиме! И вы не специалист!
- На ваше счастье! Будь здесь профессиональный филолог, он бы Вас раздраконил основательно. Любой более или менее грамотный филолог. Но даже на мой, дилетантский, взгляд – это гадость, а не поэзия. С разрешения командования могу послать эти стиши на рецензию своей жене - профессиональному филологу, преподавателю русского языка и русской литературы, кроме того кандидату филологических наук Анне Дмитриевне Арсеновой, Преподавателям кафедры русского языка и Русской Литературы Хабаровского педагогического института, в частность заведующему указанной кафедрой. Это достаточно авторитетные для Вас специалисты? Рецензии их будут, конечно, отличатся моей. Как пытки в гестапо от мордобития в деревенском околотке.
- Вы, товарищ Хадзиме, как не поймете! Это же искусство будущего! Ребята ищут новое…..
- Запомните, ребята! В искусстве нужно искать не новое, а вечное. То, что будет интересно, и через двадцать, через сто двадцать, и через тысячу лет. Как появляются народные песни (у любого народа)? Их кто-то создал. Имена создателей стерло временем. А песни живут. Почему? Да потому, что и нас трогает то, что волновало и тревожило наших предков тысячу лет назад. Новое искать можно и должно. Но не так. Искусство не должно переходить ту грань, за которой оно превращает в низкопробное фиглярство! В дешёвку!
-Вы же ничего не поняли. Это же….
-«Это же» что? Вот о чем Ваше стихотворение « Машкины л…ки Подражание Маяковскому»? Товарищ Берсенев! Хоть уж имя чужое не пачкали бы. Позорься сам, имбецил! Маяковский здесь причем?! Что это Вы вдруг покраснели, аки девица в камышах? Пять минут тому назад, Вы, совершенно не стесняясь, громко декламировали этот стиш на весь поток. И что вдруг случилось. Давайте, выдайте «на-гора» глубинный смысл. О чем это?
- Там как бы парень, девушку любит.
- Физически…. Ключевое понятие: «как бы». Как бы парень, как бы любит, как бы девушку. Нет здесь любви, и даже страсти нет. Один жар в чреслах. Потому, что любящий мужчина таких вот стишат о любимой женщине себе не позволяет. Не зависимо от того, была ли эта близость в реальности, или только в воспаленном воображении. Даже под дулом пистолета. Тем более публично хохотать над особенностями телосложения. Это скотское отношение к женщине. Не более того!
- Это же шутка была!
- Как все запущено! Это не шутка, это пошлое и грязное издевательство. Возможно, я чего-то не понимаю в новомодных веяниях. Но скотство от шутки отличить пока в состоянии.
- Какие мы правильные! Ходячий кодекс Бусидо! – пискнула юнная поэтесса.
- Мадмуазель Вельтищева! Щекотливых тем, касаться надо очень аккуратно. Я не говорю об убогой форме подачи этих помоев, о корявых рифмах, о истрёпанных до дыр русской эмиграцией штампах и клише. Уж если коснулись, так выдайте не только эмоции, но и что-нибудь еще! Уважайте читателя и слушателя! Это педалирование эмоций – не поэзия. Это грязная манипуляция эмоциями. В мирное время – это просто дрянь. Сейчас это сродни предательству. Вы отдаете себе отчет, где Вы находитесь? Кому Вы с такой бешеной экспрессией рассказываете о том, чего не знаете!
- Да знаю я все!
- Девочка моя! Твой просто шедевральный отрывок про «застреленного, как собака, и брошенного на путях (для чего – чтобы вызывать возмущения толпы с непредсказуемыми последствиями)» ребенке, умиляет и восхищает. И показывает «глубочайшее познание предмета». Я даже опущу то, что в детей стрелять нельзя. Что в людей просто так стрелять нельзя. За это отвечать придется. Сотрудник охраны стоит не с личной берданкой. Оружие у него табельное. Патроны к нему посчитаны. Если не хватает патронов, то он должен отчитаться – где они, в кого стрелял, попал или не попал, где труп. Кто отдал приказ. Кроме пафосного завывания и заламывания рук: «Покуда и доколе!» здесь нет ничего. Одна истерика экзальтированной девчонки. При этом Вы эти помои вываливаете на своих товарищей. Они, к слову, могут принять Ваши пламенные воззвания на свой счет. И отреагировать соответственно. Конечно, Вы – дама, и это мне позволяет надеяться, что до рукоприкладства все-таки не дойдет.
- А что я не права? Вы защищаете….. Да с кем я говорю, Вы же приволочённая чекистами нечистая тварь. У них и у Вас руки в крови не даже не по локоть, а по самые плечи….
- Девочка моя! Я всегда удивлялся псевдо-русской псевдо интеллигенции. Как они все лезут в воинское сословие, не имея на то никаких оснований. А уж как мы любим страдать из-за «погибающей России»! Которая погибает-погибает, да все никак не погибнет! Ах, какая жалость! Ее уже в грязь втоптали, а она поднялось из болотной жижи.
- Конечно, ворон ворону глаз не выклюет!!!
- Давай, милая девочка, оставим пока эмоции и безадресные воззвания. И вспомним юриспруденцию и обществоведение. Не на уровне адвоката Захара Химэ, а на уровне ликбеза.
- Захар Химэ, это который из Елабуги приезжал? Нашли, кого в пример ставить. Он же дракон!
- Я этого не отрицаю. Более того, он сам этого не отрицает! Что, тем не менее, не отменяет его глубочайших познаний в этой области. В отличие от Вас, мадмуазель! Скажу тебе страшное: государство – любое, всегда занималось репрессиями. Во все века, при любом строе! Не надо делать такие большие удивленные глаза. Как папенька принцессы Ото Химэ, когда ему донесли об очередной интрижке дочери! У драконов они и без того не маленькие! Даже в обычном, не зооморфном, состоянии. К преступникам – ворам, убийцам, насильникам, предателям во все времена применялись репрессии, и зачастую, довольно жесткие. Это одна из функций государства! Вы этого не знали? Стесняюсь спросить, как Вы умудрились доучиться до второго курса юридического факультета в Казанском Университете? Как Вы зачеты, экзамены сдавали, не зная элементарных понятий? Конечно, могу предположить, что Вы тупо вызубрили материал, не вникая в смысл. Или за красивые глаза! Вы дамочка привлекательная.
- Это низко! Вы даже не представляете себе, каково это….
- Девочка моя! Я серьезно сочувствую Вашему горю. Мало того, я даже был на месте Вашего папеньки. Не надо на меня так смотреть. Я знаю, что такое, быть государственым преступником. Приятного мало, но…
- Мой папа был не виновен. Его посадили буквально ни за что!
- Милая моя! Кого и где ни спроси, все сидят ни за что! Ни один за дело не пострадал. Все невинны аки агнецы Божии. С уголовным делом Вельтищева Антона Семеновича приходилось заниматься лично. Не буду рассказывать, те ужасы, кторый творил Ваш папенька. Хотя бы потому, что Вы не несете ответственности за его непотребства и не могли в силу, своего возраста, ни участвовать в них, ни даже понимать, что происходит. Почему у Вас в дому прироги каждую субботу, откуда мясо в кадушках, масло кастрюлями, водка ведрами. В то время как у соседей лебеда с крапивой, и то через день. Не понимали, почему у Вас платьица новые шелковые, а у соседских детей – драные обноски.
- Вы лжете! Вы - грязный падальщик. Вы – исчадие ада! Ворон, воспитанный волками! Вы даже не знаете, какой он был человек.
- Милая моя! То, что Вы любите отца – это нормально. Надо полагать, что и он также трепетно и нежно любил Вас. Вы как себе представляете. Картина маслом. Спускается к ужину Антон Семенович, после трудовых свершений к накрытому столу. Целует единственную дочь-любимицу, и рассказывает: «Как я устал, девонька моя. Как трудно жить стало. Батраки от рук отбились. Как они обнищали. Только и могут, что прелестями дочерей и невесток расплачиваться. Подкулачник Архип руку сломал, завтра пойти к должнику не сможет. Райком задрал. План с меня трясет. Ну, если сдам зерно по государственной цене, в карман-то и положить нечего будет»! Вы так это себе представляете. Сидит любящий отец и делится с малышкой тяготами бытия. Подробно рассказывая о своих преступлениях. А милая Лизонька, уронив свою головку на могучую грудь родителя, преисполнившись умиления, засыпает на мягких отцовских руках.
- Вы издеваетесь, Сайо Кондович? Это же бред.
- И я о том же. Понимаете, Елизавета Антоновна! Девочка моя! Любящий отец будет оберегать свое дитя от такой правды (и это делает ему честь). Он ни за что Вам не скажет, что ради прибыли (не прибыли колхоза, а его личной прибыли – чтобы она не снижалась), он не просто воровал, обманывал, запугивал, спаивал и морил голодом своих же односельчан. Что тоже не есть хорошо – между прочим, уголовно наказуемые деяния. Убивал и насиловал, помогал морально и материально иностранным резидентам. Ничего личного – бизнес. Преступления его доказаны. И это отнюдь не супружеская измена. Вещи гораздо более страшные. Не здесь об этом говорить.
- Под пытками он признался! Будто я не знаю, как Вы издевались….
- Девочка моя, конкретно Вашего папеньку, никто не пытал, кроме совести. Да и та – не особо! Учитывая, что совесть у него не только в курсе, но и доле. На паркуа! Его преступления доказаны, все участники банды выявлены и получили каждый свое. Доказательств – прямых и неопровержимых – более чем достаточно! Косвенных и того больше! Зачем мне напрягаться и пытать его. Силы тратить, настроение себе портить. Что я могу у него еще выпытать? То, что я и без него знаю. Мне его признания – как киту кальсоны. И на кой лишние телодвижения. Не мальчик, знаете ли!
- А подпись?
- Девочка моя! Без пяти минут юрист! Если я законченный беспредельщик, на законы мне плевать, на людей тоже. Я же демон, инфернальное существо. На кое место в этом случае его подпись? Она что, обладает магической силой? Или что? Если я беспредельщик могу, вполне обойтись и без этого автографа: «Прочитано вслух, от подписи отказался». Вообще, что хочу, то на него и напишу! Я же занимаюсь чекистским беспределом. Надо мной же начальника нет, который за все мои действия отвечает.
- Да Вы все одним миром мазаны!
- Ладно. Я монстр, беспедельщик. Начальнику какая файда меня покрывать? Чтобы при первой же проверке загреметь со мной под фанфары? Он же подписывает все. Понимаешь, если – ты помахиваешь не глядя, значит ты – дурак, который не знает, что у него в подразделении происходит. Если видел и подписал – значит, ты покрываешь преступника, сочувствуешь и занимаешься тем же самым (обвинить невиновного человека за чужие деяния – это должностное преступление). В обоих случаях тебе не место в органах.
-Откуда я знаю! Вы же истребляете лучших людей России!
-Милая моя! Если это сливки, то каково же молоко? Могу даже не читать. Просто написать, что прочитал. И поехал дяденька. Если же я нормальный юрист, выводы делаю на основании фактов, а не на основании истеричных выкриков сельских кликуш и беснующихся городских сумасшедших. Доказательства собраны основательно и законно. В этом случае признание обвиняемого или его отсутствие вообще роли не играет. Никакой! Не хочешь – не признавайся. Какая разница! Ни тяжесть содеянного, ни последствия от этого, ни тяжелее, ни легче не станут.
- Вы издеваетесь! Вы язычник! Вы…. Вы…… Вы дикарь!
- Не вижу причин отрицать очевидное. Меня учили, что молясь своим богам, я не должен восставать на чужих. Это что-то меняет? Православное вероисповедание Вашего батюшки не мешало ему воровать, убивать, насиловать. И не кого-нибудь, не туземцев или индейцев, своих единоверцев. И как то, что я воспитывался в традициях буддизма, должно мне помешать поступать с людьми по-человечески? Например, не истязать человека (пусть он и преступник), когда в этом нет крайней нужды? Я понимаю, какое потрясение Вы испытали, когда милого папеньку забрали со двора. Тем не менее, маменьку Вашу не оставили голодать на улице.
- Облагодетельствовали! Устроили в библиотеку и домишко дали пятистенок! Мамочка моя, сама эту халупу прибирала, сама готовила, сама баню топила. Летом на огороде, после работы. Я девчонкой руки изодрала на этом огороде.
- А все остальные, надо полагать, жили в роскошных дворцах комнат этак на двести, праздно шатались по окрестностям, предавались от безделья различным забавам на фоне пасторального сельского ландшафта. А продукты на их огородах и в полях росли сами собой. И скотина жила сама по себе: сама себя кормила, сама себе сено на зиму заготавливала, сама себя доила, сама же и хлев убирала. А птицы яйца несли прямо в корзину хозяйке. И такое кругом благолепие. Только мать и дочь Вельтищевы изнемогают от непосильного труда.
- Издеваетесь, Сайто Конлович!
- Отнюдь! Девочка моя! Понимаю, после беспечного бытия в дому папеньки это было для тебя, ужасным. Только маменька не скотницей при ферме работала. Не лопатой навоз кидала и ты вместе с ней. В библиотеке – в тепле, в чистоте. Дрова Вам заготавливали, как нуждающимся. Я знаю, что Вы зимой не мерзли. Вас и Вашу маменьку не продали в увеселительный дом – для утехи господ офицеров (как это принято, например, в Корее). Не надо так ротик кривить – это дело совсем недавнего прошлого. Не вышвырнули Вас с маман, как собак, на улицу. Вас, по сути, простили. Дали возможность жить нормальной человеческой жизнью. На общих основаниях. Как все. Вы тут стоните про «жалкий пятистенок». Тебе, Лиза, в твою дурную голову, забегала крамольная мысль, что без мужа, без батраков и батрачек поденщиц, мать элементарно была не в состоянии содержать такие хоромы. Там только дров надо как на все село. И обрабатывать двадцать пять гектаров земли. Которые числились колхозными.
- Да что Вы понимаете! Это же жалкая хибара!
- Девочка моя! Да Вы «есть слишком много кушать!»! Чтобы Вы так жили, как прибедняетесь! На двоих целых две комнаты, в теплом доме. Дрова для отопления на своем горбу не таскали Мне бы в свое время такая «хибарка» за счастье. Приходилось жить на болоте, в комнатке дощатого барака. Летом ничего страшного. Зимой самая прелесть. Минусов, конечно, как здесь, таких нет. Но….. Попробуй где-нибудь в октябре или начале апреля жить в неотапливаемой сараюшке. Особенно когда ветер, дождь. Представь себе, что с тобой ребенок. Дети иногда плачут – когда им холодно, больно, хотят кушать. И смотрят на тебя щенячьими глазами: «Ты же взрослый! Ты такой сильный и умный придумай, что-нибудь!». Я не для того, чтобы пожаловаться – я сам выбирал дорогу и давно не щенок. А так, чтобы было с чем сравнивать.
- И что с того?
- Мадмуазель! Вы не мерзли, не голодали. Мало того, тебе выдали от колхоза направление в Казанский университет. Что и решило дело при поступлении. По баллам ты не проходила. То есть тебе за государственный счет дают образование. Возможность заниматься делом, которое ты выбрала. Ты живешь в общежитие (которое отапливается и освещается), кушаешь в столовой. Учишься бесплатноно, даже получаешь стипендию. В аудиториях и лабораториях, пользуешься библиотекой, которые отапливаются, освещаются, оборудуются. У преподавателей, которые получают зарплату. Заметьте, мадмуазель, – не из Вашего кармана. Получаешь стипендию от колхоза, как будущий молодой специалист. По окончании института тебя ждет рабочее место. Какая печальная участь! Поплачем же все!
- Думаете этими жалкими подачками…
- Какие мы гордые! Это тебе не подачки. Просто тебя пожалели, потому что и ты, и твоя мать – люди. Да, твой отец совершил преступление, и не одно. Но это не повод обрекать Вас с маман на смерть от голода и холода. Только и всего. Только и всего, красавица! Уясни себе это, наконец! Нет! Наша гордая принцесса, впечатливших трудами потрепанных тетех, не самого тяжелого поведения и весьма сомнительной нравственности, пошла « жечь глаголом сердца людей». Этим самым глаголом (в отличие от своих гуруинь) толком не владея.
- Вы лучших женщин, гениальных поэтесс обозвали…. Жрицами любви!
- Девочка моя! Уясни себе разницу. Жрица любви – это профессия, род занятий, половая распущеность – это черта характера. А про профессию этих дам я ничего не говорил.
- Сайто Кондович! Вы…… Вы ….. Вы - чекист! Вот кто Вы!
- Да, я – чекист. Это доказанный факт. Оскорбить меня этим пытаешься? Мимо! Деточка, а ты не хочешь поделиться своим горестями, трагедией вселенского масштаба с другими девчатами. С Саломеей Аникиёнок из Минска (у нее всю семью растеряли, она чудом осталась жива), Танечкой Селиверстовой из Анапы (на глазах которой фашисты зверски изнасиловали, а потом зарезали ее мать и сестру). Аницей Лотяну из Карпатии, которая сбежала из одной из секретных лабораторий, где над ней ставили чудовищные опыты. Это те, кого я навскидку вспомнил. Это вот чтобы Вы составили себе представление, кому помогал Ваш папенька. И за что его так далече спровадили. Ты, не смущаясь, с апломбом тут «клеймишь позором»! «Покаяться и призвать к покаянию»! Девочка, ты гадишь в руку, которая тебя кормит. И при этом надуваешь губки, и личико кривишь! Обдели лялечку! Пойми, болезная! Рано или поздно жизнь тебя ткнет носом в твое творчество.
Девица злобно скрипела зубами. Но ответить-то ей было нечего.
- Теперь Вы! Курсант Срегеев. Я просто очарован Вашим творением. Чего стоит одно пафосное название « Реквием вкусной и здоровой пище!». Юноша Вам двадцать два года, без месяца двадцать три. И так верить сказкам. Описание ассортимента Елисеевского магазина, будь оно чуть более грамотным, могло бы ошеломить пафосом. Основная мысль сего выхлопа, которая буквально у Вас красной нитью по всей поэме – как же у нас было все хорошо, пока большевики не пришли и все не обгадили.
- Я такого не говорил.
- Но это прямо следует из текста, который ты написал сам. Не отпирайся. Настоящий литератор такую ахинею не сможет выродить даже намерено. Ты, юноша прекрасный, пытаешься меня убедить, что «раньше», любой рабочий или крестьянин мог запросто с получки забежать в подобный магазин, покупать хлеб вагонами, воблу бочками, мясо, рыбу пудами, молоко и водку ведрами. Омары, крабы, и прочие деликатесы были привычным делом.
- А что не так?
- У отца, а лучше деда спроси так или нет. Насколько я помню, тех, кто «хрустел французской булкой», да на балах отплясывал, было от силы процентов пять. Подавляющее большинство выживало. Пойми, чудо в перьях, Проний Прокопович! Ресурсы ограничены. И если кто-то купается в роскоши. Значит, ста другим элементарно на харчи не хватает. Кто-то ест «устрицы и окорока вареные, копченые» и далее по тексту до несварения желудка и допиваясь дорогими винами до белой горячки, а большинство – работает на износ за скудные харчи, лебеду ели – надо полагать с хорошей жизни!
- Сайто Кондович! Я не про это!
- А я как раз про это! Я понимаю Вельтищеву – у нее кровный интерес. Ты-то куда лезешь, воспеватель «прекрасной старины», страдатель по «России, которую мы потеряли»!
- Но ведь магазин-то был!
- Юноша! Я факт его существования не отрицаю. Вот твоему деду с него какой прок? Магазин, который тут живописал, хоть и коряво, был ориентированный на весьма состоятельную публику. На очень состоятельную. И цены были соответствующие. Например, один иностранный аспирант поссорился с женой из-за того, что она растратила в подобном магазине все, что ему прислал отец на полгода. И не вагон харчей принесла. А так – чтобы сочли за богатую дворянку. Дело было давно, война Босин еще только где-то маячила на горизонте. А в России тогда вообще все тихо и мирно, революций даже не пахло. Тетеньки экзальтированные ножками топали, полиция кружки подпольные разгоняло. А в основном – лепота! Такое дореволюционное благолепие.
- А что же он такой нищий и……
- Скажем так! Бедный японский крестьянин, даже если продаст последние штаны и себя в придачу, при всем своем желании не сможет отправить даже любимого сына учиться за границу. Обучение, во-первых, само по себе не бесплатное. Во вторых, парень должен где-то жить (естественно не в ночлежке), что-то кушать, во что-то одеваться (не в ремки, а прилично) – естественно, это тоже деньги. Про то, как он доберется до места учебы – это отдельная песня. Так что иностранный студент, а тем более аспирант (который, помимо прочего, еще и работает, получает, пусть не большое, но жалование), юноша далеко не бедный. Во всяком случае, намного состоятельнее среднего рабочего. Только и для него покупка в таком магазине – роскошь (по его мнению, не позволительная), а не ежедневная рутина.
- Я знал, что японцы – жмоты!
- Есть такое. Почему так вышло, углубляться сейчас не буду. Иностранный аспирант, человек далеко не бедный, очень далеко, считает магазин, подобный описанному, неоправданно дорогим. А фабричному рабочему оно в самый раз. Особенно меня порадовало про то, что женщине «не приходилось горбатиться», но «в проклятом совке» и далее по тексту. Мне верить не надо – я всего лишь кровавый наймит! Бабушку свою спроси, мать спроси. Как им сытно и вольготно жилось. Феерическая глубина образов и глубочайшее знания предмета. А ля Проня Прокоповна! С этим разобрались. Теперь по «увезенным на лютую смерть, лучшим сынам отечества».
- А что здесь не так. Скажете, не было?
- Мой юный друг! В стране, разорённой тремя войнами и подряд, денег просто девать некуда. Насколько сии господа были невинными – это разговор отдельный. Главная цель большевиков – уничтожить как можно больше народа, обязательно невиновного. Извини, но никакая власть не ставит себе целью уничтожить все народонаселение. А что они будут кушать? Кто будет выращивать еду? Кто будет работать на заводах и фабриках? И если такую толпу организовано куда-то везут. Это значит, они там нужны живые. Расстреливают обычно рядом с местом приговора – дешево, надежно и практично. Это к твоему: « и горы костей лежат вдоль каждой магистрали».
- Но там же умирали….
- Милое дитя, с прекрасным личиком, не обезображенным признаками излишнего интеллекта! Да, на этапах умирали. Я скажу страшное: человек смертен. Более того, он внезапно смертен! Умирают не только на этапах. В санаториях и на курортах умирают. Случаются, что верхом на жрице любви. Выкидывать труп в окно не будет никто. Тем более расстреливать контингент на глазах у почтенной публики. Представьте себе, вокзал в Казани. И вдруг охранник стреляет в ребенка, и труп бросают на рельсах, как нам недавно живописала мадмуазль Вельтищева Елизавета Антоновна. Казань город большой, столица губернии. На вокзале пассажиры разных категорий. Криминальных элементов, кликуш и прочих буйно помешанных не мало. Представьте себе, это толпа всколыхнется и двинет на стрелявшего. Феномен «сакральной жертвы» я только недавно разъяснял. Что потом случается и каковы будут последствия.
- Ой, да ладно. Все говорят.
- Говорят, в Киото кур доят, а коров на яйца сажают. А серьезно. На каждого эпатируемого заводится личное дело. И число прибывших должно, и в идеале, совпадать с число присланных этим же поездом личных дел. И если личное дело есть, а человека нет. То должно быть заключение о смерти, в котором указывается время смерти, причина смерти, кто и при каких обстоятельствах ее констатировал. Куда делось тело (как правило, или едет в том же поезде, или указано в каком морге). Все документируется. Какой-нибудь ресторанной певичке такие болезненные фантазии вполне простительны. Или поэтессе без определённых занятий. Они работают совсем в другой области. Но Вам – это просто не прилично.
- Вечно Вы придираетесь, Сайто Кондович!
- Ребята! Вы понимаете, что вот этими пакостями просто льете воду на мельницу наших врагов. Цель которых – очищение территории от неполноценного населения. То есть от нас. Вы сеете сомнение, пытаетесь породить разброд и шатания. Это благо, что Ваши поэтически способности ниже среднего. Если вы, ребята, не понимаете таких простых вещей – то вы просто малолетние дурочки. Если понимаете и делаете осознано, то вы – враги. Кстати, второе первого не исключает!
- Сайто Кондович! Вы говорите ужасные вещи!
- Товарищ комсорг! Вы сами-то поняли, что только что произошло?! Как в руки троих ребят, среди которых девушка, попали материалы вражеской пропаганды? Или они у Вас в свободном доступе. Просто только в трех сердцах эта похабень нашла благодатную почву и буйно заколосилась? Вы понимаете, что для массовой драки не хватает только сакральной жертвы?
- Я займусь этим прямо с утра!
- Будьте так любезны, сударь! Вы, господа сочинители! Вы с какой целью тут выкаблучивались? Какие задачи ставили? Показать всем свое скудоумие и дурновкусие? Поздравляю, вы с этим справились блестяще! Настроить против себя ребят. Вам и это удалось. Заставить вас троих подозревать в нехороших делах? Миссия выполнена!
- Мы просто хотели жить полноценно. Мы творческая интеллигенция…..
-Что, по-вашему, делает жизнь полноценной?! Такие вот плевки в своих товарищей? Что? Я жду!
- А что тут думать! – взвизгнула поэтесса Лиза. – Эта ужасная форма, дебильная еда, казарменная кровать, ваша дебильная музыка - да это все просто унижает человеческое достоинство!
- А модные тряпки, надо думать, поднимают его до небес! Дети мои! Услышите старого эльфа! Красивая одежда, вкусная еда, квартиры, дачи, машины – при всей их приятности, сами по себе не делают жизнь полноценной. Полноценной жизнь делают твердая уверенность, что ты – на своем месте и делаешь нужное и важное дело. Любимый человек рядом, на которого можешь положиться и которому можно доверять. И конечно, чувство собственного достоинства. Которое не определяется внешними атрибутами. Честь имею!
И ушел, хлопнув дверью.
- После Вас там такое началось. Зал сначала взорвался аплодисментами, а после гудел, как растревоженный улей. Драки, конечно, не было. Но диспут был довольно жесткий. Я, конечно, знал, что у Вас среди курсантов непререкаемый авторитет. Но чтобы до такой степени! Это заседание клуба стало первым и последним. Что к лучшему, Сайо Кондович! Кстати, курсанты Вельтищева, Берсенев и Сергеев отчислены по собственному желанию
- Это и к лучшему. С таким вот убеждениями отправлять на задание – просто обречь их на верную погибель. Пусть лучше на портомойне – вреда меньше. Хорошо делать можно только то, во что веришь. И знаешь во имя чего, для кого ты это делаешь.
Слова Сайто оказались пророческими. Вельтищева институт забросила и вращалась некоторое время в окололитературных кругах. После чего вышла удачно замуж за ответственого работника и тихонько осела. Берсенев и Сергеев пытались пристроиться к различным редакциями – но так и не смогли найти тех, кого бы их «Гаврилиады» могли всерьез заинтересовать. Причем к Сергееву пристало прозвище Проний Прокопыч! Он, собственно и являл мужской вариант комичного персонажа: деятельный и впечатляющийся, прямо-таки фонтанирующий идеями. Но при этом непроходимо тупой. Берсенев же до кона слонялся «непризнанным гением», изредка приседая на уши доверчивой дамочке и за ее счет некоторое время сытно питаясь.
Федору не по силам оказалась даже служба в интендантах. Попался на крупном воровстве. На суде он дерзко бросил Сайто:
- Это Вы виноваты! Это все из-за Вас, Сайто Кондович!
- Слушай сюда, идиота кусок! Во всем, что с тобой случилось, ты виноват сам! И отвечать будешь тоже сам. И на этот раз словоблудие тебе не поможет.*