Демоны бледно-розовой сакуры (Агенты Яломиште часть 104.2)

Сергей Пандорин и Кан чи вспоминали разговор Лили и Аситаки. Как раз тогда парень был в госпитале после своего первого боевого похода. Разговор у ребят зашел как раз об этом. Мальчишка случайно нашел старый альбом. И в нем пожелтевшую от времени газету. Сумел прочитать  : «Самый молодой профессор Рязанцев П.П читает публичные лекции в Санкт- Петербурге». Подошел доктор и спросил:
- Интересуетесь историей, молодой человек?
- Простите, я случайно.
- Ничего страшного. Только историю изучать надо не «случайно», а целенаправлено и скурпулезно. Не зная прошлого, человек обречен блуждать в потемках. Давай, пока ждем твоего папу, вместе посмотрим. Я тоже освежу свои воспоминания. Давненько я не смотрел на эти старые фотографии.
Юный эльф слушал рассказ старого доктора, и ему почти не верилось. Но было так захватывающе, что даже Окита заслушался. Он любил слушать старого профессора. И очень сожалел, что отключился на самом интересном месте. Павел Петрович накрыл его одеялом. Удивлясь тому, как же быстро летит время. Казалось, совсем недавно, юный Окита, прикорнув в кресле, ждал маму с дежурства. И вот уже Окита сам отец…. Не просто прибегающий врач – ведущий специалист отделния, без пяти минут зав. кафедрой. Причем, мать, которую он безмерно уважает и почитает, воспитала сына достойным человеком. Очень похожий на отца, удивительно красивый мужчина (который нравится и юным девчонкам, и опытным дамам), хранит верность своей женщине. По этому поводу несколько разошелся во мнениях с местным ламой:
- Меня хорошим воспитали мама и дядюшка Ильяс,(которые были со мной каждый день), а не служитель храма (которого я видел раз в год).
Профессора и юного лиса сморило ближе к утру. Аситака пристроился на дванчк к отцу и мирно посапывал. Благо до утра их никто не беспокоил.
Правда интерны и аспиранты любили вспоминать его папашу Тошидзо Хиджикату. Который, при всей миловидности лица и фигуры, был очень жестким командиром. Окита также мог жестко, до слез, отчитать ученика за ошибки. Иногда, когда поток раненых был больше обычного, вызывал своих аспирантов и интернов на работу. Причем очень придирчиво смотрел за дисциплиной. Разбор смертных случаев проводился довольно жестко. Эльф говорил:
- Моя цель, вовсе не натыкать носом в лужу. А чтобы Вы, ребята поняли, как нужно делать. Чтобы подписывая очередной документ, Вы были уверенны, что сделали для человека все возможное и невозможное. Вот представьте, что здесь лежит не Смирнов Степан Андреевич, а ваш отец или любимый дядюшка.
- Ну, Вы, Окита Тошидзович, сравнили…
- Сравнил! Этот человек, которого мы не сумели спасти, чей-то сын, отец, муж, брат. А все ли мы сделали, ребята? Нужно что-то сказать его родным. Детям, в частности. Нам есть, что им сказать? Или признаться, что человек умер от чьего-то недосмотра? Из-за чьего-то разгильдяйства им теперь расти сиротами?
Будущие хирурги испуганно молчали. Ребята прокручивали в который раз в уме подробности операции, едва ли не посекундно. Судорожно пытались найти ту самую ошибку
- Ребята, в данном случае, ничего нельзя было сделать. И товарищи Хартонов и Савельев, действительно выложились по полной. И боролись за него до конца. И ошибок, которые привели к гибели человека, они не сделали ни одной. Предсказать, что оторвавшийся тромб перекроет легочную артерию на даном этапе невозможно.
- Зачем же Вы, Окита Тошидзович.
- Чтобы Вы, ребята, делали все как положено всегда. Чтобы, если случай действительно безнадежный (такое тоже случается), вам не в чем было себя упрекнуть. Чтобы вы не мучались тяжкими сомнениями.
С утра взрослых разбудили голоса. Взрослые не сразу поняли в чем дело. Аситака о чем-то спорил с Лилей Кумиховой:
- Прямо-таки впахивали? Полный рабочий день и за соотвествующее жалование? В этом случае они бы падали без сознания в свои койки. Им было бы не до фотографирования.
- Они, может, хотели показать….
- Себя они хотели показать: «Вот я кака!»! Никака – если разобраться.
- С чего это ты так решил, волченок Мибу?
- На всех фотографиях девчушки свежи, аки утрение розы. Костюмы идеально отглажены и накрахмалены. Как будто только что надеты.
-Почему? Может, они просто аккуратные?
- На что мама и бабушка аккуратные, и то к концу дежурства… Даже если просто сидеть на стуле и ничего не делать, то подобного эффекта не достичть. И что за нужда в их присутствии? Они что – великие магички? Могут исцелять силой мысли? Только работать мешают. Я считаю, что Павел Петрович правильно выставл из ввереного ему отделения всю эту комарилью.
- Это же принцессы!
- И что? Они автоматически становятся стерильными? Допустим, что все микробы с их нарядов волшебным образом исчезают. Понимаю, что идиотизм. Но вот предположим. А фотографы тоже имераторских кровей?
- Ну, ты, Окита, и загнул! Это при чем?
- Ну, хотя бы при том, что эти господа фотохудожники тащат в перевязочную на своих руках, на своей одежде и обуви, на своей аппаратуре заразу.
- Будто мало ее там было.
-Между прочим, сама знаешь. Операционная и перевязочная, это те помещения, к которым предъявляются особые требования. Вместе же мыли – даже стены принято обеззараживать. И вдруг в уличном одеянии тащится толпа, которая решила пофотографировать. Да ладно бы после всего. Обязательно, когда там находятся пациенты. Как правило, не в самом презентабольном виде. Да хрен с ним с видом. Трясти микробами в открытую рану. Это недопустимо от слова «совсем,» как говорит Сайто Кондович
- Это как?
- Идет перевязка. На немытых руках, на уличной одежде микробы. Здоровому человеку (а тем более не человеку) это не критично. А вот для раненого бойца, который еще и голодный – микробы, принесенные этой веселой компанией, вполне могут стать последним гвоздем в крышку его гроба. Это одно. Кроме того, папа говорит, что страдания живого существа (тем более наделенного разумом) – не предмет для развлечения. Папа бы их молча на пинках вынес. А павел Петрович их словесно выпроваживал.
- Кто бы сомневался! Хиджиката он и в Африке Хиджиката.
- Знаешь, Лиля. Когда-то, не далее чем неделю назад, я сам лежал под капельницами. Как-то мне было не очень весело. И вот меньше всего мне хотелось бы быть декорацией для фотоснимков скучающей девицы. Чтобы расстроенные и встревоженые лица мамы и бабушки украшали чей-то фотоальбом. Или красовались в газетах фоном для очередной «благородной леди». А ведь я эльф-кицунэ – восстанавливаюсь на раз. А представь, каково было людям?
Рязанцев сказал ученику:
- Знаешь, Окита. А ведь я должен быть благодарен этим девицам. Если бы не тот скандал, то мои внуки сейчас бы помирали от голода в блокадном Ленинграде.
Окита заметил как-то без особых эмоций, чтобы не молчать:
- Что не делается, все к лучшему.*