Апокалипсис в отдельно взятой стране

Все имена героев и происходящие события – вымышлены,
любые совпадения с реальными лицами – случайны.

2007г.

11.00. На рабочем столе премьер Министра М. Гладкова зазвонил телефон. Звонили из военного ведомства. Говорил сам министр обороны С. Петров.
– Добрый день, Михаил Яковлевич, прошу прощения за неурочный звонок.
– Здравствуйте, Сергей Борисович, Рад вас слышать, – Гладков разговаривал продолжая работать с документами. «Вероятнее всего, – подумал он, – Петров хочет досрочно отрапортовать о только что проведённых манёврах Флота в Северном море». Поэтому, погружённый в работу, он просто приготовил в ответ слова благодарности за успешную, как он уже слышал, проведённую работу. Только слегка поморщился, подумав: «Ах уж эта наша интеллигентская щепетильность, больше времени уходит на извинения». – Верите, хотел вам сам только что позвонить.
– Да? – в голосе Петрова послышались тревожные нотки. – Как говорится, «На ловца…». Тогда, я вас слушаю, Михаил Яковлевич.
– Во-первых, как настроение после маёвочного выходного?
– Спасибо! Великолепно провёл этот день на даче, занимался вместе с семьёй трудотерапией, дышали свежим воздухом.
– Во-вторых, – продолжал Гладков. – Рапорт о манёврах подадите письменно, а в третьих: сам – Владимир Владимирович интересовался: как проходит весенний призыв в Вооружённые Силы, просил вас доложить.
– Рапорт по манёврам подам сегодня же, здесь есть определённые успехи, а по третьему пункту – я, собственно, к вам и звоню.
– И каковы результаты призыва? Какова динамика? Можно продиктовать ориентировочные цифры, я запишу, – Гладков торопливо взял ручку и занёс её над ежедневником. На другом конце провода молчали. – Алло, Сергей Борисович!
– Слушаю я, – отозвался Петров. Поперхнулся и прокашлялся. – Могу доложить вам пока одно: результаты вызывают определённую тревогу.
– Сергей Борисович, что-то вы своими далеко не боевыми ответами вызываете дрожь по всему телу, у вас что, все призывники разбежались!
В голосе Гладкова прозвучало веселье, заискрившееся от своей же удачной, как ему показалось, шутки, и засквозила лёгкая ирония.
– Есть, так сказать, такая тенденция, – осторожно заметил Петров.
– Ну, знаете, – закипятился Гладков, поглядывая на часы. Цейтнот хватал его за горло. – Вы меня удивляете сегодня. Ловите своих призывников! Если не хватает сил, подключайте Нурвалиева, Шайгу, наконец – у вас столько полномочий! Что мне вас учить!
– Михаил Яковлевич…
– Мне скоро идти на приём к Владимиру Владимировичу, – продолжал выпускать пар Гладков. – Что прикажете ему докладывать?
Гладков сердился, но все его копья гнева больше смахивали на доброе недолгое ворчание. Недовольства обычно хватал на два – три предложения. И пар на этом истощался. Вот и сейчас Гладков уже хотел заговорить совершенно о другом, полагая что по предыдущему вопросу решение принято, но Петров вновь всё испортил:
– Михаил Яковлевич, я прошу у вас встречи по данному вопросу, – в его голосе появилась твёрдость. – Дело обстоит таким образом, что, вероятнее всего, мне необходимо будет принимать решение по приостановке действия приказа о демобилизации военнослужащих срочной службы из рядов Вооружённых Сил и Военно-Морского Флота.
– Вы ставите вопрос в такой плоскости, – Гладков поёрзал на стуле и нервно пробежался глазами по распорядку дня на текущий день, затем резко отодвинул от себя ежедневник и произнёс: – В таком случае, я вынужден буду информировать об этом президента.
– Я согласен, – тяжело отозвался Петров.
– Прошу вас далеко не отлучаться, не теряться в течение часа, ждите моего звонка.

Петров, слегка побледневший, отчего лицо его приобрело признак монументальности, откинулся в кресло. Минуты три он сидел не шелохнувшись, затем вызвал к себе секретаря, приказав принести рапорт о манёврах.
– Разрешите, товарищ министр? – в дверях появился молодой подполковник.
– Входите, только, пожалуйста, без формальностей. Подполковник щёгольски прошёлся по ковровой дорожке, положил перед Петровым прозрачный пластиковый файл с документами и замер в позе ожидания.
– Ну, как там? – Петров устремил на подполковника немигающий взгляд.
– Всё по-прежнему, – соответствующе обстановке, минорным тоном доложил подполковник на уже ставший привычным за последнюю неделю вопрос о призыве. – Обзваниваем все комиссариаты вплоть до Хабаровска, ответ один: призывные пункты пусты.
– Плохо работают! – вдруг взорвался Петров. – Я понимаю, не могут найти одного, двух юнцов, но всех – это невозможно! Наш народ не может так сплочённо игнорировать воинскую обязанность! По своей природе он индивидуалист, и безрассуден как малое дитя, сплотить его может только: или сказочная идея о светлом будущем, безразлично какого общества: коммунистического, капиталистического; или реальная угроза истребления. А данный случай я трактую как саботаж работников военкоматов. Передайте всем: если положение дел в ближайшие часы останется в прежней фазе, всех отправлю в запас!
– Есть! – коротко отчеканил подполковник и удалился.
Петров находился в крайнем возбуждении. А ситуация всё более усугублялась. Давал сбой самый отлаженный механизм военного ведомства – работа военкоматов. Это вам не организация на новом месте крупных манёвров в Северном море, или на территории чужой страны совместных учений, с участием всех родов войск! Масса атакующей, обороняющейся боевой техники, людских ресурсов; перед всеми надо поставить определённую задачу, которую следует выполнять в определённом квадрате! Иначе произойдёт такая мясорубка! А военкоматы – это стационарные первичные организации со знающим комсоставом для работы с допризывниками! Вся работа – учёт!
«В такой сложной ситуации, надо, во-первых, успокоиться и самому прояснить обстановку! – подумал он, разминая пальцами ноющий затылок. – Для этого произведём разведку боем!».
Петров попросил набрать номер телефона одного из военкоматов города Москвы. Ответил дежурный лейтенант. Затем, через минуту, трубку снял подполковник Семёнов.
– Здравия желаю, товарищ министр! – гаркнул он в трубку – не каждый день тебе звонят министры!
– Как у вас обстоит дело с призывом, доложите, – Петров был суров, в таком положении уже не до сантиментов.
– Плохо, – сразу выдохся подполковник, но, спохватившись, уже бодро добавил: – Мы принимаем все меры!
– Есть результат от ваших мер? – Петров был готов схватиться за любую спасительную соломинку.
– Никак нет! – опять сник его собеседник.
– В чем причина? – Петров терял самообладание. Всплески эмоций порой вылетали криком. – Неужели трудно взять человека под руки и привести его на призывной пункт? Прийти ночью за ним, если днём тот скрывается, поднять с постели! – Вы по домам ходите? Докладывайте!
– Ходим, товарищ министр, но пока безрезультатно.
– Почему? – Петров уже не скрывал своего гнева: и от того что дело никак не сдвигается с мёртвой точки, и от того что до сих пор он никак ни от кого не добьётся внятного ответа на свои вопросы!
У него опять запершило в горле, говорить пришлось осипшим голосом: – У вас там – что, сплошная коррупция?
– Никак нет! – закричал в трубку подполковник. – Никакой коррупции у нас нет! У нас призывники по месту жительства не проживают.
– Ещё лучше! Как же вы это допустили! – Петрову захотелось крикнуть этому подполковнику чего-нибудь хлёсткое, обидное! Но не позволяло воспитание.
– Вы не беспокойтесь, товарищ министр, списки у нас самые верные, мы ведем призывника, можно сказать, почти с самого рождения! Не первый год за мужем! Но все призывники куда-то разом подевались вместе со своими семьями, родственниками и соседями, чёрт их дери! Извините, товарищ …
– Вы хотите сказать, что половина людей вашего района исчезла?
– Так точно, товарищ министр, только не половина, а все!
Вы даёте отчёт своим словам, подполковник! – угрожающе заговорил Петров. – Куда, по-вашему, они все подевались? Вы там все с ума посходили!?
У Петрова пропал голос. Ещё некоторое время он что-то неразборчиво шепелявил в трубку, затем прокашлялся, вытер носовым платком испарину со лба и шеи и продолжил:
Я вас всех... Последний раз спрашиваю, где народ...
– А кто ж её знает! Но если вы дадите команду отыскать мы приложим все усилия! Привлечём все Вооружённые Силы на поиски! Милицию!
У Петрова помутнело в голове. Он бросил трубку. Минуты через три бездействия, он поинтересовался у секретаря: с кем его только что соединяли, совсем неуверенный, что разговор был не с пациентом сумасшедшего дома. Однако сухой, почти электронный голос его помощника заверил, что это был действительно военкомат.
«Или я схожу с ума, или все вокруг! – печально подумал он. Встал с кресла и маятником прошёлся по ковру: от входной двери – до стола. Вдруг, словно запнувшись, остановился и яростно воскликнул: – Да он пьяный, паразит! Надо срочно провести служебное расследование по данному военкомату!».
Сделать этого он не успел: зазвонил телефон. Чёткий голос секретаря лаконично представил звонившего:
– Премьер-министр, товарищ министр!
Петров подошёл к столу и переключил связь на внешние динамики.
– Я вас слушаю, Михаил Яковлевич, – сказал он, усаживаясь в кресло.
– Хорошо, – почему-то одобрил действие Петрова Гладков. – Я только что разговаривал с президентом по вашему вопросу, он ждет вашего доклада в два часа. Совещание проведём у меня. Я, чувствуя вашу тревогу, озабоченность, принял решение пригласить на эту встречу министров, которые так или иначе могут помочь нам в этом вопросе. Надеюсь, вам есть что сообщить президенту и нам всем?
– Да, есть, – Петров сейчас не был уверен абсолютно ни в чём, но на попятную идти было бы ещё хуже: «Пожалуй, скроешь обстановку ещё на денёк, и останешься с голым задом! Самому придётся и границу охранять, и на танках кататься, и из пушек палить!» – Спасибо, Михаил Яковлевич.
«Вот и всё, кончилось моё командование, – отключив телефон, с грустью подумал Петров, обхватив пульсирующие болью виски руками. – Остался час».

Кремль гудел, словно разбуженный улей. Весть о том, что Петров срывает весеннюю призывную компанию, разнеслась молниеносно по всем этажам, хотя, вроде бы, никто ничего об этом ни кому не говорил. Догадались – умные ж люди! И, естественно, все стали готовиться, как всегда, к самому худшему. Словно на шахматном поле фигуры разной величины стали проявлять величайшую активность в целях самосохранения. Крайний — это хорошо, что он есть, - как говориться, виновник – виновником, ну а все куда смотрели? Было бы до совещания чуть больше времени, произошли бы первые схватки. К двум часам наступило затишье и даже какое-то странное безлюдье.

14.00. Кабинет Председателя Совета Министров. За столом, навстречу друг другу сидят: по одну сторону – хозяин кабинета – Гладков М., и виновник внеочередного совещания – Петров С., по другую сторону – Шайгу С. – министр по чрезвычайным ситуациям, и Нурвалиев М. – министр внутренних дел. Входит Президент России Гутин В. В., занимает место председателя.
– Добрый день, господа, – президент оглядывает малочисленный состав, на лице у президента строгость. – Мы собрались сегодня в таком скромном составе для рассмотрения одного очень важного для нашей страны вопроса… Кстати, хотя бы водички поставили, а то пригласить – пригласили, а …
– Воды, пожалуйста, президенту! – крикнул Гладков и с нетерпением уставился на молчаливую дверь. Она предательски не открывалась. Тогда он встал и выглянул в приёмную, затем, в коридор – никого! Озадаченный странными играми в прядки персонала, он сам достал из бара две бутылки минеральной воды, откупорил их, и, прихватив с собой три фужера – больше не смог взять в руки, вернулся в кабинет. Под общее молчание собравшихся, Гладков наполнил фужеры водой, поставил их на стол, пододвинув один из них президенту, и сел обратно на своё место.
– Сегодня, случайно, не пятница тринадцатое? – первым нарушил молчание президент.
– С утра был четверг, четвёртое мая, – информировал Шайгу.
– Тогда тем более странно… – задумчиво произнёс Гутин. – Ну, да ладно, вернёмся к нашей повестке дня… А всё-таки, Михаил Яковлевич, почему вы принесли воду сами? Вы что, всех служащих распустили по домам?
Президент устремил свой взгляд исподлобья на Гладкова.
– Нет, – ответил тот упавшим голосом.
– Где же персонал, что-то я его не вижу? – в голосе президента не было иронии, или издёвки, слышалось только неподдельное любопытство. – Я проходил по коридорам – стоит удивительная тишина, практически, нет нигде ни одного человека!
– Совет Министров, служащие сегодня работают в обычном режиме, – заступился Гладков за своих подчинённых. Остальные члены совещания его поддержали.
– А это что? – спросил президент и согнул в локтях свои руки, выдав на всеобщее обозрение испачканные пылью манжеты рукавов.
Всех сидящих за столом парализовало.
– Нет, я не настаиваю на идеальной чистоте, – продолжал Гутин. – И далеко не щепетилен в этих вопросах, но какая-то грань вседозволенности должна быть!
Гладков сидел с пунцовыми ушами. Было бы за что, но за грязь в своём кабинете его ещё никто не критиковал! А тут – сам президент даёт выволочку!
– Не убирали, как минимум, дня три-четыре! А, может быть, целую неделю! – рассуждал Гутин. – Совещание формально не подготовлено… У вас куда люди подевались?
– Исправимся, Владимир Владимирович, – не поднимая глаз от стола, дрогнувшим голосом пообещал Гладков. – Разберёмся обязательно.
– Нет, я не настаиваю, чтобы вы контролировали работу каждой уборщицы, для этого имеются другие люди, но сегодня и последних нет на рабочем месте!
Гутин сделал паузу, все с любопытством посмотрели на него, для них это известие стало открытием, хотя и маловероятным, по своей сути.
– Да не смотрите вы на меня так удивлённо. Половина людей, с кем я хотел сегодня пообщаться, отсутствовала на рабочих местах, их, попросту, нигде не могли найти! Куда народ девается?
Гутин обратил свой взор на Нурвалиева. Тот, после секундной заминки наконец осознав, что вопрос обращён к нему, спохватился и как положено доложил:
– У меня всё спокойно, целую неделю телефоны молчат, господин президент.
– У меня – тоже всё в порядке: никаких техногенных аварий! Неделя прошла в полной информационной тишине – научились люди работать без приключений! – вклинился в разговор Шайгу.
– Неделя… – задумчиво повторил Гутин. – Странный знаменатель ваших докладов. Вы не находите?
– Вы хотите сказать, господин президент, целую неделю наш народ ничего не делает? – спросил Шайгу и недоверчиво хмыкнул. – Этого не может быть!
– Почему? – спросил его Гутин, но видя что Шайгу замялся, с любопытством оглядел окружающих, адресуя вопрос всем. А тот просто боялся не угадать правильный ответ, подозревая, что президент его наверняка знает, раз задаёт такие вопросы!
– Всё-таки: рабочие дни, – осторожно заметил Гладков. – Мы их не отменяли.
– Во всяком случае, если народ и гуляет, то на рабочих местах, – осмелившись, заверил всех Шайгу.
– Просто присутствовать на рабочих местах, не выполняя своих прямых обязанностей, а тем более распивать спиртные напитки сейчас никто безнаказанно не может – капиталист не даст! – заметил Гутин.
– На массовый прогул народ не пойдёт, – стал развивать тему Гладков. – Для него это равносильно революционному стрессу! От последнего такого стресса, он уже пятнадцать лет находится в шоке!
– У нас бы тогда увеличилось количество правонарушений, – вставил своё резюме Нурвалиев. – Во время народных гуляний всегда происходит скачок правонарушений.
– Я хочу доложить, – напомнил о себе Петров. – Всё-таки на повестке дня мой вопрос! Так вот, компания призыва в Вооружённые Силы срывается, по сути дела, по причине отсутствия призывников по месту жительства.
– По всей стране? – спросил Гутин и тревожный холодок пробежал по всему его телу.
– Такие поступают рапорты со всех регионов, – доложил Петров.
– Что же это происходит у нас в стране, саботаж? – Гутин стрельнул по министрам леденящим, как дуло пистолета, взглядом. За столом нависла тишина, эхом отозвавшаяся по всему зданию и за его пределами почти физической вакуумной пустотой. Все притихли, словно акустики на подводной лодке, остановив даже свои тикающие пульсом мысли.
– Я прошу вас во всём разобраться! – необычно громко прозвучал голос Гутина. Он посмотрел на свои ручные часы. – Даю вам два с половиной часа! В 17.00 назначаю совещание Совета Министров. Повестка дня: общее положение дел в стране в настоящее время. И сделайте, пожалуйста, уборку в помещении.
Гутин резко встал и стремглав удалился.

Петров, Шайгу и Нурвалиев, вызвав по телефону служебные машины, разъехались искать народ. Гладков взял снизу двух охранников, заставил их убираться в кабинете, а сам удалился в приёмную обзванивать министров. Охранники долго стояли посреди кабинета, как два рождественских куля, растопырив руки, затем выдвинулись в дверь.
– Нам бы тряпочку, – пробасил один из них.
– И ведёрко с водой, – вторил ему другой.
– Найдёте сами! – коротко отрезал Гладков.
Его жаром пылающая голова не студилась даже после трёх стаканов минералки. Мысли бежали вскачь, поэтому суть их была неуловима. В сознании обозначались только лишь их скупые бессвязные обрывки прошедшего провального совещания, в совокупности напоминающие бред, и отдельные попадающие на глаза предметы. Взгляд остановился на телефоне. Быстро подбежав к нему, Гладков стал названивать министрам, приглашая их на внеочередное заседание. Сверив загнутые пальцы – что соответствовало числу министров, с количеством сделанных им звонков, и обнаружив их приблизительное равенство, он махнул рукой, устало выдохнув:
– Хватит для представительства, с остальных всё равно толку… Хорошо, хоть этих нашёл!
Как заведённая ещё с юношеских лет машинка, он не мог сидеть без дела, поэтому сразу вскочил с кресла и направился в свой кабинет. Охранников не было! Гладков заглянул под стол, открыл шкаф, даже выдвинул ящики своего письменного стола – никого!
– Прямо – чертовщина какая-то! Как же они мимо меня прошмыгнули!
Он подошёл к окну и минуты две тщетно пытался открыть рамы, затем просто постоял короткую вечность, осматривая округу. Потом будто кто шилом его кольнул в бок: вспомнил распоряжение президента убраться в кабинете. Огляделся и, к своему огорчению, убедился, что к уборке никто не приступал. «Уволю обоих», – коротко, совсем без эмоций, потому как уже не хватало энергии в организме для дополнительного её акцента, решил он. Ещё раз огляделся – с чего бы начать. Увидел на спинках кресел два оставленных охранниками пиджака, схватил один из них, полил его оставшейся в бутылке минеральной водой и стал вытирать им стол, оставляя на полировке влажные полосы. Затем со знанием дела протёр кожаные кресла. Состояние пола его устраивало.
– Вот и всё, – сказал он удовлетворённо и успокоился. – Ещё надо бы принести несколько бутылок воды.

Шайгу, тем временем, съездил в одно из районных отделений МЧС, хотелось лично проверить журнал учёта происшествий за последнюю неделю. Оно было закрыто. Это добавило ему несколько седых волос на голове. Во втором – повторилось то же самое. В третье он уже не отважился ехать, просто позвонил – ему никто не ответил, как и в четвёртом! Далее его энергия как-то разом иссякла, он загрустил, и, совершенно расстроенный, поехал обратно в Кремль.
У Нурвалиева произошла подобная же история. Он метался по отделениям милиции, в лучшем случае заставая там одних только взвинченных начальников без личного состава. Совсем не падая духом, а наоборот свирепея, он звонил в прокуратуру, и по каждому случаю отдельно требовал заводить уголовные дела на своих подчинённых. Возвращался обратно он с приличным, но бесполезным багажом.
У Петрова с личным составом было всё благополучно. Правда, результаты их работы по-прежнему ровнялись нулю. Он даже сам в составе группы офицеров съездил по двум адресам призывников, но обнаружить, действительно, не удалось не только самих призывников и членов их семей, но даже их соседей, и соседей их соседей! Потрясённый Петров не пал духом. Словно принимая вызов невидимого противника, он приказал мотострелковым частям, расквартированным в Подмосковье, прочесать дачные посёлки для выявления молодёжи призывного возраста. «Война, так война, – свирепо подумал он. – Я вам покажу кузькину мать!».

17.03. Члены Совета Министров почти в полном составе сидят за столом, входит президент. Садится на место председателя, и без тени обычной доброжелательной улыбки сухо здоровается:
– Добрый вечер, господа! Поздравляю вас с хорошей работой на благо народа! Народ это почувствовал и сбежал!
В его голосе слышалась издёвка. Присутствующие недоумённо стали переглядываться, принимая слова президента как иносказательную преамбулу, и ждали продолжения. Похолодели только Петров, Шайгу и Нурвалиев, уже воочию заметившие отсутствие некоторой части населения, правда, не догадывающихся о масштабах катастрофы.
– Что будем делать? – продолжал президент. – Где его искать?
Он повёл тяжёлым взглядом по лицам собравшихся.
– Кого искать? – переспросил Граф – министр экономического развития и торговли.
– Народ, наш народ, – повторил президент для непонятливых.
– Чего его искать? Он у меня в больницах! – снисходительно заявил Зарубов – министр здравоохранения и социального развития.
– У вас на всех коек не хватит, особенно после вашей реформы! – осадил его Гутин. – Да и нет его там по моим данным, в больницах одни немощные остались.
– Судя по производительности труда, в нашей стране только немощные, да убогие остались, – съязвил неугомонный Зарубов.
– А чья вина? – угрожающе поставил его на место Гутин. Зарубов отвёл глаза, внутренне не соглашаясь с явным обвинением президента, считая его глубоко ошибочным и предвзятым. Уж кто-кто, а он делает всё возможное для улучшения здоровья россиян! Две реформы реализовать в течение года – это ж сколько бессонных ночей, труда!
– Может быть, все на юг подались? – подсказал Мудрин – министр финансов, полагая, что идёт какая-то игра, и было бы неплохо в ней поучаствовать! Все посмотрели на министра путей сообщения. Тот удивлённо пожал плечами, не понимая что здесь вообще происходит, и добродушно согласился с мнением товарищей:
– Кто их знает, может быть, и подались, хотя ещё рановато.
– Вы пускали дополнительные поезда? – спросил у него Гладков.
– Нет, я же говорю что рановато.
– Значит, пешком ушли, – веселился Мудрин.
– Сейчас разгар весенне-полевых работ, – подключился к разговору Петров. – И, скорее всего, весь народ на дачах! Я уже дал команду прочесать несколько дачных зон.
– Наконец-то, хотя бы одно полезное мероприятие предпринято в нужном направлении, – поддержал действия Петрова Гутин, и тут же с сомнением добавил: – А есть кому прочёсывать, Армия у нас в каком состоянии?
– В боевом, – доложил Петров. – Военнослужащие всех родов войск несут службу в обычном режиме.
– Это радует, – Гутин долго смотрел в открытые глаза Петрова, ему так хотелось, чтобы это оказалось правдой. – Кстати, Нурвалиеву тоже бы не мешало подключиться к действиям Петрова, по сути дела – это ваша прерогатива.
– Будет исполнено, – отчеканил тот.
– Я хочу заметить, – вмешался в разговор Гладков. – Нурвалиеву сначала надо разобраться со своим личным составом. Судя по его докладу, данные правда только по Москве, сегодня он представляет свою службу чуть ли не единственном экземпляре!
– Это правда? – холодный взгляд Гутина заставил Нурвалиева подняться.
– Ну, это утрировано, конечно, неявка на службу по опорным пунктам составляет.. – он замялся.
– Сто процентов, – завершил за него фразу Гладков. Нурвалиев потупился и притих.
– Забастовка, что ли? – спросил Мудрин у Нурвалиева.
– Вот это нам предстоит выяснить, господа, – ответил за него Гутин. – Я вижу тут не все в курсе происходящих у нас в стране событий! Хотя, этого феномена, я бы сказал, трудно было не заметить в связи с тем, что масштабы его стали поистине катастрофическими! Это – печальный факт! Что ж, об этом доложу вам я, хотя должно быть наоборот. – Гутин сделал паузу, опустив голову, показывая всем начинающуюся плешь. Затем он просто впился глазами в каждого, голос его был твёрд: – По всей стране вот уж несколько дней происходит массовый невыход трудящихся на работу. Стоят заводы, фабрики, не работают магазины, поликлиники, детские сады и школы.
– Да? – послышались со всех сторон возгласы удивления. – Этого не может быть!
– Я понимаю, из окон своих кабинетов или машин всё это разглядеть трудно, но это так.
Горечь в словах и обида на лице президента, – всё говорило о том, что доля правды в его шокирующей речи всё-таки была. Все задумались, прикидывая в уме: на сколько эта доля может соответствовать действительности в процентном отношении. Затянувшейся паузой воспользовался Зарубов. Он поднял руку как первоклассник и обратился к президенту:
– Господин президент, по личному вопросу можно к вам обратиться?
– Что у вас? – машинально спросил Гутин.
– Мне надо отлучиться на пять минут.
– Не рановато ли, только сели? – спросил Гладков.
– Нет, мне не в этом смысле, мне позвонить надо маме. Заболела она, и я хочу узнать как она себя чувствует.
– Вы звоните прямо здесь, – разрешил Гутин.
– Здесь? – удивился Зарубов. – Удобно ли будет, это личный разговор.
– Сейчас этот разговор имеет практически государственное значение, – ответил Гладков, поняв мысль президента о выявлении хотя бы одного представителя простого народа.
– Да? – удивился Зарубов и посмотрел на Гутина. Тот утвердительно кивнул головой.
Зарубов, словно в программе «За стеклом», заёрзал в кресле, пытаясь обрести невидимую позу, вытащил из кармана пиджака сотовый телефон, нашёл в его памяти нужный номер и нажал кнопку автоматического вызова, надолго зависнув в скрюченной на правую сторону позе. Все невольно оттопырили уши. Наконец, Зарубов ожил и приглушённо заговорил:
– Это я, мам, как ты себя чувствуешь?.. Не болит у меня горло, и не простудился, просто здесь я не один… Ну какая тебе разница с кем! С товарищами! Доктор приходил?.. Гладков здесь, да. Что-то сказать ему хочешь? Потом мам, здесь совещание идёт… Да, с президентом… Дать ему трубочку? Мам ты что! Пожаловаться хочешь? На кого? Доктор не приходил и поликлиника закрыта?. Ты туда сама ходила?.. Потом, мам… Не сейчас, мам… Ладно.
Зарубов положил телефон в карман, и с отрешенным видом доложил:
– Скорая приезжала, а районная поликлиника закрыта.
Зарубов умолк, но его последняя фраза продолжала звенеть в ушах тягостным набатом. Невидимый электрический разряд огромной мощности вдруг молниеносно ударил по рядам членов совещания, четко обозначив критическую точку будущего вселенского краха. Все вздрогнули, но калёные в жерле запредельных амбиций, политических страстей их сущности, оберегаемые первобытными инстинктами самосохранения, вызвали такой взрыв эмоций, что зазвенели стёкла в окнах!
– Это бунт какой-то! – первым взорвался Граф. За ним закричали все, и все разом. Целую минуту десятка полтора лужёных глоток не слыша друг друга, да и самих себя, требовали, угрожали, призывали… превращая заседание в балаган. И чтобы обозначить свой тихий голос, озвучить своё отношение к происходящему, Гутину пришлось заняться рукоприкладством о стол! Хаос душераздирающих децибел утих сразу. А президент, кажется, заговорил тише обычного:
– Мне стыдно, господа, от ваших необдуманных поступков, которые вы только что мне продемонстрировали. Мне стыдно, что за случившийся в стране коллапс вы вините кого-то, а не самих себя.
Оскорблённый до глубины души, он замолчал. Его поддержал Шайгу:
– Хватит, мужики, ерундой заниматься, надо страну спасать, а не выяснять, кто больше виноват: мы или народ!
По стилю своей работы привыкшему к нестандартным ситуациям, Шайгу просто разрывало от желания взять инициативу за столом в свои руки, но злополучное предательство со стороны работников своего ведомства, оставившего его в одиночестве, как у человека с совестью, как бы не давало ему на это морального права. Властный голос Петрова разрешил его колебания:
– Я предлагаю организовать постоянно работающий штаб, потому как в настоящее время любые наши действия – это действия на государственном уровне. По всей стране я разверну во фронт войска для проведения пока что розыскных мероприятий. Дальнейшие решения будем принимать в соответствии со сложившейся обстановкой.
– А откуда мы узнаем какая там сложилась обстановка? – кивнув головой в сторону окна, спросил Граф.
– Если вас не устроит та информация, которую буду давать я, выезжайте сами на места, – решительно парировал реплику Петров.
– Это же война с собственным народом! – мрачно заметил Гладков.
– Это – не война, это – элементарное наведение конституционного порядка в стране! – горячо возразил Петров. – Мы не дадим опустить страну в хаос!
«Военный, – подумал Гладков, – это не столько профессия, сколько род мышления. Он же культурный человек, зачем лезет в диктаторы? Может быть, должность обязывает? Сейчас нам только и не хватает, как после демократии окунуться в военный коммунизм!».
– Все заводы, фабрики заработают в течение двух-трёх дней!..
Петров ещё бы продолжил свою пламенную речь, но в это время открылась входная дверь, и на пороге показалась посторонняя женщина лет тридцати пяти с дамской сумочкой на длинном, перекинутом через плечо ремешке и двумя толстыми целлофановыми пакетами в руках.
– Ой! Извините! Я, кажется, заблудилась, – сказала она, стушевавшись, и вновь собралась исчезнуть. Но в последний момент остановилась и, набравши смелости, спросила: – Не подскажете, где здесь выход, а то я хожу по коридорам, а спросить не у кого.
– Вы здесь как оказались? – удивлённо спросил Петров, сбившись сразу на простой обыденный тон. Видимо, запредельная пылкость его оказалась наносной.
– Шла мимо Кремля, ворота – настежь, часовых нет! Значит, думаю, вход свободный! Я и вошла… Я лучше пойду, а то у вас здесь собрание какое-то.
– Стойте! – закричали сразу все разом, от чего женщина пригнулась и зажмурилась. – Проходите сюда!
Несколько человек соскочили с мест, подхватили её под руки, и насильно усадили в кресло.
– Рассказывайте! – в голосах министров зазвучали следовательские интонации, глаза их заблестели, словно перед ними была не простая русская женщина, а разоблачённая английская шпионка в период холодной войны. Вопросы на неё сыпались со всех сторон, а та, толком не успевая на них ответить, только мотала головой, пытаясь хотя бы углядеть того, кто к ней обращается. Гутин пожалел женщину, увидев, что беседа превращается в допрос, встал со своего кресла, подошёл к ней и сел рядом.
– Вы меня знаете, – спросил он у неё.
– Где-то видела, – призналась та испуганно, не зная чего от кого ожидать.
– Я – Гутин, президент России, – смутившись, представился он.
– Вы? – в глазах её был ужас.
– Чего вы так испугались, я же не бандит с большой дороги, – улыбнувшись, сказал он.
– К бандитам я уже привыкла, каждый день их вижу, а президента – первый раз вот так вот близко! – вдгуг её ипуг перерос в ужас: – Ой! Что это я тут болтаю?
– И с каких это мест вы к нам прибыли, где так много бандитов, – поинтересовался Гутин.
– Да их везде полно: и здесь у вас в Москве, и у нас в Рязани. У меня три палатки на рынке, навидалась всякого, – она махнула рукой, как бы подтверждая обыденность своих слов. – А вы, правда – Гутин?
– Правда, – он опять смутился – А что?
– Мы ж вас часто вспоминаем, когда у нас чего-нибудь не так: «Куда же президент смотрит!». А не так у нас – всегда! Особенно наше любимое правительство вспоминаем, маму родную не так часто, как их! Вы уж простите меня, наговорю я сейчас вам всякого!
– Неужели вам так плохо живётся? – спросил Гладков.
– Вы обо мне спрашиваете или обо всех? – она подняла на него бледно голубые глаза.
– Обо всех – это слишком долго, вы про себя расскажите, о своих знакомых, – уточнил Гладков.
– Знакомые, – она задумалась, видимо сортируя их в уме, – в основном, бюджетники, некоторые работают на заводе, получают все очень мало, живут, как говорится, от зарплаты до зарплаты. А обо мне чего говорить, бегаю как гончая собака: с утра до вечера в работе! Не жизнь, а беличье колесо! Каторга!
– Зачем же так надрываться, умерьте свой производственный пыл, – посоветовал Граф.
– Жила как все мои знакомые, спасибо! За квартиру заплатишь, а детей потом сажаю на один хлеб. У меня их трое! Ладно, хоть сейчас их немного приодела, а то шлялись голодранцами! Стыдно смотреть!
– Трое детей – это хорошо, – сказал Мудрин. – Но в остальном вы нарисовали такую неприглядную картину! У меня другие данные!
– Картину нарисовали вы! – резко сказала она. – А что касается моих детей, то большое спасибо государству за материальную поддержку на их содержание в тяжёлое время, как раз хватало на три обеда в школе в месяц!
– Успокойтесь, это время было трудное для всех, и для государства тоже, – Гладков заговорил убаюкивающим тоном. – Сейчас положение дел меняется.
– Реальные доходы населения за прошедший год увеличились более чем на десять процентов! – с пафосом излился в возникшей паузе Граф.
– Вот видите, – добродушно заметил Гладков.
– А чего бы вы хотели, что бы мы: правительство, и я для вас, для народа, сделали? – серьёзно спросил Гутин, видя, что беседа как-то не ладится.
– Чтобы платили как раньше, как до этой перестройки,а то работу делаем ту же самую, а получаем на порядок меньше! Чтобы, наконец-то, стали уважать и беречь свой народ, не кидать его то под пули, то в бессовестную политику, то в непродуманную, смертельную для него экономику! Я знаю, что всё образуется, но слишком большие жертвы для этого потребуются – миллионы людей прозябают в нищете: честных, добрых, но просто инертных, которые никак не приспособятся к новому жестокому миру. Не бунтари по природе, несмотря на разное социальное происхождение, они тихо, интеллигентно умирают...
Она замолчала, и какая-то безысходность и крайняя усталость опустилась на её плечи. Взгляд её устремился сквозь стол в непроглядную тьму. Отуда вновь донёсся до неё шепот тысяч таких как она людей, робко призывающих бога вернуть миру разум; и крики других, раздирающих по своим сторонам остатки этого мира, и такая досада её взяла, такое отчаяние, что резко встряхнувшись, она, рубанула рукой воздух, в сердцах, и воскликнула:
– Да ну вас! Раз мы вам не нужны, живите с китайцами!
Она встала, грубо отодвинув стул в сторону, и вышла.

– Куда это она? – первым опомнился Петров. – Надо её догнать.
Несколько человек кинулись за ней вдогонку, но безрезультатно – её уж и след простыл. Разгорячённые, преследователи по одному возвращались назад, разводя руками, и шумно усаживались на свои места, но быстро притихали до полного беззвучия.
– Включите хотя бы свет, – попросил Гутин. – А то в душе мрак и за окном темнеет.
Кто-то из последних возвращающихся защёлкал выключателями, но света от этого не прибавилось. Все посмотрели на Гладкова. Тот тяжело встал, будто предугадывал результат, подошёл к правительственному телефону и снял трубку – гудки отсутствовали! Он, зачем-то потряс её и снова приложил к уху – результат тот же. Развернувшись лицом к соратникам, растерянно произнёс:
– Всё, отключили.

Совещание продолжилось после шоковой пятиминутки, но уже по другому сценарию. Все с надеждой смотрели на Петрова, который по мобильному телефону связывался со своими войсками. Сообщения о результатах их деятельности приходили неутешительные: дачные манёвры выявили с дюжину малоподвижных, в результате опьянения, бомжей. Население отсутствовало полностью.

20.37. По мобильнику дозвонился Кулеев – губернатор Кемеровской области. «Промышленность стоит, шахты закрыты, жизнь парализована, жду помощи…».
Немногим позже последовало ещё с десяток подобных сообщений из регионов. Наступающий мрак ночи наводил ужас, предвещая быть вечным. Надвигался Апокалипсис в отдельно взятой стране! Чёрные мстительные мысли, поперченные обидой, витали в воздухе: в Америке жители вряд ли сбегут от своего президента, будь он трижды неладен! В Африке некоторые народы до сих пор бегают без штанов – и ничего! А здесь – в штанах, в меру сытые, и такое сотворили! Мрут, конечно, никто не спорит, но не как мухи – в пределах разумных норм, не как от холеры, например! Кто-то за это заплатит сполна! Тут уже попахивает высшей мерой, и к чёрту мораторий на её проведение.
Однако к утру активная энергия заседающих иссякла, что благоприятно повлияло на деловую атмосферу в кабинете. Все притихли и впервые за вечер стали думать. По предложению Гутина, стали искать компромиссное решение по дальнейшему совместному проживанию правительства и народа. И нашли – умные ж люди! Народ, будто почувствовал доброе расположение к себе со стороны власти и появился! Нет не сразу, конечно, – аж седьмого числа! Люди повылазили откуда-то, черти, и, как ни в чём не бывало, пошли на работу, включили станки, вывели транспорт на улицы, пошли по больницам, по магазинам, – кому куда надо. Отправили детей в школу, детские сады – зажили прежней, но уже новой жизнью! Как же иначе, если столько обещано: и пенсия увеличится в три раза, и зарплата бюджетникам в таком же же размере, и новые рабочие места появятся в необходимом количестве и с такими зарплатами, что любой сантехник может каждый год возить семью на Канары! Землю будут распахивать вдоль и поперёк новая техника, и программа жилья для молодёжи заработает… Все впервые поняли истину, что страной надо руководить, а не просто драть налоги с паршивой овцы! И все были счастливы!