– Песя, золотце, а вот это в кастрюлечке шо так громко кипит? Потише не нада сделать?
– Это картошечка варится. Можно и потише, но тада кушать будем завтра.
– Да пусть так. А она кошерная? Мине кушать можно?
– Кошерная. Тибе кушать можно.
– А вот это шо так шкварчит и дым пущает на сковородке, шо очки запотели?
– Это мяско с грибами в сметанном соусе тушится.
– А оно кошерное? Мине кушать можно?
– Кошерное. Тибе кушать можно.
– А вот это в ковшичке шо уже готово?
– Это макарошки с печёнкой.
– А они кошерные?
– Нет, они не кошерные. Тибе кушать низя.
– Если мине низя, то кому можно? И моя покойная мама (дай, бог, ей здоровья!) говорила, шо, если низя, но очень хочется, то можно. Песюньчик, они так пахнут! Можно я чуток пожую и выплюну?
– Сёма, ты шо, совсем сбрендил? Говорю, шо тибе это низя!
– А зачем ты тогда их приготовила? Шобы мине было плохо, да? Ну, всё!... Мине плохо.
– Сёма, таки я пошла за скотчем.
– Тада и бокалы в серванте захвати.
– Нет, Сёма, я за другой скотч говорю, шоба заклеить тибе рот.
– Остановись, женщина! Ты хочешь, шобы я захлебнулся слюной и умер в муках?
– Сёма, ты задолбал! Эти макарошки я сварила для нашего Тобика. Тибе полОжить в тарэлку?
– Зачем так обидно, Песя?
– Сёма, таки наберись терпения, ужин в процэссе. Иди сыграй свои «Шаланды полные кефали».
– На голодный желудок и про кефаль? Это больно, Песя.
Обиженный Семён Маркович заковылял в соседнюю комнату и навзрыд начал играть посмертный ноктюрн Шопена.
– Сёма! Шо вы мучаете струмэнт? Играйте за Одессу!
Но Семён Маркович стоически выигрывал тремоло и пассажи. Настенные часы замерли. Тобик пустил слезу и жалостно завыл.
Рассказик - по Вашему же выражению- превосходный! Едва ли только по картинке, - это настолько подлинно. Память какая-то в этом есть. Стилистика, диалог - не надуманные.
Одесса, как вчера сказал Путин, русский город и только чуть чуть еврейский)