Ангел во плоти и святой узник. Глава I. Опасная работа спасителей мира и готовность принять муки. Любовь, дающая силы. Строгость соратника Консуэло и обезоруживающая доброта её сердца (по мотивам дилогии Ж. Санд о Консуэло)

(по мотивам дилогии Ж. Санд о Консуэло)

. — Неужели вам до сих пор неясно, что вам нет нужды так беспокоиться обо мне?

Консуэло шла между двумя надзирателями по длинному каменному коридору. Вокруг была тишина. И лишь шаги стражников, шедших так близко к ней, что их одежда и руки непрестанно касались её тела - тяжело и гулко раздавались в этом гнетущем безмолвии.
Её голос звучал сухо, глухо, металлически, но не по причине страха перед тем испытанием, что ей предстояло. Она чувствовала мучительную тревогу о судьбе своего возлюбленного, друга и сподвижника, и на то у неё было гораздо более веское основание, о котором читатель узнает чуть позже.

Волею провидения в то время Альберт и Консуэло несли свою миссию по разным концам земли. Но неизменно каждые несколько дней она получала от него письмо. Это всегда были длинные послания, полные любви, трепета и нежной страсти. Всякий раз, когда она, свободная от нелёгких трудов на благо всего мира, садилась у широкого окна при свече, аккуратно снимала с конверта сургучную печать, бережно доставала тонкий лист самой лучшей бумаги, исписанный изящным мелким почерком, испещрённом вензелями и начинала читать — с самых первых строк на её глаза наворачивались слёзы. В каждый такой вечер она клала рядом с собой перо и такой же белый лист и нередко приступала к ответу по ходу чтения — так рвалось наружу её взаимное сердечное тепло к Альберту, усиливаемое желанием поскорее увидеться и заключить его в объятия, чтобы избавить от тревоги, преследовавшей его даже тогда, когда письма доходили без задержек и были полны убеждений в том, что все испытания она проходит с честью и достоинством, неизменно выходя из них победительницей, неукоснительно следуя двум негласным и более чем очевидным правилам всех тайных обществ — сохранение полного инкогнито в течение всего предприятия при любых обстоятельствах — внутри и вне стен дворцов и резиденций иных высокопоставленных лиц, либо же пользуясь придуманной легендой, и заверений в искренней любви, которую время и расстояние сделали бы только сильнее, если бы господь обладал такой властью (да и было ли такое возможно?..), и ожидании скорой встречи, и это волнение было более чем оправдано — если брать во внимание всю небезопасность их положения — и вернуть своему возлюбленному душевный покой.

Всякий раз, расставаясь, они договаривались о том, что будут писать друг другу каждый день — ведь письмо с почты из одного города в другой в то время могло идти более недели (в лучшем же случае — три дня). Однако постоянный риск вынуждал их быть осторожными и при малейшем подозрении на опасность избегать передавать друг другу послания не только вышеозначенным способом, но часто даже через собственных наперсников, если им вдруг случалось усомниться в чистосердечии последних либо же порядочности новых, незнакомых им прежде людей, порой слишком внезапно появлявшихся в окружении властителей той страны, по которой скрытно, незаметно, словно тихий сонм светлых теней, но преисполненный внутренней гордости, шествовал их орден, и потому Альберт и Консуэло могли крайне часто и очень долгое время находиться в неведении относительно друг друга.

Но, впрочем, изредка среди братьев и сестёр союза Невидимых можно было встретить и тех, кто в единственном экземпляре держал ручного белого голубя. Обучены эти птицы были на манер почтовых, но с большим упором на высокую скорость полёта, точность времени прибытия по нужному адресу, умение взмывать в небо как можно выше и тихое, неприметное поведение. Прилетев к получателю письма, они не должны были издавать лишних звуков, стуча клювом по стеклу или беспокойно переступать по подоконнику, создавая лишнее движение, а терпеливо ждать, пока к ним подойдёт человек. Услышав осторожный шелест крыльев этих умных, благородных и красивых птиц, служители ордена снимали с изящной шеи преданного посланника ленту из белой ткани, не отражающей света, к которой был прикреплён конверт, надевали точно такое же снаряжение и более не задерживали своих верных помощников, дабы не привлекать излишнего внимания. И потому, если по воле провидения члены братства, всюду носящие с собой позолоченные клетки, накрытые чёрным бархатом, где ждали новых поручений те, кому было предопределено всю свою жизнь верой и правдой служить тайному обществу, оказывались в одном и том же городе с адептами, не могшими позволить себе иметь этих ангелов во плоти в целях конспирации, то последние считали такие встречи несказанным, редким везением и счастьем, особым божьим благословением.
Но, получив таким образом второе письмо от Альберта, Консуэло всё же впервые нарушила строжайший запрет на какой-либо контакт с этими меньшими братьями человека - кроме самого необходимого — сделав знак уставшей птице немного подождать, она вынесла несколько зёрнышек, которые та с готовностью склевала с её ладони, не отбежав, не причинив даже малейшей боли, хотя видела нашу героиню всего лишь во второй раз в своей жизни. После этого Консуэло с нежной улыбкой, полной уважения к нелёгкому труду, коснулась гладких пёрышек младшего собрата ордена, чему он нисколько не сопротивлялся и даже не вздрогнул — словно это живое существо знало её с самого своего рождения — и только потом сделала лёгкий взмах ладонями, как бы выпуская этого небесного вестника на волю. В следующий миг, высоко запрокинув голову и провожая его взглядом, она прокричала ему вслед:

— Лети с богом, лети быстрее ветра! Да минуют тебя любая беда! Пусть ничто не задержит тебя! А если встретятся тебе опасности — поднимись над ними, стань недосягаем! Неси мою любовь на своих крыльях к тому, кто до конца дней предназначен мне судьбой! Он ждёт моего ответа! Поторопись!

Спохватилась она лишь тогда, когда с её губ слетело последнее слово, и опасливо оглянулась по сторонам. Но, к счастью, в полуночный час улицы этого тихого квартала уже давно были безлюдны, а благочестивые жители, нисколько не тяготившиеся своим скромным достатком и имевшие больше в душе, чем в домах своих, задули свечи, задвинули ставни и спали глубоким сном.

И с тех пор Консуэло всегда делала именно так.
Чтобы и впредь встречать своего легкокрылого благодетеля не с пустыми руками, она запаслась достаточным количеством пшена и каждые несколько дней, ожидая прилёта верного слуги, перед тем, как начать ответ своему другу, не забывала положить около своей правой руки небольшую горстку этой крупы, чтобы в мгновение, когда за плотно закрытыми шторами раздастся лёгкий шум, насыпать её в свою ладонь, чтобы покормить проголодавшегося труженика.

Вначале Консуэло попыталась сохранить произошедшее втайне от своего возлюбленного, но Альберт запомнил самое короткое время, за которое преданный посыльный, не зная устали, преодолел этот длинный путь, заметил разницу в несколько минут и в следующем же письме вместе с вопросом и изложением догадки, которая оказалась правдой, выразил своё крайнее недовольство, подобрав как можно более мягкие и сдержанные фразы. Однако, тем не менее, Консуэло ощутила всю силу его возмущения — здесь, разумеется, обнаружил себя дар слова, которым Альберт обладал в совершенстве.

«Консуэло, что с тобой случилось? Где твои осторожность и осмотрительность, здравомыслие и благоразумие — те качества, что с самого начала, с самого твоего рождения — когда ты ещё не знала ничего о своём земном предназначении, о миссии, что небеса уготовили для тебя — проявленные так исключительно и , отличали тебя среди всех, кто окружал тебя, а потом и тех, кто шёл рядом со мной к глубинам и вершинам человеческого и божественного духа? Ведь в числе прочих твоих достоинств именно они стали решающими в избрании тебя богом для дела, призванного изменить судьбы всего человечества. Помнишь ли ты, как страшна может быть расплата за подобное легкомыслие? В самом лучшем исходе будет потеряно драгоценное время — нас обоих заточат в четырёх стенах, откуда будут раздаваться наши голоса, полные отчаяния, безнадёжности и скорби, и мы не сможем ничего сделать, пока не пройдёт отмеренный нам срок. Самым же страшным финалом станет для нас лишение жизни, и если это случится насильственно — мы больше никогда не сможем продолжить свою миссию — ведь это наше последнее воплощение на земле — и наши души не будут готовы в своём вечном существовании помогать таким же праведникам — мы навсегда останемся между раем и адом, в кромешной пустоте, не имея возможности вырваться. Ибо беспечность — это не грех, но лишь прегрешение, совершаемое непреднамеренно и не по злому умыслу. Но наказание за такое действие ужесточается тем, что по моим предчувствиям, ты совершила это сознательно, и потому я хочу спросить тебя — зачем? По какой причине? Что побудило тебя? Но при любом исходе я буду рядом с тобой, потому что я люблю тебя. Я не соглашусь попасть ни в геенну огненную, ни в райский сад Эдем — даже если это будет противоречить решению Всевышнего — я осмелюсь на такое противостояние — и пусть оно будет вечным — оно не закончится никогда. Я буду с тобой».

В этом монологе было ещё множество фраз, восклицаний, полных неприятного удивления, беспокойства и непонимания, но она нашла в себе мужество ответить ему следующее:

«Альберт, я понимаю весь риск нашего положения, но имею смелость сказать, что это не проявление слабости моей души, и что буду поступать так и дальше. Я не могу оставить это чистое создание природы, так до самозабвения верное людям, без благодарности — ибо как ещё мы можем воздать должное столь нелёгкому труду этих небесных творений, что своим обликом подобны ангелам и способны взлететь так же высоко — чтобы их не заметили самые зоркие из наших врагов? Пусть мои слова не покажутся тебе слишком беспечными, но что, в сущности, могут изменить несколько минут? Да и к тому же, в этой части города люди занавешивают свои окна, когда последние лучи солнца ещё не скрылись за горизонтом, а это значит, что в такую пору ни меня, ни Анхеля — а я дала этой птице именно такое имя, ибо её святость, внутреннее благородство и схожесть внешнего облика с этими служителями Всевышнего неоспоримы — здесь не сможет увидеть ни одна живая душа».

Да, это не было слабостью, но значило ровно обратное — Консуэло достало смелости, чтобы выразить свою благодарность этой маленькой, но смелой птице за этот столь нужный, необходимый труд. И Альберту пришлось смириться с желанием своей возлюбленной — он попросту не знал, что возразить на её слова, так тронувшие его душу и звучавшие безусловной и непреложной истиной, но с тех пор в каждом письме он призывал её всё же быть осторожнее и стараться тратить как можно меньше времени на беседы с этим безгрешным существом, где они понимали друг друга без слов, а лишь дарить ему пропитание из своих ладоней и сейчас же отпускать прочь.

Заметим лишь, что перед второй встречей с Анхелем Консуэло заранее приготовила небольшую горсть зёрен, положив её рядом с собой на столе, за которым она писала ответ Альберту, однако эта мысль не была вызвана негодованием её избранника, но исключительно предусмотрительностью и нежеланием заставлять своего возлюбленного и сподвижника ждать ни одного лишнего мгновения.
И, как оказалось, Консуэло действительно была права — это обстоятельство не сыграло своей отрицательной роли в судебном процессе, оставшись абсолютно незамеченным посторонними глазами, и таким образом явилось лишь возможностью ещё раз выказать добродетельность души наречённой ему небесами.