Две жизни "разбойника" Женьки

Михаил Востриков, rnjnfv@mail.ru
ДВЕ ЖИЗНИ «РАЗБОЙНИКА» ЖЕНЬКИ

Первая жизнь
«Разбойником» Женьку ещё в раннем детстве нарёк его старший брат Миша, восемь лет разницы. И ведь было за что…
Как-то же он смог в шесть лет дотянуться до потолка и нацарапать отвёрткой матерное слово из трёх букв на крышке распаечной коробки. Читать еще толком не умел, а то слово уже знал. Почему распаечная коробка была на потолке, а не на стене, где ей и положено было быть... то загадка хрущевского домостроения! А родители вверх и не смотрели, только брат Миша это слово и увидел. Но не заложил, а заставил расцарапать ту крышку целиком.
На Женькино мировоззрение очень сильно повлияло то, что он родился и вырос в «Яме». Сюда в наспех построенные ряды жилых панельных пятиэтажных коробок в середине 60-х буквально пинками переселяли весьма своеобразных жителей самых бандитских и уже приговорённых к уничтожению скоплений жутких халуп в Нахаловке, на Перевалке, «Рыжем» квартале, Восточном поселке, Матвеевке и иже с ними. Много в 70-х было мест в городе, куда таксисты отказывались ездить.
В «Яме» было несколько заводских домов. На этом заводе Женькин батя и получил свою двушку-хрущёвку в «Яме», а заодно и онкологию почек на вредном производстве, в итоге рано забравшую его в лучший мир.
Старожилы «Ямы» ещё помнят хождения молодёжи по выходным на кровавые месива - «стенка на стенку» с «кирзаводскими», перевёрнутые милицейские «канарейки» и толпы уличных бойцов в зимних стёганых штанах, шапках и фуфайках. Летом! А чтобы защитить тело и голову от ударов обрезками арматуры.
Женька помнил жигана в наколках, который в подвале дома толковал им, сопливым пацанятам, за понятия воровского хода. Сидели, слушали, он же с зоны откинулся. А потом встали и поехали на электричке в соседний научный городок воровать велосипеды. Они там у учёных были основным видом транспорта и стояли где попало без всякой охраны.
Младшие воровали, а старшие разбирали их на запчасти и продавали. На третий раз их всех заловили в электричке, вместе с тремя крадеными велосипедами. Женьку, как самого младшего, в отделении милиции не били, а просто отдали насмерть перепуганным родителям. А кто был постарше, отправились на малолетку.
В общем «милое» местечко было этот жилмассив «Яма». Сейчас там и близко такого нет, тихий зелёный район. Ребятня из дворов куда-то подевалась, вот и тихо. Но сейчас так везде, ибо у всех гаджеты!
Женька рос с некоторыми задатками лидера, но лидером он не стал, вернее, перестал им быть. В шестом классе бросил свою перспективную по тем временам и многообещающую должность Председателя Совета пионерской дружины школы… и как отрезало, стал плохим – прогульщиком и двоечником. Почему? Да чёрт его знает, стал.
А когда подрос, началась водка. Почему не наркотики? Пробовал и наркотики, не понравились. А водка придавала сил и веселья.
Ох-х и намучалась с ним мама Аня, но кое-как допинала его до аттестата зрелости через вечернюю школу, самому ему это было не нужно. Так до самой своей смерти и ходила за ним, котлетками кормила. Все понимала, а ходила:
- Ну он же мой сын…
Воистину говорят, Господь любит и хранит дураков и пьяниц. И как-то так случалось, что все свои азартные игры с Судьбой Женька выигрывал при абсолютном нуле на своём счёту. Кредиты брал он, а отдавали их родные, что бы его не посадили – мама Аня и брат. Нормально же?!
Призванный на срочную службу в стройбат на Байконуре, а при СССР там был тот ещё интернационал, не для нормальных людей – сплошь отбросы и уголовники, он никогда в жизни кисточку в руках не державший, взял и вышел из строя на вопрос-предложение начальника клуба части:
- Художники есть?! Шаг вперёд!
И два года Женька прокайфовал в тёплой художке, под журчание телевизора смешивая краски и натягивая холсты второму вышедшему из строя - настоящему художнику, пока остальные его сослуживцы чего-то строили на лютом казахском морозе. Ещё и ефрейтора дали на дембель.
Так Женькой, и даже не Евгением, он и прожил всю свою жизнь только для себя и алкоголя с куревом. Из института, куда его по знакомству устроил брат, его отчислили за непосещаемость. Потерял две семьи с детьми. Прогадил хорошую работу, на которую тоже попал по братовой протекции. И больше брат ему не помогал, наговорил Женька ему тогда всякой х_йни вместо слов благодарности. Обиделся и просто перестал с ним общаться, вычеркнул из жизни.
Родители умерли, оставив в наследство Женьке квартиру - хрущёвскую двушку-«распашонку» с так и недоцарапанной в детстве крышкой распаечной коробки на потолке. Она и выручала. Всегда находились желающие пожить во второй комнате. Они Женьку кормили и наливали ему водку в счёт аренды. Правда один раз по пьянке эти жильцы воткнули ему в спину ножик, но не сильно, выжил.
И вот напрочь запутавшись в отношениях с бывшими жёнами, детьми, долгами за коммуналку и непогашенными вовремя кредитами, которые уже за него никто не гасил, Женька пошёл в военкомат и записался на СВО - штурмовиком с позывным «Художник»! Ну а кем же ещё?
Что им при этом двигало… Жажда великого подвига во имя Отечества? Увы, нет. Алчность? Лишь отчасти, жил же он без денег. Да всё просто – это была возможность хоть как-то изменить свою никчемную жизнь или уже погибнуть, умереть, что было равносильно той жизни, которой он жил все последние годы и за которую после того ножика в спину уже не держался.
Деньги на карточку Женька получил в тот же день, когда подписал контракт. Позвонил сыну Юре, попрощался, отдал ему ключи от напрочь загаженной квартиры, дал денег на погашение своих долгов и через неделю уже был в Донецке на учебном полигоне, где провёл месяц в постоянной беготне и тренировках. Ох-х, хороший похмелятор этот полигон с его «сухим законом». Через неделю Женька уже и не вспоминал о водке, да и курево беготне не способствовало и поэтому резко уменьшилось в количестве выкуриваемых за день сигарет.
Провоевал Женька недолго, говорить не о чем. В первом бою он честно бежал вперёд, стрелял из автомата, правда, с неизвестным ему результатом.
И вдруг…
Какая-то гнусно жужжащая летучая тварь скинула с неба мину прямо ему под ноги. И всё, темнота!

Вторая жизнь
Когда Женьку уже тащили из донецкого морга на площадку подготовки к отправке домой в цинковом гробу, он тихо застонал. Как-то не так развернулся в его груди осколок той мины. Не убил его до конца. Помешал хиленький нательный крестик из алюминия, который Женьке на шею когда-то повесила мама Аня, весь теперь смятый и как пожёванный, но буквально на чуть-чуть сместивший смертельную траекторию полёта острой железки.
И поклон до земли тому русскому божедому, вечно пьяному санитару, который тот стон услышал и передал Женьку врачам. Они такие, эти русские божедомы, громкий крик не услышат, ибо всегда пьяны, а тихий шелест воздуха из груди вдруг ожившего бойца, пожалуйста.
Бог Женьку спас, кто же ещё?! Правда потом ему рассказали про какого-то совершенно безбашенного мотоциклиста из медвзвода, который вывез его с поля боя на своём грязном по уши мотоцикле с площадкой для тела вместо люльки, под обстрелом как заяц петляя между кочками на огромной скорости. Но кто это был и где его теперь искать?
- Этот уже 200-й, зря старался, - устало вытирая лоб салфеткой, сказал мотоциклисту военврач на точке эвакуации в «жёлтой» зоне.
Но в итоге так получилось, что «этот» оказался 300-м, ожил! Сильно тогда Женьку побило осколками, но остался живой, и это главное.
Затем полгода в госпитале на другом конце страны. Голым, без трусов, под простынкой! А потому что Женькину ефрейторскую форму, всю в крови и песке, хирург снимать с него не стал, а разрезал её ножницами и выкинул в бак с медицинскими отходами класса «Б».
Палата на четверых, все лежачие. Лечение, уход – всё на уровне. Только вот не сообщали Женьке, что и когда собирались с ним делать – просто везли в операционную, давали наркоз и оперировали. После он очухивался и по свежим бинтам определял – ага, левую руку и ногу сегодня резали. Ничего не поделать, огромная военная машина в действии, конвейер жизни, некогда врачам с тобой разговоры разговаривать. А ты лежи себе и выздоравливай, им виднее, вылечат.
Хавчик в госпитале был вкусный, от пуза, с утра, и творог, и сгущёнка бывали. Через каждые полчаса в палату заглядывала голова волонтёра и интересовалась:
- Пацаны! Мож чё надо?
С этим явлением – волонтёры, ещё предстоит разобраться российским социологам. Сотни людей – мужчин и женщин, после работы и на выходных приходили в госпиталь и говорили: «Будем делать, что скажете!». Находили им конечно работу, самую что ни на есть грязную и тяжёлую, госпиталь же. А они и рады! Притащили Женьке телефон, новые трусы, кроссворды, позвонили сыну, номер сказали, фотку послали…
Так и вылечили Женьку в итоге. Но вот левая нога у него теперь не сгибалась до конца, хромал. Хорошо хоть её вообще не оттяпали, голая же кость была, вообще без кожи и мяса. Да ничего, с палкой ходить нормально.
Комиссовали Женьку с военной службы с инвалидностью по ранению и поехал он домой. Уже знал, что ждут его дома, а это очень сильно грело душу. Бывшая жена Наташа и сын Юра, которых он давно уже потерял за этой своей пьянкой, каждый день звонили, пока раненый лежал, поддерживали и вообще, опять они у него появились. Даже брат сподобился выйти на связь, простил.
Сначала Женька по телефону всё больше молчал, кончик языка срезан был осколком мины и зубы выбиты, трудно ему было говорить, шепелявил. Но потом, как немного зажило, разболтался. Милое дело со своими поболтать вволю, когда лежишь и делать ну совершенно нечего. А зубы сказали за счёт Минобороны ему вставят.
Дома Женька получил кучу денег и всевозможные льготы. Всё по-честному, контракт, к Родине претензий нет! В квартире чисто, жена и сын ремонт сделали, долги за коммуналку погасили, его ждали. Конечно радовались, что выжил, но в глазах тревога, как бы папка опять пить не начал… Без денег пил, а уж с деньгами… Даже его предупредили, если опять начнёт, то они встанут и уйдут как тогда, есть куда, а так с ним будут жить!
И зря волновались, полгода перерыва в употреблении водки результат даёт отличный. Даже теперь и без курева. Аж мутило теперь Женьку от табачного дыма, если кто-то рядом курил!
Катарсис опять же у него случился. Всё как в книжках - душу вывернуло наизнанку, до доннышка… Но об этом никому знать не нужно, слишком уж это всё интимное и только его. И он хорошо помнил тот разговор, который слышал тогда, лёжа в донецком морге рядом с убиенными бойцами и невесть откуда взявшимися огромными литыми воротами, которые стояли посреди мрачного ничто, и за ними он отчётливо видел огненные сполохи:

- Эва, Мамонка, бельзебуб адов, бревнишком тя по микитке! Сызнова из-под хвоста выкусываешь на шуцпункте?! Вот сих, эфрэйторов-художников, давай отседова взад выпихивай. Их мамаша прошеньице за них подавала в Небесную канцелярию. Удовлетворено! Декретировали, штоб оне за грехи ихние детушек обихаживали, как навоюются.

Н-да, редко, но бывает, когда по горячей материнской молитве возвращают детей к жизни. Вот и его видимо мама Аня отмолила на Том Свете и пренебрегать этим никак нельзя, знак это. И крестик его смятый что бы к домашней иконе положил и пусть лежит. Так Женьке сказал знакомый батюшка, который отпевал маму Аню перед кладбищем. У них в «Яме» испокон века покойники дома ночевали, не в морге, а священники сами по квартирам ходили.
Дома сидеть Женька не стал, а сразу пошёл работать охранником в свою школу, благо что она от него через два дома. Прямо захлестнули его новые, вернее, давно забытые ощущения, когда вокруг много детей, звонки, уроки... Эх-х, вернуться бы в то время, когда он сам был школьником, ни на что бы его сейчас не променял.
Были конечно заходы – давай за встречу, за праздник, то, сё… Но он не вёлся, его дома ждали, сейчас все праздники у него были там, и даже без водки.
А через пару месяцев директриса школы сама ему предложила идти к ней завхозом. Он и согласился! Это работа по нему – ремонт, мебель, освещение, отопление, инвентарь. И теперь он с утра до вечера занят – руководил, проверял, организовывал, выдавал, принимал и обеспечивал.
Хлопотная работа досталась Женьке. Да теперь он и не Женька вовсе, а Евгений Михайлович, ветеран СВО, человек уважаемый. А потому что справедливый и не гребёт под себя. Ему это не нужно, всё у него теперь есть - любимая семья, ухоженная квартира, деньги, что Родина прислал за ранение… В общем, жить можно.
Неоднократно звали его школьники на торжественные мероприятия и просто встречи, рассказать про СВО, но он не соглашался, нечего ему было им рассказывать. Вот как всё закончится, говорил, тогда и придёт.
Сына Юру проводили с Наташей на срочную службу, на год, мотострелком в Екатеринбург. Их, срочников, Слава Богу, на войну не посылают, да и правильно, нечего там пацанам делать.
Может ещё сходят с Наташей в ЗАГС, распишутся по новой, раз уж опять начали жить вместе. Надо ей предложить, а он только «за», третьей жизни ведь уже не будет.