Миротворец

1
Маршрутом из Москвы в далёкий город Грозный
Железная дорога, как экскурсионный путь.
Торжественно-стройны и величавы сосны,
Заставили нас всех к стеклу прильнуть.

Как рукотворный корабельный лес прозрачен.
Там будто на параде сосны замерли в строю.
И их степенной статью был мой дух захвачен.
Падут «солдаты» скоро, их уничтожат на корню.

Менялся хвойный лес на смешанный в окошке;
Сияли гордо реки, и блестели ручейки;
Вдруг зыбились озёра и запруды-крошки;
Мелькали шапочки, лодчонки и буйки.

Ходили в тихой широте рек полноводных
Стальные разномастные суда.
И ежедневный труд, и среди лета отдых
Несёт на радость всем животворящая вода.

России ширь непросто передать словами –
Поэты воспевали, но поведать не могли.
Не выразить в словах ни на бумаге, ни устами
Кричащих или скромных всех красот родной земли.

* * *
Теряет влагу степь, как блин в микроволновке,
Под пристальным, палящим взглядом Бога Солнца Ра.
Что степь почти пустыня – это кривотолки,
Пусть даже редкость дождь и не в диковинку жара.

Взращённые заботливо люцерны травы,
Поля, лесные полосы – не райский край…
Потомки савроматов, киммерийцев правы:
Как вол работай, иль разбоем промышляй.

А в прошлом населенье – разнолико,
Над созиданием не жаждало корпеть.
Разбойный край был – Степь Донская – Поле Дико,
Сарматия и Амазония, и Половецка степь.

Леса все вековые выжгли в давнем прошлом,
Утрачены. Природа не смогла восстановить.
Теперь перепахали всё! Редка ковыль-пороша.
Лазорикам с тюльпанами по вёснам уж не быть.

Но, как и сотни лет назад, беспеременно,
Людской труд так необходим любой земле,
Но ныне пустыри желтеют всюду ленно,
По балкам деревца, как воины в окопах на войне.

А в сине-зрелом небе овцы-облака пасутся,
И Амон-Ра владычит в безграничной вышине.
Казачьи песни всё ещё над степью льются,
Такие колоритные, и очень любы мне.

* * *
Плывёт вагончик, породнив людские души.
Всем в разговоре проще время коротать.
Аж из соседнего купе пришли послушать:
Рассказчика талант – конферансье под стать.

Забыли о красотах и раздолье,
В повествованье крепко с головой ушли.
И как своё восприняли чужое горе.
И как своей – чужой судьбой прошли.

А за окном в бездонном небе полдень
Жар-птицей над просторами завис.
Её увидеть – глаз людской негоден,
Ведь просто так ты не посмотришь ввысь.

Струится тихий разговор под стук колёсный.
Наш собеседник, пусть в гражданке, видно, что боец.
Широкоплечий и голубоглазый, рослый,
Его повадки выдают – военный-удалец.

Поведал он попутчикам о многом.
(Порой, наврёт с три короба рассказчик, не мудря,
К тому располагает долгая дорога).
Он откровенен – убеждал всех неподкупный взгляд…

2
Мешала каска, раскалённая на солнце,
И от усталости казалась гирей в пуд.
Прозрачной лёгкой дымкой воздух вьётся.
Дождя не ждёт, а требует растрескавшийся грунт.

И виден мир тебе сейчас, как на ладони,
С крестом миллиметрованным в оптический прицел.
Приближен каждый камешек на горном склоне,
Внимательность нужна, чтоб ты остался жив и цел.

Движенья сковывают, жизни стоя,
Бронежилет и РПД, без них в бою нельзя.
В кармане есть патрон, не для исхода боя,
Традиционно берегут последний для себя.

Майор со склада выдал два рожка для автомата:
«Трофейные, не списывать же, забирай с собой.
В лихое время довелось служить, ребята.
Не защитишь себя – не защитишь и дом родной.

Там автомат в бою добыть не трудно будет,
Патроны в дефиците, успевай лишь заряжать.
Смерть не разборчива, но кто её осудит.
К кому она придет – не предсказать… не нам решать…

Поосторожнее, бойцы, – здесь в ящиках гранаты.
Их недостаток, если вы идёте в бой.
В бою “не сходишь в магазин” никак, ребята.
Война вам не покажется компьютерной игрой».

Вооружён был ты тогда намного круче,
Чем грозный голливудский терминатор – до зубов.
Тебе никак не согласиться с тем, что «лучше
И крепче оборона там, где множество дубов».

Ты в школе не был безнадёжным отстающим,
Но слишком был суровый ВУЗом вынесен вердикт.
Из-за него ты здесь, в событий самой гуще.
Теперь тебе, что ты агрессор, кто-то там твердит.

Как белый сон, твой срочный срок прошёл в Кронштадте.
Затем в училище ещё пять долгих, скучных лет.
Потом стал в спецвойсках Российских наших в штате,
Жетон свой личный ты хранишь, как ценный амулет.

***
Ты мира ношу сам себе взвалил на плечи.
Тяжёлые армейские ботинки ноги трут.
Над головой кружится толи коршун, толи кречет,
И неуютно всем под жгучим солнцем тут.

Жара под сорок. Под жилетом, как в парилке.
Ни облачка на небе, хоть тельняшку выжимай.
Твой голос растворился в соколином крике.
Вот соколу – что летний август, что весенний май.

Как в небе гром звучит условный выстрел.
Разведка вам “дала добро”, но с этим не шути.
И, безусловно, проскочить здесь нужно быстро.
Ущелье – часть опасная нелёгкого пути,

У всех бойцов вид напряжённо-кислый.
Ракеты красный цвет уж в небе голубом сожжён.
Да что-то медлят все. Предчувствия нависли.
Тревогой местный воздух, как и пылью, заражён.

Хоть промедление порой подобно смерти,
Шестое чувство – что она уже в ущелье ждёт.
Непредсказуемость в событий круговерти.
Перестраховка – и теперь “своя разведка” поверху пройдёт…

Ты смотришь на скупой пейзаж притворно сонный.
Извлёк из-под тельняшки мокрой православный крест.
Колона ждёт ещё один сигнал условный,
Когда намеченный маршрут пройдёт повторный тест.

Вот ритуал предосторожности окончен.
Ущелье хищно распахнуло каменную пасть:
В ведении войны – манёвр давно отточен.
Теперь невольно вы сданы судьбе своей во власть.

* * *
Два точных выстрела, пылают две машины:
Последняя в колоне БМП и первый танк.
Уверены боевики в победе нерушимой,
С высот просматривается каждый шаг…

Условный трюк – рефлексов ты марионетка.
Ты профессионал, учился сам, других учил.
Своих ты подчинённых муштровал нередко,
За что жестоким, вредным и занудой в роте слыл.

Транс боевой, усталости как не бывало.
Нет страха, нет сомнений, ранен – боли нет.
“Запомнят мощь девятого морского вала
Враги, кто выживет, на много долгих лет.”

Спешат бойцы подальше от машин горящих.
(Колона пополам разбилась), все по склонам рвутся вверх.
Заговорённых нет, как нет и пуль щадящих.
В ответе все за одного, один за всех.

Невольно под огонь попал ты перекрестный.
Но незачем себя в сей час и некогда жалеть.
Не птица, не взлететь на склон почти отвесный.
А Ф-1 иль РГД до цели долететь.

Опасно: где-то наверху своя разведка,
И камнепад в горах – всё б надо взвесить и учесть…
Но пан или пропал, как русская рулетка,
И легче умереть, чем запятнать мундира честь…

Горят машины. Взрывы бензобаков где-то.
За взрывами гранат: визг, пыль, гром, град и шквал камней,
Блокирует пыль доступ солнечного света.
Ты видишь, словно из забоя вышедших парней.

Срывают грунт дорожный повсеместно взрывы,
Каким не удалось цель поразить свою.
И не поверить, что остаться могут живы,
Здесь воины, в таком скорей расстреле, чем бою.

Горит вокруг земля, залитая соляркой.
Горят покрышки, источая жуткий, едкий смрад.
Покруче стало тут, чем возле “Домны” жаркой,
Казалось, оказались у раскрытых ада врат.

Бой наверху, успела всё-таки “разведка”,
Прицельно одиночными стреляет автомат,
И к счастью, судя по всему, довольно метко.
Так должен каждый на любой войне стрелять солдат.

О скалы режешь руки, вниз летит винтовка,
Оптический прицел сверкнул, поймав вдруг солнца луч,
Ты ловко уклонился от скалы осколка,
Дыханье разом перекрыла пара пыльных туч.

И выкарабкавшись из объятий пыли,
Откашливаясь долго, ты по сторонам глядел,
Как раненные, матерясь, от боли выли,
Барахтаясь, среди разорванных на части тел;

Где кровь смешалась с грязью и камнями,
А камни получили крови липкость, запах, цвет;
Дорога мечена смердящими огнями,
И где спасения от смерти, как казалось, нет;

Где эхо, чётко подражая звукам боя,
Рассвирепев, слилось в сердцах в единый, гулкий звук;
Себя не слышишь ты, от этой жути воя,
Как и не чувствуешь, что кровь ручьём стекает с рук.

* * *
Короткий, жуткий бой по меркам предыдущих.
Как начался внезапно он, так точно и затих.
Собрать всех нужно раненных по склонам ждущих…
В картине кем-то дополнительный был сделан штрих.

Вдруг пулемёт строчит, разит волною смерти.
Врасплох застиг расслабившихся чуть бойцов.
Злодей замаскирован в солнца ярком свете.
“Ах, знать заранее бы замыслы войны творцов!”

Закрылись, не выдерживая света, веки.
Гранате точно в цель так далеко не долететь.
Гранатомётов нет, есть люди-человеки.
Из них кому-то вверх в обход без снаряжения лезть.

Полезут… Может и сорвётся кто-то…
И время там потратится, скорее, только зря…
И связи нет… Чтоб связь была, то чья забота?
Уж далеко за полдень, но и далеко заря.

Спасительного ждать нельзя покрова ночи.
Здесь много раненых, жара, и даже нет воды.
Тут у здоровых нет терпения и мочи.
И никогда не мог себе представить ты такой беды.

Ты где-то рядом обронил свою винтовку,
Когда пунктирной строчкой метил автомат тебя.
Где ближний бой, от “оптики” что было толку…
Лежишь, свой носовой платок на ране теребя.

Ты соберёшь в кулак оставшиеся силы:
Придерживая рану окровавленной рукой.
И ты не сдашься, смерть пока не подкосила:
Ведь что в сравнении с тобой девятый вал морской!?

Искать винтовку – не в стогу искать иголки,
И видишь ты её, она лежит среди камней.
Шальных пуль рядом свист, летят от скал осколки.
Но ты упрям, и доползёшь до “эсвэдэ” своей…

* * *
Прицелился, а солнца диск над самой точкой,
Откуда пулемёт, не умолкая, сыплет смерть.
“Покончить бы скорее с этим одиночкой”.
И упираешься локтями ты в земную твердь.

Стреляешь, …и ответ из смертоносного металла.
Ваш поединок наблюдают те, кто рядом цел.
Ты выбираешь место новое устало,
И всматриваешься через оптический прицел.

Здесь не кино. Опять постигла неудача.
И снова – град камней, металла лязг и тьма, и пыль.
Лежишь за камнем недвижимо, чуть не плача,
Всё как в кошмарном сне: всё – толи небыль, толи быль...

В глазах: на чёрном – круг навязчивого солнца.
Все звуки раздражают, раня обостренный слух.
Открыл, закрыл глаза – в них солнце остаётся…
Остры до боли камни, здесь не сочный луг.

Стрекочет пара автоматов безнадёжно,
Их диалог, как шёпот после грома взрывов тут.
На сердце пакостно и нудно, и тревожно.
И сердца стук, спеша, отсчитывает ход секунд.


Темно. Облизываешь высохшие губы.
Швыряешь фляжку в сторону, в пробитой – проку нет.
Тебе б для тонуса домашнего кваску бы –
Металла смертоносного вновь россыпью привет.

Закрыв глаза, ты ждёшь, когда вернётся зренье.
Представив океан, мечтаешь о глотке воды.
Ни к месту в памяти звучит стихотворенье,
Навязчиво: “… мой милый, если б не было б войны”.

В последний час ты сил растратил очень много.
Вдруг вздрагиваешь от прикосновенья: “Эй, ты жив?
Есть тёплая вода, и есть немного сока.
А может, что покрепче, я тут… вроде… одолжил”.

Периодически – зловещее затишье.
Лишь шевеленье, ДОТ вдруг оживится в тот же миг.
И обойти его, то было бы не лишним,
Но не тебе. И ты к своей винтовке вновь приник.

Скользя тихонько вниз, крест метит прорезь ДОТа,
Лишь оставалось плавно, медленно спустить курок,
Но сверху со скалы гранату бросил кто-то.
Как говорится: каждому своё, всему свой срок.

Взрыв, как в кино, как при замедленном повторе,
Который плотной шторой дыма солнце заслонил,
И чёрной тучей стал в безоблачном просторе,
В камнях навечно обитателя похоронил.

Ни радости, ни горя, лишь опустошенье.
Жизнь – не кино, война – не жизнь, не робот – ты.
От пыли, пота, дыма только в ране жженье.
И не до гор тебе, что первозданной красоты.

* * *
Всё гладят всполохи сгоревшие машины.
Над этим бедствием кружится вертолёт.
Спокойны горы, величавы, нерушимы.
Лазурно небо. В нём по-прежнему свет солнце льёт.

Обломками соря, пробил себе дорогу
Тут уцелевший как-то чудом бронетранспортёр.
Рассеивается дым едкий понемногу,
А час назад казался нескончаемым костёр.

С оглядкой и опаской под палящим солнцем
Бойцы, кому остаться невредимыми везло,
Кляня стократ злодейку, что войной зовётся,
Искали раненных, что выжили смертям назло.

Сюда прибудут помощи машины вскоре.
Распределят кого куда, погибших заберут.
И станет матерям погибших вечным горе.
Останки техники навек в пейзаж вольются тут.

Застряв в бронежилете, восемь граммов смерти
Расплющились, ты их из ткани извлечёшь.
“Калибр: семь шестьдесят два” – для себя отметишь –
«Как жаль, что нет брони в жилете на плечо».

И сев на раскалённый БТР устало,
Ты, вспоминая этот в жизни самый первый бой,
С иронией припомнишь “мощь морского вала”,
Какой ты для себя несостоявшийся герой.

И с благодарностью подумав о майоре,
Участливо трофеями который наделил,
Отметишь, что не выиграл бы у него ты, если б спорил,
Патроны не без надобности были, ты их применил.

* * *
Прибыв на место для особого заданья,
Инструкции получишь. И услышишь там рассказ,
О том, что пулемётчик был в высоком званье,
Который выполнил стрелять по вам приказ.

Узнаешь о его похищенном сынишке,
Что сам в плену у террористов был почти что год,
От пыток сдали у полковника нервишки,
И дело то приобрело трагичный оборот.

И факт печальный не останется за кадром,
Что к пленнику психолог труд свой приложил,
Что жизнь военного разбилась водопадом,
В сознанье обесценив всё, чем раньше дорожил.

А «доктор-смерть», дававший клятву Гиппократа,
Учился для того, чтоб править устаревший свет.
И верным был, как говорил, Творца солдатом,
Коран в душе считая за религиозный бред.

Мерилом жизни для него лишь деньги были,
Хоть прикрывался как щитом “священною войной”,
А подопечные его все “смертниками” слыли,
Не оставлял психолог тот для них судьбы иной.

* * *
Ранение твоё пустяк, страшней потеря крови.
Поспишь, к утру окрепнешь, скоро позабыв о нём.
Но помнить долго-долго будешь, хмуря брови,
Ты тех бойцов, что полегли в ущелье под огнём.

3
Тебя ждала лишь предстоящая работа.
В твоей команде оказалась пара “стариков”:
Один контрактник – скалолаз и мастер спорта,
Другой – знаток культуры и восточных языков.

Ты, всматриваясь в их обветренные лица,
Как выполнить намеченное смутно представлял.
На что команда та, на что она годится?
Как можно с ней идти за горный перевал?

Ведь в поисках предполагаемого места,
Пробыть придётся много суток на семи ветрах:
Какие ждут сюрпризы – неизвестно,
И по маршруту нет проложенных дорог в горах.

Там штатовские консультанты срочно,
Рассудку здравому, любому смыслу вопреки,
Готовят воинов ислама, зная точно,
Что действуют и в Штатах те боевики.

Да что им “близнецы-высотки” в самом деле,
Когда здесь нефтедоллары везде текут рекой,
Необходимо, чтоб ученики умели
Лоббировать их интерес так денежно-простой.

По разработанному гарвардскому плану
Россия делится на аппетитные куски.
Пусть чуть слабее и податливее станут,
Должны отдать всё сами с собственной своей руки.

Непредсказуем регион, взрывоопасен.
Как рана с гноем, вскрылся многовековой конфликт.
Ваш план работы, наспех слепленный, не ясен.
Риск здесь для вас и без того всего и так велик.

Ведь горы, что ни говори, есть всё же горы.
И с ними, даже если альпинист, нельзя на “ты”.
Обвалы, оползни, лавины, рек заторы,
Нехватка кислорода с каждым метром высоты.

Все обстоятельства сложились не во благо:
Нет времени, а вариантов не перебирать.
И работёнка та была, скорей, для мага.
Неплохо б было даже невидимками вам стать.

Почти на смерть вы шли – бесплатно, за идею,
За убеждения не жалко головой рискнуть.
Хоть предстоит вам не прогулка по Бродвею,
Похоже, не смутил твою команду этот путь.

* * *
Планшет, аптечка, карта, кружка… – груза куча.
А здесь в горах и килограмм идёт почти за пуд.
Боекомплекты, костыли, верёвки, крючья,
Ещё винтовка, автоматы, сухпайки, палатка тут.

По списку – килограммов пятьдесят на брата.
Невольно песня вспомнилась из дальних, детских лет,
Где провожала бабушка пирата.
Не опытно, но по-отцовски выбран был комплект.

Обдумали: брать лишнего с собой не стоит.
Но минимум всего – приличный, несомненно, вес.
Военный план свои решения диктует,
С полученной инструкцией идя вразрез.

* * *
Ну, вот расщелина, по ней лежит дорога.
И контролируют наркоторговцы весь маршрут.
Возможность есть передохнуть совсем немного,
И камнеступы подготовить нужно будет тут.

Идти в обход по склону с “камнепадом” надо.
На камнеступы и орешник трёхметровый гож.
В горах есть “вещи” и страшнее камнепада.
И в опытных руках уже мелькает ловкий нож.

Здесь после “камнепада” – “вертикаль с карнизом”.
Когда-то тренировочный был лагерь егерей.
От этих мест бы зарядиться оптимизмом,
Там за хребтом граница вам захлопнет плотно дверь.

* * *
Смотреть вверх снизу – это скалы, сверху – пропасть.
Сорвёшься ненароком с “третьей точки” – “вес ушёл”.
Молитвой стали, чтоб не ведать страх и робость,
Слова первопроходца, что на Эверест взошёл:

“Ты мать гора, мы не солдаты пред тобою,
Стремимся не со спесью и насилием к тебе,
А с детскою, как к матери родной, любовью,
Взбираясь на колени, в волос твоих укрыться серебре”.

* * *
Чужая сторона. Треск “двадцатичетвёрки”.
Над вами грозно в синем небе вертолёт завис,
И с ног чуть не сбивают воздуха потоки,
Но, то не значит, что был вертолётчика каприз.

Раз улетел, приказ на задержанье цели
Ему никто по рации, как есть, не передал.
Наверняка, задействован в каком то деле.
Других здесь на границе он, возможно, поджидал.

Вам повезло… В стране неразбериха, хаос.
Правительство там вирус “перестройки” одолел.
Кладут себе чиновники, ничуть не каясь,
В доход – транзит наркотиков, меж прочих дел.

* * *
Садится солнце. Ветер что-то разгулялся.
Пора уж для ночлега вам местечко выбирать.
А ветерочек веял, злился, распалялся.
На горизонте показалась туч тяжёлых рать.

Метель в горах, а у подножья дождик.
Там лето, здесь прохладно, если можно так сказать.
И как всегда Гидрометцентр прогноз дал ложный.
Погодка эта может по рукам ногам связать.

Терзает ветер одинокую палатку.
Почти что сутки или дождь здесь, или снегопад.
Раз сто друг другу загадали вы загадку:
“Когда продолжим путь?”, – но все ответы – невпопад.

Недальний взрыв гранаты, грохот камнепада:
Прервалась мигом утомительная тишина.
Треск пулемёта – солдата слуху – серенада.
В палатку снег с землёй взрывная бросила волна.

Бой за камнями, скрывших вас от всяких взглядов,
Невольными его свидетелями стать пришлось.
Наркодельцов организована засада,
Чтоб конкурентов “обезвредить”, как у них велось.

Судить по речи: пакистанцы и таджики,
От дома на кулички к чёрту “духов” занесло.
Религиозных экстремистов выдавали крики,
Война, наркотики – обычное их ремесло.

Их стычка с местными была для всех трагична:
Взорвали в замкнутом пространстве парочку гранат,
Скала была к таким манёврам непривычна,
Воюющих тот час камней обсыпал мощный град.

Вновь тишина. Такого вы не ожидали.
И, удивившись с вами вместе, ветер приутих.
Места стоянки здесь небезопасны стали,
И это точный знак для продолжения пути.

* * *
Маршрут свежепроторенный от тех достался,
Погибших в скалах и нашедших здесь покой.
Стремительно мрак ночи надвигался,
Но быстрый спуск не представлял угрозы никакой.

Легко добравшись до условленного пункта:
(Нетрудно было по маршруту отыскать аул)
Представились вы, что наркоторговцы будто.
И вам помог прихваченный с собой чужой баул.

И как положено вы долго торговались,
Меж тем смогли, что надо поразведать, разузнать.
Но на ночлег, предложенный там, не остались,
Хоть благодарно всё же согласились ночевать.

А ночью, не застав гостей на сеновале,
Хозяина казнят бандиты из-за вас:
Какой кусочек лакомый и прозевали,
Разбойникам был несчастливый час.

* * *
У вас – треть дела позади, и то – удача.
В горах встречать рассвет всем приходилось не впервой.
Искомый пункт – почти решённая задача,
Не повод то, чтоб любоваться красотой земной.

Привычный марш-бросок и вы теперь у цели.
Легко внедриться “по легенде” в строй боевиков,
Здесь разномастный сброд при этом грязном деле,
Сошлись, пороки выявив из глубины веков:

Прибалты, “даги”, украинцы и иранцы,
Сирийцы, русские, узбеки, турки есть,
Чеченцы, ингуши, арабы, пакистанцы,
Туркмены там, азербайджанцы – всех не перечесть.

Наёмники пришли за длинными рублями,
Вернее доллары их примагнитили сюда.
Они захвачены порочными мечтами,
Чтоб поживиться тут на чьём-то горе без труда.

Вот только их мечтам не суждено сложиться.
У всех, кто в лагере том был, не та судьба,
Что в снах и наяву им мнится.
Аллаха воля, такова для них войны тропа.

Ваш первый пункт задания исполнен:
Добыты сведенья и установлен маячок.
Узнали нужный лагерь, где в каком районе,
Теперь самим бы не попасть, как рыбкам на крючок.

Спешите прочь подальше вы от пункта сборов,
Вам времени уйти отведено в обрез.
Здесь вскоре разбомбят виновников раздоров,
И дым взметнётся над злосчастным местом до небес.

* * *
Укрыла ночь тумана одеялом сонным
От глаз людских вершины и подножья древних гор.
И звёздный мир уже не кажется бездонным.
Слух приласкает тихих звуков нежный перебор.

А лунный свет, залив открытое пространство,
Туман неоновой загадкой одарил.
Продрог мир скал, попавшись томной влаге в рабство,
Обманчивый покой здесь в колдовской ночи царил.

Всходило солнце. Второпях туман съедая,
Спешило раздарить нуждающимся всем тепло.
Приникла опоённая трава седая.
Дымятся горы, и в морщинах их белым-бело.

* * *
Случайных лиц на высоте не встретить.
Прогулкой восхождение случайной не назвать.
Легко на карте место лагеря отметить,
Но не легко отмеченное в скалах отыскать.

Бинокль – помощник в лабиринтах не надёжный,
И время разрушает надежды ореол.
Возможно что, на след наведены вы ложный.
И вот уже любой из вас сомненья приобрёл.

Вы с осторожностью большой шестые сутки
Кружили в поисках сокрытых баз боевиков.
За гребнем – звуки уловил спортсмен ваш чуткий –
Был обнаружен небольшой отряд с проводником.

Удача! Ведь могли вы разминуться всё же,
Или нарваться невзначай лицом к лицу немудрено.
Здесь покровительство самих небес, похоже.
По разговору: то курьеры – определено.

Что делают они вдали от наркотрассы,
К чему-то самый сложный выбрав для себя маршрут?
По ним же видно, что не альпинисты-ассы.
И значит то, что вы искали, где-то рядом тут…

А на войне, как на войне – не до дискуссий.
Просчитан был способностей бандитов номинал.
Здесь есть враги, а мирных нет экскурсий.
Ты убивать обучен, ты же – профессионал.

Неплохо отработает твой нож-убийца.
Стрелять нельзя, возможно лагерь рядом где-то здесь.
СП-4 в рукоятке пригодится,
Патрон бесшумный, но любую укрощает спесь.

Ты с четырьмя расправился легко, спокойно.
Здесь фактор неожиданности роль свою сыграл.
А пятый бился, точно молоток отбойный.
Кружилась голова, ты ничего уже не разбирал.

* * *
Очнулся, над тобою Эрудит склонился,
С восточными примочками умело колдовал.
Из-за скалы свет солнца водопадом лился.
Боксёр возился с рюкзаком, белел лица овал.

Имён друг друга называть не полагалось.
Тебя же Снайпером по распорядку величать.
Похоже, что неплохо всё для вас слагалось,
Хоть ни на миг не прекращал ваш Эрудит ворчать.

Пока ты спал, Боксёр нашёл искомый лагерь.
Подслушав разговоры, смог из них определить,
Что речь шла “об опасном шаге” и “о благе”,
Что “выгода огромна, только рано разделить”.

Что “рассчитаться лишь фальшивою валютой,
Наёмники – глупцы, не сразу смогут раскусить.
Найди помощников, свои следы запутай,
Утрой оплату, так любого можно искусить”.

А это значит те, кого искали долго,
Распространители, а вам “валютчики” нужны.
Возьмёте “языка”, и вам назад дорога,
Расставив маячки. Здесь задержаться нет нужды.

Пылал закат. На западе горели скалы.
С востока надвигался мрак. Струился холодок.
Окрашено всё небо в цвет лилово-алый.
Ослабевал лучей последних золотой поток.

Всё не совсем так вышло, как предполагалось.
Заданье всё же выполнено, можно так считать.
Вот только б отдохнуть хотя бы дали б малость.
Война не ждёт – не книга, чтоб позднее дочитать.

* * *
Война не книга и случайностей в ней много.
Событий нашинкован колоритный винегрет.
Узнал, хоть засекречено всё было строго,
В горах погиб разоблачённый “крот” – двойной агент.

Давно за тем агентом наблюдали “службы”,
И был как будто бы “под колпаком” и “на крючке”.
Ну а тебя предупредили ради дружбы,
Чтоб был бы молчаливее, беда в армейском бардаке.

“Агент” замешан был в какой-то страшной бойне.
Не мудрено выискивать “виновных” за провал,
Вдруг то легенда? – при такой-то всем спокойней.
Возможно, операцию секретную сорвал…

«Вдруг для внедрения такой уж имидж найден,
И лишь прикрытие – кровавый длинный след.
Но слишком уж “агент” жесток и беспощаден,
Поэтому почти никто не верит в этот бред.

По описанию похож был на курьера,
С каким тебе не так давно сразиться довелось.
Пусть в божью справедливость появилась вера,
Но чтоб чего по случаю дурного не стряслось.

По ситуации и для перестраховки
Рекомендован ты в диверсионно-штурмовой отряд,
Какой уж набран, и идут там тренировки,
Ты есть для них находка, даже отблагодарят».

О чём тут можно думать, никаких сомнений,
Тому учился! – лучше нет тебе вестей.
По предложению не может быть двух мнений,
Пусть там опаснее и перспективных нет там должностей.

* * *
Пока в отряде проходил ты подготовку,
О мире и переговорах слух везде прошёл.
По обстановке судя, было то без толку.
Но, всё же кто-то как-то до такого снизошёл.

То значит: собирают воедино силы
Упрямцы, втянутые в нескончаемый конфликт,
Ведь требуют отмщенья их родных могилы.
И стал всем маяком войны беснующейся лик.

Не спит спокойно там Кодорское ущелье,
Владикавказ террористических деяний ждёт,
Аллах, побольше Грозному пошли терпенья.
Кто прав, кто виноват – теперь Аллах не разберёт.

Абхазия и Южная Осетия в тревоге.
Им не забыть вовек грузинский “Белый легион”.
А в Грузии американец, как медведь в берлоге –
Там президент есть, но хозяин всё же – он.

Что дальше будет – ведает ли Бог единый?
На языках каких не прозвучало б слово бог,
Но след войны всегда невосполнимый.
Не допустить конфликт – любого человека долг.

4
Мелькают за окном бескрайние просторы.
Легонько тянет по вагону сквозняком.
Воспоминания рекой текут и разговоры.
Клубящийся дым сигарет висит под потолком.

Жильцам соседнего купе в чужом не тесно.
Радушно трапеза разложена на маленьком столе.
Все слушают рассказ, всем интересно,
Совсем забыв о гревшейся на солнышке еде.

То вставят торопливо резкое словечко,
То вдумчиво, то невпопад вопросик зададут,
То пересядут от жары с нагретого местечка,
То вдруг заёрзают, то вдруг замрут.

Здесь каждый будто проживают жизнь чужую,
Затронутая тема всем болезненно близка.
В своём воображенье каждый с недругом воюет,
Хотя уже давным-давно закончилась война.

* * *
Была война. Была короткой передышка.
Жестокости враждебной стороне не занимать,
У воинов Аллаха всё маниакально слишком,
Их осуждает за бесчинство даже собственная мать.

Не сосчитать с балконов сброшенных младенцев.
По сколько раз людьми был каждый боевик треклят?!
Не ведать, скольких малышей лишили детства
И обезглавили, попавших в плен солдат.

Басаевцы жестокостью своей кичатся,
Завоевав, презрение народа своего.
Их цель – разбой, чему ж тут удивляться?
Им невдомёк: жить под такой опекой какого?

И неужели всё угодно было так Аллаху?!
У Господа на казнь кто разрешенье получал?!
Здесь каждого второго отведут на плаху,
Того, кого вдруг в нарушенье шариата уличат.

Ни слова молвить против и не бросить взгляда,
Такой проступок расценён, как шпионаж.
Там жизнь простых людей казалась адом,
Обязаны все исполнять басаевцев любую блажь.

Работорговля расцветает пышной розой.
Там продают за грош арабам краденных девчат.
Там каждый гражданин стоит перед угрозой
Что вместе будет с ним расстреляна его семья.

Всё это лишь слова, в реальности всё хуже.
В подвалах притаилась жизнь – без хлеба, без воды,
Ремни и пояса подтягивает туже,
В затишье перебежками путляет, чтоб добыть еды.

Уже не плачут громко от обстрелов дети,
Не вздрагивают с каждым мощным взрывом старики.
И молятся здесь русские, чеченцы вместе,
Чтоб только их не обнаружили боевики.

Те судьи и каратели одновременно,
Жестокость видел их Всевидящий Аллах!
Народ запуганный беспомощно-смиренный.
А разве миром правит не любовь, а вечный страх?

Аллах не разрешал уничтожать его творенья
Исподтишка, набегами всех жаля, как змея!
Необходимо регулирование рождаемости населенья,
Людьми раз слишком переполнилась Земля!

И если не хватает места всем под солнцем,
И нет возможности достойно воспитать детей,
И если хорошо жить всем неймётся,
Но нет работы уж для всех живущих на земле,

Наверно стоит не рождать помногу деток,
А заиметь лишь стольких, скольких сможешь воспитать.
Давайте вместе вспомним мудрость наших предков.
И, может быть, тогда не станем воевать.

У мусульман была богатая культура,
Наследие её – бесценный дар!
У них имелась для наложниц рецептура,
Чтоб не зачать. Варилось зелье и для знатных дам.

Куда девались знанья и обряды древних?
В каких веках народы ими так пренебрегли?
Пора бы стать на путь переговоров, а не трений.
Чтоб все на свете мир бы обрели.

У каждого народа есть своя землица.
И Родиной её все испокон веков зовут.
А с чужеземцами никто б не стал мириться,
Пришли раз с миром, с миром пусть уйдут.

Вдруг ты от дома оторвался,
Зовёт к себе родимая земля.
Ты на чужой земле чужак, не будь скитальцем,
Вдали от Родины жизнь прожигаешь зря.

Пришёл в края чужие, значит помни,
Что правила свои там не диктуй!
Ты на чужой земле забросить корни
И завести потомство не рискуй.

Не объяснить устройства мира зверю.
Наёмник не способен вникнуть в тех рассказов смысл,
Как не способен оценить людей потери,
Тех, чьи мечты и судьбы разлетелись вдрызг…

По Грозному пройти – пребудешь в содрогании.
В руинах – трупы вперемешку с кирпичом:
То чья-нибудь рука торчит, то детская нога в сандалии.
Не трудно догадаться, кто же стал их палачом.

За смерть невинных кто ответит пред законом?
Ни тем законом, что написан на листах,
А по обычаям и по канонам.
Кого за смерть людскую гложет страх?

Когда эвакуационный коридор создали,
Народу всячески препятствовали боевики.
Они их просто-напросто не выпускали,
Тем самым всех на гибель обрекли.

В правительстве ничто с тем делать не хотели,
Отпущенное населенью время истекло.
Отдали артиллерии приказ стрелять по целям
По тем, откуда по военным шёл огонь.

Боевики людьми пытались прикрываться.
Артиллеристы вряд ли видеть то могли.
Когда снаряды бомбы стали рваться,
Что можно было различить в пыли?

Потом строителей толпу нагнали,
Разрушенное всё отстроить и восстановить.
Но инженеры лишь отчёты отправляли:
“Дом восстановлен, вновь успели разбомбить”.

Кто контролировал – что строят, что не строят?
Всё шито-крыто, просто, гениально и легко –
Нажились на людском великом горе,
И террористам налом тем богатство потекло.

Пошли назад в Россию на продажу
Сантехника, стройматериалы, инвентарь.
Кто проверял после бомбёжек кражу? –
Боевикам бездонно-денежный Грааль.

Пока ту схему “федералы” разгадали,
Пока добились пересмотра у структур.
Бандиты новые отряды создавали,
Любуясь уймой денежных купюр.

* * *
Плывёт вагон на перегоне колыбелью.
На стыках рельс, как морзе, слышны точки и тире.
И окна все с туманом и ковыльной белью.
Вздыхают люди в наступившей тишине.

Вдруг кто-то вспомнил о разложенных припасах.
И как-то незаметно опустел обильный стол.
“Ты продолжай” – сказал мужчина седовласый.
И на рассказчика тот час все обратили взор.

А мне подумалось: “Что заставляет парня
Поведать незнакомым людям о себе,
И быть тем людям за вниманье благодарным,
За исповедь как перед богом о войне?”

* * *
В диверсионно-штурмовом отряде служба,
Как оказалось, и для подготовленного нелегка.
Нет время для себя, для писем… не до дружбы.
И прошлое всплывает, как мираж издалека…

Физподготовка, психология, английский;
Минирование и обезвреживанье мин;
На очереди освоение ПЗРК “Койотов” в списке;
Освоить бронетранспортёры стран. Их не один.

Освоить маскировки и разведки тайны;
Устройство реактивной установки “Град”,
Плавсредств, зениток, пушек, танков;
Отлично огневые знать средства К-50…

Грим – лишь азы – неписанный закон спецназа –
Одеться так, чтоб незаметным или ярким стать;
Чтоб цель достиг бы нож с единственного раза;
И роль любую в жизни, как актёр сыграть.

Как мать должна быть местность горная, степная и лесная,
И водный мир, как самого себя необходимо знать –
Чтоб выжить без вещей, продуктов, силы не теряя.
Учился ты в отряде том науке побеждать!

Усталость приходила до изнеможенья,
Хотелось к чёрту всех и вся подальше отослать.
Плыло на дверке шкафчика “Битлов” изображенье.
Была желанная подруга – лишь армейская кровать.

Да, тяжковато, несомненно, очень трудно –
Уйти хотел, но не посмел, остался ты в строю.
Себе твердил упрямо каждым утром:
«Раз нелегко в учении, потом легко в бою».

Когда зачёты сдал, плясал, как заведённый.
И лишь потом на “выпуске” поближе всех узнал.
Не каждый был к наукам одарённый,
И не всем здесь торжество. Есть те, зачёты кто не сдал.

Сама собою как-то дружба завязалась,
Знакомы были словно с детства все,
Как родственников провожали до вокзала
Отчисленных, бредя босыми вдоль дороги по россе.

И даже кто-то разрыдался на прощанье,
Толь алкоголь в крови бродил, толь плакала душа.
А проводник, об отправлении состава извещая,
Пройти в вагоны уезжавших приглашал.

* * *
Война рождается, где перенаселенье,
Где недостаток непосилен для людей,
Где без работы находиться нет терпенья,
Где потерял надежду, не найдя спасительных путей.

Война питается чиновников бездушьем,
Чья хата с краю и рубаха ближе лишь своя.
Им не познать стыдливого удушья.
Вина их, что нищают регионы и края.

Война окрепнет бандитизмом и насилия разгулом,
Бессилием чиновников, что занимают не по силам пост.
Кто не раскрыл глаза, не оторвал свой зад от стула,
Не встанет на защиту прав народа в полный рост.

Когда народ один, как в поле чистом воин,
Воюет сам с невзгодами, без знаний и руля,
«Народа слуги» обвиняют вдруг его в невежестве, в безволье,
И хают нагло, на весь свет со всех трибун трубя.

Когда народ изрядно нищетою истреблённый,
Возьмётся строить баррикады, бастовать.
Солдат, господ бесчинством иступлённый,
Не сможет власть усердно защищать.

И полетят правители с насиженного места,
И их детишкам за границей начинать с нуля.
О воспитанье чад правителей не скажешь лестно,
Не ждут пусть, постарев, от деток снисхождения для себя.

* * *
Степь распласталась полинялым ситцем.
На западе произрастал зори златой цветок –
Повисло солнце, не спеша уединиться.
Но, невзирая на него, разлился холодок.

И проявлялся чёрно-серый фильм с цветного.
Вот нехотя тускнел экран купейного окна.
Текли пейзажа кадры мне знакомого, родного.
Добрался солнца луч, узор свой на стекле соткал.

Осталось только два часа и буду дома.
Сотру из памяти своей жильцов купе,
С какими будто целый век была знакома.
Подарки близким заждались в вагонном сундуке.

Как говориться: хорошо здесь было с вами,
Но дома стены нам родней всегда.
Тупеет голова невольно в спора шумном гаме,
Всё плещется, бурлит правдивых слов вода.

А время подозрительно затормозилось.
Застыл в окне цветка зари один и тот же кадр.
Возможно, то судьбы причудливая милость
И шанс, чтоб мне узнать событий целый ряд.

* * *
Сменив армейские ботинки на кроссовки,
А камуфляж с тельняшкой на прикид из США,
Забросив изнурительные тренировки,
Вновь ощутил ты: как же жизнь чертовски хороша.

В ходу варёнки-джинсы, разные футболки.
Владикавказ товаром щедро наводнён любым.
От разных фруктов, овощей там гнутся полки.
И редкость, что проводят русских взором ледяным.

Народ открытый и сердечно-добрый.
Нельзя определить двуличие на вид.
А террорист на смену работёнки скорый:
Днем – “гражданин” и “местный житель”, ночью – боевик.

На рынок русским без охраны – не соваться,
И в одиночку вечерком нигде не побродить.
Не сходят с уст примеры случаев злосчастных.
И слово лишь одно конфликты может породить.

А в Грозном всех сомнительно-лояльных ополченцев,
Что призваны порядок непоколебимо охранять,
Вооружили лучше Робокопа, вроде как – милиция.
Те не упустят ночью в русских пострелять.

Отчёт на утро выдадут: что не узнали;
Иль только отвечали на стрельбу;
Солдаты спровоцировали сами;
Пытались усмирить подпившую толпу…

И из складов армейских обмундированье получают,
Такой уж в перемирие подписан договор.
Их лучше наших снаряжают, одевают.
С вопросом обратишься к ним – те передёрнули затвор.

Стрелять готовы в каждую секунду.
Но наши показали, как умеют воевать,
Лишь потому в открытую уже стрелять не будут.
И любят “контролёры” те везде свой нос совать.

Всё поразнюхают, порыщут, всё осмотрят,
А ночью, так и жди, нагрянут с гор боевики,
К утру от федеральных войск оставив крови море,
На обезглавленных телах зелёные плевки.

Покоя самолётам нет, летают с грузом “двести”.
Кому-то этот груз сопровождать.
И, принеся чужим родным дурные вести,
Услышать плач и крики… Как с собою совладать?

И волком не завыть бы, матерей страданья видя.
От укоризненного взгляда, самому бы в гроб.
Всех допустивших ту войну жестоко ненавидя,
Клянут виновников со смаком и взахлёб.

Их сыновей не рвут на части мины,
Гранаты не кромсают на куски,
Их не сшивают санитары половины.
И никогда от шока в миг не поседеют их виски…

* * *
Сменив одежду, чтобы меньше выделяться,
Разбился по пятёркам, получив задание отряд.
Казалось, чему либо перестал ты удивляться…
Но свыше был Приказ предательский, на первый взгляд.

И исходя из слов курьёзного Приказа,
Беречь обязаны вы представителя воюющих сторон,
Доставить в точку N из Владикавказа,
Чтоб не было ему царапины, не нанесён и вам урон.

“Забудьте, что он враг – потребовал полковник. –
И полевой тот командир – представьте, что дитя,
А от его благополучного похода, вроде,
Все планы экстремистов к черту полетят.

Вообразите, будто он посланник мира…
И если б не Приказ, сам лично б расстрелял…
Или на суд толпе отдал бы полевого командира.
Но не палач бездумный я, а профессионал!

Охотиться за тем субъектом будут точно.
Вы прямо в центре множества разрозненных сторон.
Как пища для тираннозавра – этот “фрукт” восточный.
Того гляди, вас вместе с ним сожрёт живьём дракон.

Так изо всех сил значит постараться надо,
Чтобы ничьё внимание к себе не привлекать.
И невредимым, целым чтоб доставить гада.
Как мать родную вам придется гада опекать.

Я знаю-знаю – вы не для того учились,
Чтобы одних боевиков запрятать от других.
Одни из них на “федералов” ополчились,
Другие ведь не против нас, но против них…

Да, дело деликатное бесспорно,
Особенно учтя, что боевик вооружён.
Идти в ту точку N дорогой горной,
И нет гарантии, что к нам лояльный он.

Ну, вот, ребятки, вот такое вот заданье.
Приказ получен, и не нам приказы обсуждать.
Сегодня вот не до дискуссий и гаданий.
Готовиться! Да так, чтобы фортуну обуздать”.

* * *
Бежит вагон. Уж остывает южный вечер.
Горящей линией – даль горизонта за окном.
Чернеет степь в огня и тьмы извечной сече,
И, разомлев, томиться приближающимся сном.

Тенями проплывают редкие деревья.
В надменном фиолете звёзды тусклые висят.
Средь них красуется луна с беспечной ленью.
Пришельцы-облака тихонько звёздочки теснят.

А разговор, достигнув пика и накала,
В разрезе обсуждения приказа шёл.
Но… проводница чай в вагоне предлагала,
В ворота разговора был забит нежданный гол.

Продолжен, после небольшого перерыва,
В сознаньях людей добра и зла словесный матч.
Он продолженье неустанных душ порыва,
Не требует он денег и немедленных отдач.

* * *
Рождённые в войне, живущие войною,
Тысячелетьями не знавшие судьбы иной,
Попали в рабство ненавистному покою.
Нерадостен нищавшим опостылевший застой.

Аллах поведай непонятливым народам
Слов истинных бесценнейшую нить:
Плоди детей для продолженья рода
Здесь скольких сам трудом своим ты можешь прокормить!

Найди по силам, нраву для себя работу,
Чтоб не усталость, только радость принесла,
Чтоб никогда перед твоим народом
Не стыдно было близким за твои дела.

Ты в жизни раз хоть голос разума послушай,
Наверно стоит в ряд прозревших стать:
Не так уж и просторна тут земная суша,
Ты не мешай иным культурам процветать.

Благим быть должен результат твоей работы.
Не стань рабом чужих несбыточных затей.
Кто видит сердцем, станут радостны заботы.
Кто не прозрел, тот не поймёт благих идей.

Будь миротворцем, значит проповедуй счастье!
Оно дороже, если сам его ты сотворил!
В свою ты душу загляни, в твоей же власти:
Чтоб вспомнить всё, о чём Аллах с твоей душой когда-то говорил…

* * *
Вьюном вилась меж скал забытая тропинка
Нехожена давно, обвал не расчищался много лет.
Внизу в объятьях мглы лежала спящая долина.
И исчезал за горизонт сбегавшей ночи след.

Звенела тишина, и просыпалось утро.
И краска радужная будто пролилась,
Всё насыщаясь с каждою прошедшею минутой,
Эх, наглядеться бы на то блаженство всласть.

Шли молча, не роняя даже слова.
Легонько щебень под подошвами трещал.
На спутника лишь изредка косясь сурово,
Ты о войне и мире долго размышлял.

Те люди, что с тобою были рядом,
Ты в них уверен, как в самом себе.
И называли вас уж группой, не отрядом.
Что приобрёл друзей, был благодарен ты судьбе.

Ваш командир в таком же точно званье,
Как остальные, только чуть постарше и мудрей,
Побольше жизни опыта и знаний.
Спокойным, выдержанным был “старлей”.

Любимцем стал у всей честной четвёрки.
Он к сердцу каждого нашёл особый путь.
Не отпускал, шутя, словечек колких,
И положеньем не любил блеснуть.

Открытый взгляд и добродушная улыбка.
На все вопросы находил всегда ответ.
Не оставлял надежд сомненьям зыбким.
Сам был магнит для жизненных побед.

А в вашей группе каждый стоил взвода.
Физподготовке позавидует любой спортсмен.
Остерегались даже вас невзгоды.
Вы не пугались трудностей, нежданных перемен.

Заданье выполнили в срок, как по приказу.
В обратный заспешили по маршруту путь.
И то опасно – было видно сразу,
Лишь стоило на подопечного взглянуть.

Но вы заранее расставили “растяжки”
И оценили степень риска, изучив маршрут.
А подловить врасплох вас будет тяжко,
То есть боевикам напрасный труд.

* * *
С телохранителями вежливо прощаясь
И угощая свежей ключевой водой,
Шептал их подопечный, головой качая,
Чеченской женщине седой:

“Ты передай Аслану всё об этих пришлых,
Пусть поторопится, тогда догонят их.
Скажи, что с делом нашим ничего не вышло,
Теперь поищем выходов других”.

* * *
Путляла между скал сокрытая тропинка.
И выгодно шар солнца расположен в вышине.
Ошеломили звуки взрыва, а затем и крика.
Сработала растяжка, судя по взрывной волне.

На помощь призывал бойцов плач детский.
Девчушка лет двенадцати рыдала над козой.
Коза пасясь, растяжки зацепила леску…
А девочка отделалась пораненной ногой.

Бежала струйкой кровь с разодранной коленки.
Стекали слёзы по чумазому лицу.
Испуганно ребёнка вздрагивали веки.
Помочь страдалице хотелось каждому бойцу.

Дав указанье проследить за тропкой,
Ваш командир лишь наклонился с медпакетом к ней.
Кинжал блеснув, был быстр в руке неробкой.
Вдруг сник, спустился на колени медленно “старлей”.

И в тот же миг разрезал слух треск автомата.
Под пулями, как в лихорадке трясся детский стан.
Пока на тело не упали бинт и вата,
Что до сих пор в руках “старлей” держал.

Он что-то прохрипел, взмахнул рукою.
Сбежавшихся обвёл тревожный, мутный взгляд.
Не ведать было, что столкнётесь вы с бедою.
И срочно надо вам спешить в санбат.

Оставили лежать на месте труп тот детский.
Спасая друга, прямиком тащили горною тропой.
Но вас настиг, погнавшийся отряд чеченский.
Вы приняли и выиграли скоротечный бой.

Несли на сердце тяжесть, что словами не измерить.
Теперь не важно, кто из вас ребёнка расстрелял.
Не разуметь вам ни утраты, ни потери потери.
И каждый только о трагедии невольно размышлял…

* * *
Теперь ты ежегодно ездишь на могилу друга.
Он похоронен в той земле, детдомовским ведь был.
Служить тебе в войсках морально стало туго.
Тот инцидент твой взгляд на всю войну переменил.

* * *
Вперегонки летят листы дней календарных.
И всем страницы те советы щедро раздают.
Научат жизни одарённых и бездарных,
Кому бесценным грузом в память западут.

Слетают жизни скоротечные страницы.
Мы с каждым пережитым днём все старше и мудрей.
Вот чей-то непокорный дух вдруг покорится,
А чей-то долго будет биться у захлопнутых дверей.

И счастлив тот, кто сам, преодолев преграды,
Находит, как награду, для себя уют земной.
А тот, кто ждёт за действия свои расплаты,
Он разве сможет обрести в душе покой?