«Москабад самоизоляционный»: часть вторая, действие седьмое

Сергиус Окливий Гобард


Великая Поэма «Москабад самоизоляционный»


Часть вторая: «Избавление»


Действие седьмое
(В коем отчаянная четвёрка персонажей поэмы приступает к обсуждению дерзкого плана)

Москабад. Утро следующего дня. Гей-клуб «Жар-птица на ве́ртеле» (и он же - неофициальный штаб по противодействию массовой вакцинации). Вагинострадалец Филь замер возле окна. Он погружён в воспоминания о встречах с Ирмой, происходивших осенью. Наш герой вглядывается в простирающееся внизу снежное пространство. Внезапно нахлынувшие воспоминания вызывают у вагинострадальца Филя следующие размышления:

«Нет! Ничего я днями целыми не делал.
Скучал. И время шаткое час о́т часу́ едва ль звало
По имени меня. Нет, не звало.
Но… и не призывало неумело
К принятию того, что надоело.
Да осень (просто повезло),
Плыла под взглядом из окна.
Вонзалась в память. Ночь без сна
Прошла почти. Смешалось воспаленье
Давно забытого числа
С сегодняшним тяжёлым пробужденьем.
Строка, написанная мной
Напоминает птиц летящих в спешке.
За нарисованной стеной
Есть нечто большее, чем голые деревья.
(К примеру, сумерек извечные насмешки).
Есть даже стойкость настроений дня
(То - будто памятник, поставленный на месте пораженья
Себе же). Без Ирмы я - пустынная земля.
Теперь нет света и законов
В строенье моего огня.
И город в струпьях от притонов.
Спустись на гиблые поля
Ко мне. Обещанный раздорами бедлам,
Оставь квартирным ссорам и углам…»

Филь с тоской взирает на городскую толчею. Перед ним предстаёт образ возлюбленной. Он продолжает внутренний монолог:

«…Но здесь почти всегда Октябрь. Ям
Придорожных царство. И мыслей беспощадный гам.
Он вряд ли смолкнет, если пожелаешь сам.
Один средь жизненной рутины.
Беспомощность слабевшей Византии
Припоминается. Горит вопрос: к чему?
И безтуманно утро. Видимо – дожди раздели.
И лист, крутящийся на той же параллели
Что и карниз, пока ещё вверху.
И навзничь падают другие. А я всё жду
Холодный праздник
Зимы, готовящей уют.
Года гибки словно запястья:
Накормят (оболгав ненастья)
Лицами людей
Чрезвычайно мне антипатичных.
И ситуациями с завихреньями в них разных скоростей,
Где списки награждений птичьих
За выслугу в бессмысленности лет
Переполняются персонами скупыми.
Надежды сведены «на нет».
Планеты кажутся большими
Когда к ним приближаешься. Прости!
Пока они вверху - они лишь точки.
Хотя и точки могут возрасти.
По крайней мере, в это верится вначале.
И я опять довольствуюсь, скучая
Озоном долгого дождя.
Бессилен возразить кому-то.
Бессилен здесь оставить у себя
Октябрь. И возвратить сегодняшнее утро…».

Вагинострадальца Филя возвращает в зимнюю реальность налетевший на окно порыв ветра со снегом. Наш герой вздрагивает. Мысль о том, что в скором времени Ирму могут принудительно вакцинировать вызывает у него приступ отчаяния. Филь пытается отогнать от себя назойливые тяжкие думы о судьбе любимой теми же скрытыми разглагольствованиями на отстранённые темы:

«Однажды поутру цвела зима.
И я проснулся с ощущеньем снега.
На лбу окна – узор. И отраженье века.
Оставлю спор с Монтенем (тьма
В ясности не растворяется. Не нега
Она определённо!). И кто из нас неправ
Пускай решает кто-то третий.
Накрою стол надежд, устав
Выискивать закономерности столетий.
В моём тоскливо-снежном мире
Нет постоянства.
Лишь линии, бегущие в пунктире.
Лишь суета трамваев с нелепым их убранством
Внешним, однотипным. Крыш стеллажи.
Как много лишнего вокруг меня движенья!
И минус жив в градуснике.
Размноженье лжи
Неконтролируемо, если отношенья
С женщиной зашли
На утлом паруснике
В бухту ревности. Если в Декабре иль в Феврале
Лишь холод заставляет жаться к ней.
Но, впрочем, может… и надёжней и верней
Всё попытаться взвесить сразу?
Не повинуясь праздному (любовному) приказу,
Побить абсурд семёркой дней?
А после… убрать бардак на кухне.
Остаться одному, но ненадолго
(Пока ночь угасающая насмерть не потухнет!)
Чтоб прокипело,
Чтоб ушло в цемент унынье, как в песок!
И беспокойство, достигшее предела
Уняться (пусть лишь чуть!), но захотело.
(Ах, только б на один часок!).
Но… чтоб не увяло чувство, которое посеял сам.
Тем да́ндолкским манящим женщины глазам
Известно: да! – за взглядом – память.
Как за стеной есть что-нибудь ещё! (От взора-арбалета
Стрела амурная, допустим!). Невыносимо: моя Ирма где-то!
А я среди вещей и гнёта.
И лишь ресница вскрытого письма
Моргает от касаний ветра.
Однако ж, вкупе с тем, я нахожу весьма
Достойным смотреть на зимние пейзажи,
Пока утра́ приходят в будни наши,
Вверяясь равномерному, пугающему сливу дат,
Преображающихся с рёвом в водопад
Разжиженного мира человечьей фальши.
И в принципе-то… не поймёшь – что дальше?..»

Из глубокой задумчивости вагинострадальца Филя выводит появившийся внезапно Осквернарий.

Осквернарий (похлопывая друга по плечу):
Грустишь?

Вагинострадалец Филь (отстранённо):
Немного.

Осквернарий (исполненный подозрительного ликования):
Вот это совершенно ни к чему!
Хоть не считаю я, признаюсь, ни тюрьму,
Ни гейский клуб прекрасный и гостеприимный наш
(Где, правда, угодить на карандаш
На чей-то туповатый кожаный не долго, что я вполне пойму!)
Приличным местом для ночлега,
Замечу! - радость от побега
Тебе удавшегося переполнять тебя воистину должна!
Чего же ты хандришь? Какого же рожна?
Попробуй, отвлекись от кислых дум. И не тревожь
Хандру-мочалку до поры до той, пока не изберёшь
Иное поприще себе же на потеху. И ни в грош
Не ставь печаль. Гони её. И лишь когда сочтёшь
Исполненным задуманное, в момент тот - и пожалуйста! - хандри.
Грусть хороша уже потом. Представь: как от заката до зари
Ты сможешь насладиться Ирмы обществом
(Желанной тебе) вволю.
Предаться с нею всяким новшествам
(Интимным, половым). Потискать её. Одарить любовью.
Так вот когда в себе ты не отыщешь сил
В очередной заход ласкать её; в межножный Ирмы ил
(Безмерно вязкий, терпкий и тягучий!) погружаться,
Тогда уж и грусти (мечтая снова с силами собраться!).
Грусти… мечтай… ну сколько тебе влезет! Но терзаться
Сейчас ты брось по недоступным вагинальным пустякам.
(Осквернарий разражается надсадным хохотом и, спустя полминуты, добавляет):
Пойдём тихонько! Поглядишь на план,
Придуманный частично мной, и по докучливости - Одуваном.
Зубило, кстати, - даром разве пьян? -
Его одобрил. Тебя он кличет «Москабадским Дартаньяном».
А нас… мушкетной слизью…
(Осквернарий напускает на себя хмурый вид и после пренебрежительного хмыканья оканчивает тираду):
…Записной болван
И гомофоб отъявленный тюремный твой дружок-«Рубанок»!
Не мушкетёры мы. Не спорю! Но… и не слизняки из склянок!
По мнению ж Рубанка (иль Зубило) - всё будет шито-крыто
В результате. И нам удастся захватить весь град.
Эх! Ну и нарекла ж его блудливая и гордая Гунитта!
«Мой милый рецик»! И других наград
Не нужно ей, кажись! Зубило появился и готово!
Влюбилась по уши, ехидна! И приметь: святого
Нет ничего в ней! И паче – возбуждающего! Право слово!
Ну, для меня-то (насколько сознаёшь ты), - совершенно точно!
Да и для Одувана! Крамольна, желчна и порочна
Сия особа. Но идём же! Вдруг? - и ты сквозь грусть
Свою фертильную придумаешь чего-нибудь получше. Не стебусь
Я вовсе. Верь. И даже на Гунитту не сержусь…

Осквернарий уводит вагинострадальца Филя в самую укромную комнату гей-клуба «Жар-птица на ве́ртеле» (и одновременно неофициального штаба по противодействию массовой вакцинации), где их уже ожидают Одуван и рецидивист Зубило.

Рецидивист Зубило (глядя на план и продолжая размышлять вслух):
…Брать надо Москабад.
Брать штурмом. Не стесняться!
Терять нам больше нечего! Назад
Дороги нет. Да и зачем по ДОПРам разъезжаться?
На воле видимо-невидимо забот!
И опостылел мне давно тюремный ход!

Одуван (поглаживая усы в тревоге):
Легко сказать! «Брать штурмом Москабад!»
Внушительной уверенностью тон ваш, сэр, богат.
Но кое-кто средь нас из робкого десятка!

Осквернарий (входя):
Страх налицо! И не словесная то вовсе опечатка!..

Рецидивист Зубило (улыбнувшись вошедшему следом за Осквернарием Филю):
Мандраж не к месту! Сейчас у каждого из нас есть свой резон
Столицу штурмом взять. Гадаете? - а не несбыточный ли сон
Затея эта? Нет. Возможность изменить судьбу
Всегда (и для любого из четвёрки нашей!) приоткрыта.
Особенно теперь! Желанное через стрельбу
Мы обретём. У Филя будет Ирма; у меня – Гунитта.
(Рецидивист Зубило обращается к Осквернарию и Одувану):
И вас обоих заколоть градоначальник может своенравно!

Осквернарий (машинально съёжившись):
Да нас-то (ясно ж – почему!) заколют непременно и подавно!

Рецидивист Зубило (переводя взгляд обратно на план захвата):
Для нападенья первый мартовский денёк
Есть самый подходящий и удобный срок.
Окружим мэрию мы с четырёх сторон!
Возьмём в кольцо! Отрядами пойдём.
Ворвёмся внутрь и главных вакцинаторов захватим!

Вагинострадалец Филь (с трудом скрывая растерянность):
Умно́ придумано! А сколько «наших» в граде?

Одуван (переминаясь с ноги на ногу):
Полным-полно! Особенно нас! – геев! Поскольку от вакцин
Мы пуще всех изводимся!

Осквернарий (еле слышно):
Кисельный ты кретин!..

Рецидивист Зубило (не обращая внимания на размолвки любовников):
…Мы четверо возглавим по отряду.
Сторонников у нас достаточно! А, значит, дело кряду
Пожалуй, спорится. Ведь парочка недель в запасе есть.
Организуем нападение! Отваге чу́жда лесть!
Ну? Что вы скажете? Исполним нашу месть?

Вагинострадалец Филь (кивая):
Один за всех!..

Одуван (шевеля усами):
…И все на зад того!..

Осквернарий (подпрыгнув от удивления на месте):
Кого? – того? Что ты несёшь? И все за одного!

Одуван (притворно):
О, точно! Перепутал я!..

Осквернарий (грозя кулаком возлюбленному):
Воитель выискался!.. Обормот! Трепло!..

Рецидивист Зубило (жестом останавливая споры):
Давайте ж, согласуем части плана нападенья.
Я поведу отряд на избирком. Без рвенья
Излишнего. Да и без истеричного смятенья!
Ты, Филь, атакуешь мэрию с востока.
Ты, Осквернарий – с запада. С наскока.
Но только… будьте осторожны! Бога ради!
А Одуван…

Осквернарий (торопливо перебивая):
…а Одуван отметится заходом сзади!..
По давнишней своей и неискоренимейшей привычке…
О, мне ль о том не знать? Ведь пылкие отмычки
Всегда найдутся на висячие задки́… верней… замки́!
Проникновения отмычек тех – ох! – очень глубоки!..

Осквернарий бросает на Одувана многозначительный взор. Одуван в ответ поигрывает бровями. Затем в самой потаённой комнате гей-клуба «Жар-птица на ве́ртеле» раздаются тревожные голоса. Четвёрка отчаянных (и до сих пор не вакцинированных!) мстителей погружается в обсуждение особенностей предстоящего опаснейшего предприятия…


Занавес!


Действие седьмое завершено!


Три заключительных действия Великой Поэмы «Москабад самоизоляционный» - восьмое, девятое и десятое - ПУБЛИКАЦИИ НЕ ПОДЛЕЖАТ.


(Авторское предостережение! Ни одно из действий великой поэмы «Москабад самоизоляционный» по отдельности, ни сама поэма в целом не могут быть ни воспроизведены в кинематографической форме, ни явлены публике с театральных подмостков. Ни в настоящем, ни в будущем, ни в отчизне, ни на чужбине (за исключением Франции и Ирландии!). А равно не должны использоваться фрагментарно тем или иным образом (нигде кроме двух вышеназванных стран). Налагается авторский запрет! Именем Куль-отыра налагается! И да постигнет осмелившегося нарушить данное авторское наложение проклятие немилостивого Куль-отыра!)


Палаты величественные
Первая декада Февраля 2022-й годины от времян Первых Строек на Прекрасных Сугробах