Это моя первая работа в разделе литературы. Оцените, пожалуйста. И я пойму, стоит ли продолжать.

Глава 1.


К чёрту меня. Опять нужно вставать. Я бы так не хотел ещё день провести на едине с собой. Чёрт… Как это можно терпеть, Господи? Столько ненависти, что она пригвоздила меня к этой кровати. Говорят, что ненависть даёт тебе сил…

- «Возненавидев себя, ты обретаешь настоящую силу» - говорят они.

Тупые лица из сериалов. Малого чего смыслят о реальной жизни. Эту шкуру нелегко носить. Возненавидев себя, становится тяжело даже сидеть. Моральные силы падают, и ты раскрываешь свои врата перед врагом - «Царьград открыт, штурмуйте!». К чёрту… Господи… Прости меня… Если я не сделаю усилие, и не примирюсь с собой, то я не смогу что-либо делать. Так сложно жить… Всегда нужно жертвовать.

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Я прощаю себя, Господь. При тебе я раскаиваюсь и Тебе говорю, что я согрешил. Я опять себя возненавидел, впал в уныние, обиду на себя и на жизнь. Но, Господь, я люблю Тебя. Прости меня, Отец. Я слаб, у меня есть свои слабости и пороки, я несовершенен. Я грешен, но живу только благодаря Тебе, Отец. Ты хранишь меня и отпускаешь мне силы на каждый день. Только по твоему благословению творятся дела. Боже, прошу, прости… Я хочу быть человеком, настоящим… Жить как человек, достойный, как сын твой. Помоги мне, Отец, лучше стать. Я не в силах измениться. Я слаб, и я каюсь тебе. Помоги мне, прошу, Отче. Спаси мою душу, и исправь меня, сделай меня лучше, ведь только Ты и знаешь, кто я. Ты и сотворил меня. Отец, благодарю тебя. Ты бесконечно милостив» - Слезы потекли, но больше всего источал правый глаз. Прощения слеза дошла до середины щеки и остановилась. Самые благие слёзы нужно заслужить. А когда душа отягощена, заражена грехом, то не воспринимает высоких идей, не может принять прекрасное и стремится к низкому…

Встав с кровати, Кен пошел на кухню из своей маленькой единственной комнаты, разделённой перегородкой на две комнатки. В каждой хотя бы было окно. Там, где спал, кровать прилегала к стороне у окна, что смотрело на восток. Из него видно нижний город, но правее же продолжается возвышенность, на которой располагался район Кена. Солнце всегда вставало и резало своими лучами через окно, падая на лицо Кенни, и пробуждая его. Если бы нужно было описать тип растительного сообщества этого места, то скорее подходил бы термин «каменная дубрава», потому что высокие здания находились в других областях города, но не в этой.

«Ох, что у нас тут есть поесть...» - думает Кен. Молоко…, сыр…, так, да, сыр возьму. Чё ещё то?… К чёрту. Не надо обжираться. Сделаю гречку.» Взял сыр из холодильника, ставит на плиту кипятиться воду в чайнике, промывает гречку. Пока чайник делал своё, прочитал молитвы, что произносил утром и перед сном, на ночь. Он сидел в удобном бежевом кресле, сердце которого проминалось под весом человека. Кен не был толстым. Он даже не худой. Просто очень странный метаболизм. Весь день организм набирал массу, но утром Кен видел себя в отражение зеркала, что напротив его кровати, по правую сторону, довольно высушенным. Слева от кресла, вплотную к нему, приставлен раскладной стол-тумбочка. Красивая клеенка по фиксированной цене, цвет ламината, светлые стены в созвучии с со светлым потолком и проникающим из окна светом, с большим подоконником, который был заставлен пачкам кофе и чая, большим белым холодильником, бежевыми тумбами с коричневыми рабочими поверхностями, раковина в стиле «неглубокая, будешь мыть что-то — всё забрызгаешь» - всё это создавало уют в маленькой кухне. За столом могло бы поместиться два человека, но Кен, жил один.

Следы кипения уже выходили из горлышка чайника, и Кен повернул ручку плиты. Заливает кипятком гречку в кастрюле, накрывает крышкой. Почему-то захотелось посмотреть в окно.

«И опять я наедине с собой. Всё тот же взгляд на улицу. Перед тобой дома, в окна отражаются сигналы машин, на серый кирпич красиво падает оранжевым свет солнца. Немного трясутся яблони с наливающимися плодами. Но их уже все распинали. Под окном бегают дети и выкрикивают фразы из интернет — приколов, обсуждают всё самое нелепое и неприличное. Одиночки ходят в капюшонах и ковыряют в лужах. Вот и солнце блеснуло прямо в глаза» Ах!
Кен нахмурился, и воспользовался жалюзи, чтобы оставить небольшие щели, из которых свет лился мягче и не ударял бы в лицо. Тут же он и пролезает пальцами обоих рук в свои разделенные на две части густоватые шатеновые волосы, поворошил их и расправил опять. Они свисали до мочек ушей, а височная часть их на затылке была выбрита. Провёл рукой по щетине и потрогал намечающиеся усы, вспомнил о еде.

«Надо побольше наложить, чтобы белка хватило, мне же надо в каждый приём пищи не меньше 30 грамм его получать… А ещё можно и молочка налить… А на обед что-нибудь сытное сварю...» И тут понял. «Опять бесы. Опять искушают. Столько лет я борюсь с обжорством!» - Кен начал гневаться. «Но ты же должен наесться, ведь ты же не ешь мясо… Ты же мужчина у тебя же должны быть мышцы…, расти борода… Ты же хотел бороду...» - бесы шептали ласково, как девушка, с такой искренностью и заинтересованностью в твоей жизни. Они задевали самые сокровенные струны. «А помнишь, как ты голодал по три дня, и однажды не смог больше пропускать приёмы пищи, потому что загубил желудок? Тебе больше нельзя голодать… Поешь побольше, чтобы не проголодаться...» Эта наглость начала доставать. «Сукины дети! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Я говорю вам, отойдите от меня! Во имя Иисуса Христа я лишаю вас власти над моим разумом. Сатана, я отказываюсь от всего, что ты предлагаешь! Аминь!» Кен перекрестился три раза и наложил себе среднюю порцию глубокой миски гречки, плюхнулся на кресло, и измученно огляделся вокруг.

«Господь, я благодарю тебя за всю эту полезную пищу, вкусную и доступную. Я понимаю, что Ты жертвуешь собой. Жертвуешь трудом многих тысяч людей, чтобы напитать какого-то одного человека. И я сердечно благодарю тебя, Отец мой. Я благодарен тебе за всё, что у меня есть. Прости меня, Отец, за мою гордыню. Я постараюсь быть лучше. И помоги же мне в этом. Благодарю...» Со спокойно душой уже хотелось начать есть, но забыл добавить сыр. Пришлось подняться с кресла и подойти к тумбе, на которой стояли контейнеры с крупой, а на них лежала терка по форме призмы, с ручкой наверху. Берёт тёрку и крошит себе в тарелку с гречкой сыр. По действием температуры сыр немного подплавлялся и разливался на крупинках. «Теперь надо бы замочить её, чтобы кусочки не присохли.» Повернул кран с холодной водой и облил металлическую терку водой со всех сторон, отставил её на время трапезы.


Глава 2


Время на электронных часах подошло к 8:30. Стало грустно. «Господь, помоги мне принести благо этому миру сегодня. Веди меня, Отец. Без тебя я никуда.» С новыми силами отправился в ванную комнату, миновав темный коридор, в котором тесно были наставлены тумбочки для прихожей, а в них напихана грязная обувь. Посмотрел на себя в зеркало. Видно только унылое и разбитое лицо, немного дерзкое во взгляде, но на самом деле полное боли и отчаяния. Черные глаза говорили об этом с большей искренностью. Высунул язык и посмотрел на налёт. Вместо привычного красного языка с иневатым покровом от бактерий встретил обильный желтый слой, при том дурно пахнущий. «Дьявол!» Жестко сплюнул в ванную, что с левой стороны от раковины, напротив которой он стоял. Посмотрел в зеркало над умывальником и невнятно произнёс: «Опять придётся голодать...» Всё ещё помнил об чистке организма. Видимо наелся всякой дряни… «Благослови, Господи, завтра поголодать.» Начал чистить зубы. Взял свою старую щетку и намазал тонкий и короткий слой пасты. Быстро почистил в один заход все зубы, не забыв про мудрых, сполоснул и поставил на место, в стойку для щеток. «Ненавижу себя…» Господи, опять эти мысли… Люди так погрязли в грехах, что теперь обречены на эту войну за свою душу. Раз уж и я завязан в этой войне, то не останусь в стороне. Выходит из ванной, закрывает за собой дверь. Ищет ботинки. Чёрт, я же в том прикиде, что и вчера! Подошел к зеркалу в комнате и оценил свой спальный наряд. Белая рубашка вся мятая, а рукава закатаны. Брюки в пятне от кофе. Хотел почистить пятно ногтями, но они не такие длинные. Эх… Оправился от досады, но внезапно замечает красную точку на грудном кармане рубашки. Присмотрелся к отражению в зеркале. Но тут на его лоб приземлилась ещё капля, медленно стекает. Отошел ненамного и посмотрел на белый потолок. На его фоне выделялась блестящая люстра вокруг покрытая кровавым подтекам по её форме, а спираль на ножке, с кувшином на каждой стороне, покрыты кровавым слоём, который стекал и падал на Кена. Следущая капля упала уже на его левый носок, на самый кончик. «Проклятье.» Не стал ждать и быстро побежал надевать свои выходные туфли. Быстро зашнуровал их. И вылетает из квартиры, спотыкаясь забирается на лестницу, задев коврики трёх соседних квартир. Свет врезается на встречу, сквозь решетку окон подъезда, но уже как-то привычно. Ещё раз поднимаясь, остановился перед выбором. «Чёрт, я же здесь не разу не бывал. Хех. И куда же мне податься. Очевидно, если моя квартира последняя по счёту на моём этаже, значит тоже самое характерно и для той квартиры, что дала течку». Смотрит и видит её номер, «8». Ладно, ребята, поехали. Встав напротив двери, приготовился бить ногой по ней. «Хех, хорошо, что я надел ботинки». Удар. Благо, он услышал треск дерева. Похоже, дверь то деревянная. Тем и легче. Разбегается и разворачивается левым плечом, ударяясь об дверь. Треск. Ещё рывок. Глухой звук. Встал напротив, и начал бить ногой. Удар, удар, удар. Разгоняется со всей силы в эту дверь, и… последний треск вышел, и замок вылетает из своего положения. Быстро отрываю кусок металла, и отворяю дверь, но… Впереди ещё одна. Мелькнула мысль, что это не заперто. Слушаясь голоса совести, поворачиваю ручку. Щелчок. Тяжелая открывалась уже вовнутрь. Отворяю, и вижу светлую, в теплых тонах прихожую. Мебель расставлена на гостеприимный лад, но сейчас не до этого… Шарахаясь, переступаю через разбросанную в прихожей обувь, миную старую занавеску из прихожей в комнату и от диафрагмы кричу «Ээээй! Кто-нибудь?! Ау?!» Пробежался по большой гостиной, по мягкому персидскому ковру, обходил большой неудобный диван, недавно разложенный, заметил включенный обогреватель, стоящий возле дивана и кошачий уголок с покрывальцем. На стенах были уже довольно старые обои, цвета крема и мёда, в полоску, их дополняли плакаты молодёжных рок-групп с их широко известными солистами, как этот патлатый мужчина с бородой, в просторном халате, в очках шерифа, экспрессивно кричащий. Центр внимания занимала картина с привлекательной и милой девушкой с розовыми волосами, невинно улыбающаяся, и ласкающая взглядом. На подоконнике стояли цветы с ярко-желтыми венчиками, в бардовых горшочках. С другой стороны комнаты стоял гардероб, а над ним висело зеркало. Рядом с дверью крепилась акустическая гитара, в хорошем состоянии, покрытая самыми разными наклейками. От зайца из мультфильма, до брендов одежды. В комнате было чисто, но гриф гитары заляпан и к нему пристала пыль. Струны старые, надорванные. Нужно было идти дальше. В просторную кухню заходить не стал и быстро сообразил… Опять обхожу чертову занавеску, и замечаю дверь в ванную, а рядом выключатель, с положением клавишы «ВКЛ». Заболело в области горла, мышцы забились немощью, страх отыграл свою мелодию в организме гормоном смерти, адреналин как регулировщик командовал сердцу. Всё замерло. Дергаю ручку, и, на удивление, попадаю внутрь. Когда наступаю на пол, то чувствую, как к подошве правой ноги прилипла кровь. Но растеряться уже не было смысла. Привычное для меня дело.
В заляпанной как в непроливашке ванне, развалилось окоченевшее тело молодой девушки, с порезами в области запястья. Кровь была разбавлена водой, которую убийца включил перед этим актом. Этой соединительной тканью, переливавшейся через край и покрыло весь пол. Она заляпала грязное белье брошенное в углу, недалеко от старого образца стиральной машинки. Она и просочилась в мою квартиру, через плитку, в которой были щели от влаги. Левее был умывальник, высокий и строгий, как в школах или государственных учреждениях. А над ним просторное зеркало, с узорчатой рамкой из тупых углов. В правом его нижнем углу оставлена надпись розовой помадой, красивым женским почерком и следы от губ, прислонённых к зеркалу. «Помни всё, что тебе было дано.» Снизу добавлено мелким «20.01.18». То есть, это уже… Спустя больше чем год… Может, полтора… Теперь это послание могло быть адресовано кому угодно, кроме как той красивой девушке с распущенными пепельно-лиловыми волосами, холодной и молчащей, на которую падал модельный свет дорогой лампы с потолка.

«Тоже мне...» Мотнул головой и прикусил губу. «И что же это всё значит?.. Подростковый суицид? Любовь? Наркомания, депрессия? Хех» - он грустно ухмыльнулся. «Одно и тоже». Подошел к ней и хотел приоткрыть веки, но чуть не забыл, что этого не стоит делать, потому что обвинения могу пасть на него. Пора звонить в полицию. Молча уходил из квартиры и набрал на клавиатуре своего маленького цветного телефона тот самый номер. Стоял на лестничной площадке, оперевшись локтями на бордюрчик и его перила, понурив голову и смотря в старый разбитый пол, изредка перекачиваясь и перешагивая с битой плитки.


Глава 3.


Когда всё закончилось, просто вышел посидеть во дворе, на лавочке, среди детской площадки, в нескольких метрах от которой заканчивалась светлая территория и навязчиво нависал железнодорожный мост, по которому постоянно носились электрички. И оставляли после себя летящие вон листы рекламы, сухие листья, пыль, искры из под колес и шум. Эта дорога как раз поворачивала налево, минуя десятиэтажку, в которой я жил. А за дорогой стоял ещё дом в пять этажей, примыкающий к первому. На восток, то есть слева от меня, в углу его была арка, где проезжали автомобили и ходили люди. Как раз оттуда и видно гонку синих и красных огней, шум двигателя и стук колес, перекатывающихся с лежачего, шепот шин. «Ребята приехали делать своё дело Хм. Им виднее, так ведь» - горько ухмыльнулся и поник корпусом, широко расставив колени, и сцепив руки в замок. Было холодно, а ветер поддувал и швырял листья, окурки сигарет, песок, которого здесь и так мало, раздувал полы худого осеннего плаща. Август вышел отнюдь не жаркий в нашей каменной пустыне… Дверь полицейской машины хлопнула. Из неё вышел высокий коп, афро-америанец, с небольшим, но широким пузом на нижней части живота, в голубой рубашке с нашивками, в тёмно-синих брюках, и выцветших черных туфлях. Он потянулся и расправил рубашку, проверил карманы. Хлопнула ещё дверь. Вылезает его напарник. Трудно было сказать, кто из них опытней. Первый делал всё с меньшим волнением, и с большей инертностью, а второй же был активен и возбужден новым делом, а ещё у него были густые не широкие усы, из-за фуражки вылезали черноватые волосы. Второй коп был меньше ростом, но куда более сложенный в мускулатуре, за что говорила его широкая спина, объёмные грудные мышцы, и внушительный бицепс. Лицо у него было бравое, с набивавшейся щетиной, а не надоедливое, но гладко выбритое, как у первого. Эти парни заперли двери машины и проверили оружие в обойме. Их уже встречали взгляды людей из подъезда, где произошло самоубийство. Они стояли у окон, на разных этажах, кто-то обеспокоенный, а кто-то вонзил взгляд в пол и покинул мысленно настоящий момент. Уже замёрз сидеть, а ноздри забивались слизью. Посмотрим, что же сделают стражи порядка. Но не сейчас. Пойду прогуляюсь до магазинчика и куплю творожка. Уж очень подорвали меня сегодняшние мысли. Иногда держаться на плаву в своём внутреннем мире очень трудно, и нужна заправка извне. Будь то голос друга, объятия любимой девушки, теплый напиток, сон… «Я ненавижу себя. У тебя ведь даже не было девушки. Ты хуже остальных. Зачем ты живёшь? Ты никому не нужен. Ты эгоист. Ты обжора. Я не верю в себя. Зачем так жить?» «Аргх! Эти мысли! Господи, прости меня! Меня опять искушают… Помоги мне, пожалуйста. Самому мне не выстоять, Отец. Во имя Иисуса Христа, спаси меня, Господь!» Тут ко мне возвращалась вера и силы. «Во имя Иисуса Христа! Бесы, я лишаю вас власти над моим разумом! Во имя Иисуса Христа, я отказываюсь от того, что вы мне предлагаете! Во имя Иисуса Христа! Аминь.» Я почувствовал облегчение на душе: в области груди пропало давление и тяжесть, отдышка. Прошла небольшая пульсация, как бурление в области между пупком и лобком — бесы покинули моё тонкое тело. Даже заурчало в кишках. «Ублюдки». В это время я уже прошел через арку и спускался правее автомобильной дороги, по склону, в направлении к привлекательному магазину, сложенного снаружи из белых металлических профильных листов. В него ходили все причастные к чревоугодию. И пьяницы не брезговали. А ночью здесь размещались шлюхи. Ветер дует и ворошит волосы, которые не греют так, как хотелось бы. Сопли уже скопились в носу. Смачно опорожнил свой нос, по-мужски, зажав одним пальцем соседнюю ноздрю, а другой мощно выдувая. Всё. Так то лучше. Свободнее. Прошел куст ракиты и одинокий старый фонарный столб из треснувшего бетона, подошел уже было к двери магазина, но…
Тут меня перехватывает мой одержимый друг.
- «Привееет, Кеен!» - он протягивает заискивающе свою трясущуюся ледяную руку и по-старомодному приседает, а глазами с сюрпризом смотрит на меня. Его выражение лица не забыть. Торчащие рыжие крашеные волосы из под котелка, золотистая радужка глаз с безумно расширенными зрачками и сильно вытянутая улыбка с обнаженными коронками зубов, среди которых были и истонченные зубы. Губы его сухие, а язык обожженный. Но говорил он искренне, прижигая языком после каждого слова и всегда желая обнять собеседника. В этот раз я не дал ему этого сделать.
«Полегче, Даг.» - коротко и строго качнул головой, но с уважением.
Он немного расстроился: это было заметно по его опустившимся уголкам рта, но глаза так и не прекращали испускать восторг и радость, но с сильным вдохом продолжил беседу: «Да что ты, Кенни! В самом деле! Эх-эх-эх! Я же по-хорошему, с теплом, чего не скажешь о тебе, А?» - Он подмигнул и посмотрел на меня сверху вниз.
«Чёрт. Я пошёл в магазин в таком виде. О чём я думал…» - подумал я и посмотрел на туфли в кровавых пятнах, на покрытые пылью кровавые следы, что оставил за собой.
- «Это ты ещё одного завалил, да? Ааа?» - он весело и ненавязчиво спросил, наклонившись поближе ко мне.
Я сделал встревоженное выражение лица и пытался помнять, о чём это он…
«Даг, ты что хочешь мне сказать? Я тебя не видел ещё со старшей школы. А тут ты встречаешь меня, не в самом лучшем свете, но уже в чём-то обвиняешь.»
Он сомкнул губы вовнутрь в форме улыбки, щеки нарумянились, потряс головой тихонько - «Среди тонких обитателей ты заработал себе ту ещё славу Кен. Кто-то это ценит, а кто-то — нет! Ах-ах-ах-ах» - Он расмеялся высоким голосом и запрыгал с ноги на ногу.
Я напрягся, надвинул брови. «Господи, что он знает? Храни меня...» - говорю про себя.
Внезапно он остановился и принял напуганную, вопрошающую позу и жалобно спросил: «Ты же не поступишь со мной также? Мы же с тобой учились, Кен. Помнишь, как я выручал тебя?» Его глаза странным образом блеснули и перевернулись. Вместо белков я видел там бездну и звёзды. Потом они снова блеснули и вернулись к прежнему состоянию. Его рот уже еле улыбался и был приоткрыт. Он издал резкий от диафрагмы и слегка пошатнулся. Но тут же оправился и мотнул головой, поправил котелок своими руками в белых перчатках, оттряхнул свой парадный оранжевый костюм в полоску, пристукнул черными туфлями, подчеркнув свои укороченные брюки и белые носки.
«Э—хе-хэ… Ладно, мне пора, Кен. У меня… появились дела» - он разворачивался, чтобы уходить и перейти через дорогу по сигналу светофора, но я перехватил его и взялся за полу костюма.
Кен задал тон беседе, надвинув густые брови и приоткрыв уголки рта, медленно и строго спросил его: «Что ты здесь делаешь, Дагги?»
Он протолкнул комок в горле и пошатал головой от испуга, облизнул края потрескавшихся губ и ответил с жалобной интонацией, как ребенок, оправдывающий себя: «Кен… Я сегодня устраивался на работу. И, представляешь...» - он похлопал глазами и поднял брови высоко от счастья - «Меня взяли» - шмыгнул носом и смотрел на меня уже счастливый.
«Кем ты работаешь?» - я спросил его.
«Дворником! Буду облагораживать улицы, Кен!» - радостно заявил Даг. «Я побежал, прощай Кен! Или до скорой встречи!» - заявил он и перебежал через дорогу, придерживая котелок, и радостно помахивая машинам на переходе.