Город N

Поезд резко затормозил, заскрежетав вагонными колёсами.
С верхних полок посыпались сумки. В вагоне заругались…
Я давно уже хотел покурить, в тамбуре не разрешалось, и я выскочил на ночной перрон какой-то маленькой станции.
-Что за городишко? – Спросил я у заспанной и взлохмаченной проводницы.
- Не знаю. – Ответила она раздраженно.- Мы тут обычно не останавливаемся.
- Сколько стоим? – Спросил я снова. – Покурить успею?
- Не знаю… Курить вредно!- Ответила проводница и, покачивая вялыми бёдрами, скрылась в глубине вагона.
Я достал сигареты, пошарил по карманам, вынимая потёртую зажигалку. Клацнул несколько раз. Осечка… Как всегда на самом интересном месте закончился газ.
Быстрым шагом я направился к небольшому помещению станции. Над входом висела проржавевшая вывеска ст. Н…
Остальные буквы в названии были напрочь стёрты временем.
- Город Н! – Сказал я вслух, усмехнувшись, и вошёл в довольно старое и запущенное помещение.
Возле зарешёченного окна, стояла потёртая лавка. На стене виднелся потускневший плакат, времён застоя. Улыбающийся Гагарин, весело махал мне рукой. Справа в окошечке билетной кассы, горел тусклый свет.
Я наклонился к окошечку.
- Есть кто живой? – Спросил я шутливо и добавил. – Мамаша, огонька не найдётся?
Внутри кассы никого не было. На столе стояла старая чернильница, непроливашка, рядом лежала перьевая ручка и потёртый учётный журнал. Сбоку на гвоздике висел огромный дверной ключ.
Вдруг я услышал звук, от которого у меня пробежал по спине неприятный холодок. Поезд, скрипнув тормозными колодками, стал резко набирать скорость. Я рванулся к двери, которая внезапно захлопнулась, перед самым моим носом.
Я подналёг. Массивная дверь не поддалась. Поезд набирал скорость. Сквозь маленькое окошко в двери я смотрел на подмигивающие в темноте, неяркими ночными огоньками, уносящие вагоны.
Изо всех сил я заколотил по двери. Дверь была основательно заперта.
Ключ! Там, в кассе на гвоздике!
Я рванулся к окошечку, едва просунув руку, достал огромный кривой ключ и, подбежав к двери, трясущимися руками вставил ключ в замочную скважину. Замок хрустнул и дверь поддалась. Я выскочил на перрон и как сумасшедший, что-то крича, кинулся к уходящему в ночь последнему вагону.
«Опять от меня сбежала, последняя электричка…» Закрутились в голове, слова старой песенки.
Поезд, подмигнув красными стоп фонарями, скрылся за поворотом.
- Вот чёрт! – Вслух сказал я, оглядевшись.
Возле станции, стояла покосившаяся лавочка и массивная, чугунная урна, времён «застоя».
Я в сердцах бросил в урну смятую сигарету.
Особых вариантов не было и я, обогнув здание станции, ступил на булыжную мостовую.
Слева и справа по улице, кривобоко располагались одноэтажные постройки. Где-то вдали, тускло подмигивал, качающийся на столбе, подобно висельнику, жёлтый фонарь.
Я побрёл по улице, рассматривая покосившееся от времени и заросшие мхом, деревянные постройки.
В некоторых окнах мерцали огоньки. Я подошёл к одному из домов и постучал в окошко.
- Хозяева!
В ответ тишина. Тишина окружала меня со всех сторон. Я поймал себя на мысли, что не слышу вообще никаких звуков, ни лая собак, ни людских голосов, только там, в конце улице, уныло поскрипывал повешенный за ржавую глотку, жёлтый фонарь.
Я направился к свету и, по всей видимости, вышел в центр городка. На круглой площади, в самом центре, громоздился памятник Ленину.
Ленин уверенно держал традиционную кепку в левой руке, правой активно показывал направление вперёд. Нос у Владимира Ильича был отбит и валялся рядом с постаментом.
На площади располагались, закрытые - отделения почты, милиции и аналогичное, деревянное строение с надписью «Клуб»
В клубе, однако, горел свет и я, не раздумывая направился к двери.
Дернув ручку, не ожидая, что дверь откроется, но дверь, злобно заскрипев, поддалась и впустила меня в храм местечковой культуры.
Помещение клуба полностью оправдало мои ожидания. На махонькой сцене, стояла крохотная трибуна, в углу на столе поблёскивал медью раритетный граммофон. Остальной мебели в клубе не наблюдалось. Я подошёл к запылённому столу и к величайшей радости, увидал коробку спичек. Коробка была старая из тонюсенькой фанеры. На этикетке красовался всё тот же, что и на плакате в помещении станции, улыбающийся Гагарин.
Спички не отсырели! Вот что значит качество! Я достал сигарету, чиркнув спичкой по коробке, подкурил и оглядевшись, не найдя пепельницы, положил сгоревшую спичку снова в коробку.
Подойдя к граммофону, я снял с проигрывателя старую пластинку. Ногинский завод. 1937 год. Скорость 78 оборотов в минуту. На одной стороне диска был записан марш Рейнгольда Глиэра, на второй стороне марш Александра Гедике. Оба произведения, как было указано на этикетке, исполнены квинтетом гармонистов Всесоюзного комитета по радиовещанию под управлением В.С. Рожкова.
Я покрутил ручка граммофона и чуть подумав, поставил Глиэра.
Квинтет браво затрещал по кнопкам гармоней.
Я вышел из клуба и под звуки марша, разрывающего гробовую тишину городка, вернувшись на станцию, решил идти по путям в след ушедшему поезду.
Слева и справа меня окружала мрачная чернота непроходимого леса.
Лунный свет таинственно серебрился на отшлифованный рельсах, звуки марша постепенно растаяли в ночной тишине и я, насвистывая мелодию песни, «Опять от меня сбежала последняя электричка» потопал вперёд.
Пройдя вероятно пару километров, я увидал мерцающий огонёк станции.
Каково же было моё удивление, когда я, войдя на перрон, увидал знакомую, ржавую вывеску ст. Н…
Опешив, и постояв в недоумении, несколько минут, я вошёл в помещение станции. Возле зарешёченного окна, стояла потёртая лавка. На стене виднелся потускневший плакат, времён застоя. Улыбающийся Гагарин, весело махал мне рукой. Справа в окошечке билетной кассы, горел тусклый свет.
Внутри кассы никого не было. На столе стояла старая чернильница, непроливашка, рядом лежала перьевая ручка и потёртый учётный журнал. Сбоку на гвоздике висел огромный дверной ключ.
Насколько я помню, ключ из дверей я не вынимал…
Я потоптался по помещению и вдруг одержимый неким предположением, выскочил на перрон и, подбежав к чугунной урне, заглянул вовнутрь.
Я почувствовал, как сердце на миг замерло и, несколько раз перевернувшись в груди, бешено застучало. На дне урны лежала брошенная мною, смятая сигарета.
- Чёрт! – Тихо выругался я. Потом на ватных ногах присел на лавочку и закурил. Вероятно, я был в некотором ступоре и пришёл в себя только когда догоревшая до фильтра сигарета, обожгла мне пальцы. Я бросил окурок в урну, решительно поднявшись, направился в город.
Булыжная, кривая мостовая, деревянные, одноэтажные домишки…
Фонарь в конце улицы и доносящиеся из чрева замершего городка, звуки марша…
Я, сам не замечая того, буквально выскочил на площадь, с безносым Лениным и доносящимися звуками из клуба бравурного квинтета гармонистов.
Обогнув здание клуба, я побежал вниз по мостовой. Мимо меня проносились унылые деревянные постройки. Марш весело подыгрывал мне в спину. Через несколько минут я выскочил, как и предполагал на противоположенный край городка. Впереди располагался перрон…
Я с замиранием сердца обошёл здание… Покосившаяся лавочка, чугунная урна…Я даже не стал поднимать голову, дабы прочесть название станции. Я просто подошёл к урне и заглянул в её чугунную пасть. На дне урны одиноко красовались, смятая сигарета и докуренный до фильтра окурок.
Не помня себя от страха, я рванул по рельсам, только теперь в обратную сторону. Пару километров и впереди замаячила станция…
Почему-то я не удивился. Я просто присел на покосившеюся, протёртую седалищами лавочку и достал очередную сигарету. Я знал, что в чугунной урне лежат смятая не раскуренная сигарета и догоревший окурок.
Не знаю, сколько времени я просидел на лавочке, посмотрев на часы, которые показывали семь часов утра, я оглядел лежащий в темноте перрон. Тут была ночь. Утро явно не собиралось приходить в этот город.
Я снова поднялся и вышел на мостовую, побрёл вниз к клубу и, вдруг обнаружив переулок, свернул на него и отправился петлять тёмными закоулками. Через пару минут я вышел на свет. И, это снова был перрон с надписью на здании ст. Н…
Я зашёл в здание. Присел на лавку у окна и подмигнул, улыбающемуся мне с плаката Гагарину.
«Ловушка! Временная ловушка!» Закрутилось у меня в голове. Должен быть выход!
Я подошёл к кассе. Подёргал дверь. Та не поддалась. Конечно – ключ. Я достал, засунув руку в крохотное окошечко кассы, ключ и открыл дверь.
Так… Чернильница - непроливашка, перьевая ручка и потёртый учётный журнал.
Я раскрыл журнал и прочёл первую запись.
24 июня 1937 год. Далее шли даты длинною ровно в год.
24 июня 1938.
24 июня 1939.
И так далее, вплоть до даты моего рождения.
24 июня 1970.
Справа в графе подписей, возле немногих дат, стояли корявые, явно сделанные в впопыхах или суматохе, подписи.
Напротив моей даты стояла кривая галочка.
Как по наитию, судорожно схватив ручку и макнув в чернильницу , я поставил свою подпись.
Некоторое время ничего не происходило, я нервно вынул из кармана сигареты, хотел было вновь закурить, когда увидал, как на столе задрожала ручка и вслед за ней чернильница.
Спотыкаясь, и матерясь на чём свет стоит, я выскочил на перрон. Это был поезд. Он мчался просто на меня, явно не собираясь останавливать.
Я словно сумасшедший, размахивал руками, кричал что-то. Совершенно не слыша себя из-за грохота мчавшегося мимо поезда. И вдруг я замер. Замер на месте, услышав скрип тормозных колодок. Последний вагон грохнул сцепкой и остановился прямо передо мной.
Дверь распахнулась и заспанная проводница, зевнув не накрашенным ртом, посмотрела куда-то мимо меня.
- Родная! – Еле выдавил я. – Отстал от поезда, возьмёшь?
Я судорожно достал из внутреннего кармана пиджака, портмоне и протянул её деньги.
- Залезай быстро! – Хрустнула зевающей челюстью проводница.
Я, было, начал подниматься по лестнице, когда прямо на меня вывалился весёлый толстяк в одной майке и шортах. Он явно был подшофе.
- Что за станция? – Отрыгнул он перегаром.
- Не знаю, - отрезала проводница. – Никогда тут не останавливались.
- Туалет на станции есть? – Спросил он у меня. Выпихивая снова на перрон.
- Не знаю… - Коротко ответил я, забираясь в поезд.
- Чёрт! Что за манера закрывать туалет?! - Пробурчал толстяк, засеменив к станции.
- Уважаемый… - Окликнул я толстяка. – Вы случайно не 24 июня родились?
Толстяк не останавливаясь, на ходу повернул голову:
- Ха! Откуда знаешь?- Он засмеялся и погрозил мне пухлым, засаленным пальцем. ---Точно! 24 июня, 1971 года рождения!
- Я тоже…- Крикнул я ему в ответ. – Только на год раньше.
- Здорово! – Отвечал радостно толстяк. Явно углядев во мне собутыльника. – Я быстро отолью и вернусь! Накатим за одинаковые даты!

Я сел на указанное мне проводницей место. Толстяк тем временем скрылся в помещении станции, и поезд, застонав он напряжения, рванул вагоны и стал резко набирать скорость. Я снова посмотрел в окно и увидав как толстяк колотит кулаками в закрывшеюся дверь, отвернулся от окна. Вагон мирно спал, покачиваюсь на рельсах и, убаюкивая.
Вы спросите, почему я не сорвал стоп- кран? Надеюсь, вы поймете почему…
А ещё я надеюсь, что толстяк найдёт ключ и догадается поставить подпись под своей датой рождения…