Сокрушение кумиров.

Пьеса в двух актах

ISBN: 978-5-00058-564-1

Это повесть не только о том, как люди обретают верный путь, но и о любви двух молодых людей, которые, несмотря на совершенно непреодолимые препятствия, будут вместе.


Действующие лица

Дион, богатый коринфянин.
Оброя, жена Диона.
Гликера, сестра Диона.
Клеон, сын Диона.
Аглая, дочь Диона.
Никий, эконом Диона.
Два брата Диона.
Эгий, раб (виночерпий) Диона.
Алкей, раб (садовник) Диона.
Служанка Оброи.
Два стражника-надзирателя в доме Диона (без слов).
Два раба Диона, обвиненные в христианстве (слова лишь у одного из них, оба появляются только в первой сцене).
Два посланника христианской общины.
Люциний, куратор Ахайи.
Квирина, жена Люциния.
Лукий, сын Люциния и Квирины
Кособокий мужчина.
Слепой.
Женщина-поводырь слепого.
Первый центурион.
Второй центурион.
Опцион (римский воин, помощник второго центуриона).
Эсхин, первый путник.
Никифор, второй путник.
Два легионера (без слов).
Повстанец.
Действие происходит в Коринфе, столице древнеримской провинции Ахайя (Греция), и в Македонии в эпоху раннего христианства


Акт первый


Сцена первая

Помещение в богатом коринфском доме. У стены, обращенной к зрителям, посередине ее, стоит роскошное ложе, покрытое пурпурной тканью. На нем, опершись локтем на подушки, возлежит Д и о н в нарядной, шитой золотом тунике. Перед ложем, у изголовья, стоит маленький стол с фигурными ножками. На нем лежит свиток папируса. Немного поодаль от ложа стоит алтарь – кубообразная плита высотой в два локтя. У входа в помещение стоит Э г и й в простой льняной тунике. Д и о н берет со стола свиток папируса, разворачивает, пробегает глазами и кладет обратно.
Входит Н и к и й и почтительно склоняется перед Д и о н о м.

Никий

Как ты велел, явился я.
Зачем, хозяин, звал меня?

Дион
(берет опять со стола свиток папируса)

Мой милый Никий, я желаю
Тебе приятное сказать –
Свое решенье выполняю
Тебе в награду волю дать.
Работал ты усердно, честно
В моем хозяйстве тридцать лет.
Претензий к службе твоей нет.
И мне доподлинно известно,
Что ты отличный эконом.
К тому же помню и о том,
Что даже им еще не ставши,
Простым лишь будучи рабом,
Тяжелый труд в полях познавши,
Работал ты усердней всех,
Смиренным был, не огрызался.
И вот заслуженный успех –
Хозяйской милости дождался!

(Дион протягивает свиток папируса Никию)

Тебе я вольную даю!
Прими же свиток свой заветный
Как дар хозяина ответный
За службу верную твою.

Никий
(берет свиток и прижимает его к груди)

Неужто правда я свободен?!
О, как тебя благодарю!
Как ты прекрасен, благороден,
Дела хорошие верша!
И, может быть, твоя душа
Делами добрыми спасется –
В Блаженный мир перенесется!

Дион

Смеешься, Никий? Острова
Блаженных грешникам закрыты,
Но любы мне твои слова –
В них чувства добрые сокрыты.
Теперь дела мои вести
За плату щедрую ты можешь.
Когда устанешь груз нести,
С себя заботы эти сложишь.
Желаешь знать, тогда кому
Доверю я следить за домом?
Гилиппу, сыну твоему.
Пускай он будет экономом.

Никий

О, как тебя благодарю!
Твоей он милости достоин!
Теперь за сына я спокоен.
В его грядущее смотрю
Уже без прежних опасений –
Без порок частых, унижений
В достатке жизнь его пройдет.
Он парень умный, просто гений!
Дела прекрасно все поймет,
Меня не хуже поведет.

Дион

Признаюсь, Никий, колебаний,
Однако, я не избежал,
Когда о вольной размышлял.
Свершенью ты своих желаний
Чуть было сам не помешал –
Вчера впервые повод дал
Тобой быть очень недовольным.
Когда бы строже был я, вольным
Уже бы точно ты не стал.

Никий

Владыка, чем я провинился?!
Какой мог промах допустить?!
С не меньшим рвением стремился
Вчера хозяину служить!

Дион

В веденье дел твоя дотошность
Любого может поразить.
И я не знаю, как оплошность
Такую мог ты допустить?
Мои рабы и не стремятся
Тебя обманывать – боятся,
Всегда уверенные в том,
Что ты уж знаешь обо всем.
И как же мог ты не заметить
Средь них проклятых христиан?!
На это можешь что ответить?!
Ну что стоишь как истукан?!

(после некоторой паузы)

Совсем другой о них проведал
И мне вчера о том поведал.
Твою работу сделал он
И будет мною награжден.

Никий

Не может быть, владыка, веры
Доносам ложным не давай!
Лукавству рабскому нет меры!
К себе лгунов не подпускай!

Дион

Напрасно думаешь, что ложно
О них слуга мне сообщил.
Душою он не покривил.
Тебе сейчас узнать не сложно
Об этом будет самому.
Решил я прежде, чем в тюрьму,
На муки крестные отправить,
Последний шанс рабам оставить –
Отвергнет кто из них Христа,
Того спасу я от креста.
И чтоб подвергнуть испытанью,
Велел сюда их привести.
Посмотрим кто взамен страданью
Готов от веры отойти.
Шаги мне слышатся. Похоже,
Сюда уже их привели.
Они за дверью. Эгий, что же,
Ввести преступников вели.

Слуга Эгий поспешно выходит за дверь. Через несколько секунд возвращается, распахивая дверь. За ним в комнату входят д в а р а б а в грязных рваных хламидах. Руки и ноги их связаны. С ними входят д в а с т р а ж н и к а . Они одеты в туники. В руке у каждого обнаженный короткий меч.

Дион

И так, известно вам, конечно,
Что ваш хозяин добр душой.
И хоть вы жили очень грешно,
Моею милостью любой
Из вас останется живой,
Когда свершит он возлиянье,
Почтивши этим божество,
Какое хочет: обещанье
Даю помиловать того.
Отречься кто от веры вашей
Согласен будет, к алтарю
Пускай подходит – я пошлю
Тогда слугу за полной чашей.

первый раб

Пустое дело дожидаться,
Что мы от истины уйдем.
Желаем в правильной остаться
Прекрасной вере! Не начнем
Кумирам вашим поклоненье.
С большою радостью пойдем
Вдвоем на крестное мученье.
Блаженство мы, грехов прощенье
И вечность после обретем!

Дион
(вскакивает с ложа)

О, нет фанатиков мне гаже
В безумье верящих людей!
Отдать их в крепость римской
страже –
Пускай казнят их поскорей!

Никий

Но кто, скажи, владыка, кто же
Тебе так рьяно услужил –
Несчастных выдал? Он, похоже,
В соседстве близком с ними жил.

Дион

Тебя проворнее он был.
Да ты его прекрасно знаешь.
Его ты только что хвалил,
Души, я знаю, в нем не чаешь.
Сынок, любимый твой, Гилипп,
Такое выказал уменье
В дознанье, папе в поученье.
Хитро к безбожникам прилип:
Сперва подслушивал за дверью,
А после втерся к ним в доверье,
Узнал кто входит в этот круг
И выдал мне безбожных слуг.

Никий

Какой позор! Ах ты, Иуда,
Мои седины запятнал!
Неужто я так обожал
Того, душою кто паскуда?!
Но он не все тебе сказал.
Кого-то все-таки не выдал:
Того, которому ничто
Ваш даже самый главный идол!
Сейчас узнаешь это кто!

(становится рядом с рабами-христианами)

Желаю с братьями своими
Голгофы пытку разделить,
Позор Гилиппа перед ними
Своею жизнью искупить.
Узнай, Дион, я христианин!
Пускай нас римляне казнят,
И все пускай на казнь глядят.
Пусть видит каждый коринфянин
С какою честью гибнут те,
Кто ищет счастье во Христе!

Дион

Могу ли я ушам поверить?!
Могу ли верить я глазам?!
Коварства злого не измерить!
Какой ужасный, дикий срам!

(подбегает к Никию, вырывает из рук его свиток с вольной, рвет с яростью на клочки, простирает руки вверх)

Простите, боги, я не ведал,
Что долго гаду доверял!
Но я нисколько вас не предал –
Я просто этого не знал!

(стражникам)

Ведите этого туда же!
Отдайте тоже римской страже!


Сцена вторая


Тот же интерьер. На ложе возлежит Д и о н в венке, пьет вино из канфара (сосуд для питья с двумя ручками). На столике перед ним стоит кратер (сосуд для смешивания вина с водой) и ойнахоя (сосуд, из которого разливали смесь вина и воды по чашам). В ногах у Д и о н а на ложе сидит его жена О б р о я. У изголовья ложа стоит виночерпий Э г и й в венке. Он берет со столика ойнахойю и в ответ на требовательный жест хозяина подливает ему вина в канфар.

Оброя

Скажи, Дион, супруг мой милый,
Какой недуг с такою силой
Твоей душою завладел?
За эти дни ты похудел
И внешне даже постарел.
Печален вид твой постоянно,
И пьешь вино ты неустанно.
Какую муку заглушить
Желаешь хмелем, что забыть?

Дион

Тебе мерещится, Оброя.
Совсем не чувствую в себе
Того печального настроя,
Который чудится тебе.
Конечно, пью сейчас не мало,
Однако ранее со мной
Такое разве не бывало?
Люблю попьянствовать порой.

Оброя

Когда хитрить ты перестанешь?
Притворство, милый, это брось!
Свою супругу не обманешь –
Тебя же вижу я насквозь.
Тоски за кубком ты не знаешь –
Всегда с весельем только пьешь.
Сейчас же явно ты страдаешь,
Покоя, вижу, не найдешь.

Дион

И верно, милая Оброя.
Чутье какое у тебя!
Все чуешь сердцем ты, любя!
Гнетет тоска меня, не скрою.
Распятье этих христиан
Никак из мыслей не выходит.
И мука в сердце не проходит,
Когда бываю даже пьян.

Оброя

Неужто ты себя ругаешь
За то, что выдал их на казнь,
Людей, к которым лишь питаешь
Всегда большую неприязнь?
Богам угодное ты дело
Своим поступком совершил.
Почтенье к вышним так велело!
Отлично очень поступил!

Дион

О, как распятые страдали!
И все же Бога своего
При этом страстно умоляли
Они помиловать того,
Кто их жестоко убивает.
И это более всего
Меня, Оброя, поражает
И мукой сердце мне терзает.

(из глубины дома раздаются крики)

Скорее, Эгий, ты ступай –
Причина шума в чем узнай.

(Эгий ставит кувшин на столик и выходит из комнаты)

Боюсь, что боги нам послали
Беду какую-то: едва ли
Причиной может быть другой
Ужасный вызван шум такой.

Оброя

Пока причина неизвестна,
Зачем беду предполагать?
Рабыни наши, если честно,
Уж очень любят покричать,
Когда их порют хорошенько,
А, впрочем, если и маленько
Острастки ради их секут
И то до одури орут.

Возвращается Эгий.

Эгий

Гилипп, бедняга, удавился!
Об этом мне слуга сказал –
К тебе с известьем торопился.
Поскольку я о всем узнал,
Его обратно отослал.

Дион

Гилипп повесился?! Плохую,
Однако, новость ты принес.
Его мне очень жалко.Чую –
Отца он гибели не снес.
(снимает с головы венок, кладет на столик, проходит небольшая пауза)

Хотя дела мои прекрасно
С большим усердьем он повел,
Но рок возмездия обрел,
И было видно, что всечасно
Его тоска, позор гнетут
И тоже к гибели ведут.

(пауза)

Его, Оброя, мы оплачем,
Как будто сына своего.
А между тем, скажи, кого
Ему приемником назначим?
Хозяйству нужен эконом
Не хуже Никия умом.

Эгий

Меня, меня назначь, хозяин!
Не очень, может, я умен,
Зато другим умом силен.
И этот ум необычаен –
Он вышней силой осиян,
И где никто не замечает,
Совсем легко мне позволяет
Всегда заметить христиан.
Враги богов теперь повсюду,
И я вылавливать их буду
Среди подвластных мне рабов.
Хозяин, так тебе добуду
Большую милость всех богов!
И будешь жить ты просто чудно.
Владыка, мне совсем нетрудно
Свою способность доказать:
Могу сейчас тебе сказать
Кто есть безбожник в нашем доме.
Гилипп не знал того, что кроме
Рабов, которых обличил,
Отца его (однако скрыл
Причастность чью к преступной вере,
Который сам себе открыл
К возмездью праведному двери),
Еще один безбожник есть,
И он твою порочит честь.

Дион

Неужто правда?! Кто же это?!
Чего же раньше ты молчал?!
Мерзавец этот близко где-то,
И ты об этом, Эгий, знал,
Однако мне не сообщал!

Эгий

Хотел точнее убедиться,
Что чужды верой мы ему,
И я, владыка, потому
Не стал с доносом торопиться.
Алкей, садовник это твой,
Смиренный, добренький такой:
Себя тем выдал с головой.

Дион

Неужто он?! Какая жалость!
Тебе, возможно, показалось?
Всегда покорностью своей
Приятен этот мне Алкей.
Возможно, рабское лукавство
Сейчас тобой руководит?
Облегчить чтобы как-то рабство,
Нередко раб раба чернит.

Эгий

Поверь, владыка, я не низок
Настолько, чтобы очернять
Друзей. Насколько к правде близок
Тебе нетрудно же узнать –
Вели Алкея лишь позвать.
Конечно, будет отпираться,
Однако, если постараться
Его с пристрастьем допросить,
Не сможет правду утаить.

Дион

Вели позвать ко мне Алкея,
И, если он христианин,
Его казню я, не жалея, –
Пускай умрет, как сукин сын!

(Эгий выходит из комнаты)

Похоже, этот парень прыток.
Однако, если не солгал,
То я несу опять убыток.
И так уж много потерял,
Рабов своих на казнь пославши,
Поскольку денег же отдал
Не мало, их я покупавши.
Надеюсь, впрочем, воздадут
Сторицей боги мне за это.
Уверен даже – в чем-то, где-то
С лихвой потерю мне вернут.
Однако стоит возлиянье
Богам еще раз совершить,
Чтоб их высокое вниманье
На мой убыток обратить.

(надевает венок, встает, подливает вина в свой кубок из кувшина, который поставил на столик Эгий, отправившись выполнять поручение, подходит к алтарю, проливает немного вина на него, устремляет взор кверху, говорит торжественно)

Вино я это возливаю
Преславным нашим божествам.
И вновь взываю, боги, к вам.
Причем особенно взываю
К Гермесу, богу, что дает
В делах хозяйственных прибыток!
Молю заметить тот убыток,
Который ваш Дион несет
За то, что веру он блюдет.
Прошу, потерю возместите,
Большую прибыль мне пошлите!
Пускай огромный урожай
Увижу я в своем поместье!
И мой любимый сын пускай
Послужит с прибылью и честью
На «теплых» римских должностях,
Но в наших греческих краях!
Пошлите золота мне бочки
И ценных тканей вороха,
Моей пошлите милой дочке
Богатством славным жениха,
И чтобы знатного был роду,
Большим в общественных делах,
Своим могуществом народу
Внушал почтение и страх!

Дион ставит кубок на алтарь, поднимает разведенные в стороны руки и лицо кверху и некоторое время шепчет, молча вознося молитву. Затем возвращается с кубком на прежнее место.
Открывается дверь. Входит Э г и й, за ним - А л к е й, со связанными руками, и с т р а ж н и к. Стражник толкает Алкея в спину в сторону Диона.

Дион
Алкей, мерзавец, признавайся,
Что правда ты христианин!
И лгать не надо, не старайся:
Еще безбожник ни один
Не смог возмездия избегнуть!
Когда велю тебя подвергнуть
Жестокой пытке, без труда
Узнаю правду я тогда!

Алкей

Нисколько я не собираюсь
Скрывать, что верую в Христа!
И крестной казни не пугаюсь,
Поскольку более чиста
Душа от мук ужасных станет,
Смелей на Суд Отца предстанет!

Дион

Ах ты, мерзавец, гад безбожный!
Еще как голову задрал!
Невольник жалкий, червь ничтожный!
Так значит, значит ты сказал,
Что крестной казни не боишься?!
Пожалуй, просто ты бодришься.

(на несколько мгновений задумывается, хмурится, углубленный в воспоминание)

Возможно, правду ты сказал.
Уже однажды я видал
Как ваши славно умирают, –
Как будто праздник, смерть встречают.
Быть может, ты мне объяснишь
Откуда мужество такое?
Смотрю, и ты сейчас стоишь
В полнейшем, кажется, покое.

Алкей

Крепки мы духом оттого,
Что силы взяли в нашей вере
Великой, правой и в примере
Таком внушительном Того,
Кто смерть попрал, приняв мученье
Жестокой казни во спасенье
Людей, нас грешных, умерев.
И кто познал Его ученье,
Земную жизнь свою презрев,
Совсем легко с ней расстается,
Когда за веру принял крест,
Поскольку в Рай он вознесется
Душой из грешных здешних мест!

Дион

А что же Рай, скажи, такое?
Наверно, место неплохое,
Раз вы стремитесь так туда?
Должно быть, там прелестно, да?

Алкей

То Царство дивное, Обитель
Оно Всевышнего, Творец
Который мира и Отец
Людей, нас грешных, и Спаситель.
Оно над нами, в небесах.
Оттуда правит Вседержитель,
Держа весь мир в своих руках.
В Раю есть жизни совершенство,
Ее прекрасный идеал.
Любой, кто в этот мир попал,
Обрел тот вечное блаженство.
Заказан грешным путь туда.
Тому открыты в Рай врата,
Кто жизнь прожил свою безгрешно
И в Бога веровал, конечно,
Иль кто за Бога жизнь отдал,
Иль как-то сильно пострадал.
А люди грешные, плохие,
Причем особенно такие,
Кто злобой к Богу обуян
И гонит, губит христиан,
Караются Всевышним строго.
Таких ведет одна дорога –
Туда, где правит сатана,
Противник самый главный Бога.
Зовется адом та страна,
А также бездной, преисподней.
А тот проклятый враг Господний
Зовется часто князем тьмы,
Нередко – дьяволом иль чертом.
В своем краю, во тьме простертом,
Он словно главный страж тюрьмы:
Людские души принимает
С огромной радостью, назад,
Однако, их не выпускает
И страшной казнью истязает.
Любой, попавший в этот ад,
От мук спасения не знает,
Их вечно вынужден терпеть,
В огне, карающем, гореть.

Дион

Намек понятен твой, – конечно,
Меня имеешь ты в виду:
Живу я, правда, очень грешно.

Алкей

Тогда гореть тебе в аду!
Чем больше грешнику мученья,
Тем больше черту наслажденья.
К тому же нету ничего
Ему приятнее того,
Чем Богу боль и огорченья
Своими кознями чинить,
Везде, где можно лишь, вредить.
Прекрасно зная, как желает
Всевышний всех людей спасти,
В свою Обитель вознести,
Всечасно дьявол искушает
Людей грехами – принуждает
К паденью души, чтобы ввысь
Не дать им к Богу вознестись.

Дион

Довольно, раб, не проповедуй –
Меня не сможешь ты вовлечь
В свое безбожье, но поведай,
Как мог ты верой пренебречь,
Которой преданы всем миром
Издревле люди? Как же мог
Ты вызов бросить всем кумирам,
Решив, что есть их лучше Бог?

Алкей

Да боги ваши, вера ваша –
Пустое это, ложь одна,
А вера истинная – наша!
Спасает душу лишь она!

Дион

Да как же ты, да как ты смеешь
Такое, дурень, утверждать?!
Хочу услышать, как сумеешь
Свою ты правду доказать!

Алкей

Что Бог единый существует
И нет языческих богов,
Одно преданье повествует.
Его поведать я готов.

Страной израильскою правил
Когда-то гнусный царь Ахав.
Свое правленье он ославил,
И трон, и царство запятнав
Такими грязными грехами,
Что Бог Израиль наказал
Тремя голодными годами.
Илью пророка Он послал
Сказать Ахаву, что страданье
От засух сильных – наказанье
За то, что много тот грешил.
Илья почти три года жил
В израильской пустыне знойной,
Ютясь в дому вдовы достойной,
Усердно Господу молясь
И Божьим промыслом кормясь.
Когда трехлетний срок кончался,
Тогда к Ахаву он пошел.
Ему сказать не побоялся
Зачем Господь его привел.
Илья при этом заявляет,
Что царь с народом почитает
Ваала, бога своего,
Поскольку все еще не знает,
Что тот совсем не Божество,
Что нет в реальности его.

Дион

Да как язык твой не отсохнет,
Сказав такое, как не сдохнет
Безбожник, это говоря?!
О, боги, терпите вы зря!

Алкей

«И чтобы вы могли постигнуть, –
Вещает далее пророк, –
Какой же истинный есть Бог,
Должны на холме вы воздвигнуть
Алтарь Ваалу своему,
И я там Богу моему
Алтарь, который подобает,
Который благость всем внушает,
Воздвигну тоже и потом
Молитвы к Богу вознесем,
Возжечь алтарь свой призывая
И чудо это нам являя,
Сомненья сразу разрешить
Какого Бога надо чтить.

Дион

Сказать по правде, та затея
Была, пожалуй, неплоха:
Довольно умная идея,
И в ней не вижу я греха.
Алкей

Ахав, немедля, согласился
Вступить с пророком в спор такой,
И сразу он распорядился
Жрецам алтарь поставить свой
Над всеми видимой горой.
Они его соорудили,
На хворост жертву возложили.
Когда божественный алтарь
Илья поблизости поставил
И дар святой на нем оставил,
Велел начать обряды царь.
Жрецы молились и плясали,
Себя жестоко истязали,
Стремясь Ваала упросить
Его алтарь воспламенить.
Но их усердье было тщетно –
Оно осталось безответно.
И лишь когда настала ночь
И стало им совсем невмочь,
Тогда молиться прекратили
И горько очень приуныли.
«Никто ваш хворост не возжег, –
Сказал пророк. – Воды давайте,
Двенадцать ведер возливайте
На мой алтарь, и все же Бог
Его зажжет в одно мгновенье».
И был алтарь облит водой.
Едва Илья начал моленье,
Как пламень яркий и большой
Объял алтарь с тельцом закланным,
И этим пламенем посланным
Народ был крайне изумлен
И дивно Свыше вразумлен.

Дион

Не верю в ваши я сказанья:
Их любят очень сочинять
Твои собратья из желанья
Кумиров наших оболгать.

Алкей

Большое это заблужденье –
В кумиров вера! Да она
Лукавства беса порожденье,
Которому затем нужна,
Что в большей мере позволяет
Страданья Богу причинять,
Поскольку кто себя вверяет
Богам, возможность тот теряет
Блаженство райское познать,
Благой морали он не знает,
Ее совсем не хочет знать.
Ему ничто не помешает
Грехи любые совершать.

Оброя

Дион, зачем ты нечестивцу
Позволил, этому паршивцу,
Вести с тобою разговор,
Нести такой ужасный вздор?!

(Дион повелительным, успокаивающим жестом заставляет ее замолчать.О б р о я встает и уходит)

Алкей

Уже посредством веры вашей
Антихрист много сделал зла.
Оно разлилось грязной кашей
Грехов, которым нет числа!
Царят жестокость и насилье,
Разврат и алчности всесилье.
Несчастных тысячи людей
В неволи дикой изнывают
И власть карающих плетей
В безвинной муке принимают.
А сколько девиц и детей
В плену развратников страдают!
В угоду похоти своей
Иной подростков оскопляет
И жить в позоре оставляет.

Дион
(в сторону)

Да наш сосед как раз такой –
Известно всем, что он большой
Пригожих мальчиков любитель
И их жестокий оскопитель.

Алкей

А кто, скажи, мне всех грешней,
И учит кто грешить людей?!
Да боги ваши! В мифах тоже
Развратом славятся своим!
И люди многие, похоже,
Всего лишь подражают им.
Бойцы дерутся на арене
Для праздной публики, для тех,
Кто видит в этой страшной сцене
Одну всего лишь из потех,
Причем совсем не понимая,
Что взор убийством услаждая,
Берет на душу тяжкий грех.

Дион

Какой тут грех?! Да никакого
Греха не может в этом быть –
Смотреть на то, как раб убить
Один старается другого,
Чтоб нас развлечь. И что такого
Плохого в этом, не пойму,
Никак, никак в толк не возьму?!

Алкей

Нисколько нету пониманья
У вас, язычников, того,
Что жизнь дана для испытанья,
И кто не выдержал его,
Себя грехами запятнавши,
Свою погубит душу тот
И, гнев Всевышнего познавши,
Не в Рай, а в бездну попадет.
А грешных душ преобладанье
Несет всемирное страданье
И гибель рода всех людей,
А что же может быть милей
Тому, кто Богу больше боли
Всегда стремится причинить,
Как то совсем не сокрушить,
Что было создано по воле
Царя Небесного и что
Он любит сильно, как никто?
В кумиров вера вам мешает
В себе пороки побеждать,
Людей совсем не направляет
На то, чтоб лучше, чище стать.

Дион

Неправда: очень направляет!
Блаженных есть же острова,
Полей нет разве Елисейских,
Куда душа от бурь житейских,
На плоть утративши права,
Достойна если, улетает
И где счастливо обитает –
Беспечно, вечно? Этот край
Похож на ваш, наверно, Рай.
И разве нас не заставляет
В грехи желание не впасть,
Чтоб в мир прекрасный тот попасть?
А разве нас не устрашает
Возможность в тартар страшный пасть,
Который ад напоминает?
Туда опасность угодить
Немало тоже убеждает
Поменьше каждого грешить.

Алкей

Все это просто изощренность
Обмана злого сатаны,
Которым все возмущены,
В ком веры нашей убежденность.
Легко подумать, что служить
Его религия стремится
Добру, как наша, но годится
Лишь зло одно она творить
И души бедные губить,
Поскольку вы же состоите
В различных таинствах и мните,
Что это уж одно дает,
Когда живая плоть умрет,
Душе туда перенесенье,
Где счастье вечное найдет.
Однако это заблужденье!
Тельцов поболее заклав,
Дары богаче в храмы дав,
Уже за душу вы спокойны,
Уже уверены, что вы
Попасть в Элизиум достойны,
Творить недоброе, увы,
Уже нисколько не боитесь.
Поступок самый гнусный, злой
И то содеять не страшитесь.
И даже кто не плох душой,
Злодеем может стать – сознанье,
Что можно будет избежать
В загробной жизни наказанье,
Не может всех не развращать.

Дион
(Задумчиво, ни к кому не обращаясь)

И правда, я еще такое
Не видел – чтобы кто-нибудь,
Вступивши в таинство, плохое
Стал меньше делать хоть чуть-чуть.

Алкей

А те, кто в таинства не входят,
Грешат не меньше и к тому
В своем язычестве находят
Хороший повод потому,
Что Мир блаженных принимает,
Как вера ваша утверждает,
Того, кто в таинства принят,
Иль тех, что вовсе не грешат,
Которых просто не бывает.
Сумеешь мне назвать того,
Кто был бы чистым столь душою,
Что, жизнь прожив, ни одного
Греха не знал бы за собою?

Дион

Таких совсем не может быть.

Алкей

А боги ваши так жестоки,
Что можно слез пролить потоки,
Однако их не умолить
Грехи хоть малые простить.
И люди даже и такие,
Кто мог почти бы не грешить,
Но, зная, что и небольшие
Грехи не смогут искупить,
Уже хорошими не будут,
Держать в узде себя забудут –
Порокам легче волю дать,
Чем их всечасно подавлять.
Так вера ваша побуждает
Коварно каждого грешить,
И зло повсюду побеждает.
Но что его остановить,
Спасти людей, весь мир способно?
Конечно, вера христиан.
Она по силе бесподобна,
Добра великий океан,
Который зло, грехи затопит
И злых людей сердца растопит.

Дион

Ага, выходит ты темнил,
Когда, лукавый, говорил
О том, что грешных не впускает,
Безгрешных только принимает
В свои владения ваш Рай!
Давай-ка честно признавай,
Что сам себе противоречишь
И вздор полнейший ты лепечешь!

Алкей

Забыл лукавство уж давно –
Сказал я истинное, но
Не знаешь просто, что несходство
Еще большое есть одно
Религий наших и оно
Опять большое превосходство
Моей над вашею. Узнай –
Попасть и грешник может в Рай,
Когда покается и станет
Добру служить и перестанет
Грехами душу убивать
И этим Бога огорчать.
Настолько нас Он сильно любит,
Что если сам же человек
Себя грехами не погубит,
Хотя бы свой закончит век,
Живя безгрешно пусть немного,
Получит, может, и такой
Тогда прощение от Бога
И будет принят в Мир Благой.

Дион

Смотрю, используешь возможность
Такую даже совращать
Своею верой и в безбожность,
В смертельный грех нас вовлекать.
Понятно мне, что христиане
Легко умеют умирать,
Поскольку знают уж заране,
Что ждет потом их благодать.
Обману просто вы поддались
И это гибельный обман –
Нелепо с жизнью так расстались
Десятки тысяч христиан.
Однако я тебя сумею,
Ничтожный раб, разубедить –
Твой предрассудок победить!
Обман ужаснейший развею.
И лишь поэтому спешить
С твоею казнью я не буду.
Жрецов мудрейших отовсюду,
Известных самых, приглашу
И их устами возглашу
Победу веры в многобожье.
Они сумеют доказать,
Что вера ваша есть безбожье!
Тебе придется умирать,
Уже не веря в воздаянье,
И будет много тяжелей
Твое последнее страданье.
Ступай же в карцер, дуралей!

Дион жестом руки приказывает увести Алкея. Стражник и Алкей уходят.


Сцена третья


Одна из комнат гинекея (женской половины) в доме Диона. У стены, обращенной к зрителям, стоит ложе. На нем, облокотившись на подушки, возлежит О б р о я. Поодаль стоят высокий фигурный светильник и стул.
Входит Г л и к е р а.


Гликера

Привет тебе, моя Оброя!
Пришла я брата навестить.
Однако утренней порою
Уже успел Дион отбыть,
Как мне сказали ваши слуги,
И я к тебе, моей подруге,
Зашла немного погостить,
О том, о сем поговорить.

Оброя

Привет, Гликера! Это верно
Дион на пир ушел с утра.
Себя он чувствовал так скверно,
Когда идти пришла пора,
На казнь как будто бы собрался –
Таким печальным внешне был.
Со мною словно он прощался.
Хотя идти туда спешил.
Не знала я, что приглашенье
На пир к куратору волненье
Такое может вызывать.
Да можно было б отказать.
Теперь гнетет меня сомненье
Пошел к наместнику ли он?
Возможно, мне солгал Дион –
Супруг испорчен мой ужасно.
Садись, Гликера, как прекрасно
Что ты зашла ко мне сейчас:
Поговорим о нем как раз.

(Гликера садится на стул)

Подход к Диону ты имеешь,
И, я надеюсь, мне помочь
Его исправить ты сумеешь.
А мне одной уже невмочь.

Гликера

Скажи, Оброя, что волнует
Тебя так сильно? Что, Дион
Опять развратом поглощен,
Опять он дома не ночует,
И домом стал ему притон?

Оброя

Да я была бы рада только,
Когда б вернулся он к тому,
Сейчас стал холоден к чему.
Пускай развратничал бы сколько
Всегда развратничать любил!
Богов бы только не гневил!

Гликера

Оброя, я не представляю
Как может тот богов гневить,
Кто их способен только чтить,
Причем усердно, как я знаю!
Пожалуй, нет среди других
Такого щедрого в закланьях,
В дарах богам. Дион в деяньях
Угоден им! Не он ли их
Всегда упорно защищает –
Врагов кумиров истребляет?!

Оброя

Так было раньше, это да.
Теперь совсем он изменился:
Не помню я уже когда
Творил закланья и молился.
Совсем другую жизнь ведет
И нашу веру не блюдет.

Гликера

Поверить в это очень трудно!
Возможно, пьет он беспробудно?
И это спьяну у него.
Такое что ль у одного?
Когда пьянчужки выпивают,
Они о многом забывают.

Оброя

Да он не пьет, совсем не пьет!
В притонах даже не гуляет!
Добру всех только наставляет
И в полной скромности живет.

Гликера

Да разве, разве ж это дурно?!
Всегда беспечный наш Дион
Гулял в притонах очень бурно.
Теперь богами вразумлен
Забыть грехов своих отраву.
Тебе же это не по нраву!

Оброя

Не то, Гликера, говоришь.
Его ты просто защищаешь.
Сейчас такое ты узнаешь,
Что быстро, быстро замолчишь.
Хозяйством нашим управляет,
Представь себе, христианин,
И в нем Дион души не чает.
Ему дороже только сын.

Гликера

Такого быть не может! Верно
Со мною шутишь ты, но скверно:
Подумать только, как умно!

Оброя

Какие шутки?! Не до шуток
Уже, Гликера, мне давно!
Не хочет верить в то рассудок,
Но верить надо все равно,
Реальность если заставляет,
Когда имением моим
Безбожник истый управляет,
Который здесь высокочтим!

Гликера

Поверить трудно! Мне известно,
Что брат настолько твердо, честно
Законы веры соблюдал,
Что если только узнавал,
Что в вашем доме появился
Безбожный раб, он так ярился,
Что казни крестной обрекал
Его, солдатам отдавая.

Оброя

Так было раньше, дорогая.
Признаюсь, я ругалась с ним:
Добром, считала, дорогим
Едва ли умно так бросаться.
Разумней, думала, стараться
Битьем безбожных вразумлять,
Чтоб к вере нашей возвращать,
Как, впрочем, делают другие, –
Рабы же очень дорогие.
Не все спешат на казнь отдать
Своих невольников заблудших.
Я знаю, люди не из худших
Не губят сразу же таких,
Но крепко розгой учат их.
Теперь уже я сомневаюсь,
Что с казнью нужно не спешить,
Когда безбожных встретишь, каюсь –
Скорее надо их казнить!

Гликера

Несчастный брат, свихнулся что ли?!
Как мог он разум потерять?!
Хозяйством вашим управлять
Дион поставил не того ли
Раба, которому позволил
С жрецами спор о том держать
Какая истинная вера?

Оброя

Он самый, он Гликера!
Ужасный тот христианин!

Гликера

Неужто правда он один
Их двадцать восемь переспорил,
Ученых самых опозорил?!
Дион мне это говорил.
Тогда я думала – шутил:
Сама ты знаешь, что имеет
Большую склонность тот острить,
Хотя шутить он не умеет –
Лишь пошлость может говорить.
И я значенья не придала
Его поэтому словам.
К тому ж наивно полагала,
Что глупость их он понял сам.

Оброя

Так вот когда уже входило
В него то злое колдовство!
Так вот когда нам надо было
Уже бороться за него!
Неправда, нет, не мог, конечно,
С неправой верою своей
Невольник быть жрецов умней.
Об этом даже думать грешно!
Хотя меня на споре том,
Признаюсь, не было, но дом,
Когда наш гости покидали,
Тогда я слышала о чем
Жрецы друг с другом толковали.
Они с досадой утверждали,
В азарте громко говоря,
Что раб обрадовался зря:
Его победа очень спорна.
Пускай и спорил он задорно,
Пускай и складно говорил,
Но раз не всех их убедил,
То, значит, вряд ли победил!

Гликера

Выходит, выиграл сраженье
С жрецами он, раз большинство
Осилил. Все-таки его
Сильно логичное внушенье.

Оброя

Внушенье это – колдовство!
Оно их разум победило,
Точнее, просто повредило,
Как ум Диона моего!

Гликера

Бояться повод непустяшный!
Неужто он – христианин?!
По мне бы лучше был тельхин –
С Родоса оборотень страшный!

Оброя

О, нет, не думаю: пока,
Надеюсь, нашим он остался,
Еще не полностью поддался
Влиянью гнусного врага!
Пускай безумный уберечься
Не смог от яда вражьих сил,
Но кто кумиров так любил,
Не мог легко от них отречься.
Однако я боюсь, что год,
А, может, менее пройдет
Как станет он христианином.
О, лучше б, правда, стал тельхином
Иль кем угодно, лишь бы сам
Не стал противником богам!

Гликера

Давай, давай, пока не поздно
Его возьмемся вразумлять,
Вдвоем возьмемся и серьезно
От чар безбожника спасать.
А чтобы их пресечь источник,
Спеши мерзавца отравить –
Пусть сгинет этот непорочник,
Который хочет всех крестить!

Входит с л у ж а н к а.

Служанка

Прости, владычица, но рвется
К тебе один центурион,
Нахально прет сюда, дерется –
Не хочет ждать нисколько он!

В дверях появляется П е р в ы й ц е н- т у р и о н. В руке держит небольшой мешок, в котором угадывается нечто шарообразное, продолговатое. На ткани мешка краснеет большое пятно.

Оброя

Да это римское нахальство
Известно каждому давно.
Конечно, римляне – начальство.
Повсюду властвует оно.
Уж если башни, не робея,
Они умеют захватить,
То разве святость гинекея
Способна их остановить.

Первый центурион входит вглубь комнаты, грубо оттолкнув стоявшую на пути служанку.

первый центурион

Встречай меня, жена Диона!
Придется здесь центуриона
Тебе посыльного принять –
Не может дело подождать.

Оброя

Дела хозяин разбирает:
Хозяйка в них не понимает.
Его поэтому ты жди
Иль лучше позже приходи,
Поскольку он в гостях гуляет.
Наверно, день там проведет,
А, может, утром лишь придет.

первый центурион

Куратор дар прислал со мною.
Его я должен передать.
Нелегкий этот дар, не скрою, –
Его готовься ты принять.

Оброя

Куратор дар имел возможность
Диону дать легко совсем
Сейчас на пире: что за сложность
Вручить тому, пируешь с кем.
Его бы наш слуга доставил,
Тебя от этого избавил.

(с досадой бьет себя ладонью по лбу,
обращается к Гликере)

Однако, как же я глупа!
Как сразу я не догадалась?!
Да ведь дионова стопа
Туда совсем не направлялась:
Его, конечно, нету там!
Мои сбылися подозренья –
В другом он месте, нет сомненья!
Какой обманщик, просто срам!

первый центурион

Самой придется дар тяжелый
Тебе, несчастная, принять.
Теперь не знаю я, веселой,
Когда сумеешь снова стать.

Первый центурион кидает мешок с его содержимым на ложе Оброи. Оброя берет мешок, заглядывает в него, затем вдруг отбрасывает от себя, словно обжегшись, кричит вне себя от ужаса, падает на ложе, бьется в истерике. Потом затихает, впав в обморок.
На крик вбегают с л у ж а н к а и д в а с т р а ж н и к а.. Служанка заглядывает внутрь мешка, вскрикивает.

служанка

Случилось страшное, глядите!
Владыки это голова!

(смотрит на О б р о ю)

Скорей хозяйке помогите!
Она, бедняжка, чуть жива!

Служанка бросается к Оброе, хлопочет около нее. Гликера пятится от мешка, некоторое время стоит, онемев от ужаса.

Гликера

О, боги! Боги! Что случилось?!
Какая страшная беда!
Да где ж такое приключилось?!
В каком вертепе и когда?!

первый центурион

В дому наместника Камила.
Его, куратора, рука
Ему мечом башку срубила –
Настолько ярость велика
Была, владевшая Камилом.

(в сторону Оброи)

Теперь целуйся с своим милым,
Не сильно пахнет он пока.

(хохочет)

Гликера

Куратор, правда?! Как позволил
Себе такое он, злодей?!
Чью кровь в пирушке пьяной пролил?!
Того, кто лучший из людей
И всех в Коринфии знатней!
Нет, мы такое не оставим –
К суду злодея привлечем,
Его раскаяться заставим!
Да мы до цезаря дойдем!
Диона знает император:
Когда в Коринф он приезжал,
Его послушать пожелал –
Дион в то время был оратор,
Речами многих восхищал.
Ахайи пусть Камил куратор,
Ему не сможет это дать
Возможность кары избежать!

первый центурион

Да если Цезарь лишь узнает
О том, что сделал ваш Дион,
Его распять он пожелает,
Пускай уже тот умерщвлен.

Гликера

Да что же сделал он такое,
Что крестной казни заслужил,
Что даже мертвого покоя
Его бы цезарь наш лишил?!

Оброя приходит в себя, садится на ложе.

первый центурион

Вначале пира это было.
Входную дверь я охранял
И в зале что происходило
Во всех подробностях видал.
Когда куратор возлиянье
Творил в кругу гостей своих,
Дион стоял на расстоянье
Совсем не маленьком от них.
Камил воскликнул в изумленье:
«Зачем стоишь ты в отдаленье
От места этого один,
Как будто ты христианин?!
Давай-ка, чтобы подозренье
Рассеять наше поскорей,
Возьми-ка кубок и возлей.
Дион помедлил лишь мгновенье.
Затем подходит к алтарю.
Однако он не возливает,
А вдруг, немыслимо, смотрю,
Кумира с силою толкает –
Гермеса статую свергает.
Пока не стали избивать,
Успел, проклятый, прокричать:
«Крушите лживых истуканов,
Гоните прочь своих жрецов!
Не будьте жертвою обманов
Пустых предметов и лжецов!
Один лишь истинный есть Боже!
Поверьте только в Одного!»
Начал он проповедь, похоже,
Но все пустились бить его
И рот заткнули нечестивый.
Меня куратор подозвал,
Мой меч в порыве гневном взял
И череп снес его паршивый.

Гликера в бессилии опускается на стул.

Гликера

Его спасти я не смогла.
Несчастный брат, твоя судьбина
Тебя вела и довела.
Однако благо, что кончина
Твоя не крестная была.

(к первому центуриону)

А где, скажи, Диона тело?
Его же надо схоронить.
В любой семье святое дело
В Аид усопших проводить.

первый центурион

Велел куратор наш в стремленье
Урок неверным преподать
Тебе, Оброя, в погребенье
Злодея-мужа отказать.
Однако знаю, я где тело
Диона вашего теперь.
Талантов десять мне отмерь.
Его тогда доставлю смело.

Оброя

Талантов десять?! Ах, злодей!
Мошенник, совесть поимей!
Богатство делаешь на горе!
А ладно, их получишь вскоре:
Совсем не время торг вести.
Велю тебе их принести.

первый центурион

Несите золото в повозку –
Она у входа, там, стоит.
И труп возьмете – в ней лежит,
Ужасно белый, как из воску.

Сцена четвертая

Комната в доме Диона. На одре – тело Д и о н а. Около в черных изодранных одеждах, с волосами, посыпанными пеплом, сидят на стульях О б р о я и Г л и - е р а.

Оброя

Диона множество друзей
Всегда при жизни окружало,
В постыдной алчности своей
Его за щедрость обожало.
Но кто из них пришел сюда,
Когда случилася беда,
С своим товарищем проститься?
Никто не хочет приобщиться
К его позору. Ах, Дион,
Ты будешь скромно погребен.
Народ за ложем погребальным
Твоим толпою не пойдет,
К могиле с пением печальным
Свои дары не понесет.
Одни домашние, мы, будем
Тебя с позором хоронить,
Украдкой словно, на смех людям
Обряды нужные творить.
Но ты богатый, именитый,
Оратор, лаврами увитый,
Второй, наверно, Цицерон,
Достоин лучших похорон.

Гликера

Обидно, что друзья большие
Его забыли дружбы долг.
Но люди все они чужие.
А где же братья-то родные?
Не в силах взять я это в толк!
Неужто тоже поспешили
Они отречься от него?!
Предали?! Нет, скорей всего
Супруги это им внушили,
Стремясь мужьям своим не дать
Семью позором запятнать.

Оброя

Гликера, знаешь, сон приснился
Сегодня странный очень мне:
С крылами кто-то вдруг явился
В сиянье ярком, как в огне.
Промолвил он: «Отдай, Оброя,
Ночною темною порою
Диона к братьям отнести,
Чтоб с ними вместе погрести».

Гликера

Так вот же, вот же объясненье
Тому, что братья не пришли!
Какое злое совпаденье!
Боюсь, что смерть они нашли
В одно, наверно, время трое!
Какое горе, ах, Оброя!
Уйти скорее я должна –
Не только здесь теперь нужна!

Оброя

Постой, Гликера, совпаденье
Такое вряд ли может быть.
Чума, холера иль сраженье
Могли б так быстро их убить.
Но страшной нет сейчас заразы,
Война же очень далеко,
И здесь Аиду нелегко
Забрать к себе трех братьев сразу.

Гликера

Боюсь, что братья те мои
Стерпеть позора не сумели
И даже жить не захотели –
Прервали сами дни свои!

Оброя

Тогда ступай. Пошлю с тобою
Рабов тебя я охранять –
Такою позднею порою
Нельзя об этом забывать.

Оброя и Гликера направляются к выходу. Им навстречу входят д в а б р а т а Диона. Немая сцена.

первый брат Диона

Какое горе, ах сестрицы!
Какой на нас на всех позор!

(простирая руки к покойному)

О. жертва злобного убийцы,
Который так в расправах скор!

Оброя
(Гликере)

Так вот, гляди, они явились!

Гликера
(братьям)

Чего же ночью, а не днем?
Иль вы в Коринфе заблудились,
В котором жизнь мы всю живем?

второй брат Диона

Сейчас едва ли было видно,
Как мы вошли в презренный дом.
Прийти же днем нам было стыдно –
Признаться вынуждены в том.

Первый брат Диона, а за ним и второй, прошли между женщинами к покойному и встали со скорбным видом около него.

первый брат Диона
(картинно подняв руки)

Несчастный брат, тебя сгубило,
Наверно, злое колдовство.
Оно, Дион, скорей всего
Тебя к безбожникам прибило,
Убило брата моего!

(уткнув лицо в ладони, начинает рыдать)

второй брат Диона

Твою ужасную кончину
Сумеем вряд ли пережить!
О если б вовремя причину
Ее мы взялись устранить!
Осталось нам себя винить.

Оба брата рыдают. Затем направляются к выходу.

Оброя

Надеюсь, завтра вы придете
Иль здесь до утра подождете,
Чтоб брата с нами проводить,
Его в могилу опустить.

первый брат Диона

С Дионом мы уже простились
И нас не надо утром ждать:
Пока ума мы не лишились –
Зачем же в людях вызывать
Сомненье в нашем благочестье,
Зачем нажитой доброй чести
Себя неумно так лишать?!

второй брат Диона

Теперь придем сюда не скоро –
Когда уляжется молва,
Ваш дом воспрянет от позора,
На честь вернет свои права.

Братья уходят.

Оброя

Гликера, видишь, ожиданья
Мои сбываются – одним
Излить придется нам страданья
Над милым умершим своим,
Когда насыплют холм над ним.
Рабов рыданья не считаю:
Конечно, будут те вопить,
Хотя в душе они, я знаю,
Диона будут лишь хулить.
Когда бы сын и дочь здесь были,
То больше было бы таких,
Его которые любили.
Однако нету дома их:
Они в отъезде, как известно
Тебе, наверно. Если честно,
Тому, пожалуй, рада я –
Спасли их дальние края
От этих сцен невыносимых.
Смогу ли все им рассказать,
Когда увижу вновь родимых?!
Придется горе им познать!

Гликера

А где же тот Алкей проклятый,
Диона что заворожил?
В беде он нашей виноватый –
Хорошей казни заслужил.

Оброя

Его сама я буду мучить!
Ужасной смертью гад умрет –
Глаза от боли будет пучить
И долго-долго поорет.

Гликера

Пойдем сейчас его разбудим!
С тобою душу отведем –
Его карать мы вместе будем.
Скорей в узилище пойдем!

Обе женщины направляются к выходу из комнаты, но навстречу им входят д в а п о-
с л а н н и к а х р и с т и а н с к о й о б щ и-
н ы.

первый посланник

Скорби, Оброя. Мы с тобою
О муже праведном скорбим.
Гордись супругом ты своим,
Его кончиною такою!

Оброя

Возможно ль было ожидать,
Что в дом ко мне простолюдины
Придут Диону честь воздать?!
Сердца богатых, словно льдины –
Их горем нашим не пронять:
С Дионом стыдно им проститься,
И рада я хоть вас принять –
Теперь и это нам годится.
Не в силах, правда, я понять
Как можно мужем мне гордиться,
Когда закон он преступил,
В ряды преступников вступил?

второй посланник

Он не преступник! Преступили
Закон как раз злодеи те,
Его которые убили!
Расплата ждет их на Суде!

Оброя

Какой там суд! Хотя, конечно,
В разборе дела шанс бы был,
Когда бы так ужасно грешно
Супруг бы мой не поступил.

первый посланник

Дозволь, Оброя, нам с собою
Диона взять, чтоб схоронить,
С почетом к вечному покою
Его останки приобщить,
Не где усопших коринфяне
Давно привыкли погребать,
А где хоронят христиане –
Он должен с братьями лежать.

Оброя

Так вот вы кто! Теперь понятно
Кого я вижу. Вас кляла
Уже в душе я многократно,
Но в гости, право, не ждала.
Не вы ль Диона погубили –
В свое безбожье вовлекли,
Кумиров бить ему внушили?!
И вы, и вы сюда пришли?!
Ага, попались! Не удастся
В вертеп обратно вам уйти!
Теперь-то вам за зло воздастся –
Возмездье ждет вас впереди!

(четыре раза громко хлопает в ладоши)

Сейчас вы в карцер мой пойдете,
В страданьях ночь в нем проведете –
Помучу вас я крепко там,
А утром римлянам отдам.
Они распнут вас и умрете
В ужасных муках на кресте –
Казнить таких умеют те.
Познавши тяжкие мученья,
Христа забудете ученье!

Вбегают д в а с т р а ж н и к а. Оброя указывает им на посланников христианской общины.

Оброя

Возьмите гнусных христиан,
Сейчас же в карцер отведите,
Орудья пытки принесите
И соль для сдабриванья ран.

первый посланник

Не думай, что сумеешь этим
Святую Веру в нас сломить –
Тебе терпеньем мы ответим
И будем лишь благодарить.

Стражники обступают христиан, каждый берет одного за руку. Гликера, пораженная догадкой, в страстном порыве преграждает им дорогу к выходу.

Гликера
(обращаясь к Оброе)

Постой, постой! Невероятно –
Вещал тебе такое сон!
Да разве, разве непонятно,
Что был и вправду вещим он!

(подходит в сильном возбуждении к
Оброе)

Сомнений нет – о появленье
Гостей вот этих и вещал
С крылами Дух, что в сновиденье
Тебе чудесном просиял!
Смотри, все сходится: – сказал –
Должны прийти в ночную пору
Диона тело унести,
С братьями чтобы погрести.
Велел отдать тебе без спору.
Так вот под братьями кого
В виду имело Божество!
Конечно, это очень странно,
Довольно дивно и туманно!

первый посланник

Тебе был сон? Понятно мне
Кого ты видела во сне!
Конечно, Ангела. Служитель
Он Царства Божьего. Его
К тебе отправил Вседержитель
Своим посланцем для того,
Чтоб Волю Божью ты узнала
И нам препятствовать не стала.
Гневить ты Бога не дерзай –
Диона тело нам отдай
И зла ты нам не причиняй!

Оброя

Не может тот прислать веленье
С своим посланцем, нет кого.
Конечно, было мне явленье,
Однако бога моего –
Аида или Посейдона,
Гермеса или Аполлона,
А, может быть, еще кого.

второй посланник

Сама подумай, неужели
Хотя бы кто-то из богов,
Когда бы был на самом деле,
Полезным стал бы для врагов
И счел возможным потрудиться
Для них во сне к тебе явиться.

Наступает долгое всеобщее молчанье. Удивленная, озадаченная Оброя отходит, под тяжестью глубокого раздумья садится на стул. Сидит, погруженная в мысли. Через некоторое время первый стражник опускает руку, которой держал за локоть посланника христианской общины.Проходит секунд двадцать и второй стражник перестает держать другого посланника христианской общины. После этого молчание продолжается еще какое-то время.

первый посланник

Ну что, Оброя, разрешаешь
Диона тело нам забрать?
В сомненье, вижу, ты страдаешь,
Похоже, стала прозревать.

Оброя

О, что мне делать, я не знаю!
Как будто разум я теряю!
Такие мысли вдруг нашли.
Ну что ж, берите, раз пришли.

Посланники христианской общины направляются к телу Диона. Второй посланник приостанавливается.

Второй посланник
(обращаясь к О б р о е)

Известно нам, что ты Алкея
В темнице держишь, чтоб казнить.
Конечно, гнусная затея.
Его мы просим пощадить.
Уйми в себе припадок злобы.
Спеши невинного простить.
Пусти Алкея с нами, чтобы
Диона мог он проводить.

Оброя снова надолго задумывается. На лице ее изображается напряженная борьба противоречивых мыслей. Первый посланник христианской общины стоит около тела Диона, второй - на полпути к нему. Оба смотрят в тревожном ожидании на Оброю.

Оброя
(обращаясь к стражникам)

Ступайте, ладно, отпустите
Его из камеры, скажите –
Пускай с своими он идет,
Диона с ними погребет.

Второй посланник христианской общины
подходит к телу Диона, полуоборачивается к Оброе.

второй посланник

А ты, Оброя, остаешься?
Неужто с нами не пойдешь?
Без слов последних обойдешься
И слез над мужем не прольешь,
Когда у вырытой могилы
Лежать он будет перед тем,
Как те черты, что сердцу милы,
В земле исчезнут насовсем?


Оброя

Пойду, пожалуй, все же с вами.
Не надо только думать, что
Хочу расстаться я с богами,
С моею верой – ни за что!

Гликера

Пойду и я – должна же брата
К богам подземным проводить,
Хотя совсем, совсем не рада
Среди безбожных тварей быть.


Акт второй

Сцена первая

Комната в доме О б р о и. О б р о я возлежит на ложе, Гл и к е р а сидит на стуле.

Оброя

Прошло уже почти два года
С поры ужасной той, когда
Дион ушел наш навсегда,
Став жертвой здешнего Ирода.

Гликера

Промчалось время. Между тем
Мы так успели измениться.
Другими стали мы совсем –
Смогли с язычеством проститься,
Презрев кумиров, и креститься.

Оброя

Теперь подумать страшно мне,
Что я могла бы той остаться,
Какой была, и в стороне
От Веры Правой поклоняться
Богам на радость сатане.

Гликера

Наверно, вряд ли б мы прозрели,
Когда б не встретили людей
Таких, которые сумели
С тобою сделать нас умней.

Оброя

Они ввели нас в круг священный
Людей, поверивших в Христа,
Когда-то нами столь презренный,
И мы узнали сколь чиста,
Прекрасна смыслом вера эта,
Как много в ней добра и света,
Насколько к людям всем она
Любви, терпимости полна.
Однако, чтобы мы дорогу
С тобою к храму обрели
И чтобы к Истинному Богу
С тобою все-таки пришли,
Тогда Диону надо было
Геройски жизнь свою отдать!
Как жаль ума мне не хватило
Поступок тот предугадать!
Ах, как же, милый мой, открыться
Не мог супруги ты своей,
Что тоже стал Христу молиться?!
Тогда намного я скорей
На путь бы правильный вступила
И, зная помыслы твои,
Беду бы ту предотвратила.
Прости меня, Дион, прости.

Гликера

Сама я очень сожалею,
Что с нами скрытничал Дион
И был жестоко погублен
Он этой скрытностью своею.
Однако брату моему
Пришлось быть скрытным потому,
Что мы с тобой ужасны были –
Кумиров слишком рьяно чтили:
Диону, судя по всему,
Казались мы неисправимы –
От чар врага неизлечимы.

Оброя

А, может, просто уберечь
Людей родимых он стремился
И нас поэтому вовлечь
В среду друзей не торопился,
Боясь беду на нас навлечь,
Страшась, что с ними пострадаем –
Жестокость недругов познаем.

Гликера

Ужасно мужа потерять
И гибель брата так ужасна,
Но то должно нас утешать,
Что смерть Диона не напрасна,
Как смерть подвижников других,
Отдавших жизнь во славу Бога!
Дает неверным это много –
Ведет от заблуждений их,
Кумиров, зла, разврата, чванства
В обитель мира христианства,
На путь духовной чистоты,
Великой вечной доброты!

(В этом месте можно завершить постановку пьесы. Если появится решение поставить продолжение, то его надо будет начать с самого начала второго акта)

Оброя

Послушай, все же неслучайно
Себя куратор погубил,
Когда, ярясь необычайно,
В гортань еду вдруг заглотил –
Наказан, видно, Богом был.

Гликера

Права, права ты! Только новый
Наместник тоже ведь злодей,
И к грекам тоже, ох, суровый,
И губит тоже он людей.

Оброя

Да разве римляне поставить
Над нами доброго могли?!
Опять такого же нашли,
Чтоб мог жестоко нами править.

Гликера

Однако уж наказан он,
Наверно, за грехи былые:
Прекрасным сын его рожден,
Но ноги юноши больные –
Не могут двигаться совсем,
Нельзя их вылечить ничем.

Оброя

И все же этот недостаток
Ему не может помешать
Девиц невинных соблазнять.
На похоть он, похоже, падок.

Гликера

Кого ж способен соблазнить
Такой, который и ходить
Не в силах даже, я не знаю?

Оброя

Ну что ж, узнай – мою Аглаю.

Гликера

Кого?! Племянницу мою?!
Аглаю, доченьку твою?!

Оброя

Да-да, ее. Сама открылась,
Что в парня этого влюбилась
Клеону, брату, он потом
Поведал вскоре мне о том.

Гликера

Да как, скажи, они спознались?!
Да как же это быть могло?!
Они же вовсе не общались,
Наверно, даже не встречались.
Оброя, что же их свело?!

Оброя

Обычный случай. Все же встреча
Одна всего у них была.
Она – грядущих бед предтеча.
Аглая, правда, не дошла
Пока до полного паденья,
Но так легко дойти могла
Под властью грешного стремленья.

Гликера

Нельзя ль немного рассказать
Об этой встрече, если можно?
Неужто Лукий так безбожно
Девиц способен завлекать?

Оброя

Аглая в комнате соседней.
Опять, потупив взор, сидит,
С таким страданием глядит,
Как будто день пришел последний.
Когда девица влюблена,
О милом думает она.

(кричит)

Иди сюда, Аглая, слышишь!
Пока еще, надеюсь, дышишь?!
Возможно, все-таки найдешь
В себе ты силы – подойдешь?!

(Входит А г л а я с видом человека, измученного переживаниями. Останавливается перед матерью с опущенной головой)

Давай садись-ка поудобней,
О встрече с Лукием подробней,
Прошу тебя, нам расскажи,
Как было дело опиши.

(Аглая несколько секунд стоит в молчании. Затем закрывает лицо ладонями, вздрагивает плечами)

Опять ревешь. Ступай, уж ладно.
В соседней комнате реви.
Конечно, это так отрадно –
Вздыхать и плакать от любви,
Но мне хоть душу не трави.

(Аглая уходит)

Страдает мукою всечасной,
Совсем измучилась, гляжу.
Об этой встрече их злосчастной
Тебе сама я расскажу
Со слов Аглаи: рассказала
О ней подробно мне сама,
Когда от сына я узнала,
Что Лукий свел ее с ума.

Гликера

Поведай, милая, – весьма
Узнать об этом я желаю.

Оброя

Наверно, знаешь, что Аглаю
Ходить к фонтану за водой
Саму я часто посылаю,
Как деву из семьи простой.
И вот когда она однажды
Была там, мимо проезжал
В носилках Лукий. Приказал,
Томясь, наверное, от жажды,
Богатый римлянин рабам,
Его с усердием несущим,
Свернуть к живительным струям,
Из недр земли фонтаном бьющим.
Немало женщин и девиц
Вблизи источника стояло.
Они едва не пали ниц
Но грекам это не пристало.
Кувшины многие с водой
Ему с почтением подносят,
Поскольку знают кто такой.
Однако он, хитрец большой,
Подать Аглаю только просит,
Хотя в сторонке та стоит,
К нему нисколько не спешит,
Девичью скромность сохраняя.
Но просьбам все же уступая,
К нему застенчиво идет
И воду юноше дает.
Неспешно пил коварный Лукий,
С Аглаей долго говорил
И так речами соблазнил,
Что, видишь, как она от муки
Любовной выглядит теперь –
В грехе искусен он, поверь.

Гликера

Какую все же роль играет
Для многих девиц красота:
В мужчине, избранном, черта
Такая все для них решает.
И даже Лукия недуг
Аглаю, видно, не смущает,
Ее ничуть не отвращает.
А столько юношей вокруг,
На ней желающих жениться, –
Не мало знаю я таких, –
Так вот в кого бы ей влюбиться!
А Лукий что ей за жених?

Оброя

Какой жених, с таким недугом?!
Но это ладно: богачам
В любой момент рабы к услугам
И есть надежда, что врачам
Беду удастся ту поправить –
На ноги Лукия поставить.
Не это то, из-за чего
Желанья нету моего
Таким зятьком обзаводиться.
О нет! С злодеем не хочу,
С его отцом, я породниться
И стать своею палачу!

Гликера

Такая будущность нисколько
Тебе, однако, не грозит:
Твоя прекрасна дочка, только
Навряд ли Лукий поспешит
Аглае сделать предложенье,
К тому ж отец не разрешит –
Не даст ему благословенье.
Когда Люциний, злой тиран,
Узнает, что из христиан
Отец Аглаи, совершивший
К тому ж прекрасный подвиг тот –
Кумира смело сокрушивший –
В большую ярость лишь придет.
В лепешку Лукий разобьется –
Его согласья не дождется.

Оброя

Гликера, он, Люциний, сам,
Забыв про наш «великий срам»,
Ко мне явился, окаянный,
Наверно, князем тьмы посланный.

Гликера

Люциний сам?! Не может быть!

Не стоит, право, так шутить!

Оброя

Поверь, совсем мне не до шуток.
Об этом мысли лишь одни.
Меня преследуют они,
Гнетут уже в теченье суток.

Гликера

Неужто вправду здесь он был?!
И что ж тебе он говорил?

Оброя

Сказал, что сын его влюбился
В Аглаю так, что бредит он,
Ума как будто бы лишился
И как бы с жизнью не простился,
Самим собою умерщвлен.
Сказал, что он, Люциний, сам уж,
Боясь за сына своего,
Пришел просить Аглаю замуж
Отдать скорее за него.
«Тебя, выходит, не смущает,
Что наша бедная семья, –
В ответ ему сказала я, –
У всех презренье вызывает?»
А мне Люциний отвечает:
«Известно мне про ваш позор.
Но разве вы виновны? Вздор!
Дион виновен, безусловно.
Но все семейство невиновно.
Послушай, если мы детей
Своих поженим, о позоре
Тогда о вашем средь людей
Молва забудется и вскоре».
Однако все-таки ему,
Конечно, твердо отказала.
«Прости, Люциний, нет», – сказала:
Уже ты знаешь почему,
Оброя – просто не могу
Родной стать нашему врагу.

Гликера

Какая новость! Поразила
Своим рассказом ты меня.
Вполне разумно поступила:
Злодею если б уступила,
Тогда бы день ты ото дня
Жила, за то себя кляня.
И вам к тому же было б сложно,
Конечно, даже невозможно
Свою любовь к Христу скрывать
И крестной казни избежать.
Поступок твой я одобряю,
Но месть Люциния теперь
Я вслед за этим ожидаю –
Простит обиду вряд ли зверь.


Сцена вторая

Комната в доме Л ю ц и н и я. Обстановка приблизительно такая же, как и в комнате Диона. На ложе возлежит с грустным видом Л у к и й. Поодаль стоит стул. Входит
Л ю ц и н и й.

Люциний

К тебе пришел с хорошей вестью.
Грустить довольно – отведешь
Теперь ты душу сладкой местью,
Реванш за свой позор возьмешь.
Твоя обидчица Аглая
И мать надменная ее,
В мученьях страшных умирая,
Закончат гнусное житье.
Они, подлюги, – христианки,
Которых долг мой убивать.
Узнают глупые гречанки,
Как римлян знатных оскорблять!

Лукий

Так вот в кого я так влюбился,
Что разум даже потерял!
С отказом, правда, я смирился,
Грустить почти уж перестал,
Желаньем мести не пылаю
И, честно если, не хочу
Увидеть бедную Аглаю
Отданной в руки палачу.

Люциний

Тебе известно – император
Велит безбожников казнить,
И я, Ахайи прокуратор,
Имею ль право их щадить?!

Лукий

Однако так ли ты уверен
В вине посмевших отказать?
Не просто ль ты, отец, намерен
Желанью мести волю дать?

Люциний

Отмстить имею намеренья,
Но тех безжалостно казню,
В вине которых нет сомненья,
Кого в безбожии виню
И в чем безбожье убедился.
А как, желаешь ты узнать?
У них я в доме появился,
Велел хвалу богам воздать.
Они, конечно, отказались,
В преступной ереси признались.
Остался в нашей вере сын
Оброи, умный лишь один
В семействе этом злополучном,
С грехом безбожья неразлучном.

Лукий

С ума, с ума она сошла!
Зачем, зачем же ты, Аглая,
Поддалась проповеди зла?!
Ведовским чарам уступая,
Себя на смерть ты обрекла!
Поскольку бедную Аглаю
Теперь нельзя уж пощадить,
Тебя, отец, я умоляю
Тогда велеть ее казнить
Мгновенно, чтоб она мученья
Могла при этом избежать,
Могла предметом развлеченья
Злорадной публики не стать.

Люциний

Ну ладно, ладно, обещаю –
Не буду мучить я Аглаю.
Ее могу и пожалеть –
Быстрее дам ей умереть.
Но мать ее должна большую,
Большую муку испытать.
Своей рукою дрянь такую
Жестоко буду я пытать.

Лукий

Ее – пожалуйста: не стану
За мать любимой я просить –
Она же вражескому стану
Дала Аглаю поглотить.

(пауза)

Зачем, скажи, мне непонятно,
Ее пытать желаешь сам?!
Неужто это так приятно?!
Отдай ее ты палачам.

Люциний

Своей рукою за обиду
Отмстить Оброе я хочу,
Хочу помучить эту гниду!
Желанья нету палачу
Отдать такое наслажденье.
Имею часто настроенье
Безбожных тварей сам пытать,
Богов их мукой ублажать,
Себя при этом забавлять.

Лукий

Когда же суд, скажи, начнется?
Аглае с матерью пожить
Денечка три хоть остается,
Иль раньше будут их казнить?

Люциний

Безбожных тварей быстро судим –
Они уже осуждены!
Уже сюда приведены.
Сейчас, сейчас казнить их будем!
Они за дверью этой ждут –
Хочу убить их прямо тут!
Твою маманю ожидаю,
Мою любимую жену,
И лишь поэтому тяну,
Пока что казнь не начинаю.
Просила мать начать тогда,
Когда она придет сюда.
Просила час назад об этом.
Сейчас, наверно, как всегда
Своим занята туалетом.

(Лукий валится на ложе в обмороке)

Какой ты нежный, как девица –
С испугу в обморок упал.
Такому можно подивиться,
Такого я не ожидал!

(Бьет ладонями по щекам Лукия. Тот
приходит в себя)

Какой, сынок, ты все же слабый.
Ведь ты мужчина! Постыдись!
Не будь слюнявой, нежной бабой.
Достойно мужа ты держись.

Лукий

Какою казнью ты желаешь
Аглаю с матерью убить?
Ты правда, правда обещаешь
Аглаю быстро умертвить?!

Люциний

Конечно, правда, успокойся.
Увидеть зрелище настройся.
Тебе понравится, поверь –
В любом из нас таится зверь,
И казнь легко его разбудит.
Она же вот какою будет.
Нарочно доченьку и мать
Друг к другу близко я поставлю
И стану, подлых, их карать.
Вначале деву обезглавлю,
И кровью милого детя
Омыта будет ведьма вся.
Уверен я, тогда придется,
Оброе более страдать.
И вряд ли воля в ней найдется
Себя с достоинством держать.
Подлюге стану с упоеньем
Мечом все органы кромсать
И долгим тягостным мученьем
Ее я буду умерщвлять.

(Лукий снова падает в обморок. Люциний опять бьет его ладонями по щекам)

Опять испугу ты поддался.
Сынок никчемный мне достался.

Входит К в и р и н а.

Квирина

Люциний, что случилось с ним,
Моим сыночком дорогим?!
Люциний

Девчонка – наш сынок, наверно, –
И что он ею не рожден, –
Душою нежен, слаб безмерно:
Боится казнь увидеть он.

Лукий приходит в себя, привстает на ложе. Квирина садится к нему на ложе, успокаивающе обнимает.

Квирина

Неужто ты боишься казни?
Какой, какой ты дурачок!
Нельзя испытывать боязни
К такому зрелищу, сынок.
Ведь ты всего-то только зритель,
Ни тот, которого казнят,
Ни казни этой исполнитель.
Чего же страхом ты объят?
Убийство с пыткою довольно
Разок увидеть, чтоб невольно
В дальнейшем очень пожелать
Опять увидеть и опять,
Поскольку зрелищнее действа
Того, которое злодейство
Способно нам преподнести,
Поверь, на свете не найти.

(садится поудобнее на стул)

Теперь, когда мы все собрались,
Пора, пожалуй, начинать.
Гордячки подлые попались.
Обидчиц надо покарать.

Люциний четыре раза хлопает в ладоши. Д в а л е г и о н е р а вводят О б р о ю и А г л а ю. Вошедшие останавливаются перед Люцинием, Лукием и Квириной. Люциний подходит к одному из легионеров и вынимает его меч из ножен.

Люциний
(подталкивает Аглаю к Оброе)

Поближе встань-ка ты к мамаше –
Пускай испьет из сладкой чаши.

Мать и дочь заключают друг друга в объятия. Люциний подносит меч к шее Аглаи, затем отводит за свое левое плечо, замахиваясь для удара. Квирина вдруг вскакивает с места, с криком устремляется к мужу и виснет на его руке, держащей меч.

Квирина

Постой, Люциний, нет, о нет!
Не тронь голубок ты несчастных!
Ждала в страданьях я всечасных
Момента этого пять лет!

Люциний
(стараясь освободить руку, схваченную женой, оттолкнуть Квирину)

Да ты чего?! Уйди, Квирина!
Неужто ты с ума сошла ?!
Берешь пример с больного сына –
Жалеть безбожниц начала?!

Квирина

Люциний, слушай, обожди-ка,
И память ты себе верни-ка:
Припомни дивный мой рассказ.
Его ты слышал и не раз.
Тебе я, помнишь, рассказала,
Как в бурю с Лукием попала.
В повозке ехала я с ним,
И слуги нас сопровождали.
В Неаполь путь тогда держали,
Покинув наш великий Рим.
Ничто грозы не предвещало:
Была безоблачною высь,
И солнце жаркое сияло.
Но вдруг, откуда ни возьмись,
Примчался ветер, с ним и тучи.
Они, земли как будто кучи,
Закрыли сразу небосвод,
Сверкнули молнии, и вот
Над нами страшный гром раздался,
И ливень сразу же полил.
Настолько ветер сильным был,
Что верх повозки вмиг сорвался.
Меня и сына наравне
С рабами струи захлестали
И мы тонуть как будто стали
В морской бушующей волне!

Люциний

Пять лет назад случилась летом
Такая буря, что об этом
Забыть не в силах я – она
Была поистине страшна!

Квирина

Стихии грозной мощной властью
Мы были сломлены совсем
И пали духом. Между тем
На зло ужасному ненастью
Нашли нежданно чей-то дом.
Радушно очень в доме том
Хозяин принял нас. Скорее
В очаг подбросил больше дров,
Теплом домашним щедро грея
Спасенье дал нам этот кров.
«Твое добро мы не забудем, –
Владельцу дома говорю, –
Едва в Неаполь лишь прибудем,
Дары богатые пришлю».
Тогда Хозяин мне ответил,
И взор Его был дивно светел:
«Не надо Мне даров твоих –
Одни грехи в дарах таких.
Похвально то, что без вниманья
Добро не хочешь оставлять:
Весьма способны испытанья
Любого к лучшему менять.
Тиран и тот, когда ничтожность
Свою поймет перед бедой,
Легко становится другой.
Получишь, женщина, возможность
Добром ответить на добро –
Оно ценней, чем серебро,
Ценнее золота и прочих
Богатств любимых так людьми,
Которых очень часто, впрочем,
Бывают жертвами они.
Теперь же, слушай, случай будет,
Когда минует пять годов,
Который с мужем вас побудит
Сорвать с души гнилой покров.
Спасешь голубок двух несчастных
От мук и гибели ужасных,
Когда к казнимым твой супруг
Подступит, меч свой поднимая,
Держи злодея, ты сжимая
Со всею силой твоих рук.
Сдержать разящего удастся.
Тебе потом за то воздастся.
И сын несчастный твой тогда,
Знаменьем крестным осененный,
Ходячим станет навсегда,
Голубкой старшею спасенный».

Люциний

Квирина, говори быстрей –
Прикончить надо их скорей!
Как можешь верить ты в такое
Вранье безбожное и злое?!

Квирина

Слова Хозяина прервать
Вначале очень я хотела:
Меня Он вздумал поучать,
Дерзил довольно даже смело
И то, что Сам из христиан,
Понять нетрудно было это,
Но силой внутреннего света
Такой большой был осиян,
Что я душой затрепетала.
Помимо страха испытала
Волненье сладкое в груди,
Такое, словно ожидала
Большое счастье впереди,
И я бранить Его не стала.
Да я немой тогда была.
А в то, что Он сказал о сыне,
Пока поверить не могла,
Но все ж надежду обрела,
Как будто страждущий в пустыне,
Когда мираж его влечет,
Но веры полной не дает.
Конечно, сразу я хотела
Его подробней расспросить,
Но сделать это не успела:
Из дома стал вдруг уходить.
Ему остаться приказала,
Однако дерзко вышел вон.
«Догнать Его!» – рабам сказала.
Исчез совсем как будто Он –
Не раз рабы дом обегали,
Однако только зря искали!

Люциний

Наверно, это был ведьмак –
Другой не смог бы скрыться так.

Квирина

Промчалась злая непогода,
Вздохнула счастливо природа.
И мы смогли тогда вздохнуть,
Вздохнуть с огромным облегченьем!
Теперь продолжили свой путь
С хорошим очень настроеньем!
В Неаполь прибыв, я рабов
Найти спасенье давший кров
С его Хозяином послала,
Велев подробней разузнать
О том, о чем сказал так мало,
Хотя вполне и понимала,
Что все успел Он рассказать.
Однако же Его опять
Не в силах были разыскать.
Рабы сказали, что и дома
Того там нет – исчез и он,
Хотя та местность им знакома,
В чем каждый очень убежден.
И это наше приключенье,
И их такое сообщенье
Во мне не вызвать не могло
В богах какое-то сомненье,
Возможность большую дало
Поверить в то, что снова Лукий
Ходячим станет и пройдут
В душе когда-то эти муки,
Меня которые гнетут.

Люциний

Ушам не верю я, Квирина!
Не ждал такого от тебя!
Конечно, очень любишь сына,
Но даже так его любя,
Не смей в богах ты сомневаться,
Безбожным мыслям предаваться,
Себя и нас с собой губя!

Квирина

Когда сегодня утром рано
Проснулась я, то как-то вдруг
Себя почувствовала странно –
Какой-то был в душе испуг.
Заснуть старалась – не заснула.
Понять хотела поскорей,
Откуда боль в душе моей.
И что-то будто бы толкнуло
Меня – я сразу поняла,
Что ныне пять годов минуло
Со дня, с которого вела
Отсчет предсказанному сроку.
Нисколько не было в том проку,
Что долго чуда я ждала –
Пустое было предсказанье,
Мое не кончилось страданье.
Я горько плакать начала.
Но тут подумала: «Однако
Еще же день весь впереди,
Еще случиться может всяко
И так что плакать погоди».
Когда бы знала, что имеешь
Желанье сам их умертвить,
Рукою собственной посмеешь
Над ними меч ты заносить,

(указывает на Оброю и Аглаю)

То смысл пророчества открылся
Гораздо б раньше и такой
Конфуз бы страшный не случился,
В какой попали мы с тобой.

Люциний

Теперь припомнил я, Квирина
Давнишний странный твой рассказ.
Ему не верю и сейчас.
Его, конечно, половина
Тобой придумана: у вас,
У женщин, слабость есть такая –
Давать фантазии простор,
Молоть досужий всякий вздор.
Прости меня ты, дорогая.

Квирина

Не лжив нисколько мой рассказ!
Не хочешь мне, Люциний, верить?
Однако слов моих сейчас
Правдивость так легко проверить.

(обращаясь к Оброе)

Оброя, дело за тобой:
Какою хочешь ты волшбой,
Пускай безбожной, христианской,
А, может быть, фессалианской
Скорее Лукия лечи –
Его ходить ты научи!
Уж если ты его излечишь,
Тогда и дочке и себе
Спасенье этим обеспечишь!
И много денег дам тебе!

Оброя

Конечно, очень я желаю
Помочь больному, но не знаю
Каким мне способом лечить.
Не знаю, как и приступить.
Ошиблась ты, что христиане
Себя марают колдовством –
Нисколько: мы же не в обмане,
А в вере истинной живем.
Не знаю я и врачеванья.
Боюсь, что наши упованья
Больному блага не несут
И нас с Аглаей не спасут.

(пауза)

Хотя постойте – есть подсказка

(кивает на Квирину)

В твоем рассказе! Верю я,
Что он, конечно же, не сказка –
Не веришь ты, Люциний, зря.
Теперь нисколько нет сомненья –
Его удастся излечить!

(кивает на Лукия)

Я силой крестного знаменья
Сумею чудо совершить!

(Лукий приподнимается на ложе, смотрит на Оброю. Оброя подходит к нему и совершает над ним крестное знаменье)

Вставай же, Лукий, – исцеленье
К тебе желанное пришло!
Теперь вставай без промедленья
Недугу страшному на зло!

(спускает ноги Лукия с ложа, берет его поду руку, помогает встать. Лукий идет, поддерживаемый ею. На лице его изображаются изумление и восторг. Оброя перестает его поддерживать. Он растерянно останавливается).

Давай-давай, не опасайся –
Идти теперь ты можешь сам!
Шагай, как должно молодцам,
От долгой лежки разминайся.

Лукий самостоятельно делает шаг, затем – другой. Потом он подпрыгивает, приседает, еще раз подпрыгивает и два раза проходится взад-вперед.
Люциний и Квирина падают в ноги Оброе.

Люциний

Прости, Оброя, нас! Откуда
О том могли мы знать, что ты
Сюда вдруг явишься для чуда
И явью сделаешь мечты?!

Квирина

Излечишь мертвые ты ноги!
Такое сделать не смогли
Ни чудо-лекари, ни боги,
Дары которым зря несли!

Люциний

Оброя, тем, что ты свершила, –
Себя и дочь свою спасла.
К тому ж по праву заслужила
Даров богатых без числа.

Оброя

Не надо вашей мне награды!
Конечно, вы безумно рады,
Но тем обязаны не мне,
А только Богу, в вышине
Который миром управляет
И зло повсюду исправляет!
За это чудо вот Кого
От всей души благодарите!
А вы поклонников Его
С большой жестокостью казните!

Люциний

Во власти были страшной тьмы!
Теперь мы очень сожалеем!
Однако верь, Оброя, мы
Оттуда выбраться сумеем!

Сцена третья

Комната в доме Оброи. Ложе, два сидения. В комнате стоят О б р о я, А г л а я,
Г л и к е р а, А л к е й и К л е о н.

Клеон

Какое чудо – живы вы!
Какое дивное спасенье!
Когда б не чудное везенье,
То быть бы вам без головы!

Оброя

Неужто ты не понял, милый,
Что тут везенье не причем?
Причина чуда только в том,
Что мы Христа Святою Силой
От казни страшной спасены
За то, что верою полны
В Его Великое Ученье
И в этом наше все везенье.

Гликера

И то, Оброя, помогло,
Что мы молились очень много:
Все наше братство не спало –
И день и ночь молило Бога
Удар жестокий отвести
И вас от изверга спасти.

Оброя

Конечно, правильно, Гликера –
Спасла нас только наша вера!

Клеон

Желаю, матушка моя,
Стать христианином и я!

Оброя

Неужто правда?! Как я рада!
Клеон, мой милый, молодец!
Разумным стал ты наконец.
Тогда, сынок, тянуть не надо:
Со мной пойдем сегодня в храм –
Пройдешь обряд крещенья там.
Познать Христа – душе отрада!

Порывисто входит с л у ж а н к а.

служанка

Хозяйка, римляне идут!
Опять вошли без позволенья!
Опять в них ярое стремленье!
За мной идут – почти уж тут!

Входят д в а л е г и о н е р а, внося ларь. Ставят его перед Оброей. За ними входит п е р в ы й ц е н т у р и о н, подталкивая перед собой связанного Э г и я.

первый центурион

Прими, Оброя, ларь, который
Доверху золотом набит –
Люциний наш на дело скорый
Тебя одаривать спешит.
И я от чуда в восхищенье!
Мне даже хочется Ученье
Познать Великое Христа –
Оно же, чудо, неспроста!

Оброя

Ну я же их предупреждала –
Даров не надо мне совсем!
Они ж прислали! Ну зачем?!
Была я против и не ждала.

первый центурион

Но мы исполнили лишь то,
Велел Люциний сделать что.

Оброя

Оставьте, ладно: я старанья
Не буду ваши отвергать.
Нетрудно золото раздать –
Пущу его на подаянья.

первый центурион
(указывая на Эгия)

Еще тебе Люциний шлет
С подарком вместе негодяя,
Твоей который мести ждет,
О подлом деле своем зная.
Никто иной, как он донес
О том, что вера в вас другая,
И чуть вам гибель не принес,
И можешь ты ему по праву
Придумать страшную расправу.

Оброя

Неужто он?! Но почему?!
От нас добро он только видел.
Мы дали вольную ему.
Выходит, тайно ненавидел
Ты нас за что-то, Эгий, а?
И нам отмстить надумал, да?

Эгий

Просил же я тебя с Дионом
Меня назначить экономом,
Но вы Алкея предпочли –
Меня достойным не сочли.
Конечно, было мне обидно!
Не мог я этого снести.
Поверь, теперь мне очень стыдно.
Молю тебя, прости, прости!

(падает на колени)

первый центурион

С подлюгой жили вы какою!
Ну, как казнить его? С собою
Возьму негодника в тюрьму.
Придется тяжко там ему –
Пускай ответит головою.
Его отдам я палачам,
И он умрет, собака, там.

Оброя

Не надо. Лучше развяжите
Беднягу вы и отпустите.

Оброя подходит к Эгию и сама развязывает его руки. Эгий убегает.

первый центурион

Поступок этот странный твой
Постичь не в силах разум мой –
Спасаешь сволочь ты прощеньем,
Себя не радуешь отмщеньем.
Такое в духе христиан.
Прекрасна все же ваша вера –
Добра неведома ей мера,
Добром весь путь ваш осиян!

Римляне уходят.

Оброя

Мои родимые, желанье
Имею я пуститься в путь,
Когда хотя бы только чуть
Оправлюсь после испытанья,
Мне Бог которое послал
И этим ясно показал
Какое есть мое призванье.
Туда отправлюсь, где страданье
Христос принял за род людской.
Хочу припасть к Земле Святой!

Аглая

Возьми меня с собой – мечтаю
И я там тоже побывать.
Тебя я очень умоляю!
Не можешь ты мне отказать!

Оброя

Послушай, очень там опасно,
Поскольку люд восточных стран
Не любит тоже христиан
И ярость так его ужасна!

Аглая

Но Бог хранил с тобою нас!
Спасет еще, быть может, раз!

Оброя

Конечно б, очень не хотела
Тебя, Аглая, брать с собой,
Однако вот какое дело:
От смерти Силою Святой,
Как я, избавлена ты тоже –
Не помнить этого не гоже,
Ступай со мной в далекий путь,
И ты паломницею будь.

Сцена третья

Комната в доме Оброи. Вдоль стены стоят стеллажи со стопками восковых табличек.Около стоят стол и два стула. На столе - небольшая стопка восковых табличек. За столом сидит К л е о н и читает одну из восковых табличек. Входит Алкей.

Алкей

Дозволь войти, хозяин мне.
Зачем велел прийти к тебе?

Клеон
(указывает на свободный стул)

Садись, Алкей, ты без стесненья.
Хочу отметить похвалой
Твое хозяйских дел веденье.
Весьма доволен я тобой.
Ведешь ты записи отлично –
Ошибок нету, как обычно:
С большою точностью расход
Везде отмечен и приход.

(Алкей садится)

Однако я позвал не столько
Тебя затем, мой дорогой,
Хвалою чтоб потешить, сколько
Задать опять вопрос такой:
Не знаешь ли когда домой
Сестра и мать мои вернутся?
Прошло почти что года три
Как в путь отправились они.
Не правда ль можно ужаснуться
Тому, как быстро мчатся дни?
Письмо от матери с сестрою
Пришло пять месяцев назад.
Они в нем пишут, что душою
В Коринф, на Родину, спешат,
Что скоро будут возвращаться.
Но до сих пор все нету их
И даже писем никаких!
Могу ли я не волноваться?!
Алкей, прошу тебя, ответь –
Возможно, ты и вправду знаешь,
Когда они прибудут, ведь
Довольно часто посещаешь
Пещерный наш родимый храм,
В котором многих тех встречаешь,
Кто был совсем недавно там,
Где мать с сестрой мои пропали.
Они, наверное, сказали
Из них кому-нибудь, когда
Домой вернутся, к нам сюда?

Алкей

Да все, кто видел там Оброю
С твоей прекрасною сестрою,
Одно в восторге говорят,
Что мать твоя знаменьем крестным
Болезни лечит все подряд,
Какие даже и известным
Искусным самым докторам
И то лечить не по зубам.

Клеон

Об этом знаю я, и тоже
Способность матери дивит
Меня и радует, но что же
О том хоть кто-то говорит,
Когда они домой вернутся?
В Коринфе ждут их не дождутся!

Алкей

О том ни разу не слыхал –
Никто не знает. Да об этом
Уже два раза ты пытал
Меня давненько. Я ответом
Тебя таким же огорчал.

Клеон

Имел надежду я, что, может,
Известно стало что-нибудь,
Пускай хотя бы только чуть:
Меня волненье так и гложет.

Вбегает с л у ж а н к а.

служанка

Хозяин, матушка с сестрой
Твои вернулися домой!

Клеон и Алкей вскакивают из-за стола, направляются к выходу. Им навстречу входят О б р о я и А г л а я.

Оброя

Ну, вот и мы. Небось заждались?
Почти три года не видались!

Клеон обнимает мать, затем – сестру.
Клеон

О, как вы долго были там!
Жилось тревожно очень нам
В тяжелом этом ожиданье:
Родимых ждать – одно страданье!

Оброя

Прости меня, мой дорогой!
Дела нас очень задержали.
Однако письма мы домой
Всегда исправно посылали.

Клеон

Исправно разве?! Редко так,
Что я все время волновался,
Недобрый видя в этом знак!
Уже поехать к вам собрался!

Оброя

Какая жалость – знать дошли
Не все послания до дома.
Такое каждому знакомо,
Кто был от Родины вдали.

Алкей

Оброя, как тебе мы рады!
Пожалуй, даже для меня
Не может лучшей быть награды,
Чем снова видеть здесь тебя!
Не меньше видеть рад Аглаю,
И вам обеим я желаю
Настолько долго дом опять
И нас без вас не оставлять.

(после небольшой паузы, обращаясь к Оброе)

Теперь скажи, Она какая –
Земля Великая Святая?
Наверно, дивно хороша?!
Стремится к Ней моя душа!

Оброя

Она прекрасна! Это верно!
Ее паломник посетив,
К Святому близость ощутив,
Счастлив становится безмерно.
Немного все же погоди –
О Ней рассказ мой впереди:
Хотя бы дай присесть с дороги –
Меня уже не держат ноги.

Клеон и Алкей бросаются к стульям, хватают их. Алкей подставляет стул Оброе, Клеон – Аглае . Женщины садятся.

Алкей

И правда! Как я мог забыть?!
Сперва вас надо усадить…

Клеон

Скорее отдых дать желанный
И лишь потом рассказ пространный
Просить начать вести о том,
Что в Крае видели Святом.

Оброя

Теперь скажите мне какая
В Ахайе жизнь сейчас? Плохая
Для тех, кто в лоне христиан?
Наместник римлян все тиран?
Иль, может, помня случай с сыном
Не лютым стал он властелином?

Клеон

Нигде куратора добрей
Найти, уверен, невозможно.
Конечно, очень с ним надежно:
Себя погубит он скорей,
Чем люд невинный христианский
В обиду даст кому-нибудь,
Себе готовя тяжкий путь,
Но славный, истинно гражданский.
И даже наши братья, что
Живут в провинции соседней,
Куратором где знаешь кто?
Вителий Фальк, злодей последний,
Сюда на жительство бегут.
А, впрочем, только ли оттуда?
Со всех сторон немало люда
Места спокойные влекут.

Оброя

Тогда ко мне пришло решенье –
Побуду здесь немного дней,
Найдя себе отдохновенье
Среди любимых мне людей,
А после снова в путь скорей,
Туда, на север, к нашим братьям,
Поскольку ведь кому трудней,
Тому я более нужней –
Свою желаю помощь дать им.

Клеон

Опять в разлуке жить с тобой?!
Вот это да! Не ждал такого!
Неужто, матушка, ты снова
Покинуть хочешь дом родной?!

Алкей

Оброя! Нет! Останься – просим!
С тобой разлуку не выносим!

служанка

Поверь же, матушка, ты нам –
Легко погибнуть очень там!

Оброя

На все, родные, Божья Воля.
Погибнуть если суждено,
Моя такая, значит, доля.
Ее избегнуть не дано.
Но я до гибели успею
Несчастным людям послужить
И многих, может быть, сумею
От страшных хворей излечить.

Аглая
(садясь на колени и обнимая ноги матери)

Прошу я, матушка, с собою
Возьми меня и в этот раз!
Тогда никто не сломит нас.
Вдвоем с опасностью любою
Сразимся мы и победим –
Себя в обиду не дадим.

Оброя

Ответить «да» мне снова трудно.
Боюсь тебя я взять с собой,
Но мы привыкли обоюдно
Идти опасною тропой,
Людей лечением спасая
И Словом Божьим вразумляя.
Согласна, ладно, Бог с тобой,
Ступай же снова ты со мной.

Сцена четвертая

Площадка перед пещерой. Немного правее пещеры открывается живописный вид на долину и горы. На площадке стоят О б-
р о я и А г л а я.

Оброя

Уже порядком я устала –
Какой, однако, слабой стала,
Хотя, как будто, не стара.
Когда б не эта вот жара,
Была бы я неутомима.
Печет опять неумолимо.

Аглая

Возможно, отдохнуть пора:
Сегодня с раннего утра
Уже ты многих исцелила.
Себя трудами изнурила.

Оброя

Какой там отдых, погоди –
Опять идут сюда, гляди.

Входит к о с о б о к и й м у ж ч и н а,
одетый в тунику. На боку – дорожная сумка.

Кособокий мужчина

Тебя приветствую, Оброя!
Взобрался все-таки сюда.
Не мало стоило труда
Идти наверх такой жарою.

Пока он говорил, следом за ним вошла
ж е н щ и н а-поводырь, ведущая с л е п о г о м у ж ч и н у. Оба одеты в туники.

женщина-поводырь

Позволь приветствовать и нам
Тебя, Оброя, дорогая.
Невзгоды все превозмогая
Дороги долгой, по горам
И долам медленно шагая,
Сюда добрались для того,
Чтоб ты свершила волшебство.
Ты можешь это, как мы знаем.
На чудо лишь мы уповаем.

Оброя

Родные, страждущие, вас
Приветствовать я тоже рада.
Хочу помочь вам, только надо
Сказать о том в который раз,
Что я волшебством не владею –
Лечить лишь верою умею.
Веленье Бога в том одно,
Что делать чудо мне дано!

кособокий мужчина

Начни с меня, с меня, Оброя!
В подъеме спорили мы трое.
К пещере первый я взошел –
Других в усердье превзошел!

Оброя осеняет его крестным знаменьем.

Оброя

Не будешь больше кособоким,
А станешь стройным и высоким.
Сейчас же выпрямься! Давай,
Смелее спину распрямляй!

Кособокий мужчина выпрямляется. Приподняв чуть руки, изумленно осматривает свое туловище. Затем, пораженный, пятится. Потом падает перед Оброей на колени, простирает к ней руки.

бывший кособокий мужчина

Меня и вправду излечила!
Опять ты чудо совершила!

( пауза )

Жалею, что не в силах дать
За это я такую плату,
Какую надо. Впрочем, злату
С твоим добром и то не стать
Ценою равным! Я посмею
Тебя просить лишь то принять,
Что, как бедняк, с собой имею.

Бывший кособокий мужчина достает из своей сумки что-то завернутое в тряпочку. Аглая быстрым настойчивым движением заставляет его положить сверток обратно.

Аглая
(помогая ему встать)

Себе, пожалуйста, оставь:
Припасов скудость нас не губит.
И больше ты ее не славь –
Оброя этого не любит.

Встав, бывший кособокий мужчина, отступает на несколько шагов, но совсем не уходит – задерживается, чтобы посмотреть, как Оброя будет исцелять слепого.
Женщина-поводырь подводит слепого к Оброе.

женщина-поводырь

Оброя, мой несчастный брат
Ослеп от страшного паденья,
Не видит сорок лет подряд.
Ему вернуть попробуй зренье!

Оброя крестит слепого.

Оброя

Теперь ты должен видеть все –
Вернулось зрение твое.

прозревший слепой

Оброя, правда, дорогая –
Исчезла злая темнота!
Опять я вижу все! Какая
Вокруг, какая красота!

( пауза )

Но кто все эти люди злые,
Бегут которые сюда?!
Подъемы горные крутые
Они штурмуют без труда!

бывший кособокий мужчина

Спасайтесь! Римляне! Бегите!
Однако мы окружены.
Теперь спасения не ждите –
Теперь мы все обречены.

На площадку перед пещерой вбегают
в т о р о й ц е н т у р и о н и о п ц и о н
с обнаженными мечами. Прозревший слепой с широко расставленными руками преграждает им путь.

прозревший слепой

Солдаты, женщин пожалейте!
Касаться даже их не смейте!

Второй центурион пронзает его мечом. Бывший кособокий мужчина хватает с земли камень.

бывший кособокий мужчина

Уйдите, люди сатаны!
Не трогайте святой жены!

Бывший кособокий мужчина бросается с занесенным над головой камнем на римлян. Опцион убивает его. Оброя и Аглая сжимают друг друга в объятиях.

второй центурион

Так вот она, Оброя эта.
А рядом, видно, дочь ее.
Теперь-то песенка их спета,
Распятьем кончится житье.

(отходит вбок к краю площадки перед пещерой, повелительно поднимает руку вверх,
обращаясь к тем, кто еще не взобрался на площадку и невидим зрителям)

Спускайтесь вниз, легионеры –
Врагов проклятых нашей веры
Поймали мы. Назад идем –
На казнь их в город поведем!

Сцена пятая

По лесной тропе идут:впереди – в т о р о й
ц е н т у р и о н, за ним со связанными руками – О б р о я и А г л а я, сзади них – о п ц и о н . Второй центурион останавливается. Останавливаются и сзади идущие. Второй центурион возвращается на несколько шагов назад и поднимает руку, глядя туда, откуда вышел вместе с опционом и женщинами.

второй центурион

Центурия, команду слушай!
Сейчас устроим здесь привал,
А вместе с ним и ужин – кушай
Что каждый в путь с собою взял!

опцион
(обращаясь к центуриону)

Зачем сейчас затеял ужин?
Такой он ранний нам не нужен.
Прошли бы тот вон перевал –
Тогда б и сделали привал.

второй центурион
(кивает на Аглаю)

Когда вблизи такая краля,
Не в силах похоть я терпеть.
Таких не мало девок брали.
Хочу и этой овладеть.
Потом и вы, чтоб не скучали,
Ее берите много раз.
И лишь поэтому приказ
Отдал сейчас остановиться –
Возможность есть повеселиться.

опцион

Однако, умный ты какой!
Тогда – я сразу за тобой!

Второй центурион пытается обнять Аглаю. Та сопротивляется.

второй центурион

Иди ко мне, моя ты радость, –
Сейчас познаешь мужика.
Его не ведала пока.
Вкуси же страсти буйной сладость.
Твою невинность не отдам
Солдатам я и палачам.
Ее сгубить желаю сам.

Оброя
(стараясь защитить Аглаю)

Прошу вас, дочку пощадите –
Еще ребенок ведь она!
Ее, молю вас, отпустите!
За все ответить я должна:
Людей лечила я одна
И в веру нашу обращала!
Она поодаль лишь стояла.

опцион
(не пуская Оброю к Аглае)

Отстань ты, дура, не мешай –
Насытить похоть ему дай!
Твою дочурку не отпустим –
Такую глупость не допустим!
Расправы ей не избежать
И нас придется ублажать,
А после жертвой казни стать!

Раздается (за сценой) нарастающий шум приближающегося боя. Второй центурион и опцион удивленно и испуганно озираются.

опцион

Неужто он, Стратон проклятый,
На нас напал, отряд наш бьет?!
А тот, весь паникой объятый,
Отпор достойный не дает!

второй центурион

Плохое, правда, положенье –
Попали все мы в окруженье!

опцион

Стратон, и правда, – он, подлец!
Теперь уж точно нам конец!

второй центурион

Они как быстро наступают!
Везде им наши уступают!

опцион

Отряд разбит почти что весь!
Враги сейчас уж будут здесь!

второй центурион

Не стоит страху поддаваться!
Вперед за мною – будем драться!

Оба воина выхватывают из ножен мечи.

опцион

Мечи вначале в них вонзим –
Спастись подлюгам не дадим!

Опцион бросается к Оброе, собирается вонзить ей меч в горло. Второй центурион с той же целью устремляется к Аглае. В этот момент появляется с обнаженным клинком Л у к и й и сразу закалывает опциона. Аглая тоже избегает расправы, потому что центурион вынужден скорее обратить оружие против Лукия. Они сражаются. Центурион падает, получив смертельный удар. После этого Лукий быстро разрезает мечом веревки, связывающие руки Оброи и Аглаи.

Оброя

Гляди, Аглая, дорогая,
Кто нас с тобой от смерти спас!
Ты видишь, встреча-то какая!
Неужто Лукий?! Вот так раз!

Аглая

И я своим глазам не верю!
И правда – Лукий! Обрела
Свою давнишнюю потерю,
Кого забыть я не могла.

Лукий

Твои слова дают надежду.
Тебя я тоже не забыл,
Любя по-прежнему, и жил
Довольно долго, мечась между
Сомненьем, что смогу вернуть
Аглаю хоть когда-нибудь,
И верой в то, что есть возможность
Тебя вернуть, но безнадежность
Во мне всегда была сильней.
Сейчас же стало веселей.

Вбегает п о в с т а н е ц.

Повстанец

Стратон, мы снова победили!
Опять немалое число
К нам римлян сразу перешло.
Они желанье изъявили
Святую Веру обрести
И с нею в наш отряд войти.
Лукий

Они пройдут у нас крещенье
И их тогда в отряд возьмем.
Готовьтесь – скоро возвращенье,
Обратно в лагерь наш идем.

Повстанец уходит.

Оброя

Тебя, выходит, величают
Теперь иначе – ты Стратон.
Твои приказы получают,
Как будто ты центурион…
Так ты, так ты неужто он?!
Стратон тот самый, что отрядом
Повстанцев здесь руководит,
Который все почти что рядом
Когорты римские громит?!

Лукий

Ты верно, матушка, сказала:
Конечно, он – ты отгадала.
Сменил же имя потому,
Что долго жил я в окруженье
Фракийцев, греков, отвращенье
В ком есть большое ко всему,
Что с Римом связано, и имя
Себе я греческое взял,
Чтоб каждый больше доверял
Тому, командует кто ими.

Аглая

Безумно просто рада я,
Что любишь все еще меня.
Теперь поведай, милый Лукий,
Как жил до нынешнего дня
С начала нашей ты разлуки.

Лукий

Ходить возможность обретя,
В восторг от этого придя,
Увидел мир вокруг я новым –
Гораздо ставшим красивей.
Решил, что будучи здоровым
Любимой сделаюсь милей.
Боязнь, однако, угнетала,
Что после ужаса того,
Какой ты с мамой испытала
По воле папы моего,
Меня ты вряд ли хочешь видеть
И, может, стала ненавидеть.
Не мог решиться долго я
К тебе пойти, любовь моя.
Когда пойти решился все же,
Узнал, что с матушкой своей
Туда отправилась, где Боже
Мученье принял за людей…
Пошел я в армию в стремленье
Себе и людям доказать,
Что в силах после исцеленья
Других мужчин не хуже стать,
Решил стопами Ахиллеса,
Героя славного, пойти,
Надеясь этим больше веса
В твоих глазах приобрести.
Желая быть к тебе поближе,
Вступил в тот самый легион,
Как раз который размещен
В краю израильском, а ты же
С своею матушкой вдвоем
Тогда служила Богу в нем.
Имел в местах священных счастье
Принять крещенье и потом
Прошел не раз там и причастье,
Себя очистивши постом.

Аглая

О, милый Лукий, как я рада,
Что ты теперь христианин,
Что духом ты со мной един –
О, лучше нету мне награды!

Лукий

Найти, конечно, вас хотел,
Однако просто не успел,
Поскольку скоро с легионом
Своим в Вифинию попал,
Народ которой бастионом
Могучим против римлян встал.

Оброя

О том восстании оттуда
До нас дошла молва тогда,
О том, что много очень люда
Погибло в битвах, как всегда.

Лукий

С трудом восставших подавили.
Потом в то войско нас включили,
В Тавриде службу что несло,
Храня от скифов порубежье,
Которых страшное число
С своей свирепостью медвежьей
На греков мирных часто шло.
В сраженьях там я отличился
Настолько даже, что добился
Легата должности. Тому
Немало рад был, но расстаться
Пришлось со службой, потому
Что я не мог на ней остаться.
Узнал, что матушка, отец
Терновый приняли венец,
Что их правитель наш тиранский
Казнил за подвиг христианский.
Меня сразил как будто гром!
Утрату перенес с трудом.

Аглая

Прими ж сочувствия ты наши!
Как жаль, что нету больше их!

Оброя

Поверь мне, подвига нет краше,
Чем подвиг христиан таких!

Лукий

Я понял – надо торопиться
Куда-нибудь надежно скрыться,
Иначе император мой
Теперь расправится со мной.
Надевши бедный плащ лоскутный,
Бежал из римских я когорт.
Пришел в Парфений, прямо в порт,
И, там найдя корабль попутный,
На нем во Фракию прибыл
И скрыться в горы поспешил.
Нашел здесь много поселений
Несчастных наших христиан.
Они, спасаясь от гонений,
Туда пришли из разных стран,
Покорных Риму, поселились,
Трудились много и молились.

Оброя

Стремятся многие туда,
К границе ближе, христиане,
Чтоб там селиться, это да,
Но там как будто бы в капкане
Иль между двух огней живут,
Страданья страшные несут.

Лукий

От многих бед своих спасенье
В глуши надеялись найти.
Пришлось, однако, обрести
Еще там большее мученье:
Куратор Фракии прознал,
Где их таятся поселенья,
Туда отряды посылал,
Стремясь добиться истребленья
Живущих мирно там людей.
Упорен в этом был злодей.
Страдали также от вторжений
Огромных многих диких орд:
Вест-готы после поражений
Не в силах выстоять когорт,
Что вал границы охраняют,
Земли фракийской без труда
Довольно скоро достигают –
Они до этого всегда
Больших отрядов не встречают.
И многих жителей пленить,
А часто просто перебить
В набегах страшных успевают
По всей провинции, пока
Не встретят крупные войска.
С другими вместе христианам
От тех нашествий шла беда,
Поскольку к их фракийским станам,
В горах сокрытым, и туда,
Вест-готов орды доходили
И вред огромный им чинили
До той поры, покуда те,
Свои отряды не создали
Для их защиты и не стали
В делах войны на высоте.
Возможно, это получилось,
Поскольку ратное мое
Уменье братьям пригодилось,
И даже воинство свое
Они мне дали под начальство.
Так злых язычников нахальство
Чужих и римских обуздать
Сумели все ж, и дальше сможем
В обиду братьев мы не дать –
Любую силу превозможем.

Аглая

Отпор противнику давать
Должны и наши научится –
Свои святыни защищать.
Должны повсюду ополчиться.

Лукий

Всегда готовы мы к войне…
До туда слух дошел ко мне,
Что есть в провинции соседней,
В ее примерно части средней,
Святая женщина одна,
Что лечит будто бы она
Любые страшные хворобы
И что Оброя имя ей.
Туда отправился я чтобы
Ее увидеть поскорей,
Уже в душе предполагая,
Что это, матушка, есть ты
И что с тобой – моя Аглая,
И скоро сбудутся мечты
Любимую увидеть снова.
И правда – вновь увидел вас!
Не ждал я счастия такого.
У той пещеры вы как раз
Стояли людям помогая.
Среди больных скрывался я,
Себя от ваших глаз тая
И взор любимой услаждая,
С трудом желанье побеждая
Толпу раздвинуть, выйти к вам.
Побыв как можно дольше там,
Ушел я с радостной душою.
Затем с энергией большою
Отряд повстанцев собирать
Из наших братьев начал местных,
Чтоб вас от римлян защищать
И всех людей из сел окрестных:
Наверно, вам благодаря,
Они Небесного Царя
Усердно очень почитают,
В богов же веру презирают.

Оброя

Здесь много кроме нас других
Людей, несущих Слово Божье.
Из этих мест с поддержкой их
Изгнать смогли мы многобожье.

Лукий

Кругом, отсюда далеко,
Держу людей для наблюденья.
Всегда поэтому легко
Врагов предвижу нападенье.
Сюда не дам ни одному
Пробраться римскому отряду,
Поскольку вовремя ему
Устрою где-нибудь засаду.
Хотя неправда – в этот раз
Врагов я все же не заметил
И, как обычно, «не приветил»
Вдали отсюда. Даже вас
Едва сумел спасти от смерти,
Но в том причина, мне поверьте,
Что был предатель среди нас –
Не подал вовремя сигнала
О том, что римляне идут:
Моя центурия отстала
И их догнала только тут.
Но раньше мы не пропускали
Сюда явившихся врагов,
От вас подальше разбивали
Всегда поклонников богов.

Оброя

Выходит, вот кого, Аглая,
Должны с тобой благодарить
За то, что, страха мы не зная,
Сумели долго здесь прожить.

Аглая

Подумать только, это время
Вблизи меня любимый жил!
Чего ж разлуки тяжкой бремя
С обоих нас ты не сложил,
И вправду если уж любил?

Лукий

А что мне делать оставалось?
Едва возможность выдавалась,
К пещере вашей вновь бежал
И, средь больных опять скрываясь,
Плащом с опаской прикрываясь,
Прекрасный образ созерцал.
Хотя, конечно, и страдал,
Но силы в этом я черпал.
Неужто думаешь, что стал бы
Свои мученья продливать
И очень долго продолжал бы
Тебя в сторонке обожать,
Когда бы верил я надежде,
Что любишь ты меня как прежде.
Не стал терять бы даже дня –
Открыто б сразу к вам явился.
Однако я узнать страшился,
Что уж не любишь ты меня.
Такое б выдержал едва ли.
Сомненье лишь в любви твоей
Никак покончить не давали
С разлукой тяжкою скорей.

Аглая
(беря под руку Лукия)

Во мне не может быть сомненья –
В душе осталась я твоя.
Прошу сейчас же, мама, я
На наш союз благославенья!

Аглая и Лукий становятся перед Оброей на колени.

Оброя

Его охотно очень дам:
Узнать пришлось поскольку вам
Разлуку, тяжкие страданья,
То чувства ваши испытанья
Большие временем прошли.
Друг друга снова вы нашли –
Живите ж счастливо, родные!
Не так, однако, как иные,
Что видят счастье лишь в своем
Кругу семейном дорогом.
Других людей немало все же.
Стремитесь страждущим помочь
Лишенья, беды превозмочь –
Большое это счастье тоже.
Дела такие любит Боже.
Живите скромно и в трудах,
Усердно в благочестье строгом –
Молитвах частых и постах:
Возможно счастье только с Богом!
Об этом помните всегда,
И будет ваша жизнь прекрасна –
Трудна, опасна, может, да,
Зато уж точно – не напрасна:
Неверных к вере приведет
И души многих их спасет.
Придет и к вам за то спасенье.
На эти добрые дела,
Себя которым отдала,
Даю свое благославенье!

(осеняет Лукия и Аглаю крестным знаменьем)

Сцена шестая


Посередине сцены на фоне гор – скамейка. Несколько в стороне стоит столб с венком на его вершине. На скамейке сидит п е р в ы й п у т н и к Э с х и н. Появляется и приближается к нему в т о р о й п у т- н и к Н и к и ф о р. Оба одеты в простые туники.

Никифор

Немного что ли отдохнуть.
Тогда полегче будет путь.
Привет тебе, мне неизвестный,
Но, видно, добрый человек!
Никифор я и родом грек,
Как ты, похоже, но не местный.

Эсхин
(подвигаясь на скамейке)

Так ты, гляжу, христианин!
Тебя приветствует Эсхин!

Обмениваются радостным рукопожатием.

Никифор

Приятно очень. Но откуда
Тебе известно, что одной
С тобой мы веры? Просто чудо,
Что ты догадливый такой!

Эсхин

Нетрудно было догадаться –
Язычник стал бы не ко мне
Сперва с приветом обращаться,
А вон к тому, что в стороне.

(кивает на столб с венком)

Никифор

И правда, этот придорожный
Кумир Диониса ничтожный
Почтит с молитвой он скорей –
Увидит лишь потом людей.

Эсхин

Идешь далеко ли, поведай?
Со мной немножко побеседуй.

Никифор

Иду на север: в легион
Вступить желаю христианский,
Который все не побежден –
Сильнее, чем преторианский!

Эсхин

Согласен я с тобою в том –
И правда он могуч и прочен.
Никифор, знаешь, между прочим,
Я долго был его бойцом.
Теперь сказал: «Прощай» отряду –
Иду в свою Демитриаду,
Туда, где мой родимый дом.

Никифор

Неужто правда?! Просто дивно!
Вот это да! Но мне с тобой
Сейчас сидеть уже противно –
За твой побег с войны домой
Достоин порки ты большой!

Эсхин
(после того, как расхохотался)

Меня считаешь дезертиром?
Ошибся ты, мой дорогой, –
Отряда был я командиром,
Но он распущен весь домой,
Поскольку Цезарь стал иной –
Прислал просителя за миром
И уж покончено с войной.
Издал указ правитель Рима
О том, что вера христиан
Не будет в будущем гонима.
В своей политике изъян
Исправил этим император.
Я даже слышал, что куратор
Ахайи сам теперь наш брат.
Служить Христу он очень рад:
Богов скульптуры низвергает –
Кумирни в церкви превращает!

Никифор

Какую новость ты сказал!
Подумать только! Просто чудно!
Поверить в это было б трудно,
Когда бы мир иным не стал:
Кругом одни лишь наши братья –
Уже мне кажется порой.
И если мы пойдем всей ратью,
То нету армии такой,
Какая б нас остановила,
Теперь не их, а наша сила
Везде господствует почти,
А то ли будет впереди!

Эсхин

Конечно, да! Теперь обратно
Спокойно можешь повернуть.
Пойдем со мною – мне приятно
С тобой продолжить будет путь.

Никифор

Пойду я с радостью большою!
Доволен, что мне не пришлось
Спознаться с гибельной войною!
Прекрасно как все обошлось!

Встают оба, собираются уйти.

Эсхин
(указывая на столб с венком)

Постой, неужто мы позволим,
Чтоб идол дольше здесь стоял,
Его не вырвем, не расколем,
Чтоб честный люд он не смущал?!

Никифор подходит к столбу, расшатывает его, вытаскивает из земли и бросает на землю.

Никифор

Какое это наслажденье
Кумира скинуть – порожденье
Враждебной страшной темноты!
Эсхин, сбываются мечты!
Расходится по миру Вера
Святая наша и грядет
Духовной власти новой эра!
Она людской наш род спасет!

(занавес)