Makabre

Макабр
Раскрасив небо красной краской,
Исчезнет в грохоте заката.
Там смерть ведёт к могиле братской
Врача, оратора, солдата.
Алевтин Феофилакт (XVII в).
Ибо Ты, Господи, высок над всею землёю, превознесён над
всеми богами.
Псалтирь (96:9)
От автора.
Закончив этот труд, автор по традиции отдал его своему первому цензору — жене. Человек, смотря на мир из бойницы своего аппарата передвижения в плотной материальности (чтобы не сказать «мясокостного танка»), порой бывает пристрастен, и не замечает очевидного. Посторонняя критика способна больно ранить инфанта-афериста в розовом плаще, и он потом очень медленно возвращается от заламывания рук к своим твореньицам. Жена же, как раз то, что нужно для критики. Будучи человеком отдельным, она всё же знает проблемы экипажа: самодурство командира, косоглазие наводчика, плоскостопие водителя, глухоту радиста.
Но рецензия шокировала даже привыкшего к разгрому автора. Ему сказали, что он наивен как ребёнок, и похож на зрителя, после циркового представления решившего повторить трюк дрессировщика с засовыванием головы в пасть льва, когда лев уже отрезвел от наркотиков, оголодал, выплюнул распорки, не дававшие ему захлопнуть челюсти. Дрессировщики, мол, люди искушённые, привыкшие лавировать там, где простого человека задерут в два счёта.
Далее автору было посоветовано уничтожить текст, очистить корзину, форматировать жёсткий диск, разобрать системный блок, сжечь все платы, написать завещание и выброситься в окно. Разумеется, это шутка. Необходимо было заменить все географические названия, имена собственные, исказить события, за что автор немедленно принялся, непогрешимо веря в потрясающую женскую интуицию родного человека, стоящего на страже семьи.
Один писатель-мистик говорил, что страны или их правительства всего лишь внешнее выражение живущих в духовных мирах существ, описанных им в виде громадных червей, пожирающих друг друга, что ж, мы достаём железные маски и начинаем защёлкивать их на осклизлых бошках этих кричащих от несправедливости гео-демонов. Страна N, республика S, государство M, всё это корявые руны, которых и так предостаточно в этом тексте.
Перечитав свой труд уже под этим углом, автор понял, что, действительно, верх неуважения к собеседнику — рассказать ему анекдот, а потом объяснять, над чем в нём смеяться. А читатель это и есть собеседник.
Литература — не жалкая шныриха, шестерящая на хозяев в политическом бараке, хотя её упорно делали таковой на протяжении веков. Красота, философская глубина, языковое богатство, всё осыпается, едва появляется «мёртвый вектор», «гнилой движок», и литературная реальность отравляется миазмами пропаганды (посмотрите на ровный ряд забритых в армию низколобых романчиков). Посему, да не усмотрит никто в этом труде никаких аллюзий.
Отдам всё же дань самодовольненькому голоску справедливости, терзаемому наших червей, уже смирившихся со своим положением инкогнито. В конце концов, этот голосок, развившийся в инфразвуковой трубный глас, уничтожил моего героя в этой книге:
Первая четверть двадцать первого века. В грудях бывших больных бьются искусственные автономные сердца, орбиту бороздят летательные аппараты, изобретена виртуальная дополненная реальность, создан робот-репликатор, вживлён бионический глаз, запатентован нейтронный микроскоп, испытан портативный ядерный реактор, построен Большой адронный коллайдер, произведена передача мысли в Интернет, придуманы искусственные артерии, искусственная ДНК, дисплэйр, одежда с климат-контролем, растворимая электроника, изобретено всё, что можно изобрести, и при этом где-то одни люди калечат и убивают других, льётся кровь, дети воспитываются в ненависти к непохожим на них, в ксенофобии, имеет место национализм, шовинизм, а это и есть грызня уже упомянутых нами гео-червей.
По-видимому, существа эти ужасно тупы и неразборчивы, и надо быть совершенно слепым, автоматичным, или даже иметь разрушительные рефлексы и обратное зрение, дающее прямо противоположную картину мира, чтобы студента, лайкнувшего остроумную картинку, посадить к диким зверям в клетку, обласкав меж тем настоящего врага и всего лишь нестрого журя его за то, что он вырывает куски отеческого тела в масштабах повреждений, несовместимых с жизнью.
1.
На часто задаваемый вопрос, неужели мол, человека можно заразить психическим заболеванием, как ангиной, или половой инфекцией, отвечаем: можно. В настоящее время ведутся разработки, и применение этих технологий к людям лишь вопрос времени. Читатель с фантазией может представить себе теракт, когда вместо яда в канализацию, враги сбрасывают в медиапространство или соцсеть нейродеструкторы, сводящие с ума целые группы людей.
Чтобы не перегружать текст специальными терминами, упростим картину, воспользовавшись такой аналогией: в квартире есть жилец, он там один, настоящий владелец. Путём целого комплекса мероприятий к нему «подселяют» постороннего, а иногда и не одного, и эти «приживалы» разрушают квартиру изнутри. Так и произошло с полковником Урысовым, главой администрации Республики N.
Его уплотнили подсёлком по классической схеме ППКК, — паранойяльный синдром, параноидный бред, синдром Кандинского-Клерамбо. При такой тяжёлой загрузке от личности мало что остаётся, но Урысов умудрялся скрывать от окружающих своё состояние, доверяясь только одному врачу из беженцев.
Досье на Урысова было укомплектовано кротами, внедрёнными в N, все данные шифром легли на сервера НАТО, физически располагающиеся в Восточной Европе. Скрипт для Урысова писался специалистами из службы по ведению психологической войны на базе американских ВМС.
Механизм, сформировавший аддиктивное поведение, был построен на особенностях характера объекта. Важнейшее место в кристаллизации бреда занимает фиксация на предмете, который однажды изменил эмоциональное состояние, и Урысов, будучи человеком от природы справедливым, дал врагам бескрайнее поле для работы по уничтожению своей личности, поучаствовав однажды в свершении акта юридической расправы над коррупционерами. Религиозная составляющая была подсказана психотеникам детством Урысова, родившегося в семье суеверных заводских рабочих.
Дебют произошёл 1 сентября, когда Урысов, посетив личного врача и приняв очередную дозу нейродеструктора, замаскированного под антидепрессант, отправился на линейку, посвящённую началу учебного года в N-ском народном университете. Там он произнёс речь, чувствуя некую неискренность своих слов. Пытаясь нейтрализовать это ощущение, он поехал в храм св. Иоанна Предтечи. Приблизившись к входу, он с неудовольствием увидел припаркованный на церковной стоянке Brabus 800 Widestar, на котором ездил благочинный N-ской Народной Республики, настоятель храма св. Иоанна Предтечи, протоиерей Георгий Бутусенко.
«Аскетизмом они не отличаются», — подумал полковник и зашёл внутрь. Там, истово помолившись, он решил пройти на беседу к самому отцу Георгию, для чего посетил восточный придел. Отца Георгия там не было, и, услав послушницу за ним, Урысов присел за стол и стал ждать. На глаза ему попались мешки и свёртки, заботливо упакованные и перевязанные скотчем. Урысов встал, разрезал ножом один мешок и увидел угол ветхого оклада с облетевшей позолотой. Он распорол весь свёрток вдоль. Это была византийская икона Божьей матери «Кардиотисса», которую по просьбе отца Георгия он собственноручно выписал из эвакуированной в Сибирь Третьяковской галереи около полугода назад, отрезав просто немыслимую сумму из бюджета. Подивившись, что так долго делает бесценная вещь в этой грязной тряпке, он вскрыл несколько свёртков, лежащих рядом. Опять иконы, серебряные кубки, тронутые благородной чернотой, кресты, золочёная парча, канделябры и прочая церковная утварь.
Поражённый внезапной догадкой, полковник сбил замок, отворил дверь в полу и увидел, что (Монтекристо захлёбывается баландой от зависти) весь коридор, ведущий в катакомбы под храмом, забит точно такими же свёртками. Десять минут полковник порол и резал ткань, оглашая спёртый подвальный воздух криками негодования.
Вызванный им патруль арестовал отца Георгия и доставил в следственный изолятор «Чёрный Пингвин», где бывший священник был посажен в одиночную камеру.
При обыске дома подследственного Бутусенко по улице Иванова, 29, в тепляке обнаружились драгоценности, старинные золотые изделия, образцы иконографии, хранящиеся в вакуумных футлярах для перевозки. Попадья Роксолана Бутусенко, в миру Ксения Ильясова, выбежав, вцепилась в начальника 13 бригады милиции Матросова и закричала, попытавшись отобрать конфискат. Матросов лягнул старуху в обвислый зад, и она, проехав по глине как на лыжах метра с два, шмякнулась и заткнулась. Де ригоре джюрис, калоша старая!
Вечером Урысов с чувством выполненного долга выпил коньяка и ощутил себя как никогда хорошо. «Вот крысы», — думал он, — «да я же целый крысятник накрыл, слава Богу». Он вспомнил, что в облике бывшего отца Георгия, действительно, мелькало что-то крысиное. Подняв из холодного Матросова, засаженного туда на всякий случай за превышение служебных полномочий, Урысов допросил его и поехал к врачу похвастаться своими достижениями. Поговорили немного про крыс, доктор, как оказалось, волок в тюремном жаргоне, и сказал, что крысы всегда означают кровь, и что богу угодно их уничтожать. Потом дал какие-то препараты, и, в порядке продолжения крысиной тематики, подарил дорогую красивую книгу в кожаном переплёте, назвав содержавшийся в нём текст апокрифом чернокнижника Гумберта Альбионского. Там, мол, много про это. На обложке был полубоком оттиснут странный крест с полусферами. Полковник благодарно посмотрел в глаза молодого, а такого умного, врача. Как на сына похож. Бедный, бедный Гоша, надеюсь, ты умер без боли, надеюсь, тебя не сделали гомосексуалистом похитившие тебя враги, — подумал Урысов.
На обратном пути он решил завернуть на пляж. Дошёл до моря и увидел, что весь берег завален трупами, а багровый прибой шибает железистым запахом крови и сладкой, с вкраплениями кишечного жира и человеческого навоза, вонью развороченных внутренностей.
Пошатнувшись, он вырвал, а потом начал икать, глубоко, как бы из самого позвоночника. Раскрыл аптечку, вынул сканер, который показал, что у него немного увеличена печень, чуть повышено давление, и небольшая тахикардия. Пустяки, но почему тогда кажется, что конец? Урысов сел и убрал сложенный сканер в аптечку. Сердце билось, качая тело, но через каждые два удара ещё и обдавало голову изнутри едкой мутью, от которой с периферии зрения наплывал туман, и высыхали углы глаз на оттоке. Он поднял голову и увидел, что трупы исчезли. «Убрали», — подумал Урысов, сам себе непонятную мысль, — «турки они такие». «Турки»! — вдруг дёрнулось всё в нём, и затрепетало как стая летучих мышей. «Какие ещё турки»? — всплыл вопрос, задавленный вглубь тёмным спудом ужаса. Турки! Турки! Турки! Слово вдруг потеряло то, что обозначало ранее, и стало сначала как-то быть связанным с кофе, потом это был вальяжный кот Китур, ходящий кругами по золотой цепи на стволе Мирового Древа, а потом слово превратилось в щебетанье безмозглой птички, загадившей Древо за 7546 лет от сотворения мира в Звёздном Храме.
2.
Далее речь пойдёт о специалистах ведения так называемой «Войны седьмого поколения» или «Войны нервов», когда адепты обращаются не к мышлению, а к бессознательному и инстинктивному.
Их называют психотехники, и они прикомандированы к штабам по ведению психологической войны. Они беспринципны, и всё человеческое им чуждо. Структуры крайне засекречены, и их не сливают ни при каких обстоятельствах.
Деструкцией человеческой души, как они сами называют свою деятельность, обычно интересуются рано, теория переходит в практику, когда появляется необходимость защиты от манипуляторов, родители, старшие друзья, преподаватели на учёбе, начальники на работе; они считают, что любой нормальный человек убирает рычаги давления на себя, при едва блеснувшем первом луче самоосознания.
Друзья для них в общем смысле не существуют, это примитивные теломашины с управляемой психикой, все рычаги лежат на поверхности, и незащищены.
С женщинами долгосрочных отношений у них нет, их не устраивает в противоположном поле поведенческая непредсказуемость, обусловленная гормональной нестабильностью, они считают, что женщина химически не один человек, но несколько разных, вселяющихся по очереди в тело на протяжении дня (см. Джон Рац, «Методы психологической борьбы», Вудворд, Массачусетс). Менструальный синдром, к возмущению феминистических сообществ, Джон Рац, следователь по особо важным делам в отставке, сравнивает с короткими замыканиями в электросистеме автомобиля.
Многие женщины зачастую подпадают под их влияние, так как они сексуально привлекательны, обаятельны. Приходя на приём к такому «психологу», они, эмоционально раскрываясь, становятся доступными для манипуляций со стороны этих людей, и часто бывают ими соблазнены сексуально. Говоря фигурально, убирание соринок, заклинивающих те или иные шестерёнки, для пациенток подобно эйфории, по сравнению с которой долгоиграющий женский оргазм, венчающий их «лечение», сродни подобранному бездомным на улице доллару против здоровой, счастливой полувековой жизни на собственном тропическом острове. Привязанность у женщин, подпавших под влияние этого типа людей, возникает сразу, и зачастую имеет болезненную природу, но манипуляторы теряют к ним интерес после первого полового контакта.
Человеческая психика для них равноценна шахматной доске, или, скорее, настольному примитивному хоккею, где по прорезям в жестяном поле ездят насаженные на колышки пластиковые хоккеисты. Кручение ручки даёт поворот хоккеиста вокруг его оси. Разница заключается только в том, что трассы, по которым в психологическом смысле передвигаются настоящие люди, не горизонтальные или вертикальные, а зиждутся в сложном многомерном пространстве. При разглядывании передние грани легко оказываются задними, прямые углы разгибаются в линии, линии оказываются видимыми сбоку плоскостями. Немалая проблема и в том, что заглядывать приходится из точно такого же своего поля, просчёты и огрехи неминуемы, но это считается нормальным фактором в процессе обучения.
В наше время существует более тяжёлая артиллерия: психовирусы, нейропрепараты, работающие с нервной системой, калечащие личность, нанотрансмиттеры, действующие вроде перемычек, падающих как на оголённые провода на аксоновые сети, и выжигающие тем целые участки, неправильная работа которых приводит к тяжёлым случаям, вплоть до спинальной атрофии и бокового атрофического склероза с полной деградацией мотонейронов, но настоящие асы, как они себя называют, считают применения таких средств грубой работой, хотя и разделяют безразличие коллег по отношению к объектам обработки, называемым «банни» (кролики).
Начинают они обычно следователями, или дознавателями, если имеет место военное делопроизводство, где на допросах оттачивают своё мастерство манипуляции над людьми. Наш страшный век, когда целые страны утрачивают существование, раскалываются, не говоря уже про людей, которых мотает и швыряет судьба как оторванные осенние листья по ветру или маленькие рыбьи чешуйки, попавшие в Мальстрём, даёт им множество «материала» для работы.
Рассмотрим один такой случай.
Американский куратор из службы ВПВ инструктирует молодого восточноевропейского психотехника перед допросом обвиняемого, согласно оперативным данным, скрывающего место дислокации подрывного диверсионного отряда, ведущего террористическую деятельность.
Куратор выдаёт полностью все данные о половой конституции подследственного по фамилии Лошков, взятые частично из рабочего журнала сексолога Лошкова, к которому тот обращался регулярно после вступления в брак, частично из недавнего осмотра: пробуждение либидо позднее, в 13, 5 лет, первая эякуляция в 14, трохантерный индекс 1, 85 — низкий, оволосение лобка по женскому типу, инфантилизм, незавершённый пубертат, максимальный эксцесс — 3, время вхождения в УФР — три года. Указывает на особенности воспитания: мать-одиночка, в семье старший, мать присваивала сыну социальную роль умершего мужа, он уровня таких эмоций не выдерживал. Два нервных срыва в школе, лечение в стационаре.
Далее куратор указывает на особенность семейного положения, говорит, что Лошков женат на танцовщице, и сам считает эту профессию неприемлемой, так как воспитан в строгих нравах. Куратор предлагает стажёру открыто обвинить жену Лошкова в промискуитете в грубых выражениях, и тогда, чтобы спротивовесить этот стыд, Лошков должен сделать гнусность, большую чем та, с которой ему приходится мириться, и именно на этом и предлагается стажёру сделать акцент. У куратора хобби, он славист-филолог, поэтому не может избежать чистых, как ему кажется, русских метафор, на деле представляющих собой стилистическое фольклорное крошево, смешанное в беспорядке с эллинизмами и латинизмами, проникшими сюда из его прежнего увлечения итальянской античной поэзией. Изучение кириллических символов, среди которых ему больше всех нравится знак Ѱ (Пси), напоминающий ему украинский трезубец, занимает большую часть его свободного времяпрепровождения, но для нас не представляет так же интереса.
— Я, — говорит куратор, — родом из Техаса, и только в Восточной Европе в первое время увидел, что зимой лопается лёд на речке. За трещины выходит пар, хотя вода испаряется только около ста градусах, но это при нормальных условиях, а в температуре минус 40 будет испаряться любая вода, которая не есть лёд. Закрой за мной дверь, я ухожу.
«Ты, мухожук, родом из Техаса, но все мы родом из детства», — думает стажёр, закрывая за ним дверь и доставая горсть карамели из кармана (детдомовская привычка), а ещё думает, что поистине правдива фраза, что нет в мире психически здоровых людей, есть недообследованные. Его практика проходила в домах для душевнобольных, он насмотрелся там на «отработанный материал», и не понимает, зачем надо порочить прекрасных животных под названием кролики, половой конституции и жизнеспособности которых позавидовал бы любой человек, не то что «чушка» из жёлтого дома. «Чушка», отныне он будет называть их только так, и для него вся жизнь сведётся к битве «чушек и мухожуков».
То, что восточноевропейские военные психологи узнают в процессе обучения у американских коллег по программе обмена опытом, для них сродни открывания двери после долгих лет заглядывания в замочную скважину. Все их знания кажутся им грубо обструганной каменным топором первобытного дикаря кустарщиной. Однако дикари зачастую обладают азартом, страстью, чего нельзя сказать о стоящих у станка промышленного производства, не только не видящих цельного облика будущих продуктов, но даже не знающих предназначения своих трудов.
После боевого крещения по традиции новичок должен «проставиться» и тут, в неформальной обстановке, под утихший шквал поздравлений от коллег, подвыпивший куратор начинает навязший у всех на зубах разговор о политике.
Русские, — говорит куратор, — не верят в себя, они не способны как нация сопротивляться методам психологической войны из-за советского аскетического детства и гиперопеки со стороны правительства, это даёт возможность держать внутри их страны целый слой граждан, называющих себя либералами, но есть ещё дикие медведи, один и самый большой их зоопарк в республике N, и возглавляют её сплошь военные преступники, так или иначе избежавшие трибунала.
На наивный вопрос новичка о том, почему просто не зачистить республику N силами современного оружия, куратор отвечает, что такие действия непременно сделают из «медведей» «fucking hero», «last russians», с оружием в руках умерших на пути «the bloody millstone of American democracy», интернет-скандал такого масштаба им не нужен, они хотят развалить «this kitchen», сгноить этот «khol-khoz» изнутри, к тому же, предпосылок более чем достаточно: коррупция, воровство, а ещё этому весьма способствует национальная черта русских — любовь к покаяниям, они каятся, даже когда правы. Для них это как мороже(н)ное, как сладкое семя победителей, реверсионно вытекающее в рты этих кукколдов from the monda их раздолбанной motherland; Dostoevsky, Crimea and Punishment. Довольный выданным четверным каламбуром, куратор идёт спать. Закроем за мухожуком дверь.
Вопрос о том, почему бы не совершить там переворот, что проделано во многих восточноевропейских странах, так и не задан неофитом из желания не расстраивать куратора, ибо он начинает туманно и сбивчиво говорить про «Рartiotism». Эти слова расстраивают его самого, так как «Рartiotism» для него это жить в уютном домике в Аризоне, ездить на General Motors, пить пиво Bud, слюняво фальшивить гимн «The Star-Spangled Banner» и тонко, на грани, шутить про 11 сентября, а не умереть за Родину с расплавленными LRAD-ом мозгами и выблёвыя собственные кишки. The zagadochnyi russke duchsa, understand, ли.
Да ещё, стажёра на самом деле тут терпят, это счастье получить такого преподавателя, ему, безродному бастарду, детдомовцу, выпал шанс один из тысячи. Ну и пусть над ним смеются старшие коллеги, называют его суеверным, за то, что он носит ладанку с Богоматерью на шее, висит уже сто лет, сколько себя помнит. Ладанка из серебра, потемнела, только лик он трёт пальцами, не замечая. Коллеги шутят, предлагают ему лечиться, называют это обсессивно-компульсивным расстройством, но пусть, он ещё покажет этим мухожукам, где Ра кизимуют.
3.
Маленькая чешуйка выныривает из Мальстрёма, и, блестя эманациями своей совести, сернистыми образованиями самокопания и рефлексии, внутренней желчи, всплывает вверх, утяжеляясь и обрастая защитными наростами. Чешуйку зовут Руслан Львович Урысов. Море жизни заносило её то в адские черноты, где существуют гигантские чудовища, видимые только из-за их собственной биолюминесценции, то выбрасывало на поверхность, откуда ей светило солнце.
Жизнь Руслана Урысова шла по замысловатому сценарию. По официальным данным, после окончании школы он поступил в военное училище. В учёбе делал успехи, играл в оркестре на тромбоне, участвовал в турнирах по единоборствам, закончил училище с отличием. Но вдумчивому искателю попадутся так же следы сетевой активности бывших однокурсников Урысова, откуда следует, что он отчислен за неуспеваемость, отправился в горячую точку, командовал батальоном. Однако такие данные считаются официальными источниками дезинформацией, распространяющейся врагами с целью дискредитировать Урысова.
Довольно большой фрагмент его биографии остаётся неизвестным. Мальстрём достал до самого дна истории и поднял наверх кровавую муть, в которой разглядеть отдельного человека немыслимо.
Значительно ближе к настоящему моменту нашего повествования Руслан Урысов приезжает в город S, где устраивается в администрацию в отдел пропаганды с присвоением ему звания капитана. С ним уже была жена — Людмила Урысова и полугодовалый сын Игорь. Урысов активно участвует в политической жизни, проводит митинги, выступает на телевидении, исповедует православие.
Началом «Второго R-ского кризиса» принято считать год, когда при поддержке Евросоюза, ООН было устроено несколько переворотов в крупных городах. Началась массовая миграция мирных жителей на восток.
Жена и сын Урысова, гостившие у родителей Людмилы в городе D, попали в окружение. Урысов написал рапорт с просьбой отправить его из S в D, но ему было отказано ввиду нехватки кадров в назревающем конфликте.
Активные военные действия с применением тяжёлой артиллерии превратили юг R в ад. Жена и сын Урысова без вести пропали в этом хаосе. Он искал их по всем доступным каналам, но обнаружил лишь их имена в списке интернированных лиц, содержащихся в гуманитарном лагере «Умут», который по данным МВД был ликвидирован оккупантами перед отступлением. В это время у Урысова происходит тяжелейший нервный срыв с частичной потерей памяти, и он отправлен в госпиталь при английском посольстве, где долгое время лечился.
Каждую ночь он погружался с головой в какое-то марево, омываемое тёмными видениями. Слева от него летела чёрная толщина чего-то холодного, огромного, непробиваемого и нечеловечески-жуткого, в которое с обратной стороны стучались две фигуры в белом, одна маленькая, другая побольше. И Руслан беззвучно кричал, понимая, что это Люда и Игогоша в образе ангелов, и что они ушли от него навсегда, что никогда эта толщина не пропустит их к нему, и, даже если ему умереть, то и его к ним не пропустит, потому что Тот Свет это одинокие ледяные коридоры, и их устроили не враги в людском обличии, а те, кто обладая изощрённостью нездешнего разума, могут извлечь максимальное страдание из человеческого сердца.
Но это звука не было во сне, а наяву был, и ещё какой. Руслан орал, и будто не звук у него шёл из горла, а чёрная вурдалачья кровь, кипящая и сжаривающая, потом гноящая, населяющая опарышами, превращающая пространство, из чего бы оно ни состояло, в тлен. Камни, железо, воздух, мелкий сон умственных калек. Ему затыкали рот сопалатники, наваливаясь на бьющееся могучее тело всем скопом, но крик шёл не изо рта. Руслан был сам этим криком.
Примерно с этого времени спецслужбы начинают его подготовку в качестве будущего главы администрации ещё тогда не созданной N-ской Народной Республики. Для него написаны мемуары «Жизнь с богом», где он позиционируется как патриот.
Теперь мы можем вернуться в дни описываемых событий, где пятидесятидвухлетний полковник Урысов возглавляет администрацию NНР. В тот период любимым занятием для него являются так называемые «акты милосердия», полностью сведённые на нет и вытесненные разбуженным чувством поиска справедливости. Личное участие в допросах по линии МВД и МГБ, жёсткость, пристрастность к предполагаемым врагам режима, отличает его деятельность во время прогрессирования болезни. Тогда же у него и сформировалась привязанность (на языке психиатрии — аттачмент) к уже упомянутому нами вражескому агенту, внешностью похожему на его погибшего сына.
Урысову он сразу понравился. Легенда была основана на том, что беженец был преследуем вражескими властями за приверженность к православию. Найден патрульными NНР в селе Пятихатка с нанесёнными маскировочными побоями, доставлен прямо в главное здание МВД, где с Урысовым лично имел беседу, инспирировавшую дальнейшее развёртывание плана.
4.
Жирная старая паучиха с фиолетовым отливом вползает в паутину своего дитяти, новую, в невиданными паттернами, и, подождав, пока паучок уползёт за добычей, начинает обрывать педипальпами непонятные ей узоры, и своей слюной подправлять. Паучка зовут Руслан Урысов, а паучиха — его мать, Оксана Владимировна Устьянцева.
Руслан не любил мать, и когда она умерла, почувствовал облегчение.
В её приезды он терял покой, пока она была у него дома. Уходя утром на работу, и отвозя Люсю в институт, Гошу в садик, и оставляя её в доме одну, он знал, что едва за ними закроется дверь, она тут же примется шерстить, копаться, рыться в карманах сыновней одежды, на антресолях, в шкафах, ища неизвестно чего. Картинок с голыми женщинами? Носки в сперме? Скорее, ища подтверждения вселённого ею, продавленного в бессознательное; страх, пресмыкательство, бессильная ненависть к превосходящим по всем параметрам врагам, находящая отражение в казалось бы постороннем.
Вон, косолапит-то всё также, в левой «тухле» «каблут» сточился, «конфекты» в кармане, на куртках, где верёвочки есть, правый «колпачот» всегда отполирован, привычка крутить, мой, мой, весь мой!
И весь день потом Руслан был не в себе, был раздражён, от людей его воротило прямо-таки физически, в транспорте прикасающиеся к нему частями тела люди, вызывали бешенство, их хотелось ударить, убить. Триггер был, что называется стабилен. Убрать раздражитель мешало чувство вины. И даже Люда в эти часы становилась чужой, ужимки Гоши, смешно коверкающего фразы, не вызывали умиления, и только родными во всей кутерьме казались глаза отца на фотографии, который второй десяток кормил червей.
Вместо исконных сцен их сожительства Русланику довелось подсмотреть кое-что другое. Как мать, которую он называл «эта», сидя верхом на отце, пьяном, расхристанном, богохульно ругается, и хлещет по-мужичьи кулаками по лицу. Брызгает кровь, отец гулко ухает. Он может одним тычком скинуть «эту» с себя, но лежит не шевелясь. Или, суббота. Накурившись химки сверху похмелья, стоит и стучится в электрощит. Русланик выходит, хочет его завести домой, пока «эта» не проснулась, но «эта» просыпается, и, оттолкнув маленького сына в сторону, пинками сбрасывает отца на среднюю клетку их двухэтажки. Русланик спускается, поднимает отца, и тот ему суёт в карман шуршащую горсть карамели. Всегда у него карманы были набиты карамелью.
—Вот, сынок, — сказал Руслану отец как-то, и, сняв с себя свой талисман, с которым не расставался, повесил на шею на верёвочке образок.
—Ничего не бойся, — добавил отец. Назавтра его труп вынули из петли в сарае, а «эта» орала специально громко, чтобы никто не понял, что это она его убила.
Вспомнилось, когда она поймала впервые Русланика за мастурбацией, тогда он жил в доме у бабки, в Купцово. Схватив его за шиворот, как будут таскать по коридорам концлагеря вражеские дознаватели через 17 лет, мать потащила его, страшно ругаясь, в сени, где, достав топор, и велев положить руки на плаху для разрубки мяса, замахнулась. Подоспевшая бабка злорадно зачитала приговор. Игорёк покорно сложил ладошки, чуя ими жирное дерево, изрубленное и шершавое. Он даже уже представил безобразные культи: на правой такой шрамик, левая — как бы завязанный красивым узелком мешочек. Непонятно было только как в школе писать. На первый раз ареопаг простил грешника, но сказали, что, если будет «муде городить» то не вырастет, будет как Митько (сосед-олигофреник), что писька отсохнет, ссать придётся через жопу как баба, вывалятся глаза, лопнут уши, провалится нос, и Руслан будет дураком.
В какой-то момент мать предсказуемо превратилась в то, что называется селф-деструктор. Человек, который будет вымаливать себе внимания, говоря, как ему плохо, да какие все скоты, что бросили его одного. Да, болею, да, умру скоро, и часами заливать чужие уши из телефонной трубки радиоактивными соплями. Больше всего бесят невербальные действия, призванные сработать на чувстве вины, встанет в уголку , как бедная родственница, или спрашивает, можно ли ей воды попить или в туалет. Когда это мы стали такими учтивыми, раньше в душу лезла, не спрашивая, а теперь «ф тувалет».
5.
Книга, которую передал Урысову его лечащий врач, содержала персеверативные скрипты. Как литературный текст она не представляет ценности, являясь, по-видимому, плохой локализацией трудов Джона Шелби, американского священника, предлагающего новую трактовку веры с учётом современных реалий.
Открыв впервые книгу посередине, Урысов прочитал:
Гиперкрыѕинник Ѱаданакар
Kто превращает наши города в зловонные клоакї гомоѕексуализма? Почему ѕамые умные и честные люди умирают в расцвете сил?
Давайте вообразим 100-этажное здание, в котором живёт всё человечество: по этажу на кѧждое государство. Что ни страна — ноѡый язык, национальные нравы, свои танцы и цветы, деревья и камни, особые запахи и краsки.
Огромное сооружение оѕязаемо и обозреваемо со всех сторон. Любому гостю тут рады на каждом этажє, для него открыт каждый ѯакуток. Заходи помолиться в lюбой храм, садись к накрытому столу, пѣй и ешь. Пой с нами наши песни, а мы подхватим твої напеѡы.
Но под этим огромным и гостеприимным Домом в загнившей и sмердящей тьме разместилось неизвестное подземелье!
Ъсли наверху живут разные человѣки — в большинстве sвоём, добрые, улыбчивые и работящие — то в мрачном, нїкогда не освещаемом подземелье обитают их злоехїдные и желчные антипоdы: крыsоиды.
Ѡнешне они очень sхожи с жителями верхних этажей. А от бесчиsленных скрещиваний с нормальным нѧселением многие от них и вовсе неотличимы.
Однако, в течение тыsячелетий одно-единственное передаётся от мутѧнта к мутѧнту и остаётся неизменным: мерзкая крысиная утробѧ.
Каjдое утро начинаетsя очередной набег подземного зверья на Дом Наш. На пути к своей fанатичной и одержимой цєли уроды sметают вsе преграdы.
У них от рождєния, как и у всех низших тварей, начисто отсутствуєт чувство брезгливости. Визжащие и пищащие крыsоиды всепожирающими ордами, продираясь сквозь дурнопахнущие завалы отбросов, упёрто карабкаются вверх по грязным и осклизlым муsоропроводам.
Урысов схватился за голову. Персеверативы взрывались у него в мозгу как маленькие снаряды. Они давали секундные вспышки озарений, сменяющиеся пятнами черноты.
Немного успокоившись, он почувствовал, как его существо затапливает неземная благость от осознания того, что он творит богоугодные дела, избавляя человечество от мерзких тварей.
«Гоsподи», — думал Урысов, — «как же мы жилi, не видя»!
С аппетитом пообедав, он отправился в МГБ на допрос бывшего директора ООО «Новострой», пойманного на махинациях с застройкой пустырей в Милитарёво.
Руслан посмотрел на подозреваемого. С виду человек как человек, даже симпатичный, руки спокойно лежат на коленях, но ведь крыsa, и копни, — такая выгребная яма zамаячит, с жирными опарышами, с трёхметровыми глистами, что будешь диву даваться, откуда что берётся.
Менее чем через два часа подъехали основные крыsы, его хозяева — Витя Перепелов по кличке Бишкек Жопорылый, глава минфина, на национализации N-ских рынков поднявший миллионы, и несколько его ближайших соратников, удобно разместившихся на сочных должностях в администрации.
—Отпусти, — сказал Урысову Бишкек, — парень наш.
—Ваши в овраге lошадь доедают, — ответил Урысов, — эта крыsа крадёт у ѕвоих, у нас, и я его, хлава Гобу, раѯъяснил.
—Не забывай, кто тебя сюда поставил, — прошипел Бишкек.
Урысов достал именной «макаров» и выбил мозги Бишкеку прямо на пиджаки его крыsиных прихвостней. Их он рассадил по камерам и стал колоть.
В эту ночь ледяной гиперкрыѕинник Ѱаданакара надсадно лопнул, и, инфразвуком выдавливая все Руслановы органы, втянул его самого в чёрную галерею с потрескавшимся зеркалом. Из парящей трещины вышла Люся.
Руслан не знал, как он понял, что это она, её лишь были глаза, бездонно-синие, блеск зрачка был размером с сам зрачок, так, что казалось, будто оттуда бьют лучи.
Всё остальное было ужасным, череп был гол и бугрист, ушей не было, длинный горбатый нос нависал над плоскими обескровленными губами. И странным образом в этом облике было что-то от Бишкека, как будто его черты были внешним выражением чего-то прописанного внутри, и вот оно, испарившись, втянулось в болезненный вакуум, осев на родном для Урысова. Раздвоенный как человеческая задница толстый подбородок, упрямые скулы, презрительно поднятая буквой «М» верхняя губа, за которой торчат обломки зубов, выбитые залетевшей в крыsиный рот пулей. Крыsы,— понял Урысов, — навешали на неё своё обличье.
Но хуже всего был запах, ужасный и удушающий, какого-то сыра, или нашатырно-терпкого прокисшего чего-то. Запах был как бы оцифрован, распределён равномерно по комнате, каждая цифра звучала как нота.
—А где ушї? — спросил Руслан.
—Отрезали, — сказала Люся.
—А где Gоша? — опять спросил Руслан.
Вместо ответа Люся указала на маленькое окно, куда с обратной стороны билось существо, которое Руслан принял за голубя, когда отдал себе отчёт в равномерно бухающем звуке.
Проснулся Руслан с чётким ощущением, что Люся здесь, в его комнате. Была ночь, сон давил его, и он, перевернувшись на другой бок, снова уснул, и опять увидел их. Только теперь они стояли далеко на пригорке, видимые через несколько линз, один маленький, другой большой, и танцевали под всё ту же вонючую музыку. Руслан понял, что нездешний запах, умеющий звучать, это один из кодов, один из немногочисленных параметров, принятых в верхних этажах гиперкрыsинника под названием Ѱаданакар.
После пробуждения осталась одна мысль, что Гоше надо помочь. Это был бред, но мысль не выходила из головы. Вспомнилось, как приехали к бабушке, ему было тогда около трёх лет, хозяйка отсутствовала — ушла на рынок. Перелезли через забор, сначала Люся, потом Руслан сам перемахнул, и как-то получилось, что Гоша остался снаружи. Он поднял кудрявую голову на конфузливо смеющихся маму и папу, и сказал:
—А я? Это были первые его слова. Не «мама», не «хочу»! А «а я»? И эти слова стояли потом в ушах все последующие годы, и жалко было его, будто его кинули по жизни с самого рождения. Руслан перепрыгнул через забор, посадил Гошу себе на шею, и перелез обратно с ним. Засунул руку к себе в карман, и, вынув оттуда горсть карамелек, высыпал её в составленные Игогошины маленькие ладошки, сопровождая действие фразой о бесстрашии. Люся уже зашла в дом и включила радио, откуда понёсся Меладзе с песней про «Сто шагов назад». Руслан завёл сына в сени, перевирая мотив, и поя про какого-то Стошу Говнозада, который «Тихона пальцем». Игогоша смеялся и подпевал. Фразы взрослых он переводил на свой лад. Слова разрывались и склеивались по-новому, с обязательным появлением там действующего персонажа. «Клуб кинопутешествия» превращался в путешествие некоего Клубки, однозначно международного мошенника, в построении «стали они жить-поживать и добра наживать» возникал бедный Добран, которого надо было зачем-то жевать, чтобы сказка увенчалась хэппи эндом.
Когда Гоше исполнилось четыре, Урысов повесил ему на шею отцов образок.
И вот теперь, увидев сына в таком плачевном месте, он понял, что надо помочь Гоше, иначе чёрный ледяной гиперкрыѕинник Ѱаданакар будет вечно мёртв, холоден, и беспощаден. Маленькая фигурка его сына будет долбиться с обратной стороны в ледяные зеркала. Когда приходила бессонница и обхватывала мозг своей жаркой и сухой пеленой, Руслан ехал в МГБ и там допрашивал подследственных.
С началом зимы Урысов начал переподчинение рот и батальонов, состоящих при различных ведомствах Министерству госбезопасности. Были проведены проверки личного состава, сверка списков на получение денежного довольствия и наличествующих в строю людей. Это выявило такое количество «мёртвых душ», что Хлестаков, кутаясь в шинель, нервно достаёт люльку, оброненную Тарасом. После новогодних праздников полковник ликвидировал Министерство обороны NНР. Национализированные предшественниками Урысова рынки стали возвращаться под контроль их прежних владельцев, в ходе операции выявилось несколько чёрных схем легализации незаконно добытых средств. Весной была создана комиссия по выявлению фактов преступной деятельности исполняющего обязанности главы администрации NНР Пушняка А.В, руководившего NНР до Урысова. Летом был уволен глава Центробанка Гуревич.
Разделавшись с бывшими соратниками, Урысов принялся за начальников поменьше. Крыsы садились в тюрьму, сдавали других крыs, некоторые тянули на высшую меру, на каждом исполнении приговора Урысов присутствовал лично, а ночью радовался, видя, как преображается Люся. Ничего уже не осталось в этом великом прекрасном облике от уродливых черт Бишкека, Люся была красивее, чем при жизни. И Урысов не мог дождаться нового дня, чтобы творить богоугодное.
Крыsы попадались разные, некоторые сразу выявляли свою сущность, а некоторых приходилось пытать, как в следующем случае с владельцем нескольких торговых судов, уличённым в контрабанде.
Челюсти у него были такие, что при первом взгляде становилось понятно, что работать с таким по стандартным схемам, всё равно, что обматывать розовыми ленточками с надписью: «чур, ты наш, чур, ты наш» локомотив. Ленточки эти он даже не заметит, когда поедет, куда ему надо по раз и навсегда проложенным рельсам. А рельсы проложены не 25-30 лет назад, а гораздо раньше, едва ли не четыре века назад, и они такие надёжные, что ещё простоят столько же. Изучая при нём дело, Урысов с изумлением отметил, что мужчина незаметно улыбается. Далее оказалось, что всё то, что нужно было извлечь, не раздавив, типа как деликатес уговаривают выйти из раковины, чтобы не попортить вкус мяса, пряталось за стеной абсолютно бесшабашного, чего-то абсурдного, кривляющегося и нестабильного. Детского. Вот.
У крыsы были различные эмоции, даже страх. Но страх был какой-то животный и чистый, относящийся к данному моменту, не простирающий щупальца ни назад, ни вперёд, не прокладывавший длинные коридоры фрустрации и рефлексии, как это бывает обычно, когда этой гнилью отравляется чистый адреналиновый скрипт, шедевр природы, одна из её самых крутых фишек, которую человек умудрился обратить себе во вред.
И эта кривляющаяся стена бесшабашности и закрывала безуспешно извлекаемое Урысовым. Где он взял столько детского, ему ведь сорок лет?
У Гоши тоже было детское, и сначала его высосали толстые гомосеки, а потом, выскребая до дна, измяли и ту хрупкую форму, в которой оно содержалось. И выбросили на свалку.
Урысов сделал подозреваемому укол. Это был нейропрепарат, выжигающий нервную систему. Моряк бился на полу, и Урысов видел, как он постепенно теряет голограмму мимикрии, позволявшую ему выглядеть как человек.
Дискредитация Креsта
Крыsы — враги рода человечеsкого, для попытки воsпитать отвращение к Смыслу Знака Крестъ, издревле стали изображать Крестъ, как будто бы Он является их, крыs, орудием пыток, мученичества. И обидно, что крыsы повеsили многим, даже вроде бы образованным, христианам на грудь sимвол временного мученичества Христа как временною победу над Сыном Божьим с попыткой увековечить иудейские гвозди в Исусе Христе, вопя при этом, что Сын Божий должен, будто бы, быть sъеден христианами - будто бы кровопийцами. По-ихнему выходит, что вместо крови у Исуса, якобы, ликёроводочный завод для алкоголиѯаций верующих во Христа.
Так поймём же Истинное предназначение знака «Крестъ»! - этого ТриКрестья, взлелеянного на ЛУРчезарности!
Знак «Крестъ» — это знак выхода на ступень небесного Божественного УРывня, знак связи грубоматериального мира с Небесами, со СветоТканными Пространствами, знак «УРА» вечной жизни Истинного Человека и на Земле и на Небесах.
Знайте! Истинные люди живут всегда, крыsы - один раз.
Прочитав этот текст, Урысов провёл церковную реформацию. Отныне вся церковная продукция выдавалась прихожанам бесплатно, Урысов заменил все распятия пустыми крестами, с повешенными на перекладины полусферами.
Ночью из-за стены льда вышла Люся. Она была ослепительно красива. Большие крылья висели за её спиной, и Урысов понял, что это ангел во образе его жены явился к нему. От неё в ледяную тьму тянется истончающаяся нить, ещё несколько крыs, и она совсем освободится.
—А я? — спросили откуда-то сзади, из-за стекла.
Урысов повернулся и увидел, что далеко, в маленьком окошечке бьётся его сын Гоша, и понял, что еgo крыsы не отпустят никогда.
Весь перекопанный норамї и ходамї гиперкрыsинник Ѱаданакара был теперь всегда с Урысовым, даже наяву. Как миsтическая опрокинутая пирамида Dантова Пургатория, он ехал, перевёрнутой вершиной укоренившись на самой левой границе русланова зрения. Вершина была раскалена. Крики несчастных, умирающих в jутких муках не людей уже, — обезумевших zверей с отрубленными конечностями, с вытащенными колючей проволокой через задний проход кишечниками, воняли невыносимо. Лучи неzдешнего Sолнца-Sолара медленно убивали их, доводя до кровавой диареи, терзали костный мозг, под воздействием радионуклеидов sтановившийся с утра сжиженным аzотом, к вечеру превращающийся в раsплавленные вольfрам-молибденовые реки.
Основание же пирамиды было нечеловечески-ледяной террасой. Там страдали в жутком неземном холоде обвинённые крыsами в похоти люди, ибо крыsы ненавидят всё человеческое, для них невыносима мыsль, что люди могут любить друг друга, что чувствуют к друг другу поlовое влечение, дающее продолжение их Rода. Сами крыsы размножаются почкованием.
Rуслан каждую ночь разговаривал с Ѧнгеlомъ.
—Когдѧ мне буdемо рѧзрешено покинуть сию Ѯемную Иудоль? — sпрашивал поlкоvник.
—Ещё ранѣ, чеlоVече, непрїсно пребуdемо ѯдеся, — ответstвовал Ѧнгел.
Первого сенtября, ровно через двѧ года после началѧ своей болезни, Урысов понял, что крыs слишком много. Почти везде крыsы! Вон, как скалятsя. Ѧнгел ему возвещаѧл, что нужно делѧть, каково быти, и он, просчитав свой мѧршрут и все воѯможные иsходы предстоящей оперѧции, поняl, что живым ему не ѡыбраться. Он, опояsавши sебя троtиловыми shashками, поместиl dетонатор в карман разгрузочного jилета, и, как во отрочестве, стыдястоша облицему своему, стол пред зерцалом, воопучил ланиты и sделал sтрашные очи. И Ѧнзел возвеселилsя, уѯрев оное. И Урысов, тоже воssмеявшись над глупостью sитуации, возвеселился с ним, пойдя на выхоd.
Беz проиsшествий он доеhал до ѡожделенной местїны, гdе выйдя из аdsкой телezї, заулыбался крыsам на КПП. Коgда Sолар укорениlся во ѯениете, Урыsов уже почтї спустился в шаkhtу бывшего Gосреzерва, чтобы взорвать оную с tsелию перекрыть крыsам доступ к реsурсам, но, заподозрив неладное, крыsы бросились на него. Троих он раниl, одну убиl во сlаѵие Gоsподня.
Урыsоwа помеsтили во псїхиатричеsкую кlинику имени Hиlяровского во сеlе Ѧрмяково, где он пребыѵает ї ныне.
Ѵ мѧlом sём stаричкѣ почtї нє раяглядеше вѧм, отRокї, slавного муже Уrыsоѡѧ. Посsле гряд пропоlkи, будемо приглѧшати мужѧ на iнтервью к lеtопиsцам, прєdварiтельно ему укоl sделати.
Урыsов идёт беседовать с журналистами, которых в это vремя года много приезжает в европеизированную бывшую NНР, и молится , и плачет. Нет, не из-за того, что на него, на боевого поlковника, как на животное, приезжают смотреть lюди, не из-за того, что он сошёл с ума. А из-за того, что в этот раз крыsы победили, раз он, единственный Ѯрячий, больше не видит вырванного с корнем из его Зрения гиперкрѕыинника Ѱаданакара, он понимает, что чёрная половина, вечная пустота, выскобленная с левой стороны его Ѯрения нейролептиками, просто скрывает гиперыѕинник, и что он сам никуда не делся.
Он знает так же, что его Ѧрхимуза, его Великая Жена, достигшая уже состояния сверхбожества, ждёт его в непредставимых высотах. Над Её именем веет галактический Ѵетер, остужѧя распалённый за день оранжевый покров. Величественный лик луны восстаёт в отгрохотавшей темноте звездой скорби над мёртвыми полями. Всем им, навеки запертым на седьмой террасе Пургатория, ледяной, нечеловечески холодной, выход из которой охраняет Катон Порций с проваленным сифилитическим носом, им, ютящимся от испепеляющего Солара под куцым, почти не дающим тени Мировым Древом, не дано знать, чьи были это глаза, полные сострадания, появившиеся в конце миров, когда выпускают всех на поверхность, и чёрная весна снимает сгнивающую мёрзлую кожу с поверхности Плазема. Распрямляются тогда корни, тянущиеся к теплу, и медные птицы задирают клювы, дабы вознести хвалу Создателю:
Гипоталама!
Гипоталама!
Гипоталама!
И ты, прочитавший эту надпись внутри агитационной чаши в глиптотеке, прославь Святую Лучию, Биче де Фолько Портинари.