МАЛЕНЬКИЕ СОБАКИ ТОЖЕ ЛЮБЯТ БОГА

МАЛЕНЬКИЕ СОБАКИ ТОЖЕ ЛЮБЯТ БОГА
(Фантастическое происшествие на Родо́пском бульваре)

Мне самому трудно поверить в то, что произошло… Тем более рассказывать.
Это фантастическое происшествие случилось на фоне трагического события, когда ра-зум был особенно возбуждён и раним. Я до сих пор не могу ответить на многие вопросы.
Так вот. Однажды я столкнулся со своим двойником…
Прошу не путать это с похожими на вас людьми. Такие раза два попадались в моей жизни. Правда, когда подходишь к ним совсем близко, начинаешь замечать всякие прыщи, не ту форму носа, слишком толстые губы…
Был такой случай в метро: я протиснулся к парню поближе, мы пристально посмотрели друг на друга, как на недоразумение или насмешку природы, и развернулись в стороны.
Так вот, мне «посчастливилось» встретиться с настоящим двойником. Это не столько внешнее сходство, сколько ощущение психического единства, он знает о тебе больше, чем ты сам; когда говоришь с ним, кажется, это говорит не он, а твой внутренний голос, порой хочется его убить, чтобы он не сболтнул лишнего при посторонних.
Этот двойник был гораздо полнее и, как мне показалось, старше меня. Тучноватый, да-же обрюзгший, одет как-то странно: замызганный кожаный плащ, местами полопавшийся от старости, с серой паутиной трещин, с приплюснутыми нижними краями, словно их специаль-но отдавливали утюгами или чем-то тяжёлым, чтобы эти самые края не заворачивались в трубочку от иссушения временем…
Мне почему-то важно копаться в мелочах, а не махнуть сразу, с главного – я как будто ещё раз доказываю себе, что я был в здравом уме и твёрдой памяти. Но, к чёрту, все недо-стойные мелочи!
Так вот – ещё раз с самого начала.
В тот южный вечер я шёл по тускло освещённой аллее Родо́пского бульвара в Махачка-ле, тупо смотрел на пушистые желтушные цветы без названия и жевал какую-то дешёвую жвачку с ароматом резины… Давно бросил курить, но вместо этого появилась привычка посто-янно что-то жевать.
Слева, в чернильной темноте лениво шуршало море ракушечным песком, наполняя мои лёгкие запахом морской воды.
Я сел на парковую скамейку с изломанной спинкой из деревянных брусьев. Именно здесь я часто пил баночное пиво с копчёными куриными крылышками из вакуумной упаков-ки. Естественно, Максу доставались кончики крылышек с сочными суставами, а мне аромат-ная мякоть и крепкое пойло.
Сегодня я был один.
Я похоронил Макса несколько дней назад.
Макс – мой гладкошёрстный чёрный ягдтерьер с рыжим галстуком на шее и такими же рыжими чулочками на лапах, мой любимый и верный друг. Я знал это всегда, но не пред-ставлял, как эта цена подскочит, когда Макса не станет.
Он убрался мгновенно, всего-то за три дня...
Три безумных дня!
Мы, как всегда, ездили на машине к морю, загорали, играли в мяч…
Вдруг у него начался приступ страшной жажды прямо на пляже. В первый день я не придал этому значения – до сих пор не могу простить себе такую беспечность – мне казалось, он просто перегрелся на солнце. Бывает, подумал я.
На второй день стало тревожно, и я повёз Макса к ветеринару. Ветеринар оказался местным пенсионером-самоучкой с суетливыми глазами и вечно седой щетиной, растущей аж от самых глаз. Он оттянул Максу кожу на холке и быстрым движением всадил туда шприц. «Ловкач!» – восхитился я с затаённой надеждой. Он вкачал под кожу глюкозу, так что на спине образовался волдырь с кулак, влил ему в пасть водки «для настроения» и пообещал, что всё будет «гхарашо». Я готов был молиться на этого лезгина или аварца, лишь бы он по-мог моему другу!
На третий день Максу стало ещё хуже, и я уже с остервенением стал искать в мусуль-манской Махачкале профессиональную ветеринарную лечебницу! Адреса, на которые я при-езжал, оказывались фиктивными, лечебницы были давно заброшены. Один врач (наверное, врач, раз он был в белом халате!), совсем плохо говоря на русском, звонил по телефону и ко-му-то долго объяснял про мою собаку. Оказалось, он думал, что я привёз мёртвую псину, что-бы проверить, нет ли у неё чумы. О, боже, и на это я убил столько драгоценного времени!
– Я эта… одному звонить… он туда-сюда… После намаз сюда придёт!.. – кричал он мне вслед, когда я злой бежал к машине, где меня ждал изнемогающий Макс.
Макс лежал на заднем сиденье автомобиля и испуганно-озабоченными глазами смот-рел на меня: казалось, он понимал, что я хочу его спасти, но не могу, чёрт возьми! Наверное, он не мог поверить, что хозяин может быть таким беспомощным…
Я не знал, кого винить: себя за легкомысленность, мусульман за то, что они мусуль-мане и их мало интересуют умирающие собаки, медленный Интернет на моём планшете с липовыми адресами лечебниц?!
Наконец-то на экране андроида нарисовалась ещё одна вет.клиника на другом конце города – я молнией туда!
Металлическая дверь была наглухо закрыта!
Я готов был вдариться башкой об эту исписанную гнусностями, грязную дверь, припо-рошенную строительной пылью и мусором. Казалось, здесь никто не работает уже лет десять – металлическое гнездо для ключа махрилось ржавчиной, словно в заброшенном бункере от ядерной бомбёжки.
Слава богу, через планшет я случайно наткнулся на телефон врача этой клиники, и со-звонился с ним. Он тоже оказался на дневном намазе, но, услыша мой дрожащий и перепу-ганный голос, пообещал подъехать через десять минут.
Я воскликнул про себя: «Да святится имя твоё, Интернет!»
Врач подъехал только через тридцать минут. За это время я успел стать расистом, националистом, человеконенавистником и атеистом. Когда же дверь лечебницы открылась, мои подлые мысли развеялись.
Максу тут же сделали капельницу, несколько уколов. Молодой врач почти не разгова-ривал, выписывал рецепты, брал анализы, щупал у собаки живот. Стёклышки, баночки, про-бирочки…
Пока Макс лежал под капельницей, а это было часа три не меньше, в лечебнице побы-вало около десятка посетителей, в основном женщины. Все они приходили с котами и с кош-ками: кто-то объелся, кому-то надо было подстричь коготки, а кто-то сильно чесался, в общем, – ни одной псины. Мусульмане считают собак «грязными» существами, хотя в Коране об этом ничего не сказано. В каком-то из священных хадисов говорится, что собака испачкала слюня-ми руки одного из последователей Пророка, когда тот готовился к молитве, и несчастному пришлось мыть их несколько раз. С таким же успехом на её месте могла оказаться корова или кошка, или лошадь…
Чрезмерная брезгливость? Желание чем-то выделиться среди остальных народов? Ни-кто из мусульман не мог мне сказать ничего вразумительного, что это за «грязь» и с чем она связана. Тогда я понял: предрассудки объяснить сложнее, чем веру в Бога.
Эти предрассудки и брезгливость исчезали, наподобие утреннего тумана, лишь стоило Максу начать игру в его любимые мячи-попрыгуньчики – здесь ему не было равных! Боль-шинство гуляющих в парке замирало и с удивлением глазело, как он самозабвенно гоняет резвые, будто пули, мячи, как он мастерски снимает их в воздухе, летая, словно вратарь бра-зильской сборной на чемпионате мира. Мимо такого зрелища невозможно пройти равнодуш-но! Благочестивые мусульмане цокали языками и качали головами: «Слушай, какой умный собака! Такой дрессированный собака!» Я, конечно, подливал масла в огонь, заявляя, мол, он всему научился сам, без какой-либо дрессировки, чем приводил южан в полный восторг и изумление. Я ни капли не врал, для Макса это была, действительно, любимая игра, которая возникла сама собой безо всяких тренировок. Просто однажды ранним утром мы вместе её придумали…
Дети Макса обожали, как льва Бонифация из известного мультфильма, сразу же окру-жали его плотным кольцом и тянулись к нему руками. Макс, зажав в пасти мяч, тяжело дышал и терпеливо стоял, как музейный экспонат перед любопытными туристами. И даже те из де-тей, которым родители запрещали даже приближаться к собакам, скоро забывали об этом и тянулись ручками, чтобы прикоснуться к его вздымающимся от частого дыхания бокам.
Со временем у Макса среди детей появились верные друзья. Больше остальных я за-помнил двоих: русского белобрысого мальчика по имени Родик и чернявого коренастого мальчишку Шахми́ра. Им я позволял водить собаку на поводке и купаться с ним в море. Вер-нее, Макс позволял…
И вот теперь этот любимец детей и взрослой публики беспомощно лежал на железном столе под капельницей.
Я наклонился над ухом Макса и прошептал:
– Прости, что я привёз тебя в город, где не очень-то любят собак.
Макс посмотрел на меня преданными глазами, словно хотел сказать: «Ничего, ведь главное, мы вместе, и ты меня любишь».
Доктор наказал на следующее утро сделать уколы дома или же привезти его сюда, если вдруг станет хуже. Мой страх стал понемногу отступать.
От раствора из капельницы Максу, видимо, полегчало: лёжа, он пошевелил хвостиком и потянулся ко мне мордочкой.
Я достал телефон и сделал несколько снимков Макса под капельницей – потом покажу друзьям и жене, как мы с Максом выкарабкивались с Того Света. Вот уж будут охать, удив-ляться и с умилением трепать его по загривку…
Если бы я знал, что это – последние фотографии живого Макса!
Боже мой!..
Я смотрел на прозрачные капли, стекающие в вену Макса по пластиковой трубке, как заколдованный. Я готов был сидеть так целый день или даже два дня, три – лишь бы это по-могло моему другу. Я прислонился щекой к собачьему уху и стал шептать что-то ласковое и бодрящее, я говорил, что очень-очень скоро мы вернёмся на родину в наш любимый Светло-зёрск, где над лугами и полями воздух от душистого разнотравья такой густой и пьянящий, – его собачий нос просто сойдёт с ума! А сколько там непроходимых лесов с зайцами, ежами, ужами, ящерками и прочей живностью, которая снуёт везде и ждёт не дождётся Макса. Да-да, только он, великий охотник и следопыт всех лиственных и хвойных лесов, может догнать са-мых быстрых зайцев и отыскать в прелой листве самых хитроумных ежей…
Иногда его хвост слабо двигался по железному столу в знак согласия и благодарности… Макс уехал из Светлозёрска в три года, и прекрасно помнил его густые леса и поляны, где мы часто собирали грибы или просто валялись в траве.
Потом была безумная ночь дома, когда я через толстые шприцы вливал Максу в пасть обеззараживающий гель, куриный бульон с протёртой курицей, вливал питьевую воду… Всё делал так, как наказал доктор, но почему-то ловил себя на мысли, что стою над слабеньким телом Макса, как гестаповец в камере пыток над невинным ребёнком: в его взгляде была и мольба, и усталость… Он будто бы знал, что я уже ничем не помогу, он словно просил оста-вить его в покое…
У меня тряслись руки, я не желал сдаваться, я перепачкал гелем и куриным бульоном себя, Макса, простыни…
За окном послышались шумные голоса мальчишек – Макс тут же поднял голову и навострил уши. О чём он думал? Вспоминал, как гоняет с ребятнёй мячи-попрыгуньчики по парку, вызывая восхищённые крики и радостный шум?..
«Слава богу, – подумал я, – значит, дело пойдёт на поправку».
Со спокойным сердцем я улёгся на пол, рядом с диваном, где лежало моё бесценное существо, включил тихо радио на планшете и незаметно для себя уснул.
Потом я много раз задавал себе вопрос, почему не почувствовал тогда приближение смерти? Может быть, Высшие силы внушили мне надежду и успокоенность специально, что-бы я не терзал уставшую собачью душу и дал тихо покинуть этот мир?..
Я резко проснулся где-то пол третьего ночи, и мгновенно протянул руку к Максу – его лапки уже были холодные и затвердели!.. Из маленького тела неслышно утекало ещё оста-вавшееся тепло, что-то безвозвратно ускользало через мои ладони…
Всё это длилось буквально одно мгновение – я подскочил как ошпаренный!
Дальше я действовал с механической быстротой и тупостью: завернул Макса в просты-ни, на которых тот лежал, собрал в доме все игрушки, мячики, заводного мишку с новогодней песенкой, все его поводки и ошейники, положил туда же его цветную подстилку из поролона, все его миски, собачьи консервы из холодильника – всё, что имело хотя бы малейшее отно-шение к Максу. Всё это вместе с маленьким одеревеневшим тельцем я засунул в огромный пакет La Moda, оставшийся от жены, положил на заднее сиденье своего авто и поехал в парк. Там в сумерках я топором вырубил что-то наподобие могилы глубиной сантиметров сорок, положил туда пакет и присыпал землёй. На дереве я сделал две зарубки, чтобы не забыть ме-сто. На всё это, начиная с моего пробуждения, ушло не больше тридцати минут!
Куда я торопился? – не могу понять!..
В парк я поехал не колеблясь. Почему? Потому что Макс обожал живой шелестящий лес. Я схоронил его среди деревьев. Мы частенько гуляли здесь. Когда жена была рядом, мы любили всей семьёй болтаться по этому парку в выходные. Брали с собой еду, газировку. Макс бегал за мячиком или палкой… О тех днях остались трепетные воспоминания, словно об ушедшем детстве.
Прожив три года в Махачкале, жена не выдержала непривычного климата, убогую рас-тительность и вернулась в Светлозёрск.
Возле Махачкалы не найдёшь леса, в лучшем случае узловатые искорёженные низкие деревца на склонах, кругом горы да степь, или бесконечное море, часто мутное, с песком из раздробленных ракушек и длинными плоскими водорослями.
Парк был единственным местом, где собачья душа Макса могла бы чувствовать себя вольготно. Казалось, она до сих пор витает где-то рядом…
На третий или четвёртый день после смерти – не помню точно – мне приснился Макс: стоит он на каком-то возвышении, вокруг редкая пелена тумана, а глаза его с глубокой тоской и испугом вопрошают меня: «Хозяин, что со мной случилось, что это?..» Я взглянул на собачий живот – и ужаснулся! Вместо живота торчали рёбра, окутанные кое-где клочками шерсти; и сквозь эти клочки я заметил маленькое собачье сердце, которое уже не билось, и лишь чудом держалось внутри этих рёбер, ненужное и тихое…
Во сне я чуть не задохнулся от неземной жалости и боли, которые разрывали душу! Я вскочил с постели, наскоро ополоснул лицо и побежал в парк, где была «норка» Макса – язык не поворачивался назвать это могилой.
Чем я мог ему помочь? Что было в моих силах?.. Я не знал ответа на вопросы, моя душа рвалась другу на помощь, поступки не имели никакой земной логики, я даже не задумывался, что я делаю – это был внутренний порыв, иррациональный и мгновенный.
Раннее утреннее солнышко пробивалось сквозь радостную листву; на свежем холмике, кое-где зацепившись за комья земли, ворочались шапки тополиного пуха; где-то над головой шумно крикнула ворона, поздравляя округу с новым днём; издалека вороне ответили и снова всё умолкло; утро было на редкость тихим и ясным…
Помню, как стоял около земляного холмика и бормотал что-то успокоительное, то ли себе, то ли Максу…
Неожиданно увидел, как через тропинку, мною же протоптанную к могилке Макса, идёт кошка. Она увидела меня и остановилась, глядя прямо в глаза. И вдруг кошка начала мяукать. Да, да, именно, что вдруг! Кошка нарочно исподлобья глядела на меня, остановившись в сво-ём намерении идти куда-то дальше, и настойчиво мяукала.
– Ну, что тебе? – заговорил я с кошкой. – Ты пришла попрощаться с Максом?.. Или ты хочешь что-то передать от него?.. Правда, у тебя есть кое-что важное для меня?..
Что за глупость ты несёшь? Это нервный бред! Нормальные люди так себя не ведут!.. Мой разум наблюдал за мной со стороны и давал трезвые оценки. Я старался не обращать внимание на этого сварливого судью.
Разговор с кошкой продолжался несколько минут. Потом, да простят меня верующие, внутри свежим стеблем проросла потребность в молитве. Разум возмущался, обзывал бого-хульником, но я не сдержался: чувства и слёзы нахлынули и с губ слетел «Отче наш»…
Я просил за своего друга, просил за эту маленькую преданную душу, и совсем было не-важно собачья она или какая-то ещё.
Господи, избавь его от страха и мучений! Даруй ему покой и радость! Пусть душа его не знает печали и всегда чувствует твою любовь и свет!..
Я страстно желал помочь своему любимому существу, которое растворилось в этой зе-лени, в этом воздухе, в солнечных лучиках, пляшущих на резной листве…
Очень скоро прилетели две синички и уселись на ветку передо мной. Они радостно чи-рикали, прыгали по тонкому прутику и вертели головами… Вдруг одна из них спорхнула вниз, прямо на земляной холмик, схватила какого-то светлячка – в тени кустов мигнул изумрудом его крохотный панцирь – и мгновенно взмыла ввысь!..
Я задрал голову, но увидел лишь тёмную тень, быстро растворившуюся в ослепитель-ном небе… «Он принял душу Макса на небеса!» – вспыхнуло в мозгу.
У меня словно камень упал с души, стало легче дышать, и неизбывная горечь размы-валась в окружившей меня зелени, смешанной с божественно чистым солнцем.
Я тут же развернулся и пошёл прочь, будто опасаясь утерять то чувство умиротворения и радости, которое снизошло на меня.
Потом я частенько гулял в этом парке, вспоминая Макса, и надеялся, что умиротворе-ние будет вечным, а тоска и боль со временем угаснут.
Да, они угасали… Но вдруг накатывала волна, и с новой силой хоровод мыслей и настроений закручивал меня – для этого было достаточно бросить взгляд на куст, в котором прятался Макс, когда мы играли в прятки, или увидеть изодранный его клыками ясень.
Вот и сейчас: я сел на сломанную скамейку, где так любил пить пиво, гуляя с Максом.
Я откупорил банку и почувствовал, что кто-то присел на другой конец лавки: слышно за-хрустел кожаный плащ.
Махачкала мусульманский город, поэтому увидеть пьющего человека на улице –невероятно. На скамейках мужчины обычно играют в шахматы или обсуждают то, что недав-но прочитали в газетах. Мамаши толкают перед собой карапузов, которые неуклюже переби-рают кривыми ножками, а другой рукой катят пустые коляски…
Полагаю, никто бы не возразил, пей я тихо на лавке пиво, но почему-то не поднима-лась рука хрустнуть крышкой, откуда с предательским шипением вдруг поползёт снежная пе-на… Казалось, ты голый среди одетых людей.
Поэтому я предпочитаю густые сумерки и сломанную скамейку в тупике парка, куда не забредают мамочки с карапузами и не чахнут над клетчатыми досками седые любители шах-мат.
На этот раз я оказался не один.
Проигнорировав упитанного незнакомца, который развалился на краю лавки, я сделал глоток горького пива. В конце концов это моё старое место, почему я должен бежать.
– Не самое лучшее пиво, – заметил мой сосед. – Крепкое, конечно, да.
Я был расслаблен и миролюбив. И сделав ещё глоток, ответил:
– Цена. Три банки пива – почти бутылка водки. Вкус, конечно, спиртяжный… Но бюджет не страдает.
– Вы скрытый пьяница? – поинтересовался собеседник.
Ответ был такой же бесцеремонный:
– Лучше быть скрытым пьяницей, чем открытым идиотом.
Собеседник тяжело привстал, сел на краешек всей тушей, и развернулся ко мне: шляпа с полями, надвинутая на глаза, скрывала его лицо.
– Не хорохорьтесь, – сказал незнакомец. – Вы потеряли друга и вам кажется, что вы имеете право плеваться во все стороны. Вы сейчас очень жалеете себя, а это прямой путь к агрессии, к саморазрушению.
– О чём это вы? – спросил я как можно безразличнее. Но внутри меня что-то зашевели-лось… Что-то похожее на испуг.
– У вас умерла любимая собака. Я часто видел вас в этом парке – очень милая ласковая собачонка… – он замолчал, будто решая, куда двинуть наш разговор. – Я хочу сделать для вас кое-что. Это важно. Я так думаю… Просто сейчас вы можете неправильно понять мои слова. Вам даже может показаться, что я шучу.
Я отхлебнул ещё пива и попытался уловить подвох в его словах. Посмотрел повнима-тельнее, но лица так и не разглядел, только край щеки и ухо смутно высвечивались от тусклого фонаря.
– Не бойтесь, я ещё не сошёл с ума от горя, – ухмылка заиграла на моих губах. – Если вы станете неприятны, я просто встану и уйду. Вот так! – я вытряс в рот остатки пива, со скре-жетом смял в кулаке алюминиевую пустышку и швырнул в урну.
Незнакомец безучастно посмотрел в урну, на меня и покачал головой:
– Больше не пейте. Нужны свежие мозги и хорошее владение телом. Вестибулярный аппарат и ощущение окружающего пространства должны быть близки к идеальным. Или хотя бы нормальными, – его рот растянулся в какой-то старой, знакомой улыбке.
На этих словах толстяк будто бы специально повернулся к фонарю – и я увидел СОБ-СТВЕННОЕ ЛИЦО! Несколько секунд я вглядывался, очевидно, пытаясь разгадать чью-то злую шутку, кто смог так мастерски загримироваться… Но чем больше вглядывался, тем яснее по-нимал – это моё лицо!.. Единственное, это лицо было старше оригинала лет на пятнадцать: из ноздрей торчали волосы, под глазами морщинистые мешки, второй подбородок, как тесто, лез наружу воротника, из ушей торчали длинные седые волосы, как у старого чёрта, – мерзость!
Незнакомец будто прочитал моё «восхищение» его внешним видом, и снова скрылся в тени.
– Что это было? – спросил я, то ли его, то самого себя.
– Ваше лицо. Лет через десять-пятнадцать… – незнакомец натужно вытаскивал свой плащ из-под толстых ляжек. – Только не думайте, что вы – это я. Или наоборот. Мы с вами ве-роятностные двойники, хотя и составляем одно целое.
Последнюю фразу он произнёс дружелюбно, и достал из кармана яблоко:
– Если мы будем кушать это яблоко, каждый свою часть, это значит, каждый будет ку-шать именно это яблоко, – он с хрустом разломил спелый шафран и протянул мне половину. – Если это яблоко разделить на тысячу кусков и раздать тысяче голодным, то все они будут есть одно и то же яблоко – представляете!
– Гениально! – я саркастично скривил рот, но к яблоку не притронулся. – А вы не заду-мывались, что сейчас на Земле семь миллиардов человек вдыхают один и тот же воздух.
– Вот именно, – подхватил мой двойник, хрустя сочной мякотью. – Поэтому все мы яв-ляемся единым целым. Наши лица, пол, одежда, религия, физические отличия друг от друга – это всего лишь условность… – он на секунду задумался. – Даже не условность, мы все являем-ся вероятностью одного и того же. Множеством вероятностей.
– Спасибо, я где-то уже читал об этом… Мы все являемся сном Будды, а Будда, сон Кришны, – пытался я достать из памяти что-то теософское и наукообразное, дабы не ударить в грязь лицом. – Всё – пустота!
– И да, и нет, – ответил незнакомец. – Мне впору эти брюки, но это не значит, что они часть моего тела. Я наслаждаюсь вкусом горького пива, но разве это пойло часть меня? Всё вокруг: одежда, люди, секс, мой пенис, пиво, копчёные крылышки – всё это позволяет мне быть самим собой! Благодаря этому, из вероятности я становлюсь реальностью. Да, да, не обязательно сочинять «Yesterday» – плевать! Можно просто обжираться салом с водкой и жа-реной картошкой, бить морду соседу и требовать от жены секс с небольшой дозой здорового извращения. Самое главное, ты существуешь!..
– Это вы серьёзно или издеваетесь?
– Серьёзнее некуда. Вот как вы считаете, из каких видов материи состоит Вселенная, а?.. Это вам не хухры-мухры, это научный вопрос, – важно заметил он, пьяно оттопырив ниж-нюю влажную губу.
– Я творческий человек, наука не мой конёк.
– Так вот, слушайте. Все считают, что мир состоит из энергии и вещества. А я вам скажу – существует третье состояние мира… Это информация! – заявил он и торжествующе взглянул на меня. – Одна и та же информация может находиться везде и одновременно. Скорость све-та – просто черепашьи бега! Времени и расстояния для информации – нет!
От возбуждения мой двойник не смог усидеть на месте и встал возле скамьи, широко расставив ноги:
– Вся информация о нашей Вселенной может поместиться в одной точке, так это и бы-ло до Большого взрыва. Информация может воссоздать материю: вещество и энергию. Ин-формация о Вселенной живёт вечно, а также о всех тварях, которые её когда-то населяли. Так что информация о вас и вашей собаке будет храниться вечно. Эта информация везде! – он распахнул руки, словно приглашал кого-то в свои объятия.
– Чья это идиотская теория? Из женского журнала?
– Это наша идиотская теория. Все теории со временем рассыпаются в труху. Постоянно только непостоянство! – он театрально развёл руки и сплюнул в сторону, но неудачно – прямо себе на плащ.
– Вам виднее! – я собрался встать, чтобы покинуть пьяного толстяка.
– Вашего друга звали Макс? – бросил он через плечо, оттирая плащ.
– Вы ужасно проницательный человек, – я нащупал в кармане вторую банку пива. – Ес-ли вы назовёте кличку его матери, я поверю, что вы великий маг с настоящим сертификатом оттуда! – и показал пальцем в тёмное небо.
– Не злитесь! – остановил он меня. – Что вы как обиженный двоечник, ей-богу!.. Я больной усталый человек, хоть и ваш двойник… Ну, или одномордник! Считайте меня кем хотите, в конце концов!.. Я хочу вам помочь. А вы как будто против… Да, я не ангел, к сожале-нию… Но… Неужели вы не хотите встретиться с вашим другом?
– То есть? – теперь я посмотрел на этого сумасброда с настороженностью.
Он это почувствовал, засуетился, зачем-то хлопнул полами своего толстого кожаного плаща:
– Видите, я даже специально надел ваш кожаный плащ. Помните? Ну, в юности! Ваша первая жена купила его за две бутылки пшеничной водки. У Сим-Симыча… Ну, первая жена, вы её называли Томчик. Я не прав, что ли?
Он специально вышел под фонарь, чтобы я лучше разглядел его одеяние…
Чёрт возьми! Я вспомнил!
Это же точь-в-точь мой кожаный плащ из советской юности, моя первая жена Тома вы-меняла его у алкашей за две бутылки водки. О, я никогда не забуду эти чёртовы края, которые загибались вверх, словно волосы с бигуди. Жена ставила на закрутившиеся края утюги, ка-стрюли с водой и вёдра с картошкой… Хоть ты тресни!
Соседка посоветовала вынести плащ на мороз, расстелить на снегу и облить водой, чтобы вся кожа стала колом.
Так и сделали. Потом задеревеневший плащ, будто выпиленный из фанеры, повесили на карниз, подальше от окна. Несколько дней он громыхал на морозном ветру, пока не высох. К моему удивлению соседкин рецепт помог…
– Узковат уж теперь, конечно, – толстяк специально повернулся спиной и обхватил себя руками – кожа плаща угрожающе натянулась. – Пришлось тут местами распороть…
Ничего не соображая, я смотрел на него, как на доисторическое животное, которое сто-яло передо мной и разговаривало на человеческом языке. Я бессильно опустился на парковую скамейку:
– Что вам надо от меня?
Видимо, я показался в это мгновение таким жалким и беспомощным, что он всплеснул руками и как-то хлопотливо, по-свойски произнёс:
– Ну, ей-богу!.. Прямо уж сделали из меня монстра! Батюшки мои!.. Из толстого старого идиота… Я же говорю, я помочь хочу. Только с теорией слабовато… – он переминался с ноги на ногу возле скамейки. – Как можно объяснить, что мы с вами одно целое, и в то же время каждый существует сам по себе?
– Целое? – спросил я, громко хлопнув пальцами по выцветшим брусам скамейки. – А я вот пива хочу – а вы?
– А с чего вы взяли, что я не хочу? – незнакомец сел рядом, и откинулся на сломанную спинку, та жалобно хрустнула. – Дорогой Алексей Сергеич. Надеюсь, вас уже не удивляет, что я знаю ваше отчество и кое-что из биографии?..
– Собирали сплетни обо мне?
– Зачем? Я вас чувствую как самого себя: вот вы думаете, а хорошо бы заглотить ещё две банки пива с куриной ляжкой! А бедный мочевой пузырь трещит!.. Кстати, на вашей ле-вой ноге растёт экзема, чёрт знает, куда это может привести… Будьте осторожней!.. Я ведь знаю, вы планируете заработать денег на старенький крепенький «хундай» и там на заднем сиденье… Ну, Аллочку после работы… Можно будет иногда… Она уже давно вам намекает…
Откуда он узнал про Аллочку с моей работы?! Я как-то неубедительно рассмеялся и плюнул жвачкой в акацию – она застряла на ветках белой бусиной.
– А если не бросите пить пиво, то разжиреете как я и станете импотентом. Уж поверьте, это говорит ваше вероятное будущее! – мой толстяк-близнец достал из бокового кармана плоскую фляжку с коньком и отхлебнул немного. – И тогда уж точно, на заднем сиденье вы будете возить только свою жену, а там – сухая вагина, старческий кольпит, цистит и ещё чёрт знает что!.. И Бог вам не поможет.
– Потому что Богу плевать – верю я в него или нет! – гаркнул я.
Лицо у незнакомца тут же осунулось, словно он вспомнил о чём-то неприятном. Он стянул со своей головы шляпу, подставив лицо под свет фонаря, и спросил:
– Мерзкая рожа, чем-то напоминает сдувшуюся жабу?.. Вы испугались, что это ваше будущее? Бросились в истерику… Успокойтесь, я всего лишь одна из вероятностей вашего бу-дущего. Где-то вас уже нет в живых, где-то вы на больничной койке… Вероятностей бесчис-ленное множество, Господь даёт нашей душе реализовать все прихоти, потому что душа стре-миться стать свободной. В этом его любовь к людям, он не хочет никого ни к чему принуж-дать.
Я взглянул на свою копию со злобным презрением:
– Честно говоря, не припомню, что хотел реализоваться вот до такого состояния.
Незнакомец замотал головой, словно бодался с кем-то невидимым:
– Э нет, вы не можете знать, что хочет ваша душа, вы можете угадывать её стремле-ния… И то лишь иногда. Вашему телу только кажется, что оно может управлять душой, как во-дитель автомобилем. Бред! Душа свободна, а тело может скакать за ней вдогонку или упи-раться и пыхтеть, пытаясь двигаться в другую сторону.
– И это называется свобода? – его ход мыслей казался пьяным бредом. – Если тело по-стоянно воюет с душой, в чём же здесь свобода? Если человек воюет со сном, то у него только два пути – уснуть или страдать от бессонницы.
– Вот поэтому, – не унимался толстяк, – поэтому вашей душе даётся множество вероят-ностей будущего, поэтому она чувствует себя свободной, когда понимает, что является нераз-рывной частью целого, а не одинокой пылинкой в огромном космосе. Если вы поймёте, что ваша душа и моя – это в принципе одно и то же, вы поймёте, насколько свободны.
– А как же тело? – спросил я иронично.
– Что тело?
– Почему оно должно быть несвободно? Я ведь не могу представить, что ваше и моё тело являются чем-то единым. Нет, я, конечно, могу себе доказать, что все мы состоим из од-них и тех же атомов… Но их комбинация, увы, доказывает обратное.
Незнакомец вздохнул и встал. Он стоял, покачиваясь на месте, будто решая, говорить или нет.
– Если б вы дали свободу своему Максу, много бы он прожил в мусульманском городе? – спросил он, не поднимая глаз.
Ответить было нечего, и я только многозначительно цокнул языком.
– Вот так же и ваше тело, – он заложил руки за спину и стал покачиваться вперёд-назад. – Его свобода только в том, подчиниться вашей душе или идти ей наперекор. Кстати, резуль-тат этой борьбы перед вами, – он как-то цинично улыбнулся и ткнул большим пальцем себя в бочкообразный живот.
– Скажите, зачем Бог разрешает нам сдирать со свиней кожу и шить такие дерьмовые плащи? – мой собеседник демонстративно приподнял тяжёлую полу плаща.
– Для нашего удобства, – я пожал плечами. – А вот смерть маленькой невинной собач-ки никому не нужна. Или вы хотите сказать, это нужно Богу? – я злорадно прищурился.
– Кощунственную вещь скажу: это нужно, чтобы человек почувствовал себя ответствен-ным за свободу. Плата за свободу – даже больше, чем плата за неверие. Если верующий ста-нет атеистом, Бог его простит и даст наставления, а вот если свободный человек захочет вновь стать рабом, Бог его не простит и не даст наставления, и не уменьшит тяготы. А если человек будет двигаться к свободе, Бог оставит его, он исчезнет, как туман ранним утром. Че-ловек впадёт в ярость, в уныние, он будет умирать от одиночества... но Бог не должен указы-вать как жить... Да, это страшно!.. Наедине с собой человек начинает творить мерзости, бесы рвут его душу!.. А Бог растворяется. Он уходит, как вода после отлива с берега. Бог дарит этот мир человеку и оставляет его. Бог из реальности превращается всего лишь в вероятность, в свою возможность – он может быть, а может и не быть...
Незнакомец задумался на мгновение.
– Наверное, вы правы… – сказал я примирительно. – Вы идеалист или романтик. Но даже вы не в состоянии сказать, где сейчас находится мой друг. Как я понял из разговора, вы верите в переселение душ?.. Где его собачья душа, которая так преданно любила хозяина, которая обожала гречневую кашу с курицей, любила нырять и вылавливать под водой всякие водоросли, любила искать ежей под старыми пнями, любила гонять котов, и до рыка, до визга ненавидела, когда кто-нибудь замахивался на него палкой? Где эта преданная чистая душа?.. Что, она растворилась в некой Всемирной Чаше и теперь стала не больше, чем кусок сахара в стакане с чаем?.. И чем, по-вашему, я должен довольствоваться? Тем что атомы, из которых состоял мой пёс, кружатся вокруг меня дружным хороводом? А может быть, я должен радо-ваться, что когда-нибудь он переселится в другое тело, например, в тело верблюда и будет возить пьяных туристов где-нибудь в Шарм-эль-Шейхе?!
– Вот-вот! – закричал незнакомец, тыкая в меня пальцем. – Я знал, что из вас полезет эта бредятина! Вы же несвободны. Вы думаете, наша Вселенная состоит из каких-то атомов, частиц, кусочков материи, газов, ультразвуков и прочей хрени, которую вы представляете, как кучу нарезанных овощей в кипящем супе, то есть в космосе. Так я вам скажу – вы ни черта не знаете! Весь мир состоит только из одной энергии, и не просто энергии, а психической энер-гии!.. Да-да, не смотрите на меня такими ошалелыми глазами, я в своём уме. Если бы это бы-ла просто энергия, она бы походила на огромную лужу в безветренную погоду, она бы равно-мерно растекалась по Вселенной и триллионы вероятностей так бы и оставались вероятно-стями. Купите себе тюбики с красками, чистые холсты и любуйтесь ими, представляя, что там могут быть картины Клода Моне или Ренуара, даже Рембрандта... Скучновато что-то глазеть на пустые стены, правда?.. – незнакомец перевёл дух, потому что выпалил всё это за несколь-ко секунд. – Если бы ваш мозг был свободен, вы бы легче поверили, что Бог – это старик с се-дой бородой на облаке, а не Бозон Хиггса или тёмная энергия вокруг нас. Вселенная творит символами и эмоциями, Вселенная совсем не бездушные куски материи. Пигмей, который верит в дух умершего родственника, усаживает его за стол, чтобы он покушал вместе с ним, ближе всех к единому целому, о котором мы только что говорили!
– Ну конечно! – этот разговор зацепил меня не на шутку. – Весь мир состоит из русалок, домовых, духов, привидений, ангелов, демонов – кого там ещё я забыл? – из дюймовочек, эльфов, соловьёв-разбойников… Сюда ещё надо собрать мифы всех народов мира, Атлантиду, Гиперборею и ещё бог знает каких чебурашек! Свалить в эту кучу Кастанеду, Рериха, Блавад-скую, Розу мира!.. – я захлебнулся от негодования. – Это же чистая шизофрения!
– Так оно и есть! – подхватил незнакомец. – Вселенная – это огромная сцена, где одни актёры сменяют других! Вы знаете, почему в Библии написано, что вначале было Слово? И Слово было Бог? Ну, ну!.. Я вижу, вы начинаете допетривать, просто боитесь собственных до-гадок. А вы не бойтесь – ну!
– Это значит, что… – я пожал плечами, подбирая в уме подходящее слово. – Значит, Вселенная взялась не из материи, не из взрыва, а из какой-то сказки… Из какого-то бредового образа.
– Правильно, из образа! Вся Вселенная состоит из символов и образов, и они плавают в этой психической энергии, как ваша пена в банке пива. Мы говорим, что мы становимся умнее, расщепляя эти образы на молекулы и атомы, но это ложный путь! Рано или поздно мы придём в тупик.
– Ладно, – сдался я. – У меня уже голова кругом от твоих «паукообразных» умностей… Ничего, что я на «ты»?
Незнакомец хмыкнул:
– Давно пора. Я бы даже предложил тебе коньку, но тогда уж точно ты ничего не смо-жешь понять. А у нас впереди ещё долгая дорога.
– Дорога?! – удивился я. – Куда я пойду на ночь глядя?.. Мы хорошо поговорили, каж-дый узнал что-то новенькое… Думаю, на этом можно разойтись… Скажу честно, я первый раз в жизни разговаривал с двойником. Честно?.. Очень неприятное ощущение, – я взглянул на часы. – Время уже недетское.
– Что, жена со сковородой сторожит у порога? – усмехнулся незнакомец.
– Жена уехала. И слава Богу. Не всем «юга́» рай – за три года аж двадцать четыре кило-грамма скинула. Я прямо так и сказал: «Бросай к чёртовой матери свою денежную работу и бегом отсюда! А не то тебя вперёд ногами…» Она даже ни звука. Купила билет и ту-ту... Я тоже думал – полгодика, и к жене в Светлозёрск. Будем с Максом по лесам бродить, в озёрах ку-паться, ежей ловить, грибы собирать, землянику… Макс был со мной всегда, как привязан-ный. Тоже ждал этого переезда, чувствовал, что родиной запахло!.. И всего-то три недели оставалось… Ох, как жалко! – я с досадой стукнул кулаком по колену. – Уж лучше бы там похо-ронил!.. – я почувствовал ком в горле и замолчал.
Незнакомец оттопырил нижнюю губу, словно решал говорить или нет.
– Понимаю, тяжело, – он старался не смотреть в глаза. – Но, пожалуйста, выслушай внимательно. Будь хладнокровен, ничему не удивляйся и ничего не анализируй, принимай всё как есть. Согласен?
Я кивнул головой.
– Я хочу, чтобы вы снова встретились, – выговорил мой двойник. – Но ты должен пони-мать, твой друг сейчас совсем не похож на того Макса, которого ты знал. Душа может менять тело, свои очертания, она может менять миры, в которых живёт, но она помнит всё, что с ней случилось… Я не буду углубляться в объяснения… просто ты должен мне довериться и успоко-иться.
– В общем-то, я спокоен, – ответил я, особо не раздумывая. – Что нужно сделать? Мы куда-то идём? Надо прочитать какое-то заклинание?.. Собственно, ещё не полночь… – я осёк-ся, поймав себя на том, что стал нести чушь.
– Никуда идти не надо, – голос незнакомца был уверенный и твёрдый, – просто дай ру-ку.
Он сел на скамью и придвинулся ко мне. Затем протянул руку. Я протянул свою… По-чувствовал его шероховатую и холодную ладонь.
– Мы сейчас взлетим? – почему-то спросил я и ухмыльнулся собственной шутке.
– Что-то в этом роде, – улыбнулся он в ответ. – Это здорово, когда при встрече с чем-то непонятным люди не теряют чувство юмора. Сколько бы конфликтов и ненужных войн можно было избежать, если бы люди не теряли чувство юмора… Особенно, по отношению к самим себе…
Пока напарник что-то говорил, я почувствовал в теле приятную лёгкость, веки сделались тяжёлыми, мне даже показалось, что я заваливаюсь набок и вот-вот растянусь на лавке… Но мой спутник одёрнул меня, и я снова выпрямился.
Тусклый свет фонаря растворился где-то сбоку, словно его отодвинули… Но темнее не стало, наоборот, южный смуглый вечер стал редеть, превращаясь сначала в сумерки, затем в утренний свет…
Я ощутил лёгкий ветерок, и обнаружил, что листва, которая шелестела вокруг, над моей головой, кусты акации – уже издают другой, более мягкий звук, и постепенно прямо на глазах превращаются в прозрачные лоскутья, в какой-то слюдяной туман…
Этот туман рассыпа́лся прямо на глазах. Меня успокаивало только моё неверие. «Ты спишь, старый пьяница, – говорило оно. – Ничего страшного быть не может. Хоть ты окажись в открытом космосе, всё равно будешь плавать в нём, как дерьмо в проруби… Ничего, поплава-ешь и вернёшься на место».
Я случайно опустил глаза и ошалел!
Подо мной клубились тёмно-синие облака: внизу, в просветах между облаками, я не видел никакой земли, там тоже были облака, только нежно-розового цвета, будто бы их окра-сила утренняя заря. В самом глубоком просвете не было земли – небеса царили повсюду!..
Вверху тоже были облака, только более тёмные, с оттенком старых школьных чернил.
Нет, я сидел не на облаке, как герой в сказках, а всё на той же скамейке, которая теперь парила в воздухе, а облачный холодный пар обдавал меня со всех сторон.
Я был так потрясён увиденным, что напрочь забыл про своего двойника. Он сам напомнил о себе, крепко сжав мою руку.
– Как?.. – спросил он, то ли о моём самочувствии, то ли о происходящем вокруг.
– Честно сказать, я не привык летать. Даже в самолётах. Во сне летал только в детстве. Наверное, рос… – я пытался казаться беспечным. А что ещё оставалось делать – не биться же в истерике!
– Не бойтесь, ничего дурного здесь не случится! – он почему-то опять перешёл на «вы», и вытянул лицо вперёд, подставляя его лёгкому ветерку и полупрозрачным клочкам тумана.
– У меня с собой ещё банка пива, если что, – как-то неуклюже добавил я и заткнулся. Пространство впереди очистилось от облаков, образуя большую небесную лагуну. Свежесть воздуха поразила меня, слова про банку пива прозвучали здесь вульгарно, даже по́шло.
В этой огромной небесной лагуне, окружённой со всех сторон облаками, летали звёз-дочки, маленькие сверкающие точки. Сами звёздочки играли разными оттенками, испуская тонкие лучи. Двигались они хаотично, словно мотыльки над огромным лугом, хотя некоторые пролетали довольно быстро и целенаправленно. Так могли себя вести только живые существа.
Когда наша летающая скамейка оказалась посреди этой безбрежной лагуны, мне стало страшновато.
– Вообще-то я боюсь высоты, – крикнул я своему напарнику.
– Не́чего! – прикрикнул он на меня, снова перейдя на «ты». – Никто здесь тебе не поз-волит погибнуть.
Мне не позволят погибнуть – прекрасно!.. Остаётся только верить на слово. Бурдюк с пивом в стратосфере на скамейке с Родопского бульвара – ха-ха-ха!.. Надо было взять фотоап-парат и сделать селфи…
Скоро я заметил, что наш «воздухоплавательный аппарат» приближается к плотной стене из облаков. Стена была неровная: где округлые, а где обтёсанные, будто камни, мега-литы из облаков напоминали слежавшийся арктический снег. На уступе некоторых таких ме-галитов вполне могла уместится гидроэлектростанция со всей строительной техникой и рабо-чим пригородом.
К одному из таких уступов и направилась наша скамейка.
В самой стене зияли два гигантских отверстия, как в фантастических фильмах, куда за-плывали искусственные планетоиды. В этих провалах было темно по сравнению с лагуной, но достаточно, чтобы можно было различить боковые отверстия в стенах этих монстроподобных тоннелей.
Скамейка приземлилась на один из уступов около гигантского отверстия. Мой двойник лихо спрыгнул со скамейки и предложил то же самое сделать и мне. Я встал сначала на одну ногу, затем на другую… Не сказать, что под ногами ощущалось что-то твёрдое, но нельзя было и сказать, что я висел в воздухе. Это как хождение по ковру, который лежит на воде, но не то-нет. Очень приблизительно.
Я старался не подходить к краю уступа, держался от него как можно дальше. Наверное, поэтому я пошёл вглубь, поближе к этой «облачной» стене.
– Извините, – вдруг сказал мой компаньон, – я должен вас оставить ненадолго.
Он лихо запрыгнул на скамейку и мгновенно умчался куда-то вдаль, сделав резкий разворот в воздухе.
Слишком просто назвать это состояние шоком. Я был в ужасе, абсолютно не представ-ляя, что делать дальше. Если это сон, то пусть он уже кончится к чёртовой матери!
Я щипал себя, стучал кулаком по лбу – но сон не испарялся! Я стоял на уступе этой бес-конечной стены из слежавшихся многовековых айсбергов, словно муравей, и кричал от стра-ха!.. Мне казалось, что во мне кричит всё, от кишок до кончиков волос!.. Я превратился в сплошной вопль, моё тело растворилось в звуковой вибрации!..
А-а-а-а!!!
Я готов был раствориться в этом нечеловеческом крике, и вдруг сердце моё сжалось, будто кто схватил его ледяной рукой!.. Я вдруг услышал со стороны, как оборвался мой истош-ный вопль…
Передо мной, словно из ниоткуда, возникла маленькая звёздочка, наподобие тех, что роились в лагуне. Она остановилась прямо перед глазами.
По спине пробежал мороз.
Звёздочка пролетела вокруг туловища, опустилась вниз и остановилась около правой ноги, чуть ниже колена – боже мой! Всё тело пронзило током! Это же рост Макса, именно он любил стоять возле моей правой ноги! Милый Максик…
Я опустился на колени и взял светящуюся точку себе в ладони.
– Ты стал звёздочкой? – мне казалось, это разговаривал не я, а кто-то другой, который всё понимал и чувствовал гораздо острее и тоньше меня, но я не покушался на его свободу и даже хотел, чтобы тот говорил дальше. – Вот как… Это необычно, дружище-максище!.. (Так ласково я называл его при жизни, когда валялся с ним в траве или трепал за шкуру.) Ты ведь не забыл меня?.. Своего дурного хозяина, который кормил тебя солёными сухариками к пиву, хотя знал, что это вредно для твоих малышковских почек. Прости, я очень многое хотел рас-сказать тебе, о том, как я скучал по тебе, как я купил новый мячик и поставил его в центр сто-ла, и теперь каждое утро смотрю на него и представляю, как мы идём на утреннюю прогулку, а ты играешь с ним, тявкаешь от удовольствия, и я всё хочу схватить тебя за хвост. Ты пом-нишь?.. А потом я прыгаю на тебя сверху, мы валимся в траву, и ты, негодяй, делаешь вид, что сейчас меня больно укусишь – помнишь?.. Только я тебе ничуть не верю, и лезу рукой прямо в пасть. Ты злишься и легонько прихватываешь меня за щеку или за ухо. Я кричу как будто бы от боли – ой-ёй-ёй, спасите-помогите! Тебя это заводит ещё больше, ты просто виз-жишь от азарта!.. А потом кручу тебя на палке – это же наше самое любимое развлечение! Беру самую большую палку двумя руками, ты впиваешься в неё зубами – и я кружусь с палкой и с тобой, словно с маленькой чёрной бомбочкой, приделанной к палке-металке. Потом со всего размаху, подбежав к берегу, бросаю тебя в реку! Твои уши развеваются на лету, как дет-ские флажки, пасть растягивается в улыбке – и тысячи брызг взрываются в воздух! Я бегу и со всего маха прыгаю за тобой с берега!.. Только сейчас я понял, какое это было счастье! Максик, милый мой!.. Прости за всё, что сделал плохого, за то что иногда хлестал поводком, за то что ленился менять тебе чистую воду в миске… За то что не спас тебя… тогда… Прошляпил, ду-рак!.. Прости!..
Дальше я говорить не смог. Просто зарыдал, как ребёнок…
Звёздочка села на носок моего левого ботинка, и почудилось, будто Макс положил свою голову. Я любил, когда Макс, видя, что хозяин занят за компьютером, подходил не-слышно и клал голову мне на тапочки. Обычно он это делал, слегка покряхтывая или вздыхая: сочувствовал – ведь это ж надо столько часов сидеть без движения!
Затем звёздочка подлетела к левому плечу, и я ощутил необычайную лёгкость. Ненаг-лядная звёздочка будто предлагала взлететь вместе с ней. Не знаю, как я понимал её – это были не слова, даже не мысли – какие-то чувства, которые заставляли им подчиняться. Я при-встал на цыпочки и – неведомая сила подняла меня вверх. Звёздочка висела рядом с левым плечом, и я догадывался, своей способностью летать я обязан именно ей… Так и хочется ска-зать, ему, Максу. Что ж, буду говорить «он», так привычнее.
Когда мы взлетели, я испытал такой прилив радости, который невозможно описать! Наши души сплелись тонкими нитями, мы понимали друг друга без слов.
Мы свернули в мегатоннель, из которого вылетали другие звёздочки и столько же вле-тало обратно…
Страшновато!
Макс тут же успокоил, мол, он всего лишь хочет сделать экскурсию для меня. Я согла-сился.
Мы влетели под своды огромного тоннеля, где не было такого яркого света, как снару-жи.
Было видно, что тоннель был не прямой, а изгибался по кругу, по очень большому кру-гу. В облачных стенах темнели кротовые норы, уходя внутрь.
Я ещё подумал: «Наверняка, там живут все эти маленькие звёздочки». Макс тут же по-правил меня, это не жилище звёзд, это…
Но не стал объяснять дальше, видимо, решил показать на примере, и – мой маленький «моторчик» свернул в сторону стены...
Издалека эти кротовые норы казались маленькими сырными дырочками, но вблизи оказались довольно большими, туда мог запросто влететь военный вертолёт.
Мы полетели вдоль стены с невероятной скоростью – аж захватило дух от восторга! Я заметил, что в мелькавших «норах» было гораздо темнее, вернее сказать, сумрачнее. Почу-дилось, будто бы внутри силуэты каких-то людей… «Странно, откуда здесь люди, – удивился я тогда. – Неужели такие же случайные гости?»
Так прошло несколько минут, пока вдруг необъяснимый трепет не возник в груди. Макс тут же свернул в одну из нор – стало тревожно и любопытно.
Скоро тоннель неизвестным образом сузился, словно чувствуя свою неуютность, и пре-вратился в узкий коридор, который быстро закончился и вывел нас в город на незнакомую улицу…
Нет, это была не улица, больше походило на двор посреди городских многоэтажек: каждый дом опоясывали длинные клумбы, огороженные невысоким металлическим забор-чиком, а вдоль заборчика шёл тротуар. Неподалёку стояло трое мужчин: они пыхтели папиро-сами и как-то угрюмо молчали, их руки чуть не по локоть сидели в карманах брюк.
Её-богу, у меня возникло дежа-вю, эти лица показались знакомыми, да и сама мест-ность… Я здесь когда-то уже бывал. Хотя, у нас такие однотипные дома, Воронеж мало чем отличается от Липецка или Магадана.
Пока размышлял, незаметно оказался рядом с этой компанией, а Макс фантастическим образом испарился. Один из троицы, что постарше, повернул ко мне рябое лицо с рыжими усами.
– Тебя только за смертью посылать, баклан, – сказал он, как-то криво и ехидно ухмыля-ясь. – Принёс?
Я обернулся назад, думая, что это говорят не мне, а тому, кто стоит за моей спиной – позади никого не было!
Долговязый мужик в кепке с серым невзрачным лицом как-то икающе засмеялся:
– Дурачка включил. Типа не врубается… Сюда иди! – он ткнул указательным пальцем в землю, приказывая оказаться рядом, как по мановению волшебной палочки.
– Вы это мне? – спросил я, стараясь не смотреть в глаза, как хищнику, который от пря-мого взгляда может впасть в агрессию.
– Не, слушай, он в натуре где-то уже нашты́рился, – долговязый явно невзлюбил меня. – У тебя человечьим языком спрашивают, ты принёс?
– Скажите, а что я должен принести? – спросил я простодушно.
Мою простоту они почему-то приняли за бесстрашие и это серьёзно задело их самолю-бие.
Рябой с рыжими усами подошёл ко мне совсем близко и пропыхтел в лицо, оттопырив нижнюю челюсть и показывая жёлтые прокуренные зубы:
– Ты в натуре совсем охренел, баклан. Если сейчас же не отдашь, я тебя на немецкий крест порву, понял!.. – он кивнул своим приятелям головой, указывая на меня. – Он, сука, чё – свалить хотел с бабками?!
В это время третий из них, короткий плотненький мужичок, чем-то похожий на лесови-ка, в смешной дачной шапке, вразвалочку подошёл ко мне и отодвинул в сторону рябого.
– Ты это, дурью-то не майся, – сказал лесовик рябому. – Что ж пацана теперь убивать за это?.. Всё он принесёт, я обещаю. А если не принесёт, я сам свои деньги вложу.
– Жёлудь, ты чё, совсем мозги пропил? – долговязый даже вытянул шею в сторону ко-роткого.
– Ничего не пропил, – Жёлудь упрямо стоял на своём и подталкивал меня в сторону. – У всех у вас или есть дети, или будут, зачем же пацану жизнь ломать, пугать его… Вы бы лучше другое что-нибудь придумали…
Жёлудь толкал меня довольно сильно и шёл рядом, пока я не оказался в приличном отдалении от его дружков. Напоследок он дал мне хороший тычок в спину и тихо сказал:
– Давай беги отсюда и больше никогда здесь не появляйся! Я их попробую задержать. Иди домой и не выходи на улицу дней десять. Понял?
Я кивнул головой и бросился бежать.
Не знаю, что произошло там дальше – всё вокруг померкло, и впереди закружилась большая чёрная воронка, которая всосала меня внутрь, словно пылинку в хобот пылесоса. Я не успел испугаться, тут же рядом возникла моя драгоценная звёздочка, она опять была наравне с левым плечом.
Мы выскочили из коридора в мегатоннель довольно быстро, обратный путь оказался раза в три короче.
«Что я должен был принести для них?» – мысленно спросил я Макса.
«Какая разница, – ответил он. – Самое главное, чтобы потом с ними никогда не встре-чаться».
«Что это, моё будущее или прошлое?»
«Как тебе сказать, – Макс горел, как светлячок, испуская тонкие лучики в моём боковом ракурсе. – Это уже происходит с тобой где-то в другом мире. Только не спрашивай в каком, я всё равно не смогу объяснить!»
«Параллельная реальность?»
«Фух, не люблю умные слова. Называй как хочешь».
«Почему этот Жёлудь отпустил меня? Кто он такой? Он ведь спас меня. Зачем?» – не унимался я.
Макс ничего не ответил, но я почувствовал, он ужасно доволен, его радость просто фи-зически горела в моей груди.
«Это был ты? – озарение вдруг снизошло на меня. – Неужели такое возможно?!»
Моя драгоценная звёздочка, мой Максик, видимо, застеснялся и не стал отвечать. Его скромное молчание было красноречивее слов.
«Прости, что я тогда не спас тебя», – мысленно сказал я.
«Не переживай, – ответил он. – Всё равно я люблю тебя».
«Я знаю… Извини… Я думал, что ты относишься ко мне как к Богу, когда смотрел на ме-ня там, под капельницей. Ты думал, я обязательно спасу тебя».
«Да, я очень надеялся, – ответил Макс. – Маленькие собаки тоже любят Бога и эта лю-бовь, как ниточки связывает нас всех. Чем больше я люблю тебя, тем больше я люблю Бога – это всё одно».
Чем больше он любит меня, тем больше любит Бога. Значит, чем больше я люблю Макса, тем больше люблю Бога…
Тотчас вспомнилась женщина из родного города: всегда с потрёпанной старомодной сумкой, из которой подкармливала бродячих собак и кошек, кормила голубей, рассыпая мок-рый хлеб на канализационных люках. По её поведению быстро догадывались, что она психи-чески нездорова, женщина могла подойти к незнакомому человеку и заговорить с ним о чём угодно. Юный Макс вызывал у неё прилив умиления и, хотя был не бродячим псом, иногда при мне покровительница животных давала ему дешёвую сосиску, ворча при этом на неради-вую молодёжь, которая обижает «животинок» и умеет лишь «гло́хтать вино». Частенько пере-скакивала с одной мысли на другую, путалась, но я терпеливо выслушивал её и согласно ки-вал головой.
Было жаль эту одинокую больную женщину, хотелось как-то помочь.
– Вам бы надо в церковь ходить, молиться, – посоветовал я однажды.
Она взглянула на меня снизу сверлящим взглядом, копаясь в своей сумке, и твёрдо произнесла:
– Зачем мне в церковь, я голубей кормлю.
Эта фраза меня пронзила, как стрела! Она не просто кормит голубей, это её молитва, которая, может быть, быстрее дойдёт до Господа с этой заброшенной улочки, чем из позоло-ченного храма.
Я голубей кормлю…
Макс вдруг нырнул в одно из отверстий в стене тоннеля, которое вынесло нас в ночной город под одинокий тусклый фонарь. Я оказался рядом со знакомой скамейкой и увидел себя, пьющего пиво из алюминиевой банки.
Макс растворился в воздухе, видимо, решив оставить нас наедине, дабы не мешать моим эмоциям упорядочиться без посторонней помощи.
Трудно передать словами, какие ощущения и мысли овладели мной! Во-первых, меня ужасно испугало, что я именно и есть тот самый толстяк с обрюзгшим лицом в кожаном плаще от первой жены, который возник сегодня на этой скамейке. О, нет, только не это! Не хочу быть спившимся неудачником!
Я резко развернулся, чтобы уйти, прежде чем меня заметят.
Но «моё отражение» даже не пошевелилось в мою сторону. Я помахал рукой – опять никакой реакции. «Неужели так надрался?» – я подошёл ближе. Опять никакой реакции. Вот тогда я присел на край скамейки.
Не поворачиваясь ко мне, мой двойник пробормотал что-то под нос и всхлипнул. Я разобрал только «попрыгуньчик» и «куда пойти».
Что ж, надо было набраться смелости и как-то утешить себя самого, то есть его.
– Вы напрасно плачете, – сказал я негромко. – Мы очень часто плачем от обиды как де-ти из-за того, что не можем понять чего-то в нашей жизни.
Он чуть приподнял голову и, не поворачиваясь ко мне, грубым тоном произнёс:
– Я ничего не хочу понять. Я просто кое с чем не хочу согласиться.
– Да, это ужасно – потерять своё любимое маленькое существо… Тем более, если оно было твоим единственным другом.
– Вот-вот, именно этого я и не хочу! – мужчина шумно отхлебнул из банки.
– Прекрасно вас понимаю, – сказал я как можно осторожнее. – Но если у него есть дру-гие дела? Может быть, эта разлука неизбежность во имя чего-то?
Наконец-то моё отражение повернуло голову и уставилось на меня как на идиота. Я от-вернулся, предчувствуя его изумление близкое к шоку, которое сам испытал при встрече с двойником…
Как ни странно, он нисколько не удивился и безразлично произнёс:
– Слишком молод, чтобы говорить мне всякие глупости.
Позвольте, позвольте, мне уже пятьдесят! Мы же ровесники.
Я подошёл к рекламному щиту, который закрывало стекло, и стал вглядываться в своё отражение… Нет, ничего подобного, в стекле на меня смотрел такой же пятидесятилетний му-жик с уставшим взглядом.
«Ты видишь себя таким, каким сам ощущаешь, – кто-то подсказал в голове. – Они ви-дят тебя таким, каким ты им кажешься».
«Прекрасно, – подумал я, – у меня шизофрения и раздвоение личности. Не удивлюсь, если очнусь, привязанный к больничной койке».
– Вот доживёшь до моих лет, может, поймёшь меня, – он швырнул пустую банку в урну, но промазал, и та полетела, громыхаясь по плиточному тротуару.
Я не мог смолчать, его горе мне показалось смешным и даже немного наигранным:
– Скажите, вы плачете, когда видите, что корабль скрылся за горизонтом?
– Это ты к чему? – недобро спросил двойник и оттопырил нижнюю губу.
Я продолжил:
– Конечно, вы не плачете, потому что знаете, корабль никуда не делся, он просто исчез за горизонтом, потому что земля круглая и это нормальный ход вещей. Но маленький ребёнок этого не знает, он плачет, он думает, что кораблик утонул вместе с пассажирами.
Мой двойник злорадно усмехнулся:
– Это всё поэзия, красивые слова. В реальности я вижу грязь, смерть, потери, глупость… Ты мне чем-то напомнил моего друга Генку Оздоева, он тоже был такой весь романтический и поэтический, пел на конкурсах бардов, сам писал стихи… А потом сдулся. Жена ушла к дру-гому, он запил, бросил все эти стишки да песенки, пропил всю мебель и одежду. Даже в тюрьму попал за воровство… – он обречённо вздохнул. – Так что не надо тут ежа лохматить. Весь мир – клоака, ничего нельзя изменить.
– Да, многое невозможно, – согласился я. – Но мы в силах поменять отношение к тому, что происходит. Когда актёр выходит играть спектакль, он, конечно, не может изменить свою роль, мизансцены, выученный текст – его просто снимут с роли или же выкинут с работы. Но ведь он может хорошо сыграть роль, а может из рук вон плохо.
– Ну-ну, конечно, – криво усмехнулся двойник. – Даже если он играет маньяка, он дол-жен убивать красиво и аккуратно. Так что ли?
– Надо молить Бога, чтобы не докатиться до этого.
– Философия! В детстве я со злости убил котёнка – к кому я должен был обращаться? К психиатру? К милиционеру? О Боге я и не подозревал.
– Наверняка, вы плакали и сильно переживали, это и было вашим покаянием.
– Ладно, пойду, – сказал двойник. – А то начинаешь раздражать своими сервильными разговорчиками. Боюсь, как бы не разлилась желчь и не испортила мне настроение на весь вечер.
Он грузно поднялся и зашагал, не оборачиваясь, вдоль длинной аллеи.
Я сидел на той же самой скамейке, где встретил своего толстяка час назад, и вдыхал прохладный морской воздух. Только сейчас я понял, самое трудное – переубедить человека, изменить вектор его пути.
Как странно, мне не удалось переубедить самого себя! А ведь я старался. Чего мне не хватило: мозгов, терпения, доброты, напора, уверенности?.. Не знаю!
Вдруг в груди разлилось тепло и лёгкая радость. Я сразу же догадался, что рядом Макс, хотя его и не было видно. «Интересно, – рассуждал я. – Если доказать себе, что рядом никого нет, что всё это лишь разболевшаяся фантазия, ощущение этой радости исчезнет?.. Но что я от этого выиграю? Снова камень на сердце и паскудное настроение? Если же поверю в присут-ствие Макса, то сберегу свою душу и ум от новых потрясений, от озлобленности».
Мне показалось, Макс загрустил, он позвал меня встать и идти вперёд, куда-то в темно-ту.
Потом снова мощная воронка, которая проглотила внутрь и унесла!..
И вот мы снова мчимся в громадном тоннеле из неподвижных, будто спрессованных, облаков. Уже нет ни малейшего страха высоты – я знаю, моя звёздочка никогда меня не по-кинет…
Мимо летят такие же звёздочки, то обгоняя нас, то пролетая навстречу. На душе не-обыкновенно легко и радостно, я начинаю понимать, что, наверное, в нашем непростом мире есть места веры и радости, а есть места боли, скорби и горького одиночества. Есть время надежд и устремления вперёд, а есть время покоя и тишины…
Всё имеет свой час и своё место. Как жить в то время, которое вам не нравится? Тер-петь? Страдать и нести свой крест? Надеяться на лучшее?..
А разве у человека есть выбор?.. Тем более выбора нет у такого маленького существа как Макс. Единственное, что он мог делать, это вилять хвостиком и весело играть в мяч. Но ведь зачем-то он жил со мной и моей женой – зачем?..
Наверное, он должен был научать нас дарить любовь. С этой задачей он прекрасно справился. Теперь он навсегда в нашей памяти, он скрасил нашу серую жизнь в далёком му-сульманском городе, вдали от родины. Да-да, уже при жизни он стал той самой звёздочкой, которая сейчас летела рядом со мной. Бог мой! Почему я не понял этого раньше?!
Я не заметил, как мы быстро выскочили из тоннеля и оказались в открытом простран-стве с дальними розовеющими облаками. Казалось, наступает вечер. Макс приземлил меня на край облака и заискрился перед глазами голубоватыми лучиками.
– Тебе надо улетать? – спросил я вслух.
«Надо», – ответил он где-то внутри меня.
– Ну что ж, иди… А мы ещё встретимся?
Он задумался ненадолго, потом ответил:
«У меня много дел, но иногда я смогу появляться у тебя. Правда, ты не будешь меня видеть. Совсем не будешь. По-другому никак нельзя».
– Что ж, я согласен. Но хотя бы дай знать, что ты рядом.
«Обязательно», – он закружился вокруг моей головы, резко отпрянул в сторону и умчался вдаль, затерявшись среди таких же звёздочек, порхающих, снующих в безбрежном небе.
Чувствовалось, расставание для него тоже было нелёгким.
Я был под огромным впечатлением от нашей встречи и нашего расставания, поэтому даже не задумывался о том, как снова могу оказаться дома… Просто в какой-то момент вдруг ощутил, что икры моих ног упираются во что-то твёрдое. Оглянулся и увидел знакомую ска-мейку.
«Интересно, а где же толстяк? – эта мысль возникла машинально. – Наверное, устал от моего занудства, а может быть, вернулся к себе?»
Я опустился на скамью, откинулся назад и закрыл глаза, вспоминая, как летел совсем недавно со своей бесценной звёздочкой, как чувствовал его близость и его радость. Лёгкий ветерок овевал мои волосы и лицо…
Когда я очнулся и открыл глаза, то увидел знакомый бульвар с тусклыми фонарями и серым плиточным тротуаром. С моря дул прохладный морской бриз, и я отправился домой.
Навстречу мне из темноты под тусклый свет фонаря вынырнули две собаки: низенькая сука с болтающимися сосками, видимо, она не так давно ощенилась, а рядом с ней пружини-сто бежала высокая дворняга. Дворняга вертела мордой по сторонам, будто в поисках незри-мой опасности, чтобы в нужный момент защитить старую собаку. Может быть, это был её сын, чудом уцелевший от предыдущего помёта? А может быть, просто друг?..
Я машинально присел на корточки и вытянул вперёд руки, тихо посвистывая. Собаки остановились на мгновение, но тут же продолжили бег мне навстречу. Шершавыми языками принялись облизывать мои руки, пытаясь дотянуться до лица. Удивительно, собаки перестали бояться меня, а я не боялся их. Словно меня окружала та самая информация, о которой тол-ковал толстяк, о моей любви к Максу и его сородичам. Звериным чутьём они считывали эту информацию и сразу же принимали за своего друга… Я тоже понимал их как никогда раньше.
Не знаю, что произошло в тот вечер: сон, галлюцинация, больное воображение, пья-ный бред или что-то ещё. Почему я должен решать – верить мне в это или нет?.. Это просто было. Пусть даже у меня в мозгу. Это ведь не значит, что я должен сделать ревизию всем своим мыслям, ощущениям, отсортировать их и поделить на «правильные» и «неправиль-ные». Пусть это живёт во мне и помогает переживать моё одиночество и разлуку.
А дальше жизнь сама разберётся, что с этим делать… Или не разберётся… Всему свой час и своё место.