КОЛОКОЛ

Артур Олейников

КОЛОКОЛ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Когда война только начинается, когда первый снаряд ударит в жилой дом и на ваших глазах станут хоронить старуху соседку, что прежде бранила вас за шум под окном, все кажется как будто в страшном сне. Думаешь, что сейчас сон закончится и вы проснётесь и все станет как прежде. Но проходит день, а за ним еще один, а вы не можете очнуться, и война, словно топор палача безжалостно казнит вашу жизнь и все прекрасное, что было в вашей жизни. И тогда забьётся сердце в груди по-новому и глаза по-новому смотрят на мир. Торопишься жить, все торопится и одни молодые люди прежде совсем еще дети, только в прошлом году окончившие школу сделались взрослыми и клялись друг другу в любви.

— А за что ты меня полюбил? — спрашивал Светлана прижимаясь к груди Сергея.

— А вот еще с четвертого класса! — отвечал Сергей и целовал девичьи алые губы.

— Это как?

— Это когда ты мне контрольную не дала списать!

— Все шутишь? — отвечала Светлана и закрыла рукой губы не давая себя больше целовать.

— Да нет же серьезно! Думаю, что женюсь на ней и устрою ей райскую жизнь!

— Женишься?

— Конечно женюсь!

— Война, а он жениться!

— Не пойдешь что ли?

— Пойду, приходи свататься!

— Мои родители уезжают завтра в Ростов — на — Дону!

— Как? А ты? Как же я? Я же беременна!

— Я остаюсь! И если бы не ребенок я все равно остался! А сейчас мне нужно идти, чтобы проводить родителей и объясниться с ними.

Сергей был молодой человек восемнадцати лет. Был кудрявый, высокий и широкоплечий. И видно, что с большой силой в руках. Все в нем показывала гибкость и ловкость и можно было сказать, что Сергей не знает поражений. С другой стороны опытный человек заключил, что Сергей еще ни до конца осознает свою силу и не умеет ей пользоваться, но решительности и характера ему было не занимать.

На другом конце города родители Сергея собирались к отъезду.

Ольга Владимировна открыла сервант и взяла в руки тяжелую хрустальную вазу.

— Оля ты, что сума сошла? Ты еще бы трюмо с собой завернула! — воскликнул Роман Сергеевич Серебров.

Ольга Владимировна сдерживалась, чтобы не зарыдать. Она постарела за считаные дни, когда муж объявил об отъезде.

— Собери есть и все документы!

— А фотографии?

— Что фотографии?

— Семейный альбом!

— Господи боже мой! Возьми, конечно возьми! — и Роман Сергеевич отвел глаза ему сделалась горько. Он почему то только сейчас за все время войны, понял, что прежней жизни больше не будет. У Сереброва был строительный бизнес на Украине, а теперь все только рвалось, ломалось и рушилось.

Когда Киев заволок черный дым от подожжённых покрышек Серебров приехал в столицу из родного Донецка. В Киеве в банке Роману Сергеевичу сказали, что он может получить на руки только не больше одну четвертую часть всех денег, которые были у него на счету и что это счастья.

— Счастья говорите! Я всю жизнь наживал! Так подавитесь моим счастьем! — зло сказал Роман Сергеевич и понял, что остальные деньги он никогда не получит. Да их уже и не было в банке и Сереброву действительно повезло.

Роман Сергеевич вышел из банка и злой зашагал по Киеву и не узнавал все вокруг. Нет улицы и дома на улицах были прежними, но люди все как один сделались другими. И все объяснил огромный рыжий детина с флагом свастикой на длинной черной палке. Он широко шагал как новый хозяин города. Творилось прежде немыслимое. Прежде фашиста линчевали бы и закидали камнями, а теперь одни отворачивали глаза, словно их это не касается, а молодёжь, довольная делала со свастикой счастливые селфи. И в этот самый миг Серебров понял, что ни сегодня так завтра начнется война.

В России в Ростове — на — Дону у Романа Сергеевича остались старая мать и младший брат. Ведь сам он был Ростовчанином, с женой Олей он познакомился в студенческие годы. Оля приехала учиться в педагогический из Донецка. Рома учился в строительном и познакомились в парке Горького где собирались ростовские студенты. После учебы с дипломом в кармане Рома уехал к Оле на родину. Не жалел ни минуты, любил и был счастлив. Долго не могли родить ребенка и Сережа родился, когда родителям было за тридцать. Отец сына любил больше жизни, но был строг и не баловал и теперь когда Сергей пропал, когда нужно было собираться злился.

— Ты разрешила ему уйти? — спрашивал Роман Сергеевич.

— Он сказал, что попрощаться с друзьями!

— Где там с друзьями! Наверно со Светкой своей.

— Они дружат с первого класса!

— Если не придет через час, пойдешь за ним. А то я за себя не вручаюсь!

Но через час Сергей прощался под окнами дома со своей Светланой. Тревога о том, что Сергей может ее оставить поразила девушку и она вжимая плечи вся сгорбилась и подурнела, когда прежде представала первой красавицей города. У Светланы были густые каштановые волосы, высокая грудь и голубые смеющиеся глаза. Такие глаза, что казались никогда не грустили так как будто их хозяйка никогда не унывала и всегда была счастливой. Но сейчас глаза от душевной боли словно помертвели.

— Я никогда тебя не оставлю! — говорил Сергей и целовал перепуганную Светлану.

Разговор с отцом стал непростым и тяжелым, но в конце к удивлению всех Роман Сергеевич сказал:

— Это твой первый по-настоящему мужской поступок в жизни! Запомни его и впредь всегда в жизни поступай так, чтобы думать ни только о себе, но в первую очередь приносить счастья другим.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Светлана уснула только под утра и в обед девушку разбудила мать Никитина Лариса Петровна.

Во сне Света забылась, но проснувшись все разом вспомнила и побледнела. Мать обо всем догадалась.

— Бросил? Смылись со своими миллионами! — зло сказала Никитина.

— Не говори так! — закрыла Светлана лицо руками. — Сергей не поедет!

— А как еще мне говорить? Твой отец в ополченцы! Под пули! А они ручкой помахали и поминай как звали!

— Ты злая! Ты так говоришь, потому что отец воевать пошел.

Никитина отвернулась, задрожала и заплакала.

Свет всплеснула руками и поругала себя, что сделала маме больно и быстро встала, прогнала свои печали и обняла мать.

Они так и простояли какое- то время молча без слов, которые были не нужны.

— Все хорошо! Прости свою бедную мать! — сказала Никитина. — А сейчас сходи за водой, дома ни капли.

Стояла духота. Жара. Воды в Донецке не было целую неделю. Очереди за водой из жителей города растянулись на целые кварталы. Маленький семилетний Даня из соседнего дома с Никитиными набрал две пятилитровых бутылки и сказал соседке Свете, чтобы передала своей матери, чтобы та зашла к ним, что они где-то разжились мукой. И понес воду домой.

Отца Дани убили. Он первый пошел в ополчение и теперь Даня был за главного мужчину в семье, которая теперь состояла из его бедной матери выплакавшей все слезы и сестры младше его два года.

По дороге Даня увидел старших ребят со своей улицы. Ребята стояли у разваленной снарядом стены разгромленного продуктового магазина. Они грузили на тележки продукты, все, что только попадалось под руку.

— Эх ребята! Поздно мы, поздно, — сокрушался один мальчик, — Все уже разобрали! Все самое вкусное!

— Ничего, ничего, — успокаивал другой, — За то, чай, макароны!

— Давайте шевелитесь, — подгонял самый старший, — Не на базаре! Сейчас вообще и это расхватают! Эй Данька! Бросай свои бутылки! Бери макароны! Там в магазине еще остались!

Даня оставил воду и устремился в магазин. Все было верх дном, сломано и повалено. Даня увидел большую целую коробку шоколадных конфет. Побросал пачки с макаронами поднял конфеты и счастливый побежал к ребятам.

— Смотрите, смотрите что я нашел! — радостно показал Даня конфеты.

Дима, что был всех старше из ребят, взял конфеты, внимательно посмотрел и сказал:

— Верни где взял!

— Почему? — удивился Даня.

— Это конфеты фабрики Роще!

— И что?

— А то! На эти деньги убили твоего отца, а ты их конфеты станешь есть? Выброси! А то Бог накажет!

Даня ничего не ответил и расстроенный отнес конфеты на место. Принес домой одни макароны.

Настала ночь и домашние уснули. И только Даня никак не мог забыть о конфетах. Он снова и снова представлял какие они вкусные, как шоколад сладко таит под языком и не выдержал больше муки оделся и побежал к магазину.

Даня нашел в магазине конфеты, открыл коробку и стал есть. Отставил несколько конфет младшей сестрёнке.

Домой возвращался сам не свой от счастья.

Завернул за угол и замер от ужаса. Его родной дом, где спала мама и сестра Валя был разворочен. Кругом стояли соседи, кто-то горько рыдал.

Старик сосед Игнат увидел мальчика.

— Данька! Живой! А мы-то думали вас всех снарядом!

Даня плакал.

— Поплачь, поплачь, — говорил сосед

— Это меня дедушка Игнат Бог наказал. Я конфеты Порошенко ел!

— Что ты мелишь? Какие конфеты?

— Я ночью в магазин ходил, что разбитый на соседней улице, а их бомбой!

— А-а! Но, то, значит тебе от Бога гостинец — жизнь! — серьезно сказал старик и перекрестил мальчика.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Сергей улаживал дела и через два отправился с цветами и конфетами к Светлане делать предложение.

Война с каждым днем оставляла свой разбойничий безжалостный след. Дома без стекол в окнах, повсюду люди с оружием и все меньше и меньше детского смеха вокруг.

На лавочки подъезда дома Светланы Сергея встретил дед Игнат с седыми усами и густой копной седых волос и с палкой.

— Сергей! — радостно воскликнул старик.- Ну прямо как жених!

— Здравствуйте!

— Беги скорей, Светлана тебя ждет не дождется!

Сергей одним махом преодолел три этажа и на минуту остановился перед дверью. Вот сейчас дверь откроется и настанет новая жизнь, жизнь полная счастья.

Сергею не пришлось стучаться. Светлана словно угадала, что любимый за дверью и открыла и с криками радости обняла Сергея.

Мать Светланы стояла и плакала в коридоре.

Молодые люди не как не могли оставить объятия, так и стояли долгие, но счастливые минуты прижимая друг друга к груди.

— Дождалась, — говорила мать.- Да проходите же! Светлана заводи Сережу в дом.

Взявшись за руки Сергей и Светлана прошли в квартиру.

Лариса Петровна ставила чайник и спрашивала, как родители, что они сказали, как встретили новость о том, что Светлана беременна.

Сергей отвечал, что одобрительно и сам не спускал глаз со Светланы.

Позвали Даню.

Лариса Петровна открыла коробку конфет.

Даня как только увидел конфеты, сделался тревожным и у него от страха задрожал подбородок и когда ему предложили конфету, он долго не решался, но взял. Медленно и боясь, положил сладкое угощение в рот, не выдержал, вспомнил ту страшную ночь, когда он оставил дом, раде коробки конфет в разбитом магазине, и заплакал.

Все как будь-то очнулись вспомнили горя мальчика, и стали его жалеть и успокаивать, а Лариса Петровна спрятала конфеты с глаз ребенка.

Лариса Петровна взяла Даню за руку и сказала:

— Я к тёте Ире к соседке схожу! Она просила!

Конечно соседка не просила, но чуткое сердце матери понимала, что молодые люди хотят скорее остаться наедине.

Ирина Григорьевна с пониманием встретила приход соседке и нескрыая зависти узнала о беременности Светланы и от том что Сергей женится на девушке.

Ведь сомой Ирине Григорьевне Гороховой бог детей не дал. Муж ушёл, когда врачи объявили — бесплодна! Всё валилось из рук Ирины. Бывало порой пройдёт мимо детской площадки, услышит детский смех, увидит возню детишек в песочнице и плачет всю ночь напролёт. А бывало зайдёт в магазин и сама собой забредёт в детский отдел. Застынет. Да и не стерпит, и возьмёт и купит то игрушечную машинку, то кофточку, то костюмчик, то плюшевого медвежонка.

Придёт домой, сядет и гладит рукой покупки. Представляет, если у неё был бы малыш, как он играл с этой машинкой, как Ирина нарядила бы дочку в костюмчик, в сандалики. Как катала бы по улице коляску, как качала бы кроватку… Прижимала к сердцу самоё дорогое в жизни! Как услышала бы первое слово — Мама!

Но не было ничего этого в жизни Ирины. И с каждым годом жизнь становилась всё бессмысленной, пустой и горькой.

И сейчас после радостных вестей соседки, она потускнела и чуть не плакала.

Лариса Петровна поняла и успокаивала:

— Будет тебе, здоровая баба! Усынови ребеночка, сейчас война!

— Я пробовала, обращалась, — отвечала Ирина.- Не замужним не дают!

— Прости я не знала этого порядка, но ни чего найдем тебе мужика! Ты складная баба!

— Да кто же за меня пойдет?

— Да кто угодно разве мало одиноких и потом вдовцов!

Но все обернулась иначе. На следующей день приезда Сергея и разговоров соседок посреди ночи снаряд разбомбил соседний дом.

В одной сорочке Ирина выбежала на улицу. Горел дом, из развалин слышался истошный детский крик. Ирина не раздумывая бросилась первой в огонь. Обгоревшая, она завернув подвернувшиеся под руку покрывала вынесла из огня, девочку трех лет — Лидочку.

Родители Лидочки погибли. Близких у Лидочке не оказалось и Ирина оставила девочку у себя.

Поначалу Лидочка плакала и не ела.

— Поешь, поешь солнышко! Не плачь, не плачь родимая! Что же делать? Война проклятая! Но я тебя не обижу! Не брошу! Вот, смотри какой мишка! Может- то, я его для тебя, Лидочка, и купила. Только того не знала.

Лидочка перестала плакать взяла плюшевого медвежонка.

— Как его зовут? — спросила Лидочка.

— Как захочешь, так и назовём!

— Кирюша! Так братика звали!

— Хорошо!

Потянулись дни тревог и волнений и с каждым новым днем Ирина и Лидочка становились ближе.

Тепло и забота Ирины всё больше располагала девочку вроде как чужой совсем женщине, которая всю не истраченную материнскую любовь отдавала ребенку. И однажды Лидочка сказала Ирине:

— Мама!

Ирина вся затряслась, обняла Лидочку, прижала к сердцу и зарыдала:

— Как ты сказала Лидочка?

— Мама! Мама.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Невзирая на беды войны были и счастливые дни. У Светланы рос живот и вот уже скоро Сергей приложив ухо слышал как его ребенок бился в утробе матери. Каждый день Ирина приходила в гости с Лидочкой. Даня игрался с девочкой словно с родною сестрёнкой и забывался о горе. И только иногда когда Сергей на улице встречал своих ровесников в форме и с оружием отводил глаза. Парню представлялось, что кто то может подумать, что спрятался за юбкой, что ребенок останавливает его от защиты родной земли, что как он может быть счастливым когда гибнут его земляки.

Однажды Сергея встретили старые друзья. Они специально подкараулили его возле подъезда. Степан Быков и Вася Понамарев.

На лавке сидел дед Игнат, а рядом с ним соседский мальчик.

— Привет Сергей! — сказал Понамарев.

— Привет Вася! –ответил Сергей.

— Как живешь? — спросил Быков.

— Ждем со Светой ребёнка! — ответил Сергей. — Через месяц уже должна родить.

— Знаем! Поэтому здесь! — сказал Понамарев. — Что делать собираешься?

— Что ты имеешь в виду?

— Сын родится, вырастит и спросит, что ты делал во время войны?

— Что делал? — растерялся Сергей.

— Вот именно родина в огне!

— Скажу тебя, что сын растил!

— Это бабское дело детей воспитывать, — сказал Быков.

— А сами, что?

— Мы сегодня идем в ополчение! Там много наших со школы и вообще.

— Идите, а я вам что?

— Мы-то решили. Смотри, чтобы потом тебе не стыдно было в глаза смотреть.

— А можно мне с вами? — спросил мальчик слышавший разговор.

Бедующие ополченцы смерили взглядами ребенка.

— Мал еще! — ответил Понамарев.

— На губах молоко еще не обсохло, — сказал Быков и ребята бросили на Сергея неодобряюще взгляды и ушли.

— Эх ты! — сказал мальчик Сергею.- Надо было соглашаться, тебе автомат выдали бы!

— Валька не встревай куда не просят, — стукнул дед Игнат палкой и погрозил мальчику.

— Да не Валька! А Валентин Сергеевич, — ответил сердито Валька мальчик восьми лет. Было видно, что он страсть как не любил когда его считали маленьким и называли Валькой.

— От земли метр с кепкой! А туда же, что Валентин Сергеевич. Ты сначала заслужи, чтобы тебя по отчеству звали! — разозлился дед Игнат.

— И заслужу!

— На язык все горазды!

Валька хмурясь побежал прочь со двора.

— Смотри под пули голову не подставляй! — выкрикнул в след Вальке дед Игнат.

Донецк, что не час то подвергался обстрелам, а Валька мало волнуясь шёл по улице.

Когда снаряд попал в дом и тот загорелся Валька выкрикнул:

— Вот и докажу! — и бросился в дом.

Что же Валька мог еще совсем маленький и слабый? Но Валька через минуту другую вывел из адской огненной западни девочку.

Она кулачком по детским щекам растирала измазанным в сажу слезы, от чего они становились чёрными. И от этого картина войны казалась ещё страшней.

— Не реви! — сказал Валька.

— Макар, Макарушка! — повторила девочка.

— Что Макар?

— Он там в кроватке! Братик!

— Не реви! — сказал Валька и снова направился в огонь, словно был заговоренный, но не был. Валька задохнулся в дыму.

Дед Игнат плакал на могиле мальчика и снова и снова читал — Валентин Сергеевич.

— Господи! — сказал старик. — Но как же так?! Не должно быть так! Почему Господи один всю жизнь дурак дураком, а его по отчеству и в ножки норовят упасть? А другой герой и жизнь отдал, чтобы теперь на его могиле, я, старый дурак, читал, что он, Валентин Сергеевич. А он же Валька! Валька!! Он же только жить начал! И на тебе — Валентин Сергеевич! Валентин Сергеевич.

И теперь старик совсем сдал и целыми днями сидит на лавке и если не старуха жена, забывал бы и есть и спать. Когда проходят служивые он спрашивает:

— Ополченцы?

— Да, — отвечают ему.

— Что ж вас много в строю? Терпите ли недостаток в живой силе?

— Лишний ствол не помеха дедушка? — отвечают ополченцы.

— Так возьмите, хлопцы под ружье! А! Родненькие!

— Прости дед! Вышли твои призывные годы!

— Не гожусь, говорите, а Валька пошел бы!

— Какой Валька?

— Да не Валька, а Валентин Сергеевич. Герой!

— Какой герой? Не разобрать тебя старик!

— Настоящий герой!

Ополченцы махали рукой, что мол деде из ума выжил, а старик продолжал говорить, о том что Валька герой.

И пре встречи останавливал Сергея и говорил:

— А Валька то хотел, хотел пойти в ополченцы, вместо тебя хотел пойти! А ты не пошёл!

— Я пойду! — отвечал Сергей.

— Так пойдешь?

— Пойду!

— И Валька, хотел!

И Сергей, словно себе напророчил. Сбылись слова Сергея, только горько и страшно. Светлана родила здорового ребенка, мальчика, которого назвали в честь отца Сергея Романом. Но материнское счастье не продлилось долго и оборвалось меньше чем через год. Не успела материнское счастье по настоящему искупаться в любви, когда соберешь ребенка в первый класс, пролетят десять лет вот и женить пора, а потом и нянчить внуков. Только и успела, что Светлана целовать своего Рамочку, целовать каждое место на крохотном тельце, каждый розовый пальчик прибрать губами, пропеть сто раз колыбельную и услышать первое слово- мама и оборвалось, провалилось счастья.

Светлана возвращалась из магазина, отстояла очередь и счастливая шла к сыночку и Сергею, чтобы скорее готовить ужин, накрыть на стол усадить за стол своих мужчин накормить и расцеловать мужа и сына на ночь. И уже самого дома ударил снаряд. Дед Игнат, который всегда сидел на лавке погиб на месте, а Светлане оторвало обе ноги и она умирала на руках Сергея. Девушка потеряла сознания и уже не слышала как в последний раз ей признавался в любви ее Сергей как прижимал к груди. Гладил по голове и прикасаясь губами шептал:

— Как же так! Как же так Света?

Он отказывался верить.

Его долго не могли отнять уже от метровой Светланы и когда увозили ее мертвое тело и искали и нашли оторванные ноги, Сергей при виде изуродованных окровавленных обрубках потерял сознание.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Сергей стал ополченцем у командира Виктора Григорьевича Стрельникова бывшего учителя ОБЖ своей родной школы. Когда началась война и зажигательным снарядом разбило и сожгло школу Стрельников пошёл в ополченцы. И когда так случалось, что под его командования становился бывший ученик он становился строгим и требовательным больше чем прежде в классах. Ведь теперь от него завесила ни просто оценка в четверти, а жизнь.

Сергей все понимал и четко выполнял приказы. Как пять пальцев выучил автомат Калашникова и пристрелял личное оружие, но вот уже долгие дни не случалось ничего значимого для сердца Сергея. Он пришёл мстить за Свету за Вальку за всех, а они сидят в окопах, перестреливаются и ждут приказа наступления, которое все оттягивалось. За это время как и в любом коллективе между ополченцев бывших выпускников сложилась дружба и своя компания. Степан Быков грубоватый с пудовыми кулаками и полная ему противоположность Снегирёв Алексей трогательный и сердечный худощавый парень. Одноклассник Сергея сорвиголова Василий Понамарев. Михаил Свиридов рубаха парень, вдумчивый Грегори Сметанин. Вечно серьезный Максимов Олег, Семен Воскресенский и цыган Яша.

И если что только и поднимала настроения так это баба Анна со своей козой.

Баба Анна родилась за несколько месяцев до начало Великой Отечественной Войны в большой семье из семи детей. Спасла от голода кормилица корова — Нюра.

Нюру любили не обежали и чуть ли не считали за члена семьи.

Всю жизнь Анна пронесла воспоминание как с трёх лет вставала с мамой и шла с кружкой в хлев. И мама наливала ей парного молока. Вкус того запашистого теплого молока, словно осел в сердце. И когда минула страшная война, Анна выросла, вышла замуж то первое, что сделала, то завела корову.

Никогда за всю жизнь Анна не продавала молока, а за даром угощала соседей! Кто — то подумает блаженная, но только не тот, что не мог заснуть от того, что голодный! Кто — то скажет не велика мука! Может и так, но это если день, два, а если месяц, полгода?

Ко всему может привыкнуть человек, но только не к голоду!

Одна корова отжив свой недолгий век умирала. Анна заводила новую. И вот когда Анне была уже за семьдесят и все её звали просто баба Анна, невзирая, что муж уже умер и жила она одна — дочь умерла молодой от рака, внуков матери не подарила, баба Анна завела снова кормилицу. Но теперь уже не корову, ухаживать и кормить старой женщине было бы не чем корову, а вот с козой, как решила баба Анна она справится. И козу назвала как ту самую родную из детства корову — Нюрой.

Коза оказалась на диву молочной и хорошо давало молоко.

Жила Баба Анна на краю Донецка в полчаса ходьбы от расположения ополченцев. И носила защитникам Родины молоко. Ополченцы так тому привыкли и полюбили бабу Анну, что каждый считал её, словно родной кто матерью, кто бабушкой. Молока было конечно не много, едва каждому хватало по глотку, но дело же было несколько молока, а в сердечности Бабы Анны.

— Пейте хлопцы! Чтобы силы были! У меня Нюра для Вас старается! Она у меня всё ровно, что Вы, на защите Родины стоит! Я еще и соседскую девочку пою. Всем хватит!

— Не сомневаемся Баба Анна! — сказал Пономарев.- Если можно было, мы твою Нюру и на довольствие взяли и в строй поставили! — улыбались ополченцы.

— Да у меня она красавица, завтра приведу, покажу.

Поднявшись с рассветом Баба Анна с Нюрой пошла на позиции с к ополченцам и была встречена с ликованием.

Ребята гладили Нюру и благодарили за молоко, улыбались.

Вражеский миномётный снаряд ударил, когда никто не ждал. Баба Анна была убита наповал ещё несколько ополченцев ранены.

Украинские силовики давно со своих позиций заприметили бабу Анну поившую ополченцев молоком и злились. И когда увидали козу то не раздумывая обстреляли. Убить по правде хотели Нюру, но вышло, что погибла хозяйка козы. На козе Нюре не было не царапины.

Бабу Анну ополченцы похоронили. Что сделать с козой ума не могли приложить.

— Да изжарить её! — предложил Степан Быков.

— Ты погоди! — сказал командир Виктор Стрельников. — Чтобы о нас сказала Баба Анна если мы Нюру зарезали?

— Да! Виноват!

— Баба Анна нам как мать была! Козу оставим! Кто умеет доить молоко.

— У меня получится! У меня родители корову держали, — ответил Алексей Снегирёв.

Нюра сначала капризничала и не давала себя доить новому незнакомому человеку, но однажды Алеша заговорил с ней о бабе Анне.

— Нюра! Нюрочка! — повторял ласково Алексей. — Прости нас не уберегли твою хозяйку! Война проклятая! Но теперь вот мне выпала доля за тобой ухаживать. Не капризничай, чтобы баба Анна сказала? А она сказала бы слушай Нюра своего нового хозяина, он зла тебе не желает.

И Нюра словно услышала, поняла, подпустила Алешу и из вымя пошло молоко. Пошло со слезами, что потекли из глаз Алексея как он представил бабу Анну, вот так, как будто не он, а она доила Нюру.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Каждый раз, когда Сергей смотрел на Нюру, он вспоминал бабу Анну и однажды сказал Понамареву.

— Это так отставить нельзя! Сколько мы еще буде прощать смерть наших близких?

— Что ты Сергей предлагаешь?

— А давай к укропам ночью гости сходим! Кровь застоялась! Поквитаемся, за бабу Анну и всех.

— Идея! Надо Быкова собой взять, он с одного удара в гроб положит. Нам стрелять нельзя! А то нарвемся на неприятности.

И ночью когда командир не знал друзья стали пробираться на позиции украинцев. За троицей смельчаков увязался Яша.

— Смотри мне Яшка, если подведешь, — говорил Быков и грозил своим громадным кулаком.

Яша не подвел. Когда украинцы всполошились и не досчитались пятерых живых, открыли огонь по уходившим ополченцам. Яша закрыл грудью Понамарева и его уже убитого на себе принес спасенный им Василий.

Стрельников матерился и обещал отдать ребят под суд.

— Отдавайте дело ваше, Виктор Григорьевич, — отвечал басом Быков.- Но что получается, они нас убивают, наших матерей и братьев, а мы должны сопли на кулаки мотать.

— Яшку! Яшу то не уберегли, сукины дети! — кричал Стрельников.

— Погиб геройски! — отвечал Быков. — Закрыл грудью друга.

— Ты теперь его это его матери скажи, и про героизм и что друга грудью закрыл! Матери оно все равно!

— А что у нас матерей нет? — говорил Быков.

— А вы что в рот набрали. Серебров! Пономарев!

— А что мне сказать, жизнь мне Яша спас! Но и то правильно, что мы должны смертью их карать за их злодеяния, а мы в копах отсиживаемся.

— Будет Вам наступления!

— Скорее уже! — послышалось со всех сторон и с позицию неприятеля открыли миномётный огонь в отместку за погибших. Все бросились врассыпную. Нюра испугалась, дернула с силой веревку и убежала. Коза бежала и искала дорогу домой, где с ней по соседству жила семья Гориных.

Пока баба Анна была жива и делилась с Горюновыми козьем молоком еще как то спасались, когда баба Анна погибла, пришлось худо.

Гуманитарная помощь из России приходила часто и вроде всем хватало. Гриша Горюнов жил с мамой и грудной сестрёнкой, в соседнем доме с бабушкой Анной. Когда минометный расчёт убил отца, мать Гриши потеряла молоко. Сухое молоко в Донецке было на вес золота. Русские его привозили, но его разбирали первым. Зажиточный сосед Гриши имел какие то связи с одним водителем из России и за водку и сигареты заграбастывал себе все самое ходовое: тушенку, чай, сухое молоко.

Однажды Гриша попросил дядю Юру поделиться сухим молоком.

— Еще чего не хватало, оно мне с небо не падает, иди, иди пока цел!

От отца ополченца остался у Гриши пистолет с одним патроном.

И мальчик подкараулил соседа Юру, когда тот довольный с мешком гуманитарной помощи шел домой

— Давай молоко! — строго по-мужски сказал Гриша и наставил пистолет.

Трусливый сосед задрожал и быстро достал пачки с сухим молоком бросил на землю и быстро к себе в дом, а от туда за дружками, чтобы разобрались с мальцом.

Маленькая Жанна долго отвыкшая от молока, ела жадно, когда в дверь заколотили прикладом автомата.

Гриша открыл и спрятав за спиной пистолет

— Ты Григорий?

— Я!

— По какому праву мародёрствуешь? Где оружие взял?

— От отца осталось, он ополченцем был, его миной убило!

— Вот видишь отец герой, а ты в мародеры!

— Я для сестры, она с голоду пухнет, а этот гад сосед жирует!

— Зачем же сразу и гад! Это порядочный человек! Много делает для новой власти, а значит и для тебя! Давай пистолет! На первый раз тебя простим!

— Не отдам! Убирайтесь пока целы! Я знаю вы не ополченцы, а мародёры!

— Ах ты волчонок, — сказал один и поднял автомат.

Гриша оказался шустрей и выстрелил первым. Мародёр упал замертво и Гриша спрятался в доме.

— Выходи выродок! И мы теперь знаем кто ты — чертов патриот! Вешать таких надо! Сдавайся!

Гриша плакал, всего один патрон, у него был всего один патрон, а то он им показал бы.

— Надо убираться! Пока настоящие ополченцы не объявились! — сказал один.

— Мальчишка заполнил нас в лицо! — сказал второй.

— Да, что с ним возиться, забросать гранатами и делу конец! — предложил другой и в окна дома полетели одна за другой гранаты.

Маленькая Анжела с матерью погибли на мести. Только Гриши оторвало ногу. И истекавшего кровью его нашли.

— Живучий! — сказал один и штык ножом ударил мальчика в сердце.

А утром вернулась коза Нюра, не нашла своей хозяйке и пришла к соседям. Стояла и горестно блела над мертвым Гришей.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

С бегством козы Нюры все обозлились и только ждали наступления. Семён Воскресенский сидел в окопе и курил. В ополчение вступил, когда мина убила его младшего брата. Его шаг не был местью. Просто, когда он смотрел на брата, который покойно лежал в гробу, а их мать целовала лицо брата роняя горькие слезы, Семён решил для себя, что если не положить конец войне — сотни, тысячи матерей, так же как его мать, станут оплакивать своих сыновей. А, что может быть другого страшней в жизни любой матери?

Прошло четыре года, а ничего в целом не поменялось. Каждый день гибли люди! А значит войне не приходил конец.

Семён докурил, оставил автомат, поднялся из окопа и твёрдым шагом пошёл в направление позиций неприятеля.

— Семён, ты что сбрендил?! — окликнул Быков.

— Подожди! — махнул Семён в ответ рукой и продолжил свой путь.

Долгие месяцы на душе у Семёна рождалась одна мысль и вот окончательно сформировавшись позвала.

— Рехнулся! — сделал вывод Пономарев.

Воскресенский шёл и вот его уже заметили украинские солдаты.

— Шо за диво? Прет на нас, как какой танк! Но видать, что без оружия! Хлопцы, капитана, свистните!

Капитан — рослый и широкоплечий, с глазами умными с живым блеском посмотрел на приближающего Семёна.

— Не стрелять! — отдал приказ капитан и заинтересовался.

— Здорово православные! — поздоровался Семён.

— И тебе не хворать! — ответил один из солдат.

— Я вот пришёл к вам.

— Сдаваться? — спросил другой.

Капитан молчал и внимательно смотрел и слушал.

— Да, подожди, сдаваться, поговорить! — ответил Воскресенский. — Я вот, что думаю, что уже не один год, я по вам стреляю, а вы по мне!

— Что ты по нам мы вразумили! Мы по тебе что — то не видать!

— Да, не перескакивай, я не про то!

— А про шо? Сколько нашего брата в землю положил?

— Да разве в этом дело? — вздохнул Семён от того, что его перебивают, а главное не дают сказать, что зачем пришёл.

— Вы его видели? — воскликнул один. — В этом всё и дело! — и вскинул на плечо автомат.

— Отставить! — сказал капитан. — Звать как?

— Семён!

— Приезжий?

— Местный! Из Донецка!

— Пошли за мной!

Воскресенский пошёл за капитаном и тот провел его в свою палатку.

— Присаживайся! В ногах правды нет! — сказал капитан.

— Это верно! Как вам обращаться?

— Андрей! Мы с тобой я вижу, что ровесники!

— Хорошо, Андрей! Я пришёл поговорить. Серьёзно говорить!

— Раз пришёл, выслушаю!

— Понимаешь ли ты Андрей, что эта вся война есть противоестественное и страшное явление?

— Понимаю! На то она и война! Что ты предлагаешь?

— Да разве от меня, что зависит! Но вот разобьём мы вас в пух и прах! Так, что вы смеритесь и отстанете?

— И что?

— А то, что мира все равно между нами не будет! Не мы к вам в Киев не вы к нам в Донецк триста лет ездить не будите! А вы нас одолеете, то и того подавно! Ты понимаешь Андрей, что вам весь Донбасс придётся убить! Всех до единого и стар и млад! Потому что, никто вас уже за своих никогда не примет! В крови уже у людей к вам лютая ненависть!

— И как же по-твоему быть?

— Просто! Сложить вам надо оружие и вот как я сейчас пришёл к вам прийти к нам! В Донецк, в Луганск! На весь Донбасс! Встать на колени, поцеловать землю и попросить у всего народа прощение! Мы же православные! Ты, я, все! А этой бесовской киевской хунте, сказать, что мы больше не станем бить братьев своих! Да всем миром православным верх ногами всех этих кровопийц и фашистов, что стравливают народ в землю живьем положить! Или пусть убираются, чтобы и духу их на нашей земле не было! Ты, как считаешь Андрей?

— А, простят, если мы придем и как ты говоришь, да на колени встанем и землю слезами обольем?

— Думаю, что да! Только если вы по-настоящему придете! Но сначала из этих иродов, что в Киеве засели душу вытрусите! Понимаешь?

— Понимаю! А, ты до меня, всё это кому-нибудь рассказывал?

— Нет, тебе первому!

— Хорошо! — сказал капитан и достал из кобуры пистолет.

— Ты это, что? — удивился Воскресенский.

— Ты, меня не суди! Но я не могу тебя отпустить после слов твоих!

— Почему? Убьешь безоружного?

— Ты безоружный?! Да, ты, страшней, чем атомная бомба! Сам посуди, сегодня ты мне свои слова сказал, завтра второму, пятому, десятому, а они в свою очередь сотням, тысячам, что получится?

— Мир!

— Я не знаю! Пока у нас война и слова твои страшные!

— Почему страшные?

— Потому, что, правда в них! — ответил капитан и выстрелил в грудь Семёну, и через миг осознав, кого он убил, сказал:

— Бог ко мне с ним приходил, а я всё равно убил! Семёна или Бога? Все одно!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

После казни Семена, Андрей сделался серьезным и постоянно о чем то думал. Когда началось наступление и ополченцы ворвались на позиции и стали все крушить, он спокойно сидел в своей палатке. Когда к нему вошли ополченцы он спокойно докурил и поднял руки.

— Давайте без церемоний! Это я вашего Семена казнил!

— За что? — спросил Пономарев.

— Потому что человек!

— А почему признался? — спросил Сергей.

— Самое главное в жизни человеком быть, вот я это понял когда человека убил и сам хочу что-нибудь человеческое сделать умереть по-человечески! Стреляйте!

Пономарев поднял автомат и выстрелил. Все ушли, а Сергей еще долго смотрел на мертвого Андрея и ему подумалось, что в мертвом всегда больше человечности, чем в живом и Андрей это угадал.

На брошенных противником позициях был один хутор. Что если и было примечательно в хуторе так это большая каменная церковь, но оконные витражи были выбиты и колокол лежал на земле, от чего все ополченцы стали перед ним все равно как перед крестом и поснимали кто шапки кто каски. Малочисленные жители в основном старики вышли из своих полуразрушенных домов и смотрели на солдат с мольбой.

— Вот видите сыночки, как Антихрист беснуется! — сказала одна старушка утирая слезы платочком. — Храм господним нам изувечил!

— Не плач мать, мы этому бесовскому племени, хвост отдавим, — сказал Гриша Пономарев.

— А где батюшка? — спросил командир.

— Бог прибрал! — ответили хуторяне. — Как колокол нехристи скинули с колокольни так слег и через два дня отошел.

Сергея пронзила мысль и он обратился к сослуживцам:

— Негоже вот так, чтобы на нашей земле враг руку поднимал на святое! Кто мы будем, какие защитники родной земли станем если не подними колокол на колокольню?

— Колокол не мешок картошки, надорвемся! — ответил Степен Быков.

— Нет правильно говорит Сергей! — поддержал друга Василий Понамарев.- А надорвемся, если руки опустим! Вера она в делах!

— Спаси вас Бог! — раздалось со всех сторон.

— Дело говорите! — сказал один старик — Оно ведь ни только ружьем война делается!

Так и решили, что колоколу место на церковной колокольне ближе к небесам, чем оно, когда на земли все равно, что птица без крыльев и неба сирота. Навались все дружно.

Старухи ахали, а старики крестились и давали советы. Колокол обвязали стальным тросом и стали и все как один поднимать верх на колокольню. Управились не скоро, но усталые и пропотевшие все славно заново родились.

— Тебе Сергей и в колокол звонить! — сказал командир Александр Стрельников.

— Да не смогу я! — испугался Сергей.

— Не оступайся, — ответили старики. — С Богом в сердце все сладится.

Сергей стал подниматься на колокольню. Сначала ступал нетвердо, но отчего-то в сердце пришла покойница Светлана, а с нею все кто погиб на Донбассе, словно встали перед глазами Сергея. Звали идти и зазвонить в колокол во все колокола земли, чтобы святая и божественная песнь колокола прогнала с родной земли все скверное и черное.

И Сергей словно на крыльях поднялся на колокольню и перекрестившись сделал первую пробу. Колокол сначала отозвался слабо, но Сергей знал и верил, что это только первый удар и сейчас, когда он сделает вторую пробу святая песнь полетит над землей. Так и вышло и вот уже до самого горизонта раздавался колокольный звон. На земле пред церковью все крестились и кланялись.

А ночью украинские военные приняли попытку отбить у ополченцев хутор. Минометным огнем был смертельно ранен Стрельников. Он умирал мучительно. Осколок мины раскурочил Стрельникову живот. Алеша Снегирёв руками собирал кишки командира и пытался поместье их обратно в брюшную полость, а ребята отдавали свой морфий и обкалывали умирающего учителя.

Когда Стрельников приходил в себя он говорил совсем не к месту и вроде как про малозначительные вещи.

— А помнишь Быков, я тебе двойку по контрольной работе влепил?

— Пустое Виктор Михайлович, я не обижаюсь, — отвечал Быков и прятал глаза налившиеся слезами и тер красные от слез глаза своим огромным кулаком.

— А вас помнишь Сергей со Светой застал когда вы целовались и отцу твоему доложил?

— Все хорошо! — отвечал Сергей и колол Стрельникову морфий.

— А школу, а школу то нашу сожгли! — горько говорил Стрельников.

— Починим! — отвечал Понамарев.

— Почините, правда?

— Слово даем!

— И деревья по весне побелите?

— Побелим!

Виктор Григорьевич на эти слова улыбнулся, словно, что все хорошо, что он сделал последний наказ ученикам, еще раза вздрогнул и ушел навсегда, просто так словно после звонка вышел куда-то из класса.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ополченцы отбили наступления противника, но потеряли почти весь личный состав и вместе с Хутором попали в окружение. В час затишья сидели на привале. Кто — то доедал из банок тушенку, кто-то-то курил. Было тошно на душе, когда вспоминали как умирал их командир и учитель. Слова застревали у всех в горле и Алеша Снегирёв предложил сыграть в игру.

— В города что ли? — спросил Понамарев.

— Нет! В писателей!

— Это еще что за кот в мешке? — сказал Быков.

— Я говорю писателя, а другой называет произведение, которое он написал. Кто первый ответил тот следующим говорит нового автора.

— Пушкин! — сказал первым Алеша.

— Золотая рыбка! — первым ответил Максимов Олег.

— Да, сейчас бы исполнить желания! — сказал Михаил. — Водки и чтобы кончилась война!

— И кралю! — ахнул Быков.

Кто-то засмеялся и настроение приподнялось.

— Толстой! — сказал Максимов, который первым назвал сказку Пушкина.

— Война и мир! — ответил Михаил.

— Вот, вот, — сказал Понамарев.- Война есть, а мир шиш с маслом! Ну, давай дальше! Крути следующий шарманку!

— Тургенев! — предложил Михаил.

— Му-му! — рассмеялся Гриша Сметанин.- Вот бы всех бендеревцев на дно реки!

Со всех сторон послышалось одобрение.

— Достоевский! — сказал Гриша.

— Бесы — нацики обыкновенные! — рассмеялся Понамарев и все пошли хохотам. — Так, — призадумался Пономарев. — Пржевальский!

И снова хохот.

— Это не писатель, это лошадь так назвали, в честь ученого! — сказал Сметанин.

— Промашка вышла! Ладно, давайте Лермонтов!

— Герой нашего времени! — сказал Сергей, и грустно добавил, — Донбасс наша родина, стала героям нашего времени!

Помолчали.

— Гайдар, — сказал Сергей!

— О! Тимур и его команда! — весело и радостно выкрикнул Пономарев.- Как мы! Значит, я угадал, и говорю Гоголь!

— Записки сумасшедшего! — сказал Сметанин.- Что значит минские соглашения!

И снова все пошли хохотам.

— Чехов Антон Павлович! — предложил следующего автора Гриша.

— Вешневой сад, — ответил Алеша. — У нас большой сад! И вишня! Мать налепит вареников с вишней, поставит перед тобой тарелку с горой. От вареников пар. Разломишь первый сок так и польется, а аромат на весь дом. Уплетаешь за обе щеки, а мама улыбается. Нет ничего лучше на всем белом свете это когда мама счастливая и улыбается.

Все стали думать самом дорогом о своих матерях.

— Хорошо, поиграли, — сказал Быков. — Но надо пробираться к своим!

— Давайте как следует жахнем из минометов, у нас их два и зарядов штук тридцать осталось, — предложил Понамарев. — И по том туда куда били станем прорываться!

— А, что там лесок и овраги! — сказал Сметанин. — Прорвемся!

— Где наша не пропадала! — поддержал Быков. — Только патронов у нас маловато. По рожку на брата!

Стали бить из миномётов и с последним залпом перебежками побежали к леску, отстреливаясь короткими очередями, но когда уже было до оврагов рукой подать ополченцев стал косить пулемет. Ополченцы один за другим падали замертво. И когда добрались до спасительных оврагов их оказывается уже поджидали.

— Живьем брать! — кричал украинский капитан, когда увидел, что ополченцы перестали отстреливаться и значит, что те без боеприпасов.

Завязалась рукопашная. Быков орудовал сапёрной лопатой, и что ни удар так мертвец, и скоро его расстреляли в упор.

У Максимова осталась граната, и он выдернул чеку и бросился прямо на трех сразу. Гриша Сметанина сохранил свой рожок открыл огонь, с ним церемониться не стали и убили на месте.

Алексею Снегирёву прикладом разбили голову. Сергей успел надеть штык нож на автомат и убил двоих на месте, но капитан сильный матерый мужик отбил своим автоматом удар Сергея и тяжелым кирзовым сапогом беспощадно ударил в пах. Пономарев бросился на помощь к Сергею, но ему прострели обе ноги. Всех остальных пришлось убить, так как их не смогли пленить. Троих ополченцев полуживых поволокли обратно в хутор и закрыли в сарае.

— Отвоевались! — тихо прохрипел Понамарев истекая кровью.

— Алексей, ты как? — спросил Сергей.

Снигирев держался за голову и стонал.

На следующие утро пришел карательный отряд из полка Азов и один из старших приказал привести двух пленных из тяжело раненых, а одного оставить, чтобы вести на суд в Киев как предателя родины.

Украинские солдаты пришли за пленными. Открыли двери и солнечный свет ослепил пленных.

— Этого с пробитой головой! — сказал один. — Того с ногами перебитого!

— Меня возьмите, оставьте Василия, он идти не может! — вмешался Сергей.

— Твое время еще придет! А сейчас приказали этих!

Алексей поддерживал Василия и помогал ему идти. Понамарев падал, простреленные ноги не слушались, и боль была адской. Им приказали стать у стены дома, и приказали Алексею держать Понамарева, чтобы он стоял и слушал приговор.

Азовцы стояли перед строем новобранцев, а главарь головорезов говорил:

— Вот они предатели! Кара пришла!

— Убивай сволочь! Надоел! — выкрикнул Понамарев.

— Заткни рот предатель! Сейчас ты узришь нашу силу!

— Я уже увидел как вы обделались, когда мы прежде хутор брали!

— Не слушайте предателей! Приказываю одеть на оружие штык ножи!

Строй замялся стали переглядываться.

— Это приказ! Кто ослушается, тот будет расстрелян на месте мной самолично

— Братишки! — выкрикнул с последних сил Понамарев.- Не слушайте этого гада!

Один новобранец вышел вперед:

— Я отказываюсь убивать безоружных!

— Ты выбрал сам на чей ты стороне! Выходит, что ты на стороне предателей? Твоё имя?

— Кирилл!

Головорез достал из кобуры пистолет и выстрелил в голову Кириллу.

— Последний раз говорю надеть штык ножи!

После расправы над Кириллом новобранцы подчинились.

— Коли предателей! Коли! Я хочу видеть их кровь! Я хочу видеть ярость в ваших глазах!

Новобранцы сначала с дрожью в руках подступили к пленным ополченцам, но только стоило ударить один раз как какая-то невиданная чёрная сила вселялась в их сердца. И они снова и снова кололи несчастных…

Алексей умер от первого удара, а сильный Понамарев ни как не давался и его лежачего снова и снова били в живот, в грудь и в сердце. А черный оратор рвал глотку:

— Ещё! Так! Так! Слава!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

О том, что Сергей в плену его отец Роман Сергеевич Серебров узнал от старинного приятеля тренера по биатлону Славика Игнатова. В молодости вместе катались на лыжах, только Роман забросил, а Славик пошел в биатлон и уже много лет работал и тренировал и жил в Киеве.

Позвонил Игнатов поздно ночью и рассказал.

— Здравствуй Ромка! Это Слава Игнатов!

— Привет! Ты как со мной связался?

— Матери у меня твоей телефон еще сто лет назад записан. Не думал тебя застать, думал через мат передать. Мать та Клавдия Ивановна еще живая?

— Жива!

— Так ты выходит в Ростове? В России?

— Если ты со мной по телефону ростовскому говоришь значит в России и в Ростове! Что случилось?

— Про сына мне твоего известно!

— Что?

— В плену Сергей!

— Как в плену, он же в Донецке!

— Про это ничего не знаю! Знаю только, что мне зять говорил. Он у меня в тюрьме работает. Я его подробно расспросил это Сергей.

— Точно?

— Да я тебе говорю, про тебя спросил, про лыжи. Мол, занимался в детстве отец лыжами или нет. Говорит, что занимался и что из Ростова. И фамилия и имя твое все совпадает. Он как ополченец в плен попал. Но это полбеды, больно он у тебя бедовый, всех уже там из себя вывел. Сам знаешь сейчас в Киеве на каждом углу националисты. Чего недоброго убьют и спишут!

Серебров молчал, ему было не по себе, Игнатов продолжал рассказывать.

— Я же не просто позвонил. Зять мой человек дрянь, хоть и зять! Говорю как есть, но это тебе на руку. Он за деньги мать родную продаст, ни то что человека из тюрьмы достанет. Я ему сказал, что свяжусь с тобой! Так что ты решил?

— Что я могу думать, я завтра же выезжаю. Денег не много, но все отдам.

— Да зять пакость, он и за малое согласиться. У них там в тюрьме сейчас бардак!

— Спасибо!

— Брось, нечужие, а твой Сергей с характерам! Уважаю!

Сергей был сам не свой когда понял, что Понамарева и Снегирёва убили. Он бросился на одного украинского солдата и чуть не убил, ели того свои отбили. Были жестоко избит и до тюрьмы притаился.

В тюрьме их сначала закрыли в одну камеру всех вместе с другими ополченцами уроженцами Донецка и Луганска.

Камера была большая и темная. Зарешеченное окно выходило на противоположную стену тюрьмы. С потолка камеры свисала плесень. В камере ополченцы были не одни, а еще старые местные жители — пакостные клопы делили с ним одни нары. Безжалостно грызли ополченцев и превращали и без того не сладкие ночи в бессонные и мучительные часы.

Виталик Кушнарев из Луганска рвал на полосы простынь, наматывал на выломанною в полу палку и обжигал железные двух яростные шконки. Но все было напрасно. Наверно клопы проникли во все щели и стены и спасались от огня и приходили снова и снова мстить. Но большей напастью стали бельевые вши. Почему то ополченцев как другие камеры не водили в баню и вообще относились как с последними арестантами, но то только тюремщики. Однажды в полночь на двери открылся стальной карман и ноги, так зовут работников хозяйственной части тюрьмы, что остаются отбывать срок на тюрьме протянули большой под завязку нагруженный пакет.

— От братвы! — сказал баландер.

— Спасибо! — сказал Виталик.

— Надо говорить, что от души! — сказал бывалый баландер, вздохнул. — Сразу ясно политические! Там вам и малява от блатных!

— От души! — ответил Виталик делая успехи.

И окошко закрылось.

— Сергей давай смотреть! — сказал Виталик. — Ребята идите все сюда.

Стали открывать и смотреть и доставать на общак — стол в камере, колбасу, конфеты, сигареты и чай. На дне был кипятильник и зечка — большая железная кружка.

Сергей взял письмо и стал читать.

— Вечер в хату! Знаем, что терпите от пупкарей притеснения необоснованно и не по делу! Нам хоть и свами не по пути вы в строю стояли и выполняли приказы, но тюрьма и правильные люди всегда по понятиям жили и жить будут. Прошел прогон, что вас будут расселять в красные пресхаты, чтобы прессовать и выбивать показания. Мы курсуюм вас и курсуем по тюрьме о беспределе, но у правы на красноперых у нас нет! Подогреваем вас с братвой! Желаем, чтобы не прогибались и фарту! Котловая хата номер 345.

— Есть оказывается и порядочные люди! А Сергей? — сказал Виталик.

— Да! Что предупредили хорошо!

— И что с того? Сами говорят, что бессильны.

— Они по понятием живут по этому написали, а ни потому что не могут помочь. Они и так много сделали.

— Когда же станут разводить? — спросил другой.

— Не все равно? — ответил Сергей. — Перед смертью оно не надышишься. Давайте лучше как говорят на тюрьме чифирнём!

А наутро как и курсовала котловая хата ополченцев стали разлучать.

— Давайте пацаны, как говорят фарту! — сказал Виталик освоив тюремный жаргон.

Сергей шел по темным коридорам злой и сжимал кулаки. Серебров решил, что в пресхату ему не по пути и со всего маху зарядил в ухо охраннику. Тот упал. Сергей бросился на второго, тот закричал и отскочил и выхватил дубинку. Сергей не чествовал града ударов и тянулся к шее вертухая. На крик прибежало несколько человек и Сергея повалили на пол и стали жестоко избивать.

— В карцер его! — прорычал корпусной и Сергея поволокли в камеру. — Сдохнешь, как последняя собака! — сказали надсмотрщики и захлопнули железную дверь.

Было темно и сыро. Лавка кровать была не опущена и пристегнута к облезлой стене. Воды в ржавом кране не было, от параши несло нечистотами. От побоев Сергей так и уснул на холодном полу и проснулся от того, что кто-то ползал у него на голове. Это оказалась большая серая мышь, которая как у себя дома забралась на теплую голову Сергея и с комфортом устроилась в немытых волосах.

— Прошла прочь! Гадость, — выкрикнул Сергей и смахнул серую гостью на пол. Пища мышь убегала и махала мерзким хвостом, что погоди, мол еще вернусь, начнешь дохнуть от тоски так еще сами позовешь.

Кормили Сергея только раз в день из трех положенных. Жалкая сечка с водой и чай. Хлеб сырой и гадкий. Только раз тихо, чтобы никто не видел, баландер просунул в стальное оконце отварное яйцо и подмигнул. А в следующий раз коробку спичек и пачку сигарет. Курева в тюрьме на вес золото и лучшие средство, чтобы не сойти с ума. Сергей курил до рвоты и не мог накурится.

На десятый день в одиночек, чтобы не рехнуться и не помешаться рассудком стал петь, так бывает когда у тебя днем и ночью в подругах четыре стены.

Пел, все подряд что приходило на ум, но потом обозлившись, решил позлить тюремщиков и запел гимн России.

— Россия — священная наша держава! Россия — любимая наша страна, — пел громко и с чувством Сергей.

Сначала снаружи за дверью просто слушали, потом вышли из себя стали стучать в дверь и кричать:

— Заткнись! Заткнись москаль проклятый! Почки все поотбиваем!

— Славься, страна! Мы гордимся тобой! — продолжал петь Серебров.

Двери распахнулись и Сергея стали колотить дубинками. Выдохлись и ушли, а Сергей передохнув продолжал заводить гимн России.

— Славься отечество, наше свободное, братских народов союз вековой!

Двери снова распахивались.

— Мало тебе сволочь! — кричали тюремщики. — Будет тебе союз братских народов! Любишь, говоришь Россию матушку, и мы ее любим, только любовь у нас разная!

И теперь уже били ногами и по голове и по почкам, и ушли когда только Сергей стонал и не мог пошевелиться. Ушли, а Сергей, харкая кровью уже тихо, потому что не было сил петь в полный голос, продолжал слаживать из слов гимн России и шептал:

— Россия — священная наша держава! Россия — любимая наша страна…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

И на следующий день Сергей затягивал гимн, его били, а он продолжал и как — то раз к нему полуживому пришёл грузный и толстый охранник.

— Убьют тебя скоро! — сказал охранник.

— Зачем пришел? Мне жалость твоя как собаке пятая нога!

— Ты зубы спрячь и слушай! Я дело говорю. Ты кто такой фамилия и откуда?

— Денег заработать на мне хочешь? — обозлился Сергей.

— Подохнуть хочешь?

— Может и хочу! Ни твое дело!

— Как имя?

— Сергей! Серебров!

— Что за Серебров, — вдруг удивился доброжелатель. — Вроде как на слуху. А отчество как отца зовут?

— Надоел, — отвернулся Сергей.

— Подожди! Говорю тебе знаю! Отчество как?

— Романов! Ромой отца зовут!

— Не может быть. Мне тесть каждый раз за рюмкой говорит про старого приятеля Романа Сереброва.

— Совпадение!

— Не скажи! Я завтра приду! Узнаю подробности, может и ты! Меня Николаем звать! Морозов!

— Все равно!

— Не отказывайся! — сказал Морозов и ушел.

Николай разузнал все и у тестя и выяснил, что Сергей сын того самого приятеля Романа Сереброва и дело завязалось. Игнатов позвонил Роману Сергеевичу.

Серебров приехал и застал старого приятеля не бритым и пьяным, что за ним прежде не водилось.

Серебров испугался жив ли сын, но причиной вышло другое.

— Заходи Рома, — сказал Игнатов. Провел старого друга в дом и усадил за стол и налил водки.

Роман Сергеевич выпил.

— Сын то живой? — спросил Серебров.

— Живой!

— А что ты как на поминках?

— Воспитанник у меня был. Костя!

— Что значит был?

— А то и значит, угробили пацана. Я его в детский лагерь Азов отправил. Чувствовал, что не надо, но ту даже, патриотизм, не залежная! Одурманили народ сладкими посылами, а сами бандиты и пробы ставить негде. Я его еще тогда когда в автобус садил, понял, что –то не ладное и смотрю и у Коли на лице радости ноль.

Костя с не охотой садился в автобус. В отличие от других детей, которым их путешествие и пребывание в необыкновенном детском лагере Азов, который был устроен радикальным националистическим украинским Полком Азов, казалось приключением.

Все эти дети были отпрысками самих бойцов Полка Азов. Посторонние в лагерь не допускались, если только по протекции.

Вот у Кости случилась такая протекция.

В четырнадцать лет Костя Десяткин был КМС по биатлону. Его тренер был дружен с одним из бойцов Полка Азов и попросил за Десяткина.

— Смышлёный! А самое главное — у него дар! Стрелок от Бога! — говорил Игнатов.

— Хорошо! Но автомат это не мелкашка!

— Вот, пусть попробуют! Но не то главное, ведь главное воспитание опоры!

— Да!

Автобус привез детей в густой лес обнесенной колючей проволокой.

Приказали всем построиться. Началась перекличка!

— Гнатюк?

— Я!

— При ответе производится шаг вперед с левой ноги! Еще раз! Гнатюк!

Мальчик двенадцати сделал шаг с левой ноги:

— Я!

— Правильно! Все заполнили и выполнять так же!

После переклички детям приказали сдать все личные вещи и получить специальную форму. Желтые майки с символикой Полка Азов, знак которого был перенят с фашисткой символики корпуса СС специального назначение — Волчий крюк.

— Телефонами или другими гаджетами в расположение лагеря пользоваться строго запрещается! Вы здесь, чтобы научится обращаться с оружием! Чтобы стать верной опорой Украины! А сейчас при словах слава Украины вы отвечаете, слава, слава!

— Слава Украине!

— Слава! Слава! — прокричали дети.

Десяткин подумал:

— Идиоты!

Среди ребят были девочки.

Одна из них Полина не сводила глаз с Кости.

Костя сразу заметил. Ему Полина тоже понравилась, но заговорить первым он стеснялся.

Режим лагеря был строго регламентирован.

Подъем. Завтрак. После чего детей делили на группы. Одна группа занималась изучением автомата Калашникова, другая преодолевала полосу препятствии по образу армейской. После менялись.

Десяткин быстро разобрался с автоматом. Однажды оказавшись в одной группе с Полиной он ей подсказал с разборкой автомата и они подружились.

Вечером в тайне подростке встречались и разговаривали и держась за руки.

— Ты рада, что Ты здесь Полина?

— Да! Здесь мы с тобой познакомились!

— Я не об этом! Понимаешь наши инструктора — это даже не солдаты!

— А кто?

— Кучка фанатиков! Дегенераты!

— У меня дядя служит в Полку Азов!

— Хорошо! Я помолчу! Чтобы тебя не обижать!

— Хочешь меня поцеловать? — спросила Полина.

— Я некогда еще не целовался! — смутился Костя.

Полина обняла Костю и поцеловала не умело в губы.

Полина вся раскраснелась:

— Это у меня тоже первый раз!

Дети весело друг другу улыбнулись.

А утром у Кости не заладились стрельбы. Оружие тяжёлое, отдача. Первый патрон угодил в молоко.

— А как ты хотел? Это тебе не малокалиберная спортивная винтовка — этот боевое оружие!

— Я спортсмен! Я убивать никого не собираюсь!

— А если война? Враг! — строго сказал инструктор.

— Научусь!

— Ты сейчас уже должен уметь! Завтра уже будет поздно! Ты сопляк! Кто твой отец? Пианист?

— У меня отец строитель! Людям дома строит!

— Хорошо! И вот придёт враг и разобьёт труд твоего отца! Люди останутся на улице! Что ты должен будешь делать? Отвечай не молчи!

— Построить новые дома для людей! — ответил Костя.

— Ты должен убить врага! Убить! Перегрызть ему горло! Новые дома построят другие!

— А если я не желаю перегрызать горло? Если я желаю оставаться человеком?

— Тогда, ты умрёшь! Взять оружие! Принять упор лёжа! Представляй последнею сволочь и стреляй! Огонь!

Костя попал в десятку!

— Слава Украине! — закричал инструктор и между прочего спросил.

— Кого ты представил, когда целился?

— Вас! — улыбнулся Десяткин.

— Гадёныш! Я тебя сейчас проучу!

— Отстаньте от него! — закричала Полина.

— Встать встрой! Смирно!

— Не встану!

— Что?! — инструктор подошёл и отпустил девочке пощёчину.

Полина заплакала.

Костя сжал кулаки.

— Эй! — окрикнул Десяткин инструктора. — Фашист!

— Сейчас, подожди, получишь и ты! — ответил инструктор.

— Вы забыли, что у меня осталось один патрон! — Костя направил автомат на инструктора.

— Это тебе не по мишеням стрелять!

— Но вы же хорошо учили, только стоит представить перед собой сволочь! А за чем представлять если сволочь в десяти шагах от меня!

— Правильно, говорил, гадёныш!

Раздался выстрел!

Тренеру Кости Десяткина сказали, что мальчик утонул, а тело так и не смогли отыскать. Полина со шла с ума, когда её и всех ребят заставили смотреть, как пытали Десяткина перед тем как убить.

И теперь Игнатов запил и винил себя и не верил в несчастный случай, но приехал Роман и он взял в себя в руки и организовал встречу друга с зятем.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Денег мало, но чего не сделаешь по-родственному из чувств! — вздохнул Морозов и спрятал десять тысяч долларов. — Но и вы поймите, придется и вам постараться!

— Не понял! — ответил Серебров.

— Комплекция у вас сыном подходящая и сам вы моложавый. Я вас на сына в камере за меню.

— Это как?

— По-тихому! На своей смене подменю. Посидите маленько, а потом и вас сменяю на другого.

— С сыном свидание устроишь?

— Это не обещаю!

— Я еще тысячу дам!

— Хорошо, чего не сделаешь раде знакомства.

— Иза денег ты такой услужливый, а не по знакомству.

— Зачем обижаете, — вздыхал Морозов. — Сегодня ночью в час под тюрьмой ждите, со стороны, где свидания. Я вас проведу. По форме все устрою.

Серебров понимал, что проклятый Морозов затевает неладное, но другого выхода не было и он пришел в назначенный час.

Подкупив кого следует Морозов провел Сереброва в тюрьму. Тюремные стены пахнули на Романа холодом и словно смертью. Решетки, стальные двери, тусклый свет, грязный каменный пол не располагали к радости. Сына Сергея Серебров застал избитым и как будто не в себе. Сергей долго не мог признать отца, а когда узнал испугался.

— Что ты Сергей? — спрашивал Серебров.

— Папа! Как ты здесь? Зачем?

— А как иначе ты мой сын! Я пришел тебя спасти!

— Спасти?

— Да! Ты сейчас уйдешь!

— Я его сейчас же, на машине в Донецк отправлю. Надежным человеком! — сказал Морозов. — Только давайте скорей.

— Запомни Сережа! — сказал Серебров. — Цени, вторая жизнь не дается даром! Проживи жизнь с пользой! Воспитай внука Ромку, чтобы человеком был, слышишь человеком! И если придется умри за него!

— Умереть?

— Если продеться Сергей то и умереть! А теперь иди!

— А ты?

— Я позже! Я сейчас, скоро! Я всегда буду с вами!

Сергея вывели.

Морозов не соврал и Сергей отправили в Донецк, когда могли убить, чтобы замести следы. Но через час он открыл камеру с Серебровым не один, а с еще двумя тюремщиками. У каждого было по куску арматуры в руках.

Серебров все понял.

— Не обижайтесь! — вздохнул Морозов.- Сам посудите не в моих планах вас здесь держать. Завтра начнутся суды и вас не признают. — Я вас по родственному не стану пред смертью сильно мучать, быстро убьем и только изуродуем лицо, чтобы не признали.

— Я сынка твой, — сказал другой.- Нам песни спивал! Гимн России! Может и ты перед смертью нас подивишь и сробишь каку гарну песню?

Серебров улыбнулся:

— А что же не сробить! Слухай!

И запел:

— Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой! С фашисткой силой темною, с проклятою ордой!

— Издеваешься! — грозно сказал тот кто заказывал песню и беспощадно ударил Сереброва. Роман умирал сжимал зубы и с последних сил сначала выкрикивал, потом проговаривал и шептал:

— С фашисткой силой темною, с проклятою ордой!

А Сергей не переставал дорогой думать об отце и ясно понимал, что его больше нет в живых, что он отдал за него жизнь, чтобы у его внука был отец. Думал и мучал себя этим. Еще смотрел в окно. На бескрайние украинские поля на плодородную кормилицу землю, на которой выращивали хлеб. Что стало с родной украинской землей? Где те необыкновенные радушные хлебосольные люди? Где те звонкие песни, где горячие сердца, где любовь? Не стало счастье в Украине! Променяли счастья украинцы на ложь и злость. Какой проклятый насмешник одурманил украинский народ, какое счастье посулил, что поднял брат руку на брата? И опомниться ли, оживет прежней мирной жизнью золотая Украина? И что надо для этого принести в жертву?

И когда Сергей приехал в родной Донецк и взял на руки сына и прижал к груди. Ему отчего-то вспомнился тот час, когда он стоял на колокольни и звонил в колокол по всем погибшим на Донбассе, но скоро он понял, что колокол звонил не только по мёртвым, что колокольная песнь призывала живых.

Октябрь 2021