ДАР: Железный кит

МРАН. Тёмные новеллы
__________________________
ДАР. Железный кит

1.Побег

Тан съёжился за письменным столом, заваленным тяжелыми книгами. Спрятавшись среди огромных фолиантов, он чувствовал себя более защищённым, способным сосредоточиться. Равновесие было необходимо ему, чтобы читать Книгу, подаренную Архом — учителем и опекуном, единственным близким человеком с тех пор, как семью Тана вывезли в Мран из селения безымянных. Он не знал, что произошло с его отцом, матерью, сестрой. Из скупых сведений, услышанных от Арха, Тан сделал вывод, что их, скорее всего, больше нет на свете.

Тан поднял глаза и посмотрел в наполовину занавешенное окно. К стеклу приникло несколько ледяных стрекоз. Тан привык к их присутствию. В последние недели их стало больше, иногда они усеивали оконное стекло сплошным прозрачным слоем, изучая шорохи и звуки в келье, сканируя каждый сантиметр жизненного пространства.

Несколько раз в келью проникали фантомы. Их медузьи очертания и мерзкие щупальца уже не пугали его так, как раньше. Он научился терпеть их присутствие и не реагировать на гнусавые неживые голоса. Твари не могли причинить ему никакого физического вреда. Их оружием были слова. Иногда эти слова были подобны повелевающему кнуту, иногда — были вкрадчивыми, как шелестящая бумага, но чаще — становились подобны ядовитым жалам, и жалили Тана в самое сердце. Это происходило, когда речь касалась родных. В отравленных словах было обвинение — в том, что Тан остался живым, и что купил он жизнь ценой мучительной смерти родных от пыток и издевательств. Единственной защитой от причиняемой обвинителями боли были тексты из Книги, некоторые из них Тан знал наизусть. Слово, исходящее из злых уст, было для Тана смертельным оружием, но оно же и защищало его — исходя из Книги, сильное и чистое, как родниковая вода.

В круглосуточной усиливающейся слежке Тану чудилась серьёзная угроза. Он прятался от всепроникающих фасетов и голосов нежити в кровати, отгороженной от окна огромным шкафом, хотя и понимал, что это не лучшее убежище. Учитель говорил, что самое надёжное убежище человека — он сам, и потому нужно содержать себя, внутреннего, если не в чистоте, то хотя бы в относительном порядке, не позволяя хаосу отвоёвывать у разума ни частицы пространства. Хаос проникал сквозь тонкие створки сознания — страхом, обидой, сомнениями, тёмными нечистыми помыслами, неосознанным раздражением и гневом, неясным томлением и скрытыми желаниями — тем, от чего не бывает свободен ни один человек на земле. Единственное, что можно было сделать — препятствовать его разрастанию, иначе он, как омела, присасывался к разуму, выпивал все жизненные соки, парализовал логику и здравый смысл. Когда это происходило, мир вокруг Тана превращался в пугающую галлюцинацию.

У двери послышались шаги, в замочной скважине лязгнул ключ. Дверь отворилась. В комнату вошёл Арх, неся впереди себя большую корзину со снедью. Сегодня на обед учитель принёс мясо какой-то домашней птицы, разноцветные свежие овощи и зелень, козий сыр и густой, как будто слегка забродивший, сок чёрного винограда. Тан ел, ощущая на себе взгляд Арха — необычно тёплый и печальный.
— Пей сок. Это придаст тебе сил, — тихо проговорил Арх и задёрнул штору на окне.
— Учитель, что-то случилось? — с нарастающей тревогой спросил Тан.
— Пока нет. Но тебе придётся покинуть Мран. Я уже позаботился об этом.
Тан оцепенел. Страх лишиться убежища и покровительства Арха жил с ним с детства. Так однажды потерявшиеся и найденные дети боятся утратить родителей. Он судорожно сглотнул и открыл рот, пытаясь выяснить хоть что-нибудь из того, что ему предстояло.
— Не нужно вопросов, — жёстко пресёк Арх его попытку. — Я не знаю, как всё будет. Мои предсказания лгут. Никто не может знать твоей дальнейшей жизни, кроме Него.
— Кого? — прошептал Тан, и во рту у него мгновенно пересохло.
— Того, благодаря кому ты вообще выжил и оказался здесь. Ты не принадлежишь Мрану, мальчик. И никто не может предречь твою судьбу. Даже я...

Голос учителя оброс гулкими обертонами и казался размытым. Он говорил что-то ещё, но смысла сказанного Тан уже не понимал. В ушах нарастал нежный звон, а тело охватила приятная слабость и невесомость. Усилием воли он попытался сосредоточиться и подумал: Арх ли это, или его глумливый двойник, сотканный из его страхов тёмным лукавым духом? Тот, другой, которого присылал Мран, мог запросто отравить его. Сознание вспыхивало и угасало. Глаза учителя были темны и тревожны. Последнее, о чём подумал Тан, проваливаясь в забытьё — это не Мран, не двойник Арха. Это сам Арх, смотрящий на Тана тем взглядом, которым когда-то на него смотрел отец.
Арх подхватил обессиленное тело юноши, сползшее со стула, положил на кровать. Открыл дверь и впустил двоих людей. Это были служебные люди, почти неживые организмы, подчинявшиеся только Арху — беспрекословно. Тана уложили в спальный мешок и вынесли из кельи. Арх окинул взглядом опустевшую комнату. Прислушался к дробному постукиванию ледяных стрекоз о стекло. Усмехнулся. Подошел к кровати. Достал из-под подушки Книгу, спрятал в балахон и, пятясь, вышел из кельи, прикрыв за собой дверь.

2.Жизнь на ощупь

Тану снился сон: он пытается бежать по морскому дну, сквозь медленную тяжёлую воду, а за ним гонится кит, которого он так испугался в детстве. Кит снился ему и раньше, но на этот раз он выглядел странно, как будто состоял из ржавого железа. Лязгающие звуки доносились сквозь воду, двоясь и расплываясь угрожающим гулом. И вдруг вода исчезла, растворилась, и лицо обдало свежим влажным ветром. Тан очнулся и открыл глаза. Его голова лежала на коленях Арха. Учитель и ученик находились у самой воды, и казалось, море плескалось прямо у Тана в голове. Если бы не открытое пространство вокруг, душевное состояние Тана можно было бы назвать безмятежным.
Солнце заливало берег мягким светом. Уже наступала осень: песок ещё был сухим и тёплым, а вода уже потемнела и казалась вдалеке, ближе к горизонту, почти чёрной и тяжёлой, как сырая нефть.

— Видишь этот корабль? — спросил Арх, усмехнувшись, и ладонь его покачнулась, указывая в сторону воды. Тан повернул голову. Поржавевшая посудина на цепи стояла на песке, у самого берега.
— Я оставил там для тебя всё, что необходимо. Еду, одежду на первое время. Везде изнутри нашиты карманы. Это для Книги. Чтобы она всегда была под рукой.
— Что это? — спросил Тан, окончательно придя в себя, и кивнул в сторону судна.
— Это старая баржа. В ней нелегально перевозили людей в то время, когда кругом шла резня, и многие бежали в зону отчуждения. Теперь там селения безымянных. Из одного из таких селений тебя привезли в Мран. Потом, когда воцарился порядок, перевозчики были зачищены.
— Их убили? — тихо спросил Тан и опустил глаза.
— Да. Так бывает всегда после великих общественных потрясений.
— Но почему?!
— В них слишком много было нечистого. Вернуть этих людей, почувствовавших свободу безнаказанности, в общество законопослушных граждан было невозможно. Беззаконие стало их образом жизни… Они были опасны для Мрана.
— Зачем мы здесь? — голос Тана зазвенел от напряжения. Ему хотелось услышать от учителя, что они здесь с целью обучения, и скоро вернутся обратно, в Великую Библиотеку Мрана, где Тану была знакома каждая трещинка на мраморном полу, и каждая царапина на гладких холодных стенах. Но учитель молчал. Ветер развевал седые волосы, выбившиеся из-под светлого капюшона. Надежда встрепенулась и затихла внутри Тана, сердце защемило от неизвестности, заныло, как будто перед разлукой. Помолчав, Арх отчеканил, трезво и спокойно:
— Я привез тебя именно сюда потому, что здесь не работает система слежения. Это единственное место, где ты можешь спрятаться так, что тебя не найдут ни ловцы, ни стрекозы, ни фантомы. Тебе придётся прятаться, пока ты не освоишься. Скрывать знания, имя, скрывать искусство речи. В твоей жизни появятся другие люди. Слушай, как они говорят. Научись подражать их речам и мыслям. Иначе ты не сможешь понять, что у них внутри. Тебе придётся освоить их язык, их образ мыслей, научиться следовать их правилам. Иначе ты не сможешь заслужить их доверие, и всегда будешь чужаком. И еще: никогда не пытайся сделать их лучше, чем они есть. Это — невозможно.

Арх взял круглый камушек, перекатил его на ладони и, размахнувшись, швырнул в море. Тан проводил его глазами, и ещё несколько минут бесцельно смотрел на то место, где он бултыхнулся и канул без следа. Сейчас он казался сам себе таким камнем, вынутым из тёплого сухого песка и заброшенным в тёмную тяжёлую воду.
Тан задумался, вспомнил пиратские истории из старинных книг, прочитанных за годы обучения у Арха. Ничего нового не происходит в мире. Ничего… Некоторое время он ещё смотрел на маленькие волны, дрожащие у берега. Их плеск не умолкал, и Тану казалось, они всхлипывали, когда наталкивались друг на друга и рассыпались пеной на сером песке. Он перебирал в уме торопливые вопросы, которые необходимо было задать учителю. Он не мог даже представить себе, что останется один, безо всякой опоры, без заранее обусловленной цели — здесь, где только море, песок и эта старая ржавая баржа. От одной мысли об этом всё его нутро окатывал ледяной страх.

Обернувшись к учителю, он увидел лишь примятый песок. Куда он исчез?
Песчаный берег тянулся до самого леса. Тану показалось, что в сумраке среди деревьев мелькнул светло-золотистый балахон Арха. Учитель, как всегда, ушел не прощаясь, без подробных инструкций и объяснений. Он никогда не прощался. И никогда ничего не объяснял.
Расплавленный ком обиды застрял в горле, мучительно ворочаясь, пока он не проглотил его. Как всегда. Как много лет подряд. Обида, будто огромная улитка, проскользнула внутрь, обдала лёгкие холодным огнём и горько растеклась внутри, обжигая солнечное сплетение. Хаос вздрогнул и медленно поднялся из тёмной глубины внутри Тана. Чувствуя, как стремительно он теряет равновесие, юноша лёг на песок навзничь и долго лежал, глядя в ясное осеннее небо. На небе не было ни облачка, и за долгое время не пролетела над головой ни одна птица. Ничего, боль уймётся — потом, когда смысл и взаимосвязь всех событий станут очевидными, понятными. Этому его учил Арх: боль всегда проходит, когда понимаешь причины.

Тану было страшно одному в мире, которого он не знал. Но гораздо страшнее было то, что он не знал и себя самого в этом непривычном для него мире. Весь его опыт, приобретенный за годы обучения в тихой келье библиотеки Мрана, сейчас не стоил ничего. Он почувствовал себя глупым и слепым. Отряхнув песок с одежды, сделал несколько шагов по направлению к сооружению у воды, неуверенно ступил на железную лестницу, открыл тяжёлую поржавевшую дверь и переступил порог.
Дверь за его спиной закрылась со звуком, похожим на стон. В руках Тана не было ничего, кроме Книги. Ему пришлось подождать, прежде, чем глаза привыкли к темноте и он смог двигаться в плотном и гулком мраке железного отсека на ощупь.

3.Хаос

Тан осторожно шагнул вперёд. Металлическая поверхность откликнулась жестяным эхом. В полумраке проступили очертания каких-то конструкций. Впереди, в нескольких десятках шагов, виднелся тускло освещённый коридор. Остальная часть отсека тонула во тьме. Чувство тоски поглотило всё существо Тана, оно было так сильно, что казалось, его сердце сжала ледяная рука.

Юноша глубоко вздохнул и медленно выдохнул, как учил его Арх — для восстановления равновесия. Нащупал книгу во внутреннем кармане шерстяного плаща и, вытащив её, сжал в руках. Потом осторожно, на ощупь пошёл по прямой на свет. Вокруг царила заброшенность. Казалось, судно внутри ободрали и вынесли всё, что только было возможно. Круглые иллюминаторы из толстого литого стекла в поржавевших металлических рамах были грубо закрашены, а вернее — залиты краской. Лучи дневного солнца скудно проникали извне через облупившиеся просветы.

Оглянувшись, Тан вздрогнул. В углу коридора, аккуратно уложенные друг на друга, лежали матерчатые баулы, чей вид резко контрастировал с мрачным интерьером.
Тан привстал на цыпочки, потянул за молнию, открыл верхний. Из приоткрытой сумки прямо в руки выпал фонарь — старой конструкции, простой и крепкий. Тан видел такой лишь однажды — в подземелье Арха. Вспомнил слова учителя:

— Старинные вещи хранят дух минувшего времени. Но не в этом их ценность.
— А в чём ещё? — спросил его тогда Тан.
— Они надёжны и служат человеку, а не следят за ним. Они не делают того, в чём нет нужды. Выполняют только ту работу, которая нужна человеку от вещи. В отличие от умных приборов, которыми привыкли пользоваться живущие в Мране, у этих старинных предметов нет ни глаз, ни ушей.

Стащив баул на пол, Тан расстегнул молнию до конца. Внутри он обнаружил бельё, льняные полотенца, тёплые вещи, несколько пар обуви, ещё несколько фонариков и коробку с батарейками к ним. Одежда и обувь выглядели непривычно: были грубы, просты и удобны.
Из второго баула Тан извлёк спальный мешок и свёрнутый в рулон узкий жёсткий матрас. Это был царский подарок.

Тан оглядел коридор. Слева вдоль стены тянулись иллюминаторы, справа — вереница дверей. Большая часть их была приоткрыта. Вероятно, это были каюты для пассажиров, и среди них можно было найти подходящую — для ночлега.

В нижнем бауле была еда: консервированное мясо, овощи, несколько пакетов с какими-то крупами, тонко нарезанные и высушенные хлебные палочки, холщовый мешок со свежими пирожками, которые ещё хранили тепло, консервный нож и мачете. На дне баула он нашёл связку толстых парафиновых свечей и крепкий подсвечник с широким, как блюдце, основанием, две грубые металлические миски и две металлические кружки с плотными крышками. Он обнаружил также большой цилиндрический футляр, внутри которого были рыболовные снасти и коробка с крючками. Во внутреннем кармане баула была какая-то мелочь: несколько клубков суровых нитей, моток бечёвки, большие коробки со спичками.

Чувство одиночества временно ослабило хватку. Тан умел и любил ловить рыбу. Зачем учитель научил его разбираться в снастях и добывать наживку изо всего, что окружало Тана во время прогулок — он понял только сейчас. Глядя на поблёскивающий моток лески, юноша улыбнулся, вспоминая, как Арх заставлял его добывать на прогулке дождевых червей, преодолевая отвращение, брать их в руки, плести сети и проделывать массу ненужных, бессмысленных, как тогда казалось, вещей. Сердце защемило от неизвестности, но к тревоге, с которой Тан свыкся с детства, примешивались другие чувства: и нежность, и благодарность.

Он подошёл к ближайшей двери, приоткрыл её и заглянул внутрь. Было темно, но ему удалось разглядеть на полу кучу какой-то рухляди. Чтобы рассмотреть содержимое каморки получше, пришлось включить фонарь.

— Боже… — вырвалось у него, и сердце заколотилось в груди, как охваченная страхом птица в клетке. На полу лежала груда человеческих останков: белея костями и черепами, большие и маленькие человеческие скелеты были, казалось, свалены друг на друга в страшном беспорядке. Кое-где их прикрывали полуистлевшие лохмотья. Подчиняясь страху и безотчётному порыву, он открыл вторую дверь… Третью… Четвёртую… Везде было одно и то же. Как будто кто-то натолкал в эту баржу толпу людей, и они умерли — одновременно, в страшной толчее, не ожидая случившегося с ними несчастья.

Он замер у последней двери, постоял в тишине, будто прислушиваясь сам к себе, и, глубоко дыша, медленно пошёл обратно, тихо закрывая двери. Одну за другой.

Свет, струящийся из окон, померк. Вечерело, и мрачный коридор старой баржи становился долиной смертной тени, о которой Тан когда-то читал в Книге, пробуя на вкус каждый звук, наслаждаясь каждым словом. Он прошептал по памяти: «Не убоюсь… Не убоюсь зла…» Его руки дрожали, сжимая Книгу. Пытаясь унять накатывающий озноб, Тан осторожно снял накидку и балахон, вытащил из баула холщовую рубаху и свитер, удобные тёплые штаны. Переоделся. Сделал вдох, выдох, и ещё вдох и выдох. Нащупал внутри рубахи и свитера заботливо пришитые с изнанки карманы. Для Книги. Учитель ничего не забыл…

Страх отступил. Эти люди, кем бы они ни были, были мертвы и не могли причинить ему зла. Они больше никому не могли причинить зла.

Примостившись у баулов на спальном мешке и поджав под себя ноги, он развернул полотенце, поставил на него термос, две миски и две кружки. Затем достал неверными руками что-то из еды и разложил поровну. О том, что умерших принято поминать, он знал из прочитанных книг в библиотеке Мрана. Арх никогда не учил его поминать умерших. Тан подумал о том, что учитель никогда не говорил с ним о смерти так глубоко, как говорил о жизни. Тан ничего не знал о том, что происходит по ту сторону.

Между тем в отсеке стало почти темно. Тан зажег свечу. Свечи нужно было экономить, пока его жизнь не определилась настолько, чтобы представлять её хотя бы дня на два, три вперёд. Но сидеть в темноте ему было страшно.

Свеча трепетала, отбрасывая блики на обшарпанные стены. Тан закрыл глаза. А когда открыл, чтобы погасить свечу, увидел, что недалеко от него сидит большая корабельная крыса. Она внимательно изучала Тана, а он — её.

Глядя на крысу, Тан вспомнил давний разговор с учителем. Однажды, когда Тан был ещё ребёнком, Арх повёл его в хранилище, где в стеклянных сосудах хранились образцы животных и насекомых, считавшихся нечистыми в тайном учении, которое постигал Тан. Показывая омерзительных тварей, которые внушали Тану безотчётный ужас, Арх насильно развернул его лицом к светящимся стеклянным колбам, и приказал смотреть, не отводя глаз. Это было жестоко. Тан смотрел на них сквозь слёзы обиды. Арх казался ему злым и безжалостным человеком.

Стоя за спиной перепуганного мальчишки, жрец положил руки ему на плечи и сказал:

— Вся нечисть мира появляется там, где появляется человек. Без человека нет ничего нечистого и чистого, доброго или злого. Только ты можешь внести порядок в этот мир. И можешь разрушить этот порядок, погрузив мир в хаос.
— И что случится тогда?
— Хаос сожрёт тебя. Он всегда пожирает тех, кто его порождает.
— А как усмирить хаос?
— Нужно отдавать миру дань. Приносить жертвы — труд, искусство, молитву, это может быть любая работа. Любая! Форма не важна — миру нужны твоё время и силы, талант и умение отдавать. Тогда энергия хаоса будет твоим союзником.
— Но ведь большинство людей живет, не давая ничего, а лишь стремясь получить…
— Такие в конце концов теряют всё… Даже самих себя.
— А сколько ему нужно отдавать дань? — спросил тогда Тан.
— Столько, сколько хватит сил. Всегда.

Тан видел крыс не раз. Ничего страшного или гадкого в них не было. Он не любил их. Но не боялся. Стараясь не нарушить равновесия внутри, глубоко дыша, Тан осторожно положил перед крысой кусок пирога. В конце концов, ему необходимо отдать миру дань, прежде чем вступать с ним в какие-то отношения.
Вжавшись в угол, он закрыл глаза, ещё раз глубоко вздохнул и задремал. Сон был чутким, тревожным. Но во сне Тан вдруг понял, что здесь, в этом неприветливом месте, ему ничего не угрожает — его сон охраняют животные и мертвецы.

4. Мертвец

Тан проснулся на рассвете от приснившегося кошмара. Ему снилось, что старая баржа ожила, из распахнувшихся дверей кают в плохо освещённый коридор высыпали люди. Их было так много, что на барже возникла толчея. Сквозь полумрак Тану удалось разглядеть людей на борту старого корабля: во сне судно выглядело ещё более зловещим, чем наяву.

Люди на барже образовывали две группы.
Одни были полураздеты, на телах у некоторых из них были ошейники и наручники, рты были заклеены прозрачной клейкой лентой, тела перевиты верёвками. Они были пленниками, и это наложило отпечаток на их внешний облик. Эти люди прятали глаза, двигались неуверенно, как будто с опаской, и выглядели измученными и безучастными. Среди них было много детей. Сколько ни всматривался в их лица Танат, так и не нашёл среди них ни одного пожилого человека.

Другие были вооружены и вели себя как хозяева положения: их глаза были внимательными и хищными, движения спокойными, ловкими и уверенными, как будто они исполняли обыденную работу, знакомую и привычную.

Во сне Тан чувствовал себя привидением, пришельцем из другого мира: его не замечали ни пленники, ни конвоиры. Прозрачный, он скользил в толпе, вглядываясь в лица, как будто кого-то искал. В воздухе, под потолком, возникли из мглы и посыпались вниз прозрачные жёлтые цветы, медленно расцвели, раскрылись, истончились, как паутина, заволокли пространство невесомыми хлопьями.

Судно содрогнулось от внезапно охватившей всех паники. Толпа вздыбилась, всколыхнулась и заметалась. закричала тысячами ртов. Тела смешались в хаотическом беспорядке, конвоиры перемешались с пленниками, захлопали двери и, кажется, взвыла вся баржа, будто огромное раненое животное. Люди, как подкошенные, падали друг на друга, их лица на миг светлели, обретая особенное выражение - словно у них внутри смешивались все человеческие эмоции, от испуга и боли до освобождения, душевного облегчения. Они лежали в каютах и коридорах, глядя вверх такими глазами, как будто видели небо вместо металлических листов, которыми был обшит потолок. И не было уже среди них ни палачей, ни жертв, ни пленников, ни конвоиров. Все роли были отыграны и все маски - сброшены.

Вслед за жутким утробным воем послышался странный шелест, тихий клёкот и плеск невидимых крыльев. Тан завороженно замер, увидев, как пространство коридора заполняют полупрозрачные, как бы туманные, смутно видимые в полумраке, птицы, парящие над неподвижными, будто уснувшими, людьми. Птицы казались сильными, хоть и почти бесплотными. Они возникали из ниоткуда над мертвецами, медленно покачиваясь, взлетали под потолок и истаивали, как будто покидали ещё наэлектризованное ужасом пространство. Танат увидел, как одна из птиц тенью поднялась над человеком, лицо которого показалось ему знакомым. Склонившись над умершим, он взглянул в его запрокинутое лицо с разметавшимися длинными волосами, и удостоверился: это было его собственное лицо.

Непостижимая, печальная гармония происходящего тронула сердце Тана, и оно заныло, заплакало и забилось. Тан увидел сам себя прозрачным, и открылось ему, что внутри него всегда жила птица, как и у всех здесь, на барже - большая и беспокойная, как он сам, сильная и бесплотная. Он удивился и подумал сквозь сон: как же так вышло, что он - один из них, умерших здесь когда-то, много лет назад, в никогда не существующей для него жизни, где не было ни Арха, ни Мрана, ни его самого.

Тан очнулся от жуткого сна в слезах, ощущая сердечное потрясение. Сквозь иллюминаторы проникал серый сумрак, а разгорячённого сном тела касался лёгкий, острый озноб. Юноша поднялся, потянулся, расправил затёкшую спину и колени, медленно обошёл корабль. Спустился, сжимая в руке фонарь, по железной шаткой лесенке вниз, в гулкий мрак нижнего яруса. Вернулся наверх, неся в руках топор и небольшую лопату. Изучать содержимое нижнего отсека у него не было сейчас ни сил, ни смелости. Но, увидев в углу несколько лопат с отполированными чьими-то руками древками, он захватил одну из них, решив, что нужно захоронить умерших.

Рутинные бытовые заботы отвлекали Тана от тяжёлых чувств. Но всё равно мысли возвращались к мёртвым, которые были рядом с ним. В том, что их останки не преданы земле, как полагалось у людей, Тану чудилось нарушение важного закона, преступление, вызывающего у него самого глухой стыд и грозившее бедой.

Тан вспомнил слова, которые прочёл когда-то в Книге: "Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов". Юноша больше не чувствовал того, что смущало его много лет - несправедливости, жестокого и вызывающего смысла, всегда чудившихся ему в этих словах. Всё равно хоронить мёртвых, рядом с которыми он находился и чью защиту вдруг столь явственно почувствовал нынешней ночью - было, кроме него, некому. И некому было их оплакать, кроме горестной птицы, исцарапавшей ему душу во сне. Тан был таким же, как они. Он был одним из них. И казался сам себе мертвецом.

Внутри баржи он нашёл склад различной утвари, среди которой было несколько огромных рулонов с мешками из чёрного целлофана. Видимо, в них складывали мусор, копившийся на борту, так как Тан обнаружил несколько таких пакетов с мусором в одном из закутков, недалеко от входа.

Выйдя на свежий воздух, пахнущий водорослями и влажным песком, он глубоко вдохнул, как будто только что родился на свет, выдохнул и, не торопясь, осмотрел панораму, открывшуюся взгляду. Оглянулся, закрыл за собой корабельную дверь.

Оттащив мешки подальше от корабля, он выкопал небольшую яму в песке, свалил мусор в углубление и поджёг. Ему пришлось проделать это несколько раз, прежде чем всё было сожжено. Опустевшие чёрные мешки шелестели на ветру. Тан решил использовать для перетаскивания останков к месту захоронения.

Танат вспомнил все значения своего имени, прежде чем выбрал для могилы удобное место на побережье, подальше от воды, на возвышении, недалеко от леса, среди песчаных бурунов и низкорослого колючего кустарника, которому не знал названия. Когда лопата вошла в песчаную почву, как нож в масло, невидимая птица внутри Тана утихла, исчезло саднящее чувство в груди, а в мыслях воцарился бездумный покой. Это состояние ясного ума и душевного равновесия было столь редким и ценным, что Тан копал яму до сумерек и остановился лишь тогда, когда почувствовал сильный голод и вспомнил, что с утра ничего не ел.

И ещё Тан подумал, что пролетевший в столь странных хлопотах день стал данью миру, о которой говорил Арх: Хаос был разлит здесь повсюду. Он прятался в неожиданных порывах ветра, в песке, летящем в лицо, в хлопанье крыльев пригрезившихся призрачных птиц, в измученных чертах умерших, виденных в предутренних кошмарах, в огне, уничтожающем отходы, оставшиеся от давно угасшей человеческой жизни. Но Тан отдал хаосу должное - честь по чести, как того требовало слово Арха, оброненное и проросшее сквозь годы в новой жизни, начавшейся для Тана сегодняшним утром, когда он вышел, держа лопату в руках, из ржавого чрева железного кита его вещих снов.


П. Фрагорийский
Глава из кн. «Мран. Тёмные новеллы»


Все новеллы можно прочесть на НГ (в рубрике "Мран. Тёмные новеллы")