ЭКСЦЕНТРИК

Мама меня в детстве называла «топотушкой». Ситуация, конечно, вообще не подходящая для таких мыслей, но мне внезапно вспомнилось это слово…
– Беги, беги, беги, Тоха! – истерически орал Платон, одновременно наскоро сооружая позади меня невидимую стену нервно дрожащими руками.
Я послушно ускорился, не оборачиваясь, чтоб лишний раз не споткнуться. Меня будто облили холодным потом с головы до ног, ветер прерывисто ревел в ушах.
Я не думал. Это мешает бежать. Впереди смешивались в размытую картину Ван Гога здания, блики на окнах и колючая яркая зелень.
Прыжок. Толчок от деревянной спинки скамейки.
Я обхватил толстую ветку дерева, прижавшись щекой к шершавой сухой коре. Взгляд застилали слёзы и пот, я едва ли видел, что творится внизу, разве что полупрозрачные тени.
– Плато-о-он! – позвал я отчаянно, сорвавшимся хриплым голосом.
Товарищ не ответил мне. Он стоял посреди пустынного двора, вымученно упёршись руками в невидимую стену, и тяжко дышал, будто загнанная лошадь. Запоздало поднял указательный палец, мол, дай секунду.
Я, конечно, был не против подождать, но висеть на дереве, обнявшись с веткой, как напуганная кошка, от чего-то хотелось всё меньше и меньше. Предсмертный хруст моего временного убежища вызывал у меня панику.
Платон отошёл от стены, покачался с пятки на носок, отстранённо отвернулся от меня и бухнулся на скамейку, как сырое тесто, даром что не растёкся.
– Плато-о-он, – позвал я. Мой голос уже стал походить на жалобное мяуканье. Меня и так чуть удар не хватил, когда на меня напали «невидимки», а теперь сердце пыталось пролезть мне не в пятки, а в горло и свалить куда подальше.
Друг зачесал длинные волосы одной рукой, а второй поднял с земли лестницу, ну, точнее, сделал вид, что делает это, но, когда он вразвалочку поднёс её к дереву и поставил у ствола, стук вышел вполне настоящий.
– Слезай, – «эксцентрик» приглашающим жестом указал на лестницу.
Я, успокоенный, аккуратно нащупал ногой ступеньку и слез. От слабости у меня дрожали конечности, как у припадочного, а в уши будто затолкали килограмм ваты, заглушив вообще все звуки.
– Чтоб я ещё раз… – короткий испуг прошёл, уничтоженный в труху огнём ярости. Я аж прилив сил почувствовал, в голове прояснилось, а невероятно мучительное желание дать в нос Платону начало распирать мне рёбра. Я уже замахнулся, но тот мягко остановил мой кулак своей костлявой рукой со вздувшимися венами.
– Спокойно, не дури, – «эксцентрик» покаянно вздохнул носом и, прикрыв глаза, с расстановкой спросил: – Забыл о Договоре?
Я аж задохнулся от такой наглости, но через холодный ком злости в горле прохрипел:
– Нет.
Как же я могу забыть этот кошмарный день…


***
Физика. Никогда не любил этот предмет. Как только перед ним звенит звонок, я проваливаюсь в беспросветные тоску и мрак.
Как сейчас помню: первое июня, окна открыты нараспашку, рыжий солнечный луч прожёг мне ухо, а я лежу лбом на столе и пытаюсь экстренно ретироваться из класса в мир дрёмы и спокойствия.
Валентина Александровна, учитель физики, решила в последний день учёбы показать нам пару бульварных фокусов. То ли у неё такой кризис среднего возраста, то ли погода на всех так влияет, но вела она себя тогда неприлично весело для преподавателя. Хотя, мне-то что, я пытался заснуть.
Класс галдел, их голоса превращались в моей усталой голове в один протяжный гул, а Валентина показывала на бис свои фокусы, разоблачая их за правильные ответы на вопросы…
Внезапно дверь хлопнула так громко, что все, включая меня, подскочили. Аж диафрагма дрогнула от неожиданности, это кто такой умный выискался?
– Боже, Платоша, не пугай так!
Сын её что ли?!
Я сощурился, с задних парт пытаясь разглядеть парня, влетевшего ракетой в класс.
Высокий, тощий, с длинными ногами и жилистыми руками. Чёрные смолянистые волосы скручены в шишку, от чего лоб кажется ещё выше, чем есть. Черты в целом правильные, только маленькая челюсть, вздёрнутый короткий нос и густые брови. Однако, на фоне средней внешности раскосые глаза меня поразили. Редкий светло-стальной оттенок, чуть ли не белый.
Почти во всём похож на мать кроме цвета радужки и волос. Учитель на деле блондинка.
«Платоша» бегло огляделся, заметив, что на него все смотрят с неподдельным интересом, и, подойдя к Валентине Александровне, шепнул ей что-то на ухо. Судя по его серьезному виду и чуть нервному постукиванию ступнёй, информация была довольно важная.
– Ясно, – весёлая улыбка с лица учителя немедленно слезла, превратившись в грустное горькое выражение. – Отпущу вас пораньше, ребят.
После этого она поспешно вышла.
Одноклассники были только рады уйти со школы поскорее, поэтому зашуршали портфелями, шумно обсуждая Платона, который всё ещё стоял у доски, смотря на улицу так, будто вместо глаз у него были супергеройские лазеры.
Однако никто не подходил к нему познакомиться и даже не пытался заговорить, будто опасались того, что он прострелит их глазами, попытайся они открыть рот. Настолько сильно он был сосредоточен на каких-то своих внутренних ощущениях.
Я по жизни капуша, поэтому собирался долго. Когда утонувший в солнечном свете кабинет опустел, я поднял рюкзак с пола и пошёл к двери.
Платон, не двигаясь, стоял в том же положении, положив руки в карманы рваных джинс. Он выглядел будто немного осунувшимся и нервным.
– Ты чего, залип? – немного растерянно одёрнул его я. Конечно, рискнул, вдруг он там с инопланетянами контакт налаживает.
Парень на секунду зажмурился и повернулся ко мне так, будто я случайно пырнул его ножом.
– М-м? – высоко протянул он, вызывающе возвышаясь надо мной на целую голову. Мне аж страшно стало смотреть в его широко распахнутые глаза. Принять, что лазеров в них нет и не было, становилось довольно сложно…
– Если не собираешься тут до вечера торчать, выход там. Кабинеты через час запрут, – выразительно предупредил я, мотнув головой на проём.
– Задумался, сейчас уйду, - сын физички ещё немного побуравил взглядом улицу, после чего преспокойно шагнул в распахнутое окно и захрустел газоном в направлении ворот.
Птица. Порхает туда сюда…
Я проводил его хмурым взглядом до самой ограды.
– Ну, да, так тоже можно…
Я к подобному привык за годы обучения в одном классе с любителями приключений на одно место. Жаль, конечно, что стирать грязные следы подошв с подоконника обычно приходится именно мне.
Я закрыл окна, окинул оценочным взглядом, чисто ли на партах и, наконец, успокоенно вышел.
К тому, что случилось через десять минут, признаюсь, меня жизнь не готовила абсолютно.


***
Жара не сильно давила на голову, поэтому дышалось легко. По улице рекой лились звуки обычного портового городка. Где-то отдалённо шелестел прибой и гудел прибывающий пароход.
А я шёл по узкому переулку между двумя кварталами, на меня сверху свешивались жёлтые и белые кирпичные стены и открытые форточки.
Вообще ничего не предвещало нервотрёпки, но…
Мои барабанные перепонки прорезал женский крик боли, причем совсем рядом.
Хотелось бы просто идти и уверять себя, что это не моё дело, но любопытство и чувство долга пересилили меня, и я повернул на площадь.
Небольшая мостовая, окружённая белыми стволами кипарисов и с низким фонтаном в конце была полна народу. В основном это были туристы и счастливые ученики, но мой взгляд остановился на Валентине Александровне.
Женщина сидела на коленях посреди площади. Один каблук на ее туфлях был отломан, видимо, она упала. Прическа из слегка поседевших волос растрепалась по плечам, а голова оказалась страшно запрокинута.
Меня смутило другое.
Почему никто вообще не обращает на неё внимания?! Ей плохо, может, она подвернула ногу или задыхается, а они ходят со спокойным видом, будто не при делах!
Я подбежал к ней ближе, но, когда я попытался схватить её за плечо, мои пальцы уткнулись во что-то вязкое, невидимое. Оно не давало мне пробиться к учителю. Что это?!
Что со мной не так… Или с ней?!
У меня липко вспотели руки, а сердце скакнуло в голову. Я заглянул бедной женщине в лицо.
От уголка губ у неё текла алая струйка крови, глаза закатились, оголив сероватые белки, а вокруг шеи расплылось синее кольцо.
Её задушили.
Она мертва.
И сидит прямо посреди площади в неподвижном положении под защитой непонятной вязкой штуковины…
Я начал терять сознание, в голове выключили свет, к горлу подкатила противная тошнота, я споткнулся о стык плит и упал рядом с бедной Валентиной Александровной лицом вниз.


***
С того рокового дня прошло две недели. Я окончательно пришёл в себя, родители, наконец, расслабились и перестали таскать меня по психотерапевтам.
Конечно, эта странная жуткая ситуация не выходила у меня из головы. А больше всего я задумывался лишь об одном – как там Платон. Бедный парень, как же он жить будет…
Интересно, ищет ли полиция убийцу? Хотя, судя по тому, что на допрос меня не вызывали, на это дело закрыли глаза. Почему? Чертовщиной пахнет?
Вечером шестнадцатого июня я мастерил скворечник из куска фанеры. Это занятие помогало мне отвлечься от тревоги, просто сидишь и методично стучишь молоточком…
Мы с семьёй – то бишь, мамой, отцом и младшей сестрой, – жили в частном доме недалеко от набережной. Небольшая кирпичная постройка с чердаком и подвалом, а так же пристройкой-гаражом. Сразу после покупки площади папа занялся перекраской серых скучных панелей, и теперь наше жилище приятного бело-голубого оттенка.
Комната у меня просторная, не жалуюсь, и творил я тем вечером на всю катушку, даже не задумываясь о том, как потом буду долго убирать стружки с пола…
Окно я открыл. Оттуда приятно пахло свежестью и солоноватым привкусом моря, мокрая чернота прохладой проникала в комнату вместе с треском сверчков. Над моим рабочим столом горела единственная лампа, раскидывая вокруг себя белый световой круг.
Я отёр напряженный пот со лба и сжал правую ладонь, в которую упорно упиралась ручка резака. Там даже вмятина осталась.
Надо немного отдох…
– Ай! Да как так-то, а?!
У меня аж в глазах потемнело. Голос явственно доносился за моим окном, а торопливые рваные шаги слышались всё ближе и ближе.
Как разогнавшийся до предела скоростной поезд мне в окно влетела размытая черная тень с грязными патлами, хлестнувшими меня по носу.
– Чел! Помоги! Спрячь меня, скорее!
Я настолько испугался и растерялся, что автоматически отодвинулся от стола, и незнакомец залез туда, притаившись, будто мышь и крупно дрожа.
Минуту я слышал только бешеный стук собственного сердца и шумное постанывающее дыхание незваного гостя под столом.
Тот истерический тон, с которым он попросил меня о помощи, вообще говорил об обратном, но я сразу понял, что это Платон.
Через время я отодвинулся. У меня во рту пересохло от ужаса, однако я был слишком заинтересован, чтоб пугаться ещё сильнее.
Платон выполз из-под стола и встал в полный рост. Одежда на нём поистрепалась и пропиталась пылью, коленка ободрана так, что штанина в крови, он осунулся, побледнел, щеки запали, как и глаза, под которыми залегли синие тени. Грязные волнистые волосы до плеч растеклись грязными нитями.
Запоздалый крик уже прорывал когтями выход к моим губам, но Платон, увидев, что я глубоко вдохнул, приложил палец к губам и так глянул на меня, что я побоялся орать.
И как у него получается так давить взглядом, а?
– Не ори, – парень, слабо морщась, приложил руку ко лбу, видимо, у него закружилась голова. – Я могу сесть?
– С-садись, – согласно кивнул я, указав кивком на кровать.
Я абсолютно перестал встревоженно вздрагивать, и мою голову всецело захватило любопытство. Такого лютого интереса я ещё не испытывал. Я, конечно, не авантюрист, но узнать, что же всё-таки творится вокруг меня, хотел до́ смерти.
Как на иголках я придвинулся на стуле к Платону, который тихо сидел, с посвистыванием дыша носом и опустив голову.
– Слышал, ты нашёл мою маму, – неожиданно сам начал разговор Платон усталым осипшим голосом. Он делал большие паузы между словами, явно вымотался. – Спасибо тебе. Если бы не ты, её бы так никто и не заметил.
– Что, правда? – перед глазами живо предстала картина площади и тело Валентины Александровны, которое все обходят стороной, продолжая заниматься своими делами. Впрочем, я уже решил не удивляться. В этом мире явно что-то не так… И я узнаю, что.
Ночной гость с искренней благодарностью взглянул на меня. Я заметил, что он всё это время прижимал руку к правому ребру, но кровь все равно просачивалась через пальцы маленькими красными каплями.
– Ёшкин кот, погоди, я ща, – у меня ёкнуло сердце так, что глаза заболели. Не знаю, от чего, то ли от мысли, что испачкается бельё, то ли от волнения за Платона.
Я выскользнул из комнаты, со стыдом ощущая себя вором в собственном доме, и пошёл на кухню за аптечкой.
Ну, конечно, на кухне сидела мама и пила чай. Судя по запаху, с ромашкой, она всегда такой заваривает перед сном.
– Ты чего ещё не ложишься? – упрекнула она меня, когда я вошёл.
Стараясь не выдать своей досады, я осторожно соврал:
– Я бинты взять. Вдруг порежусь. На всякий пожарный.
– Хорошо, только не засиживайся допоздна, я сама сейчас спать пойду. Завтра рано ехать, – мама поцеловала меня в лоб напоследок и продолжила допивать чай, а я, быстро порывшись в аптечке, поспешил назад в свою комнату.
Вот за что я люблю свою маму, так это за то, что она никогда не задаёт лишних вопросов.
Платон сидел всё в таком же состоянии потерянности. Я приземлился рядом с ним на кровать.
– Снимай рубашку. Заодно расскажи мне, что с тобой случилось.
Меня всё ещё пожирало любопытство.
Платон снял свою белую в голубую полоску верхнюю одежду, и я занялся перевязкой его глубокого пореза на боку. Я ничему не научился на уроках ОБЖ, но делал вид, что знаю, как что заматывать.
– Тогда уж придётся всё рассказывать с самого начала, – выдохнул, как бы собираясь с мыслями, парень. Он поднял руки и положил их за голову, чтоб не мешать мне его перевязывать. – Ты, конечно, можешь мне не поверить, но пусть. В этом мире есть две касты «особенных». «Эксцентрики» и так называемые «невидимки». Я - «эксцентрик».
– Погоди, эксцентрики – это же типо фокусники, иллюзионисты там всякие? – заинтересованно перебил я. Платон с таким звериным раздражением вздохнул, что я решил помолчать.
– Типо того. Ты имеешь представление о материи? Что это?
– Ну, – я на секунду завис. Честно помотал головой. Даже стыдно стало с того, что я такой неуч.
– В общем, материя – это вещь, которая заполняет пространство вокруг нас. Осязаемая и нет. Так вот, эксцентрики умеют превращать неощутимую материю в плотную, но невидимую для человеческого глаза. Силой мысли.
– Я тебе не верю, – я мог поверить во что угодно, но только если бы мне доказали. Конечно, я слышал по суровому тону голоса бедняги, что он не врёт, но всё равно насторожился.
Платон молча поднял руку, делая вид, что держит в ней маленький шарик для настольного тенниса, после чего кинул его в меня.
– Больно!
У меня аж красная вмятинка на виске пропечаталась. Я потёр горячо пульсирующее место удара.
– Извини, не рассчитал плотность, – слегка виновато улыбнулся «эксцентрик».
Теперь я с воодушевлением принял эту странную действительность, хотя и было сложно. Однако, Валентину Александровну в вакууме я уже видел…
– Теперь веришь? – насмешливо поднял бровь Платон. – То-то же. Так значит, я остановился на «невидимках»… Это существа, состоящие из неосязаемой материи. Они имеют свой разум, но при этом на человеческий он не тянет. Они ведут себя как последние твари…
Голос парня охрип к концу фразы, а глаза увлажнились слезами, но он мигом вернул себе спокойствие, хотя скорбная складка у рта осталась.
– У них всех только одна цель – уничтожить эксцентриков. В тот день я заметил большую активность «невидимок» недалеко от школы и попросил маму пойти домой. И, как ты видел, она не дошла…
Я помолчал, дав ему сглотнуть слёзы.
– И теперь я прячусь от них. Фраза «Движение – жизнь» в моем случае самая подходящая…
– Вот как… – информация, свалившаяся на меня тоннами, подлежала тщательному разбору в моей голове, но я слишком туго соображал, чтоб сразу же принять произошедшее. Поэтому застыл с глупым выражением лица минуты на две.
Платон заправил отрезок бинта и кивнул, благодаря меня. Он опустил руки и устремил печально гаснущий, будто свеча, взгляд в окно.
– Слушай… – я оглядел его, измученного и уставшего. Нет, мне совесть не позволяла отправлять его обратно на улицу. Героическое решение возникло в моей голове прожекторным лучом, я даже обрадовался такому исходу. – Давай ты переждёшь ночь у меня в шкафу. Тут всяким безопаснее, чем снаружи.
Парень молча неловко улыбнулся мне. Видимо, с ним давно не поступали так заботливо.
Он, морщась от боли, забрался в шкаф с одеждой и максимально вытянул согнутые ноги. Теперь эксцентрик, наконец, смог расслабить сведёные переживаниями плечи.
– Держи тебе подушку, я сейчас пойду принесу поесть… – я собирался прикрыть створку и пойти на кухню, но Платон меня остановил за рукав футболки.
– Как тебя звать-то скажи.
– Антон. Тоха, если хочешь.
– Ну, меня ты знаешь. Платон. Приятно познакомиться.
Мы товарищески пожали друг другу руки. Я ощутил боевой подъем духа. Хорошо, что все уладилось.


***
Утром я долго вспоминал, что произошло вчера. Размытые картины в голове скручивались и завивались разноцветными кудрями, отрывки фраз запутывались в них и кричали эхом... Глаза ото сна слиплись, и я щурился на утренний розоватый свет, с непониманием слушая тихий шорох у себя в шкафу.
А, чёрт побери. Платон...
Я вскочил с кровати так, будто рядом со мной лежал голодный аллигатор и тихонько подошёл к шифоньеру.
– Доброе утро, – огорошил меня приветствием Платон, не успел я открыть створку. Он выглянул из своего укрытия, заспанный и лохматый, но уже более бодрый, чем вчера вечером. Ни тени усталости и потерянности. – Ты думал, я сплю?
– Д-да, думал... – слегка растерялся я, от неожиданности сев на пол. Наши взгляды встретились на мгновение. Мои эмоциональные любопытные, как у кошки, голубые радужки и его спокойные, волчьи, гложущие зрачки. Я перестал их бояться, но всё равно ощущал себя неуютно.
Гость осторожно огляделся и, прислушиваясь, выполз из шкафа. Без рубашки оказалось, что у него довольно пушистые руки.
Платон поднялся на ноги, слегка покачиваясь спросонья и вопросительно взглянул на меня. Возможно, в его глазах в это мгновение мелькнуло что-то, похожее на тревогу, но мне, наверное, показалось.
– Отец уехал в командировку, а мама с сегодняшнего дня на работе с раннего утра до пяти, если я не ошибаюсь, – разъяснил я, дабы обрисовать обстановку. – Так что можешь не волноваться. Побудешь здесь, пока рана не заживёт. Разве что...
С кухни послышался резкий металлический грохот и тихий вскрик.
– Анто-о-он! – протяжно позвали меня с кухни. – Я микроволновку уронила!
– Разве что моя сестра никуда не делась... – развёл руками я, уже привычный к неуклюжести Тани. В такой ситуации я уже ничего не мог сделать. Мне хотелось впасть в отчаяние, и я уже приготовился раздосадованно сжимать зубы и думать, но Платон выразительно посмотрел на дверь и шепнул:
– Она секреты хранить умеет?
– Ты что... – у меня дыхание перехватило, будто меня душили. – Не-не-не, не смей! Нам каюк! Она всё матери расскажет...
– Ты ей так не доверяешь что ль? – поднял бровь новый знакомый, уперев одну руку в бок в скептической позе.
Мне стало неловко от его пожирающего взгляда. Я судил наперёд и обычно с отрицательными исходами, мне даже в голову не пришло подумать, что Таня сможет держать в тайне присутствие у нас в доме раненного истощённого мага.
– Говорят, не попробуешь – не узнаешь, – Платон, видать, был слишком честным по натуре, поэтому своей походкой вразвалочку вышел из моей комнаты и бесцеремонно прошагал по коридору на кухню, завернувшись в моё одеяло, чтоб не пугать девушку видом крови и голой груди.
Я бежал за ним сзади, будто привязанный, и чувствовал себя дураком. Оказывается, вот как опрометчивость выглядит... Мне моя жизнь дороже, конечно...
Однако отговаривать его уже было поздно. Тем не менее, внутри меня ещё жила надежда на лучшее.
– Доброе у... – Таня поперхнулась чаем и чуть не закричала, но под пронзительным страшным взглядом Платона только коротко пикнула и вылупилась на него расширившимися от неожиданности и ужаса глазами. Она стояла с кружкой возле лежащей на боку, как поверженный воин, микроволновки. Интересно, каким образом она её уронила?
Я испытывал сильнейший прилив краски к лицу, аж жарко стало. Пугаю сестру всякими тощими эксцентриками, как противно... Хотя я бы при всем желании не остановил Платона, выхода у нас и так не было.
– Тих, тих, – успокаивающе выставил руки вперёд парень. – Если что, я сам виноват, что ворвался к вам в дом без спроса. Тох, объясни ей доступно, что я тут забыл, а то, мне кажется, скажи я ещё хоть слово и она свалится...
Таня и правда побелела, как лист бумаги, казалось, что у нее даже русые кудряшки на голове дыбом поднимаются. Мы с ней были одного возраста, и даже внешностью похожи, и в тот момент она примерно напоминала меня, когда ко мне в окно влетел Платон с вайбами птицы-переростка.
– В общем, это мой знакомый, Платон, – сбивчиво начал я, от стыда стараясь не смотреть на сестру. – У него, в общем, непростая жизненная ситуация... Поэтому я решил его у нас спрятать.
– Б-бандиты ловят или полиция? – Танины кудряшки понемногу начали опускаться обратно. Она ещё мало что понимала, но уже готовилась взять на свои плечи ответственность молчать. За это я её люблю...
– Тут уж скорее бандиты... – пожал плечами я и, заканчивая, отрывисто выдохнул.
Помолчали. Платон стучал ступнёй, что выдавало его переживания, я трепетно ждал вердикта от сестры, а та думала, разглядывая парня тяжёлым взглядом.
– Ладно, я ничего не скажу, – я чуть не прихлопнул в ладоши от счастья, но Таня добавила нагло, но честно: – Если попадётесь – вина не моя.
Мы синхронно кивнули. Платон, в отличие от меня, был уверен, что всё будет хорошо, и не хандрил. Мне бы такое спокойствие.
Эксцентрик без приглашения сел за стол положил ногу на ногу. Я впервые разглядел его ступни без ботинок, мозолистые, исшарканные двухнедельной беготнёй по городу от невидимок.
Как хорошо, что я человек с полной обеспеченной семьёй...
– Там, если что, ещё каша осталась, - Таня заинтересованно и немного испуганно разглядывала Платона. Интересно, как бы она отреагировала, узнав правду?
Про микроволновку благополучно забыли, было абсолютно не до неё.
Мы втроём завтракали молча. При девушке гость старался вести себя деликатно, хотя вчера с такой жадностью набросился на хлеб с колбасой, которые я смог ему предложить, что я невольно подумал о том, что его воспитывали волки.
– Как рана, кстати? – спохватился я, соскабливая с краёв тарелки оставшуюся крупу.
– Болит немного, – Платон невольно притронулся к правому ребру. Говорил он с набитым ртом, поэтому подавился. – Через пару дней должно пройти.
– Меня другой вопрос тревожит... Куда ты пойдёшь, когда выздоровеешь?
Я с замиранием ждал позитивного ответа на этот вопрос, но Платон лишь печально пожал плечами и запустил левую руку в волосы. Сглотнул, хрустнул шеей с задумчивым пустым видом и произнёс хмуро:
– Без понятия. Разве что у меня в другом городе живёт дядя. Я мог бы до него добраться, но в одиночку дерзко такое проделывать.
– А есть решение? - с надеждой поинтересовался я. Таня не сводила с Платона очарованных глаз, но разговор переходил к теме, не предназначенной для её ушей. Мне пришлось намекнуть об этом парню, и он понял меня по движению зрачков и бровей.
Эксцентрик слегка прикрыл глаза и внезапно поднёс руку к уху моей сестры, после чего она, незаметно для самой себя, отключилась. Я подошёл и удобно уложил её на кресло. Сила моего нового знакомого всё больше поражала.
Платон резко притронулся к своей щеке, и я заметил у него прямо на коже маленькую трещинку, как на фарфоре. Он выглядел немного раздражённым этим фактом.
– Что случилось? – я внимательно пригляделся к его лицу, стараясь понять, чудится мне или нет.
– Да так постоянно происходит, если я перенапрягаюсь или пытаюсь изменить плотную материю внутри живого человека. На самом деле это чертовски сложно, – дрожащим от напряжения голосом объяснил Платон, двумя пальцами сдерживая трещину от расползания.
Мы подождали, пока кожа не срастётся обратно, и я снова задал свой вопрос. Мне хотелось помочь Платону хотя бы потому, что я был единственным человеком, которого он посвятил в тяжесть своей жизни. И теперь я не мог поступить иначе, слишком доброе у меня оказалось сердце...
– Нужен Договор, – Платон на секунду отпустил щеку, и щель опять появилась. У меня кружилась голова при одном взгляде на такую аномалию, но я старался привыкнуть и смотрел чуть ли не в упор. – Это такая штука... Как бы объяснить...
Эксцентрик замялся, но потом решил, видимо, не забивать мне голову и коротко пояснил:
– В случае нападения на меня невидимок я буду иметь право переместить свои силы в тебя. Но не гарантирую, что после этого они не воспримут тебя, как эксцентрика. Хотя человеческие тела они не способны почувствовать, даже если в них есть энергия изменения материи... Таким образом ты будешь как мой защитник.
– Но в таком случае мне придется пойти с тобой... Или ты можешь переместить в меня свои силы прямо здесь.
– А как я их потом верну? – обрубил мою через чур простую мысль парень, вздёрнув бровь.
– И то верно... – смутился я. Конечно же, мы не ищем лёгких путей...
Мне хотелось довести дело до конца. Я был готов пойти в другой город, но мешало лишь одно. Что я скажу родителям? Я же не могу оставить их думать, что я ушёл из дома и пропал.
– Я, конечно, не люблю ложь в любом его проявлении, но предлагаю тебе соврать, другого выхода нет, – Платон, наконец, смог закрыть трещину и полез в вазочку за печеньем. Внешне его вообще ничего не волновало...
– А что мне сказать?
– Ну, – с набитым ртом начал Платон, – допустим, что ты с другом едешь к нему домой на сутки. Там до города-то добираться часов шесть пешком. И обратно потом автостопом поедешь.
– Ладно... – как только я осознал ситуацию, сердце начало плясать чёчётку в моей грудной клетке, да так отчаянно, что я вздрогнул. Раз уж решился – надо делать...
– Готов? – Платон отряхнул руки от крошек и хрустнул пальцами. Потом повернулся ко мне и протянул свою тонкую волосатую руку с широкими венами.
Я взял его руку, и ощутил, как к моей коже притронулись много маленьких иголочек. Сначало было приятно, но потом довольно болезненно. Ещё через секунду я понял, что это не просто ощущение, а на моей коже шрамированием выбивается какой-то знак.
– После заключения Договора нам лучше не соприкасаться лишний раз, а то, если ты меня ударишь, я разобьюсь, – я поднял голову на Платона и заметил, что глаза у него стали абсолютно белыми, без зрачков, будто он их закатил. – Я стану более уязвимым к тебе.
Боль почти достигла невыносимой, когда парень, наконец, отпустил мою руку. Я пригляделся к своей ладони. Маленькие царапины составляли узор, похожий на схематичную голову тигра в круге. Такая же фигура была на ладони Платона, только с волком.
– Что это? – промаргиваясь от слёз и успокаивая взбунтовавшиеся нервы, спросил я.
– Наши тотемные звери, – рассказал эксцентрик, потирая раненный бок. – Это часть Договора. На близком расстоянии друг от друга мы сможем с помощью них обмениваться энергией.
Над моей головой разлился белый живой свет, как тусклые солнечные лучи. Я поднял голову и проронил короткий вскрик – над моей головой, словно рябь на воде, маячил силуэт огромного полосатого тигра, разинувшего пасть то ли в рычанием, то ли в зевке. Над Платоном тоже стояло существо, волк с вытянутой вверх мордой, вероятно, воющий. Звери были беззвучны, но обдували волосы, словно прохладный ветер, затемняя своим блеском яркую утреннюю кухню.
Завершающим аккордом стало то, что белые глаза моего товарища сверкнули двумя фарами, будто у кота, после чего вернулись в норму, словно с них сдёрнули туман. Звери растворились в воздухе серебристой дымкой.
– Начинай собираться уже, завтра пойдём, – чуть усталым тоном скомандовал Платон. – Сейчас сестру твою разбужу.
Он подошёл к креслу и поднёс ладонь к уху мирно спящей Тани, как уже делал несколько минут назад. Девушка медленно открыла глаза и непонимающе огляделась.
– Тань, - я сел на подлокотник и заглянул сестре в лицо с самым серьёзным видом. – Мне надо будет сопроводить Платона до соседнего города. Но это надо сделать так, чтоб родители не узнали. Сдержишь слово?
– Промолчу, вы только сами не попадитесь, – как ни в чём не бывало искренне кивнула девушка, оглядывая нас слегка завистливым взглядом.
Ох, знала бы она, как сильно я не хочу втягиваться в ненужные мне приключения...
Но надо идти собираться. Завтра большой день.
Платон поднялся с места и подошёл к упавшей микроволновке. Он уже хотел её поднять сам, но Таня сорвалась с места и подхватила прибор за один край.
– Давай помогу.
Она зарделась и опустила глаза в пол. Платон лишь улыбнулся краешком рта и они вместе водрузили на место машинку.
Я пошел в свою комнату, прихватив аптечку, Платон остался на кухне допивать чай и вести советскую беседу с моей сестрой. Я со своего места у кровати слышал, как он говорят с Таней, правда, до меня доходили лишь отдельные фразы. Но он явно очень сильно заинтересовал мою сестру.


***
Вечером вернулась мама. Как только раздалось звяканье ключей в замке, Платон без разговоров притаился у меня в шкафу, а мы с Таней сделали вид, что за последние несколько часов ничего не случалось.
Опустим тот факт, что почти весь день мы с Платоном мастерили скворечник.
– Ну, как вы тут без меня? – спросила мама, разуваясь в прихожей.
– Да в порядке, – я специально перевязал руку бинтом, чтоб она не заметила клейма Договора. Иначе пришлось бы врать сходу, а я так не умею.
– Порезался всё-таки? – женщина принялась разглядывать мою ладонь с заботой и сочувствием. – Покажи хоть.
– Да что там такого, царапина, – соврал я, обливаясь холодным потом. Хорошо, что на мне это не особо заметно, пышные кудри бросали на лицо достаточно тени.
– Хорошо, только осторожнее с резаком в следующий раз...
– Мам, мам, – перебил её я. Настал момент вранья, внутри меня всё сжалось в атом. – Меня друг пригласил в гости на сутки.
– А какой друг? – она упёрла руку в талию, вопросительно взглянув на меня снизу вверх. Я был выше моей мамы на голову.
– Серёжа, – прости меня, друг, что так тебя подставляю... – Поеду к нему на ночёвку завтра и вернусь.
Мать, уже не единожды отправлявшая меня к моим корешам на ночь, не удивилась.
– Хорошо. Только позвони мне, когда доедешь, – она ласково потрепала меня по плечу и пошла в спальню переодеваться.
Пронесло.
Мне хотелось выкрикнуть на всю квартиру "Аллилуйя!" от счастья, но я едва сдержался. Самое главное не проколоться перед походом.
Таня многозначительно взглянула на меня и показала знак "рот на замке". Я благодарно подмигнул ей и бросился в свою комнату.
Платон сидел в шкафу, чутко прислушиваясь к разговорам снаружи, и так был этим увлечен, что напугался, когда я внезапно открыл створку.
– Получилось! – горячо, в яростном, радостном экстазе шепнул я.
– Отлично! – прохрипел эксцентрик и мы пожали друг другу руки, не помеченные Договором, широко улыбаясь. – Завтра рано встаём. Ты собрался?
– Ага. А твоя рана?
– Почти не чувствую. Думаю, смогу идти.
Мы стукнулись лбами в знак преданности, и я запер шкаф.
Таня на кухне помогала маме раскладывать продукты в холодильник, на столе покоился готовый скворечник, а с улицы в окно плыл морской ветер и треск сверчков.
Завтра большой день...


***
Я подскочил в кровати с чувством жёсткого непринятия происходящего. Огляделся, чуть ли не стуча зубами от переживания, а Платон стоял возле моего шкафа и невозмутимо примерял на себя мою майку.
– Алло, ты в курсе, что это мои вещи? Мог бы разрешения попросить, – недовольно шепнул я, лениво вставая.
– Извини. Просто не хотел будить, – так как эксцентрик был выше, чем я, майка была ему коротковата, но в то же время он весом меньше меня раза в три, поэтому висела тряпкой.
Я быстро оделся, поднял с пола рюкзак, куда напихал перекуса нам в дорогу, аптечку и сменную одежду.
– Я готов, пошли, – я, оглядываясь, как вор, выскользнул из комнаты в прихожую. Платон спокойно прошел за мной, неся в одной руке свою избитую обувь, а второй заплетая грязные волосы в хвост.
Из своей комнаты тихо выглянула Таня в пижаме. От внезапности я чуть не упал, а Платон шутливо отдал ей честь, от чего она слегка покраснела и смущённо повела плечами.
– Уже уходите? Удачи, – искренне пожелала она, приятно улыбнувшись. Я кивнул ей и пошёл к прихожей, теперь уже точно уверенный, что у нас всё получится.
Первый шаг делать всегда страшно, но, как только я переступил порог дома и вышел на улицу, мою неуверенность как ураганом сдуло, и я с новыми силами зашагал вперёд, спустившись поближе к набережной.
Платон шёл за мной, сунув руки в карманы джинс. В моей голове на время родилась мысль, что он такой безэмоциональный, потому что пережил смерть близкого человека. Хотя, откуда мне знать. Я сам никогда не переживал такого. Тем не менее, может, если он выговорится, ему станет полегче…
В лицо лёгкими порывами влетал теплый горьковатый ветер, у правого уха сонно шуршал прибой, катая камешки с берега. Море рябило и серебрилось, будто расплавленный галлий, под красными солнечными лучами. Иногда по воде пробегали всполохи жёлтого пламени как их отражение.
Я шёл, задевая перевязанной рукой заборчик, ограждающий набережную. Мы уже ездили в соседний город раньше, поэтому я ориентировался по пути, который запомнил, то есть, по автомобильной дороге.
Платон не подавал вообще никаких признаков своего существования, но через несколько минут спросил, как бы невзначай своим тягучим голосом:
– Давно тут живёшь?
– Всю жизнь почти, правда, переезжали часто, – поддержал беседу я. Молчать уже надоело. – А ты?
– Я раньше жил в Москве. Но там концентрация невидимок больше, поэтому мама решила уехать сюда. Хах, даже это нас не спасло…
Я обернулся и посмотрел на него. Парень опустил голову, после чего резко вскинул её и зажмурился, но я успел заметить, как искривилось его лицо и дрогнул голос.
– Как бы мы ни осторожничали, всё равно за всем не уследишь…
– Угу, – согласно кивнул я. Я просто представить себе не могу, каким образом эксцентрикам удается выживать в таких условиях… От этого осознания на душу будто камень повесили.
Однако, если я говорю с одним из них, всё не так уж и плохо. Но себя на их месте я бы никогда не представил…
Впереди ремонтировали плитку на тротуаре, и Платон, чтоб не обходить рабочих в оранжевой униформе по проезжей части, взмахнул рукой в сторону набережной.
– Скатывайся, – он поднялся на заборчик, будто по лестнице, и на коленях скатился к набережной. Как мне показалось, по невидимой горке.
Я с опаской нащупал ступеньки, но, к счастью, фантазия дорисовала мне спуск, и дальше мы пошли без приключений.
Отдыхающие туристы уже создавали на набережной подобия домиков из зонтиков и полотенец, любовались солнцем и прибоем. Смотря на них, я был счастлив, что живу возле такой красоты. В сером внутриконтинентном городе жить явно намного скучнее.
Да моя жизнь во всех отношениях хорошая. И, чем больше я это осознавал, тем сильнее мне хотелось, чтоб у бедного Платона была такая же. Беззаботная и радостная.
Могут ли постоянно находящиеся в опасности эксцентрики найти хоть искорку света в своей беспросветной угнетающей тьме?
Впрочем, наверное, это зависит от них самих.
– А эти предметы, которые ты создаёшь, так там и остаются? – поинтересовался я, перелезая через волнорезы по сломанному ржавому подъёму. Платон, вдоволь насмотревшись на мои мучения, мысленно создал недостающие ступени и перила.
– Не всегда, зависит от плотности, - парень мотнул головой в сторону выхода с набережной, и мы, поскальзываясь на камнях, поспешили туда. – Правда, создавать чёрные дыры может только эксцентрик Тёмной материи.
– И такие есть? – удивлённо округлил глаза я. Неожиданно! Ведь чёрные дыры даже не изучены учёными до конца!
– Один на весь мир, если ты об этом. И иногда он даже не знает о том, что владеет силой искривлять время и пространство…
– То есть, он может случайно создать чёрную дыру? И никогда об этом не узнает? – я подал Платону руку, помогая забраться на продолжение тротуара. Он заметно устал и выдохся, поэтому мы немного постояли, отдыхая.
– Нет, для того, чтоб что-то создать, надо точно знать, как это делать, – парень шумно выдохнул, флегматично потирая рану на боку.
– Получается, у тебя был наставник, типа? – догадался я, позволяя ему опереться на моё плечо. Видимо, голова закружилась, и он неловко покачнулся.
– Да, думаю, ты знаешь, кто мог им быть, – лишний раз упоминать свою почившую мать в разговоре Платону не хотелось, поэтому я промолчал и отстал с расспросами про неё. Выговариваться – это, конечно, хорошо, но в какие-то моменты палку лучше не перегибать…
Платон опёрся мне на плечо и мы продолжили идти. Мы прошли таким манером ещё немного, и эксцентрик внезапно спросил, легко сменив тему разговора на более оптимистичную:
– Как думаешь, я могу тебя называть своим товарищем?
– Ну… – я поднял брови, приятно удивившись тому, что меня уже открыто называют другом.
– В конце-концов, я тебе жизнью обязан, мы заключили Договор, и ты даже согласился меня проводить до соседнего города, – Платон слегка толкнул меня боком, многозначительно улыбаясь.
– То есть, я должен воспринять это как воспрос? Не хочу ли я стать твоим другом? – намёки до меня доходили отлично, хотя в этот раз я был в хорошем смысле ошеломлён. После выразительного кивка со стороны парня, я пожал плечами и, весело улыбнувшись, ответил: – Почему бы и нет.
Я даже понятия не имел, что такая милая беседа обернётся в следующий час полнейшим кошмаром.


***
Мы шли уже примерно час. Тротуар увел нас от набережной в небольшой зелёный сквер. Солнце уже совсем встало и золотило острые листья клёнов.
Люди смешили на работу, учёбу, по своим делам. Такие обычные, и у каждого своя судьба. Постоянно мечущиеся в броуновском движении частички Вселенной. Они даже не замечали нас, ибо мы были такими же простыми кусочками, только Платон более-менее особенный.
Мы сели отдохнуть на скамейку, я заодно позвонил маме, чтоб сообщить, что удачно доехал… Хотя идти ещё оставалось по меньшей мере часов пять.
Платон опять включил свой страшный взгляд, смотря на рыжую стену противоположного от нас дома так, будто хотел лазерными глазами вырезать там проём.
– Нормально всё? Ты чего завис? – я тоже старался высмотреть что-то в том же направлении, что и он, но мне не удалось.
– Чувствую невидимок.
С этими словами Платон поднялся и, раскинув руки, завальсировал, будто потерявшись в темноте и ощупывая воздух.
То, что произошло потом, будет сниться мне в кошмарах.
Внезапно на Платона будто накинули сзади удавку, он поскользнулся и грохнулся на спину, беззвучно, и от этого становилось ещё более жутко. Он пытался сдёрнуть со своей шеи непонятно что, душашее его, а лицо у него начало трескаться от попыток хоть что-то сделать.
Люди шли, пробегали, неслись. Они ничего невилели и не замечали. Время и пространство в хватке этого невидимого чудовища будто остановились, существо смыло с человеческого взора всё, что тому нельзя было видеть.
Я подбежал к Платону, абсолютно растерявшись. Сердце билось где-то в голове, а на языке чувствовался привкус крови. Ноги не держали, но я упорно пытался стоять прямо и найти руками невидимку.
Глупо со стороны. Но меня это не волновало.
Платона вздёрнули на ноги так неожиданно, что я тихо заорал. А громко я закричал, когда увидел существо вставшее позади эксцентрика.
Назвать невидимку зверем было бы трудно, уж слишком он напоминал человека. Метра два с половиной ростом, состоящий будто из плотного белого пара, с острыми удлинёнными чертами лица и белыми мерцающими глазами без бровей. На руках по шесть пальцев, а из головы растут ещё две руки, тонкие, достающие почти до талии. Ими-то монстр и сжимал шею Платона.
Я выругался и всё-таки сел на асфальт, пытаясь проснуться.
А люди кружились вокруг нас в этом своём броуновском движении, как загипнотизированные, в полусне, когда мозг отключается и уже не может ничем помочь своему беспорядочно снующему телу, погибающим рядом с ним парням…
Платон умоляюще смотрел на меня, но двигаться не мог. От безвыходности ситуации он сжал зубы так сильно, что от лица откололся кусок и разбился, будто фарфоровая фигурка, ударившись о землю.
Подсознательно я знал, что надо делать, но подойти боялся. Я понимал, что существо меня не убьёт, но оно так безумно оглядывало меня, оскалившись пираньими зубами…
Оно будто… видело меня. Но я же человек… Каким образом?
А, к чёрту всё!
Я встал и схватил украшенную клеймом Договора руку Платона, с нечеловеческой силой пробившись через вакуум, охватывающий его.
Я ничего не почувствовал, только увидел, как растворяется в воздухе «невидимка» и падает вниз Платон, откашливаясь и пытаясь дышать. Однако…
Я оглох, будто при контузии, а глаза заволокло темнотой. Весь свет во Вселенной потух передо мной, а сердце настолько замедлило пульс, что мне казалось, будто оно остановится. Ещё через несколько секунд я повис над землёй, чувствуя только жёсткий морозный ветер, срывающий с меня кожу, и страшные чужие прикосновения, шестипалые мокрые руки хватали меня за конечности и шею, оставляя там саднящие царапины от когтей, меня вертело в пространстве, как дождевую каплю, стремящуюся вниз, чтоб разбиться об воду и умереть. Изнутри выдернули все органы, оставив только постоянно сжимающуюся пустоту и черную мглу в голове…
Я начал задыхаться, с холодком в висках и ужасом ощущая, как прикосновения учащаются, влажные пальцы залезают ко мне в горло, пытаясь вырвать из груди душу…
Паника уже достигла предела, но я этого не чувствовал, я вообще будто во сне осознавал только приближающуюся смерть всего сущего…
– АНТОН!!!
Платон со всей дури ударил меня ладонью по лицу. Треск вышел впечатляющий, и было так больно, что я сразу же проснулся. Свет включили, звуки влились в уши, всё вернулось на свои места.
Я лежал на скамейке, а сверху на меня смотрел встревоженный эксцентрик, прикрывший трещины длинными волосами. И двое подоспевших на помощь людей, женщина среднего возраста и потрёпаный студент. Видимо, когда невидимка исчез, я потерял сознание и нас, наконец, заметили.
– Ты как? Голова не кружится? – Платон тщательно осмотрел меня, покрутив костлявыми пальцами мою голову за подбородок.
– У меня если что вода есть, – прохрипел студент и подал мне бутылку с водой. У меня в горле и правда пересохло, поэтому я поблагодарил и отпил несколько глотков.
Оказалось, что головой я лежал на куртке той самой женщины. Она заботливо помогла мне сесть и оделась обратно, после чего кивнула, будто отвечая на чей-то вопрос, и ушла.
Студент удовлетворённо принял свою бутылку обратно.
– Аккуратнее. Днём солнце жаркое, лучше без шапки не ходить.
После этого он взглянул на наручные часы, ойкнул и, неуклюже встав с корочек, побежал к выходу из сквера.
Как повезло мне, что я выпал из вакуума с другом за руку, а то так бы завис вместе с Платоном, как Валентина Александровна.
– Не двоится в глазах, жа́ра нет? – Платон, зябко от переживания обхватив плечи, смотрел на меня своим потерявшим пристальность растерянным взглядом. Даже как-то виновато, наверное. Впрочем, я знал, на что шёл, перебором назвать не могу…
– Трещины убери, тогда точно не будет… – спокойно прохрипел я. От кошмара не осталось и следа. И это даже к лучшему, а иначе у меня бы точно сердце остановилось.
Платон наскоро закрыл неприятные щели, а кусок, отвалившийся от него ещё в лапах невидимки, восстановился сам, затянувшись кожей.
– Спасибо, – я сел на скамейке и поднял рюкзак с земли. – Пошли дальше. Только, пожалуйста, пообщай мне, что это первый и последний раз, ладно?
– Этот – да, – Платон сжал кулак и пальцы, сломавшиеся во время удара по лицу, пришли в норму. Он не был удивлен тому, что я так быстро оправился от короткой передачи, видимо, не раз так делал. – Во второй уже будет не так тяжело, хотя на время ты можешь оглохнуть и потерять эмоции.
– Ладно…
Мы пошли дальше. Не разговаривали друг с другом полчаса, пока не приблизились к указателю, на котором было обозначено расстояние до соседнего города. Двадцать километров с копейками… Но ничего страшного…
– Платон, слушай, а почему я тогда увидел невидимку, я же человек, вроде как? – резонно спросил я, отставив в сторону лёгкую обиду на товарища.
– Всё дело в Договоре. Я уже тогда передал тебе немного своей силы на расстоянии, чтоб ты мог видеть, что со мной случилось. Я рад, что ты сообразил, как мне помочь.
– Прозвучало как то, что я тупой, – привязался к фразе я. Несмотря на то, что я смирился с поджидающими нас опасностями, я всё равно неосознанно злился на приятеля, ведь незнание порождает страх… И ненависть.
– Ты не тупой, просто напугался, – честно поправил меня парень, продолжив идти.
Я пошёл за ним, жалея о том, что заточил у себя внутри чувство ярости. Теперь меня будто сжимала огромная раскалённая стальная рука, с треском ломая мои рёбра.
Впрочем, я чувствовал, что всё же прав. Платон должен был мне рассказать об предстоящих опасностях, чтоб я хотя бы знал, что делать в той или иной ситуации. Есть повод обижаться, как ни крути.
Но я предпочёл промолчать. Мои горькие чувства сейчас никак положение не спасут.
Через примерно километр Платон остановился, устало уперев руки в колени. Он потрогал бок, а другой рукой смахнул пот со лба.
Возмутительно, у него болит рана так, что он сдерживается от крика, а он молчит! Не понятно, завидовать или беспокоиться.
– Погоди, пару секунд постоим, – прерывисто и сипло дыша попросил меня эксцентрик.
– Постой пока тут, я сбегаю за водой и вернусь, – я тревожно вгляделся вдаль. Ветви деревьев густой бутылочно-зелёной бахромой свисали над дорогой, прикрывая вдалеке небольшой мост через речку шириной в метр.
Я побежал туда и, обогнув прямой кирпичный мост, опустился ногами в высокую мягкую траву у берега. Золотистый песок перекатывался по дну, но, в целом, воду можно было назвать прозрачно чистой.
Я постарался набрать воды в пустой термос, благо, течение было достаточно бурное.
Внезапно я ощутил странное чувство. То самое, которое было, когда Платон передавал мне свою силу. «Что-то случилось», – подумал я уже абсолютно безэмоционально. Я ждал, пока в голове потемнеет, но ничего не происходило, как бы я ни закрывал глаза. Всякий раз передо мной появлялась одна и та же картина – речка, грязный бок моста, деревья, окружающие воду.
«Что не так?»
Я обернулся, и тут же мое горло сжали холодные склизкие руки.
– Что?!
Я попытался посмотреть обратно, но существо держало меня крепко.
Я не смог запаниковать, хотя так хотелось. Я абсолютно ничего не чувствовал.
Меня подняли над землёй и продолжали душить, и, хотя лицо у меня не шло трещинами, как у Платона, я максимально сильно ощущал себя сейчас на его месте.
А я думал, что такого никогда не случится…
В ушах звенело, кровь ударами пробивалась в голову так, что у меня перед глазами плыли красные пятна, воздуха не хватало, и я пытался вдохнуть, но кольцо вокруг шеи чуть ли не до хруста сдавило мне позвоночник.
Полезно в такой ситуации не ощущать панику. Однако кричать очень хотелось.
Тут показался около моста Платон. У него опять треснуло лицо и даже одна рука, но он не обращал на это внимания и шёл, будто держа вокруг себя передвижную стену. Эксцентрик широко расставил ладони и испуганно озирался.
– Платон… – из последних сил прохрипел я, в голове уже ревело, я терял сознание.
Парень осторожно подошёл ко мне, словно меня сзади за горло держал не невидимка, а дикий зверь (хотя, в целом, это одно и то же), и я увидел в его руке пистолет.
Я не шучу, я буквально воспринял зрительно неосязаемую материю, из которой эксцентрики создают вещи. Как…
Со стороны выглядело забавно, хотя мне было не до смеха.
Платон направил оружие предполагаемо в голову невидимке, сощурился от усиленной работы мозга и беззвучно выстрелил.
Монстр успел оставить на мне саднящие царапины от когтей, когда падал, отцепляясь от меня вторыми руками, теми, которые ниже.
У меня по груди расплылась смутная картина красным «Цветение сакуры весной», и я свалился на землю, тщетно хватая ртом воздух. Он не проходил в горло, будто там стояла заслонка.
Платон сел рядом со мной. В его глазах мелькала, как всплески водных брызг, неподдельная тревога. Эксцентрик положил мою голову себе на колени и, прикоснувшись к моей шее подушечками пальцев, чтоб их не сломать, закрыл глаза. Между его густыми бровями пролегла вертикальная складка, а дышать я начал уже посвободнее, и чувства вернулись.
Сперва меня затрясло, как сумасшедшего в припадке, я хотел кричать, но не смог выдавить ни звука от шока и ярости. Я только шумно дышал носом, обхватив плечи руками.
Платон дал мне немного успокоиться, но он не знал, что стальная рука меня ещё не отпустила.
– П-почему? – спросил я, с трудом сглотнув.
– Что «почему»? – вопросом на вопрос ответил товарищ, глуповато наклонив вбок голову.
– Т… Ты идиот, да?! – мне хотелось ругаться матом, но сил не было, ноги отнялись и лежали как отрезанные. Я возмущённо и обиженно посмотрел на парня, до боли сжав зубы, чтоб не выпустить злость через кулаки. – Почему невидимка напал на меня?!
На растрескавшемся осунувшемся лице Платона выразилось такое изумление, что я сразу понял – он ничего не знает и вряд ли сможет мне объяснить, что произошло.
– Странно… Договор же работает, как положено… – внезапно серые глаза эксцентрика блеснули озарением, но он сдержанно промолчал. – Ладно, значит, будем теперь защищать друг друга. Вставай. Нам ещё девятнадцать километров топать.
Я с его помощью поднялся на ноги.
Нет, зря я пустился в эту авантюру. Правильно мне отец говорил – никому доверять нельзя.
И теперь Платон потерял моё доверие.
Не знаю, почему я продолжал идти за ним. Я мог бы развернуться и уйти, сказав, что больше не хочу подвергать опасности свою жизнь, но какое-то непонятное состояние охватило меня и толкало вперёд.
И я шёл, притрагиваясь к синяку на шее, оставшемуся на память об невидимках.


***
Мы дошли до соседнего города через пару часов. За это время успели перекусить и отдохнуть. Так как я продолжал обижаться на Платона, он сам промыл себе рану водой из термоса и перевязал заново.
Эксцентрик настолько устал, что расспрашивать его не хотелось. При одном взгляде парня становилось жалко.
Платон распустил волосы и шёл, прихрамывая на одну ногу и всё время нервно теребя патлы пальцами, хотя лицо у него при этом было каменное.
Я держался от него на порядочном расстоянии. Так хотелось убежать и бросить всё, но оставить невыясненным вопрос о невидимках и их нападении на меня я не собирался.
Лес сменился картиной прибрежного городка. Справа тихо шумело море, окрашенное в сине-серые тона, разбавленные золотыми полосами идущего в закат солнца. Чуть поодаль за туманом разглядывались пушистые от зелени холмы, на которых расположились, чудом удерживаясь на скосах, приятные взору домики.
От частного квартала через пару часов мы должны были прийти к центральному, где и жил дядя Платона. Уже сейчас по дороге кроме огороженных заборами коттеджей появлялись здания выше трёх этажей и даже один торговый комплекс в глубине парка, уставленного облупленными скамейками, куда мы зашли отдохнуть от солнечного жара.
Час пик ещё не наступил, парк пустовал большей своей частью. От осознания того, что рядом так мало людей, способных нам помочь в трудную минуту, мне стало не по себе.
Платон наскоро умыл лицо в маленьком фонтанчике, похожем на высокую бетонную вазу с дельфином на верхушке. Я поступил его примеру, а, когда поднял мокрые кудри, увидел товарища с широко раскрытыми от ужаса глазами. Он быстро оглядывался то на меня, то на существ перед ним.
Я их тоже видел. Невидимки, штук десять. Они, передвигаясь на четырех конечностях, как ящеры, шли прямо на нас.
Платон выставил руки, представив в них пару пистолетов, которые от волнения тут же развалились после первого выстрела, ибо парень никак не мог сконцентрироваться и, хотя голос его явно подводил, гаркнул на меня, обернувшись:
– Я их задержу, беги!
Я послушался без пререканий и бросился прочь, стараясь на оглядываться…




***
– Спокойно, не дури, – эксцентрик покаянно вздохнул носом и, прикрыв глаза, с расстановкой спросил: – Забыл о Договоре?
Я аж задохнулся от такой наглости, но через холодный ком злости в горле прохрипел:
– Нет.
Я помнил о Договоре. Пока мы стояли посреди улицы, а Платон держал мой кулак в своей ладони, я проклинал тот день, когда мы встретились.
Я бы отрубил себе запястье, только чтобы расторгнуть это чёртово соглашение.
– Успокойся… - тихо прошептал Платон, сам трясясь, как будто на него вылили ведро ледяной воды. Он отпустил мой кулак, и я с усилием убрал его.
– Ладно… Идём дальше. Но в следующий раз… – начал я, но на этом мои слова с хрипением оборвались. Угрюмо не смотря друг на друга, мы шли вровень. Не знаю, взаимна ли была наша обида, но Платон не сказал ни слова за то время, пока мы двигались на набережную.
Прошло часа полтора. Платон остановился возле заборчиков, за которым плескалось море, разбиваясь о волнорезы, и притронулся к ране. Мы бежали слишком быстро и она раскрылась, майка сбоку покрылась алыми пятнами.
Я встал рядом и поставил рюкзак на землю. Нет, я не мог больше сдерживаться, мне надо было ему всё высказать. Стальная рука шевельнула пальцами, от чего меня передёрнуло, и я повернул к товарищу усталую взлохмаченную голову.
Однако, уверен, взгляд в тот момент у меня был страшнее, чем у него.
– Платон, почему невидимки напали на меня? Я же просто человек, так? Почему ты мне не сказал?! Я что, шутка какая-то для тебя?!
– Нет, да я сам не знаю, от чего так случилось, – не смотря на меня, просипел эксцентрик, но я его яростно перебил. Меня уже начинала бесить его медленная спокойная речь.
– Вы посмотрите на него. Дёрнул беззащитного, едва знакомого человека за тридцать километров в другой город, чтоб там его убили!
– Я не желаю тебе зла, как ты не понимаешь?! – тут уже раскочегарился сам Платон, всем телом повернувшись ко мне. Руки у него были напряжены от попыток хоть как-то вразумить меня и доказать свою правоту, а взгляд потерял свою уничтожающую силу, и зрачки растерянно оглядывали меня.
Он так жалко выглядел в тот момент. Избитый жизнью, раненный, потерянный.
Но мне было всё равно. Пускай мучается, хоть расквитаемся.
– Конечно! У тебя просто выбора не было, раз я под руку подвернулся. Меня можно и чудищам в лапы кинуть, я ж не сломаюсь!
– Ты сам согласился меня защищать! А я тебя! Мы же товарищи…
Но слабый голос Платона затух в моём пожирающем пламени гнева, я уже не мог остановиться и говорил даже того, чего нет. Взгляд парня приобретал несвойственное ему умоляюще выражение, он пятился от меня на берег, а я понятия не имел, что делаю, в ушах орали на все голоса звуки ярости и отчаяния, а рука сама собой занеслась над головой…
Я очнулся, когда Платон, боком лёжа на колючей гальке, испустил тихий горестный стон.
Я помотал головой. Крики в голове сменились шумом воды, тело одеревенело.
Платон поднял на меня глаза. Точнее, один глаз. Вместо второго зияла кривая чёрная дыра.
Он плакал. Уже по-настоящему, не сдерживаясь. От обиды, от боли, от ужаса.
Я схватился за грудь. Сердце прыгнуло мне в горло, по голове разлился пищащий в ушах мрачный гул, и на языке я ощутил соленый кровяной привкус, сосуды не выдерживали чувств, пронзивших моё тело. Боже, зачем я…
– П-Платон…
– Не подходи! – сорвавшимся на рыдания голосом крикнул эксцентрик. По щекам у него текли слёзы, выкатываясь даже из щели на месте правой половины лица. Лицо исказилось, преобретя грустное, скорбное выражение. Одной рукой парень тщетно искал на земле осколки своей оболочки, испуская такие душераздирающие горькие стоны, что я невольно опустился на землю в двух метрах от него.
Мне хотелось оторвать себе голову, проткнуть себя ножом в грудь, распять, сжечь, утопить, только бы не видеть и не слышать страдания друга.
Боже, какой же я дурак.
Я настолько привык, что в моей счастливой жизни трудности обходят меня стороной, что обозлился на человека, который выдернул меня из зоны комфорта чтоб просто показать мне сторону своей страдающей судьбы… А ведь я сам согласился… Это могло бы стать мне уроком смелости и целеустремлённости, но теперь Платон, ослеплённый и подавленный, сидит на земле, дёргаясь от слёз, ведь он доверял мне. А я так предал его, просто от ярости…
Почему я не дал себе его выслушать? Как меня смог захватить неконтролируемый гнев? Что делать…
Я сидел на гальке и мне тоже хотелось кричать, но я сдерживал в себе эмоции, они бились о грудину влажным горячим комком.
Платон внезапно резко поднял голову на меня.
Точнее, на стоящих позади невидимок.
– Антон… Антон, не двигайся…
Я едва услышал его слабый голос, но сумел понять, чего он от меня хочет.
Платон, покачиваясь от дезориентации и боли, встал, и в руке у него появилась длинная сабля.
Я замер, будто зацементированный изнутри.
Платон размахнулся саблей и подошёл к обступившему меня полукругу невидимок. Он сразу посерьёзнел и шумно дышал, перехватив оружие обеими руками. Он не был уверен в результате, то есть, вообще полагал, что эта идея пропащая, ибо в вся его поза выражала скованность и страх. Но парень не думал об этом, ему просто хотелось…
Защитить меня.
Платон одним резким движением за руку выдернул меня из полукруга. Существа переполошились и, опустившись на четыре конечности понеслись навстречу нам. Они выглядели, как обозлённая стая оскалившихся в припадке бешенства собак.
Платон отодвинул меня назад, сам встал впереди. Пятки моих кроссовок ступили в воду, я чуть не упал, встревоженно оглядываясь.
Мне казалось, что моё сердце остановится от перенапряжения, голову изнутри покрывал протяжный звенящий гул, а в глазах вся картина расплывалась в непонятную яркую абстракцию.
Платон замахнулся и отсёк голову первому подбежавшему существу. Его хватали за руки, разрывая кожу, около челюсти у парня билась толстая зелёная жилка. Он пятился, наступая мне на ноги, продолжая рубить «невидимок».
Платон поднырнул под руку, пытающуюся схватить его, и срубил ей пальцы. Он двигался, как змея, бросками, пытаясь продвинуться вперёд, но даже с отрубленными руками чудовища, не чувствуя боли, продолжали теснить нас к воде. Только лишив «невидимку» головы можно было уничтожить его.
Монстры растворялись в воздухе, как туман. Я, заметив это, перешёл ближе к поломанному бетонному волнорезу и начал быстро соображать.
А что, если я просто пока не раскрывшийся эксцентрик? Вдруг Платон не сказал мне этого, чтоб не пугать? Или, может, он сам не знал…
Впрочем, факты сходились именно таким образом. Я помогу другу, а потом мы поговорим…
Кажется, моя жизнь становится сложнее и сложнее… Не страшно.
Это какая-то бессмыслица, но попробовать стоит.
Я сжал руку, представив в ней меч. Ничего не вышло, я всё так же держал воздух.
Ладно. Значит, надо представить себе плотность и состав предмета, чтоб его воплотить…
Я живо нарисовал себе картину металлического эфеса, деревянной рукоятки, обитой кожей, заставил себя почувствовать, как прикасаясь к мягкой поверхности, оканчивающейся разящим острым клинком.
В следующую секунду я упал, больно ударившись носом в камни.
Самая простая физика. Чем предмет плотнее, тем он тяжелее.
Я поднял глаза с выступившими от боли слезами.
Платон стоял метрах в десяти от берега прямо на воде, продолжая отбиваться от толпы существ, окруживших его. Они будто забыли про меня, видимо, сила моего товарища просвечивала белым фонарным лучом через проломленную оболочку лица, и её чудища видели отчётливее, чем мою.
Эксцентрик устал. Руки у него крупно дрожали, он стоял на полусогнутых ногах, медленно отходя назад. Из глаз у него текли слёзы, смешиваясь с потом и розовой струйкой крови изо рта.
Он казался теперь таким хрупким и беззащитным.
Пришло моё время его защищать.
– Эй! – изо всех сил, чуть не порвав связки крикнул я, поднимаясь и волоча за собой тонкий, но такой тяжёлый меч. Моё сознание тонуло, как побитый корабль, в темноту, и мысли сбежали с него, будто крысы. Я всеми силами старался держать себя прямо и не показывать страха, хотя внутри меня истеричный податливый Антон из прошлого орал: «Брось всё это и беги!»
– Сюда, я здесь! – я поднял меч вертикально, чувствуя, что продержу его в таком положении максимум секунд пять.
Невидимки, ну, точнее, большая половина, выставилась на меня огромными белёсыми глазами. Они прямо по воде бросились ко мне, с гибкостью кошек преодолевая серые волны и шипящие гребни пены.
Я замахнулся и совершил большую дугу оружием перед собой, по инерции крутанувшись юлой. Пираньи зубы щёлкнули возле моего уха, как разорвавшейся снаряд, но в следующую секунду всё исчезло.
Ну, то есть, буквально.
Отрезанный лезвием кусок волнореза с оглушительным грохотом и плеском съехал в воду, а в воздухе растворялся туман невидимок и странная черная полоса, будто я разрезал пространство, и за ним оказалось беспроглядная темнота.
Я шокированно задержал дыхание.
Ничего себе я умею.
Но полоса не дала мне к себе прикоснуться, схлопнулась, как только я хотел дотронуться до неё пальцами.
У меня на месте сердца неприятно закололо от переживания.
Кто ж я такой… Если Платон, умелый эксцентрик, едва справляется с десятью существами, то я одним ударом разрубил целое полчище монстров, хотя создал меч буквально минуту назад, абсолютно без понятия, как это делается правильно…
Я никак не мог прийти в себя от произошедшего.
Платон в это время дошел уже до тридцати метров и упал на колени посреди воды. Я едва различал его тощую фигуру в окружении невидимок.
Они же его прикончат!
Нет, всё не может так закончиться!
Я же даже не извинился!
Я, мысленно представляя себе дорогу на воде, осторожно ступил на поверхность моря и, поняв, что сработало, и быстро пережив приступ радости, побежал к другу.
У меня болели лёгкие и саднило сердце, из раны на груди плескала кровь, но я смотрел только вперёд. Для меня ничего не существовало кроме Платона, которого надо спасти.
Я себя никогда не прощу, если его задушат…
Однако, когда я приблизился к монстрам, те тоже пребывали в некоторой растерянности и всем скопом напряжённо разглядывали прозрачную синеву воды согнувшись с невидимого плато.
Платона не было.
У меня сердце упало в желудок.
Я тоже сунул голову в море и открыл глаза. От пульса у меня в ушах вибрировали капли.
Платон тонул. Он опускался вниз быстро и тяжело, как топор, из приоткрытого рта вылетали последние пузырьки воздуха, а зеленоватую черноту вокруг окрасила алая полоса, текущая из его раны.
– Чёрт! – я вытащил голову из воды. Мокрые кудри прилипли ко лбу, соленые струи стекали мне в приоткрытый в шоке рот.
Даже секунды на размышления не было.
Я взял в грудь побольше воздуха так, что заболели рёбра, и нырнул.
Я сразу же погрузился в до одури холодную и давящую со всех сторон прозрачную воду. Она влилась мне в позвоночник и натянула нервы до предела, руки не слушались меня, ладонь со знаком Договора горела огнём.
Страшно. Но чувства где-то изнутри отчаянно скреблись, а в данный момент я плыл вниз, в чёрную мутную бездну, протягивающую кривые костлявые пальцы к моему другу.
«Держись, Платон, я плыву…» – через силу подумал я, ибо почти терял сознание. Давление сжимало мне грудь, и я чувствовал, как сильно кружится голова и меркнет в глазах.
Я лихорадочно искал, за что зацепиться, но тут моя рука наткнулась на край майки эксцентрика. Я крепко схватил его, боясь потерять эту спасительную возможность, и, с трудом притянув к себе тело Платона, оттолкнулся ступнями от плотной воды и быстро поплыл вверх.
Вечерний солнечный свет приближался, и я всё ускорялся, боясь задохнуться.
Я вынырнул и глубоко хрипло втянул в себя воздух, пытаясь отфыркаться и отдышаться. Нащупал рядом невидимое плато и взвалил на него безвольное тело друга.
– Платон, – я выполз вслед за ним и, нагнув ухо, прислушался к его дыханию. Я уже устал волноваться, но сердце всё равно ёкало и билось, как затравленный зверь в клетке.
Парень не дышал. Даже не пытался.
Я взял его поперёк туловища спиной к себе и сдавил ему грудную клетку таким сильным захватом, каким умел. Мне казалось, что это поможет.
Из горла Платона выплеснулось ведро воды, и он, страшно кашляя, упал на плато боком. В одну секунду мне показалось, что он захлебнётся излишками и задохнётся, но эксцентрик быстро поправил дыхание и приоткрыл мутный глаз.
– Как ты? – спросил я первое, что пришло в голову.
– Живой вроде… – просипел товарищ, всё ещё лёжа пластом. – Только воды нахлебался.
– Думаешь, простудишься? – успокаиваясь, предположил я.
– Да стопроцентно…
Мы помолчали, пока он приходил в себя.
– Спасибо, – искренне, даже чуть дрогнувшим голосом поблагодарил Платон, повернув ко мне мокрую блестящую голову. Он слабо улыбнулся и насмешливо взглянул на невидимок, ускользающих по морю к берегу, словно змеи.
Я без разговоров посадил друга на закорки и пошёл к берегу, осторожно и медленно. Лёгкий теплый ветер превратился в срывающий колкий морозец, аж ноги сводило.
Я пытался делать вид, что не устал, хотя друг раз десять утверждал, что может и сам дойти, впрочем, судя по его неуверенному тону, всё абсолютно наоборот.
Постоянно испуганно озираясь, я вышел на тротуар и забрал рюкзак. Надо было переодеться, и для этой цели я засеменил к ближайшему подъезду.
– И как ты с ними справился? – Платон положил подбородок мне на плечо, говоря в самое ухо, ибо голос у него был настолько больной, что его заглушал плеск волн.
– Ну, как оказалось, я тоже эксцентрик, – поднял брови я, уже ничему не удивляясь. – Правда, если ты не знал это с самого начала, когда мы заключали Договор, то я тебя прощаю.
– Я только недавно догадался. Прости, что не сказал сразу. Смысла теперь в Договоре нет, невидимки охотятся за обоими…
– Ну, слушай, я создал огромный меч и порубил их в капусту. Они теперь ко мне и на километр не подойдут! – самоуверенно возразил я. Ни доли шутки, но Платон рассмеялся, после чего сразу же раскашлялся.
– Ты создал его настолько плотным, что разрубил пространство этого мира, я видел, – просто, как о погоде, рассказал парень. – Ты намного сильнее меня, может, просто КПД способностей повысилось из-за долгого неиспользования…
– Да, поздновато я… Хотя я этому и не рад, всё же… – я замялся, пытаясь сформулировать ту сокровенную мысль, которую обычно так трудно высказать словами. – Я счастлив, что у меня теперь есть хороший друг. И я продолжу тебя защищать.
– Как и я тебя, – пообещал Платон и ухмыльнулся, зажмурив стальные серые глаза. Он восстановил своё лицо, хоть и медленно.
Мы подлатались и переоделись. Ещё немного осталось.
Город гудел. Нас обтекали люди, исполненные некой прибрежной романтики и искренним удовольствием. Окна домов сверкали, как золотые монеты, светло вокруг, белые головы фонарей около перекрёстка вздымаются в тёмно-алое небо, перемежающееся синими полосами. Мягкий шум, даже в галдеже и треске мотоциклов угадывалось что-то спокойное.
Всё идёт своим чередом, и мы, два неформала, о которых даже никто не догадывается, стоим возле многоэтажки, конца нашего пути.
– Ну, что ж… – Платон обернулся ко мне и грустно ухмыльнулся. – Пора прощаться. Спасибо тебе большое ещё раз.
– И тебе.
– За что? – расширил глаза друг, оглядывая мою трепещущую от сдерживаемых слёз фигуру.
– Ну, теперь мне интереснее жить, – пожал плечами я. Не знаю, честное ли это было заявление, но, оглядываясь на все эти шесть часов, я понял, что да. ДА.
Платон неловко раскрыл объятия, криво улыбнувшись.
– Я польщён. Но всё равно береги себя.
– И ты.
Мы похлопали друг друга по спинам.
Я сподобился дать другу свой номер, чтоб он мог позвонить мне и спросить, как я добрался.
На этом мы простились.


***
После прощания с Платоном, я вышел на шоссе, потрёпанный, с рюкзаком наперевес, задумчивый. Надо было спросить, передаются ли способности по наследству, а то вдруг от меня что-то скрывают…
Рука устала и ныла, пока я держал её впереди себя, стараясь поймать попутку. Странно, что мы с Платоном так не поехали, впрочем, вид моего товарища был уж очень бомжарский… Вряд ли нас взяли бы в машину.
Скоро возле меня остановился длинный плоский автомобиль с обтершейся краской и треснутым лобовым стеклом. Сразу выдаёт нерадивого водителя, но выбирать мне было особо не из чего.
Из окна высунул голову в приплюснутой кепке мужчина лет сорока с длинным, скуластым лицом, прямо как у чистого советского человека. Хотя при этом глаза у него были выразительные и чёрные, как две дыры, а русые волосы аккуратно уложены в короткое карэ. Смуглый нос с горбинкой выдавал кавказские корни.
– Чего тебе, парниш? – приятным низким голосом спросил он, улыбаясь уголком губ.
– Можете отвезти до соседнего города? – с надеждой спросил я, поправив на плече тяжёлый рюкзак.
– Могу, мне по пути, – мужчина залез обратно. – Садись на пассажирское.
Я радостно прыгнул в машину и запер дверь за собой.
Мы ехали минут двадцать. Корней (а именно так звали моего водителя), рассказывал о собачьем приюте, в котором работает куратором больных псов. Слушать его было забавно и интересно, тем более он с такой любовью относился к своей работе.
– Договор можешь не прятать, – внезапно посоветовал он, не отвлекаясь от дороги. – Его можно снять.
– К-как? – спросил я сразу обо всём. У меня сердце ёкнуло от осознания того, что рядом со мной сидит настоящий взрослый эксцентрик.
– Скажи мысленно имя своего тотемного животного и прибавь «освобождаю тебя», – рассказал мужчина, дружелюбно подмигнув мне. – Гляжу, ты в эксцентриках недавно. Договор в таком случае вещь бесполезная.
– Знаю, – ответил я. Так ново и необычно ощущать присутствие чего-то особенного вокруг, хотя… Я уже и сам стал частью этого.
– Не бойся. Жизнь у нас, конечно, тяжёлая, но если мы будем сильными и станем помогать друг другу, то все проблемы по плечу, – эксцентрик достал из нагрудного кармана рубашки сигарету и закурил в открытое окно.
Я молча кивнул, соглашаясь с этими словами.
«Тигр, отпускаю тебя…»
Знак Договора с руки исчез, как тягостное воспоминание, которое, впрочем, многое мне дало.
– Хочешь поесть? У меня где-то печенье завалялось, – Корней поискал свободной рукой на заднем сидении и подал мне помятую ароматную пачку. – На всякий случай могу стать твоим наставником, если хочешь. Держи визитку.
Я с восторгом принял от него еду и кусочек бумаги с номером.
– Спасибо большое, – внутри моего сердца щекотливым теплом пылал огонёк зарождающейся новой жизни.
Я готов принять все трудности и преодолевать их.


***
Я вернулся домой часов в пять, как раз тогда, когда приезжает мама. Она, видимо, задержалась, поэтому я вошёл без приключений.
Таня встретила меня у двери. Было видно, что у неё много вопросов, но она вежливо молчала, заметив, как я устал.
– Тебе приготовить чай? – поинтересовалась сестра.
– Не, не надо, я пойду спать, – прохрипел я и зевнул в кулак так мощно, что чуть не вывихнул челюсть.
– Кстати, – девушка подняла палец отметив мой заинтересованный взгляд. – Мы, когда с Платоном разговаривали, он сказал, чтоб я тебе сообщила, что в твоей комнате на столе лежит что-то важное. Говорил, что это останется тебе на память.
– Ладно, – настороженно кивнул я и пошёл к себе.
На столе лежал маленький шарик из дерева. Когда мы с Платоном доделывали скворечник, я и не заметил, чем он занят.
Воспоминания… Будто это было сто лет назад.
Я почесал ладонь, с которой будто срезали фигуру тигра. Вспомнил совет Корнея и на душе стало приятно.
Мир узок, на самом деле, когда сталкиваешься с подобной историей. Эксцентриков не мало…
Я поднял со стола шарик и оглядел его со всех сторон.
Когда я подставил его на свет лампы, там четко высветилось выражение, меня разозлившее и рассмешившее одновременно.
«Спасибо, кудряш»