Несколько дней из жизни Максима Петровича.

1.
Максим Петрович Иванько проснулся как никогда рано. Он всегда любил поспать, а просыпаясь, ещё долго нежиться в постели с закрытыми глазами перекатываясь с боку на бок, словно колобок в умелых руках хлебопёка. Его супруга, ныне уже покойная Мария Сергеевна, зная эту привычку мужа, и искоса поглядывая на то, как он делает в постели всевозможные «сальто» и «кульбиты», каждый раз раздражённо ворчала, пытаясь хоть как-то вразумить лежебоку. Но слыша её недовольное брюзжание, Максим Петрович ещё крепче закрывал глаза и ещё чаще крутился - вертелся на кровати. Когда же, наконец, терпение Марии Сергеевны подходило к концу, она громко восклицала своим звонким, зычным голосом:
« Ишь ты как завертелся бездельник, прямо как ротор в статоре! А ну - ка девки стаскивайте с кровати своего папашу!» И красавицы дочки, а у Максима Петровича их было две, с весёлым, звонким смехом набрасывались на разленившегося отца и принимались щекотать его своими маленькими детскими ручонками. В ответ, Максим Петрович извиваясь как змея и уворачиваясь от ребятишек, отчаянно сопротивлялся, издавая какие – то невообразимые, отрывистые звуки, напоминающие то ли хрюканье поросёнка, то ли ржание молодой кобылы, доставляя этим неописуемую радость своей детворе. Малышня - же - погодки Саша и Даша, озорные хохотушки похожие на отца как две капли воды, «не зная пощады» не давали покоя взбудораженному отцу. Когда же Максим Петрович, наконец, охая и ахая, сдавался, и слезал с кровати, в семье Иванько наступали мир и тишина. Все дружно садились за стол, где за скудной трапезой в увлекательной неторопливой беседе проходил их завтрак.
Всё это было в прошлом, в какой – то другой давно забытой Максимом Петровичем жизни, от которой остались одни лишь осколки воспоминаний. И грустные, и смешные они были частью его самого. Он любил эти яркие моменты своей биографии почему-то не стертые из памяти временем и частенько сидя у окна предавался путешествиям в своё незабываемое прошлое.
Женился он поздно. Исколесив в юности вдоль и поперёк всю матушку - Россию в долгих многочисленных командировках и устав от постоянных разъездов Максим Петрович, наконец, вернулся в своё родовое гнездо, построенное ещё его дедом. Хотя дом был и не большой, но довольно крепкий, и новоиспечённый хозяин рассчитывал пожить в нём ещё какое-то время. На дворе шёл безумный 1997 год. Тот хаос, что царил в стране, ещё не сильно коснулся их затерянной в глухих Брянских лесах небольшой деревеньки Сосновки и Максим Петрович рассчитывал, значительно расширив своё «имение» наконец – то жениться. Деньги у него были. Не зря же он, окончив с красным дипломом в Москве геологоразведочный институт, всю свою юность, провёл в многочисленных геологических экспедициях.
Что же касается невесты, то тут вопрос был давно решён. Ещё со школьной скамьи Машенька Петрова хотя и была его на два года моложе, но твёрдо и бесповоротно завоевала сердце молодого геолога. Никто не догадывался об его тайных чувствах к дочери местного тракториста. Сам же Максим Петрович ни с кем не делился своими переживаниями, справедливо полагая, что чем меньше знаешь – тем крепче спишь. Увидев её однажды, в деревенском клубе на дискотеке, он полюбил её той самой светлой, чистой, искренней, юношеской любовью о которой слагают свои стихи лучшие мировые поэты и пишут свои замечательные романы великие писатели. Его чувства, ещё не испорченные жизненным опытом, словно прекрасный сказочный цветок расцветали при каждой их мимолётной встрече. Сердце молодого человека решительно вырывалось из груди и он, смущаясь и боясь выдать свои эмоции, прятался в шумной толпе одноклассников. Но дама его сердца была ещё слишком юна, чтоб обращать внимание на прекрасных принцев, и её интересовали не столько мужественные рыцари, сколько красивые, нарядные куклы. Разница в возрасте, впрочем, не такая уж и большая, не смутила юного Ромео. Он влюбился решительно, всем сердцем навсегда и бесповоротно. Никому не известно, сколько бессонных ночей провёл влюблённый Орфей возле дома своей прекрасной Эвридики. Лишь старый верный пёс Дружок всегда готовый идти с хозяином и в огонь, и в воду был частым свидетелем ночных прогулок пылкого молодого человека к дому его пассии. Там юноша вместе, со своим четвероногим другом, спрятавшись в кустах орешника, часами наблюдал за тем, как сквозь не плотно задёрнутые шторы просачивался тусклый свет, в надежде на то, что по милости небес совсем ещё юная Джульетта неожиданно промелькнёт в окошке своим прекрасным, тёмным силуэтом.

2.

Шло время, Машенька Петрова подросла и превратилась в прекрасную, миловидную девушку о свидании с которой мечтали все мальчишки не только Сосновки, но и близ лежащих деревень. Однако она, не обращая никакого внимания на обжигающие взгляды своих многочисленных поклонников, частенько приходила в небольшую деревенскую библиотеку. Там в читальном зале за чтением художественной литературы, она проводила всё своё свободное время, жадно впитывая накопившуюся веками мудрость, и постепенно взрослела не только душевно, но и духовно.
Познакомились они случайно зимним, морозным днём, на импровизированном, стихийном катке расчищенным на скорую руку соседскими ребятишками. Протекающая рядом с деревней небольшая, безымянная речушка, каждый год становилась ареной «жарких», хоккейных баталий юных деревенских жителей. Со всей округи, пройдя порой несколько километров, сюда стекались любители этой великолепной игры, в надежде на то, что сегодня они вновь, вдоволь насладится прекрасными моментами и ярким зрелищем хоккейного матча. Разбившись на команды, частенько на старых, оставшихся от старшего брата коньках, без защитной амуниции, со сделанными из коряг клюшками, гоняя по неровному льду старую потрёпанную шайбу, будущие Макаровы и Каменские целыми днями выясняли, кто будет в этом году чемпионом Сосновки. С разбитыми носами, с содранными в кровь коленками, уставшие, но счастливые, отчаянные смельчаки с громкими криками носились по льду, пугая слетевшихся посмотреть на матч ворон. Под немногочисленные одобрительные возгласы самых верных своих болельщиков и болельщиц юные хоккеисты показывали настоящие чудеса ловкости и отваги. Когда же хоккейные страсти утихали и каток пустовал, тогда не только дети, но и некоторые взрослые жители деревни, словно вспоминая свою давно ушедшую юность, с удовольствием проводили на нём всё своё свободное время.
В тот день подруга уговорила Машу пойти на очередной хоккейный матч, а после вдоволь накататься на новых, только недавно купленных коньках. Придя со школы, едва успев переодеться и кое-как пообедать Маша, захватив коньки отправилась на прогулку. Подруги встретились возле клуба и, не раздумывая отправились к речке. Дорога, по которой они шли, была удобной, но делала огромный крюк, замысловато петляя среди почти заросших, многочисленных оврагов и карьеров, оставшихся от былых времён. Поэтому, вся детвора чтоб значительно сократить путь предпочитала свернуть на узкую проложенную многочисленными детскими ногами тропинку, коряво ведущую через лес к реке. Правда приходилось спускаться с крутого обрыва, но давно привыкшая к такому препятствию детвора с громким, радостным криком, лихо скатывалась вниз, порой оставляя в еле заметных, засыпанных снегом корягах сломанные каблуки и куски подошв. И хотя дома их ждал очередной серьёзный разговор, а некоторых, самых упрямых, и основательная взбучка, остановить отчаянных сорвиголов было практически невозможно.
Именно такая коряга и стала той самой судьбоносной искрой для Максима Петровича и Марии Сергеевны. Зацепившись за торчащий из земли корень сосны, кубарем скатившись с десятиметровой высоты, и чудом оставшись в живых, Машенька Петрова выкатилась прямо на каток к ногам Максима Иванько. Это была судьба!
И юный Максим воспользовался ей сполна. Молодой человек, пыхтя и кряхтя целый километр, нёс на руках потерявшую сознание девушку. Не кому, не отдавая свою драгоценную ношу он лишь изредка посматривал на её бледное лицо и роскошные, каштановые волосы, торчащие из - под шапки. Даже когда прибыла помощь, и отец Машеньки попытался взять на руки дочь, у него это не сразу получилось. Замершие, окоченелые пальцы юноши не слушались его, а ватные ноги подкашивались при малейшем прикосновении.
Потом была районная больница, где Маша лежала с сотрясением мозга и куда Максим Петрович раз, в неделю по пятницам тайно приезжал, сбегая с последнего урока. Спрятавшись за угол соседнего дома, он подолгу стоял и пристально смотрел на одинаковые, занавешенные окна стационара, не зная в какой палате, лежит его любимая девушка.
Когда же через два месяца Машу выписали, она сама пришла к ним домой. Краснея и сильно стесняясь, она, пробормотав « большое спасибо» быстро шмыгнула за дверь, оставив ошарашенного, раскрасневшегося Максима выслушивать нотации матери:
- Эх, ты, жених! Беги, догони девчушку! Да на чай пригласи! Не видишь, что ли стеснительная она!
И Максим, что-то проворчав ей в ответ, смущенный побежал догонять свою пассию. Потом они пили чай с земляничным вареньем, иногда, украдкой посматривая друг на друга, и смотрели старые, потрёпанные фотографии из семейного альбома. В завершении всего, замечательная коллекция марок и значков, старательно собранная Максимом Петровичем в течении нескольких лет, дополнила их первый романтический вечер. Уже когда стемнело, счастливый «Ромео» проводил свою прекрасную «Джульетту» домой, и потом ещё долго - долго, лёжа на кровати не мог уснуть от огромного счастья, неожиданно свалившегося на его ещё хрупкие, юношеские плечи.

3.

Время пролетело быстро. Они так и не успели сказать друг другу те самые важные, судьбоносные слова, которые навсегда скрепляют родственные души. Хотя с той поры друзья и проводили вместе много времени, но решиться на что – то большее чем нежный взгляд у Максима Петровича не хватало духу, а Мария Сергеевна, начитавшись исторических романов, справедливо полагала, что первым проявить свои чувства должен был мужчина.
Вскоре, сразу после окончания школы, Максима Петровича призвали в армию. Те редкие письма, что «долетали» до дальневосточного таёжного гарнизона, где служил старший сержант Иванько, были полны теплых, нежных слов поддержки и заботы. Любопытную Машу Петрову интересовало практически всё: как служит, с кем дружит Максим Петрович. Условия его сурового армейского быта и отдыха, его успехи и неудачи, его планы на будущее и всякие другие мелочи не лёгкой армейской жизни. В конце же каждого письма стояла приписка: «Жду! Маша!»
Но увидится им, пришлось не скоро. Сначала Максим Петрович, даже не заглянув в родную деревню, уехал поступать в институт, а затем и Мария Сергеевна, оставив на пороге рыдающую мать, умчалась в Брянск в поисках лучшей женской доли.
И хотя порой их разделяло несколько тысяч километров, их невидимая душевная связь не прерывалась ни на секунду. Многочисленные письма полные тёплых, нежных слов, несомненно, были гарантом их крепкой, верной дружбы. Любили ли он друг друга?! Наверно, да! И пускай их чувства были отнюдь не безумными, а страсти далеко не шекспировскими, зато постоянными, без бурных эмоциональных всплесков и тягостных депрессий. И приписка в каждом письме: «Жду! Маша!» для Максима Петровича была намного ценней многочисленных пустых слов и нелепых, лживых обещаний.
Встречались ли они? Да, иногда встречались! Их короткие, мимолётные свидания были совсем немногословны, и даже немного чопорны, но от этого они не становились каким - то скучным событием в их жизни. Им и без лишних слов было хорошо вместе. Максим и Маша, взявшись за руки, бродили по родной, почти опустевшей деревеньке, порой вспоминая своё счастливое, беззаботное детство, своих разлетевшихся кто куда друзей и одноклассников, делились о своих планах на будущее или просто нежно обнявшись подолгу сидели на берегу безымянной речки, недалеко от того самого обрыва. И молча смотрели на огромную, жёлтую луну, с интересом наблюдавшую за ними с высоты. Потом они снова разъезжались, разлетались, словно птицы из родного гнезда и только письма, письма полные тёплых, нежных слов снова и снова спешили на встречу друг другу.
Так прошло несколько лет. За это время Мария Сергеевна успела окончить педагогический техникум и теперь работала учителем начальных классов в небольшом провинциальном городке - Злынке. А Максим Петрович «наевшись досыта» вольной, полной увлекательных приключений жизни, решил, наконец - то остепениться, осесть на земле, завести хозяйство и обязательно жениться.
Мария Сергеевна, разумеется, не сопротивлялась. Свадьбу сыграли в августе. Через год родилась старшая дочка Саша, а потом и младшая - Дашенька. Все немногочисленные соседи белой завистью завидовали дружной семье Иванько. Трудолюбивый, доброжелательный Максим Петрович считался в Сосновке эталоном настоящего мужчины. Прекрасный семьянин, заботливый муж и отец, он всегда старался создать все условия для счастливой семейной жизни. Да и Мария Сергеевна по всей округе слыла человеком весёлым добродушным и гостеприимным.
А как она пела! Самозабвенно, вдохновенно, красиво. Её звучное, мелодичное сопрано, словно звонкий ручеёк частенько разливалось над округой. Ни одно событие, происходящее в деревне; будь то поминки или рождение ребёнка не обходилось без её проникновенного голоса.
- Спой что-нибудь Сергеевна - просили бабы, быстро собрав на стол нехитрую деревенскую снедь. Мария Сергеевна, выпив рюмку водки и не спеша, закусив, удобно усаживалась на лавке, и вскоре очередная жалостливая песня «разливалась» по всей округе, раздирая надвое сентиментальные женские сердца.
Но всё это, осталось там, в каком – то далёком, светлом прошлом. В какой – то другой, давно забытой Максимом Петровичем жизни. Иногда ему казалось, что это был всего лишь волшебный сон, что всё это произошло не с ним. И где - то там, в таинственной и неизвестной ему сказочной стране грёз, какой – то другой Максим Петрович Иванько часам бродил под окнами своей любимой девушки в надежде растопить лёд её холодного, ещё неприступного сердца. А потом, стиснув зубы, из последних сил, не веря своему счастью, нёс её на руках по не ровной петляющей среди многочисленных засыпанных снегом оврагов, дороге. А потом.…
… Потом, какой - то злой колдун, видно позавидовав его счастью, с помощью своей чёрной магии разрушил его жизнь, разделив её на до и после. Сначала Саша, едва успев, окончить школу, уехала поступать в политехнический институт. И никуда – нибудь, а в Москву. А вскоре, вслед за ней, через год, отправилась покорять столицу, и сестра.



4.

Иванько остались вдвоём. Тоскливо потянулись однообразные, рутинные будни. Привыкшие к детскому шуму супруги всё чаще и чаще посматривали в окошко в надежде увидеть во дворе родные силуэты. Но дети, всё реже и реже, обжившись в Москве, приезжали домой.
Лишь сотовый телефон, специально купленный в районном универмаге, временами сообщал им своим механическим голосом:
- Мамуля, привет! У нас всё хорошо! Извини, но мы, наверное, не приедем на каникулы, не обижайтесь только, ладно! Папулю поцелуй! Не скучайте, там без нас, крепко обнимаем! Ну пока!
- Эх, неслухи, - вздыхая, говорила Мария Сергеевна, - и чего они там, в этой своей Москве забыли! Деревня большая, да и только!
- Да ты в этой деревне заблудишься в два счёта!- посмеивался глядя на супругу Максим Петрович,- разрослась столица – то, похорошела, наверное!
- Да ладно, похорошела,-махала рукой Мария Сергеевна,- одни машины кругом, да эти, как их – небоскрёбы!
-А ещё много возможностей,-возражал ей супруг, чего они тут в нашей Сосновке увидят, даже коров и тех уже не осталось, а там и театры, и музеи и большая перспектива! Пусть учатся, может быть, хоть в люди выбьются!
- Да что я, против учёбы, что - ли? Пусть учатся! Лишь бы только на пользу, было! - вздыхая, отвечала супруга.
И они, нежно обнявшись, вновь принимались за повседневные хлопоты, продолжая терпеливо ждать своих «улетевших из гнезда птенцов».
Вскоре Мария Сергеевна умерла. Умерла неожиданно, успев лишь ойкнуть, и схватившись рукой за сердце, сказать мужу: «Что-то не хорошо мне, Максимушка!». Рухнув как подкошенная прямо посередине избы, она так и осталась лежать с открытыми глазами, смотря своим потухшим взором в украшенный лепниной потолок.
Что было после, Максим Петрович помнил смутно. Он непростительно долго, несколько раз путая кнопки, набирал номер «скорой помощи», пытаясь вызвать «неотложку», а потом отчаянно, до хрипоты кричал в трубку телефонного аппарата стараясь растормошить безразличных к чужому горю врачей:
- Быстрей, ну пожалуйста, прошу вас, быстрей, у меня жена умирает!
- Ты, что, дедуля, с ума сошёл! - услышав название деревни, раздражённо заявил кто – то на другом конце провода,- мы в Сосновку не поедем! У нас пять машин на весь район! Да и пока мы по вашим колдобинам до вас доберёмся, у нас колёса отвалятся!
- Да чёрт с ними, с колёсами вашими! Человек умирает!
- Ни чем, дедуля, не можем помочь! Везите сами!
- Да ты не сомневайся, милый человек, я заплачу! – не сдавался Максим Петрович,- сколько скажешь столько и дам! Только приезжай!
- Нет у нас лишней машины, нету! Сами везите, своим ходом! Вы меня слышите, везите сами!
- Слышу! - безнадёжным, гробовым голосом ответил мгновенно поседевший супруг.
Он ещё несколько минут, рыдая и проклиная весь белый свет, рвал на себе волосы, и пытался привести жену в чувства. Совершенно не понимая, что издевается над уже почти мертвым телом, ничего не соображающий Максим Петрович, делал ей то искусственное дыхание, то непрямой массаж сердца, то просто бил по щекам в надежде на то, что она вот – вот придёт в себя. А потом, видя, что ничего не получается, взвалив её бездыханную на плечи, ещё около полукилометра, шатаясь нёс в направлении Павловки, пока не упал, потеряв сознание от бессилия в придорожную канаву. Там их и нашли спустя несколько часов случайные прохожие.
- Cardiorrhexis! Кардиорексис, - разрыв сердца! - уже потом вынес свой вердикт патологоанатом, - но спасти вашу супругу, скорее всего, было возможно, вот если бы вы жили где–нибудь поближе, например, в Петровке? А ещё лучше в Злынке, то тогда своевременная помощь и хороший уход могли бы продлить ей жизнь! Хотя сердце у неё было больное! Очень больное! Переживала она сильно за что – то! Сильно переживала!
После смерти жены Максим Петрович совсем замкнулся в себе, стал угрюмым, мрачным, и нелюдимым. Теперь только дети стали отрадой всей его жизни. Вспоминая их, он засыпал, а просыпаясь первым делом, не торопясь шёл на кухню, брал в руки телефон, и с чувством, наполненным глубокой эйфорией звонил дочкам, чтобы пожелать им доброго утра и узнать, как у них дела. Не обращая никакого внимание на их ворчливое и сонное бормотание: «Ну, чего, пап? Да всё хорошо у нас!» Максим Петрович крепко прислонив телефон к уху, наслаждался далёкими, родными голосами впитывая их с жадностью, словно сухая губка. И его израненной душе становилось немного легче и теплее.

5.

Максим Петрович, тяжело кряхтя и чертыхаясь, повернулся на бок, и, упёршись рукой в кровать сел. Годы брали своё. С каждым днём подниматься ему становилось всё труднее и труднее. От того бравого, лёгкого на подъём Максима Иванько не осталось и следа. Он уже не хотел, да и не мог бороться со старостью и лишь покорно ждал часа, назначенного ему Создателем. О том, что будет потом, он не думал. Там ждала его Машенька, его любимая, единственная, Машенька, о встрече с которой он давно мечтал, посматривая на висевший, на стене портрет. Она всегда была с ним: и в горе, и в маленькой, старческой радости. Просыпаясь, он разговаривал с ней, а засыпая, желал ей крепких, внеземных снов. Глубоко тоскуя и подсознательно чувствуя за собой какую - то непростительную вину, Максим Петрович, желал скорее отправиться к своей любимой жене. Смерть не страшила его. Он давно смерился с ней. И если бы не дети, он принял бы её с радостью, искренно улыбаясь, как старого друга. Но он был нужен детям, и это давало силы жить дальше.
Максим Петрович посмотрел на часы:
- Половина восьмого! - вслух сказал он сам себе, - ну что ж, пора вставать!
Осторожно наклонившись, и немного пошарив под кроватью рукой, он вытащил оттуда старую, поношенную клюку. С трудом встав на ноги и чуть – чуть отдышавшись, Максим Петрович опираясь на свою верную» помощницу», сделал свой первый, самый трудный шаг. Потом второй. Затем третий. Дальше было легче. И Максим Петрович осторожно, не торопясь заковылял на кухню.
Старенький сотовый телефон лежал как обычно на холодильнике. Максим Петрович, не спеша, набрал до боли знакомый номер, и, прислонив ухо к трубке, затаил дыхание. Резкий, противный гудок неожиданно ударил ему в голову. Барабанные перепонки жалобно завибрировали, готовые в любую секунду лопнуть и Иванько выругавшись, быстро уменьшил звук. «Опять забыл убавить громкость»,- подумал Максим Петрович.
Пронзительные гудки плавно, ровными интервалами уходили куда – то в неизвестность. Прошла минута, затем другая, и наконец, механический голос чётким, безразличным тоном произнёс
- Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети!
Уже две недели Максим Петрович слышал одно, и тоже. Уже две недели дочки не отвечали на звонки. Уже две недели его сердце разрывалось от нехороших предчувствий. И всё это время, расстроенный отец то и дело повторял попытку за попыткой в надежде услышать вновь до боли знакомый голос. Всё было напрасно.
Подождав немного, Иванько повторил попытку. Так на всякий случай. А вдруг! Авось! Но беспощадный «человек невидимка» на другом конце провода был, не умалим:
- Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети!
Эти слова в очередной раз со страшной силой, больно ударили ему в грудь. Сердце Иванько защемило от какого-то дурного предчувствия. «Где – то там, далеко в Москве, что – то случилось», - подумал он – «Не могли же, просто не имели права его девочки так жестоко поступить с ним, не отвечая на его звонки. Нет, однозначно с ними что – то случилось!»
- Надо ехать! - решительно сказал он сам себе вслух, - однозначно надо ехать! Иначе они там без меня пропадут!
И кряхтя, и что-то раздражённо бубня себе под нос, Максим Петрович Иванько начал по - тихоньку собираться в далёкий путь. Не спеша одевшись, накинув на плечи новую, подаренную дочками на день рождение ветровку, кое – как натянув старые поношенные, ботинки, он взял из серванта всю свою скудную пенсию и положил её в карман. Затем Максим Петрович ещё раз внимательно осмотрел всё своё скромное жилище. «Да, - грустно подумал он, - если бы не кризис у нас бы с Машенькой были настоящие хоромы, а так конура собачья! Жалко - то как! Да теперь уже и не к чему мне!»
С этими мыслями он засунул руку в карман. Вновь достав деньги, и ещё раз пересчитав их, Максим Петрович тяжело вздохнул:
«Мало! Не хватит этого!» – подумал он, - вдруг в Москве что – то понадобится! Вдруг что – то пойдёт не так? Надо взять ещё, так на всякий случай!»
Он, не спеша, ковыляя, подошёл к шифоньеру и открыл дверцу. Немного порывшись внутри, Максим Петрович достал оттуда небольшой, плотно закрученный полиэтиленовый пакет. Э то были деньги. Его похоронные деньги! Всё что он, отказывая себе во многом, сумел накопить за долгие годы. Пересчитав купюры несколько раз, он, немного подумав, засунул весь пакет в карман куртки.
- Закапают уж как – нибудь, не бросят же на улице, если что! - буркнул Иванько в слух.
Он уже хотел закрыть шифоньер, как его осенила очередная мысль: «Паспорт же забыл, теперь ведь по паспорту все ездят. Вот времена наступили, какие страшные! Тёмные! Человек человеку – волк! Раньше сел в поезд и кати себе, хоть в Минск, хоть в сам Хабаровск, лишь бы билет был, а теперь паспорт им подавай!». Иванько тяжело вздохнул.
Достав документ и убедившись, что больше ничего не забыл, Максим Петрович надев на голову кепку, вышел во двор. Иванько никогда не запирали свой дом на замок. У них в деревне это было не принято.
- Зачем? - отвечала на любопытные вопросы редких гостей Мария Сергеевна,- кому надо и так залезут, и с замком залезут, да и чего у нас воровать – то?! Бедным родился - нищим помрёшь!
Вот и сейчас, Максим Петрович просто прислонил палку к двери. Никого нет дома, значит! И осторожно спустившись с крыльца, не торопясь пошёл на дорогу. Пройдя несколько метров, он ещё раз обернулся и посмотрел на свой дом. Дом смотрел на него своими прямоугольными, стеклянными глазами – окнами, обрамлёнными жёлтыми, выцветшими от солнца резными наличниками, и казалось, улыбался в ответ. А две липы, посаженные супругами Иванько ещё в год свадьбы, приветливо махали ему своими роскошными, зелёными ветвями, словно провожали его и желали ему счастливого пути. «Ну, значит, всё будет хорошо!» - почему – то подумалось Иванько.
И Максим Петрович, хоть и не был никогда мнительным и суеверным, на этот раз, сняв свою кепку, низко поклонился дому. И липы в ответ слегка поклонились ему. Птичий хор тут же запел свою очередную, торжественную серенаду. Лёгкий ветерок нежно потрепал его седые, взъерошенные волосы. А тёплое, летнее солнышко приветливо коснулось старческой, покрытой глубокими морщинами щеки. На душе Максима Петровича сразу стало теплее, тяжёлый груз расставания свалился с плеч, и он счастливый и умиротворённый зашагал к калитке.


6.

Максим Петрович вышел на главную дорогу. Кое – где на земле, ещё были видны куски старого разрушенного временем асфальта, напоминавшие о былом благополучии Сосновки. Вдали виднелись обгоревшие развалины некогда великолепного, деревенского клуба, построенного ещё в девятнадцатом веке каким – то местным купцом. Иванько посмотрев по сторонам, повернул в направлении поросших крапивой руин. Местами сквозь почерневшие, покрытые гнилью брёвна, были видны побеги молодого ивняка, отчаянно тянувшегося к солнцу. Калитка, когда - то бывшая частью забора, болтаясь на одной ржавой петле, раскачивалась и противно скрипела при каждом дуновении ветра.
« В этом клубе я когда – то в первый раз увидел мою Машеньку» - подумал Иванько, - совсем ещё юная девочка была, в платьице голубом с косичками длинными. Всё у стены стояла, танцевать стеснялась. Эх, время, время повернуть бы тебя вспять!»
Он ещё постоял немного, поддавшись набежавшим воспоминаниям. Эмоции захлестнули его и увлекли в незабываемое прошлое. Но как он не старался выбросить эту боль из головы, у него ничего не получалось. Здесь всё: каждый камень, каждый куст напоминал ему о давно ушедшей юности. О годах полных честолюбивых мечтаний, романтических стремлений и радужных иллюзий.
Ему надо было идти. И он, понуро опустив голову, то и дело, останавливаясь, и оглядываясь назад, заковылял дальше. Пройдя покосившееся здание библиотеки, с крепко заколоченными крест - накрест окнами, Иванько снова повернул на право. Поросшая бурьяном тропинка вела его к бывшему сельсовету. Здесь много лет назад кипела, бурлила разнообразная жизнь. Когда – то давно, именно тут, они с супругой расписались, а потом вопреки всякому здравому смыслу всю ночь прогуляли в лесу. Теперь здание сельсовета было наглухо заколочено, и висевший на двери амбарный замок весь покрылся толстым слоем ржавчины и пыли. Словно говоря: «Ваше время кануло в лету, теперь я тут главный!»
Повернув за угол здания, Максим Петрович оказался на большой поляне. Запах скошенной травы, блеяние коз и истошное кукареканье старого петуха, говорили о присутствии здесь человека. И действительно небольшой, голубой домик, заботливо укрытый от посторонних глаз большим разнообразием раскидистых ветвей, едва виднелся в глубине леса. К нему вела утопающая в высокой траве, еле заметная тропинка. В центре всего этого великолепия невысокий, плотный мужичок, в новой, видно недавно купленной на базаре будёновке и старой, многое повидавшей на своём веку тельняшке, размахивая косой, отчаянно пытался косить траву. «Кто же так косит»- подумал Иванько, - «сразу видно, что за всю свою жизнь косу в руки не брал». Но вслух подойдя поближе, лишь вежливо поздоровался:
- Здравствуй, Пётр Петрович! Бог в помощь!
Мужичок слегка вздрогнул, оглянулся, и пристально посмотрел на нежданного гостя:
- Да и тебе не хворать, Максим Петрович, ты так, поболтать, или по делу?
Мужичок достал из кармана носовой платок, размашисто вытер пот с лица, достал пачку сигарет и закурил:
- Угостил бы да знаю – не куришь! Ну чего у тебя там, рассказывай?
- Мне в Вышков надо, срочно! Не отвезёшь? – немного замявшись, пробормотал Максим Петрович.
- В Вышков? Куда это ты собрался на старости лет? Уж, не в Брянск ли?
- Не в Брянск! В Москву! К дочкам хочу съездить, повидаться надо! Ну, так как, отвезёшь?- спросил ещё раз Иванько.
- В Москву?!К дочкам значит собрался? А чего ж не отвести, отвезу! Вот только руки помою, да оденусь подобающе, район всё – таки. Да ты не стой истуканом, в дом пройди, подожди немного!
- Не взыщи я здесь, на солнышке постою, косточки прогрею!
- Ну, ну погрей!
И мужичок, снимая на ходу тельняшку, поспешил в дом.
- Чтобы мы без тебя делали, дорогой ты наш человек! - тихо прошептал ему в след Максим Петрович.
И действительно Пётр Петрович Глыба - старший прапорщик запаса, кавалер трёх боевых орденов и участник двух чеченских войн свалился на головы жителей Сосновки неожиданно, ни весть, откуда, как гром среди ясного неба. В первый же день, лихой вояка, обошёл, все дома и познакомился с каждым жителем лично. И хотя всех жителей Сосновки осталось не более десяти человек, и все они были разбросаны по разным уголкам деревни, это не нисколько не смутило бравого солдата. Быстро сообразив, что он является самым молодым жителем Сосновки, он без лишних слов взвалил на свои плечи обязанности почтальона, курьера, таксиста и помощника по хозяйству. Мастер на все руки, бывший десантник быстро пришёлся ко двору всем жителям деревни. Уже на третий день по Сосновке, громко сигналя, проехала купленная им старая видавшая виды «нива» и с этого времени продовольственная блокада Сосновки была снята навсегда. Просыпаясь с первыми лучами солнца, он успевал не только съездить в Злынку за продуктами, но и отремонтировать старый телевизор или починить кому – нибудь в доме сгоревшую розетку. К тому же он, как бывший военный, был неплохим фельдшером. Качества характера, выработанные им с годами, а особенно терпение и выдержка пригодились ему теперь во врачебной практике. Только он, со свойственным ему человеколюбием, мог бесконечно долго сидеть у своего очередного пациента, выслушивая его жалобы и стенания. И только он был способен по первому зову, бросив все свои дела, отправиться туда, где больше всего нужна его была помощь.
Именно поэтому Максим Петрович идя к старшему прапорщику Глыбе, ни капельки не сомневался в том, что здесь он всегда найдёт помощь и поддержку.

7.

Уже через полчаса старенькая, выцветшая « нива» ловко петляя среди заросших бурьяном оврагов, увозила Максима Петровича Иванько в дальний путь. Прыгая по ухабам, жалобно скрипя рессорами и сердито рыча, незаменимая сельская труженица с трудом пробиралась по размытой дождями и разбитой лесовозами и тракторами колее. Словно корабль в бушующем, бурлящем океане она, то резко ныряла в низ, утопая по самое днище в грязной жиже, то стремительно взмывала вверх, будто пыталась глотнуть глоток свежего воздуха. Путь её был совсем не лёгкий: сначала километров восемь по «убитой», просёлочной дороге до Злынки, затем ещё километров семь по многократно залатанной трассе до посёлка Вышков. Именно там находилась железнодорожная станция почему – то названная Злынка, и именно на этой Богом забытой, затерянной в дремучих Брянских лесах, станции Иванько рассчитывал взять билет на проходящий поезд до Брянска, а если повезёт, и будут места, то и до самой Москвы.
На очередном повороте Максим Петрович не выдержал и оглянулся. Сосновка уже почти скрылась из виду. Лишь кое – где ещё виднелись маленькие еле заметные крыши домов.
Сердце Иванько ностальгически защемило и, он тяжело вздохнул.
- Чего вздыхаешь, Максим Петрович? - спросил его Глыба, - не навсегда же уезжаешь, вернёшься ведь!
- Как же тут не вздыхать, Пётр Петрович, здесь я родился, здесь я пригодился, тут мне, видно, и умирать придётся!
- Ну, так сразу и умирать! Не торопись! Поживи, Максим Петрович, молодой ещё!
- Я бы с радостью, да сердечко побаливает!
- Ну, так ты к врачам обратись, к эскулапам там всяким! Сейчас говорят медицина чудеса вытворяет, сейчас медицина ого – го, на высоте!
- Да ты не понял меня, Пётр Петрович, не в сердце дело! У меня душа болит, за Сосновку нашу болит! Раньше не болела, а теперь болит! По ночам! Выйду затемно на крылечко, сяду на лавочку – тихо вокруг! Как в гробу! Тихо! А раньше?! И не заснёшь: то молодёжь песни поёт, то старики им подпевают! Шум, гам, ор до утра! А сейчас?! Умерла Сосновка – то! Умерла матушка! Сгинула кормилица наша!
Максим Петрович замолчал, перевёл дух, и вновь собравшись с новыми силами продолжил:
- А какие здесь леса стояли! Ты ведь их не застал! Сосновые! Дремучие! Величественные леса! Непроходимые! Незнающий человек, если заблудится, то недели две блуждать будет, пока до людей доберётся! Всё вырубили! Всё! Нет теперь ни деревьев, ни леса, ни Сосновки!
- Да полно тебе, Максим Петрович, мало ли по всей матушки-России таких, Богом забытых Сосновок, обо всех не наплачешься!
- А мне обо всех и не надо, там пусть другие плачут, я о своей Сосновке думаю, я за неё душой переживаю! Я помру, старики наши помрут, чья землица - то будет, кому достанется? - разозлился Иванько.
- Да ты не переживай хозяева быстро найдутся! - съехидничал Глыба.
- Хозяева?! Какие они хозяева? Дельцы! Скупят землю, деньги вложат и забудут! А на земле жить надо, любить её! Трудится на ней! И днём, и ночью «пахать»!
- Сейчас другие времена, Максим Петрович!
- Вот и я говорю, другие! Проще из Китая привести картошку, из Турции помидоры, а из Израиля редис, чем вспахать свою землю, посеять и собрать урожай! - проворчал Максим Петрович.
- Ну, так в чём же дело? Так ты сам и возьми: вспаши, посей да урожай собери!- возмутился Глыба.
- Стар я, да и мыслимое ли это дело, одному всё поле перепахать?! Околеешь!- ответил, вздыхая Иванько.
- Ну, так найми батраков! Они тебе, почти за даром, и землю вспашут, и урожай соберут!
- Нет, нельзя так!
- Как, так?
- Да так! Нельзя эксплуатировать человека человеком, свинство это! Как ты не поймёшь, - разозлился Иванько,- отношения хозяин – слуга, или хозяин - работник это огромный шаг назад, который мы к сожалению в очередной раз сделали! Мы все люди, пускай все разные, но люди! Человек должен работать на своё государство, на родину значит, а не обогащать отдельных её граждан, я так думаю! И земля, и недра её должны быть государственные, а не как у нас – частные! Неправильно всё это!
- Ну что правильно, а что неправильно не нам решать! - пытаясь закончить этот неприятный разговор, подвёл итог Глыба.
Но Максим Петрович явно не спешил идти на мировую.
- Вот тут ты правильно заметил, Пётр Петрович, не нам решать!
- Так может тебе в думу выдвинуться? Депутатом станешь! Уважаемым человеком! Законы нужные примешь! – съехидничал снова Глыба.
- Да на кой чёрт она мне сдалась, твоя дума?! Что я там делать буду?! Много ты видел там рабочих да колхозников?! Артисты, спортсмены, да торгаши всякие! Там все места уже лет на сто вперёд распроданы! И от отцов своих они детям достанутся!
Из – за поворота показались развалины деревеньки. Пустые глазницы окон безразлично смотрели на проезжавший мимо автомобиль. Кое – где ещё виднелись останки печных труб, да полуразрушенные срубы домов. На земле валялись снесённые ветром куски шифера. Почти сгнивший, старый выцветший палисадник, словно стойкий оловянный солдатик, из последних сил держался, чтобы не упасть. И только многочисленные стаи ворон радостно приветствовали посетителей, в надежде на то, что сегодня им перепадёт что – нибудь вкусненькое.
- Павловка! – объявил Глыба.
Услышав это, Иванько повернул голову и пристально посмотрел в окно:
- Я сюда за мёдом бегал, мальчишкой ещё! Пасечник здесь жил! Дядя Гриша его звали! Мёд у него во всей округе самый вкусный был! Бывало, прибежишь, к нему, а денег нет: или проешь с голоду, или потеряешь где рубль, стоишь, плачешь, мамка ведь выпорет, а он тебе мёду наливает по самую крышку и говорит: «Ничего, малец, вырастишь - отдашь!» И обязательно добавит: «С первой пенсии!»
- Добрый видно был человек, этот твой дядя Гриша - вздохнул Глыба.
- Добрый! - согласился Максим Петрович, - очень добрый! Многие пользовались им, возьмут, наберут мёда в долг, а потом…. знать ничего не знаем, какой мёд? Не брали ничего! Он никогда долги назад не требовал! Улыбался только! Его многие дурачком считали! Как сейчас принято говорить - лузером! А когда он умер, пришли мужики в дом, чтоб вещи для покойника взять, шифоньер открыли, а там гимнастёрка висит, а на ней три ордена «Славы», два ордена «Красной Звезды» и четыре медали «За отвагу!».
- Вот тебе и дядя Гриша! – удивился Глыба.
Всю оставшуюся дорогу до Злынки они ехали молча. Максим Петрович посматривая в окно, думал о сложностях предстоящей поездки, и немножко переживал о том, где и как он будет, блуждая по Москве, искать это общежитие политехнического института. Предвкушая радостную встречу, которая его ожидала, он мысленно представлял, как крепко – накрепко обнимет своих «родных кровинушек» и будет, наслаждаясь, до рассвета слушать их радостное, многоголосое «щебетание». «Какое счастье, - думал Иванько, - что у меня родились дочки. Девочки всегда добрее и нежнее. Надеюсь, что когда настанет время они и я окончательно состарюсь, они не бросят меня на старости лет одного, и хоть стакан воды, но подадут! А мне большего и не надо!»
Думая обо всём этом, Максим Петрович вдруг вспомнил одну историю, произошедшую с ним несколько лет назад. Будучи в Злынке по личным делам, он проходил по улице Карла Маркса. Как вдруг, неожиданно где - то в стороне раздался слабый голос:
- Помогите!
Он остановился и прислушался. «Показалось, что ли?» - подумал тогда Иванько.
- Помогите! – вновь умоляюще прошептал чей – то тихий голос.
Максим Петрович тогда посмотрел по сторонам, поднял голову вверх - никого!
- Эй, кто зовёт?! – нерешительно спросил он.
- Мы! – в соседнем окне промелькнула какая – то тень.
Максим Петрович подошёл по – ближе и увидел стоящего у полуоткрытого окна какого – то старика. Он был настолько слаб, что еле держался на ногах. Его трясло и бросало в разные стороны. Казалось, любое, даже самое небольшое дуновение ветра повалит его на пол.
- Что случилось? - спросил он.
- Помогите! Мы не помним, когда последний раз ели! Мы с женой оба инвалиды и не можем сходить за продуктами!
- У вас есть кто – нибудь, кто Вам может помочь: дети, внуки, друзья?! Может позвонить кому - то?
- Всё будет напрасно! К нам уже приходили из органов социальной опеки… постояли, посмотрели, поговорили…. и ушли! Нас все бросили! Кому нужны парализованные старики!
- Я сейчас принесу Вам хлеба и схожу в администрацию, к Вам обязательно придут ещё раз! Есть же, в конце концов, в городе порядочные социальные работники! – решительно заявил тогда Иванько.
Социальный работник - толстая, грудастая дама, бальзаковского возраста, в круглых, словно вернувшихся из моды тридцатых годов прошлого века очках, отставив в сторону чашку с кофе и равнодушно взглянув на него раздраженно заявила:
- Да, мы с комиссией были по этому адресу! Ну, и что?! Там старики живут, такие не сговорчивые, капризные! То им это не то, то им это не так! От социального работника они отказались! Сейчас внучка оформляет документы! Отправим их в дом престарелых! А куда же их ещё, позвольте вас спросить?!
- Ну, раз есть внучка, есть, кому присмотреть, тогда я пойду! Извините, если, что не так! – Максим Петрович виновато попятился к выходу.
- Не волнуйтесь, присмотрим! – недовольно фыркнула дама.
Уже выходя в коридор, Иванько слышал, как она с досадой проворчала ему в след:
- Совсем обнаглели эти доброжелатели, суются, куда их не просят, и только работать мешают.
Он тогда подумал было вернуться, и что – нибудь сказать этой особе неприличное и колкое, но передумал, хотя потом частенько жалел об этом.
- А вот и Злынка?! - неожиданно нарушил тишину Глыба.
Максим Петрович осмотрелся. По обоям сторонам дороги замелькали маленькие деревянные, одноэтажные домики, обильно украшенные великолепной, утончённой, ажурной резьбой, придававшей каждому дому свой неповторимый, причудливый колорит. Казалось, что резьба была везде: на наличниках окон, на чердаках, на фризах и подзорах домов, на причелинах изб и даже на входных воротах. Словно когда – то великие умельцы прошлых лет соревновались между собой в изумительном изобразительном искусстве, пытаясь превзойти, друг друга, в своём мастерстве.
Основанная в восемнадцатом веке беглыми староверами, Злынка была самым маленьким городом Брянской области. Раскинувшись на берегу небольшой речушки с одноимённым названием – Злынка, этот городок был типичным малым городком необъятной страны. Пять десятков улиц с деревянными, одноэтажными домиками, несколько особняков девятнадцатого века, обильно украшенных ажурной резьбой и вновь открывшийся храмовый комплекс церквей девятнадцатого века, вот, пожалуй, и все основные достопримечательности этого поселения.

8.
Немного покружив по улицам города, старенькая «нива», быстро проскочив мимо городского парка культуры и отдыха, выехала на шоссе. Объезжая ямы, и слегка подпрыгивая на наляпанных кое – как заплатках, она понеслась в старинный посёлок Вышков. Семь километров до города «пролетели» не заметно. Единственное, что мешало путешественникам любоваться окружающими красотами - это тополиный пух. Горы этого огнеопасного переносчика аллергенов, витали в воздухе, залетая в полуоткрытое боковое окно, и будто специально залезали то в нос, то в рот, то за пазуху. « Грязный снег!»- подумал, посмотрев на скопившийся, на капоте машины пух Максим Петрович, и чуть заметно улыбнулся.
- Ты чего улыбаешься, Максим Петрович?
- Да вот на пух посмотрел, и вспомнил историю одну.
Иванько ещё раз загадочно улыбнулся и продолжил:
- Давно это было, лет шестнадцать назад,… да как раз шестнадцать лет зимой и было! Я тогда в Злынке работал в компании одной. Так вот, пригласили нас как – то под Новый Год на корпоративную вечеринку! Дело для меня новое было! Интересное! Не каждый раз вместе с начальством за одним столом посидишь. Ну и начал я собираться, костюм парадный приготовил, ботинки до блеска начистил, галстук накрахмалил. А супруга моя – покойница Мария Сергеевна, заартачилась, ну просто сил нет: «Не пойду, никуда» и всё тут! Ну, я посидел, немного подумал, да и решил: «Схожу – ка я одним глазком посмотрю на всё это мероприятие, да домой бегом!». А чтобы, супруга моя меня с миром отпустила, я ей шубу новую справил, заячью!
- Откупился, то есть! – улыбнулся Глыба.
- Откупился, не откупился, в семье ведь как? В семье ведь договариваться надо уметь!
- Ну, значит, ты договорился! – не сдержавшись, снова хихикнул Глыба.
- Значит, договорился! – рассердился Иванько!
- Да ладно тебе! Дальше – то, что было? - фыркнул Глыба.
- Ну, так вот! - не обращая никакого внимания на насмешки соседа, продолжил Иванько,- ушёл я на эти посиделки, а жена с детьми осталась. Ну, сколько я там был? Часа три, наверное, может три с половиной! Захожу домой, раздеваюсь в прихожей, и слышу как Саша – старшая моя дочка, кричит мне из их комнаты:
- Папочка, привет! А у нас тут снежок!
- Привет, зайка моя,- отвечаю я ей,- какой такой снежок?!
С этими словами, прохожу, я значит, в детскую комнату. И вижу такую картину: Сашенька – ей тогда года четыре было, стоит наверху двух ярусной кровати. В руках у неё пух от подушки. Она, видя меня и широко улыбаясь снова повторяет:
- Папочка, а у меня снежок!
И подбрасывает этот пух вверх. Внизу сидит двухлетняя Даша, вся как домовёнок в пуху. Комната вся белая - паласа не видно. Рядом валяются четыре пуховые подушки, вернее всё, что от них осталось. У меня шок! Я не знаю, что делать, с чего начинать! А дочки хохочут, весело им! И этот пух разбрасывают!
- Вот это снежок! – рассмеялся Глыба,- а супруга – то где была?
- К соседке пошла, шубу показывать! Детей спать уложила и пошла.
- Вот им досталось! – Глыба аж передёрнулся.
- Не им, а нам! Мы с Марией Сергеевной, дочек никогда не наказывали, ругать – ругали, в угол ставили, гулять не пускали, а бить - никогда! А пух тот ,пропади он пропадом, мы потом всей семьёй неделю из всех щелей выметали!
- Да детки наши - цветы! – улыбнулся Глыба.
- Да уж! – поддакнул Иванько и добавил, но и без них как – то не так! Смысла в жизни нет! – подвёл итог Максим Петрович.
- А вот и Вышков! – громко объявил старший прапорщик, - У тебя, когда поезд – то?
- Не знаю, я! Да доеду уж как - нибудь! Да ты не переживай, Пётр Петрович, теперь уже доеду!
Посёлок городского типа Вышков был небольшой, да и мало чем примечательный. Хотя его жители, разумеется, с этим не согласятся. Расположенный на реке Ипуть, он знал и лучшие времена. Когда – то здесь, среди великолепных сосновых лесов, текла бурная жизнь. Санаторий, и дом отдыха «Злынка» были любимыми местами отдыха не только местных жителей, но и гостей из Москвы, Брянска, Гомеля и других областей. Спичечная фабрика обеспечивала жителей посёлка рабочими местами. А широко развитая инфраструктура позволяла безбедно наслаждаться жизнью. Теперь ничего этого не было, и все выживали как могли!
Путешественники быстро добрались до железнодорожного вокзала. Уже прощаясь, Иванько сердечно поблагодарил своего товарища, и крепко пожав ему руку сказал:
- Хороший ты человек, Пётр Петрович, добрый! Одно, но, косить не умеешь! Ну, ничего, вот, я Бог даст, приеду, и покажу тебе, как сейчас принято говорить, мастер - класс!
- Твоя, правда, Максим Петрович, не косарь я! – улыбнулся Глыба.
- Ну, значит договорились!
И Максим Петрович, слегка поклонившись, заковылял на вокзал.

9.
Не молодая, до неприличия расфуфыренная кассирша, исподлобья взглянув на Максима Петровича, решительным тоном заявила:
- Билетов до Москвы нет!
- Как нет? Голубушка, да Вы посмотрите, повнимательнее! Уж очень мне надо! - взмолился Максим Петрович.
- Всем куда – то надо, папаша! Нету билетов, нету! До конца недели мест нет! – разозлилась дама.
- Так, что же мне обратно в Сосновку возвращаться?! – опечалившись, спросил Иванько.
- Ну не знаю, хотите, возвращайтесь, мне – то что! – безразличным тоном ответила кассирша.
- Так может до Брянска есть?
- До Брянска?
Кассирша, долго и пристально смотрела в монитор, при этом раздраженно щелкая по клавиатуре компьютера.
- Так, папаша, есть одно место до Брянска! Правда, плацкарт, и возле туалета, брать будете?
- Буду, конечно, буду! – обрадовался Иванько, - тут до Брянска - то три часа езды! Можно и возле туалета посидеть!
- Это не скорый поезд, а пассажирский! Он до Брянска долго «ползти» будет, на каждой станции - остановка ! – сменив гнев на милость объяснила расфуфыренная дама
- Ничего, доеду уж как – нибудь!. – бодро ответил Иванько,- мне главное в поезд сесть.
Получив билет, он поблагодарил кассиршу, и уселся на скамейке, посматривая в окно, и ожидая поезда.
Страсть к путешествиям у Максима Петровича впиталась ещё с молоком матери. Своё первое серьёзное приключение он пережил, будучи ещё совсем мальчишкой. Решив на летних каникулах погостить у бабушки в деревне, в Белгородской области, десятилетний Максимка, так увлёкся этой идеей, что днями и ночами только и делал что, скулил и ныл, выпрашивая разрешение у родителей. Наконец, его мать - Маргарита Максимовна, не выдержав бесконечных слёз и постоянного нытья, юного зануды, сдалась на милость победителя, и начала упаковывать чемоданы, попутно соображая, где найти время, чтобы отвезти сына к бабушке. Всё решил, как обычно, случай. Сосед по дому собрался в гости к родственникам в Старый Оскол и согласился за определённую плату доставить Максимку прямо к порогу бабушкиного дома. Уже через два дня юный путешественник трясся в скором поезде, с любопытством поглядывая в окно. Однако на первой же станции, сосед, выйдя попить пива, случайно отстал от поезда, и весь оставшийся путь до Старого Оскола Максим Иванько проделал в гордом одиночестве. Нет, конечно, нашлись добрые люди, которые успокоили и поддержали мальчика. И даже какой – то солдат, возвращавшийся домой со срочной службы, отстегнув от своего кителя значок, подарил его храброму юноше в знак поддержки. Сам же факт такого необычного путешествия вызвал у Максимки бурю положительных эмоций и массу необыкновенных впечатлений. Он совершенно не испугался. Дух больших приключений так заботливо окутал его своей таинственностью и непредсказуемостью, что уже через три года, юноша проделал этот путь самостоятельно.
Да и выбор будущей профессии для Максима Петровича был не спонтанным решением. Ещё, будучи ребёнком, он частенько притаскивал домой всякие красивые, блестящие камушки к большому неудовольствию своих родителей, которые без сожаления выкидывали каждый год очередную «бесценную» коллекцию сына. Что, впрочем, совсем не охлаждала пыл юного коллекционера. И уже на следующий день, Максим Иванько притаскивал домой свой очередной « эксклюзивный» экспонат.
Даже когда через много лет Максим Петрович остепенился и осел дома, жажда новых приключений не исчезла в нём, не умерла, как у многих его товарищей по прошлой работе. Хотя бы раз в год он отправлялся всей семьёй в какое – нибудь интересное, увлекательное путешествие. Их туристические маршруты не всегда были продолжительными, но всегда разнообразными, и всегда запоминающимися. Где только они не были. Исходив вдоль и поперёк всю Брянскую область, они без тени сомнения и капли стеснения вторглись в граничащие с их областью районы. Совместные походы, безусловно, сплачивали их, маленькую, но дружную ячейку общества. И вся округа по – доброму завидовала их крепкой, сплочённой семье.
«Эх, если бы не старость, если бы не мои больные ноги, - размышлял тем временем пожилой геолог, - как было бы здорово, словно в старые, добрые времена, вновь побродить по улицам Москвы, походить по музеям и выставкам столицы, посетить какой – нибудь ресторан и от души встретив рассвет, искупаться в Москве – реке. Я уверен, что столица изменилась до неузнаваемости. И было бы крайне интересно побывать в новых московских микрорайонах. Да видно не судьба!»
Не заметно для себя Максим Петрович задремал. Ему снились высокие, неприступные горы, покрытые многовековыми снегами, яркое солнце, слепящее глаза, и безоблачное, голубое небо, казавшееся бескрайним…. И он, - огромная, белая птица, парящая над бесконечными, остроконечными вершинами скал и внимательно всматривающаяся в пролетающую под ногами бездну. Вдруг, он что – то заметив, словно молния с протяжным, раздирающим душу, криком, резко пикирует вниз. Ветер свистит в его ушах, и земля с огромной скоростью стремительно приближается к нему. У самой поверхности он замечает двух маленьких птенцов, к которым, подкрадывается какая – то мрачная, зловещая тень. Не раздумывая, он бросается на помощь. Схватив своими острыми когтями нечто ужасное и зловонное, он пытается оттащить его от птенцов, и только тогда понимает, что у этого НЕЧТО нет тела. Его когти, изо всех сил царапают голые скалы, и пытаются схватить пустоту. От неожиданности он замирает. И тут страшный, демонический хохот раздаётся за его спиной, и леденящий душу голос, от которого кровь стынет в жилах, мерзким тоном произносит:
- Отпусти их, они мои!
Тогда, широко раскинув крылья, птица - Иванько, отчаянно крича и словно прося кого – то о помощи, закрывает собой птенцов и крепко прижимает их к себе.
- Отдай мне их, это моё! - снова раздаётся зловещий голос.
- Не отдам!- вдруг кричит человеческим голосом птица - Иванько.
- Глупец! Тебе не справиться со мной! Они мои! И я всё равно заберу их!
- Зачем они тебе? Они ещё дети! Лучше возьми меня! - предлагает тогда птица - Иванько.
- Тебя?! – изумляется тень и задумывается, - а почему бы и нет, око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь! Душу за душу! Что ж, хорошо! Ты сам так решил! Но ведь птенцов двое? А ты один! Тебе придётся выбрать кого – нибудь одного!
- Я не могу! - в ужасе кричит птица – Иванько, - они оба дороги мне!
- Придётся! – неумолимо продолжает диалог тень.
- Послушай! А если так: две их маленькие души за одну мою, большую?! Это хорошая сделка! Поверь мне! – неожиданно даже для самого себя предлагает тут птица – Иванько.
- А ты хитрец! – произносит через какое – то время мрачный, зловещий голос.
- Ну, хорошо, будь по – твоему! Хоть я обычно и не торгуюсь, но против такой любви…..хорошо будь по – твоему!
Тут сильная, резкая боль неожиданно пронзает его сердце. Максим Петрович неистово закричал… …И, вдруг, он услышал откуда – то сбоку:
- Эй, дедуля, чего кричишь, приснилось, что ли чего? Просыпайся, давай, а то на поезд опоздаешь!
Иванько открыл глаза. Перед ним стояла встревоженная кассирша и тормошила его за плечо.
- Просыпайся, папаша, просыпайся! Ваш поезд через десять минут!
Максим Петрович достал из кармана платок и протёр мокрые от слёз и пота глаза.
- Скорее, папаша, скорее!- не унималась дама, - опоздаете ведь!
Видя, что Максим Петрович ещё никак не может прийти в себя, она со всей силы схватила его за руку, и, не дав опомниться, потащила к выходу.
И он услышал, как она, еле шевеля губами, сквозь зубы прошептала:
- Ещё не хватало, что б ты у меня ещё здесь «дуба дал!»

10.
Как Иванько попал в поезд, он помнил плохо. Какой - то молодой парень буквально затолкнул его в вагон, и крикнув на прощание: «Удачи, отец!» исчез в небытие. Иванько лишь в знак благодарности кивнул головой и что – то буркнул в ответ. Приснившийся страшный сон не давал Максиму Петровичу покоя. Он то и дело напрягал мозги, пытаясь вспомнить и восстановить в своей памяти уже перемешавшиеся картинки этого страшного небесного кино. Стараясь собрать воедино все рассыпавшиеся в голове пазлы, он стремился всеми силами сосредоточиться, чтобы воссоздать всю целостность случившегося и ответить на один единственный вопрос, который мучил его последние несколько минут: «Что это было?!». Он так и остался стоять в тамбуре, пытаясь прийти в себя. И только властный голос проводницы немного привёл его в чувства:
- Проходите в вагон! Нечего тут стоять!
Иванько подёргал ручку двери. Она не поддалась. Тогда он дёрнул ещё сильнее, дверь осталась на месте.
- Не открывается,- посмотрев на проводницу, сказал Максим Петрович.
- Не открывается! – съехидничала худая как спица, длинноносая и косоглазая дама, - силы нет, что ли? Так нечего ездить! Дома сидите!
С этими словами проводница проворно подскочила к проёму, при этом слегка оттолкнув старика, и резко нажав на ручку, сильно толкнула дверь вперёд. Дверь, заскрипев, открылась.
- Прошу, Вас сударь! - слегка поклонившись и показывая рукой в глубину вагона, ехидно пригласила она.
- Благодарю, Вас! – ответил ей Иванько, и не обращая никакого внимание на её ерничество поплёлся в конец вагона. Духота и потный смрад ударили в ему нос.
- Ну, уж извините, кондиционеров у нас нет!- заметив, как поморщился Иванько, крикнула ему в след проводница, - до Брянска не далеко, потерпите!
Народу в вагоне было так много, что как говорится «яблоку негде было упасть». Лето в этом году выдалось жаркое. И все отпускники, словно сорвавшись с цепи, огромной, однообразной толпой рванулись на курорты Краснодарского края. А если добавить к ним командировочных, счастливых обладателей больничных листов, и просто праздно катающихся граждан, то сразу станет понятно, откуда столько народу скопилось в вагоне. Они сидели, лежали, стояли, о чём – то болтая между собой. И весь этот многоликий ор, разными голосами не умолкая щебетал по всему вагону. Но особой привилегированной кастой были маленькие дети. Они, то и дело, бегая по вагону, то плакали, то пищали, то громко кричали что – то прося у взрослых. Взрослые же, не обращая никакого внимания на своих чад, продолжали заниматься своими, очень важными, взрослыми делами. С верхних полок то там, то здесь, торчали чьи – то ноги в грязных, потных носках. И в довершении ко всему, плотно закрытые окна создавали ту самую незабываемую атмосферу, которая сразу бросилась в глаза и нос Максиму Петровичу.
Кое – как протиснувшись через всю эту полосу препятствий, Максим Петрович, наконец, добрался до своего места. Весьма полная, круглолицая дама в розовых очках, с короткой стрижкой, толстыми губами и янтарным ожерельем на шее неохотно подвинулась:
- Присаживайтесь!
- Благодарю Вас! – добродушно ответил Иванько.
Вдвоём они заняли почти всё нижнее сиденье. Максим Петрович осмотрелся. На противоположной стороне, повернувшись к нему спиной, лежал какой – то белобрысый мужчина, в видавшей виды полосатой тельняшке. Безмятежно посапывая, он посещал великую, безбрежную страну Морфея.«Вахтовик» - почему – то сразу подумалось Иванько. На нижней полке, напротив, сидела миловидная старушка - божий одуванчик. Размахивая, словно веером старым ещё с советских времён, журналом, она пыталась успокоить маленькую, лет пяти, очаровательную, рыжеволосую девчушку, со смешными хвостиками – косичками похожими на ушки фавна:
- Ну, потерпи ещё немножко, Галочка, скоро вечер, солнышко ляжет спать и станет прохладнее!
Девчушка, сильно надув щёчки, и внимательно посмотрев на Иванько своими голубыми, словно утреннее небо, глазками сердитым тоном заявила:
- Бабушка, не уже ли ты не видишь, солнышко меня не любит! Оно кусается, щипается и вообще хочет меня пожарить и съесть!
- Это почему? – удивилась старушка.
- А ты посмотри на меня! – серьёзным тоном заявила раскрасневшаяся кроха,- я вся в солнечных укусах! Так мне Серёжка в садике сказал! И я с ним полностью согласна!
- Это же веснушки, Галочка! А веснушки – это самый настоящий солнечный поцелуй!
Лицо девочки и правда, всё было щедро усыпано целой россыпью очаровательных веснушек.
- Пусть лучше она кого – нибудь другого поцелует, а не меня! Серёжку, например, или Ваську! А то, из – за её поцелуев, меня все мальчишки в садике дразнят.
Тут все дружно улыбнулись.
- Ну, и как же Вас дразнят, милая барышня? – посмотрев на кроху, спросил Максим Петрович, незаметно улыбнувшись в усы.
Девочка нахмурила брови, надула щёчки и ещё раз сурово посмотрела на Иванько. Но видно обращение, «милая барышня» ей так понравилось, что она, неожиданно, сменив гнев на милость, ответила:
- По - разному, но в основном: «рыжая, рыжая, солнышком обиженна!»
- Но ведь это не в рифму! - нарочито удивился Максим Петрович.
- Я знаю, но ведь это мальчишки, а они все не путёвые, им рифма не нужна, им главное от души подразнить, – не по годам зрело рассуждая, ответила малышка.
- Ну, тогда и ты их дразни! – заметил проснувшийся на верхней полки «вахтовик»
- Ну ведь дразниться не хорошо! - посмотрев наверх, ответила ему девочка,- мне бабушка так сказала.
- Ну, знаешь, малышка, с такими мальчиками по – другому, нельзя! – решительным тоном заявила толстая дама,- тут или ты или тебя!
Девочка внимательно посмотрела на всех, и, подумав, сказала:
- А я дразниться не умею! Меня рифма не любит!
- Да не надо их дразнить, правильно говорит твоя бабушка, - улыбнувшись, сказал Максим Петрович и одобрительно посмотрев на старушку, продолжил, - сама же сказала, что они не путёвые, тебе надо научиться им сдачи сдавать.
- Ну, я же девочка, как я с ними справлюсь? - удивился ребёнок.
- А ты с ними не руками справляйся, а словами! Тебе надо научиться, им так отвечать, чтобы они перестали тебя дразнить!
- А я не умею!
- Ну, это мы сейчас исправим! – воскликнула толстая дама, - сейчас мы что – нибудь придумаем!
И весь плацкарт тут же принялся придумывать, что можно ответить «непутёвым мальчишкам». Минут десять шли ожесточённые дебаты и наконец, все сошлись на мнении, что лучшим ответом на все мальчишечьи дразнилки всё же будет: «Только детки рыжие к солнышку приближенны!». Но том и согласились.

11.
Жаркие дискуссии канули в лету. Все вновь занялись своими привычными развлечениями: толстая дама достала из пакета целую гору всевозможных бутербродов и принялась сметать их один за другим. Явно аргументированно подтверждая известное латинское выражение - «Mens sana in corpore sano» - в здоровом теле, здоровый дух! Правда, там оно было сказано в совершенно другой интерпретации. «Вахтовик» вновь завалился спать, очевидно, набираясь сил перед тяжёлой, изнурительной работой. Старушка – «божий одуванчик» вдруг захотела подышать «свежим воздухом» попутно попросив сразу всех:
- Вы не присмотрите за внучкой? Я ненадолго!
И не дождавшись ответа, моментально шмыгнула за дверь. Максим Петрович, вконец измотанный духотой, задремал. И его примеру сразу последовала какая – то молодая пара, сидевшая на боковых сидениях, и до сей поры внимательно наблюдавшей за происходящим.
Иванько опять куда – то летел, плавно рассекая своими могучими крыльями ярко - голубое небо. Свежий ветерок заботливо расчёсывал его оперенье. Тёплое, летнее солнышко старательно прогревало его спину. И птице - Иванько казалось, что самое страшное уже позади. Он даже позволил себе перевернуться, и плавно взмахивая крыльями, искупаться в воздушном потоке подставляя яркому солнышку своё белоснежное брюхо.
- Дедушка! Дедушка! А хотите, я вам кое – что покажу?! – вдруг, откуда – то с боку раздался тихий, ангельский голос.
Иванько слегка вздрогнув, проснулся и открыл глаза. Перед ним с таинственным видом, стояла Галя, загадочно прижимая пальчик к губам.
- Хочу! – зевнув, ответил Иванько, прикрывая рот рукой.
- Тогда смотрите, что у меня есть! - таинственно заявила девчушка, при этом расстёгивая большую, чёрную сумку с круглыми вентиляционными отверстиями с боку.
Через мгновение из неё показалась голова крупного, такого же ярко – рыжего, как и его хозяйка, кота. Кот высунув голову, посмотрел по сторонам и сладко зевнув, собрался было отправиться на прогулку. Однако, не успел, он сделать и пары шагов, как девчушка крепко схватила его своими маленькими детскими ручками и прижала к себе:
- Не спеши, Луи, мы ещё не приехали! – строгим, учительским тоном заявила она коту.
- Какой у тебя котик! – восхитился Максим Петрович, - Красавец! Породистый, наверное?
Девочка игриво посмотрела на Иванько:
- Знакомьтесь – это Луи!- гордо заявила она, - и не какой это не котик!
- Значит кошка! – вступила в разговор полная дама, доевшая к этому времени все свои припасённые бутерброды, - странное имя вы выбрали для кошки – Луи!
Девочка строго посмотрела на полную даму, потом перевела взгляд на Максима Петровича, и серьёзным тоном заявила:
- Это не котик, а зайчик! Короткоухий и длиннохвостый! Порода такая!
Потом хитро улыбнувшись, добавила:
- Так мой папа говорит!
Кот, словно полностью соглашаясь с её классификацией животного мира, обнял лапами свою юную хозяйку за шею и нежно лизнул её в щёчку.
- Ну, зайчик, так зайчик!- подыграл ей Иванько, ну и куда же ты своего зайчика везёшь?
- К бабушке в деревню!- ответила малышка.
- Уверен, что там ему будет хорошо, там ему будет лучше, там он будет гулять на свежем воздухе! – согласился Максим Петрович.
- Конечно, - рассудила девочка,- скучно же одному сидеть весь день в квартире!
- А что же вы его на улицу не выпустите? Он всё же кот, ему гулять хочется! – спросила, вытирая губы салфеткой толстая дама.
- Мы его выпустили как – то, а потом долго всей семьёй искали,- еле – еле нашли в подвале соседского дома, грязного, оборванного и поцарапанного - объяснила Галя, - я так плакала, так переживала!
При этих словах девочка ещё сильнее прижала к себе кота и поцеловала, а он, вдруг, нежно укусил её за ушко.
- Не кусайся, Луи, скоро уже приедем! А хотите его погладить? – неожиданно осенило девчушку, - да вы не бойтесь, он вас не укусит! Правда, ведь, Луи!
- Мяу! - ответил кот, внимательно посмотрев на всех присутствующих.
Галя слезла с сиденья и поднесла животное к Максиму Петровичу.
- Гладьте, не бойтесь!
Иванько осторожно погладил кота, а потом почесал ему за ушком. Кот удовлетворённо замурлыкал.
- Ой, как он мурлыкает! – восхитилась толстая дама, - словно песню поёт, - и тоже погладила животное.
Осчастливленный кот замурлыкал ещё сильнее. И вскоре весь плацкарт затаив дыхание слушал звонкую кошачью серенаду в исполнении заслуженного артиста Российской Федерации Луи Великолепного. Все с большой симпатией смотрели на этого ярко – рыжего представителя породы кошачих. А он, словно курский соловей, от всей души, звонко заливался, исполняя свою грандиозную, музыкальную партию. Наконец, Галя, решив прервать это великолепный концерт сказала:
- А ещё, он у нас ..….
Но тут за её спиной раздался знакомый голос:
- Галя! Луи! Опять хулиганите! Совсем на вас никакого сладу нет! Сорванцы!
Это была вернувшаяся бабушка. Тут же старушка, охая и ахая, бросилась отбирать у внучки кота, с одной лишь целью – посадить его обратно в сумку. Силы были явно неравные, и, если бы не Максим Петрович, кот провёл бы остаток путешествия в своей импровизированной тюрьме. Но Иванько вдруг пожалев и кота, и девочку жестом остановил старушку:
- Подождите, не надо! Пусть посидит немного! Ему ведь душно!
Кот благодарно посмотрел на старика и мяукнул.
- Это он вам спасибо говорит!- тут же заявила малышка.
Тем временем успокоившаяся старушка уселась на сиденье.
- Ну, никакого сладу с ними нет! – повторила она,- друзья - не разлей вода! Вы не поверите, мы кота - ещё котёнком взяли: кошка окатилась в подъезде, куда котят девать?! Ну, мы их всем подъездом и разобрали. А что с ними делать – то - не топить же, жалко! Вот как Галя его домой принесла, так они и дружат! Он её сразу хозяйкой признал. Никого к себе не подпускает! Только её! Едят вместе, пьют вместе, спят рядом в обнимку! А как гуляют?! Мы ему даже поводок с ошейником купили! Так с поводком на улице и бродят! Соседи смеются: наша дама с собачкой на вечерний променад вышла! А ребятишки со всего двора до слёз просят: «дайте кота на поводке поводить!» Вот какое горе – то приключилось!
- Да какое же это горе? - свесившись с верхней полки, сказал проснувшийся «вахтовик», - это же здорово, когда человек и кот так любят друг – друга! В этом есть какая – то надежда для всего человечества.
- Какая же тут надежда? – удивилась толстая дама, открывая очередной пакет с кефиром.
« Вахтовик» строго посмотрев на неё ответил:
- Надежда заключается в том, что мы поумнеем, наконец – то , и перестанем тогда, враждовать друг с другом! А такое время наступит, обязательно наступит! Это я вам как доктор биологических наук, ответственно заявляю!
«Вот тебе и вахтовик» - подумал тогда Иванько.

12.

Максим Петрович так и не заснул в эту ночь. Мысли путались в его голове. Словно огромный, змеиный клубок они крепко – накрепко сплелись где – то внутри его мозгов, и то дело тихо нашептывали ему всякую всячину, не давая заснуть. Он, то вспомнил свой страшный сон, и, пытаясь разгадать его значение, перебрал в памяти все известные ему толкования. То задумался над последними словами «вахтовика» и мысленно согласился с его мнением. То вдруг вспомнил о дочках, и сильно корил себя за то, что сегодня не позвонил им.
Когда он подъезжал к Брянску, была глубокая ночь. Проводница за полчаса объявила ему об этом. Как обычно сердито буркнув: «Скоро Брянск, дедуля! Подъезжаем!», она со всех ног «понеслась» дальше по вагону, попутно призывая сдавать всех прибывших грязное бельё.
Максим Петрович поднялся и осмотрелся ещё раз. Рыжеволосая красавица Галя, безмятежно посапывая, спала, раскинув свои великолепные, шикарные волосы по подушке. Где – то там, на полу, в своей сумке – переноске, спал её верный друг Луи, сквозь темноту, одним глазком посматривая на старика. Толстая дама, не понятно как вскарабкавшаяся на верхнюю полку ,что – то бормотала себе под нос во сне, резко размахивая руками и отгоняя от себя невидимого врага.
Биолог – «вахтовик» повернувшись спиной, тихо путешествовал по стране Морфея, наслаждаясь очередным сказочным сновидением, а старушка - божий одуванчик, так и заснув сидя, еле заметно покачивалась в такт движения поезда.
- Ну, пока, Луи! – тихо сказал, почти прошептал старик коту, - бывай здоров!
Повернувшись, Иванько пошёл было к выходу, но вдруг почему – то остановился.
- Ты знаешь что, Луи, ты береги свою хозяйку, ладно! Хорошая она у тебя, добрая! – сказал через плечо Максим Петрович.
Где – то в темноте еле слышно раздалось уже знакомое: «Мур!».
- Ну, вот и хорошо! – сказал старик,- значит, считай что договорились! – и не спеша заковылял к выходу.
Без труда купив билет до Москвы Максим Петрович пошёл в зал ожидания. До поезда было ещё три часа, и бывший геолог, чтобы хоть как – то скоротать время, решил чуть – чуть вздремнуть. Да к тому же уставшие, страшно гудевшие ноги уже давали о себе знать. Народу в вокзале как – никогда было мало. Войдя в полупустой зал ожидания, Иванько уселся на первое, попавшееся пластмассовое сиденье, и закрыл глаза. Однако поспать ему не удалось,
Прямо напротив него расположилась группа молодых людей – скорее всего студентов, решивших провести остаток лета в увлекательном, туристическом походе. В защитных комбинезонах, в широких ковбойских шляпах с гитарами наперевес, юноши и девушки собравшись в кружок, дружно пели песню за песней. Тут же рядом лежала куча огромных рюкзаков, спиннингов, удочек и другой разнообразной туристической утвари.
Попытавшись заснуть, Максим Петрович быстро понял, что сегодня это ему не удастся. Тогда он прислушался. Молодой белобрысый парень только что, взявший гитару в руки неторопливо перебирал струны семиструнной гитары. Лёгкая мелодия, плавно наполняя огромный, малолюдный зал, равномерно растекалась по всему периметру помещения и медленно, тягуче поднималась ввысь к самому потолку здания. Струны то плакали, то смеялись, то дразнили друг – друга, то звонко пели в умелых, руках талантливого музыканта. Все, затаив дыхание слушали это неповторимое, музыкальное соло. Когда парень закончил играть, один из присутствующих спросил:
- Чья это музыка? Твоя?
- Нет, один француз сочинил - Ролан Диенс! – ответил музыкант.
- Очень красиво! – подвёл итог молодой человек.
- Слушай Санёк, а давай нашу – походную! – попросил кто – то из толпы.
- Да поздно уже! – ответил парень.
- Да ни чего, не поздно! Самый раз! – загалдели все.
- Ну, хорошо! – согласился парень, - но только в последний раз.
Молодой человек «пробежался» рукой по струнам. Струны в ответ зазвенели, весело танцуя. Заиграла лёгкая, ритмичная мелодия и юноша не громко запел. Все принялись ему подпевать.

По тропинки вдоль берёз,
Не спеша, шагая,
Шёл лохматый, рыжий пёс,
Что-то напевая!

За спиной его рюкзак,
И гитара в лапах,
Да поношенный пиджак,
В замшевых заплатах!

По тропинке вдоль реки,
В середине лета,
Маршируют башмаки,
Юного поэта!

Звонко радуясь, струна,
Песенку играет,
А красавица Луна,
Тихо подпевает!

Но о чём поёт герой?!
В этом нет секрета:
"Хорошо гулять, порой,
С песней вокруг света!"

За душою ни гроша!
Разве дело в этом?!
Хорошо когда душа,
Счастлива с поэтом!

По тропинке вдоль берёз,
Не спеша, шагая,
Шёл лохматый, рыжий пёс,
Весело играя!

А куда же он идёт?
Он и сам не знает!
Просто топая вперёд,
Песню напевает!

«Задорная песенка, весёлая!» - подумал Максим Петрович, когда студент – турист закончил петь. В этот момент дежурная по станции громко объявила:
- До отправления скорого поезда номер 150 Минск – Минеральные Воды остаётся пять минут! Просьба пассажиров занять свои места!
- Ой! – опомнились туристы,- прошляпили ребята, это же наш поезд!
И быстро разобрав свой не хитрый скарб, юные путешественники, обгоняя друг – друга помчались на перрон. Максим Петрович лишь улыбнулся им вслед.

13.

Вскоре он задремал. Уставший от долгого путешествия организм брал своё. Иванько лишь надвинул кепку на лицо, чтобы яркий свет не слепил глаза, и не заметил, как провалился куда – то во тьму.
- Эй, дед! Документы есть! Давай просыпайся! Тут спать не положено!
Иванько открыл глаза. Хамоватого вида полицейский, видно приняв Максима Петровича за бродягу, небрежно тормошил его за плечо.
- Старший сержант Петренко! - представился полицейский, - документы есть?
- И документы есть, и билет есть, и регистрация имеется! – мрачно ответил Иванько, - а вот у вас, господин старший сержант, совести совсем нет, порядочному человеку среди ночи спать не даёте!
- Будешь хамить, старик, доспишь в «обезъянике!» Это понятно!
- Понятно! - в знак согласия мотнул головой Иванько.
- То – то, умник! – сквозь зубы сказал Петренко.
Полицейский, проверил паспорт, билет, заглянул за сиденье, и, убедившись, что у Иванько нет никаких вещей и взять с него нечего, посмотрев по сторонам удивлённо спросил:
- Так, вы, значит, в Сосновке проживаете?
- В Сосновке! – согласился Иванько.
- А что в Сосновке все такие живут?
- Какие, такие? – не понял Иванько.
- Оборванцы! – хихикнул Петренко.
- Разные у нас люди живут! И богатые, и бедные! Одно хорошо полицаев нет! – резанул правду - матку в глаза Максим Петрович.
Петренко покраснел как помидор, выпучил глаза и перешёл на крик:
- Да ты чего, старик, белены объелся?! В кутузку захотел? За оскорбление власти знаешь, что бывает?!
- Что там у тебя, Петренко? – неожиданно раздался за спиной чей – то голос!
Петренко обернулся и моментально вытянулся в струнку:
- Да вот товарищ лейтенант, какой – то старик тут дряхлый, хамит понимаете ли!
- А документы проверил?
- Так точно, товарищ лейтенант! Документы у него в порядке!
- Ну, тогда чёрт с ним! Зачем он нам?! Он и без нас околеет! Пошли к поезду, там пьянь какую – то с поезда снять надо!
Петренко бросил документы на колени Иванько, и противно хихикнув, на полусогнутых пошёл за лейтенантом. Максим Петрович проводил его тяжёлым взглядом и, дождавшись, когда тот скроется за углом, тихо плюнул ему вслед.
- Козёл! – грубо выругался он.
Эта неожиданная встреча так растревожила старого геолога, что пробудила в нём аппетит. Его желудок вдруг вспомнил, что он не ел уже около суток. И противно урча, бурча и ворча, взбунтовался, требуя немедленного удовлетворения своих потребностей.
Повинуясь инстинкту, Иванько тяжело поднялся и с трудом поплёлся в ближайшее привокзальное кафе. Благо их было достаточно много. Даже ночью, на каждом углу вокзала что – то парили, жарили, пекли, и варили, ожидая новых посетителей, которых навязчивая реклама непрерывно зазывала зайти в гости. Чтобы они могли , не спеша, в спокойной обстановке отведать не превзойдённое, национальное блюдо которое только у них готовит самый лучший в мире шеф – повар специально приехавший к ним из Китая, Гонконга или другой экзотической страны.
Максим Петрович направился к ближайшему заведению. Подойдя к витрине, он выбрал себе кофе с пирожком и встал в очередь в кассу. Перед ним стояла молодая, как всегда нарядная, поблёскивающая золотыми украшениями цыганка. Когда подошла её очередь, она, сделав заказ, достала старую, потёртую сумку и принялась с особым рвением копаться в ней. Наконец, после продолжительного исследования содержимого, цыганка достала огромную кучу мелочи в целлофановом пакете и высыпала её прямо в блюдце, стоявшее рядом с кассой. Монетки номиналом от рубля до двух с глухим звуком ударились об фарфор.
- Считай, уважаемая! - насмешливо заявила она кассирше.
- Что на паперти наклянчила, что ли? – грызнулась продавец – кассир.
- Пенсию получила! – съязвила цыганка, - считай давай!
Кассирша нехотя повиновалась. Пересчитав мелочь несколько раз, она вдруг решительным тоном заявила:
- Не хватает тридцати рублей!
Цыганка несколько раз пересчитала деньги, потом полезла в свою сумку, и, вновь всё перевернув в ней вверх дном, попыталась найти недостающие монеты. Но видимо напрасно, потому, что она вдруг неожиданно повернулась к Иванько, и пристально посмотрев ему прямо в глаза, плаксиво попросила:
- Касатик, дай тридцать рублей!
Максим Петрович порылся по карманам и ничего не найдя ответил:
- Красавица, видишь, денег нет!
- Касатик,- не отставала настырная цыганка, - меня детки голодные ждут, помоги, родной, чем сможешь! Хоть десять рублей найди! А я тебе, Касатик, погадаю, всё тебе расскажу: что было, что будет! Всю правду будешь знать!
Иванько относился к цыганам прохладно, равнодушно. Ему мало приходилось с ними сталкиваться. Так, постольку – поскольку. Он слышал о них разное: и хорошее, и плохое. Но мысль, терзавшая его уже сутки, лишившая его здравомыслия, покоя и сна, теперь проснулась в нём с новой силой и принялась высасывать из него душу. В другой ситуации, Максим Петрович, просто бы повернувшись, ушёл, не обращая никакого внимания на нытьё молодой попрошайки. Но сейчас, что – то в душе его больно кольнуло, и руки самопроизвольно потянулись в тот карман, где лежали все его дорожные деньги. Не соображая, что делает он, достал купюры, отложил тысячу рублей и, обращаясь к продавцу – кассиру сказал:
- Голубушка, мне два пирожка с капустой, кофе и …приплюсуй ещё…. её тридцать рублей!
- Отец! – возмутилась кассирша,- ты чего делаешь?! Я сейчас полицию позову!
- Не надо полицию, доченька, её детишки ведь не виноваты, что родители у них цыгане! А кушать всем хочется, не зависимо от национальности. Может кто – нибудь и моих дочек когда – нибудь накормит!
- Ну как хочешь, отец! Больно уж ты жалостливый!
Продавщица лихо отсчитала сдачу. Иванько взял пирожки с кофе, и не спеша отошёл к столику. Пирожки были маленькие, безвкусные, совершенно резиновые, а чашка с кофе не сладкая, пахнувшая какой – то отвратительной вонью, да к тому же ещё и не полная. «Это не еда! Дрянь какая – то!» - подумал тогда старик. Но желудок сильно урчал, поэтому быстро проглотив свой скудный ужин, Максим Петрович, так и не поняв, ел ли он или нет, морщась, запил его кофе. Есть хотелось всё равно. Но второй раз стоять в очереди сил уже не было, и бывший геолог решил найти себе место, чтобы там, устроившись по – удобнее, дожидаться отправления своего поезда.
Свернув за угол, Иванько поискал глазами свободные места и, убедившись, что их предостаточно, направился к ближайшему понравившемуся ему сидению.
Не успел он сделать и двух шагов как целый цыганский табор окружил старика, постепенно прижимая его к стене. Среди них особенно сильно выделялась недавняя знакомая, которая бесцеремонно схватила его за руку, и под тихий смешок своих сородичей, широко улыбаясь ему сказала:
- А вот и я, Касатик, здравствуй дорогой, как и обещала, я тебе сейчас всё расскажу, и что было, и что будет, обо всём тебе поведаю! Ты только ручку позолоти! Дай денежку, Касатик!
Иванько попытался протиснуться через этот цыганский рой, но они стояли так плотно, что всякая попытка была заранее обречена на провал. К тому же они изо всех сил препятствовали ему, мешая то руками, то незаметно цепляя ногами. Максим Иванович быстро устав бороться, попытался было заговорить с ними:
- Граждане, цыганки, нет у меня лишних денег! К детям я еду! Деньги мне ещё нужны будут!
- Да ты что, Касатик, без денег нельзя! Какое же гаданье без денег, без денег, не получиться! К тому же мы тебе всё отдадим! – затараторил в один голос цыганский хор, - всё до копеечки вернём! Ты только позолоти ручку, Касатик!
Максим Петрович не помнил, как он полез в карман, и, вытащив оттуда девятьсот рублей – всю сдачу, полученную им в кафе, не раздумывая отдал цыганке. Толпа довольно загалдела.
Цыганка взяла деньги, повертела их перед носом Иванько, что – то пошептала над купюрами, и свернула в трубочку.
- Ждёт тебя, Касатик, долгая дорога, - таинственным голосом заговорила она, - вижу казённый дом, две дамы живут в нём и обе крестовые, ждёт тебя разочарование большое, Касатик, но ты не бойся, всё закончится хорошо! И будешь ты жить долго, и счастливо, и ещё внуков своих нянчить будешь!
Потом, молодая женщина, положила деньги на ладошку, дунула на них, один раз, затем второй, потом третий, тут же кто – то больно наступил Максиму Петровичу на ногу. Старик лишь на мгновение взглянул вниз, но и этого было вполне достаточно - деньги, разумеется, исчезли.
- Деньги – то где?- удивился бывший геолог.
- Испарились! – заявила молодая особа, - ты же видишь, я настоящая ведьма!
- Да какая ты ведьма! Ты шарлатанка! - вспылил Иванько.
- Иди! – слегка подтолкнула его недавняя знакомая, - иди с миром, старик, иди и не оглядывайся!
- А как же деньги?- возмутился Максим Петрович, - вы же обещали всё вернуть?
- Всё, нету денег, пропали они! Исчезли! Испарились! Улетели! Иди, Касатик! Иди с миром!
Толпа, довольно улыбаясь и что – то гогоча на непонятном для Иванько языке, расступилась перед ним, пропуская старика, и слегка подталкивая его руками, постепенно выдавила в центр зала.
Максим Петрович хотел было закричать: «Помогите, караул, грабят!», но увидев краем глаза, довольную, улыбающуюся физиономию Петренко стоящего в дальнем углу зала ,быстро понял что это бесполезно.
Тяжело вздохнув, совершенно разбитый, бывший геолог поплёлся на выход. Там на платформе он и провёл остаток ночи, ожидая отправления своего поезда.

14.
Скорый поезд 006 Киев – Москва всё дальше и дальше увозил Максима Петровича от дома. Расположившись по - удобнее, насколько это было возможно в плацкартном вагоне, Максим Петрович наконец – то отдыхал.
Теперь он сидел как «барин» - вытянув в проход страшно гудевшие от усталости ноги. Сбросив надоевшие ботинки, и закрыв от наслаждения глаза, Максим Петрович изо – всех сил старался расслабиться. Ложиться было нельзя, он это прекрасно понимал. Слишком тяжело, и мучительно больно он подымался каждое утро. Благо народу в вагоне, было мало, и никто не мешал ему делать всё, что он считал нужным. Вслушиваясь в равномерный стук колёс, он мысленно представлял себе, как через каких – то не полных шесть часов, он приедет на Киевский вокзал, возьмёт такси и помчится на всех парах к своим, непослушным деткам, к своим горячо любимым доченькам. Как крепко обнимет их и будет долго- долго нежно целовать их пухлые, румяные щечки. А потом они вместе будут пить чай с лимоном и рассказывать друг - другу накопившиеся за долгую разлуку новости.
Он бы так и просидел до самой Москвы, странствуя по великой стране иллюзий. И сыны великого Гипноса - Морфей, Фобетор и Фантас возможно составили бы ему компанию, и один из них – великий онир Фантас предсказал бы ему будущее, но тут за своей спиной он услышал чьи – то громкие, возбуждённые голоса:
- Ну, так вот, я и говорю, Валентин Семёнович, ваучер тот, будь он неладен, я сразу же за углом продал, там машина стояла. А в ней люди солидные: то ли бандиты, то ли торговцы какие, не знаю. Хотя это, пожалуй, одно, и тоже.
- Это ты правильно заметил, Станислав Иванович, только теперь они все бизнесменами называются.
Иванько открыл глаза и прислушался. За спиной зазвенела посуда, и послышалось звонкое бульканье.
- Ну, давай, за знакомство! - сказал слегка хриплый голос.
- Ну, будем! – поддакнул ему другой, более мягкий.
- Ты закусывай, закусывай, не стесняйся!
- Да я вроде не из стеснительных, Валентин Семёнович! Благодарствую!
- Ну а дальше, дальше – то, что было? – спросил тот, которого звали Валентин Семёнович.
- Дальше?! А дальше оно вот как вышло – то ….Я при любой власти хорошо жил, крутился, конечно, вертелся как белка в колесе, но жил не плохо!
- Жил, - не тужил, значит!
- Во, это ты правильно заметил, Валентин Семёнович! – засмеялся Станислав Иванович, - прямо в самую точку.
- Ну, что ещё по одной? – спросил Валентин Семёнович.
- А, давай! – согласился тот, которого звали Станислав Иванович.
Вновь зазвенела посуда, и послышалось звонкое бульканье.
- Ну, дай Бог, чтоб не последняя была ! - пробормотал Валентин Семёнович.
Было слышно, как он залпом опорожнил свой стакан. Станислав Иванович последовал его примеру.
- Ну, и что дальше было?! – вновь спросил слегка хриплый голос.
- А вот, что! Денег накопил я немало, всё, как и полагается на книжку положил! Ну, думаю, Станислав Иванович, надо и честь знать! Тебе на всю жизнь хватит, и детям останется, и внукам кое - чего перепадёт! Пора в тень уходить!
- Ну и что ушёл?
- Ушёл, как раз на дворе 98 - ой год замаячил, так меня в этот год так шандарахнуло, что я три месяца как овощ в больнице провалялся. Думал всё конец!
- Ну, не ты один все деньги тогда потерял! Все потеряли!
- Э, не скажи, кое – то хорошо на этом нажился!
- Да хрен с ними, пусть подавятся! Дальше – то, что было?!
- А дальше, - Станислав Иванович сделал многозначительную паузу - было слышно, как он налил и залпом выпил очередной стакан, и, закряхтев от неслыханного удовольствия, закусил огурцом. Прожевав он продолжил, - я из больницы выписался, вижу - ни денег, ни жены. Бросила она меня. Сказала, что я ей такой голодранец не нужен.
- Да, бабы они все такие! Чуть что сразу в кусты! – поддакнул Валентин Семёнович, но тут же добавил,- извини, что перебил!
- Ну, так вот, - продолжил Станислав Иванович, - думаю, что мне одному – то в Брянске сидеть, поеду - ка я в Орёл к сыну. Дом свой большой продал, ты знаешь, Валентин Семёнович, какой у меня дом был – по нашим меркам огромный! Я, когда его продавал – плакал! Деньги мы с сыном в бизнес вложили, немного подниматься стали, я квартиру себе купил, машину – благодать! Раз в полгода в заграницу мотались. И не в какую – нибудь Турцию или Египет! Бери выше! Ну, думаю, наконец – то и мне улыбнулась удача, а нет, то была не улыбка – то был сарказм судьбы! В 2008 году новый кризис всё перевернул с ног на голову. Чтоб расплатиться по долгам мы продали всё: квартиры, машины, все акции, что были, даже золото, которое я внучке дарил на дни рождения. Кое – как расплатились! А сами остались вновь у разбитого корыта. Сынок мой, Аркадий, не выдержав навалившихся на него проблем, застрелился! А вскоре и невестка вся почерневшая от горя – умерла, оставив мне маленькую внучку.
Было слышно, как Станислав Иванович захлюпал носом.
- Прости, не хотел я бередить твои раны! – с искренним сочувствием сказал
Валентин Семёнович.
- Да чего уж, дело прошлое! Почти не болит! Теперь вот выживаем с внучкой, как можем, я на завод устроился, работаю в три смены, - тяжело, зарплата нищенская, а что делать? Внучку растить надо! Давно бы уже к сыну отправился ели бы не она!
- А что же бизнесом не занимаешься? Остались же у тебя какие – то связи?
- Да связи – то остались, да боюсь опять эти «слуги народа» какой – нибудь фокус выкинут! Надоело их кормить!
- Понятно! – тяжело вздохнул Валентин Семёнович,- ну, что, ещё по чуть – чуть?
- Я буду не против! С хорошим человеком, да под душевный разговор, что ж не выпить!
Вновь зазвенела посуда, послышалось прерывистое бульканье и хруст свежих огурцов.
- Хотел внучку за границу увести, в Австралию, например, да кому мы там нужны без денег и с плохим английским! – после продолжительной паузы сказал Станислав Иванович.
- Да уж, в другой стране - мы без денег не никому не нужны, а в этой жить тошно. Сейчас возраст пенсионный поднимут, и хоть волком вой: ни работы, ни зарплаты, ни житья! Ещё больше нищеты расплодится! Вот тебе и разделение на классы! У нас все мусорные бачки бродяги перерыли. Страшно смотреть, как они там роются. Думаешь: «Не дай Бог оказаться на их месте!». Тут уж лучше так: вышел на пенсию, если дожил, и сразу за проходной помирай, на большее сил уже не останется! – ответил Валентин Семёнович.
- Да уж, если дожил! Им только этого и надо! Они всё на Запад ровняются, всё смотрят, как там у них живётся, и забывают какой за границей уровень жизни. Знаешь, чего я больше всего боюсь, Валентин Семёнович?
- Чего?
- А того! Вырастет новое поколение, и спросит нас, ныне живущих: «Что же вы со страной сделали, отцы – основатели! До основания вновь всё разрушили, а построить забыли. Только разграбили, распродали и народ по миру пустили!» - ответил Станислав Иванович, - и если потом голодные и рабы захотят подняться, то обязательно найдётся умник, который осуждающе заявит: «Не приведи Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»
Иванько слышал, как он налил очередной стакан и залпом выпил.
- Извини, Валентин Семёнович, без алкоголя разговор не тот, не получается он.
- Да всё я понимаю, Станислав Иванович, ты главное закусывай, не стесняйся, закусывай!
- Да я закусываю, закусываю, Валентин Семёнович, - разошёлся его собеседник,- ту есть ещё один момент, про который почему – то все молчат!
- Какой же? - спросил немного уставший от разговора Валентин Семёнович.
- А такой! Ну, предположим, доживёшь ты до шестидесяти пяти и наконец – то выйдешь на заслуженный отдых, но в каком состоянии ты будешь! Овощем или орлом ты окажешься в середине седьмого десятка! Сможешь ли ты радоваться жизни! Захочешь ли вспомнив молодость рвануть куда – нибудь в Таиланд, или на худой конец в Хабаровск на экскурсию! Или через год свалишься никому не нужный с инсультом, или инфарктом!
- Это ты к чему? – не понял Валентин Семёнович.
- Это я к тому, что в шестьдесят лет у человека желание ещё есть и мизерные возможности увидеть мир, он ещё хочет и может что – то сотворить этакое великое, внести так сказать свою лепту в человеческий прогресс, а в шестьдесят пять у него одно лишь стремление проснуться утром, не наложив в штаны! Будут конечно и те, кто дожив до ста лет ещё захотят пробежаться по утрам , но это единицы!
- Да уж, тут ты прав! Ну, что давай вздремнём, что ли немного, а то скоро Москва!

15.
Максим Петрович слышал, как они укладывались спать. Как скрипели под их телами спальные полки, как Валентин Семёнович долго засыпая что – то бормотал в пьяном угаре. И как сражённый алкоголем наповал Станислав Иванович вскоре захрапел, да так громко, что было видно, как стены вагона расширяются при каждом его храпе.
Когда соседи уснули, Максим Петрович посмотрел на часы. «Семь часов утра! - отметил он для себя, - ещё три часа трястись!». Затем он, кряхтя, наклонился и с трудом обулся. Потом, кое – как держась за стойку, напрягая все свои силы, поднялся, собираясь идти в туалет. Но прежде чем идти, он заглянул к соседям, сильное любопытство всё же взяло в нём вверх. Маленькая девочка, лет пяти – шести, свернувшись калачиком, крепко спала на нижней полке, напротив. Её русые волосы были аккуратно заплетены в косички, а синие бантики вразнобой лежали на подушке. Над ней, повернувшись лицом к стенке, спал какой – то совершенно седой мужчина, вероятнее всего это и был Станислав Иванович. Он уже не храпел, а лишь тихонько сопел к великой радости всего вагона. Валентина Семёновича, Иванько так толком и не разглядел , потому, что тот, укрывшись с головой сероватой, видавшей виды простынёй, показал ему лишь торчащие из – под простыни ноги в чёрных, дырявых носках.
Вернувшись из туалета, Максим Петрович Иванько, сел и наконец – то задремал. Он не скинул ботинки как в прошлый раз, а лишь слегка откинувшись назад, вытянул ноги и просто закрыл глаза. Тьма быстро окутала его. Но на этот раз ему ничего не приснилось. Только чёрная, пугающая бездна, которая с невероятной быстротой засасывала его куда – то внутрь себя. И вот в этом, всё поглощающем мраке, он ни на секунду не останавливаясь, стремительно падал в низ. Казалось, что время остановилось, и ничто не может замедлить это падение. Но вот, сквозь эту непроглядную тьму, где – то на самых дальних её окраинах, прозвучал, совершенно незнакомый, детский голос:
- Дедушка! Дедушка! А у Вас, палочка упала!
И кто – то осторожно потрогал его за плечо. Иванько открыл глаза. Перед ним стояла маленькая, светловолосая девочка с аккуратно заплетёнными косичками и синенькими бантиками на голове. В руках она держала его старую, поношенную клюку. Все её лицо: курносый носик, пухлые щёчки, розовые губки, аккуратные, маленькие ушки были заляпаны чем – то белым. И даже на самых кончиках волос висела какая – то сероватая гель «Это же зубная паста!» - догадался Иванько. Впервые за долгую поездку он рассмеялся:
- Привет! Ты откуда такая?
- Привет! - смело ответила девочка и тоже звонко засмеялась, - какая такая?
- Красивая! – улыбаясь, ответил Иванько.
Он, конечно, сразу узнал её. И теперь, просто любовался этим прекрасным, Божьим творением. Перед ним стоял маленький, светлый ангелочек, случайно, волею судьбы, повстречавшийся ему на пути. «Ангелочек» посмотрел на старика своими голубыми глазками и сказала:
- Вот, это Ваше! – с этими словами она протянула ему его клюку.
- Спасибо! – ответил, принимая «подарок» Иванько,- милая, а ты не хочешь умыться? – ласково спросил он.
- Дедушка ещё спит! А я кран никак не открою!
- Хочешь, я помогу тебе? – спросил Иванько.
Но ответить девчушка не успела потому – что за спиной Иванько раздался знакомый голос. Это проснулся Станислав Иванович.
- Настя, Настенька, ты где?
- Я здесь, дедушка! Я палочку дедушке подала!
- Какому дедушке?
Было слышно, как за спиной Максима Петровича скрипнула полка, зашуршали тапки и через мгновение Станислав Иванович предстал перед Иванько во всей своей красе. Если не считать опухшего после бурной, бессонной ночи лица, Станислав Иванович показался Иванько вполне порядочным человеком. На вид ему было не более пятидесяти лет. Высокий, худощавый, с седыми, слегка вьющимися волосами. Он походил на школьного учителя начальных классов, только без пенсне. Впалые щёки, пронзительные голубые глаза, и руки очень худые, длинные, жилистые выдавали в нём человека труда, привыкшего зарабатывать свой хлеб кровью и потом, а тонкие губы – твёрдый, решительный характер. Таким и запомнился Максиму Петровичу его случайный попутчик.
- Здравствуйте! – немного смущаясь, поздоровался он.
- Доброе утро! – ответил ему Иванько.
- Шалунья моя не очень Вам надоела?- спросил извинительным тоном Станислав Иванович, обнимая внучку.
- Да, что Вы, наоборот, она у Вас очень воспитанная и милая девочка! - ответил ему Максим Петрович, слегка подмигнув малышке.
- Ну, вот и хорошо! - облегчённо выдохнул Станислав Иванович, - егоза каких белый свет не видел! Простите, Бога ради, если, что не так! – ещё раз извинился он.
- Да полно Вам! – махнул рукой Иванько.
- Дедушка, я себя, хорошо вела, не переживай! – решительно заявила девочка взяв дедушку за руку,- пойдём скорее умываться, а то скоро приедем, а я такая чумазая!
И она потащила Станислава Ивановича умываться. Иванько слышал, как он идя по проходу сердито выговаривал внучке: «Как же ты так испачкалась, егоза? Как, как, ты же спал, вот я и пошла зубки чистить!» - отвечала бойкая малышка.
Когда они скрылись. Иванько улыбнулся. Ещё одна история всплыла в его памяти.
Это случилось так давно, что многие фрагменты этой истории уже стёрлись в его голове. Он тогда много и упорно работал. Приходил очень поздно, сильно уставшим и сразу ложился спать. Но в этот день спать ему не пришлось. По крайней мере, не сразу. Как обычно зайдя в дом, он первым делом разделся в прихожей и крикнул своей супруге:
- Мария Сергеевна, я пришёл!
Но ответа не последовало. Тогда он прошёл на кухню. Никого! Максим Петрович удивился, обычно его всегда кто - нибудь встречал! Но сегодня его окружала тишина! Тогда он собрался зайти в комнату. Но прежде чем войти он тихонько постучал, так на всякий случай. К его глубокому удовлетворению за дверью послышались шаги, открылась дверь, и на пороге появилась его старшая дочка – четырёхлетняя Сашенька.
- Папочка, привет, мама ушла в магазин, а я Дашке голову мою, заходи!
Саша отошла в сторонку, пропуская его в комнату. Максим Петрович зашёл и по привычке осмотрелся. Прямо в центре комнаты, на старой поблекшей от возраста табуретке, в большом алюминиевом тазу в котором, когда – то Иванько варили мясо на холодец, вся съёжившись от холода, сидела маленькая Даша – его вторая дочка. Её голова вся была измазана каким – то серовато – белым веществом похожим, на разведённую алебастру. Сердце Максима Петровича замерло! Он в ужасе подбежал к дочери.
- Сашенька! – осторожно спросил он, чтобы не напугать ребёнка, - а чем ты голову Дашеньке мылила?
- А вот этим! – ответила дочка, показывая ему почти пустой тюбик от зубной пасты.
От сердца Максима Петровича немного отлегло. Но всё равно зубная паста – не мыло. Пока Иванько грел в чайнике воду, прошло много времени. Зубная паста стала быстро застывать, стягивая кожу вместе с волосами. Не привыкшая к таким процедурам маленькая Даша громко закричала, заливаясь горькими слезами. Она, размахивая налево и направо своими маленькими, детскими ручками, то и дело хваталась за лицо, ещё больше размазывая не застывшую пасту. Огромные бусинки – слёзки катились по её щекам, заставляя сердце Максима Петровича сжиматься от боли. Потом он долго отмывал её, заодно ругая жену почём зря. А много позже, крепко обнимая детей, долго смеялся, вспоминая все ужасы прошедшего вечера. Зато один урок он запомнил на всю жизнь и никогда больше не оставлял опасные для здоровья вещества рядом с детьми.

16.
Тем временем поезд уже приближался к Москве. Об этом им сообщил проводник – толстый, высокий, черноволосый мужчина которого они видели всего пару раз: когда заходили в поезд и вот теперь сейчас,когда он, размахивая полотенцем, словно заранее выгоняя надоевших пассажиров, громогласно объявил:
- Через полчаса Москва! Москва через полчаса! Сдаём бельё! Бельё сдаём!
Время пролетело быстро. Вскоре показались первые окраины Москвы. А ещё через какое – то мгновение поезд замедлил ход и осторожно, словно подкрадываясь, прибыл на вокзал.
Когда Максим Петрович наконец – то вышел из вагона, то увидел идущую впереди маленькую Настеньку. Одетая в розовую кофточку и синие джинсы, девочка тащила на спине небольшой зелёный рюкзачок. Взяв дедушку за руку, она быстро семенила своими маленькими ножками, едва успевая за Станиславом Ивановичем. Было видно, что они очень торопились спуститься в метро. Иванько мысленно попрощался с ними, пожелав им счастливого пути. Однако у самого подземного перехода девочка неожиданно обернулась, и, увидев старика, радостно помахала ему рукой. Станислав Иванович остановился и тоже оглянулся. Заметив Иванько, он, прощаясь, снял свою шляпу и отвесил старику слегка заметный приветственный поклон. А потом они навсегда исчезли в огромном, людском потоке.
Максиму Петровичу стало немного грустно. Так всегда бывает, когда расстаёшься с близкими тебе по духу людьми. Даже если эта встреча была столь короткой.
Иванько остановился, думая пропустить вперёд всех желающих, и тут же получил порцию всевозможных ударов и толчков. Его толкали и в спину, и в плечи, и даже в затылок:
- Чего встал как истукан, шевели «копытами», старик!
Слышалось со всех сторон.
- Чего тут случилось? – спросил кто – то сзади.
- Да, вот, какой – то старик, затор тут устроил! - буркнул ещё один раздражённый голос.
- Дома надо сидеть в таком возрасте, а не по Москве шляться! – заявил, обходя Иванько толстый, очкастый брюнет.
- Папаша, шевелись, смотри какая туча идёт! – сказал какой - то молодой парень, показывая рукой куда – то в бок.
Максим Петрович посмотрел в ту сторону, куда показывал парень. Огромная, чёрная туча, сверкая молнией, нещадно пожирая голубое небо стремительно приближалась к терминалу. Было видно как где – то далеко уже вовсю лил дождь.
Тем временем народ постепенно «рассосался» и Максим Петрович остался совершенно один. Он был рад этому. Теперь можно было не спешить. Понимая это, Иванько медленно побрёл к выходу. Вскоре он оказался на привокзальной площади. Начавшийся ливень он переждал в небольшом кафе. Минут тридцать над вокзалом всё сверкало, гремело и лилось плотной водяной массой на зазевавшихся и не успевших спрятаться прохожих. А они – эти жалкие, промокшие на сквозь горемыки, с громкими криками бегали туда – сюда, в надежде найти хоть какое – нибудь надёжное убежище. Сильный, боковой ветер своими редкими, но мощными порывами раскачивал одиноко стоявшие деревья, заставляя их «плясать под его дудку». А под конец, совсем распоясавшись, принялся хулиганить: срывая всевозможные объявления, плохо закреплённые баннеры, плакаты и роняя многочисленные рекламные щиты, стоящие на тротуарах привокзальной площади.
Но через тридцать минут, как по мановению волшебной палочки, огромная чёрная туча, видно до конца сделав своё мокрое дело, последний раз, грозно выругалась, ещё раз облила всех водой, и довольная собой отправилась куда – то на северо – восток, по своим, только ей известным тучьим делам. Прощаясь, она громко хлопнула дверью: страшно сверкнув ослепительной голубой, молнией. Ветер стих. Выглянуло яркое, приветливое солнышко и сразу заботливо принялась наводить порядок - сушить многочисленные ручьи и лужи, оставленные проказницей чёрной тучей.
Подождав немного, Иванько не спеша вышел из кафе и направился к стоянке такси. Машин было много. Большие и маленькие, разноцветные и однообразные, иномарки и российские, красивые и не очень, все они столпились возле вокзального терминала. Высокий, мускулистый грузин – явно предок достопочтенного Геракла, услышав адрес, громогласно заявил:
- Две с половиной тысячи! За меньшее не поеду!
Торговаться Иванько не любил, да и не умел. Даже когда он с супругой приезжал на рынок, цену сбивала всегда Мария Сергеевна, а он словно мешок с опилками всегда стоял рядом и молчал, стесняясь открыть рот. Поэтому сегодня он просто молча кивнул таксисту головой и уселся на переднее сиденье.
Минут тридцать белоснежная «Лада» петляла по улицам Москвы. Максим Петрович затаив дыхание любовался столицей. Он не был в Москве тридцать лет и теперь с изумлением замечал огромные перемены, произошедшие в архитектуре города. Высотные здания, причудливо переплетались с маленькими аккуратными кафешками, церквушками и небольшими опрятными магазинчиками. Разноликая реклама, сверкая, переливалась на фасадах домов яркими, разноцветными красками, навязчиво зазывая праздно шатающихся покупателей. Огромное количество машин, то и дело, сигналя, стаями носилось по дорогам. На первый взгляд всё выглядело вполне респектабельно, и солидно. Но что – то во всём этом великолепии было не так, по-иному, не привычно. Иванько никак не мог понять, почему ему не нравится в Москве, что не так теперь со столицей. Пока белоснежная «Лада» петляла по узким улочкам, проезжала по широким проспектам, пересекала многочисленные перекрёстки, Максим Петрович неотрывно смотрел в окно, пытаясь сообразить, почему ему не комфортно здесь.
И тут он понял! И тут он догадался, что с Москвой было не так! Москва стала одним большим капищем. Дух Мамоны своими огромными, страшными щупальцами – клешнями захватил Москву. И Москва превратилась в огромную, страшную секту поклонников богатства.
Согласных, на любые жертвы ради своего бога, способных уничтожить любого на своём пути. Все эти люди – толстые, худые, высокие и не очень, в очках и без очков, спешащие по своим делам, ставили себе в жизни одну лишь цель – заработать как можно больше денег. И заработав их, они считали себя свободными, успешными и не зависимыми, не понимая того, что сами находятся в постоянном рабстве.
Нет, Максим Петрович им не завидовал, ему было жалко этих людей. Ничего не имея против денег, он в отличие от них понимал, что в жизни есть нечто больше, чем ячейка с деньгами спрятанная в банке. Возможно потому, что он никогда не имел их много, его сердце, не прилепленное к роскоши, было свободно от страхов, переживаний и волнений, связанных с большим богатством. И в его понимании это и была настоящая свобода!
За всё время своего короткого путешествия Иванько лишь несколькими словами перекинулся с шофёром. Тот оказался человеком не словоохотливым, этаким молчуном за рулём! Он лишь спросил, откуда прибыл Иванько и, узнав, что из Брянска молча кивнул головой. Но как водитель такси он был вне конкуренции – настоящий профессионал своего дела. Это было видно хотя бы по тому, как он трогался и останавливался на дороге – плавно без резких толчков, и движений. Москву он знал хорошо, а потому старался избегать широких, забитых машинами дорог, предпочитая узкие мало загруженные переулки.
Когда они приехали, таксист помог старику выйти и, не сказав ни слова быстро уехал. «Понятное дело – работа!» - подумал, посмотрев ему в след Иванько, а сам отправился искать общежитие.

17.

Искать долго не пришлось. Многоэтажное общежитие политехнического института расположилось в достаточно живописном районе столицы. Высокие клёны, липы и берёзки окружали всю прилегающую территорию. Машин было мало. Рядом находилось несколько магазинов, так что по меркам Максима Петровича Иванько «жить здесь было вполне комфортно!».
Что же касается всевозможных развлечений, то, по мнению бывшего студента – геолога Иванько, это было делом праздным, абсолютно мешающем учёбе, а значит совсем не обязательным. Ещё, будучи студентом, он всячески старался уклоняться от подобных мероприятий, за что и получил неуважительное прозвище « Сухарь!».
Иванько снял кепку и пригладил рукой волосы, вернее всё, что от них осталось. Когда – то они были гордостью Максима Петровича. Кудрявые, длинные они образовывали настоящие, непроходимые джунгли на голове у студента Иванько. Кое – кто даже завидовал ему чёрной завистью. И лишь не многие знали, а ещё меньше видели, какую злую шутку сыграла с ним мать - природа. Прародитель человечества вдоволь посмеялась над ним, сотворив ему лысину на самой макушке его головы, заботливо укрыв её небольшой прядью волос. Получалось что – то на подобии небольшой кардинальской шапочки, только белого цвета. Остроумные друзья – товарищи, не ничего не сведущие в католической иерархии, за глаза называли его просто по – дружески - «подсолнух!», что впрочем, нисколько не обижало Максима Петровича.
Иванько вошёл в главный корпус общежития и оказался в небольшом, уютном фойе. На поклеенных обоями стенах, висели какие – то красочные, изображающие природу картины. У заставленных разнообразными цветами окон стояло несколько журнальных столиков с мягкими креслами вокруг них, а на полу красовался старенький видавший виды палас. В дополнение ко всему несколько бра украшали стены. Да огромная пальма щеголяла своим зелёным нарядом в углу. Максим Петрович остановился, внимательно рассматривая интерьер холла. «Что ж, здесь вполне комфортно» - подумал он,- интересно, а в комнатах так же хорошо? Столица всё – таки? Скоро я всё увижу!». Но тут, словно желая досрочно расставить все точки над «и», огромный, рыжий таракан, усевшись прямо перед ним и зловеще шевеля усами, угрюмо уставился на старика.
- Вот тебе и на! – возмутился Иванько, явно раздосадованный такой неожиданной встречей,- и тут от вас покоя нет! Значит вы уже и Москву захватили!
Таракан вновь пошевелил усами, и посмотрел угрожающе на Иванько. Казалось ещё не много и он бесстрашно бросится на старика.
- Ладно! Ладно! Молчу! – отойдя немного назад, пошёл на мировую Максим Петрович, зная как высоко и далеко они могут прыгать.
Таракана он конечно не боялся, но, что греха таить, встреча с этими вездесущими насекомыми всегда вызывала у людей неприятные ощущения. К тому же у Иванько уже был опыт «общения» с этими мерзкими тварями! Это случилось очень давно. В тот год кто - то занёс в Сосновку тараканов.Стояла жаркая, летняя погода. Множество насекомых толпами носились по улицам, путешествуя от дома к дому, и доставляя массу хлопот жителям деревеньки. Где их только не находили, и в сваренном супе, и в старой кладовке, и даже в холодильнике. Сашенька тогда только родилась и счастливая семья и днями, и ночами заботилась о юной крохе. Опыта у молодых родителей разумеется не было, и они старательно учились на своих ошибках в таком трудном деле как воспитание дочери. И вот однажды среди тёмной ночи в доме Иванько раздался жуткий крик. Это кричала Саша!
Новоиспечённые родители в ужасе вскочили с кровати не понимая, что происходит. Бегая вокруг неистово орущей дочери, неопытные родители не понимали как её успокоить! Они перепробовали всё! Носили плачущего ребёнка на руках, гладили животик, пытаясь отвлечь, гремели погремушками, пели колыбельные – ничего не помогало. И наконец Мария Сергеевна воскликнула:
- Максим, неужели ей таракан в ухо залез? Я слышала бывает такое!
- Тогда ей нужно срочно масло подсолнечное в уши закапать, только тогда он и вылезет!
Они перевернули дочь на бок и пипеткой залили ей масло. И стали ждать когда появится таракан. Прошла минута – ничего. Прошла вторая - без изменений! Тогда они перевернули Сашу и залили ей масло в другое ухо. Результат был тот же. Ничего не понимающие родители сели на кровать опустив от бессилья руки. А плачущая Сашенька сидела напротив них и смотрела им прямо в глаза. И тут Иванько осенило:
- Слушай, Маша, а может у неё просто зубки режутся? По времени пора бы уже? Вон смотри и дёсны уже набухли!
- Ну я не знаю,- удивилась супруга, - давай попробуем помажем!
Иванько взял недавно купленную в аптеке гель и помазал дочери дёсны . Не прошло и минуты как дочь успокоилась, а ещё через мгновение крепко заснула прямо на руках у отца.
Вспоминая эту историю старик улыбнулся. Он посмотрел на таракана и строго сказал ему:
- Уходи отсюда!
Таракан пошевелил усами и вдруг послушавшись отправился по своим делам. А довольный этой маленькой победой старик уселся в одно из кресел.
- Вы к кому? – раздался, тут откуда – то сбоку, властный привыкший повелевать голос.
- Да я, - начал было Иванько, да мне бы……..
- Да я, да мне бы, Вы внятно можете сказать к кому вы?! – раздражённо заявила какая – то пожилая, толстая женщина в синем, рабочем халате. Скорее всего, это была вахтёрша.
- Могу! - собравшись с духом, заявил Максим Петрович, - мне бы дочек повидать, любезная барышня!
- Фамилия? – строго спросила женщина, совершенно никак не реагируя на комплимент.
- Чья, извините, фамилия?- не понял старик.
- Дочек фамилия, конечно, не ваша же! – разозлилась женщина.
- А, дочек! Иванько их фамилия! Иванько! Александра и Дарья Иванько!
- Нет их! - фыркнула дама.
- А где же они? – удивился старик.
- Съехали они месяц назад! Съехали в неизвестном направлении! – заявила вахтёрша.
- Зина! Аркадьевна! Кто там? – раздался звонкий голос, откуда – то из глубин коридора.
- Да вот, Степанида Матвеевна, тут Иванько интересуются!
Послышались шаги. Кто – то долго шёл, стуча каблуками по паркету. Наконец в дверном проёме показалась худая как щепка, черноволосая дама средних лет, в розовых очках и белом медицинском халате.
- Я уже сказала, гражданину, что они съехали, – заискивающе затараторила вахтёрша.
- Папаша, а ты кем им приходишься? – взглянув исподлобья, спросила худая, черноволосая дама.
- Говорит, что отец! – вмешалась вахтёрша.
- Ну, раз отец! – Степанида Матвеевна внимательно посмотрела на старика, слегка задумалась и, облизав свои тонкие, ярко - накрашенные губы продолжила, - ну, раз отец тогда так: сейчас вы выйдите на улицу, повернёте налево, и будите идти прямо, примерно километр, никуда не сворачивая. Всё прямо и прямо. Пока не упрётесь в тупик. Там, через дорогу, увидите, будет большой ночной клуб «Сute cats» называется – милые кошечки! Вот там и ищите своих дочек, только рано туда не ходите, раньше двадцати трёх там делать нечего. Они работают только по ночам!
Тут, при этих словах, она как – то странно хихикнула.
- Любезная, а может туда какой – нибудь автобус ездит? А то мне с моими ногами боюсь не дойти! – спросил Иванько.
- Нет там никакого движения, тупик там! Дойдёте не спеша! Там лавочки по обеим сторонам дороги ещё сохранились. Парк — это когда – то был! Культуры и отдыха! Теперь там некоторые категории граждан культурно отдыхают!
- Ну, хорошо, спасибо! Дойду не спеша! – тяжело вздохнув, ответил Максим Петрович.
- Иди, папаша, иди! Увидишь их, привет им передавай от Степаниды Матвеевны! Да, заодно спроси своих красавиц, когда они мне за комнату заплатят, уже за два месяца должны?!
Вместо ответа Иванько лишь кивнул головой и побрёл к выходу. Выйдя из общежития он, как и положено повернул налево. Перед ним тут же «вытянулась» прямая как струна аллея, с двух сторон обсаженная многовековыми липами, тополями и берёзками. Казалось, ей нет ни конца, ни края! Иванько осмотрелся. Никого! Ни единой души! Только ветер – бродяга, путешествующий по верхушкам деревьев, был готов разделить с ним его путь. Да стайка воробьёв, громко щебетавшая где – то в кроне ближайшего тополя подбадривала старика: «Давай! Смелей! У тебя получится!».Максим Петрович постоял, немного послушав этот птичий ор.
А потом он пошёл! Медленно, не спеша, не уверенно. Путь был не близкий, и старик старался экономить силы. Он часто останавливался, отдыхая и вдыхая полной грудью свежий, московский воздух. А когда силы совсем оставляли его, он сидел на лавочках, которые иногда попадались ему на пути. Весь путь занял часа четыре. Зато сколько было радости, когда в конце пути он увидел долгожданный «свет» - огромный, богато декорированный особняк, с яркой, светящейся вывеской «Сute cats».Особняк стоял в глубине небольшого сада, на ветках которого было развешено огромное количество разнообразных, светящихся гирлянд. Белые и синие, голубые и красные, желтые и зелёные они даже днём ярко сверкали, бежали, переливались и пестрели во всём своём великолепном, красочном многообразии. Играла лёгкая музыка. Пели разноголосые птицы. Светило тёплое солнышко. Нежный ветерок заботливо потрепал Иванько по щеке. И на душе Максима Петровича сразу стало так легко и комфортно, что весь груз усталости свалился с его плеч. Он впервые за долгое время улыбнулся. «Наконец – то я приехал!» - подумал Иванько, - «Наконец – то я добрался!». Недолго думая, он смело отправился прямо к зданию. Подойдя к массивным, дубовым дверям, он с удивлением заметил висевшее на них объявление следующего содержания: «Уважаемые дамы и господа, напоминаем Вам, что вход в заведение после 24-00 только для «Very Important Person!» Спасибо, за понимание!». С трудом открыв входную дверь, старик оказался в просторном зале довольно большого, симпатичного ресторана. За барной стойкой стоял рыжеволосый, молодой человек. Скорее всего, бармен. Увидев Иванько, он от удивления снял очки, протёр запотевшие стёкла, и снова надев их спросил:
- Папаша, ты как здесь очутился?
- Да я дочек пришёл проведать! Мне сказали, что они здесь после двадцати трёх бывают! – стал оправдываться Максим Петрович.
- Какие дочки! Старик! - разозлился невесть откуда появившийся высокий, усатый охранник в серой камуфляжной форме, - ты знаешь, какие люди здесь бывают! Собирайся и уматывай отсюда! Пока цел!
- Подожди, Сергеев, не горячись! Разные тут люди бывают! – заступился за старика бармен,- ты тут без году неделя, а я уже пять лет работаю, всякое видел!
- Да ты посмотри на старика! Он же вылитый нищий! – не сдавался охранник.
- Он - то может быть и нищий, а дети его могут быть кем угодно! Пословица: «Яблоко от яблони…» не всегда здесь работает. Слышишь, отец, вижу, устал ты, посиди тут, отдохни, кофе хочешь?
- Спасибо, сынок, если можно чай! – попросил Иванько.
Бармен принёс чай и уселся рядом с Максимом Петровичем.
- Откуда ты, отец? – поинтересовался он.
- Из Брянска, сынок! – ответил старик.
- И какая нелёгкая тебя сюда занесла?! - удивляясь, спросил охранник, - сидел бы дома, старик!
- Какой я тебе старик! – возмутился всем сердцем Иванько,- мне всего – то пятьдесят один год!
- Да?- удивились его новые знакомые, - а на вид дашь все семьдесят!
- А это от того, милый человек, - сказал обращаясь к охраннику Иванько,- что я в твои годы не в охране штаны протирал, а все Уральские горы излазил в поисках нефти и газа!
- Я в этом не виноват, папаша! –огрызнулся Сергеев.
- Да ладно вам! - попытался успокоить их бармен, - все профессии нужны, все профессии важны, - процитировал он классика.
- Больно ты жалостливый, Самохин! Всякую нищету здесь привечаешь, смотри, узнает Виктор Сергеевич – выгонит! – заявил Сергеев.
- Да я сейчас сам уйду, сынки, не ссорьтесь! – ответил Иванько пытаясь подняться.
- Сиди, папаша, отдыхай до девяти вечера можно, а потом уж извини, придётся тебе на улице дожидаться! Порядок у нас такой! – остановил его жестом бармен.
Так Максим Петрович и просидел до вечера в уголке ресторана. Он даже поспал немного, скину в ботинки и слегка откинувшись к стене. Он никому не мешал. Его никто не тревожил, и это позволило ему хорошенько отдохнуть. Ноги окрепли и теперь полные сил были готовы нести своего хозяина, куда ему угодно. А в девять часов вечера его разбудили:
- Вставай, папаша, время!
Иванько проснулся, не торопясь обулся и встал. Тепло, и сердечно поблагодарив бармена, и из вежливости кивнув охраннику, он отправился к выходу.
- Подожди, отец, выпей чаю, съешь пирожок с мясом! У тебя есть ещё полчаса! – остановил его Самохин.
Свежая булочка и крепкий чай окончательно укрепили старика. Настроение его улучшилось. «Хорошо, когда тебя окружают добрые, отзывчивые люди!» – неожиданно подумал он, когда усевшись на скамейке напротив ночного клуба коротал время.
Время для Иванько пролетело не заметно. Первые посетители стали появляться возле клуба ближе к полуночи. Нарядные дамы, солидные, представительные мужчины, подъезжая на очень дорогих, элитных автомобилях, не обращая никакого внимания на старика, о чём - то мило беседуя, тотчас проходили в клуб. Нежно заиграла лёгкая музыка, словно ненавязчиво зазывая новых посетителей. И они не преминули этим воспользоваться. Машин становилось всё больше и больше, а вместе с ними прибывали всё новые и новые респектабельные персоны.
Среди них Максим Петрович не увидел своих детей. «Возможно, зрение на этот раз подвело старого геолога. А может быть они прошли другим, неизвестным мне путём. Или вообще их сегодня не будет!» – думал Максим Петрович, издалека поглядывая на весь это «шабаш».
Он посмотрел на часы и мысленно отметил про себя: «час ночи! Надо что – то делать, а то я так до утра бессмысленно просижу. Попробую им позвонить!»
Но телефон неумолимо твердил своё: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети!».
- Что ж, вопрос всё равно надо решать, если гора не идёт к Магомеду, …. то я иду к горе! – сказал он вслух. С этими словами он поднялся и, опираясь на свою клюку, решительно заковылял к ночному клубу. У самых дверей его остановил охранник. Это был уже другой человек: маленький, толстенький, коротко стриженый брюнет, с короткими ушами, острыми, бегающими глазками и тяжёлым, боксёрским подбородком.
- Ты куда топаешь, старик? Тебе сюда нельзя! – бесцеремонно остановил он Иванько.
- Так это, я к дочкам приехал, служивый! Да вот только не знаю здесь ли они! – миролюбиво ответил старый геолог,- тут охранник был другой, этот как его, Сергеев, так вот он в курсе!
- Папаша, ты ничего не перепутал?- удивился толстяк,- твои дочки где – нибудь на колхозном стогу внуков тебе делают! – зло хихикнул он.
- Да ты не спеши, служивый, ты с выводами не спеши! Дай мне одним глазком в дверную щель посмотреть! Я своих дочек сразу узнаю!
- Я тебе сейчас дам, старик, так дам! – угрожающе зарычал охранник и смело двинулся на Иванько.
- Что там у тебя, Агейкин? – раздался знакомый голос и в дверях появился Сергеев. Только теперь он был в парадном, чёрном костюме, в красном галстуке, в белоснежной рубашке и чёрных начищенных до блеска ботинках.
- Да вот, твой дружок тут буянит! Пройти хочет!- доложил Агейкин.
Сергеев внимательно посмотрел на старика:
- Ну, чего, дед, не нашёл свою родню?
- Да как же я найду её, если, туда меня не пускают! Сергеев, милый, разреши хоть одним глазком взглянуть! А вдруг я дочек своих увижу! – запричитал нараспев Иванько, быстро сообразив, что Сергеев тут старший по должности.
- Ладно, чёрт с тобой, дед, смотри только быстро, а то загремим мы все тут под фанфары!
Сергеев отошёл в сторону, пропуская старика. Откуда только у Иванько взялись силы: он лихо « подлетел» к двери и немного приоткрыл её.
В большом, уже знакомом ему зале ресторана играла лёгкая музыка. За столиками в удобных креслах сидела многочисленная публика. Кругом царил полумрак и только несколько софитов были направленны на импровизированную сцену, в центре которой возле нескольких пилонов вытворяя чудеса ловкости, гибкости и пошлости «танцевали» абсолютно голые девицы. Лихо в такт мелодии, они, задирая ноги, и извиваясь, словно змеи совершали плавные и непристойные движения. Иванько не поверил своим глазам. «Нет, здесь его дочки точно не могут находиться! Ошиблась, наверное, Степанида Матвеевна! Стыд – то какой, для родителей! В пору в петлю лезть!» - мысли лихорадочно роились в голове Максима Петровича.
- Что, дед? – рассмеялись охранники,- никак молодость вспомнил? Да, девчонки тут что надо: горячие, отборные, ну просто кровь с молоком! Хочешь мы и тебе красавицу подберём! Стариной тряхнёшь немного! Или чем - нибудь ещё!
Иванько ошарашенно отпрянул назад. Охранники засмеялись ещё сильнее.
- Что, дед, забыл всю науку! Давай мы тебе напомним!
Иванько попятился дальше. Охранники «заржали» словно молодые жеребцы. Согнувшись пополам они, жадно хватая губами воздух, корчились от смеха заодно что – то пытаясь друг – другу сказать. Слёзы ручьём текли из их глаз. Казалось ещё не много, и они повторят судьбу Калхаса, Хрисиппа, Пьетро Аретино и других достопочтенных жителей Земли, умерших от неконтролируемого смеха. Но тут открылась дверь, и на пороге появилась молодая девушка в едва прикрывающем её изумительную наготу разноцветном, дорогом халате. Ярко накрашенные губы крепко сжимали кубинскую сигару. Она, чиркнув несколько раз зажигалкой, прикурила и с удивлением посмотрела на смеющихся без устали охранников. Затем до боли знакомый, голос произнёс:
- Привет, мальчики, что тут у вас происходит?
Едва успокоившиеся охранники, при виде вышедшей девицы, вновь принялись кататься по полу и издавать какие – то невообразимые, неподражаемые звуки. Они смогли лишь махнуть рукой в ту сторону, где окружённый мраком стоял Иванько. Девушка посмотрела в указанном направлении и тут же отскочила назад, старательно прикрывая свою юную грудь дрожащей рукой.
- Отец! – испуганно вскричала она.
Максим Петрович вышел из мрака.
- Что ты тут делаешь! – удивлённо спросила девушка.
В это время дверь вновь открылась и на пороге появилась ещё одна миловидная девушка. Очень похожая на предыдущую, только чуть постарше. Сразу было видно, что они родные сёстры.
- Дашка, пошли скоро наш выход! – устало сказала она. Тут и она заметила старика.
- О,- ехидно воскликнула она,- глядите – ка папаша появился! Чего явился – то? Не запылился?
- Да вот приехал на вас посмотреть! Узнать, как вы живёте!
- Посмотрел? Узнал? А теперь проваливай отсюда! Нечего тебе тут делать! – разозлилась девушка.
- Ты, что белены, объелась, доченька? – удивлённо спросил Иванько.
- Да хоть и белены! Тебе – то что! Учить нас приехал что ли? Или морали читать будешь? – скорчив страшную гримасу ответила дочь.
- Почему бы и нет? Может и буду! Разве мы вас, с матерью вашей Марией Сергеевной для того растили, чтоб вы тут перед всякой грязью сиськами и задницами вертели? Думаю, что нет! – спокойно ответил старик.
- А вы, что хотели, чтобы я за какие – то жалкие гроши на этих «царьков» пахала?! Да я лучше им сиськи показывать буду и задницу! И здесь я за один день больше заработаю, чем другой у станка за месяц! – вспылила дочь.
- Саша! Не надо так! Он же отец нам! – пытаясь заступиться за Максима Петровича, попросила сестру Даша.
- Ах, отец! Был бы настоящим отцом, не тащился бы сюда за тридевять земель, а лучше бы деньги прислал! А раз не прислал, то пусть уматывает! При этих словах она грубо толкнула старика.
- Так его, так его, Сашка! – закричали довольные просмотром этой семейной драмы охранники. А Сергеев издевательски улыбаясь, посмотрел на Агеева и многозначительно подняв вверх указательный палец торжественно заявил;
- Пойду – ка я расскажу этому болвану Самохину, какие – такие особенные дочки у этого старика! Вот смеху – то будет!
Максим Петрович понял, что тут ему больше делать нечего. Теперь он знал всё! От стыда, он опустил голову. Он не знал для чего ему больше жить. Мир вокруг него рухнул. Развалился на множество крошечных, острых осколков, искромсав, изрезав на куски его и без того кровоточащую, израненную душу. Жизнь потеряла всякий смысл. Иванько тяжело вздохнув, повернулся и побрёл назад к темной, сонной аллее. А в след ему уже летели чьи – то злые насмешки, издевательские, громкие крики, и улюлюканье неуправляемой, пьяной толпы. Кто – то даже кинул ему в спину палку зло крикнув напоследок:
- Убирайся, оборванец!
Максим Петрович плохо помнил как он ехал домой. Сев в поезд и отвернувшись к окну он долго, молча плакал, не обращая никакого внимание на происходящее вокруг него. Слёзы медленно текли из его почти ослепших, зелёных глаз, и он осторожно, боясь, чтоб никто не заметил, аккуратно смахивал их рукой. «Что же вы с нами делаете, детки , - страдая душой думал он,- рождаясь такими милыми, вы вырастаете, и приносите порой столько боли, сколько мы, родители ваши, не заслуживаем!»
Приехав в Злынку и крадувчись сойдя с поезда Иванько не взял такси, чтобы поехать домой. Ему было стыдно! Спрятавшись в соседних кустах, он просидел в них до глубокой ночи. Первый раз в жизни он боялся! Боялся встретить кого – нибудь из знакомых и услышать один единственный, но такой страшный для него вопрос:
- Привет, Петрович, как дочки?!
И Максим Петрович пошёл домой пешком. Он шёл по ночам, шарахаясь от каждого звука, прячась от каждого шороха, замирая от каждой испугавшей его тени. Весь этот тяжёлый, изнурительный путь в пятнадцать километров, он шёл почти неделю. Метр за метром, шаг за шагом обходя лесные завалы и болотистые места, сдирая в кровь ноги и стоптав до дыр последние ботинки, Максим Петрович Иванько медленно и неуверенно пробирался в перёд. Когда он хотел пить, то пил утреннюю росу, когда хотел есть – собирал уже почти отошедшую лесную землянику. Ему крупно повезло – он никого не встретил на своём пути. Никто не видел, когда он пришёл в Сосновку. Войдя в дом, он, не включая свет, прямо в чём был, упал на кровать и крепко – крепко обнимая подушку, долго – долго рыдал, проклиная себя и весь белый свет. «За что? Почему именно со мной это произошло? Что я сделал не так?» -спрашивал он себя заливаясь слезами и таская себя за остатки некогда шикарных волос.
А через месяц его нашли. Нашли случайные прохожие. Он сидел на берегу безымянной речки, прислонившись спиной к причудливо раздвоенной, старой сосне, недалеко от того места где, когда – то счастливый случай свёл его со своей судьбой. В своей руке он крепко на крепко сжимал старую, совсем выцветшую от времени фотографию. Единственное, что осталось у него от той некогда счастливой, семейной жизни. Его открытые, зелёные безжизненные, глаза тускло смотрели куда – то вдаль напоминая нам, всем ныне живущим, о бренности земного бытия.