Спасибо за детство

Лето нынче стояло жаркое. Мы жили в огромном городе, где в такое время года жить было просто невыносимо. Асфальт на улицах буквально плавился от жары, испуская в воздух неприятный запах жжёной резины или чего-то на то похожего. Играть на улице в такие дни было действительно опасно, поэтому я чаще всего сидел дома и смотрел в распахнутое, дышащее жаром окно на городские улицы, где, не смотря на аномальную жару, всё же бродили люди. Они, словно кучка муравьёв, сновали туда-сюда, занятые своими делами, не обращая внимания друг на друга. Каждый день, проведённый мною в одиночестве, у распахнутого окна, был однообразен и скучен.
Мама и папа с самого утра уходили на работу, я оставался один на целый день, возвращались они, как правило, глубоким вечером. Я изнывал от тоски и скуки в четырёх стенах. Телевизор порядком надоел, компьютер тоже, так что я убивал время, читая книги.
Вот и сейчас на часах около одиннадцати часов вечера, за окном опустились сумерки, я ждал маму: она всегда приходила раньше папы. С самого утра меня поглотила история Тома Сойера. Я с жадностью «глотал» страницы и думал, как было бы здорово быть таким как он. Или хотя бы чуточку похожим на него. Безвозмездно помогать людям, красить заборы, быть добрым и незлопамятным. Меня вдруг охватило дикое необузданное желание помочь, но кому? Я один. Да и в городе не так-то просто найти человека, который просто так поверит в твою бескорыстность.
Почему люди перестали верить в доброту? Почему теперь чистая, бескорыстная помощь для них подозрительна? По каким таким причинам пословица «человек человеку друг» стала вдруг другой: «человек человеку враг»? я этого не понимал и мечтал о чистом поле или бескрайнем океане, где на каждом шагу ждали подвиги, готовые стать легендами.
Погружённый в свои светлые фантазии, я не заметил, как щёлкнул дверной замок и вошла мама. Она, по своему обыкновению, сразу прошла на кузню разбирать купленные к ужину продукты. Я раз за разом переворачивал страницы.
- Кирилл, Кирюша! – услышал я мамин голос и удивился, как это она так незаметно для меня оказалась дома. взглянул на часы: без четверти двенадцать. Я, вздохнув, с сожалением оставил книгу и поплёлся помогать.
- Привет, мама.
- привет. Извини, что так поздно: нас задержали. Папа приедет ещё не скоро, - она наскоро мыла овощи в раковине. – Чем ты сегодня занимался?
- Читал про Тома Сойера. Знаешь, мама, я понял, насколько я бесполезен.
- В каком смысле?
- Я перешёл уже в пятый класс, и чего я добился в жизни?
- Да о чём это ты? – мама удивлённо посмотрела на меня.
- Вот Том Сойер с самого детства бескорыстно помогал людям. А я? Сижу днями дома, даже доброго слова некому сказать, - я удручённо вздохнул, понуро опустив голову, и отправился мыть яблоки.
Мама наскоро сварила суп, приготовила лёгкий диетический салатик, и мы сели ужинать. Папа до сих пор не приехал. Было около часа ночи, когда я отправился спать. Но даже ночью меня преследовали приключения, благородство и верные друзья. Мне хотелось страшно интересной, наполненной массой событий жизни, а не вот этого однообразия и одиночества. Когда не с кем даже поговорить, выпить чаю, когда видишь собственных родителей рано утром, уезжающих на работу, и поздно вечером, возвратившихся с неё.
Мне снилось голубое небо, чистый луг, похожий на бескрайнее зелёное море. В этих зелёных зарослях я видел гнедого скакуна, мчавшегося мне навстречу. Я видел блеск преданности и своё отражение в его глазах. Я был сильным и смелым, готовым ринуться навстречу опасностям, не думая о себе, желая во что бы то ни стало помочь ближнему. Я видел себя во сне таким, каким желал быть наяву.
Утро наступило беспощадно быстро. Мой сон растаял так же мгновенно, как капля росы под палящим июльским солнцем. Мама тихо теребила меня за плечо, заставляя проснуться.
- С добрым утром, Кирюша, - улыбнулась она, когда я сонно сквозь полуопущенные веки посмотрел на часы. – Умывайся и иди завтракать.
Завтракать. Примерно десять минут в обществе семьи, затем у них снова работа, а у меня бесконечно длинный, одинокий день.
- Доброе утро, - я вошёл на кухню и сел на своё привычное, можно сказать, даже законное место за столом. Передо мной тут же появилась тарелка с кашей и стакан свежевыжатого сока. Каждодневный ритуал.
- Чего такой грустный, сынок? – отец бойко потрепал меня по волосам. Я не отвечал, угрюмо рассматривая содержимое тарелки. – А знаешь, что мы с мамой придумали?
- Что?
- Ты едешь к бабушке в деревню! – словно ведущий какого-то развлекательного телешоу, громогласно проораторствовал папа.
- К бабушке? В деревню? – тут же оживился я.
- До конца лета, если хочешь.
Я не мог поверить своему счастью. До конца лета! Господи, так на долго!
- Хочу! Ну. Конечно же, хочу! Ураааа!
Я был так счастлив! Целых два месяца в деревне. Бегай сколько хочешь с соседскими мальчишками, ходи в лес по грибы, в поля по ягоды. Каждый день, словно маленькая жизнь, наполненная радостями и счастьем.
- А когда мы едем?
- Завтра, - усмехнулась мама, глядя на меня. – Так что сегодня, пока мы на работе, ты должен собрать в дорогу вещи. Самое необходимое. Хорошо?
- Да, конечно! Спасибо, мама, спасибо, папа, - я подбежал и, что было сил, обнял их.

Этот день промелькнул для меня, словно сон. Боже мой, как же мне хотелось скорее очутиться в том прекрасном месте. Я, как мне и было поручено, весь день упаковывал свои вещи в поездку, стараясь ничего не забыть, ничего не упустить. Кроме вещей я взял ещё несколько настольных игр, наушники, плеер и волейбольный мяч. Несколько раз я осматривал шкафы и тумбочки, заглядывал под диван, лазал под кроватью, проверяя, всё ли было собрано. Вроде бы ничего не упустил.
Вскоре пришла мама, затем папа, начали готовить ужин, но меня это мало интересовало. Я торопился поскорее лечь спать: я знал, чем скорее я засну, тем быстрее наступить утро. Все сумки с вещами я оставил у двери своей комнаты, чтобы в утренней суматохе точно ничего не забыть.
Всю ночь мне снилась деревня. Её бескрайние поля, живописнейшие реки, голоса птиц, расправивших свои пушистые крылья под голубыми небесами, и тёплые бабушкины руки. Бабушка моя была уже старенькая, но не потерявшая задора молодости женщина. Её карие глаза горели хитрым огоньком, не смотря на то, что их уже затянула старческая пелена. Рук её были высохшие, но не утратившие своей прежней силы. Она была не по годам резва и задорна, иногда даже играла с нами, мальчишками, в догонялки и весело хохотала, когда кто-нибудь напоминал ей о возрасте. Я очень любил её и с нетерпением ждал встречи.


В деревню мы выехали рано утром: ехать было далеко, а родителям нужно было успеть вернуться домой дотемна. В деревне они оставаться не собирались: в городе было полно дел. Отчёты, презентации, встречи – это только малая часть того, чем постоянно заняты мои мама и папа. Да и к бабушке меня отправляли, наверняка, потому, что они понимают, что на меня у них времени сейчас нет.
Эти восемь часов на заднем сидении нашего автомобиля пролетели для меня практически незаметно. Порой томительное ожидание праздника намного важнее и радостнее его прихода. Так и для меня предвкушение жизни в деревне стало намного важнее её самой. Машина плавно катилась по дороге, вздрагивая и подпрыгивая кое-где на ухабах. Большой город после нескольких часов дороги остался позади. В опущенное окно дул тёплый приветливый ветерок, мне казалось, что даже он рад меня видеть. Мимо плыл однообразный, но такой завораживающий пейзаж: поля, поля, поля, изредка мелькали деревеньки с покосившимися старенькими домами. Становилось даже страшно от такого простора и свободы. На полях, засеянных кукурузой, то там, то тут из зарослей выпархивали вороны, испуганные, должно быть, звуком мотора и ничуть не пугавшихся местных пугал. Мне всё было до боли любопытно. Я чуть ли не полностью высовывался в окно мчавшегося автомобиля, радуясь и любуясь одновременно. Так бы и ехал, по пояс высунувшись в окно, если бы папа не прикрикнул на меня, так что мне пришлось покорно усесться на место.
Наконец, километры, отделяющие меня от приключенческой жизни, были преодолены. Автомобиль аккуратно подъехал к небольшому деревянному домику и плавно затормозил. Домик был выкрашен в зелёный цвет, окна его были голубые с белыми прямоугольниками. Крыша, покрытая старым шифером, яблоня под окном переплелась ветвями с молодой сиренью, старенькое крыльцо и кое-где повалившийся палисадник. На стареньком крыльце, держась за хлипкие перила, стояла бабушка. Она прикрывала глаза иссушенной старостью ладонью, загораживая их от солнца.
Мы вышли из машины, и она, словно резвая лань, побежала нам навстречу. Она расцеловала сначала маму, затем папу, а потом и меня сжала в объятиях. Потом мы все вместе пошли в дом пить чай… Не прошло и часа, как мама с папой уехали, оставив меня на попечении бабушке…

Жизнь потекла своим чередом. Весело и задорно. Я очень быстро нашёл общий язык с деревенскими ребятам, живущими со мной на одной улице. С самого утра, едва только солнце поднималось над горизонтом, мы уже сидели у меня во дворе и играть в танки или бегали до упаду сил. Нам было весело в компании друг друга. Саша, Андрей и Коля, так звали моих новых друзей. Все они ребята добрые и интересные. Мы могли бы стать, совсем как Тимур и его команда вместе или как Том Сойер каждый по отдельности.
На нашей улице жил ещё один мальчик, его звали Максим. Имя его я узнал от Коли: сам он никогда к нам не подходил и вообще сторонился нашей компании, да и в принципе людей. Он был невысокого роста с каштановыми волосами, осиным гнездом разросшихся на его небольшой голове. На вид ему было лет восемь, не больше. Он был худ и низкоросл, глаза его смотрели всегда устало и виновато. Рваные шорты, запачканная грязью футболка и резиновые тапки, весьма поношенные, было всё его состояние.
Я никогда не видел в его руках игрушку или книгу, только пустые бутылки или буханка хлеба, когда он возвращался из магазина. Ни конфетка, ни шоколадка, всегда только хлеб, который он трепетно прижимал к своей исхудавшей груди. Пара бездомных кошек была вечными его провожатыми и, очевидно, единственными друзьями.
Недоумение и любопытство всегда пробуждалось во мне, как только я видел Максима. Несколько раз я пытался с ним заговорить, но тщетно, он только недоверчиво смотрел на меня, а затем стремительно убегал, так и не сказав мне ни слова. Умел ли он вообще говорить? Мне это было неизвестно.
Однажды я увидел, как Максим шёл по улице, понуро опустив голову и держа в своей маленькой ладошке руку пьяной женщины. Она была неоправданно груба с ним: тянула за тоненькую ручку, подгоняя идти быстрее, в такт своим размашистым шагам, не понимая одурманенным сознание, что ребёнку это не по силам. Она кричала изуродованным проспиртованным голосом, если он ненароком спотыкался. На синих от алкоголя губах её висела сигарета, то ли наполовину выкуренная, то ли наполовину сломанная.
Женщина с засаленными когда-то пшеничными волосами резко остановилась, так что Максим пошатнулся, но не упал. Она вытащила изо рта сигарету и протянула ему. максим отрицательно покачал головой, не соглашаясь, но женщина не собиралась сдаваться: она начала насильно пихать ему сигарету. Максим, не выдержав, мотая головой, заплакал.
- Мама, пожалуйста, не надо, мама, пожалуйста, - умолял он, рыдая. – Не надо, мама.
«Мама»! Я в ужасе смотрел на эту сцену. «Мама»! не может такого быть.
Женщина не унималась, заставляя ребёнка курить. Максим тряс головой, размахивал руками и случайно выбил из её рук полусигарету. Он испуганно замер. Едва только окурок коснулся земли.
- Посмотри, что ты наделал, бестолковый, посмотри, - она ладонью била его по затылку, заставляя смотреть.
- Мама, пожалуйста, - тихо всхлипнул Максим.
- Что же ты делаешь, окаянная! – услышал я голос какой-то бабушки с крыльца соседнего дома. – Оставь ребёнка.
Раздосадовавшись на поведение сына, пьяная женщина, подняв с земли окурок, со злостью дёрнула его за руку, заставляя продолжить путь. Максим всхлипывал, обтирая крупные слёзы грязными руками, отчего на щеках его оставались чёрные отпечатки. Они шли мимо нашего дома, а я стоял и смотрел на них сквозь дощатый палисадник. Максим поднял на меня свои заплаканные опухшие глаза, наши взгляды встретились, и я увидел в его глазах стеснение и боль. Он тут же опустил голову, смотря себе под ноги, продолжал смиренно терпеть нападки пьяной матери.
Я не верил глазам своим. Я не верил, что такое возможно. Я не хотел верить! Неужели мама может быть такой? Неужели она может так себя вести по отношению к собственному сыну? Нет, не правда! Я, что было мочи рванул из ограды в дом, словно метеор я ворвался на кухню.
- Бабушка, бабушка! – закричал я.
- Что случилось? – бабушка обеспокоенно подалась мне навстречу.
- Я видел Максима и его маму.
- И что же? Я тоже мельком видела их в окно. Что же тебя так напугало?
- Неужели это действительно его мама?
Бабушка огорчённо помотала головой и отвела глаза.
- Вот в чём дело? Да, это действительно его мама, - грустно прошептала она не мне даже, а самой себе и продолжила заниматься своим делом.
- Но так ведь не может быть… не может…
Я ушёл в свою комнату и долго просидел там на одном месте, смотря в стену и размышляя над увиденным. Я не верил в реальность происшедшего. Мне не хотелось верить. Бедный ребёнок, неужели в жизни бывает такое зло? Какая ирония, какая нелепость…
И вдруг меня осенило! Я стремглав бросился под кровать, достал свой чемодан и, раскрыв самый потайной карман из всех, что в нём были, достал книгу. Моя самая любимая, самая первая книга. Четыреста три страницы приключений в твёрдом переплёте с плотной обложкой. Я всегда гордился ею. Она была ярко-красного цвета с большими золотыми буквами и красочными картинками. Каждая страница была пропитана приключениями и опасностями, заставляющими сердце трепетать, а душу радоваться. Никогда не быть второй такой. Как я мечтал быть похожим на сказочных героев, в ней описанных: смелых и честных, добрых и остроумных, немного дерзких и совсем простых. Открывая эту книгу, я забывал, что существует реальный мир: школа, уроки, дополнительные дела, всё это испарялось, едва я начинал читать. Это поглощало меня. Было немыслимо расстаться с моим сокровищем, но я знал, что должен сделать.
Я положил книгу на синее покрывало кровати и долго смотрел на неё. Лишь она была рядом, когда я оставался один. Но мне ты нужна меньше, чем ему!
Дом Максима был прямо напротив моих окон. Я выглянул в окно: он сидел у дощатого палисадника и чертил что-то палкой на земле. Он не смотрел на меня, но мне и не нужно было видеть его глаз, что бы понять все те чувства, что в них отражаются. Он был грустен и расстроен.
Я схватил книгу и выбежал на улицу.
- Максим, Максим! – окликнул я его. Он со смешанными чувствами поднял на меня глаза и, очевидно, испугавшись, забежал в ограду. Я подошёл к палисаднику и встал на цыпочки, чтобы лучше его видеть. – Не бойся, Максим, я тебя не обижу.
- Я и не боюсь, - твёрдо ответил он и вышел обратно за ворота. Для меня было непривычно и странно слышать его голос, на удивление не совпадавший с его внешним обликом. Голос мальчика в отличии от него самого был твёрд и холоден. – Чего тебе?
- Я хотел подарить тебе кое-что, книгу, вот, - я протянул ему своё сокровище и улыбнулся. Он недоверчиво смотрел на меня. – Она очень интересная, тебе понравится, - попытался я его убедить.
- Мне ничего не нужно, - Максим гордо отвернулся, собираясь уйти.
- Нет, постой! – он остановился. – Возьми, пожалуйста.
На мгновение он заколебался: я видел это в его глазах. Он с неподдельным интересом смотрел на книгу в моих руках, но взять её не решался. Я молча протянул её ближе. Максим вновь взглянул на меня и нерешительно протянул руки.
- Спасибо, - тихо проговорил он, опустив глаза в землю.
- Тебе понравиться.
Он кивнул и ушёл в дом. Я чувствовал себя невероятно счастливым: теперь Максим узнает повести о настоящих героях и, может быть, да нет точно, захочет стать похожим на Тимура или Тома Сойера. Я искренне надеялся на то, что эта книга станет для него чем-то волшебным и драгоценным, какой она стала когда-то для меня…

Лето кончилось. Время пронеслось ужасно быстро. Пора было возвращаться домой, снова начиналась школа: бесконечные уроки и горы домашнего задания. Снова однообразные будни, которые в большей степени я снова буду проводить в одиночестве. Мне не хотелось возвращаться домой. Мне не хотелось уезжать из деревни и оставлять бабушку и своих новых знакомых ребят, с которыми я так хорошо подружился. Но уезжать надо было.
Родители приехали за мной ближе к обеду, когда солнце было в самом зените, стояла жара. Автомобиль тёмно-сиреневого цвета мягко затормозил у ворот старенького дома. И снова начались поцелуи, приветствия. Снова наспех выпили чаю, и мы начали собираться в дорогу. Папа загрузил мои вещи в багажник, и все начали прощаться. Мама и папа расцеловали бабушку, пока я прощался с ребятами. Потом и я попрощался с бабушкой, поцеловал её и сел в машину. Автомобиль тронулся. Я обернулся на заднем сидении и увидел, что за дощатым палисадником сидит Максим и смотрит нам вслед. Я помахал ему, он улыбнулся и поднял над головой книгу, что я подарил ему. Я понял, что так он говорит мне спасибо. Я всё дальше и дальше уезжал от полюбившихся мне краёв, но надеялся, даже твёрдо знал, что вернусь сюда вновь следующим летом.

Я ошибался. Этому не суждено было случиться. Зимой того же года бабушка моя умерла от сердечного приступа. Родители на похороны меня не взяли, посчитав ещё слишком маленьким, и всё это время, что их не было, за мной присматривала соседка.
С тех пор прошло много времени, много утекло воды. Спустя 10 лет, я снова приехал в деревеньку, за короткое время ставшую мне родной. Мимо мелькали те же поля, луга, казалось даже коровы, пасшиеся на них, были те же самые, что и тогда. Автомобиль остановился у знакомого, но почти уже неузнаваемого дома. Крыша его прохудилась и изогнулась под натиском дождей и снегов, дощатый палисадник совсем упал, а сад зарос без хозяйской руки.
Я смотрел на такой родной для меня деревенский домик и не мог поверить, что прошли целые годы с моего самого счастливого лета. Я не узнавал этот дом, смотревший на меня пустыми и запылёнными окнами, от которых я не в силах был оторвать глаз.
Я, наверное, так бы и стоял напротив ворот, не решаясь войти, если бы ко мне не подошла старушка и не отвлекла меня.
- Ты кто такой будешь? – спросила она строго. – Чего тут высматриваешь?
- Я Кирилл, бабушка, внук Клавдии Ивановны. Может быть, помните такого? – улыбнулся я.
- Отчего же не помнить, помню. И Клавдию помню и внука её, - она краем своего синего платка промокнула глаза. – Как вырос-то, Боже мой! Куда мчится время?
- Скажите, - прервал я, не обращая внимания на её причитания, - в том доме, - я указал на серые окна напротив, - мальчик жил, Максим. Что с ним?
- Так умер он.
- Что? Как умер? Ему ведь и двадцати нет.
- И не будет: полгода уж, как в могилку положили. А мать его давно уже на том свете, - она вновь промокнула глаза: то ли от жалости и грусти её глаза слезились, то ли это старческий изъян. – Она ведь после смерти мужа пить начала, от горя, натерпелся Максимка от неё, но не бросил. Как подрос, не бросил и ухаживал за ней, когда у неё ноги отказали.
- Отчего он умер? – я был как в бреду.
- Воспаление лёгких, поздно в больницу пришёл, не спасли. Он всё тебя ждал, говорил: «надо дождаться, вернуть». А чего вернуть, никто так ничего и не понял.
Бабушку окликнули, и она, бросив мне что-то на прощание, пошла своей дорогой. Я стоял в полном оцепенении. Неверие и в тоже время безудержное сожаление волной окатили меня. Я увидел перед глазами маленького мальчика, поднявшего над головой книгу, с грустной улыбкой смотрящего вслед автомобилю. Бедный мой Максим, ещё совсем мальчишка. Я собирался уже войти в дом, как внимание моё привлёк почтовый ящик: крышечка его была приподнята, будто что-то ей мешало закрыться до конца. Я с удивлением поднял крышку и обомлел: там лежала моя старая книга. Та самая, моё сокровище. Теперь уже немного потрёпанная, слегка потускневшая, но всё та же.
Я аккуратно, словно это была самая дорогая в мире вещь, взял её в руки и слёзы комом сдавили горло. Я не мог поверить, что это действительно она, что она вернулась ко мне. Это было чудо не иначе! В памяти вдруг всплыли все мои одинокие вечера, проводимые в компании со сказочными героями, все мои наивные мечты и фантазии, связанные с героизмом, что пробуждался во мне, едва книга оказывалась в моих руках. Я вдруг вспомнил моё самое счастливое лето, вспомнил соседских ребят и несчастного Максима. Мог ли я предположить, глядя на него из окон автомобиля, что вижу его в последний раз? Наверное, это ты и хотел вернуть… Ну, почему не лично?...
Я с трепетом открываю теперь уже не такую яркую, как когда-то прежде, обложку с золотыми, но потёртыми буквами: форзац всё такой же, кроваво-красный, не потерявший своего первозданного облика даже через годы. На этом кровавом фоне я замечаю нечто лишнее, нечто, чего не должно быть. Послание, написанное синими чернилами слабой неуверенной рукой. Обессиленный, держась за то, что осталось от перил, я сел на ступеньку крыльца.
Три слова… всего три слова были написаны на форзаце… Три слова, сказавшие мне очень много… три слова, доказавшие мне, что когда-то я поступил правильно… Три слова, заставившие меня, теперь уже взрослого мужчину, заплакать, как мальчишку… Мой бедный, бедный Максим, ты не сумел передать мне книгу лично, но я понял, что ты хотел мне сказать… Всего три слова… «Спасибо за детство»…

КОНЕЦ