-- : --
Зарегистрировано — 123 106Зрителей: 66 215
Авторов: 56 891
On-line — 20 157Зрителей: 3974
Авторов: 16183
Загружено работ — 2 118 813
«Неизвестный Гений»
Весеннее нетерпение.
Пред. |
Просмотр работы: |
След. |
25 мая ’2020 00:07
Просмотров: 8384
«Человек не может воздействовать на природу, не может завладеть никакой из ее сил, если не знает законов природы, не умеет измерять и вычислять их. Знание и изучение суть радость и право человечества; они суть части народного богатства и нередко замена благ, слишком скудно распределенных природой».
Александр Гумбольдт
…За зиму, я устал: от однообразия, от невозможности поменять хотя бы на время обстановку, от невозможности побыть, хотя бы несколько дней наедине с самим собой…
А в природе происходили радикальные перемены…
Солнце с каждым днём поднималось всё выше и выше. От яркого света, цветовые контрасты становились заметнее и ярче: синее – синее небо, тёмный почти чёрный лес вокруг, белый – белый снег спрессованные кристаллы которого играли под лучами солнца всеми цветами радуги, всем спектром блеска драгоценных камней. Днём на солнцепёке появились проталины, промерзающие за ночь, превращаясь к утру следующего дня в хрусткий ледок.
В душе воцарилась тишина и покой ожидания больших перемен. Но моему физическому телу, нестерпимо хотелось выйти, прекратить однообразие зимней жизни, начать путешествовать. С появлением явных признаков пробуждения природы от зимней летаргии, в теле пробуждались новые силы, и искали выхода. В голове затеснились планы будущих походов…
Знакомый Толи Копейкина, моего напарника и сменщика по сейсмостанции, Виктор - водитель геологического ГАЗ – 66, пообещал подвезти меня до района Белых Озёр - это вниз по Муякану километров сорок.
План похода созревал давно. Я много слышал о Муе в которую впадал Муякан, и наконец решил дойти туда пешком и увидеть «святые места».
По карте я наметил приблизительный маршрут, набрал продуктов на дорогу и решил взять с собой собаку – Волчка, который совсем недавно «прибился», к нашему домику, да так и остался здесь жить…
Все мои предыдущие собаки постепенно исчезли из моей жизни. Вначале Пестря, осенью, когда я летал в отпуск, ушёл искать меня вдоль трассы БАМа и не вернулся. Потом Лика убежала, увязавшись за кем – то в посёлок и её, кто – то из начинающих охотников забрал на промысел.
Изредка на станции жил Каштан, собака моего приятеля Жоры с Тоннельного портала, но они с Волчком часто дрались ревнуя друг друга к «хозяину», то есть ко мне и потому, Каштан часто убегал либо в посёлок, либо к Жоре…
Один Волчок был по – прежнему предан мне. Это была собака, появившаяся на сейсмостанции уже во взрослом состоянии. Роста он был среднего, но серая, волчья шкура, тяжёлая голова и опущенный книзу хвост, делали его очень похожим на настоящего волка, а точнее, на уменьшенную копию. Думаю, что в его генах было действительно много волчьей крови...
Наконец наступило долгожданное утро. Виктор подъехал к нашему домику, часов в восемь утра, когда солнце золотым пылающим шаром поднялось над крутым склоном напротив, заставляя синеющую тень утренних сумерек прятаться под скалами и береговыми обрывами. Смёрзшийся снег искрился и хрустел под ногами, почти не оставляя следов.
Я забросил тяжёлый рюкзак в кузов, а сам, вместе с Волчком забрался в тесную кабину. Волчок испуганно прижимал уши к голове, косился на Виктора и вздрогнул, когда мотор машины завёлся.
Толя Копейкин вышел на крыльцо, протирая заспанные глаза и помахав нам рукой, ушёл в дом, в тепло и уют человеческого жилья…
Поднявшись по крутому, но короткому подъему от домика на шоссе, мы объехали Тоннельный посёлок стороной и помчались на восток, навстречу солнцу, вниз по широкой, белой - снежной речной долине. Снег ещё лежал повсюду и было довольно холодно. Сквозь щели в дверце кабины, холодный воздух, попадая внутрь, смешивался с теплом идущим от нагревшегося мотора, с запахами бензина и моторного масла.
Виктор рассказывал мне о своих неладах с молодым начальником геологической партии, Потаповым и о том, что он здесь уже давно и ему надоела такая кочевая жизнь.
Потом он отвлёкся, и криво улыбаясь, спросил, как я не боюсь один ходить по дремучей тайге. Я засмеялся: - А как же ещё ходить по тайге, если не в одиночку? А если ещё с тобой собака, то это вообще роскошь...
Виктор недоверчиво покрутил головой, глядя на дорогу впереди машины.
А я продолжил: - Когда я один – я свободен. Пусть бывает холодно и голодно, но зато я могу делать то, что захочу – идти если надо, а если захочу, то могу целый день спать у костра или в зимовье. А хорошая собака, послушна как воспитанный ребёнок и потому не в тягость…
Я хотел продолжить, но увидел, что Виктор удивлённо качает головой из стороны в сторону и замолчал. То, что я говорил, трудно было понять человеку, который никогда не любил природы, и ничего не хотел о ней знать.
Конечно, он многие годы работал в геологических экспедициях, но природу, дикую природу, воспринимал не как чудо, а как угрозу и помеху комфортной жизни. Таких людей в современном мире большинство и во многом, социальные конфликты возникают из непонимания этим большинством роли и значения природы в жизни современного человечества.
Абсурдность и бессмыслица городской жизни во многом обусловлена отрывом городского человека от природных корней. Ведь человек был и остаётся частью многообразного мира природы. Обособление, выделение человечества из природной гармонии, несогласие с её законами, приводит к вырождению человека, к образованию социальных феноменов угрожающих самому существованию человечества…
Дорожная колея была на удивление ровной и накатанной и потому, мы мигом долетели до развилки, на Белые Озёра. «Запыхавшийся» ГАЗ – 66 остановился, я выпустил на волю Волчка, а потом выпрыгнул и сам. Довольная, обретённой свободой, собака сделала несколько радостных кругов, а потом остановилась над валуном на обочине, задрала заднюю ногу и сделала мочевую метку…
Для Волчка поход начался…
Я вынул рюкзак из кузова, пожал сидящему в кабине Виктору руку, захлопнул дверцу и машина, газанув, скрылась за поворотом…
Для меня поход тоже начался…
Пройдя вдоль пустынной дороги километра полтора, я свернул налево, по крепкому насту, искристому и белому, легко перешёл долину Муякана и через час – полтора, уже на левом берегу, вышел на берег широкой наледи...
Неподалёку, на наледи, с торчащими изо льда ветками ивового куста, я заметил что – то чёрное и подойдя ближе, понял, что это наполовину съеденный лось, с большой, чёрной головой и торчащими из наледи ногами, полузанесёнными снегом.
«Волки поработали – вздохнув подумал я.
– Они сгоняют копытных на лёд, валят поскальзывающихся зверей и загрызают…»
Мой Волчёк, обнюхал мёрзлую тушу, повилял хвостом, но увидев, что я не проявляю интереса к мёртвому зверю, потоптался на месте и побежал вперёд...
Наледь была шириной километра два и расстилалась впереди ровным, белым полем. Я шёл не торопясь, вглядывался в открывающиеся горизонты и радовался вновь обретённой свободе…
Где – то посередине этого пространства, подо льдом услышал журчание воды, но глубоких и широких трещин ещё не было и я, легко перешёл на другую сторону Амнунды – так называлась небольшая речка, текущая здесь летом. По тунгусски это название означает – Большая Наледь…
Потом, чуть поднявшись в предгорья, я по пологому склону, пошёл кромкой леса вслед за солнцем, поднимающимся над горизонтом – Муякан тоже делал пологий поворот направо…
Я решил избегать дорог и людей и потому держался левого берега – трасса здесь шла по правой стороне реки. Зимой, на этой стороне Муякана, кроме охотников никого не бывает.
Остановившись ненадолго под уютной сосёнкой, я вскипятил чай и поел, запивая чаем бутерброды с полукопчёной колбасой. Костёр протаял в снежном насте лунку и погрузился в снег… «Надо будет на ночлег остановиться на проталине – подумал я - иначе к утру костёр углубится в снег на полметра и перестанет нормально греть мои бока…»
Не встречая звериных следов, я заскучал и решил спуститься поближе к руслу реки.
А время, между тем, неумолимо приближало вечер. Солнце, повисло над горной грядой, сделав за день большую дугу. Подул холодный ветер пахнущий мороженным воздух, он щипал за щёки и холодил руки. Я надел меховые рукавицы, застегнул ватник на все пуговицы. Волчёк, набегавшись за день, рысил впереди, валкой, однообразной трусцой…
Перед нами неожиданно открылась панорама – широкая речка со снегом и ледяными проталинами поверх зимнего льда. Переходить реку мне показалось опасным. Потоптавшись, я вырубил себе посох и тыча его острием в ненадёжные места, медленно тронулся вперёд.
На противоположном высоком берегу, я заметил в сосняке несколько проталин и глянув на заходящее солнце, решил здесь ночевать…
Поднявшись от реки на берег, я осмотрелся и выбрав место для ночлега
сбросил рюкзак и стал собирать дрова для костра, когда вдруг услышал потрескивание льда под чьими – то лёгкими шагами.
Поднял голову, увидел посередине покрытой льдом реки, самца косули, с аккуратными рожками на голове, осторожно переходящего на другую сторону, как раз там, где я сам переходил полчаса назад. Козёл, несмело ступая, продвинувшись несколько метров, останавливался, нюхал воздух и вновь медленно двигался к противоположному от нас берегу. Острые его копытца с хрустом пробивали ледовую корочку и именно этот неожиданный звук привлёк моё внимание. Уставший Волчок, лежал под кустами, и высокий берег скрывал от него косулю - на странные звуки он не среагировал.
Я поднял бинокль и разглядел маленького оленя в подробностях: поджарое туловище с рыже – коричневой, плотной шерстью, длинная шея и маленькая, словно резная головка с чёрной точкой носа. Двигался он на длинных, стройных ножках с чёрными же копытцами. Зверь был силён, упитан и быстр. Перейдя реку, он в несколько высоких и длинных прыжков вскочил на берег и исчез в тёмном сосняке…
Я уже развёл костёр, когда холодное, чистое солнце зацепилось нижним краем за лесистый горизонт, прокатилось по его неровному краю и спряталось за горы.
Вначале это был небольшой огонь - чтобы приготовить горячий ужин…
Потом, когда я не спеша поел и попил крепкого чаю, разглядывая в наступающей ночи детали темнеющей, широкой заснеженной панорамы, разложил уже большой костёр, устроил лежанку головой навстречу ветру, дующему вдоль речного русла.
Полулёжа, опершись на локоть, я сосредоточенно вглядывался в причудливые извивы оранжевого пламени и обдумывал, что и как делать завтра…
Волчок, свернувшись клубком, спал неподалёку, за спиной и мне не было одиноко. «Живая душа рядом – думал я. Ничего не просит, живёт рядом, не надоедает, но если придётся, - то будет спасать меня рискуя своей жизнью, вопреки инстинкту самосохранения…»
Незаметно, в размышлениях о смысле жизни, в воспоминаниях прошёл вечер и наступила глубокая ночь. Я несколько раз задрёмывал, просыпаясь поправлял костёр, не вставая с лежанки. Когда дрова, заложенные с вечера, прогорели, поднялся, поправил костёр, постоял вглядываясь в чёрное, звёздное небо. - Завтра будет погода хорошая – небо ясное и это хорошо – прошептал я…
Заложив на угли несколько сухих сосновых стволиков, один на другой, поплотнее, дождался пока огонь вспыхнул ярким пламенем, лёг лицом к костру укрывшись полиэтиленом, и почти мгновенно заснул – сегодняшний день был необычайно длинным…
Проснулся часа через полтора от сильного холода. Встал, пошатываясь и теряя равновесие в полусне, наложил дров, припасённых ещё с вечера и вновь заснул, ощущая сквозь дрёму, как морозный воздух пробираясь под одежду, холодит бока и низ спины…
Когда костёр прогорел. Вновь встал пошатываясь, подложил дров и снова задремал…
Так продолжалось всю длинную ночь…
Часов в пять, когда стало невыносимо холодно и невозможно заснуть даже на полчаса, я окончательно проснулся, поставил на остатки костра кипятить воду для чая, и чтобы согреться, стал рубить новые дрова – заготовленные с вечера закончились…
Вскоре на востоке проклюнулась заря, появилась на горизонте светлая полоска и незаметно расширяясь, превратилась в рассвет. Серо – белые, заснеженные пространства промороженные ночными холодами, окружали нас со всех сторон, и не верилось, что днём выглянет солнце и вновь будет тепло и весело…
Волчок тоже проснулся, зевнул широко разевая пасть, потянулся всем телом, потом сел и стал слушать шумы и шорохи просыпающегося леса.
Он не обратил внимания на громкий, резкий треск, подмерзающего на реке льда, но вглядывался и вслушивался в темнеющий на другом берегу сосняк.
«Звери сейчас кормятся, и может быть, собака слышит их шаги по насту» – думал я, прихлёбывая обжигающе горячий чая…
Уходить от тёплого костра не хотелось, но меня ждали впереди новые, интересные места и встречи. Вздохнув, я вскинул на плечи тяжёлый рюкзак, постоял ещё какое – то время грея руки над умирающим костром, и наконец решившись, двинулся вперёд, навстречу светлеющему с каждой минутой, синему небу, в сторону встающего солнца.
Передо мной, слева направо протянулась низкая, укрытая девственно белым снегом, долина, ограниченная с обеих сторон горными отрогами. Дул свежий попутный ветер, казалось уносивший остатки ночи в прошлое.
Волчок, деловитой рысью убежал вперёд, скрылся в сосняке, на ходу принюхиваясь и навострив уши. Вскоре, собака появилась из леса уже дальше впереди, пересекла поляну и вновь исчезла из виду…
Я на ходу согрелся, сонливость прошла. С любопытством, вглядываясь в открывшиеся, незнакомые горизонты, решил перейти Муякан и преодолев невысокие холмы, разделяющие две реки, выйти на близкую уже Мую…
Я видел перед собой, вдалеке, на северо-востоке, высокие отроги Муйского хребта. Взошедшее солнце, залило золотистым светом необъятные, снежно – белые пространства, покрытые тёмной щетинящихся зеленью хвойных лесов. Воздух был холоден и чист. Дышалось легко…
Чуть ноющие от вчерашней усталости мышцы ног и спины, разогрелись, размялись и я, широко и упруго шагая вперёд и вперёд, вглядывался в открывающиеся панорамы, старался запоминать путь, надеясь рано или поздно сюда вернуться.
… Неожиданно, вышел к широкой, недавно отсыпанной и утрамбованной трассе и решил какое –то время двигаться по ней, а потом уже свернуть направо.
Вдруг, словно в фантастическом фильме, на пустынной дороге впереди появилась движущаяся точка, которая, приблизившись, превратилась в огромную, чёрную с серыми подпалинами овчарку. Волчок, испугавшись, прижал уши и шёл рядом со мной, задевая по временам левую ногу. Овчарка же, чуть скользнув по нам взглядом, пробежала мимо и удаляясь исчезла.
Я объяснил её появление здесь тем, что она видимо принадлежала одному из лесорубов живущих в здешних стоянках дорожников.
И вот она решила сходить в гости на соседнюю стоянку, а может быть, потеряв хозяина, ищет его…
Я вспомнил Уголька, собаку Толи Копейкина, который прошлой осенью прибежал на сейсмостанцию, проделав по тайге около двухсот километров. Уголёк принадлежал моему напарнику по сейсмостанции и он, отдал его на время в бригаду лесорубов, рубивших лес на трассе, далеко впереди от основного массива строительства. Что – то или кто – то не понравился собаке, и она решила самостоятельно вернуться к хозяину. В тайге, даже собаки становятся самостоятельными и полудикими…
Пройдя ещё с километр по шоссе, я свернул направо и пошёл вперёд, по старому следу вездехода, углубляясь в густой лес…
Часа через два ходу, перейдя лесистую возвышенность, я спустился в долину, большого притока Муякана, вышел на реку и пошёл низ по течению.
Кругом ещё лежал снег и на льду реки, были отчётливо видны все следы. Я заметил разлапистую дорожку, тянувшуюся вдоль берега и вглядевшись понял, что это крупная выдра переходила из одной полыньи в другую…
Чуть дальше, я увидел замечательную картину: справа, из каменистого берега вырывался на поверхность подземный ручей, или даже небольшая речка. Бегучая вода, «стояла» чуть выше уровня берега, вспучиваясь большим круглым пузырём, в несколько метров диаметром, выдавливаемым изнутри земли.
Эта «речка», скатывалась в реку стремительным потоком, через который я не мог перепрыгнуть – поток был шириной метров десять…
Чуть позже, идя вниз вдоль этой незамерзающей промоины, я вдруг услышал, откуда-то сверху гортанный крик не-то птицы, не-то зверя. Я остановился, покрутил головой и неожиданно заметил пролетающего надо мной белого, одинокого лебедя.
В речном ущелье, всё было покрыто снегом, на повороте, река подмывала почти отвесный, многометровой высоты склон, со скальными останцами на гребне…
И на фоне этого масштабно – величественного пейзажа, сурового и холодного, долго летел и кричал одинокий лебедь, уже почувствовавший весну и прилетевший, откуда – то издалека, может быть из Западной Европы, а может быть с озёр северной оконечности Британских островов, откуда-нибудь из Шотландии или Уэльса.
Кругом расстилался заснеженный заледенелый ландшафт и вдруг, словно из сказки – появился этот лебедь, посланец или предвестник неизбежной весны и лета, следующего за ней…
Мне вспомнились символические картины Рериха из Индийского цикла, и я подумал, что это хороший сюжет для подобной картины: снег, скалы, река подо льдом, узкая полоска открытой воды посередине и одинокая белая птица, летящая навстречу весне. Этот лебедь, как символ неизбежной весны осталась в моей памяти на всю жизнь…
Вскоре, я поднялся с реки на невысокий берег и пошёл вперёд по заснеженной тропке. Уже собираясь останавливаться обедать, вдруг увидел впереди крышу охотничьего зимовья. Подойдя поближе сбросил рюкзак, и осмотрелся… Следов человека вокруг не было, а значит, в зимовье уже давно никто не останавливался.
Рядом с избушкой, на высоких, гладко ошкуренных столбах, был срублен лабаз. Я понял, что там наверху, в деревянном срубе с крепкой крышкой, охотники прятали от хищников вещи и продукты.
Осторожно открыв, припёртую снаружи колом дверь избушки, вошёл внутрь. Деревянный пол из толстых плах, закопчённый потолок, маленькое оконце с видом на реку, печка, столик, нары. Всё сухо и чисто. Пахло прокопчённым деревом. На нарах лежал крапивный мешок, в каких обычно перевозят картофель или лук… Мешок был завязан…
Я потрогал содержимое руками и испуганно отпрянул - в мешке, как я ощутил пальцами, были соболиные шкурки…
«Как же так - недоумевал я, быстро выйдя из зимовья и оглядываясь. – Ведь в мешке несколько собольих шкурок, а это по нашим временам большие деньги…
«И потом, почему охотник здесь их оставил? – спрашивал я сам себя, озираясь. – Может быть что-нибудь случилось и охотник погиб, а может быть хуже того – убит!?»
Я запаниковал, закинул рюкзак за спину, быстро начал уходить вниз по реке и только пройдя по берегу несколько километров, немного успокоился.
Я, вдруг вспомнил рассказ моего Бамовского приятеля…
… Недавно, арестовали тунгуса – охотника, который по пьянке, кого – то порезал в посёлке и сбежал в тайгу. Милиционеры организовали облаву, снарядили вездеход, вооружились автоматами и поехали к зимовью, где жил сбежавший преступник.
Один из милиционеров, будучи в отпуске, ушёл на охоту, побывал в этих местах и узнал преступника. И у «беглого» тунгуса была собака, которая знала этого милиционера…
Когда окружили зимовье, ночью, сержант, подойдя тихонько к зимовью отманил собаку и начал кормить её мясом…
В это время оперативники ворвались в зимовье и застали там крепко спящего преступника…
… Я вспомнил эту историю и подумал, что может быть, случайно попал в одно из его зимовий, в котором, этот охотник оставил в своё время добытые собольи шкурки…
А забеспокоился я не зря. В тайге очень трудно что – то скрыть и люди рано или поздно узнают, что я был в этом зимовье. Лучше сразу уйти, не давая повода подозревать меня в чём - то неблаговидном. Кроме того, я был с ружьём, а охота в это время уже запрещена и появление с ружьём и собакой в тайге, есть нарушение правил и законов.
Конечно закон дурацкий, и может касаться только городских охотников, которые ходят по пригородным лесам, где кроме зайцев и лисиц, никаких опасных хищников больше нет.
Но, к сожалению, этот закон распространяется и на глухие таёжные места в которых полно медведей, по весне встающих из берлоги злыми и голодными; а ещё кругом полно волков и рысей…
В таких местах тебя могут съесть, напавшие медведь или волки, могут покалечить лоси и кабаны – секачи…
К сожалению, охранители заявляют во всеуслышание: «В такие времена в лесу нечего делать!..»
Но ведь весна - замечательное время для походов и для исследования незнакомых таёжек и глухих урочищ! А что в таком случае остаётся делать, таким любителям приключенческих походов, как я?
Вообще, современный охотничий кодекс во многом исходит из признания любого человека в лесу – браконьером. Но очевидно, что это не так. И уж во всяком случае, надо исходить из презумпции невиновности.
Кроме того - охота - это ведь образ жизни, а как можно лишать человека жизни на время, на отдельные части годового цикла?
К сожалению, такую крепостническую точку зрения защищает и нынешний закон!
Обо всё этом, я размышлял, пока обедал и пил чай, на берегу заснеженной реки…
Во второй половине дня поднялся ветер, сосняк вокруг зашатался и зашумел. С потемневшего облачного неба посыпалась мелкая снежная крупа…
К вечеру, я спустился к Муякану и заночевал вторую ночь, в сосновом бору, в ложбинке, около незамерзающего ручья.
Сухих дров кругом было много и я хорошо спал у большого костра, горящего ярким и тёплым пламенем. Волчёк, где – то нашёл остатки зайца и ел его, с хрустом разгрызая кости.
– Это ты хорошо придумал – похвалил я его. – У меня для тебя продуктов нет, а остатками моей каши ты очевидно не наедаешься…
Волчок при этом глянул на меня, вильнул хвостом, и на всякий случай оттащил свою добычу подальше от костра…
Утром вновь был ветер, но и солнце, проглядывающее сквозь белые пушистые облака, на синем небе. Зимой таких облаков не бывает…
Заметно потеплело!
Когда я спустился в низину, на стрелке при слиянии Муякана и Муи, снегу стало поменьше и кое – где, из промёрзшей земли торчала только серая, прошлогодняя трава…
Тут, в широкой пойме, где солнце не имеет горных преград, была уже настоящая весна. Деревья стояли поодиночке или группами, а между ними пространства, заросшие высокой, вытаявшей травой, прибитой к земле прошлыми зимними снегопадами и морозами. В низинах торчали куртины кустарников, таких густых, что их приходилось обходить…
Я вышел на лесную дорогу, петляющей по широкой равнине, среди отдельно стоящих островков крупных сосен. Вдруг, с одной из них снялся глухарь и пролетев вдоль дороги сотню метров, снова сел в ветви большой пушистой сосны. Волчок помчался следом, по зрячему и какое – то время спустя, раздался его звонкий лай.
Перезарядив ружьё мелкой картечью, я начал красться - аккуратно подходить к дереву на котором сидела крупная птица. Ветер дул откуда – то сбоку и шумел, качая ветки.
Прячась за стволы, от дерева к дереву я шёл на лай и наконец, увидел собаку, а потом вглядевшись, заметил чернеющего среди зелёной хвои глухаря.
Он сидел на толстой ветке, близко от ствола, крутил головой и глядя вниз, скрипучим голосом, раздражённо хрюкал на собаку, …
… Последние шаги я делал очень медленно. Убедившись, что расстояние между мной и глухарём не более пятидесяти метров я поднял ружьё, затаив дыхание прицелился и нажал на спусковой крючок. Ветер слегка заглушил грохот выстрела, отдача чуть толкнула в плечо и птица, всплеснув крыльями, упала с ветки к ногам Волчка.
Я видел, как моя собака прыгнула на глухаря, схватила, несколько раз прикусила и бросила птицу…
Глухарь лежал неподвижно чёрный, с промельком белого в распустившихся крыльях, и алые брови на угловатой, клювастой голове нависали, над закрытыми серой плёнкой, глазами.
Когда я подошёл, Волчок повилял хвостом, «поулыбался» прижимая уши к голове и обнажая белые зубы, словно хотел сказать: «А что хозяин? Выстрел был неплохой…»
Я воздержался от комментариев…
Ведь в сидящую мишень и не охотник может попасть.
Отрезав глухариные лапки, покрытые как у дракона, чёрной роговицей чешуек, я бросил их Волчку и тот, похрустывая прожевал и проглотил их.
Я, как обычно, быстро снял перья со шкурой, а она у глухаря толстая и достаточно прочная. Тушку завернул в полиэтилен и уложил в рюкзак.
«Теперь у меня есть килограмм - полтора свежего мяса, и немного косточек для Волчка» – думал я, весело улыбаясь и бодро шагая дальше по дорожке…
Вскоре, выйдя на открытое место, увидел впереди широкую спокойную реку – серо свинцовую, холодную гладь воды, с морщинками волн, закручиваемых течением.
Пойма расстилалась на несколько километров в ширь, без деревьев, без кустарников, покрытая высокой, серой, прошлогодней травой. Вырвавшийся из леса ветер, с тихим шуршанием, медленными волнами, шевелил её густые заросли…
По небу бежали тёмные тучи и солнце исчезло, хотя в воздухе заметно потеплело. Внезапно, впереди, на берегу реки, завиднелись какие – то строения и я понял, что это лагерь одной из геологических экспедиций, которых на БАМе работало множество.
Через некоторое время, я подошёл к деревянным домикам и палаткам, перед которыми стояли колёсный трактор Беларусь и ГАЗ – 66 с тентом. Меня заметили, и какой – то мужичок, в штормовке, пошёл мне навстречу.
- Издалека? – спросил он, поздоровавшись, и когда я сказал, что из посёлка, с сейсмостанции, он заулыбался и произнёс – А я вас помню…
- Мы недавно у вас ночевали. Мы ещё с вьюками на лошадях шли…
Я кивнул. Действительно, недели три назад, в нашей избушке ночевали геологи, которые шли с лошадьми, на Мую…
Мужичок пригласил меня в столовую – в фанерный вагончик, в котором были ещё люди. Я поздоровался и пожилая повариха, в ситцевом переднике, предложила мне поесть и я, не стал отказываться…
Она наложила мне полную чашку гречневой каши с тушёнкой и налила кружку компоту. Скинув рюкзак у входа, я сел к столу и начал есть, а все рассматривали меня с удивлением, изредка задавая вопросы. Второй мужичок, в замасленной спецовке, видимо шофёр «Газика», спросил недоверчиво: - А где ты ночевал то? Тут до посёлка очень далеко!..
Я прожевав ответил: - В лесу, у костра. Я привык …
Мужичок покачал головой. – Холодно ведь и потом звери - пояснил он.
- Ну, я с собакой. Она если что даст голос – ответил я, но про ружьё не сказал. Перед заходом в лагерь геологов, я спрятал его в рюкзак, разложив предварительно. От греха…
Повариха сходила на кухню, вынесла полбуханки чёрствого хлеба и отворив дверь, бросила его Волчку, который спокойно лежал у большой квадратной палатки…
Поев, я поднялся, поблагодарил хозяев и сказал, что мне надо идти.
- Куда ты? – всполошился первый мужичок, который бывал на сейсмостанции
- Оставайся ночевать. Место найдётся, ужином покормим…
-
Я вежливо, но решительно отказался: - Я всего на пять дней свободен. Потом моя смена на сейсмостанции и поэтому мне надо быть в посёлке через два дня…
Волчок, увидев, что я снова надел рюкзак, удивился и был явно разочарован – ему здесь нравилось.
А мне не хотелось оставаться среди малознакомых людей, разговаривать о ненужных мелочах, зависеть от чужого распорядка и привычек.
И потом, я уже привык к свободному одиночеству…
Отойдя с полкилометра от стоянки геологов, я стал что – то весело насвистывать и собака посмотрела на меня с недоверием.
А мне было хорошо. Я сэкономил на обеде почти час и впереди было ещё полдня светлого времени, за которые я мог попасть в интересные красивые места. Я радовался весне и свободе, своему здоровью и даже тому, с каким деловым видом трусил впереди Волчок…
И вдруг замурлыкал песню: - А я простой, советский заключённый и мне товарищ серый, брянский волк...
Закончив петь, я засмеялся вслух, а Волчок нервно оглянулся…
Вскоре, снова начался лес, появился снег, лежащий местами в тени деревьев. Продравшись сквозь чащу ельника, растущего полосой по дну распадка, я вошёл в заросли ольхи, с редкими соснами и тут вспугнул двух сохатых, наверное поднял их из лёжки. Они мотая головами, стуча копытами по валежнику быстро скрылись в лесу и Волчок примчавшийся на звук, откуда –то справа, пустился догонять их. Через короткое время, я услышал снизу, из пади лай и только решил посмотреть чем это облаивание закончится, как появился он сам, на галопе, торопясь и часто дыша; увидев меня собака перешла на рысь и больше далеко от меня не убегала. Видимо лоси напугали его своими размерами и грозным видом.
Пройдя ещё километров пять, я остановился ночевать в глухом сосняке с еловым подростом, в тени которого толстыми пластами лежал снег...
Как обычно, я собрал изрядную кучу дров для ночного костра, потом развёл огонь, натопил воды из снега и стал варить глухаря, нарезав мясо на куски, а кости бросил Волчку. Собака искренне этому обрадовалась и долго виляла пушистым хвостом, одобряя мои действия…
Уже в темноте, я поел сварившейся глухарятины, чуть припахивающей хвоей и ягодами. Насытившись, привычно попил чаю и устраиваясь на ночлег, снял сапоги, вынул сырые портянки и оставшись в шерстяных носках, вновь обулся. Потом, вырезал палочки из веток ольхи и повесил портянки сушиться над костром. Влажная ткань сразу заледенела, потому что температура воздуха была минусовая.
Во время перехода по еловым чащам, перебираясь через глубокие снеговые поля, я несколько раз набрал в сапоги талого снега и поленился вовремя переобуться - иногда перед ночлегом, очень спешишь выбрать хорошее место для стоянки…
… Ночь была холодная и ветреная, я неважно спал и под утро, когда ветер утих, наложив гору сухих дров на костёр, наклонил палочки с портянками поближе к костру и устало заснул, в полудрёме видя эти «флаги», развевающиеся над огнём…
Когда я проснулся, было уже серо, холодный рассвет привычно поднимался над землёй и над кострищем, торчали только голые палочки - портянки сгорели…
Я чертыхнулся, поднялся, шмыгая, просторными без портянок, сапогами, сходил в кусты и вернувшись стал кипятить чай…
Вдруг, Волчок, лежавший метрах в десяти от костра, под ёлкой, вскочил и косясь в сторону еловой чащи, подошёл ко мне поближе, насторожённо вперил взгляд туда и обнажив белые зубы, утробно заворчал. Я на всякий случай, подтянул ружьё к себе и ждал в напряжении, гадая, что могло так напугать собаку!
Волчок порычал ещё какое-то время, потом постепенно успокоился, лёг и снова задремал…
«Интересно, кого это он там услышал – думал я, прихлёбывая терпкий от крепости чай? – Волки, должно быть, или медведь. Они уже поднялись из берлоги и сейчас бредут по тайге к местам летнего обитания, голодные и злые – еды в эту пору в тайге для них нет. Иногда они нападают на лосей или оленей, подкрадываясь к ним по насту, иногда на людей - одиночек…»
Я ещё какое – то время был настороже, но потом забылся, задремал вспоминая похожие случаи, которые уже бывало в моих таёжных походах…
Когда я охотился зимой на Белых Озёрах, однажды, в долине соседнего ручья, Лика, моя молодая собака, похожая на маленького львёнка из-за густой гривы и коренастого сложения, вдруг выскочила из еловой чащи, намётом прибежала ко мне и развернувшись, поднявши шерсть на загривке дыбом, начала глухо лаять, оборотившись в сторону, откуда прискакала:- Бух, Бух, Бух…
Я хотел погладить и успокоить её, но она вывернувшись из под моих рук не отрывая взгляда от ельника, продолжала бухать - так собаки обычно лают на крупных хищников…
Я заинтересовался, не поленился вернуться в чащу и увидел там, среди ёлок, следы двух волков, которые на махах, только что проскакали мимо и убежали за ручей.
Я понял, что они выслеживали Лику, но она их учуяла и примчалась ко мне за подмогой…
...Когда проснулся окончательно, солнце уже поднялось над лесом и я поднялся дрожа от холода – костёр прогорел полностью.
Даже не попив чаю на дорожку, я собрал рюкзак и быстро, пошёл в сторону сосновых лесов, темнеющих на склонах предгорий.
На ходу разогрелся, но идти без портянок, в хлябающих сапогах, было очень неудобно. Сапоги вертелись на ногах в разные стороны и даже слетали, когда я переходил глубокие влажные полосы снега.
Солнце поднялось над лесом, большое и чистое, повисло в темно – синем, глубоком весеннем небе и под его лучами снег начал таять.
Вскоре, неожиданно вышел на разъезженную, грязную лесовозную дорогу и пройдя по ней километра два, увидел впереди, на большой поляне среди чистого сосняка, временный посёлок лесорубов.
Навстречу мне выскочили две крупных собаки – лайки и Волчок, пошёл рядом со мной, опасаясь драки с превосходящими силами противника…
Городок был безлюден и только в столовой суетился молодой азербайджанец в грязном белом переднике.
Я вспомнил, что мой знакомый, Петя Лыков, работает в лесу, где – то в этих местах, и когда спросил о нём повара, тот сказал, что Петя здесь, но сейчас, как и все на лесосеке.
Азербайджанец показал мне домик где жил Петя и войдя внутрь я скинул рюкзак, ватник и сапоги и взобравшись на нары, заснул чутким сном.
Разбудил меня шум трактора за стеной, и только я успел одеться, как вошёл Петя, улыбающийся и довольный, пожал мне руку и пригласил на ужин, в столовую. За ужином, Петя познакомил меня с ребятами из бригады, и они удивились, что я «вышел из леса». Обычно, в это время в лес никто не заглядывает...
Им тоже был непонятен мой восторг, перед наступающей весной и необъятными таёжными просторами, таящими столько тайн и чудес…
После ужина все собрались в нашей избушке, и я рассказал о своём походе, умолчав, однако о зимовейке и шкурках соболя в мешке.
Стали вспоминать интересные и страшные лесные встречи.
Петя был хорошим охотником, вырос в прибайкальской тайге, недалеко от нынешней большой стройки. Он и здесь, по первому снегу брал отпуск и уходил соболевать, но не имея своего, законного охотничьего участка, делал это крадучись и осторожно.
Найдя «ничьё» зимовье, он выставлял капканы, на чужом «путике» – охотничьей тропе в тайге вдоль которой ставились ловушки - и каждый день ходил их проверять. Иногда соболюшка попадала в капкан, чаще нет, но несколько штук, молодой охотник за сезон ловил…
Однажды, Петя сбившись с пути заночевал в тайге у костра, а утром, отойдя метров пятьдесят от ночёвки, увидел свежие медвежьи следы – хищник караулил человека всю ночь, но к костру выйти побоялся.
Он истоптал весь снег, ходил ночью по кругу, пока охотник задрёмывал у большого костра…
В другой раз Петя пошёл проверять дальние капканы, но назад возвратился напрямую, срезав петлю на тропе.
Следующим утром, он пошёл по вчерашним своим следам, и в сосновом перелеске, рядом со своими следами, нашёл медвежью лёжку. Снег под брюхом хищника протаял до земли - медведь долго лежал, головой по ходу следа, ожидая возвращения человека…
- Он ждал меня, чтобы наброситься, задавить и съесть – с дрожью в голосе подытожил рассказ Петя. Все невесело засмеялись…
В балке – так называют брусовые домики лесорубов - было жарко, потрескивая, топилась металлическая печка и в углу, на верёвке, сушились портянки. Люди, разместившись на широких нарах, внимательно слушали рассказы и сопереживали рассказчику…
- Но самое страшное, мужики, - продолжил свои воспоминания Петя – было
тогда, когда я неожиданно встретил в тайге хозяина участка, на котором я нелегально охотился, капканил…
- Я увлёкся установкой капкана и вдруг подняв голову, заметил среди сосен,
мелькнувшую фигуру человека. Я остолбенел, потом на дрожащих ногах отошёл от капкана и спрятался за дерево. Мужик был с карабином, но без собаки и шёл по моим следам.
Заметив меня, он снял карабин с плеча и ждал меня. Я постоял, постоял за деревом, а потом вышел на чистое место и пошёл мужику навстречу. Меня била дрожь, но я подошёл поближе и поздоровался. Потом объяснил, что выскочил из посёлка в лес на недельку, что было правдой…
Мужик оказался спокойным человеком, поверил мне, а когда я продолжил, объясняя, что завтра выхожу в посёлок – даже улыбнулся и пригласил меня в гости, в базовое зимовье. Я конечно отказался…
- Я догадываюсь, в каком зимовье ты живёшь, - как бы, между прочим,
проговорил он на прощанье и помахав рукой, ушёл своей дорогой…
Петя, сделав паузу в рассказе, подбросил в печку дров и потом закончил.
- Я в тот же день собрал свои капканы, забрал спрятанные в зимовье шкурки и
вечером же, стал выходить на трассу, ловить попутку до посёлка - зимовье стояло недалеко от дороги…
Все молчали, представляя, как бы они сами себя повели на месте Пети…
Печка трещала смолистыми дровами и гудела трубой, как паровоз. Ветер снаружи, плотной массой воздуха, порывами, ударял по двухскатной крыше домика, и бревенчатые стены в этот момент чуть вздрагивали …
Другой лесоруб – Виталий, тоже охотник, но местный, с Витима, вспомнил недавнюю историю загадочной смерти охотника – тунгуса из таёжной Витимской деревни – Алексея Соловьёва…
Фамилия русская, но такие имена давали тунгусам русские священники при крещении…
- Тут история тёмная – начал Виталий.
- Этот Алексей был здоровый парень, хороший охотник и смелый человек. Был у него друг, тоже местный, русский парень Пётр Акулин. Они иногда вместе охотились, и если надо, то медведя добывали сообща…
- Друзья друзьями, а как напьются, то начинают драться, да до крови. Чёрт
знает почему. Может из соперничества, а может просто силы некуда девать…
- Но за Алексеем водился грешок. Ведь в тайге ничего не скроешь, это не в
городе.
Он парень был на ногу быстрый и собак имел хороших. И вот перед началом сезона, по самым лучшим участкам пробегал ходом и как сливки снимал – добывал ранних соболей…
Об этом многие догадывались, знали, но поймать его никто не поймал, да наверное и не хотел связываться – Алексея многие побаивались…
- И вот как - то раз, года два назад, тоже по весне, встретились друзья уже послеохотничьего сезона, напились и как всегда подрались в конце и разошлись - их участки рядом были…
- Поутру, Пётр, пошёл к Алексею похмелиться и мириться и увидел, что сидит около зимовья собака и воет, а рядом лежит Алексей, уже мёртвый и неподалёку валяется его карабин…
- Пришлось Петру выходить в деревню, сообщать о смерти… Следователь, на
вертолёте прилетел из района, допрашивал Петра, что да как…
- Пётр говорит: - Да не убивал я! Зачем мне? Мы же с ним друзья – приятели
были…
- Так ничего следователь и не добился, улетел назад и тело Алексея забрал –
говорит для экспертизы. А потом слух по деревне прошёл, что признали Алексея самоубийцей…
- Конечно, всякое может быть, но я в это не верю – закончил рассказ Виталий.
Все надолго замолчали, а потом стали расходиться спать…
- Завтра на работу – пояснил Петя, хотя назавтра была суббота. Лесорубы старались побольше денег заработать или дни к отпуску приплюсовать. Стройка торопилась на восток, а лесорубы готовили площадки для работ…
Я долго не мог заснуть, и всё думал о судьбе этого Алексея…
Мир тайги, за последние годы изменился, и изменились отношения людей в тайге. Раньше охотничий участок был семейной собственностью. Обезличить тайгу, не смогли самые тупые чиновники. Сейчас не то…
...Государство подмяло под себя личность гражданина страны, лишило инициативы, - обезличило его. Главные начальники леса, сегодня сидят в Москве, но они просто чиновники. Они не знают леса и его законов, да и не хотят знать. Они не охотники, не охотоведы и даже не лесоводы.
И так везде. Во всех министерствах. Там, где управляют специалисты, там дела идут неплохо. Но специалистов наверху всё меньше, а управленцев всё больше.
Мне вспомнился афоризм Лао-Цзы: «Там, где появляются понятия справедливости и несправедливости – появляется зло…»
Перефразируя можно сказать: «Там где появляются чистые управленцы, воцаряется номенклатурный беспорядок и некомпетентность».
Благодаря управленцам, сидящим в министерстве, охота превратилась в дорогостоящий спорт и количество охотников резко уменьшилось…
Охота всегда была средством освоения, познания мира, его узнаванием и уроком жизни. А сейчас, множеством запретов, и потому, охотничество превратилось из трудного, но удовольствия, в казённую обязанность.
Раньше в лесу жили по принципу: «Закон тайга – хозяин медведь». Ты боялся делать плохое, потому что от опытного взгляда лесовика ничего нельзя скрыть, и никто не скроется… А сейчас?
Я как – то встретил на своём участке охотника с собакой. Его собака нашла меня на склоне горы, а хозяин шёл низом распадка. Я увидел мужика и крикнул ему а потом спустился вниз, и мы вскипятили чай, попили – поели, поговорили…
На участке, я бывал редко и потому не рассердился, когда встретил тут постороннего. Но мужичок испугался и чувствовал себя виноватым…
После этого, мужик никогда не появлялся больше в районе Белых озёр…
Собака у него была замечательная. Крупная, почти как волк, чёрной с белыми пятнами масти, спокойная и умная. Звали её Бой.
Этот Бой, на пару с другой крупной лайкой, местного лесничего – Грумом, сгоняли с гор крупного изюбря и останавливали на льду реки, вцепляясь с двух сторон в морду уставшего быка – рогача. Хозяину оставалось только подойти поближе и дострелить зверя….
Думая обо всём этом я заснул очень поздно и когда проснулся, то солнце стояло высоко в ясном небе и Пети в домике не было.
Все уехали на работу…
Я услышал за дверьми собачье рычание и вышел наружу. Солнечные лучи нагрели заснеженную землю, появились лужи – проталины и запахло отогревшейся сосновой смолой. Волчок, прижавшись к стене дома испуганно вздыбил шерсть, а рядом, наступая на него, стояла рыже – белая, крупная и сильная собака, скаля острые зубы и готовясь перейти от угроз к действиям. Я прикрикнул на шустрого незнакомца, и он отошел в сторону, кося на меня злым глазом.
«Какой красавец – подумал я. Чей это интересно?»
Зайдя в столовую, я попил чаю, поел и расспросил дежурного по лагерю об этой собаке.
- Это Вася – тракторист, купил щенка в питомнике восточносибирских лаек, в
Улан – Удэ и привёз сюда – рассказывал дежурный, сидя напротив меня и попивая чай. – Красивый пёс, но бестолковый. Вася собирается его на унты пустить. Глуп, как пуп…
- И это не первый случай – продолжил он. – Я знаю многих охотников,
которые растили щенков из питомника. Они вырастают красивые как на картинке, но к охоте не приспособленные…
- Вася, в начале зимы, случайно встретил медведя – шатуна. Так этот кобель так испугался, что умчался в лес, оставив Васю с медведем разбираться. Василий имел только дробь в стволах, поэтому стрелял в воздух и медведь ушёл…
А могло быть и хуже…
Дежурный вздохнул – Разве это собака, которая хозяина бросает?
… Доев завтрак, я попрощался с дежурным и сопровождаемый довольным Волчком, пошёл напрямик, через холмы, на трассу. Надо было возвращаться на базу. Отсюда, ходу до сейсмостанции было часов восемь…
20. 02. 2003 г. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»:
Голосование:
Суммарный балл: 0
Проголосовало пользователей: 0
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Проголосовало пользователей: 0
Балл суточного голосования: 0
Проголосовало пользователей: 0
Голосовать могут только зарегистрированные пользователи
Вас также могут заинтересовать работы:
Отзывы:
Нет отзывов
Оставлять отзывы могут только зарегистрированные пользователи
Трибуна сайта
Наш рупор