АНЕЧКА

1

Глупость приносит человеку большие проблемы, но избавляет от ещё больших. Ещё большие проблемы не грозили Владимиру Васильевичу: это было видно по его лицу. Собственно, Владимир Васильевич - это я; если не вдаваться в генеалогические подробности, то просто "Вовчик".
Зазвонил телефон.
- Ну чтобы понимала, чтобы хотела меня… понимать… а что родители? У них свои проблемы: чтобы я компот из холодильника не пил, чтобы покушал хорошо… Да, мало того, что он эту шутку украл, он ещё и попытался её себе присвоить. Ну да бог с ним! В смысле разберётся. Да, очень жалко, что ставки делаются до начала забега. Да про всё… Ну это только у тебя получается, а во всём остальном мире...
Он представил себе, как его мать расхваливает ему, опрашивает об очередной девушке, её пассии: «Ты присмотрись к такой-то», на что он неизменно отвечал: «По мне все они хороши». И когда лёг он в постель, слёзы как-то сами собой потекли из его глаз, и не от обиды на судьбу или людей, а от умиления
при мысли, что нечего ему предложить, кроме своей любви.
В прихожей раздался звонок: ему просто демонически не везло в этот день.
- Я не хочу слышать твоих объяснений, у тебя были причины меня не пригласить: это естественно, просто так ничего не случается, но пойми: я очень хотел туда пойти. Мало шансов? Мало - это значит, что всё-таки есть! Ничего бы не получилось? Ну и что?! Зато я бы понял, что у меня есть друг... Мне не нужно
объективное мнение, мне нужно необъективное. По-моему, необъективно к тебе должны относиться два человека: это твоя жена и твои друзья. И он захлопнул дверь.
За окном выла собака. Он сел за стол и начал писать: "Твоя красота для меня ярче, чем солнце, потому что ею можно любоваться и ночью; потому что, глядя на солнце, можно лишь ослепнуть, а глядя на тебя, можно сойти с ума. Твои глаза глубже, чем океан, потому что тонуть в них можно всю жизнь. Спасибо за то, что я люблю тебя, и да простит меня Бог за то, что тебя я люблю сильнее, чем его". Он усмехнулся. Не хватает только: "Так выпьем же..." Разве может быть правда похожа на тост? Послышались звуки "Турецкого марша" Моцарта. Опять звонили в дверь. На лестничной площадке стоял мужчина в калошах, трико и примятом пиджаке, одетом на когда-то бывшею белой майку.
- Слушай: выручай, - мужчина мотнул головой со вспотевшим лбом и голубыми расплывчатыми плазами и опустил её вниз. Левой рукой он в бессилии опирался о стену.
- Сейчас.
- Спасибо, что я должен? - он протянул руку за тремя мятыми десятирублёвками.
- Бросай пить, и мы будем квиты.
Вернувшись к столу, он нашёл в разбросанных бумагах листок. На листке было написано:
- Что такое несчастная любовь?
- Это когда двое любят одного человека: он - её, а она - себя.
Он смял листок и бросил его под стол. Опять вспомнилась мать.
- Ты встречаешься с кем-нибудь?
- Да, встречаюсь… с одной девушкой, но что-то она меня совсем не замечает при встрече.
Он выглянул в окно: Анечка шла, немного переваливаясь с ноги на ногу, как медвежонок. Ему захотелось закричать: "Люди! Я вас не понимаю: как можно жить и не любить Анечку?! Я готов землю перевернуть ради неё!". "У тебя ничего не получится!" - скажут мне, и я отвечу: "Знаю, что ничего не получится, но я готов!"
Анечка прекрасно знала, что он, не отрываясь, смотрит на неё, но специально не поднимала глаз: она любила себя в этот момент.
Всегда, когда она, опустив глаза, проходила мимо, ему хотелось броситься ей под ноги. Но сейчас, смотря на неё из окна, он был немного огорчён, что увидел её. Он думал о ней каждый день, каждую минуту, ужасно мучился и скучал эти два месяца, но странно: видеть её он не хотел. Она думала о нём редко, с
тревогой, совершенно не скучала, но странно: видеть его она хотела. Может быть, ему казалось, что он её любит, а ей казалось, что она никого не любит? Сомнения играли в его глазах. Он сел в кресло. Стёпка на подоконнике ловил лапой муху. Увидев, что он сел в кресло, Стёпка спрыгнул с подоконника и побежал
устраиваться на колени, где немедленно стал мурчать и играючи выпускать когти в ногу: свидетельство о довольстве и лёгком голоде.
Он был раздражён, и чтобы успокоиться, стал вспоминать свой последний спор с Михаилом Николаевичем: там они сошлись на том, что нет ни одной абсолютной истины. Более того, каждая мысль, каждый хвалёный афоризм ровно настолько же прав, насколько и нет. Мысль, конечно же, не новая, но он был
доволен, что нашёл глупый наглядный пример. Не Михаил Николаевич, а он, он сам. "Дуракам закон не писан", и "Дуракам закон писан". Он всё чаще стал ловить себя на том, что, как третья сторона, выслушивал противоположные точки зрения, и соглашался с обеими. Слушал, и да! - понимал, что это правда. Слушал
противоположное, и понимал - да! и это правда. Он вспоминал, что ему говорил Михаил Николаевич:
- Людям только кажется, что они ищут свою любовь, а на самом деле они ждут. Ты же мечтаешь её, вот и
скажи ей. В принципе, она не злая, пусть подумает хоть разочек.
- А если она скажет нет?
- Змеиный яд в малых дозах является лекарством. А во-первых, нельзя заставить себя любить: чтобы тебя кто-то любил, и чтобы ты кого-то любил.
- А зачем она на футбол ходит? Может, ей кто-то нравится?
- Не думаю. Вообще, у футбола для девочек нет будущего, потому что каждая девочка рано или поздно начинает понимать, что есть на этом свете нечто лучшее, чем футбол: это мужчины. Совсем другое дело футбол для мальчиков.
- Всё Вам шуточки...
- Не всё, просто я - помж, лицо с постоянным местом жительства. С удовольствием бы куда-нибудь уехал,
вот я и уезжаю в мыслях.
На подоконнике дозревали помидоры. Рыжий кот по кличке «Чубайс» прыгнул на листы бумаги, пошуршал ими, умылся и лёг спать.

- Ну о чём она будет с ним говорить?
- А он с ней о чём? - кинулась в защиту моя сваха.
- Ну вот видишь: они не подходят друг другу.
Анечка крутилась перед зеркалом. Она опустила свою голову: волосы закрыли ей глаза. Она закинула их за спину движением головы, и, проведя рукой по ним, слегка наклонила голову, пришпиливая свои волосы.
- Пойду подышу свежим воздухом, - Михаил Николаевич открыл дверь на балкон и вышел, как обычно, покурить.
Она слегка наклонила голову, а левую ногу, чуть согнув в колене, отставила назад, поставив её на носок. Весь этот процесс ей самой очень нравился ещё и потому, что после его она внезапно, как ей казалось, окидывала взглядом всех вокруг, ища восхищённые взгляды, иногда находя их и собирая в корзину
самовлюблённости. Это поддерживала её, как аккумулятор, на некоторое время.
Из двери на кухню на неё смотрела с робким торжеством и какой-то лёгкой грустью её мама:
- Что, опять на танцы?
- На дискотеку, мама: ну сколько можно тебя учить?
Мимо её ноги, обтёршись о неё, прошла, мяукнув, кошка:
- Пойдём, Муся: молочко попьём… (из кухни послышался тонкий голосок):
- Мама, ты говори ей "кис-кис", а не пойдём!

На столе лежала коробка конфет: вишня, законспирированная в шоколаде.
- Моя честность мешает моему эгоизму, - сказал Михаил Николаевич, насыпая кофе в чашечку из чайного сервиза, который ему подарила тёща на сорокалетие. Немного постояв и подумав, он добавил кофе и сахара. В эту ночь он очень плохо спал. Причиной же этому была собака, которая выла всю ночь. На неё он и смотрел в
окно. Она и сейчас выла. Накануне приезжали пьяные сварщики, и собака просто насмотрелась на сварку.
Михаил Николаевич, отхлебнув горячего кофе, видимо, продолжил свою мысль:
- Каждый человек обречен на ад, - одни при жизни, другие после неё.
- Пал, а ты действительно веришь в Бога? - Анечка перестала жевать свою сосиску.
- Вот смотри: видишь этот стул? Как можно верить или не верить в его существование?
- А как же все они? - опять начала жевать свою сосиску Анечка.
- Их просто поцеловала Снежная Королева, а у того, кого поцелует Снежная Королева, сердце становится
ледяное, - он по кругу ополоскал чашечку и одним глотком выпил остатки кофе.
- Какая Снежная Королева? - сморщила лобик Анечка.
- Удача, - Михаил Николаевич поставил чашечку на стол, нагнулся и поцеловал дочь. - Я пошёл.
Хлопнула дверь, Анечка встала и подошла к окну. Через минуту какая-то летняя улыбка осветила её лицо и она помахала в окно рукой, после чего начала прибирать со стола. В это утро Анечка встала в
непонятном для самой себя настроении; шла куда-то и забывала, куда идёт; то подносила руку к голове, поправляя волосы, то вдруг ни с того, ни с сего решила помыть окно, и в окне увидела бомжа Василия Андреевича, взяла с собой пакет с хлебом, чаем и маргарином и побежала во двор.
Василий Андреевич сидел на куске картона, сияя на двор сочным фингалом под глазом. Анечка подошла к нему, подала пакет и сказала, глядя на фиолетовый фингал: «Зато ты теперь знаешь, что о тебе думают люди». Василий Андреевич посмотрел на неё, но не улыбнулся; однако она знала, что ему смешно. Он
же налил себе из пластмассовой бутылки, выпил, минуту посидел молча и сказал:
«Спокойно, Аня: ты попала в сильные, надёжные, мужские руки!..», потом обернулся воровито: «Никто не слышит?» Она улыбнулась. Тут у неё воскресла мысль о Тишке, и она побежала его гулять. Она уже не была для него тем идеалом, бесконечно
совершенным и непостижимо прекрасным: она уже была обыкновенной. Почему же его любовь к ней не стала меньше? Он выпил ещё и полез в свой подвал. Там, лёжа на матрасе, он думал о своей любви к Анечке. Ему было хорошо. Вдруг, под воздействием алкоголя, ему показалось, что возможно чудо, и он сказал в полной
тишине и темноте: «Даже смерть не сможет разлучить нас!» Потом повторил, слушая свой голос: «Даже смерть не сможет разлучить нас!».

2

Она сопела в подушку, и вдруг чихнула: вид немного растерянный, чуточку удивлённый, встревоженный и счастливый. Он гладил её попку, и смотря на неё сказал: «Так вот оно какое ты, счастье!» Она повернулась к нему лицом, он посмотрел ей в глаза, и, заглянув в них, побродил по лицу:
- Мне было с тобой хорошо.
- Мне тоже.
- Давай встретимся ещё!
- Нет.
- Почему?
- Я не твоя любовница.
- Ты хочешь за меня замуж?.. ну ладно.
- Мне одолжений делать не надо.
- Ну прости… ты согласна?
- Дай время подумать… (через 3 секунды): Да! И положила голову ему на плечо. Пять минут они лежали молча, после чего он осторожно высвободил свою руку: «У меня рука затекла от твоей головы: видно, тяжёлые у тебя мысли». Она обиделась:
- Всё, я еду в гости!
- Любимая! Только езжай, пожалуйста, потише, а то ты нас, мужчин, можешь лишить очень многих удовольствий.
Тишина звенела в ушах. Нет ничего хуже и нет ничего лучше любви: столько мук и наслаждения нельзя испытать нигде. Он вспомнил своё последнее посещение паспортного стола. "Паспорт утерял, выронив его в одно из мест посещений".
- Ты – королева.
- Ага, таскающая вёдра с мусором.
- Значит, ты – не обыкновенная королева.
- Что случилось?
- Как бы тебе объяснить… чтобы выглядело посерьёзней. Я люблю жизнь, а она меня – нет.
Верующий, но не делающий добрых дел – это машина, работающая на холостом ходу: бензин уже закончился, а ты ещё никуда не уехал, а мог бы уехать в рай, да ещё и с пассажирами.
- У меня очень много недостатков: я беден (начинает загибать пальцы… замолчал, - больше, типа, нет)…
Он понимал, что всё это очень банально, даже может быть, примитивно, но они ему нравились; когда он их читал вслух, у него першило в горле.
Он не знал того, сможет ли он любить женщину, которая будет прощать ему измены. Увидев его, она сразу же отвернула голову к сидящему рядом, и заговорила с ним: он понял, что она заметила его первая.
- Сколько времени?
- Ухожу, ухожу…
Кленовый лист, жёлтый, с кровинкой, упал ей на колени.

Медленно, очень медленно вставало стеариновое солнце; в это холодное воскресное утро, - холодное настолько, насколько это вообще возможно в начале августа на юге, - казалась, ничто не хотело её будить. Но вдруг нагло пробившийся сквозь неплотно сдёрнутые сатиновые шторы кофейного цвета солнечный лучик скользнул по небрежно свесившейся с кровати руке и отсёк ей кончики ресниц. Реснички задёргались и быстро раскрылись: в голубых, с фиалкой, глазах отразилась висящая на стене картина. Здравствуй, Анечка, здравствуй, солнышко! Сонное детское лицо повернулось ко мне, глаза едва заметно сузились: это означает, что она пытается хитрить.
- Ты меня любишь? - спросила она слегка хрипловатым спросонок голосом, - сама очаровательная наивность!
- Не скажу.
- Почему? - в её голосе начинают звучать притворные нотки обиды, так идущие её детскому лицу.
- Потому что это ничего не меняет: если я люблю тебя, то независимо от того, что я сейчас скажу, я всё равно тебя люблю, а если не люблю, то я рискую соврать, что я делать тоже совсем не хочу.
- Так я не поняла: ты меня любишь или нет? - голос её понизился: это нотки обиды начали перерастать в нотки угрозы.
- Ты хочешь сказать, что легла со мной в постель, не будучи уверенной в том, что я люблю тебя? Ты хоть понимаешь, что это безнравственно?
Голубые, с фиалкой, глаза опять сузились, но только на мгновение; едва заметная искорка зажглась и сразу же потухла в них. Это была не просто обида, а нечаянно начавшаяся война, с наскоро обстряпанным планом ведения боевых действий, с глазами, полными решимости, в уголках которых сидела коварная жажда
мести, - два ока за око и жизнь за зуб, - с предвкушением скорой победы и абсолютной уверенностью в собственной правоте.
Любая война означает потери с обоих сторон: мою сторону ожидали просто ужасные потери, и в первую очередь, в весе, - готовить теперь, вероятно, придётся самому. С улицы послышался собачий лай, переходящий в мяуканье, шипенье и оранье. Анечка откинула одеяло и, воинственно соскочив с кровати, сначала сунула ноги в мохнатые тапочки, она была просто прекрасна в своей ненависти, - но, сообразив, что на ней ещё ничего нет, скинула их и порывистыми движениями тела начала одеваться. Молчать было нельзя.
- Ну хватит, солнышко моё: ты же прекрасно знаешь, что я готов всё за тебя отдать.
- Это потому что у тебя ничего нет! - сначала она завязала пояс на халате, а потом застегнула пуговицы, взглянув на себя в этот момент, чуть нагибаясь, как в реверансе и слегка качнув бедрами.
- Так, признай, что ты погорячилась, - он выстрелил на картину, где мягкое холодное небо нависало над горячими остроконечными вершинами.
- Да, признаю: я погорячилась... когда вышла за тебя замуж! и все друзья у тебя - алкаши!- она подошла к окну и посмотрела, раздвинув шторы, на собаку, которая сидела под деревом и выла на кошку, с ужасом взирающую на неё с верхушки дерева.
- Ну, сначала они стали моими друзьями, а потом уже алкашами, вот уже сколько времени я любил её, потому что иногда совсем не мог понять, играет она или уже нет.
- Это неудивительно: после знакомства с тобой...

За окном целлофанил ветер. К входной двери подъезда подбежала собака, понюхала дымящийся окурок с губной помадой на фильтре и устремилась к мусорным ящикам. Где-то хлопнула дверь. Это соседка-шлюха возвратилась домой. Кот на подоконнике ловил муху лапой. Анечка проснулась.
Она вытирала платком, смоченным растворителем что-то, случайно выронила его: он упал рядом со спящим котом; кот вздрогнул, реагируя на запах.
Сквозь сон он слышал, как дождь барабанил за окном по подоконнику. Белый пудель с вислушками поднял морду, с тоскою глядя на дверь, поднял одно ухо кверху и стал задней лапой вычёсывать второе, потом подбежал к кровати, и, став передними лапами на край кровати, лизнул Анечку в щёку. Анечка улыбнулась во сне. Губы её раскрылись. Она перестала улыбаться. Ей снилось, как она целуется с кем-то, но вдруг эта приятная картина расплылась. Глаза её открылись. На неё преданно смотрел… её пудель. Разбудив свою прекрасную хозяйку, Тишка побежал на кухню. Лёгкий туман начал обволакивать её голубые, с фиалкой, глаза. Она мечтательно смотрела куда-то сквозь стену, задумчиво и тревожно. Почувствовав губы на своём плече, она, обернувшись, непонимающе взглянула, а потом, создавая видимость обычного, выстрелила:
- Ну, что скажешь?
- Анечка, рыбка моя золотая, солнышко... видишь, какие я сравнения грамотные выбираю. Ты же рыженькая... а рыбка золотая потому, что можешь исполнить мое желание: одно, но зато три раза.
- Хам трамвайный.
Он вдруг серьёзно посмотрел на неё.
- Знаешь, что я подумал? Чтобы разлюбить человека, достаточно хорошо узнать его; избегая меня, ты просто не давала мне возможности разлюбить тебя.
- Ну что: разлюбил?
- Готов поспорить, что тебе не скучно со мной, - он самодовольно улыбнулся, и сразу же пожалел об этом.
- Да, не скучно, но и только! - она ядовито улыбнулась в ответ и выскользнула из постели. И обнажившаяся перед ним вся правда о её красоте ошеломила его неокрепшее в суровом скептицизме сердце. Он подумал, что красивее, чем сейчас, она уже не будет никогда.
- Я просто ещё не дорос до твоего мнения о себе, да?
Она промолчала. Обошлось?
- Анечка! Какая у тебя задница большая стала... ой! что я такое говорю?! Конечно же она не большая... (она улыбнулась)... она просто огромная!
Анечка бросилась на кровать. Надо было срочно отомстить. Прибежал Тишка и начал лаять.