Художник

В жизни часто случаются поворотные моменты, когда судьба, предоставляет нам шанс, поменять что – то, в своей жизни. Вот только чаще всего, мы даже не видим этих, мало заметных свёртков, а несёмся прямо, по накатанной. Спешим, непонятно зачем и непонятно куда, не задумываясь о том, что сколько бы ты не проехал или пробежал, финиш всегда один.

Дмитрий Дмитриевич Полосухин, в шестьдесят три с половиной года жил как все нормальные люди, хоть и на пенсии, а продолжал трудиться. А как, по - другому то? Молодёжь, в большинстве, старалась сбежать в город, ну а работать в колхозе, кому – то надо. Митрича, в деревне уважали. Начинал он, как и положено, трактористом, а как построили новую мастерскую, надо было, кого - то потолковее, поставить к станкам. Пробовали всех, а остался он, Митька Полосухин, сначала на время посевной, а потом и насовсем. Не только токарем и фрезеровщиком, иногда приходилось заниматься сваркой, кузнечными работами, в общем и швец, и жнец, и на дуде игрец.

И не то, чтобы заменить было некем. Год, как вернулся из города, после ПТУ, парнишка, свой деревенский, голова на месте и руки откуда надо, да какой - то неуверенный, в себе. «Дядь Мить, то. Дядь Мить сё» Так бы и бегал, за Митричем, если б не случился у старика, стыдно сказать, апендицит.
Ну отлежал он сколько то в райцентре, в больнице, а как вернулся домой, сразу наторенной дорожкой в мастерскую. Половины пути не прошел, обдал пылью, обогнав, председательский «ГАЗик».
- Утро доброе Митрич! А я всё гадаю ты или не ты. Как здоровье то?
- И вам не хворать Владимир Сергеич! Да чего мне будет? На мне ж как на собаке…
- Это хорошо… - сказал председатель, вот только судя по голосу, на самом деле, сам он так не думал – А сейчас куда?
- В мастерскую – Митрич удивился – Куда ж ещё?
- Неужто работать собрался, не рано?
- Да не, проведать. Так, если подсказать чего.
- А ты давно на рыбалке был? – обычно прямой мужик, председатель сейчас старался не смотреть в глаза собеседнику.
- С месяц назад. А чего это ты, про рыбалку спросил, а Сергеич?
- Вот и походи пока на рыбалку, да по грибы с ягодами. Этот год, ягодный. Люди говорят аж красно. Воздухом дыши да дырку свою в животе залечивай. А на работу пока не ходи. Не надо. – председатель с трудом выдавливал из себя слова, не глядя на собеседника, как будто разговаривал с берёзой стоящей у дороги.
- Случилось чего? А Сергеич? Неужто беда какая?
- Да не то… Как и сказать не знаю даже. – председатель наконец взглянул на старика – Парнишка, этот, как его…
- Санька? Что с ним?
- Не сбивай ты меня. Всё с ним в порядке. Толковый парнишка оказался. Как тебя увезли, значит, его как подменили. Всё сам делает, везде успевает, ни к кому с вопросами глупыми не пристаёт. Конечно до тебя ему еще далеко. Но ты меня тоже пойми. Не вечные мы с тобой, когда - то и меня… - Владимир Сергеевич тяжело вздохнул – Ты только не обижайся Мить. Месячишко погуляй, а там видно будет.
- Да понимаю я, чего там… - как можно бодрей, сказал Митрич. Не получилось, голос сорвался к глазам подступили слёзы. Он быстро отвернулся и зашагал назад, в деревню
- Ты это…- послышалось вслед. Взыкнув несколько раз стартером, машина завелась и затарахтела дальше.

«Стартер барахлит, посмотреть некому, а вот же, не нужен стал»
«ГАЗик», был не молод, но председатель не собирался менять старичка – привык, как сросся. Хотя всё чаще, подъехав к мастерской просил: «Митрич, глянешь, как время будет»

Да понимал он председателя. Сам, давно уж задумывался о том, что уходит время стариков. Вот и трактористов, всё больше молодых. А кому садиться на современную технику, как не им. Уходит наше поколение, списывают вместе с тракторами. И всё равно, где - то глубоко, под сердцем, занозой засела, не собираясь уходить, обида. Ведь считай всю жизнь отдал колхозу и не с 8 до 18, а без оглядки на время, отдавая силы и здоровье. Эх, да чего там.

Домой Митрич, не пошел. Дарья сразу заметит, его настроение, начнёт выспрашивать. Он свернул влево, к озеру. Сел на бережку, глядя на воду, перешептывающийся камыш, плавающих вдали уток. Вдыхал напитанный ароматом трав ветер и удивлялся, как поменялось, что – то вокруг. Вроде бы, то – же озеро, лес, вон и коровы в поле пасутся, а появилось во всём этом, какое - то неуловимо загадочное, незнакомое. Вот и цветки, вроде васильки да ромашки, а чудными стали. Или камыш, ну кто не видел этот самый камыш, а нет же, как краской облили, свежей, не выжженной солнышком. «От лекарств, наверное. Каких только таблеток не пил в эти дни.»

Старик кряхтя поднялся, шов ныл и чесался, прихрамывая поплёлся к дому. Всё равно Дарья спрашивать будет, так уж лучше самому рассказать, не ждать, пока сплетен наслушается.

Во дворе стояла машина. Катерины, дочери. После школы уехала учиться, да так и прижилась в городе. Дарья с Катькой стояли на крылечке, разговаривали.
- Кать, ты чего приехала? Вчера же виделись.
- Переживаю за тебя. Как ты? Всё хорошо?
- Охота мотаться в такую даль. – Митрич старался не смотреть на женщин - Чешется зараза, а так, вроде ничего. Ходить могу, руки двигаются.
- Ты где был? – негромко поинтересовалась Дарья - Председатель приезжал.
- Выходит рассказал уже. – Митрич вздохнул. – Вот так мать. Ну а чего? Кому нужен хромой мерин? В расход его. Пристрелить. Выходит, и моё время пришло.
- Ну ты хоронить то себя брось. Тебя то никто не пристрелил. Подлечишься, найдут тебе работу.
- Да ну тебя – махнул рукой Митрич - еще одна успокоительница. Какую работу? Сторожем на ферму? Так лучше уж, коло юбки твоей сидеть, да в телевизор пялиться.
- Пап, ты ж пенсионер. Вот и живи, да радуйся!
- Спелись, курицы – беззлобно ругнулся Митрич и направился в дом.

По телевизору шел сериал, без начала и конца. Митрич сидел на диване наблюдая за действием на экране, не вникая в сюжет. Подошла Катерина, молча села рядом.
- Никак деревню показывают, а Кать? То - то я думаю, чего это все такие тупые, да чистенькие. Глянь - ка, она корову доить пошла, косынку повязала шелковую. Щас её Зорька поперёк макияжа, хвостом обосранным перетянет.
- Там и у Зорьки макияж, массаж и тёплый душ. Гляди чего нашла. – Катерина протянула отцу альбомный лист.
- Ну…- проворчал Митрич.
- Вспомнила, как ты меня учил рисовать собачку, кошку, а это коза! Забавная такая! Все смеялись, когда я эти картинки показывала.
- Оох! Когда ж это было? Чё вдруг вспомнила?
- Паап! А ты не хочешь рисованием заняться?
- Каким рисованием?
- Обыкновенным. Глянь, у тебя же талант.
- Какой талант? Ты чего дочка? Ну рисовал в детстве чуток, так и чё? Талант. Скажешь тоже. Баловство.
- Подучишься немного.
- Ага, в школу пойти, с детишками за партой сидеть.
- Зачем же в школу? Ноутбук уже год стоит без дела, интернет есть. Там уроков, не пересмотреть.
- Ну и зачем это? Поздно мне уже в художники.
- А ты для себя рисуй, для удовольствия.
- Да ну тебя Катька. Как выдумаешь чего.


И началась у Митрича жизнь непривычная, пенсионерская. Походил на рыбалку, да надоело на поплавок пялиться. К тому - же стали ему видеться вещи, которых и не замечал раньше. Вон ива склонилась к воде, как будто девица волосы распустив, любуется на своё отражение. Или ромашка, раскрылась вся навстречу солнышку, а одним лепестком, всё же прикрывает серёдку от бесстыжих взглядов. Шмель, сердито жужжа, вытаптывал пыльцу внутри колокольчика, да и замолчал чуть выглянув, глядя на непрошенного гостя. А прямо рядом с домом, остановился у подсолнуха, выглядывающего из – за забора и едва не задохнулся от восхищения. Каждый лепесток был необычайно красив и отличался от других. А серёдка!
- Чего ты там увидел? – Дарья вывела мужа из состояния созерцания.
- Дашь, ты глянь, какая красота!
- Подсолнух то? Нашел красоту. Откуда и вылез? Мальчишки созреть не дадут, срежут. Обедать пойдёшь?

Вечером, едва дождавшись, когда жена угомонится и уйдёт в свою комнату, тихо достал ноутбук. Стерев ладошкой пыль, осторожно открыл его и нажал на кнопку, как учила дочь. Что – то внутри диковинного агрегата скрипнуло, пошуршало, экран засветился и сразу потух. Митрич перепугался, обвиняя в неисправности техники, конечно же себя криворукого.


Утром, к девяти отправился в контору. Председатель увидев его, обрадовался, пошел навстречу, даже обнял, похлопывая по спине.
- Ну вот. Вижу, совсем выздоровел! А у меня к тебе предложение!
- Так и я по делу, Владимир Сергеевич.
- Вот и хорошо! Пошли в кабинет, обсудим наши дела.
- Да ни к чему вроде бы…
- Пошли, пошли – председатель подхватил Митрича под руку и повёл по коридору.
В кабинете, усадил в кресло, рядом со своим столом, сел напротив и хлопнул себя, по коленям ладошками.
- Мы тут посовещались и решили…
- Увольняюсь я – негромко сказал Митрич.
- Да ты хоть дослушал бы… - обиделся председатель – мы же…
- А чего воздух пинать? Не согласен я и точка! Даже не уговаривай, хоть министром, всё равно не пойду. Я же пенсионер. Хватит, наработался!
- Обиделся значит. – председатель обошел вокруг стола и сел на своё рабочее место, как будто ожидая этого, сразу зазвонил телефон. – Да! - Рявкнул председатель в трубку, - А без меня вы этот вопрос уже и решить не можете? Давай каждый раз сход собирать, раз вы там работать не умеете.
- Молодёжь - бросив трубку, повернулся к Митричу и повторил – Обиделся?
- Пора пришла молодёжи вот этой, место уступить, а рядом с нами, они так и будут щенками слепыми тыкаться. – Митрич встал и достал из кармана аккуратно сложенный листок из тетрадки – Кому заявление отдать?
- Решил значит? Окончательно. Ну и ладно – взял листок, размашисто подписал, не читая – секретарю на стол положи, она оформит. А вообще то ты молодец! Я бы так не смог. Чем заниматься думаешь?
Митрич пожал плечами:
- Мало ли дел по дому. Забор перекосился, картошку полоть пора, трава на глазах растёт.
- Да уж, травы в этом году много – думая о своём, тихо сказал председатель.

Катерина приехала к выходным, со всем семейством. Дарья тут же послала зятя Илью в погреб. Зять был неплохим мужиком, помогал, когда просили, ну а то, что не испытывал особой любви к тестю с тёщей, так это нормально. Главное, чтобы Катьку любил. Внуки побежали объедать малину, а Митрич подошел к дочери:
- Кать, я кажется этот ваш нубук сломал.
- Ноутбук, папа. И не наш а ваш. Пошли посмотрим.
Катька рассмеялась
- Пап, он просто разряжен. Сейчас, мы его подключим и начнём тебя учить.
Катька, терпеливо объясняла, что и куда включать, заставляла повторять все действия за ней. Митрич даже вспотел. Илья освободившись от тёщи, сел на диван, с интересом наблюдая за процессом. Не сдержался, тоже начал подсказывать.
В общем то ничего сложного, но старик робел перед диковинной техникой, не понимая, как там всё устроено внутри.
- Дим Димыч, - зять один так его называл - вы же токарь, у вас в голове, во время работы больше мыслительных процессов происходит, чем в этой железяке.
- Скажешь тоже! Я каждый скрип станка узнать могу, а это… Нет дочка, никогда я этой техники не смогу освоить. Старый уже, мозги засохли…
Катерина терпением и настырностью пошла в мать. Строго взглянув на отца, говорила:
- Так начнём с начала. Включай.

Дарья не мешала, лишь изредка появляясь в дверях, качала головой и вздыхала.
Митрич, боялся признаться даже себе, в том, что очень хочет подружиться с этой умной машиной, но жалко было дочку.
- Кать, может хватит на сегодня – вспомнился вдруг мальчонка, заменивший его в мастерской – пока вы здесь, ничего я не пойму. Пусть всё уляжется, в голове, утрясётся. Пошли пообедаем. Проголодался я с этой учёбой.

Целую неделю после этого, Митрич занимался домашними делами, поправил забор, подлатал крышу, отремонтировал крылечко, занимался огородом. Работа эта не требовала умственных усилий, думал он о другом.
Почему, желание рисовать, крепко спавшее долгие годы, вдруг проснулось, заполнив его всего. Он даже рисовал украдкой в старом Катькином альбоме. А вечером, открывал ноутбук, находил там уроки для начинающих художников, да так и не решался начать смотреть. Словно понимая, что войдя в этот мир, выбраться обратно, уже не сможет.

А однажды, разозлившись на себя, за нерешительность, всё – таки ткнул кнопку воспроизведения и пропал, в этом открывшемся для него, новом мире. Утром, Дарья, заглянув в комнату мужа, удивилась, увидев того сидящим у компьютера. По всему было видно, что он так и не ложился. Не сразу он услышал и голос жены, звавшей его завтракать.
- Ну и чего ты там такого интересного нашел, что всю ночь не спавши?
- Не спрашивай мать, пока. Мозги вразброс. Вот наведу порядок в голове, сам расскажу.

Вот так, всю неделю, Митрич, допоздна засиживался, просматривая все ролики подряд, касающиеся изобразительного искусства. А днём, занимаясь домашними делами, обдумывал увиденное. Иной раз, даже удивляясь тому, что находит в голове свободные полочки, чтобы поместить свалившиеся на него горы информации. Позже дочка объяснила, что работая токарем, он постоянно производил в уме, вычисления, иногда довольно сложные. Оттого и сохранил ясное мышление и хорошую память.
Наконец, однажды, за завтраком, запив бутерброд чаем, посмотрел на жену и сказал:
- Дашка, ты спрашивала, чего я узнал из тех фильмов, что смотрю ночами. Так вот если коротко, то ничего. Вот понимаешь, с чем зашел, с тем и вышел. Нет, конечно, как краски смешивать и какие они бывают, про кисти, карандаши, я теперь знаю больше намного. А вот, что касается остального, ни один самый лучший художник, не сможет научить.
- Как это – Дарья даже перестала жевать – они же институты заканчивали?
- Вот скажем, я токарь. За много лет, таким фокусам научился на станке, что сам удивляюсь. А всё же, на многое, моих мозгов не хватает. Так мне чего стесняться, я скажу, что не умею, да и всё. К кому идти, когда лучше меня только за пятьдесят вёрст специалисты есть, да еще и непонятно, лучше ли. Понимаешь, у каждого потолок есть.
- Скажешь тоже, у каждого.
- А вот возьми пастуха нашего, дядю Петю. Много ли ума надо скотину пасти. А он скажет только: «Ты овечку, котную не выгоняй завтра» и точно, на завтра приплод. И ведь угадает, даже скольких носит. Кто так сможет?
- Ой и правда. Дай бог ему здоровья! Недавно с бабами говорили про это. Не станет дяди Пети, кому еще скотину доверить можно. Вроде, как и не кому.
- Да найдутся желающие. А вот у них то у художников, с этим похуже. Сколько их каждый год заканчивают институты, а тех институтов и не счесть. Ну кто - то пристроится, какие поталантливей в середняки пробьются, если с характером, которые послабже - сопьются. Да это не только про художников, и артисты, и музыканты…

Распахнулась дверь, в дом не вошла, влетела Катька
- Вы чего не встречаете, я вам такое привезла…
- Да погоди ты, сядь послушай, чего отец рассказывает.
Катерина послушно опустилась на табуретку у входа.
- Так я говорю, этих художников то учат много, а у каждого свой уровень, потолок то – есть. Вот они, когда понимают, что дальше то всё, таланту не хватает, начинают блажить. Абстракционизмом занимаются или концептуализмом, чёрт его дери, а то с умным лицом начинают по телевизору выступать. Вчера только, артиста одного показывали, про политику рассуждал. Хороший артист был, мне нравился.
- Да ну их артистов этих. Ты то чего решил?
- Наслушался я всего того, что они говорят, да и подумал. Накой мне сдалась эта академическая школа, буду рисовать как умею. Вон Катюху попрошу, гуашь художественную с города привезёт, да и хватит мне. А вот вы знаете, что красок нужно всего три, чтобы получился любой цвет. – Митрич сделал паузу посмотрел на женщин с высоты своего раздувшегося интеллекта – Красная, синяя и жёлтая, смешивая их можно получить любой цвет. Ну еще белила, это белая и сажу – чёрная так называется.

- Пап, ты даже не представляешь, чего я тебе привезла. Вот не знала, что тебе всего три краски надо. Одна моя клиентка, как -то узнала, что ты рисуешь. – Катька закончила текстильный институт, по какой - то мудрёной специальности, запрятала свой диплом и начала шить на заказ – значит звонит она и рассказывает такую историю. Её муж, небедный надо заметить, у него своя фирма, решил научиться живописи. Поехал в художественный магазин, по совету продавцов, накупил всего, что нужно и не нужно, занял под мастерскую, комнату, где она мечтала сделать зимний сад. Неделю порисовал, да и забросил это дело. Жена к нему насчёт комнаты, а он отмахнулся, мол делай, что хочешь. Вот она обо мне и вспомнила. А чего? От ненужного хлама разом избавится и комнату освободит.
- Это же дорого. Нам не потянуть с матерью.
- В этом то всё и дело. Совершенно бесплатно! Подумаешь, платьишко сошью без очереди, так она мне еще и благодарна будет. Зато полная машина, под завязку добра и еще не всё. Сказала сегодня забрать, иначе на мусорку выбросит. Пошли разгружать.

А вот это, в голове уже не укладывалось. Митрич растерянно осматривал свою комнату, заставленную коробками, коробочками, ящиками и разными предметами.
У стены примостились два сложенных мольберта, рядом стоял этюдник и раскладной стульчик к нему. На кровати, расположились большая стопка папок с бумагой разных размеров и назначения. Посреди комнаты, горой коробки с кистями, карандашами, различными красками, масляными, акварельными, акриловыми, были здесь и два больших набора пастели. Похоже человек покупал всё, что ему нравилось в двух экземплярах. Это касалось растворителей, разбавителей, масел и прочих, банок, флаконов и бутылок, о назначении которых, новый хозяин не подозревал. Думаю, что предыдущий владелец, тоже.
А вдоль стены выстроились, разных форм и размеров холсты, некоторые уже в рамах.
На следующий день, дочка привезла еще с десяток холстов и пачку ватмана.
- Ну вот, теперь у тебя есть всё. Твори! С чего начнешь, пап?
Митрич только пожал плечами растерянно и тут же вспомнил одинокий подсолнух торчащий из – за забора.

Утром, хозяйка, встававшая с рассветом, обнаружила в кухне мольберт со стоящей на нём картиной. То, что это картина, она увидела не сразу. В комнате рос подсолнух, играя солнечными красками. Она сильно удивилась, солнце только собиралось вывалиться из - за горизонта, раскрасило половину неба светлым, пока не выпустив ни одного лучика.
- Оспади - перекрестилась Дарья – Мить, ты чего так пугаешь?

Муж спал, похрапывая. На руках лежащих поверх одеяла, были видны следы краски.
Дарья включила свет и подошла к картине. Подсолнух был как живой. Казалось – подуй сейчас ветерок и лепестки затрепещут да и сам он качаясь повернёт свою голову к окну, навстречу восходящему солнышку.
«Вот и прожила с человеком почти полвека, а не думала, не гадала, какая красота у него в душе затаилась» прошептала она и всплеснув руками убежала доить корову.
Подоив, отправилась проводить Зорьку на край деревни, где пастух пощелкивая кнутом, больше для порядка, собирал стадо.

- Кажись все уже дядь Петя – говорили бабы.
- Где ж все? Вон Дарья погоняет свою.
Погоняла Дарья, свою Зорьку, кленовой веточкой, скорее отгоняя не проснувшихся еще, редких комаров.
- Дашка ты чего это сегодня проспала, иль подолом за плетень зацепилась?
- Знамо, за что она зацепилась. Вон кака счастливая идёт, аж светиться, солнца не надо. Вот, что значит мужик на пенсии, да при доме. У него и сила и желание.
- Ага. Не то что наши. Приползёт вечером и не разберёшь, то ли упластался так, то ли пьяный.
Дарья не обращала внимания, на беззлобную бабью брехню. Ей очень хотелось поделиться своей радостью. Да боялась сглазить.
- Ну вы. Чего разквохтались как куры. – вступился за опоздавшую дядя Петя - А кому до мужика большая охота, приходите ко мне, в обед, вон в ближнем лесочке шалашик стоит. Не заскучаете.
- Гляди ко петух нашелся. А как все придём? Что делать будешь?
- Вот и приходите. На месте и разберёмся. Наощупь! – рассмеялся беззубым ртом пастух и щелкнув кнутом, поставил точку в разговоре. А бабы не сговариваясь разом заспешили каждая по своим домашним делам.

Часам к девяти проснулся Митрич. Вышел, молча взял мольберт и занёс его в комнату.
- Мить, ты бы повесил картинку здесь. Хоть на гвоздик. Уж больно от неё настроение хорошее.
- Неужто понравилась?
- Да что ты. Я сегодня всё утро как будто летаю.
- Скажешь тоже, рука еще не слушается – махнул этой самой рукой Митрич, но картину принёс, поставив её пока на буфет. – Потом повешу.
В кухне опять стало светло. Да и хозяйка засветилась радостным настроением.
- А я тебе оладушков нажарила. Сейчас сметанки поставлю.

Так и стали жить. Почти каждое утро, Дарья видела небольшие картинки, то на холсте, то на бумаге, когда акварелью, а бывало и пастелью. Митрич учился новому для себя ремеслу, а супруга его, потихоньку начала разбираться, чем сегодня её муж творил. Катерина приезжая фотографировала картины, показывая их в интернете и каждый раз рассказывала про то, как людям нравится, про лайки и комментарии.
Митрич слушал, стараясь выглядеть серьёзным. Дочку этим, он обмануть не мог, она давно уже научилась видеть его настроение в глазах.

Время шло. В картинах Митрича, стали появляться люди. Сначала мелко, потом крупнее, вот только лица, как бы были, но неузнаваемые, чужие.
А однажды, Дарья встав ночью, чтобы обмять квашню, по привычке заглянула в комнату мужа. Да и остолбенела.
На большом холсте, в съехавшей с плеч сорочке, отвернувшись, стояла женщина, спина до пояса была обнажена. Волосы небрежно скрученные в пучок, голова повёрнута в сторону, так, что видно лишь часть лица, да ухо с простенькой серёжкой.
- Мить, так это же я – охнула женщина и прислонилась к косяку.
- Не хотел показывать, пока не закончу.
- Чего ж там заканчивать, когда и так всё понятно.
- Не пойму тебя Дашка. Не одобряешь, что голую нарисовал?
- Да, почему же не одобряю. Красиво! Ох, когда это было то, я уж и сама забыла какая была. А ты запомнил! Надо же!
- Как же забудешь. Ты и сейчас, вон какая! А тогда, как увижу тебя голова кружится.
- Ох Митя, теперь и не усну, после такого. Пирожков поставлю. А ты как спать ложиться будешь, вынеси её мне. Любоваться буду. Ой ёй, это ж сколько годов прошло?
- Так незаконченная она еще.
- Вот и закончишь когда проснёшься, а мне и так сойдёт.

За делами, да заботами, пролетел год. У стариков то время летит, торопится. Не успеваешь оглянуться, а месяца и нет, а там и осень с зимою, да весна проскакав по лужам, унеслась оставив солнце высоко над горизонтом.
Деревенские знали, про увлечение Митрича, Катькиными стараниями. Только вот, для большинства из односельчан, интернет, хоть и пробрался почти в каждый дом, был чем - то далёким от реальности.

Как книги. Мы же когда читаем, не задумываемся о писателе. Чем он живёт, большая ли семья, выпивает или болеет чем. Даже если биография напечатана. Так и с Митричем. Сам он жил, ходил по улицам, встречался с людьми, а с картинками, которые гуляли в интернете, никак не увязывался. Так и был, бывший токарь, нынешний пенсионер. Ну рисует, так и чего? Мало ли рисовальщиков.

Как и во все времена, началось всё от бабы. В библии с Евы, а в нонешной жизни Митрича, конечно с Дарьи.
- Мить, ты б картинки свои прибрал куда. Хоть на лето. Год уже, пол по человечески помыть не могу, да и побелить бы надо.
- Куда ж по - твоему, уж не в сарай ли?
- А хоть и в сарай, до поздней осени пустой стоять будет, там и сухо и светло.

Скотину, на тёплое время, перегоняли в летник. Зимний же пустовал, хозяин вычищал его добела, хоть сам ночуй. Хочешь в яслях, а хочешь на полатях, что под чердаком, куда зимой закладывался недельный запас сена, на всякий случай, вдруг метель. Так на этих полатях, можно разместить все холсты и коробки. Внизу же спокойно рисовать, не забиваясь в угол. На том и порешили. Даже кровать туда перенесли, чтобы не шарашится ночью по дому.
А тут Катька:
- Знакомые всё спрашивают, где можно увидеть работы твоего отца. А я и не знаю, что отвечать. Сходил бы в сельсовет, может выделят помещение какое.
- Сама чего говорила помнишь? «Рисуй папа, в своё удовольствие». Вот и рисую. А нарисовал и всё. Матери понравится в хату заберёт, ты тоже. А остальные, пусть стоят. Теперь никому не мешают.
- Неужели не хочется, чтобы люди увидели?
- Так я же для себя рисую, не для людей.
- Как ты не понимаешь? Зачем же тогда картинные галереи и музеи существуют.
- Вот пусть, кому охота, те и отдают в музей. А мне не надо этого вовсе.
- Пап, ну как же…?
- А вот так. Когда помру, хоть куда отдавайте. А пока, выставлять, только людям на смех. Я ж не учился нигде. Кто увидит, засмеёт.
- Так хотя бы в деревне выставку сделай. Здесь то, кто засмеёт?
- Наоборот. Ты народ наш не знаешь. Скажут: «От дурень, помирать пора, а он картинки рисует». В деревню не выйдешь.
- Ну чего мелешь – не вытерпела Дарья – мне же нравится, а я такая же как все. В этой деревне родилась и выросла. Остальные не умнее и не дурнее. Красиво, значит и другим понравится, а если абстракцию начнёшь малевать, сама в печке стоплю.
- Да ну вас – мужчина спрятался в своей новой мастерской – Вот же, одно слово. Бабы.

Не то, чтобы Митрич, был таким уж противником выставок. Он и сам хотел, чтобы его работы увидели люди. Боялся он пересудов. Так и представлял, как злые языки будут обсуждать его картины, в каждую из которых он вложил капельку своей души. И никак не мог отделаться от этих видений. Даже представлял, в ролях, кто, что скажет.

И всё - таки он пошел в сельсовет.
- Мне бы к председателю - он стоял напротив Светки Тереховой, то ли заместителя председателя сельского совета, то ли секретаря, а может того и другого. Светка училась в одном классе с Катькой, бывала в их доме, кажется даже дружила с дочерью.
- Ой дядь Митя! Здрассьте! – женщина улыбалась – Вы по делу, или так, в гости? Фёдора Петровича неделю не будет, может я чем смогу помочь.
- Да ладно. Не к спеху. Через неделю и зайду. – Митрич повернулся к выходу.
- Дядь Мить, мы вчера всей семьёй, картины ваши смотрели. Те что Катя выложила в интернет. Красиво как! Цветы, будто настоящие. Вот бы, как в музее на них посмотреть. Я еще маленькой была, мы с мамой в Москве, картины смотрели. Как сейчас помню.
Митрич почесал затылок:
- Так ведь я за тем и приходил. Нет ли комнатки какой, где повесить их можно.
- Я и не знаю, дядь Мить. А постойте. В бухгалтерии сейчас директор дома культуры нашего сидит, там стенок пустых навалом. Только вы её по имени отчеству величайте, Зоя Ивановна, она даже председателя поправляет. Начальник!
- Это какая же Зоя Ивановна? А Шурка Новикова куда делась?
- Тёть Шура, дома сидит. Дочка культпросвет закончила, ей местечко тёплое освободила – наклонившись поближе прошептала Светлана.
- Делааа – опять почесал затылок Митрич.
- А я думаю еще, кто такой Дмитрий Дмитриевич Полосухин, фамилия вроде бы знакомая. Мы ж привыкли в деревне вас дядь Митей, да Митричем величать. А потом думаю: «Вот же дура! Это ж Катькина фамилия!» - открылась дверь, в коридор вышла молодая женщина – Зоя Ивановна, вот к вам Дмитрий Дмитриевич, ему бы помещение, картины повесить.
- Помещение? Я даже не знаю. Пойдёмте посмотрим.
Да какая там женщина? Девчонка совсем еще. Это строгий костюм её состарил, да выражение лица. Зоя Ивановна шла впереди, старательно пытаясь изобразить походку деловой дамы. Получалось плохо, а настроение у Митрича с каждым шагом портилось.

Вошли в ДК и Митрич сразу понял, вот здесь, в просторном светлом фойе, его картинам самое место.
- Пойдёмте, у меня кажется есть для вас помещение.
- Так а здесь… нельзя разве?
- Да вы что – девчушка, даже не повернулась – Вы разве не видите, здесь ремонт сделали только что. А вам же надо будет гвоздики забивать, стены портить.
Они вошли в длинную, узкую комнату, с двумя небольшими окнами, под самым потолком, девушка повернулась к спутнику и раскинув руки, радостно произнесла:
- Вот!
«Ну а чего, темновато конечно, да и тесновато, так и я ж не Репин»
- Не припомню я эту комнату. Что здесь было раньше?
- Ничего здесь не было. Кладовка с разным хламом. А я когда ремонт начала, распорядилась всё ненужное выкинуть. Зато теперь у нас туалеты в помещении есть. Женский и мужской. – произнесла Зоя Ивановна гордо.
- А при чём здесь туалеты? – не понял Митрич
- Ну вон же, в том конце, видите двери.
- Погоди ка… Зоя … Ивановна, так та мне что, предлагаешь в туалете, картины повесить?
- Ну не в самом же туалете – обиделась директор – А чего? Помещение посещаемое. Всё равно не знали, как его использовать. Теперь вот галерея будет.
- Это ты хорошо придумала и молодёжь приобщится к прекрасному, спеша в туалет. Для улучшения, так сказать процесса… Ты вот что мне скажи Зоя Ивановна. Сама то ты, когда еще за клуб бегала, по нужде, читала, то, что на стенах написано?
- Вот еще! Чё я дура, пошлятину всякую читать.
- Так вот сейчас ты Зойка, мои картины, к тем надписям прировняла. Понимаешь, дура! Мамка твоя, такого никогда не сделала бы. – уже на ходу прокричал Митрич и от души хлопнул дверью.

- Сходил? – Дарья встретила его во дворе.
- Сходил. Больше слышать не хочу ни про какие выставки.
Митрич зашел в свою новую мастерскую.
- Мить, ты б пообедал – постояла у двери прислушиваясь, а не дождавшись ответа, пошла в дом

Часа через два, постучалась в дверь, теперь уже не дожидаясь ответа, вошла.
- Там пришли к тебе
- Кого еще принесло? – Митрич сидел у мольберта, мастихином перемешивая краску на палитре, но холст был чистым.
- Пойди да посмотри. Заодно и поешь. Ишь голодовку объявил.
- Ты не представляешь Дашка, как меня сегодня унизили. И кто? Сопля зелёная!
- Знаю я. Надежда пришла, библиотекарша. Слышала она всё. Ну и чего? Сам то как мальчонка губы надул. Пойдём Мить, там наливочка созрела, попробуем. Да и неудобно, человек же ждёт.

Надежда была из тех баб, которые как вино, чем старше, тем лучше. Давно минули те времена, когда пацаны дрались за неё в кустах, за клубом. Митька Полосухин в этих баталиях не участвовал, был постарше и посерьёзней, но на красивую девчонку поглядывал. Да кто на неё не заглядывался? Старики на лавочке и то спины выпрямляли, когда она, сверкая стройными ножками из - под короткой юбчонки, проходила мимо. А она выбрала Вовку. Невзрачного и некрасивого. Разглядела в нём что – то, другим незаметное. С годами Вовка, накопил вес и авторитет, а потом и председателем стал, Владимиром Сергеичем. В деревне даже поговаривали, что стал Вовка уважаемым человеком, благодаря характеру Надькиному, мол она его в люди вывела. Да мало ли чего бабы выдумают. К тому же должность председателя колхоза, не такая уж престижная. Она, как болото, если помощи «сверху», нет, так и не выберешься с неё никогда. Как пожизненная каторга. И вот тут очень важно, чтобы дома было всё в порядке и в семье лад. Наверное, и не сломался Вовка, только потому, что приходя с работы, был окружен теплом и заботой Надежды.

Выпили наливки. Митрич хлебал наваристый борщ, слушая разговор женщин.
- Бабы брешут, что корову сдавать собрались.
- Ой Надя, сама плачу, не могу. Она ногу повредила где - то, хромает, ветеринара вызывали, а он сказал, старая она уже, сдавайте, пока худеть не начала. А я не могу… - голос Дарьи задрожал и она прижала фартук к глазам.
- Не переживай ты так, ведь не первая корова.
- Каждый раз так, сердце заходится.
- Возьмёте в колхозе тёлочку хорошую. Хочешь я с Володей поговорю?
- Не надо. Решили мы больше не заводить. Тяжелее с каждым годом, да и куда нам молока столько. Катьке ни масла, ни сметаны не надо. Жирное говорит. Вредно деревенское им есть. Да и Митю, из сарая теперь не выгнать, нравится ему там рисовать.
- Мить, а ведь я к тебе.
- Это зачем же? Книжку какую задолжал?
- Да в тебе талантов не счесть! Вон и юморист ко всему прочему. Случайно разговор твой в клубе подслушала.
- Скажешь не прав я?
- Не скажу. Только Дарья говорит, не хочешь ты картины свои показывать? Вот тут точно не прав.
- Мои картины, что хочу, то и буду делать. А в сортире вешать не дам.
- Найду я место, для твоих картин. Вот только взглянуть бы на них. Покажешь?
- Чего ж не показать. Смотри. Поди не сотрутся.

Надежда с любопытством осматривала рабочее место живописца. Заглянула в каждый уголок, потрогала все флакончики.
- Ищешь чего? - усмехнулся Митрич.
- Никогда не была в мастерской художника. Так интересно! Мить, а картины то где?
- Вон там, на полатях.
- Мне что, туда лезть?
- Твоё дело. Не хочешь, не лезь.
- Ладно – Надежда поддёрнула юбку повыше, попробовала лестницу на прочность и полезла.
Митрич с трудом отводил взгляд от ног женщины.
- Ты под юбку то не косись, бессовестный.
- Нужна мне твоя юбка. Чё я там не видел? – Митрич демонстративно отвернулся к окну. Вечерело и в оконном стекле очень хорошо были видны, соблазнительные ноги женщины.
- Надь, ты чего там затихла. Случилось чего? – Митрич быстро поднялся до верха лестницы. На коленях у женщины лежал альбом, с различными работами на листах бумаги. Она подняла глаза полные слёз.
- Димка, ты сволочь! Разве можно такую красоту от людей прятать?
Митрич, пожал плечами, быстро спустился и встав к мольберту, карандашом начал рисовать эскиз будущей картины.
Подоив корову, зашла Дарья:
- Надя ушла? – Митрич её не услышал, он весь был в работе.
- Здесь я – донеслось с полатей.
- Надь, может молока парного?
- Спасибо! Не до молока мне сейчас. Мить, я возьму с собой вот таких картин, на бумаге, штук двадцать?
- Не слышит он, рисует. – Дарья заглянула через плечо мужа – Ох ты ж! Надька, ты бы глянула!
- Вот что за привычка, заглядывать? Мешаешь же – пробурчал Митрич.
- Мить, так я возьму? – еще раз спросила Надя.
- Бери что хочешь – отмахнулся хозяин не отрываясь от работы.

Надежда положила папку с выбранными рисунками рядом с лестницей и собралась спускаться, как вдруг увидела на другой стороне чердака, еще картины. Хотела спросить разрешения, но хозяин был погружен в творческий процесс. Она осторожно переползла по трапу, под самым скатом крыши, на другой край полатей откинула прикрывающую холсты дерюжку и охнула. Здесь были портреты.

Насмотревшись уроков, Митрич решил поучиться у старых мастеров. Ну как поучиться? Копировать известные картины, чтобы хоть чуточку прикоснуться к их стилю, проникнуться их пониманием света и цвета, попробовать воссоздать оттенки, которыми они пользовались.

Начал он с Репина «Бурлаки на Волге». Однако, процесс копирования ему показался скучноватым. Хотелось чего – то своего, но центральная часть полотна была почти готова и Митрич решился на кощунство. Река с баржей была безжалостно закрашена, вместо них появились пашня и плуг, а в тянущих его по полю трудягах, нетрудно было узнать мужиков, трактористов.
Даже не закончив фон, Митрич запрятал холст подальше, не собираясь его никому показывать. Однако хулиганить не прекратил. Досталось от него и Рембранту с Тицианом, и Кустодиеву с Кипренским. Одну картину, он всё - таки показал жене. На полотне, в тех же позах, что на Серовских «Охотниках на привале», с похожими выражениями лиц, были изображены он сам, с постоянными компаньонами по рыбалке, свояком Севкой Харитоновым и братом его Мишкой. Дарья хохотала до слёз, очень просила оставить картину в доме, автору и самому она нравилась, но он стеснялся, того, что использовал чужие сюжеты и отправил её в тайник. Больше, он не копировал великих, он понял, что интереснее придумывать своё.
Так появился парный портрет «Два Васи». Их так и звали все деревенские, два Васи. Дружили с самого детства, женились на двух сёстрах, построили дома рядышком, даже двор был общим. Вряд ли кто вспомнит, чтобы они ругались, но при этом оставаясь совершено противоположными внешне, да и характером.
Вася Маленький, крепкий, даже пожалуй полный, небольшого роста, но очень живой, часто вспыльчивый. Он быстро разговаривает, иллюстрируя сказанное мимикой и жестикуляцией. Вася Большой, высокий и медлительный. Он всё делает не спеша. Лицо его, конечно нельзя назвать маской, но реакция даже на собственные эмоции у него запаздывает, что нередко выглядит комично.

В детстве дружкам, сильно доставалось от сверстников. Дети бывают очень злыми. Но к старшим классам, окружающие привыкли к странной парочке.
Нарисовал их Митрич, в привычных для них образах, Дон Кихота и Санчо Панса.

После этого были еще портреты односельчан, на отдельных холстах. Художник вначале считал их эскизами, для будущих работ, а потом решил, что не будет больше придумывать сюжетов для картин, пусть остаются такими как есть.

Надежда сидела свесив ноги с полатей, потрясённая и растерянная.
- Даша, ты это видела? – в руках у неё были две картины.
- Вон ту, где рыбаки видела один раз, а другую нет. – она прищурилась - Погоди, а кто это там, неужели два Васи?
- Они самые! А что это он там рисует, сверху видно плохо?
- Не что, а кого. Слезай, полюбуйся.
Надежда спустилась, преодолев все препятствия в обратном порядке, однако не забыв прихватить папку с рисунками. Аккуратно, чтобы не зацепить ненароком чего, протиснулась между столом и окном и охнув прижала ладонь ко рту.
- Даш, это что, я?
- Ну а кто? – собеседница улыбалась – только это тоже никому не покажешь, а Вовке твоему особенно. Вот же извращенец старый. Не была б здесь всё время, да тебя б не знала, приревновала бы гада. Надо же чё в его башке роится.

Без сомнения, на холсте была изображена Надежда. Она сидела на полатях, не скрывая красивых коленей, глядела вниз и счастливо улыбалась. В простой сорочке, одна лямка, сползла с плеча, почти открыв грудь. Распущенные волосы с застрявшими в них травинками. Вокруг разбросано сено.
- Мить, зачем это? – спросила она тихо.
Однако Митрич услышал.
- Ты про что?
- Зачем ты это нарисовал? – в глазах Надежды стояли слёзы.
- Портрет твой. Не похожа считаешь?
- Похожа, очень похожа - гостья готова была расплакаться.
- А чего тогда? – Митрич смотрел на женщин недоумевая.
- Чего, чего, дурень старый. Забыл где живёшь? Не приведи, увидит кто, сплетен будет. Красиво, не спорю, так ведь не покажешь никому. Кто поверит, что между вами ничего…, а то еще додумаются, что втроём. Хоть тряпицей прикрой.
- Да? А я и не подумал. Делать то теперь чего?
- Чего, на полати вон к остальным.
- Ты откуда про остальные знаешь? – растерянно спросил Митрич
- Надя обнаружила твой тайник. А я то давно знала, только лезть туда боязно.
Мужчина почесал затылок:
- Вот же я дурень. А меня так осенило, что я и не подумал… Так что, не дорисовывать выходит.
- Митя, а может одежду другую пририсовать, сено убрать… Или нельзя?
- А глаза как же, улыбку? Тоже закрасить?
- Не надо.
- Вот и я говорю. А так, Сергеич точно не поймёт… А погоди ка. Как же я дурень не подумал. А ну бабы кыш отседова.
- Чего задумал то?
- Завтра увидите. Вам точно понравится, особенно Вовке.
- Пойдём Надежда, чайку попьём. Так и быть, завтра помогу, этому «Репину», башку отвинтить.

Председатель опаздывал на планёрку. Верный друг «ГАЗик», подводил всё чаще. «Пора менять машину, люди уже смеются», Владимир Сергеевич обречённо вздохнул, но тут же отвлёкся от горестных дум.

Возле конторы толпился народ. Обычно планёрку ждали в коридоре, рядом с его кабинетом. Сейчас же казалось, здесь, на улице собралась половина деревни. Жители стояли небольшими группами, что – то обсуждая. Мало того, люди подходили. «ГАЗик», недовольно чихнув, заглох. Председатель хлопнув дверкой, быстрым шагом направился к ближайшей группе:
- Случилось что?
- Это как сказать – ответил дед Савельев, заядлый рыбак. Он и сейчас стоял с удочкой на плече. – Не знаю, как тебе председатель, а я зорьку пропустил, самый клёв.
К входу в контору, шла аллея, метров пятнадцати длиной. Когда колхоз был побогаче, соорудили забор, за ним посадили кусты сирени. А перед забором, с обоих сторон, вдоль асфальтированной дорожки, располагались планшеты, для фотографий, передовиков производства, добротно сделанные, под стеклом. Правда уже несколько лет стоявшие пустыми.

Зато сейчас, в каждом из планшетов, находился рисунок и возле них толпились люди.
«Вот же баба! Сделала таки по - своему» Вчера вечером, жена привязалась с серьёзным разговором, про картины Митьки Полосухина. Не до картинок ему было вчера. Неприятный разговор получился с районным начальством. На сенокосе всё идёт через пень колоду а к концу недели дожди обещают. Отмахнулся от приставаний жены и ушел спать, а она тихо зайдя в тёмную комнату, пробурчала: «Сама найду место для картин. Без тебя» Он и не придал значения её словам.
Глазами разыскивая нарушительницу спокойствия, он задержал взгляд на одном из рисунков.

Полевая дорога полого сворачивая уходила за край рисунка, пробудив в душе председателя жалость, что она вот так рано прервалась. Но он узнал эту дорогу и очень хорошо помнил, что, там дальше. Без сомнения, по этой дороге, они ребятишками, наперегонки бегали к котловану. На ходу сбрасывая с себя одежду, чтобы, как можно дальше прыгнуть в обжигающе – холодную воду. Вот, даже осинки на опушке леса, те самые, с дрожащими на лёгком ветерке листочками. И стадо, пасущееся у горизонта. Владимир Сергеевич…, да нет же Вовка Егоршин, десяти лет от роду, с трудом оторвал взгляд от картины и резко развернувшись вошел в контору.

Специалисты потянулись в кабинет председателя. Тот сидел за столом, опустив голову. Главный инженер покашляв, спросил:
- Владимир Сергеевич, с вами всё в порядке? Может доктора…
- Не надо доктора – председатель поднял голову. Он улыбался – Ну, у кого есть вопросы? Вопросов нет? Тогда за работу! Дел по горло.
Дождавшись, когда все выйдут, в кабинет вошла жена.
- Ты по делу или так…
- Поговорить хотела.
- Слушай Надюха, мне в бригаду к косарям слетать надо, а давай со мной. В дороге и поговорим. Ну поехали, а!
- Мне ж в библиотеку…
- Откроешь попозже, всё равно до обеда одна кукуешь там.
- Еще к Полосухиным надо…
- Ох мне этот Митька, вот здесь уже – председатель провёл ребром ладони по горлу – заедем конечно, на обратном пути.

Не зря Сергеевич, считал свой «ГАЗик» живым. Тот, за утро вымотав хозяину все нервы, сейчас, завёлся с пол оборота, как будто понимая, в него села женщина. Он мчался по полевой дороге, наперегонки с ветром, будто летел на крыльях, удивляя человека за рулём, неизвестно откуда взявшейся прытью.
Председатель неожиданно остановился, на берегу солёного озера. Отошел от машины метров пять и остановился.
- Знаешь Надя – сказал он не оборачиваясь, подошедшей жене – Вот живём мы, всё бежим куда – то, гоняемся, кто за деньгами, кто за властью, кто за славой. Не замечая, этого всего. Красоты, вот этой, неописуемой. И Митька ж так жил. Вот только он оказывается, оглядывался по сторонам, замечал и запоминал. Не то, что... Я ж сегодня, как дорожку эту, к котловану увидел, не поверишь, как будто, босыми ногами, тепло земли ощутил и запах. Сейчас так не пахнет.
Солнце играло с наросшими на мелях кристаллами соли, создавая впечатление, что щедрая рука сыпанула алмазами. Стоя по колено в воде, чаячий молодняк, кричал на все лады, выпрашивая еду. Заросший красным солеросом берег, напоминал марсианские пейзажи с картин художников фантастов и такой знакомый с детства горьковатый запах рапы – концентрированного раствора соли, из которого и состояло озеро.
- Эх красота! Так бы и не уходил. Надь, а может мне тоже на пенсию. А?
- Молодой еще. Подождать придётся. - улыбнулась мужу Надежда и потянула его за руку – Забыл? Мне ещё на работу.

Митрич, отойдя в сторону оценивающе глядел на картину. Он искал мелкие огрехи, к которым можно было придраться и не находил. Нравилось всё, и солнечный свет, пробивающийся сквозь прорехи в крыше, и радостное настроение женщины, главной фигуры на картине, и смелое изображение красивых ног, сорочка теперь прикрывала лишь небольшой участок бедра, и конечно же задумка, придуманная вчера вечером.

«ГАЗик», он услышал издалека. Сердце бешено заколотилось, странно, раньше такого не было. Может быть оттого, что это была его первая картина, которая не останется лежать на полатях, а уйдёт в дом людей изображенных на ней.
- Да не спит он давно уж. Он и позавтракал. Чего б он спал? - Дарья вошла первой, со света прищурив глаза. За ней Надежда и наклонившийся в дверном проёме председатель.
- День добрый Митрич, как оно поживается?
Хозяин не успел ответить, Надежда приблизилась к полотну, вгляделась, коротко обернулась, как бы спрашивая разрешения у мужа и Дарьи, а потом молча бросилась на шею художника. А тот, стоял широко раскинув руки, чтобы не испачкать женщину, в одной была кисть, в другой тряпка, испачканная красками.
- Ядрёна шишка. Так это же мы Надюха!? Не пойму, это мы где? Мы чего…
На картине за женщиной, светящейся от счастья, приподнявшись на локтях, лежал мужчина. Он не отрывал взгляда от шеи и рук, своей возлюбленной.
- Вова, ты чего не понял? Это Димка выдумал всё, из головы. Потому, что он настоящий художник. Самый, самый настоящий – и опять, теперь уже не спрашивая разрешения обняла и поцеловала в колючую щеку смущенного автора.
- Я уж думал, что у конторы всё увидел, а тут… Ну Митрич, удивил! – и оттеснив жену тоже обнял – не изменившего позы, старого друга.
- А ты что молчишь Даша? Неужели не нравится? – Надя сияла от переполнявшей её радости.
- Так видела я. В окошко подсмотрела пока темно было. Со скалкой пришла, чтобы дурь выбить, а он гляди как извернулся хитро – сказала ворчливо Дарья, но слова её были не убедительны. На лице читались одновременно и радость и гордость за мужа.
- За сколько продашь, а Митрич? – Спросил председатель. Надя испуганно взглянула на мужа, потом на художника.
- Ты об чё сёдня ударился Егоршин? И как язык повернулся спросить такое? Ты дитё своё продал бы? Я ж от всей души, а ты? Тоже мне коммерсант. Ей вот подарю, потому, что она человек и ко мне по человечески. Эх ты, председатель! Зачерствел ты на работе своей.
- Ты это, не обижайся Митрич. Не со зла я. Как увидел картину, мозги набекрень. – Сергеевич не находил себе места, как мальчонка нашкодивший, переминался с ноги на ногу, сучил руками, не зная куда их деть и наконец, не выдержав укоряющих взглядов трёх пар глаз, выскочил на улицу.
- А ты говоришь выставку. Чтобы выслушивать всякое?
- Не прав ты. А знаешь, давай я в библиотеке, все эти портреты наших, деревенских развешаю. И под присмотром, и экскурсовод есть.
- И народ в библиотеку повалит – усмехнулась Дарья.
- И это тоже. Ну так как? – не отступалась Надежда.

Очень не хотелось Митричу соглашаться на такую авантюру. Но и устоять перед напором этой женщины было всё сложней.
«А ведь она не отступится. Надька, баба настырная» - чесал затылок Митрич. Он надеялся на поддержку Дарьи, но та молчала, скрестив руки на груди. Как озарение шальная мысль: «Ладно бабы, поглядим, чья возьмёт»
- А я согласен. В библиотеку, так в библиотеку. Только у меня условие, если все так уж и все. И твой портрет Дашка, тот, что в доме висит и этот. Согласны?
Дарья молча вышла из мастерской, вернулась с портретом.
- И не застесняешься?
- А чего мне стесняться, там всё моё, не краденое.
- Ну а ты Надежда?
- Права Дарья, нечего такую красоту, по хатам прятать.
План с треском провалился. «Вот же чёртовы бабы, всё им ни по чём» Митрич переставил лестницу и полез снимать картины. Переносили их в «ГАЗик» все вместе. Особенно суетился председатель, стараясь загладить свою оплошность. «И кой чёрт подтолкнул меня ляпнуть. Ведь и в мыслях такого не было».

Сказать, что Митрич проснулся знаменитым, после выставки у конторы? Вроде и нет. Ну чуть чаще останавливали его односельчане. Хвалили, благодарили, удивлялись. Были среди них и молодые совсем ребятишки и старики. Митрич стеснялся такого внимания, но останавливался, терпеливо выслушивал всё, что говорили.
- Ты в магазин через заимку ходил? – ворчала Дарья – Я б три раза сбегала.
Митрич пожимал плечами. А как можно объяснить задержку. Сказать, что поклонники одолели? Смешно! Лучше уж пусть ворчит. Это она только с виду строгая.

Были конечно и другие. На улице привязался Илья Бондарев, как ждал. Сначала взялся объяснять, в какой картине, он бы чего исправил, потом вдруг ляпнул:
- Ты б Митяй, к магазину вышел с картинами да продавал. А чего? Все продают. Ток ты это, не забудь, кто тебе идею подкинул. А! – и засмеялся тонко и дребезжаще.
- А чего тянуть, сейчас и рассчитаюсь за идею – Митрич достал из кармана монету и вложил её в ладонь Ильи.
- Это чего, два рубля штоль. Дёшево ты себя ценишь Митька.
- Это я не себя, это я совет твой, так оценил. Хотя, понимаю, пожадничал. Могу рупь накинуть.
- Да иди ты, с рублём своим и эту мелочь забери – Илья кинул монету на дорогу.
- А я не гордый, подниму. Потому как заработанные. Не выпрашивал, как некоторые – Митрич развернулся, и пошел по своим делам. Илья догнал и засеменил рядом.
- Ты не серчай Мить, я ж не знал, что обидишься. Да погоди ты, не беги. Дай сказать.
Митрич остановился:
- Ну?
- Внучка моя, Сонька, тоже рисовать любит.
- Ну.
- Ты б зашел когда - никогда, глянул. Может посоветовал бы чего.
- Да что я могу посоветовать, если сам дурак – дураком. Рисую, как природа дала, а рассказать, что к чему не умею.
- Ну да! Картины то я видел, что у конторы. А еще врут, что в библиотеке выставка будет. Или не правда?
- Правда. Будет. Только когда не знаю.
- Надо сходить, с Сонькой. Сказать то ей что?
- Кому?
- Так внучке же. Она ждать будет.
- Ладно, забегу вечером.

У Дарьи спину прихватило. Ни сесть, ни встать. Катька обещалась только к вечеру приехать. Делать нечего, Митрич, подоил Зорьку и сломав кленовую веточку погнал её в стадо. Покурил с дядей Петей, да и направился к дому. Поздоровался с бабами стоявшими в проулке, да и пошел бы дальше, но из проулка громко донеслось:
- Ой, бабоньки! Это не тот ли дяденька знаменитый с нами поздоровался. Держите меня, сейчас помру от восторга.
Остановился. Посмотрел на смеющихся баб.
- Он даже разговаривать с нами не хочет, дурами деревенскими. Конечно, они же в город скоро переберутся. Дашке шуб норковых накупит. Она вон даже корову выгонять не стала. Правильно отвыкать надо. Не барское это дело – Это конечно же Анна Хорохошкина. И баба то вроде неплохая, работящая, да хозяйственная. А певунья какая! Только вот язык с мозгами, в разные стороны смотрят.
- Приболела Дарья, спину прихватило. У самой не было?
- Ну ничего. Переедете, в городе ей работать не придётся. Разве что тебе позировать. Голой! Слушай Мить, а ты Дашку то рисовал?
- Рисовал.
- Ой не ври. И показать можешь?
- Сегодня, у Надежды, в библиотеке выставка открывается. Приходи – увидишь.
- Голая поди?
- Голая.
- И не боишься?
- А чего мне бояться, если она сама не боится.
- Да брешет он – засмеялась Анна.
Митрич подошел к ней, внимательно вгляделся в её лицо.
- Ты это чего? Чего удумал то? – Анна отступала за спины товарок – Только тронь. Я участковому…
- Надо же, а я раньше и не видел, какая ты на самом деле. Из – за характера гадкого, наверное. А ты красивая оказывается – Митрич отвернулся и пошел прочь
Анна стояла красная как свекла, растерянно хлопая глазами, потом пришла в себя и сказала, не столько Митричу, он был уже далеко, сколько себе:
- Красивая, да не про тебя.


К десяти, у библиотеки, собралась толпа. Надежда даже растерялась.
- Ну чего ты замерла Надя, открывай, выставку смотреть пришли.
- Сейчас, сейчас – Надя загремела ключами – Заходите.
- Читальный зал, а попросту комната с несколькими столами, да приставленными к ним стульями, обычно пустовавшая, сейчас была завешана и заставлена холстами, планшетами, то, что не поместилось на стенах, лежало на столах и даже стульях.
Народ быстро разошелся вдоль стен, громко обсуждая увиденное:
- Глядите, это ж два Васи.
- Где?
- Вот же, перед тобой. Ослепла?
- И правда!
- А это кто? Неужто Мокевна?
- Она, точно!
- Надо же, померла полгода как, а тут живая.
- Надь а это кто?
- Где?
- Со спиной голой.
- Не узнаёшь. Дарья, это.
- Ох ты ж! Правда Дарья! Глянь Анна, и впрямь голая, ток не с той стороны.
- Ага! С тылу.
- И дядь Петя есть, вечером сказать ему, пусть порадуется.
- Ой Надь, это же ты! Красивая какая!
- А чем это вы занимались на сеновале?
- Тихо ты, детишки вон бегают. Ничем мы не занимались. Фантазия художника.
- Ох, хорошая фантазия, аж в животе щекотно, от таких фантазий.
- Надь, а правда, что вот так раздетыми надо сидеть часами, пока тебя рисуют?
- Я тоже так считала, а оказалось совсем и не так. Всё из воображения.
Растолкав всех, к Надежде подошла Анна.
- А где остальные картины?
- Здесь всё.
- Как всё? Вся деревня есть, а меня нет.
- Тут и половины нет.
- Дядя Петя, значит есть, даже два Васи есть, а я, выходит, рылом не вышла? Где этот художник я ему покажу, как оскорблять.
- Анна, ну кто тебя оскорбил то. Просто не успел еще.
- Этих то успел, тебя вон какую красивую, а я что, уродина какая. Вот сволочь этот ваш Митька. Ославил меня на всю деревню – Анна заплакала и направилась к выходу.
В дверях стояла вошедшая Катерина:
- Не расстраивайтесь вы тёть Аня, пишет папка ваш портрет. Вечером закончит. Завтра приходите. – и повернувшись к Надежде – Надо же, здесь и места то не осталось.


Наутро Митрич с картиной завёрнутой в бумагу торопился в библиотеку. Они договорились с Надеждой, что он придёт, помочь расположить картины, чтобы они хотя бы не лежали. Судя по всему, народу сегодня будет не меньше вчерашнего. Деревня гудела, как растревоженный улей, обсуждая выставку. Он свернул к дому культуры, вход в библиотеку располагался с боковой стороны, когда дорогу преградила Анна:
- Куда это ты спешишь так?
- Твоё какое дело? Странно, ты сегодня без публики. Я твои бредни слушать не собираюсь.
- Там у тебя кто? Я? Катька сказала…
- Ну допустим ты. Приходи к десяти.
- Митенька, покажи. Я всю ночь глаз не сомкнула. Покажи ради бога. Ну хочешь я… - Анна держась за ограждение начала опускаться на колени.
- Да ты чего, совсем сдурела. Встань сейчас же…
- Мить покажи.
- Да на смотри - Митрич развернул бумагу и повернул картину к женщине.
Анна долго всматривалась в изображение, потом подняв глаза тихо спросила:
- Э- э- это я?
- Ну а кто? Неужели не похожа?
- По – похожа. Только красивее.
Митрич усмехнулся:
- Ты такая и есть, только стараешься быть хуже. Вон, даже сама себя не узнала.
- А ты откуда…?
- Да вчера увидел. Ты на секунду открылась, я и увидел. Пойду, ждут меня – и зашагал дальше.
А Анна усевшись на невысокое ограждение дорожки, плакала. Так, как не плакала, с детства.

Дарья с трудом доковыляла до стола и охая опустилась на стул.
- Мам, зачем ты встала? Я бы тебе принесла завтрак.
- Не барыня, в постели завтракать. Расхожусь понемножку.
Катерина поставила перед матерью тарелку супа.
- Мам, я посоветоваться хочу.
- Дома чего? Так езжай, справимся мы.
Катерина села на стул:
- Это про отца.
- Чего еще? Ругают за выставку?
- Я с художником разговаривала. Говорят, известный.
- И чего?
- Работы папкины показала. А он сказал «Гениально»
- Вот прям так и сказал?
- Не так. Я не говорила чьи это картины. Он сразу сказал, что художник самоучка, это заметно сразу, но немолодой и не женщина. Представляешь. Как догадался? А потом и говорит: «Если это близкий тебе человек, сделай так, чтобы он никогда не встретился ни с одним человеком, считающим себя художником. Запри в доме, отключи интернет. Пусть пишет, как умеет. Не послушаешь меня, он станет как все. Но опять же, денег заработает». Вот я и не знаю, папке говорить об этом?
- Не вздумай. Пусть себе рисует помаленьку, людей радует. Да и сам при деле.