Развод по-русски

РАССКАЗ
Воскресенье. Проспект Ленина
Что-то тут не так. Нехорошее предчувствие. Внешне вроде всё нормально. Но что-то не так. Тревожно. Аравегеч…
Аравегеч… Какая странная фамилия! Интересно, как его имя? Он румын? Или албанец? Черт его знает!
- Что вы приуныли, господин Овалов?
Он приобнял его за плечи, как старого знакомого. Овалову не нравились такие панибратские отношения.
Сбросил руку. Еще этого не хватало! Или считает себя равным ему? Таких надо сразу ставить на место. Да и могут подумать черт знает что. Он не против нетрадиционных отношений. Даже за. Это один из пунктов его программы. Из главных пунктов. Без этого сейчас нельзя. Это актуальная фишка. Но сам он традиционалист. И не считает это зазорным и постыдным. Если свобода, то для всех свобода. Но он никогда и никому не говорит об этом. Но почему-то принято, что если ты нетрадиционалист, то нужно об этом кричать на каждом перекрестке. И гордиться этим.
- Вы же сказали, что будет двадцать тысяч. И где они эти ваши двадцать тысяч. Вы обманули меня. Ребята насчитали не более четырех тысяч. Четыре тысячи – это несерьезно.
- Еще не вечер!
Аравегеч улыбнулся.
- Хлебаните, коллега!
Он протянул фляжку. Фляжка была дорогая. Такие в магазинах ему не попадались.
- Не советую пить. Нас могут задержать. Даже скорей всего, задержат,- строго произнес Овалов. Это для них лишний козырь. Мы должны быть корректными. Обычно прокалываются на мелочах.
- Вам что привыкать?
Слишком много возбужденных, поддатых и явно уколовшихся тинэйджеров. Запросто могут устроить какую-нибудь бузу. У каждого второго была в руках бутылка или банка.
Слева группа. Вообще какие-то гопники. У одного цепь в руках, у другого арматурина. Это может попасть на видео. Явно бандитские рожи. Тут нужна какая-нибудь служба безопасности.
«Овалов – наш президент!». «Долой правительство фашистов-олигархов!» «Смело мы в бой пойдем!». «Крым – не наш». Портрет нынешнего преидента с гитлеровской челкой и усиками. Ужасный медведь насилует Золушку-Европу, оскалив клыки. Вот украинских бы флагов поменьше.
До площади Ленина, которая у них называлась площадью Тирана оставалась не более пятнадцати минут ходьбы. Никто не препятствовал движению. Полиции не было.
- Они перекрыли вход на площадь, - сказал Овалов. – Как пить дать! Туда нас не пустят.
- А броневичок, - сказал Аравегеч. – Вы же боитесь плагиата, коллега? Да и кто сейчас знает об этом.
«Ваша демонстрация является несанкционированной. Нарушен закон о проведении массовых мероприятий. Освободите улицу!»
- Что-то они себя сегодня спокойно ведут, - сказал Овалов. – Может, готовят сюрприз?
- Гляньте!
Аравегеч протянул ему смартфон. «Дорогая вещичка, - оценил Овалов. – Поскромней надо быть!»
Площадь была перекрыта несколькими кольцами оцепления. За ними возвышались красные пожарные машины с водометами. Сама площадь была безлюдна.
- Есть сообщения из других городов?
- Еще не вечер, - ответил Аравегеч, забирая у него смартфон. – У нас же страна одиннадцати часовых поясов.
- Заладили «еще не вечер, еще не вечер».
- А что вы нервничаете, Олег? Всё идет по плану. Не надо форсировать события. Поспешишь, сами знаете…
- План? Дойдем до площади и по домам? Комар и то больнее кусается. Кому нужна такая прогулка? Плевать они хотели на нашу демонстрацию. Даже не упомянут о ней на своих долбанных каналах. Пшик получается. Детский сад какой-то!
- Где ваша бывалая кандидатка? Гриша Рукоблуд? Забугорный посол? Вы же это обещали.
Надулся Овалов и промолчал. Бывшая кандидатка в президенты в последний момент вместе с рогатым муженьком и дитем улетела на Мальдивы. Только месяц назад там был очередной переворот. А другая шелупонь, которую он глубоко презирал, заломила такую сумму за участие. Как будто им предлагают сняться в рекламе. Они эти деньги едят что ли? На всем стараются заработать, козлы. Мать родную готовы продать. И с такими людьми объединяться? Он их первыми забьет на стадионе, а потом примется за квасных патриотов и коррупционеров. И балалаечникам ихним прикажет отрубить руки.
Аравегеч поднес смартфон к уху.
- Да! Слушаю! Заскучал босс? Ага! Ну, да!
И уже к нему нараспев:
- Не плачь, девчонка! Пройдут дожди. Солдат вернется, ты только жди. Пускай далеко…
- Не паясничайте!
И тут грохнуло.
За неделю до часа Х. Офис Овалова
Над городом висел смог, на дне которого двигался бесконечный автомобильный поток. Двигался неторопливо, то замиряя на месте, то устремляясь вперед. То и дело он замедлялся. По утрам еще было холодно, но к полудню солнце нагревало город и становилось тепло. Быстро просыхали лужи. Последний снег проседал, чернел и скукоживался.
Девушки в куртках. Шубки уже повесили в гардероб. Колготки телесного цвета, высокие сапоги на шпильках. Мужик бы не прошел и нескольких шагов, переломав себе ноги. Будь он тираном, то первым своим указом запретил бы девушкам носить джинсы и брюки. Имеются в виду красивые и стройные. А толстухи и уродины пусть ходят в чем угодно. Пожилые тетки его тоже не интересуют. Обнаженные ляжки – это вроде адреналина, допинга, которые заставляют быстрей циркулировать кровь и радоваться жизни. Скрывать их под плотной тканью – преступление.
«Какие только глупости не приходят в голову!» - вздохнул Овалов и отошел от окна. Посмотрел с тоской на двухтумбовый стол и черное кресло. Такое кресло подчеркивает статут хозяина офиса. Позвонил Гребешкову.
- Где ты, Стас?
- Прости, Олег! Задержался в пробке. Уже перед офисом.
У него каждый день пробки. Спит до упора, потому что ложится поздно, да еще частенько прикладывается. При встрече Стас всегда улыбался, левой рукой почесывал заросший щетиной подбородок, а правую протягивал для рукопожатия. И так не только с Оваловым, а со всеми. А девушкам он непременно целовал ручку. Но только симпатичным.
- Кофе?
- Ну, не водку же с утра.
Вскоре в офисе разлился запах кофе. Овалов пил только качественный кофе, купив для этого кофеварку. Сделал маленький глоток. Не торопился, наслаждаясь вкусом.
- Придется нам скоро подыскивать более скромную жилплощадь, - сказал он.
Горечь от этого снова разбавил несколькими глотками. Гребешков насторожился.
- Так плохо?
- Sehr schlecht! Наследующий месяц ни единого цента не остается. А он мне уже стал как родной.
- Ни единого? – засомневался Стас.
- Ну, так, мелочишка кое-какая. Разве что на канцелярские расходы. Людочке даже не хватит на аванс. Аренду заплатим, зарплату себе, на «арабику», а вот на посидеть в ресторане – увы и ах. Придется барские замашки позабывать. Да и на машине слишком не покатаешься.
- Олег! В эту субботу планируется банька за городом. Местечко, скажу тебе, классное. Сосновый бор, рядом речка. И кругом на несколько верст никого. Кроме зверей. Познакомимся с нужным человечком. Он и пригласил нас. Богатый дяденька. Коньячок, шашлычок, свеженькие телочки.
- Твари, блин! Гады! – выругался Овалов. – Ну, что за люди! Вот и надейся на таких.
- Ты о ком?
- Да все о том же.
- Может, других поискать спонсоров? Что на них свет сошелся. Ты фигура заметная.
- Понимаешь, Стас! Надежный источник сообщил мне, что целый чемодан баксов приволокли из-за бугра. Сейчас боятся безналички. Ее легче отследить. Поэтому везут чемоданами.
- Куда их?
- Откуда я знаю. Знаю только одно: нам из этого чемодана ничего не перепадет. Уже поставили перед фактом. Дела как сажа бела.
Дверь приоткрылась. Так бесшумно открывала дверь только Людочка, секретарь-референт. Как положено, в коротенькой юбочке, колготки телесного цвета, тот самый, что нравится Овалову. Всякие с узорами он считал мещанством и пошлостью. Пуговица сорочки расстегнута, чтобы была видна темная ложбинка, куда так и тянет просунуть руку и узнать, насколько все там упруго. Людочку Овалов переманил у конкурента.
- К тебе тут… Не представились, правда.
Она отодвинулась в сторонку, открыв проход из приемной. Людочка сама отсеивала посетителей. Мэн незнакомый. Модно побрит с брутальной такой щетиной. Овалов тоже несколько раз пытался завести у себя подобное. Но ему казалось, что это не для него. Расстегнута курточка. У! костюмчик солидный. Италия! Несомненно! Мэйд ин ненаше. Впрочем, кто сейчас носит наше? Пенсионеры раз в год на девятое мая. Так этим мешковатым костюмам больше лет, чем им троим вместе взятым.
Скоро и этих мастодонтов не останется.
- Добрый день, господа!
Незнакомец был невысокого роста. Блондин. У него были большие глаза. Но взгляд был с ехидцей. Голос упругий очень уверенного в себе человека.
- Разрешите представиться! Аравегеч! Нет, это не отчество, это фамилия такая. Экзотичная. Вам она ничего не скажет.
- Забавно! – хмыкнул Стас. Он без всякого стеснения в упор рассматривал этого молодца. – Может быть, вы вождь племени Острого Когтя? Фамилия, знаете ли…
- Знаю, знаю. Я уже привык к подобной реакции. Она меня нисколько не обижает.
Человек с необычной фамилией сел за стол без приглашения. Огляделся оценивающе.
- Мою фамилию обсудим как-нибудь в следующий раз. Надеюсь, возражений не будет? Я возглавляю общественное движение ДМД.
- Это что еще за бяка такая? – спросил Гребешков. – Впервые слышу. Что-то совсем новенькое?
- Не бяка, уважаемый. Повторюсь, это общественное движение «Дайте молодым дорогу», которое уже объединяет десятки тысяч молодых людей в разных городах России, несмотря на то, что мы молоды. А поэтому ваше незнание вполне оправданно.
Овалов откинулся в кресле.
- А «Приключения барона Мюнхгаузена» случайно не вы написали, милейший? Меня бы это не удивило.
- Вашу иронию можно понять. Как такое движение может оставаться в тайне для общества. Тем более для вас. Вы знаете, про существование группок, в которых два-три человека. А про такое не знаете. Да, про нас не знают. До нужного момента, господа. До нужного момента. И этот момент настал. О нас узнает вся страна. Мир узнает…
Сделав паузу, Аравегеч добавил:
- Но нам нужен флагман.
- Вы имеете в виду человека с флагом? – спросил Гребешков. – Который всегда впереди?
- Верно, господин Гребешков. За лидером, которого никто не знает, никто и не пойдет. Сейчас вы самый популярный оппозиционер. Вы можете собрать целые площади. Наше предложение таково: с нашей стороны люди, материальное и финансовое обеспечение. И разумеется, обеспечение порядка. Если возникнут проблемные ситуации, мы их разруливаем. С вашей стороны вы, уважаемый господин Овалов.
- Меня не заинтересовало ваше предложение. Не думайте, что вы первый и единственный. Уважаемый… извините, что запамятовал вашу фамилию… какая-то она у вас… До свидания! Успехов вам в ваших начинаниях. Но это без меня. Извините, что не предложил кофе. Но, к сожалению, совершенно нет времени на светские приемы.
Юноша с необычайной фамилией явно не собирался уходить. Он по-прежнему улыбался. Расстегнул папку и положил на стол несколько фотографий перед Оваловым. Овалов побледнел. Так сильно он пугался только в детстве, когда однажды остался один в квартире. Мама закрыла его и строго приказала никому не открывать. Кто-то стучал в дверь и глухим голосом повторял:
- Открой, гаденыш! Убью! Я кому говорю «открой»! Сейчас я буду ломать дверь, если не откроешь.
Тогда он залез в шкаф, трясся и тихо плакал, размазывая слезы по щекам. Ему было очень страшно. Плакал тихо, чтобы за дверью его не услышали.
- Вы из ФСБ? Как же я сразу не догадался. И эта дурацкая фамилия, ваш позывной?
Молодой человек со странной фамилией рассмеялся.

Проспект Ленина
Громыхнуло во второй раз. Овалов резко обернулся. Ноги потяжелели. Как будто корнями проросли под асфальт. Сердце трепыхалось, как рыба, выброшенная на берег. Сзади слева над головами людей вырывались языки пламени. Вертикальным столбом подымался черный дым. Так горят покрышки и пластмассы. Решили устроить майдан?
- Это что такое?
Аравегеч снова протянул фляжку. Казалось, его нисколько не волновало то, что происходило.
- Это армянский коньяк. Хорошо успокаивает нервы. Хлебани! Не надо быть таким нервным!
Овалов крутил головой. Стаса поблизости не было.
- Где Стас? Ты его видел? Он же только что был здесь. Куда он мог исчезнуть? Ну!
- Я не знаю. Может быть, обделался. Побежал просушить штанишки. Что-то он у тебя бледный!
Тут третий раз громыхнуло. Еще сильней. И снова пламя и дым. На гранаты не похоже. Кричали. Можно было оглохнуть. Но это не были крики страха. Так, наверно, кричали зрители на скамейках Колизея. Так вопили варвары, ворвавшись в Рим. Здесь их ждала жирная добыча, ради которой они прошли всю Европу и не раз были готовы расстаться с жизнью. И вот оно золото и упругие тела молодых римлянок.
- Вы что же? Вы говорили, что будет полный порядок. Что происходит? Вы можете объяснить?
- Господин Овалов! Это и есть порядок. Только революционный. Мы же с вами революционеры. «Смело, товарищи, в ногу!» Что же вы не подпеваете? Если вы настоящий революционер, вы должны петь вместе со мной.
- Провокатор.
- Я провокатор?
Они кричали, потому что иначе было невозможно услышать друг друга уже в двух шагах.
- Вспомните май. Париж. Шестьдесят восьмой год. Это революция, товарищ Овалов. Праздник трудящихся и эксплуатируемых, которые наконец-то обрели долгожданную свободу
Где полиция? Где гвардейцы? Разве они не видят, что происходит? Почему бездействуют?
Витрины разлетались на мельчайшие осколки. Часть толпы по инерции двигалась вперед, другие остановились, бросали в стекла камни, переворачивали машины. Горели автомобили. Овалов оторвался от Аравегеча и, как ледокол, стал продвигаться к зданию. Он толкал, его толкали, но никто не обращал на это внимания. Скрыться было невозможно. Никакая это не была демонстрация и политика здесь никого не интересовала. Орда ворвалась в город. Он видел, как то и дело подъезжали грузовички и крепкие парнишки загружали из коробками, свертками, упаковками, аппаратурой. Тащили всё, что представляло какую-либо ценность. В ювелирном магазине уже не было витрин. Но вдоль него стояли ребята и никого лишнего туда не пропускали. Внутри орудовало несколько человек, быстро и профессионально. Они укладывали драгоценности в коробки, которые тут же уносили. Грабеж, настоящий грабеж среди белого дня. Разве это демонстрация? И Овалов никому тут не нужен. Уголовщина. Но где же полиция? Почему замолчали репродукторы, не призывают к порядку. Разве они не видят, что происходит на проспекте?
Два гопника протащили к подъезду упиравшуюся и взывающую к помощи девчонку. Никто на ее крики не обращал внимания и не бросался освободить ее от готовящегося насилия.
Бежать от этого кошмара! Овалов выхватил телефон. И тут же по его руке ударили. Он увидел перед собой кожаного юнца. Это была одна и та же команда. Даже выражение лиц у них было одинаковым. Тут же сильный удар в челюсть свалил его с ног. Хорошо он успел выбросить руки и не ударился головой об асфальт. Он отполз к зданию и прислонился к стене. В голове гудело, будто там рой шмелей. Он провел ладонью под носом, поглядел. Это была кровь. Запрокинул голову, чтобы остановить кровотечение.
Звонить! Но он вспомнил, что у него нет телефона. Теперь горело и слева, и справа. Кричали еще громче. И движение убыстрилось. Мимо него пробегали юнцы. Звенели стекла и на втором и на третьем этажах. Из окон выбрасывали тюки и коробки. Выносили из подъезда и грузили в автомобили. Одни отъезжали и тут же их место занимали другие. Удивительно, но дорога для них была открыта. Если кто-то возникал на пути, его тут же отталкивали. Да! Вон же оцепление из черных кожанок, которое обеспечивало беспрепятственный проезд. Значит, была организация! В хаосе чувствовался порядок и дисциплина, твердая железная воля, которая всё направляла в нужное русло. Только кому нужное? Не Овалову же! Он был на чужом празднике.
Поднялся, придерживаясь за стену.
- Убили! – завопило рядом. – Убили, сволочи! Чтобы гореть вам в адском огне, сволочи!
Он повернул голову в ту сторону, откуда кричали. И вначале ничего не мог разглядеть. Что там происходило из-за толпы было невозможно увидеть. Овалов приподнялся на цыпочках. Нет! Ничего не видно. Ладонями опираясь о стену, он стал боковыми шагами передвигаться вперед, чтобы выбраться из этого ада. К тому же он все мог видеть перед собой. То и дело его толкали. Поэтому он все сильнее вжимался в стену, боясь одного, что упадет и его затопчут. Сейчас нельзя никак падать. Неслись мимо молодые люди. Наверно, он был здесь самым старым. Много вообще школьного возраста. Неслись, ничего не видя. Как зомби. Как чумные. Все кричало. То ближе, то дальше взрывы. Скорей всего это бутылки с коктейлем Молотова. На взрывы и огни, загоравшиеся то тут, то там, никто не обращал внимания. О чем думали эти молодые люди, чего они хотели сейчас, что им двигало? Мимо бегут два пацана. Лет четырнадцати. Лица их раскраснелись. Куртки расстегнуты.
- Там же пивбар, Серый! – кричит один другому на ходу. – Давай быстрей! Все растащат!
И задыхаяс., продолжал:
- Пиво там классное!
Овалов продвинулся еще на несколько шагов вперед. Нужно было быть очень осторожным. Тут в нескольких метрах от него грохнулось тело. Голова неявственно отклонилась вбок. Так бывает, когда сворачивает шею человеку, ломая шейные позвонки. Вокруг головы стала растекаться лужица крови. Это была старуха с седыми волосами. На одной ноге тапок с желтой собачкой, а другая – босая с морщинистой кожей на подошве. Овалов удивился. Разве могут быть на подошве морщины? Ему казалось до этого, что морщины только на лице человека, его руках. Но никак не на подошве. Выбросили старуху с какого-то этажа. Может быть, она цеплялась за добро и не хотела его отдавать грабителям. Им надоело бороться с ней. Могла бы спрятаться, закрыться где-нибудь в туалете. Вряд ли они стали бы осматривать туалет. Мочились они скорей всего прямо на пол, если им приспичивало.
Перед офисом за неделю до событий
Сейчас даже коммунисты и пламенные революционеры ездят на «бэнтли» и нисколько не смущаются трудового народа. Да и в прежние времена высокопоставленные революционеры предпочитали передвигаться по городским улицам в экипаже с мягкими рессорами и сиденьями с кожаной обивкой, а не на своих двоих. А может быть, они поступали так из-за конспирации. Кто же подумает, что в такой дорогой карете едет защитник голодных и рабов?
- Как, - спросил рыжий здоровяк, на шее которого был вытатуирован дракон, - прокатило фуфло?
Он сидел на заднем кресле. На нем были спортивные штаны с широкими красными лампасами.
Аравегеч кивнул.
- Погремуха их не удивила?
- Их удивила сумма.
Он чему-то загадочно усмехнулся. Рыжий улыбнулся ему как любимому ребенку.
- Когда я отслюнявливал аванс, то глазки у них горели, как у деревенской девчонки, которая впервые попала в нормальный ресторан и сидит за столиком с невиданными никогда ей блюдами.
- Предатели родины. Любят деньги, - сказал усатый красавчик, сидевший на переднем кресле.
На этом были джинсы. По всему очень дорогие, а не какой-нибудь китайский ширпотреб.
- Не новая и банальная мысль, - сказал Аравегеч. – Но я с ней совершенно согласен. Когда привык жить на широкую ногу, то от этого очень трудно отказаться. Даже если у тебя принципы. Шло по сценарию, написанным мною.
- Поехали? – спросил шофер. – Куда теперь?
Поглядел вопросительно на красавчика. Тот никак не отреагировал на вопрос. Шофер положил руки на руль.
- Еще пять минут постоим, - сказал Аравегеч. – Сейчас они прилипли к окну. Пусть вдоволь полюбуются на транспортное средство, на котором передвигаются современные революционеры и слюною оросят цветочные горшки. Я заметил, что земля там сухая.
- Уж точно им такая не светит, - сказал тот, что с драконом. – Не такой у них темперамент.
Он скрестил пальцы и показал решетку.
- Когда я им показал фотографии, где они встречаются с агентом и получают деньги, они сразу решили, что я из ФСБ. И теперь они под колпаком. Значит, их будут вербовать.
- Будто у нас только одно ФСБ и умеет работать.
- Вот-вот, - закивал Аравегеч. – Я некоторое время подержал их в этом убеждении. А потом сказал то же самое. Они задумались. И Овалов попросил Людочку принести кофе. Надо сказать, неплохое. В кофейном напитке они разбираются хорошо.
- И что?
- Правильная мысль, сказал я. Приятно иметь дело с умными людьми, которые сразу всё понимают.
Аравегеч помахал из окна рукой.
- Особисты являются к лидеру оппозиции и выдают себя за руководителей новой общественной организации, чтобы спровоцировать его на какое-нибудь несанкционированное действие. Как будто он только и делает, что проводит одни лишь санкционированные акции. Он, то есть лидер оппозиции, охотно соглашается. После чего его можно долго и плотно упаковать.
- А разве не так? – спросил тот, что с драконом. – Я тоже так бы подумал. Бдительность прежде всего.
- Он сказал почти тоже самое. Не так, господин Овалов. Для вас это было бы очередное задержание. Для вас это все равно, что коту прогуляться по двору. Обычное дел. Вы уже со счету сбились со своими задержаниями. Если после очередной акции вас не задержали, вы считаете ее неудачной. Да и заплатят вам меньше. В СМИ ни у нас, ни у них о вас ничего не напишут.
- И что?
- Пройдет по проспекту молодежь, скандируя «Овалов – наш президент!», «Долой хунту!» Вы толкнете пламенную речь. Низовые бригадиры за организацию получат на пивко. Ваши соратники отметят очередную демонстрацию очередным походом в ресторан. Причем тут ФСБ? Вы считаете, что там одни дураки. Спят и только видят, как вас взять под микитки?
- Он согласился?
- А куда ему деваться. Тем более, что чемодан очередных баксов ушел новым лидерам на подпитку. А Овалов остался ни с чем. За офис заплатить нечем. Людочка бесплатно не будет оказывать услуг.
- Иуда! Так ему и надо!
- Он лидер по природе своей. Оказаться на обочине для него хуже смерти. Он такого не перенесет. Не идти же ему с покаянием и предлагать себя в качестве регионального командира «Наших»! Он готов на что угодно, только не на это. Для него это всё равно, что добровольно опустить себя в толчок.
- Повелся?
- Не сразу. Давай выяснить, а что мы хотим иметь от его участия в еще одной акции, которая даже не его, а стороннего общественного движения, что это ему дает. Подобные акции, говорю, пройдут одновременно во многих городах, где выступят местные боссы, ваши сподручные. Это еще один рублик в копилку ваших дел.
Красавчик хмыкнул.
- Не это главное. На центральной площади многих городов будет большой экран. Мы уже сделали технические приготовления. Установить – пара минут. У нас есть профи. Все могут вас лицезреть и слушать вашу зажигательную речь. Надеюсь, она будет именно такой.
Соглашается.
- Откуда же вы на это средства возьмете, - спрашивает. – Это немалого стоит. Мне ли не знать.
- Откуда и вы последнее время брали… И еще несколько фотографий на стол. Чтобы не дергался. Не побежит же он проверять их подлинность.
- Так значит это вы? Это вам? Пригорюнился. Могли бы поставить в известность, говорит.
- Ваших боссов потянуло на свежатинку. Теперь они сделали ставку на нас, говорю. Увы! У нас нет такого харизматического лидера. А без этого, согласитесь, не разгуляешься. Вы предстанете в новой ипостаси. И бывшие ваши партнеры снова проявят к вам интерес. Они убедятся, что вы не выдохлись, что за вами готовы пойти толпы. Вы этого не хотите?
- Да! На балалайке ты здорово трындишь,- сказал тот, который с драконом. – Балалаечник тебе больше подходит, чем эта… блин, так и не научился выговаривать. Хотя необычно!
Худощавый улыбнулся.
- Но это, говорю, еще не всё. вот! Достаю «Двадцать один шаг к победе». Брошюрку.
- Двадцать два – это будет очко, - рассмеялся худощавый.
- Он полистал. Вижу, что ему интересно. Читает и хмыкает. Морда довольная. Одобряет. Убедительно, говорит. Видная рука специалистов. И опыт у них имеется. Это там делали. Вы уверены, что у нас через три года будет майдан? И нас там поддержат? Отодвинул брошюрку. Уберите! Если это найдут у меня, точно небо в решетку на несколько лет обеспечено. А может что и посерьезней. Они таких вещей не прощают.
- И что?
- Ну, и почти всё. обговорили детали. Когда, где сколько. За что наш сектор отвечает, за что они. Аванс отстегиваю. И никаких расписок, господин Овалов. Мы же понимаем. Мы же профессионалы.
- Ага! – кивает тот, что с драконом. - Мы-то да! А вот они профессиональные лохи. А фамилию всё-таки надо было взять попроще. Сам же знаешь, что прокалываются на деталях. Так что он спросил про фамилию? Я прослушал. Телка мимо проходила клёвая. Загляделся, представил, как я ее деру.
- Спрашивал, что за фамилия такая. Румын, говорит, или албанец?
- Ну, лох – он и в Африке лох. Нашего брата хрен бы такой фигне развел. А эти клюнули. Вася! Поехали! Налюбовались, чай, партнеры.
Он открыл окно и смачно плюнул на асфальт. Что было символично. Я вас презираю.
Город жил размеренной мирной жизнью. Звенели трамваи. Мягко шелестели троллейбусы. Вася любил Машу. Маша любила Мишу. И рисовала в своем воображении картинки, как она отдается Мише на кровати, усыпанной миллионами роз. Это будет очень романтично и красиво, как в любовных романах, которые она читает запоем. Никто в городе, кроме нескольких людей, не знал, что скоро эта жизнь закончится. И мирный город больше будет похож на Рим, в который ворвались орды вандалов. Под обычными буднями будет проведена жирная черта и поставлен огромный вопросительный знак. Или восклицательный. Как для кого. Кому что по нраву. Обыватель так уж устроен, что привычная жизнь ему кажется скучной, а когда она резко меняется, он начинает понимать, как много потерял и желает только одного, чтобы вернулось прежнее.
Перед площадью Ленина
Выход к площади был перекрыт. Удивительно, но между оцеплением и демонстрантами была мертвая зона шириной в несколько метров, где не было ни души. Ни бойцы, ни демонстранты не заходили на нее, как будто перед ними была стена. Сюда не бросали ни камней, ни бутылок с коктейлями Молотова. А сразу же за мертвой зоной продолжалась вакханалия. Бойцы стояли, плотно сдвинув прозрачные щиты, и не двигались с места. В центре площади возвышался памятник Ленину.
В офисе Овалова за неделю до событий
Гребешков потер руки и притопнул ножкой. На блюдечках зазвенькали чайные ложечки.
- Охма труляля! А ты боялась, дурочка! И тебе хорошо! И мне хорошо! Можешь надевать трусики!
Овалов строго поглядел на него. Не любил он эти пацанские замашки. Гребешков сгреб пачки, приподнял их над столом, потом разжал ладони. Пачки посыпались на стол. Глухо застучали по столу.
- Кутнем, маэстро! Черная полоса снова сменилась светлой и сверкающей. Заря взошла над континентом. Ресторация! Девочки! Ах, как жизнь хороша! И жить хорошо! А в нашей буче, боевой, кипучей, еще лучше! Хорошо, когда хорошо! Пачулечки мои!
Овалов выглянул в приемную. Закинув ногу на ногу, так что юбочка задралась дальше некуда, Людочка болтала по телефону. На лице ее отражались все чувства, которые она переживала во время разговора. Поглядев на Овалова, она ойкнула.
- Потом договори! Целую! Сейчас мне некогда. Да! Срочная работа. Перезвоню! Сама!
- Нам кофе!
- О'кэй, шеф!
«С кем ты будешь кувыркаться сегодня ночью?» - подумал Овалов. Его жена уже не обращала внимания на постоянные измены. «Уж точно не со мной». Он вернулся в кабинет, пододвинул одну пачку Гребешкову, две положил в свою курточку, остальные убрал в сейф. Закрыв сейф спиной, набрал новый шифр: день, месяц и год акции.
- Вот она была и нету! – пропел Гребешков. – На «бънтли», конечно, не хвати, а вот карбюратор на «тойоте» заменить надо. Иначе будем ходить пешком. А лидеру национального освободительного движения это не с ноги.
- Слушай, Стас! Что-то меня смущает во всем этом. Нехорошее предчувствие. Ты ничего не почувствовал?
- Может, ты забеременел? Тебя случайно не тошнит? На солененькое не тянет? Приступы немотивированной мелахнолии?
- Ты меня своими дурацкими шуточками уже достал!
- Ну да! Ты начальник, я дурак. И шуточки у меня дурацкие. А у тебя с глубоким философским смыслом.
- Мы быстро согласились. Надо было хоть до завтра взять тайм-аут. А то как проститутки. Про этого хлопчкиа надо поузнавать. Какой-то он скользкий этот Ара… Тьфу! Бывают же такие фамилии! Слушай, а , может, это вовсе и не фамилия, а партийный псевдоним? Кстати, а как его зовут?
- Да он не называл своего имени. Не припомню. Если бы назвал, обязательно бы запомнил.
- Ну, да! Вот что! Давай-ка ты по своим каналам всевозможную информацию о нем и о них, об этом общественном движении. «Дайте молодым дорогу». Так кажется.
- Сделаю! Где и когда встречаемся?
- Ну, давай на десять в «Констанции». Хороший кабачок тринадцать стульев. Гопники туда не заходят.
- Столик и все расходы, шеф, за тобой. У меня долгов, как шелков. Того, что ты выделил, не хватит.
- Карточные?
- Нет, не карточные. Но уж точно от этой пачки у меня только два – три листика и останется. Кстати, из своих общественных нужд я несу и производственные затраты. Несколько раз на свои кровные заправлялся.
Допили кофе. Гребешков убежал. Не успела захлопнуться за ним дверь, как на пороге появилась Людочка. Глазки ее блестели. Сорочка теперь была расстегнута на самую нижнюю пуговицу.
- Пан начальник, вызывали?
- Вообще-то нет.
Но Людочка, качая бедрами, уже подошла к столу и умостилась на его коленях. Обняла за шею. Потом потянула за галстук и долго целовала в губы.
- Как желаете? – проворковала она. – Я полностью к вашим услугам. Готова удовлетворить самую богатую фантазию.
- Дверь закрой, милая! А то кто-нибудь изволит пожаловать в самый ответственный момент.
Он поднял ее за талию и подтолкнул к подоконнику. Людочка разбросила руки перевернутой буквой V. Опустила голову. Крашенные черные волосы упали до подоконника, а челка закрыла глаза. Овалов приподнял юбочку. «О! У нас сегодня оранжевые! Мило! Мой любимый цвет!» Людочка за год службы изучила его вкусы. И знала, как понравиться. Сдвинул вниз стрингеры. Подвинул ее попку на себя. Погладил промежность. Людочка недавно там побрила. И поэтому кололось. Овалова это завело. «Интересно, а Гребешкову она дает? Он же не пропускает ни одной юбки».
Он задумался на некоторое время. «Да нет! Она не дура вроде. А он какой-то стрёмный! И к тому же толстый. И ноги у него кривые и мохнатые. Хотя причем тут ноги? Я все равно лучше его». Он ритмично задвигал ягодицами. Вперед – назад! Вперед – назад! До вечера еще далеко.
На проспекте Ленина
Овалов тоскливо смотрел на стену из щитов. Как ему пробиться сквозь них, проскользнуть? За его спиной горело, бахало, там грабили и убивали людей. Вандалы ворвались в Рим. Они чувствуют себя победителями. И единственное, что ими движет – это грабеж. Эти чурбаны стоят и не шелохнутся. Хотя, если они не шелохнутся, значит, у них такой приказ. Но должен быть какой-то план у их руководства? А это военные люди и действуют только по приказу.
- Ребята!
Он протянул к ним руки, как будто просил подаяния. Еще не хватало встать на колени. А что? Раскольников ведь выходил на площадь, стоял на коленях и каялся в преступлении.
- Поговорить с кем-нибудь из начальников я могу? Вы же видите, что происходит. Надо остановить это! Позовите кого-нибудь из руководства. Умоляю вас!
Никто не шелохнулся.
- Позовите вашего командира! Я хочу поговорить с вашим офицером. Вам трудно его позвать? Олег Овалов! Я Олег Овалов – лидер общественного движения «Новая Россия». Вы должны знать меня. Я самый известный оппозиционный лидер в стране. Вы меня должны знать. Меня все знают. Я самый известный в стране оппозиционный лидер!
Роботы что ли? Он шагнул вперед и остановился в метре от оцепления. Перед ним стена.
- Немедленно офицера ко мне! Я приказываю! – крикнул он. Но получился визг. Как баба.
- Я вас всех под суд отдам! – продолжал он визжать. – Вы еще меня узнаете! Я не потерплю!
Два бойца, стоявшие напротив него, переглянулись. И кивнули друг другу. Овалов замер. Щит одного повернулся, как будто приоткрылась дверь. Что это* приглашение? Взметнулась дубинка и обрушилась на плечо Овалову. Боль пронзила до пальчиков ног. Как будто выдернули зуб без всякой анестезии. Все тело завыло от боли. Колени подогнулись, и он упал набок, сжимаясь в комок и ожидая новых ударов. Но ударов не последовало. Тогда он приподнялся на карачки и поднял голову. Над его головой:
- Сука!
Он посмотрел на лицо бойца. Бежали слезы и капали на асфальт. Лицо бойца было смугло. Узкие черные глазки, широкие скулы, тонкие прямые губы. Что-то прочитать на лице невозможно. «Казах или татарин», - подумал он. Два с половиной века гнобили Русь и продолжают.
- Может добавить? – спросил боец, помахивая дубинкой. – Нам не жалко! Завсегда обращайтесь!
Овалов видел, как медленно поднималась дубинка. Сжался, ожидая очередного удара. Дубинка обрушится на его спину. А если по голове, то тут ему и крантец. Не надо по голове!
- Не надо!
Голос был не его. Твердый и спокойный. Такое, какому беспрекословно подчиняются. Боец поспешно убрал дубинку и отступил на шаг, спрятавшись за щитом.
- Поднимите!
Боец подхватил его свободной рукой, поставил на ноги. А ведь он, Овалов, почти под центнер. А боец ниже его на голову и такая сила! А если бы он ударил его дубинкой? Поглядел сначала на погоны, потом на лицо своего спасителя. Он был благодарен ему. Овальное лицо с тяжелым подбородком, на котором ямочка, такая круглая.
- Господин Овалов? Добрый день! Вы не пострадали? Будете жаловаться в суд на неправомерные действия?
- Нет! Товарищ майор! Почему вы не остановите этого безобразия? Почему не отдадите приказа?
- Безобразия?
Овалов хотел повернуться и показать рукою туда, где все еще вопило, громыхало. Не стал этого делать. А только ткнул большим пальцем себе за спину. Видите?
- Что там, позвольте поинтересоваться, господин Овалов, - спросил майор. – Что вы имеете в виду?
- Вы разве не видите?
- Вижу. Проспект Ленина. Главная городская магистраль. И что? Я что-то еще должен увидеть?
- Форменный грабеж! Грабят магазины, банки, частные квартиры, насилуют, взрывают.
- Вон оно как!
- На грузовиках увозят. На моих глазах выбросили старушку с верхнего этажа. Голова вдребезги. Кошмарное зрелище! Видно она чем-то помешала грабителям. А может, просто тешатся. Там насилуют. Там льется кровь!
- Да что вы! – майор покачал головой. – Какие ужасы вы рассказываете! Любите Стивена Кинга? Фильм ужасов!
Майор улыбался, как будто он выслушивал ребенка, который, захлебываясь, пересказывает ему фильм. Он издевается? В городе творится такое, а он усмехается, не верит ничему.
- Отдайте приказ!
- Господин Овалов! Вы, конечно, видный общественный деятель, имя которого не сходит… Не вы ли организовали эту демонстрацию? Не ваши ли портреты несли демонстранты?
- Нет! Здесь всё не так! Мне надо поговорить с кем-нибудь из руководителей города. Проводите меня! Или прикажите кому-нибудь проводить меня. Я должен все рассказать.
- Конкретно с кем вы желаете поговорить? Может быть, с президентом страны. Но не вы ли на каждом перекрестке кричите, что не сядете с ним рядом на толчок. Вы называете его фашистом, создателем фашистко-коррупционного государства, который должен предстать перед судом международного трибунала. Но президент – тоже человек. Вы не допускаете, что он может обижаться на вас? Что ему не хочется встречаться с вами?
- А губернатор? Мэр? Руководитель муниципального образования? Хоть с кем из них!
- Конфетку не желаете?
- Какую конфетку? – удивился Овалов. – Что вы ухмыляетесь? В наш город пришла беда.
- Два плюс. Мятная конфетка. Я их постоянно сосу. Как курить бросил, так и не расстаюсь с ними.
Помолчал и спросил:
- Вы не курите?
- К чему вы спрашиваете? Там людей убивают. Надо что-то немедленно делать! А вы какие-то глупости говорите. Грабят там! Это ваш долг, служебный! Гражданский! Вы должны остановить насилие! А вы какие-то глупости сейчас говорите. Вы должны защищать людей. Почему вы стоите и не отдадите приказа своим бойцам?
- Господин Овалов! Мы для вас коррупционеры. Так? Все! С маленького начальника и кончая президентом. В нашей стране, вы же всех уверяете в этом, нет суда. Правоохранительные органы крышуют организованную преступность, наркоторговлю. Так! Мы, как вы всех убеждаете, защищаем только олигархов и коррупционеров. А до простых людей нам нет никакого дела. Мы не боремся с преступностью, а поощряем ее. И сами в сущности представляем собой форму организованной преступности. Я, надеюсь, правильно излагаю ваши лозунги? Если нет, поправьте меня. Но вы почему-то молчите, господин Овалов, не возмущаетесь, не оспариваете. А если так, то я готов сейчас же отдать приказ при условии, что вы даете мне десять тонн зелени. А каждому моему бойцу… пардон, бандиту на государственной службе, по тонне. И мы сделаем всё, что вы пожелаете. Но деньги вперед! Им наличными отдаете на руки, а мне лучше всего на банковскую карточку. Продиктовать вам номер моего банковского счета в швейцарском банке, разумеется. Что же вы медлите? Почему вы молчите? Вы же такой словоохотливый и словообильный! Убивают людей, а вы не хотите остановить бойню? Или пожалели денежек?
- Таких денег у меня нет, - пробормотал Овалов.
И понял, что сказал глупость, подыграл этому майору, который издевался над ним.
- На нет и суда нет. Как только появятся, обращайтесь, - бодро проговорил майор. – Всегда к вашим услугам!
Скомандовал:
- Сомкнуть ряды!
В офисе Овалова за неделю до событий
И скучно, и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
Желанья! .. Что пользу напрасно и вечно желать?
А годы проходят – всё лучшие годы!
Любить… Но кого же? На время – не стоит труда.
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? – Там прошлого нет и следа.
И радость, и муки, и всё там ничтожно.
Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка.
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,
Такая пустая и глупая шутка…
С ним что-то происходит. Было время, когда он с такими, как Гребешков, даже в одной комнате не стал бы оставаться. Куда делось чувство брезгливости и отвращения? В школе к нему приклеилась кличка Оппозиционер. На уроках истории и обществознания он спорил с учителями. Доводил их, они бежали к директору плакаться в жилетку. Но уже были другие времена. И директор разводил руками. Он принципиально не стал вступать в пионеры, не ходил ни на какие субботники, утверждая, что любой труд должен быть оплачен. А если за него не платят, то это рабский труд. Рабы – не мы. Мы – не рабы. Девчонки смотрели на него восторженными глазами.
Говорил, что Солженицын – самый великий писатель России, которому вся остальная литература не годится в подметки. С трудом осилил «Один день Ивана Денисовича», найдя этот опус необычайно скучным. Но превозносил и расхваливал его. Шолохов же – совершенно бездарный писателишка и преступник, присвоивший «Тихий Дон», написанный гениальным казачьим есаулом Федором Крюковым. Крюкова Шолохов застрели из именного револьвера, который подарил ему Лаврентий Берия, с которым он познакомился еще в детстве на Лазурном береге. Два курса в институте он блистал. Потом зубрежка, курсовые, зачеты, экзамены ему надоели до чертиков. Зачем на всякую ерунду тратить драгоценную молодость?
Перед площадью Ленина
Овалов побрел назад. Усталость была такая, как будто он разгрузил вагон с сахаром или мукой. Даже ноги было передвигать больно и тяжело. Казалось, что на плечах его лежали мешки. За всю свою жизнь он ни разу не подходит к таким вагонам. И даже не знал, как они выглядят, какого они цвета и размера. Но смертельную усталость он связывал с разгрузкой вагонов. В институте он ни разу не побывал ни на овощной базе, ни на картошке. Дома считал унизительным вынести мусорное ведро. Мы – не рабы. Рабы – не мы. Но почему-то сравнение усталости с разгрузкой вагонов ему постоянно приходило в голову. Даже во сне являлись подобные картинки. Почему? Другие-то работали. И он их слышал. Иногда им говорил: «Дураки! Вас используют и на вас наживаются. То, что вам представляется, как большие деньги, это гроши». Иногда не говорил, но всегда так думал. На первом курсе он получал повышенную стипендию, потому что все зачеты и экзамены сдавал на пятерки. Немного выпивал. Донашивал старые вещи. В общем, хватало на жизнь. Еще и родители подбрасывали, гордились своим умным сыном. На втором курсе познакомился с профессорской дочкой. И не только имел с ней регулярный секс, но и тянул с нее по нарастающей денежки. Делал это умно.
- Видели Аравегеча? – спросил он у компании подростков, которые стояли кружком и пили баночное пиво. – Он должен быть где-то здесь. Мне он очень нужен.
Удивленно подняли брови.
- Как ты сказал?
Овалов повторил. Ребята переглянулись между собой. Один за другим пожимали плечами.
- Кто это такой?
Овалов махнул и пошел дальше. Страх исчез. Он не боялся, что его толкнут, может быть, даже ударят. Народу стало поменьше. Прошел мимо горящей машины, лежавшей на боку. Кому-то не повезло. Припарковался не в том месте и не в то время.
Вокруг машины прыгали хлопчики.
- Кто не скачет, тот москаль!
Какая заводная присказка! Уже вошла в российский фольклор. Интересно, насколько она укоренится в нем? «Но при чем тут это?» - удивился Овалов. Везде на первых этажах были разбиты стекла. Осколки звонко трещали под ногами, как будто он шел по ломкому льду. Прилавки были пусты. На полу в магазинах валялись пустые пакеты, шмотки, крупа, лапша, пластиковые бутылки, пустые и с напитками, разорванная упаковочная бумага. За газетным киоском, лежавшем на боку, девушка в узеньких синих джинсах делала минет кавказцу. У нее было отрешенное безразличное лицо. Тот одной рукой держал ее за волосы, другая рука была в кармане куртки, большие черные глаза его были устремлены ввысь, как будто он что-то там разглядывал.
Овалов наступил на что-то скользкое и вязкое, поскользнулся и упал. Поглядел. Это была блевотина. Не почувствовал ни отвращения, ни брезгливости. Все чувства в нем притупились. Поднялся. Оттряхнул брюки, вытер об них ладоши. Понюхал. Вроде бы не пахнет. Хорошо, что не кровь. Хотя какая разница? Что кровь, что блевотина… Кружком стояли гопники, пускали по кругу бутылку водки и громко гоготали. Овалов остановился, постарался прислушаться, о чем они говорят. Ничего нельзя было понять. Остальной мир для них не существовал. Они жили в собственном мире.
В любое другое время Овалов обошел бы их за семь кварталов. Но сейчас страха не было. Ему казалось, что он превратился в бесчувственного чурбана, который даже не опасается за свою жизнь.
- Я Овалов, - сказал он. – Олег Овалов! Вы слышите меня? Я Олег Овалов. Лидер оппозиционного движения.
Поглядели. Паренек, державший полупустую бутылку, протянул ему. Кивнул головой.
- Дядя! Хлебани!
Овалов сделал несколько глотков. Водка была теплой, противной. Желудок стал судорожно сжиматься.
- Кент! – хохотнул паренек.
- Я ищу Аравегеча. Ну, он лидер движения «Дайте дорогу молодым». Вы слышали про такого?
Пожали плечами.
- Такой, пониже меня.
Стал описывать его внешность, как он одет. Его слушали равнодушно. Как будто жужжала муха.
- Тут столько народу. Может, и видели.
- Спасибо за водку, ребята! – Овалов кивнул. – Праздник жизни! Молодым везде у нас дорога.
- Давай!
Он уже хотел идти, но остановился.
- Неужели вы ничего не слышали про Олега Овалова. Обо мне говорят по телевизору. Я Олег Овалов.
- А я Бред Питт.
Все заржали.
Возле дома сидел тинэйджер. Черная его куртка была расстёгнута. Ноги широко раздвинуты. Голова лежала на плече. Короткая стрижка. А посредине выстрижена змейка.
Опущенные глаза. Из головы бежала кровь. Никто на него не обращал внимания. Не глядя, проходили мимо.
Грузовиков не было. И тут Овалов увидел знакомое «бэнтли». Дверки были закрыты. Такие машины не часто встречаются на улицах их города. Они свидетельство престижа.
В офисе Овалова за неделю до событий
Вернулся Гребешков. С запашком. В прочем, чаще он был с запашком, чем без запашка.
- Олег! Я нарыл! – воскликнул он. – Есть у меня знакомый блогер. Он работает на общественных движениях. Знает про них все. Делает им сайты. Консультирует, обучает. Воскликнул как великий Ильич: «Есть такая партия!» Филиалы ее есть в пятидесяти различных городах. Конечно, подробности зашифрованы. Извини! Даже он не знает. Налил бы чего-нибудь! А то в глотке от беготни пересохло. Как гончая носился.
Плеснул ему и себе коньяка. Гребешков крякнул, вытер губы ладошкой. Овалов убрал бутылку.
- Нашего визави, то есть человека с такой фамилией, нет.
- Но это еще ничего не значит, - сказал Овалов. – И правильно делает, что не светится. Можно прозываться кем угодно. Может быть, это его партийный псевдоним, который знает только очень узкий круг однопартийцев. А для других он существует под другим именем.
- Ну, да! Слишком уж странная фамилия.
- Ладно! А что там у них с финансированием? Твой блогер смог что-нибудь узнать?
- Ты же сам знаешь, что эти дела всегда секретят. Особенно если это связано с внешним финансированием. Об этом знают лишь несколько человек. И подобного рода информацию не разглашают.
- А что же наш партнер не стал делать из этого секрета? И всё рассказал и купюры выложил. Тебя не смущает такая открытость? И откуда они узнали про наших спонсоров?
- На счет купюр, Олег. Хоть этот блогер – мой хороший знакомый, сам понимаешь, что за такую информацию надо платить. Я ему выложил кругленькую сумму.
Овалов достал пачку. Подумал и достал еще две. Гребешков поморщился, ожидая большего.
На Ленинском проспекте
Овалов подошел к «бэнтли». Задняя дверка открылась. Он остановился в нерешительности. На асфальте появилась нога в лакированной туфле. Потом лицо Аравегеча. Он курил «галуаз», определил по запаху Овалов. Он тоже, когда курил, предпочтение отдавал этим сигаретам.
- Господин Овалов! Не меня ли вы ищите?
Он пустил густую струю дыма снизу вверх. Овалов отвернул лицо. В конце концов, это неприлично.
- Ну, и видок у вас! Хотя так и должен выглядеть настоящий революционер, защитник угнетенных. Вы же считаете себя настоящим революционером? Я уверен, что о вас еще выйдет книга в серии «Пламенные революционеры», если она, конечно, еще существует. Вы не в курсе: существует эта серия или приказала долго жить?
- Помните обещание, что я должен выступить?
- Я помню свои обещания и выполняю их. В отличии от некоторых пламенных революционеров.
- Как конкретно мне это сделать?
- Конкретно? Вы имеете в виду технические подробности? В каком месте и с какой техникой? К площади мы не прошли. Значит, второй вариант. Э! Лев Давидович! У нас есть мегафон? Ну, это такая штука вроде трубы, которая усиливает голос.
- А нам он на хрен?
- Значит, так! Одна нога здесь, другая там. И чтобы мегафон был! Ты понял? Иначе голову оторву. Проверь, чтобы был рабочий. Там аккумуляторы, кажется, должны стоять. Включи, значит, и рявкни. Ну, чо рот разинул? Ноги в горсть и скачками!
Паренек выскочил из машины.
- Горлышко не желаете промочить, господин Овалов? Вид у вас усталый. Понимаю!
Ему протянули бутылку. Он выпил виски. Стало легче. Стоял, отдуваясь и прислушиваясь к сердцу. Действительно, теперь ничего не болело. И усталости почти не было. В теле легкость. Почему-то подумал о Людочке. Хотя при чем тут она?
Вернулся паренек с мегафоном.
- А броневик? – спросил Овалов. – Помните, вы обещали броневичок, если не удастся дойти до трибуны?
- Сашок! Сделай ему броневик!
Какая дисциплина! Никому не нужно повторять по сто раз. Тут же бросаются исполнять. Сашок только убрал телефон, как рядом с «бэнтли» остановился грузовичок. На таких вывозили награбленное. За рублем остриженный под нулевку мужик. Овалов забрался на кабину.
- Друзья! – крикнул он в мегафон. – К вам обращается Олег Овалов. Вы знаете меня.
Удивился своему голосу. Он был твердый и уверенный, как всегда. Как будто ничего не произошло.
- Это я, непримиримый борец с существующей коррупционно-олигархической системой! Я, имени которого боятся власть предержащие, на жизнь которого они покушались уже столько раз!
Поднял глаза. никто не остановился, никто не слушал его, никто не спешил к грузовику. Внизу стоял Аравегеч со своими подельниками. Они пили, курили и смеялись. Умирали со смеху, бросая на него взгляды. Наверно, над клоуном так не смеются.


В ресторане за неделю до событий
Как всегда за отдельным угловым столиком сидели четыре скучающих девицы. Кроме четырех бокалов с дешевым вином, ничего не было. Они ждали приглашения. Пили понемногу и медленно. На второй бокал обычно денег уже не было. Были они уже не первой свежести. Но косметика творила чудеса. Это удовольствие недешевое. Какими их увидят утром, им без разницы. Денежки уже заработаны. Гребешков не стал подходить к их столику, а вытянул руку, изобразив козу рогатую. Девицы переглянулись между собой, посовещались, кому идти к клиентам.
Овалов оглядел их. Всё-таки Людочка выглядела поаппетитней, в смысле форм. И не такая вульгарная.
Женщины выбирают лучшее. А мужики то, что оказывается под рукой. А лучшего пока не было. Болтали, гладили девиц по голым ляжкам. Голого было больше, чем прикрытого. Громко смеялись. На них оборачивались. В глазах женщин было осуждение. Когда почувствовали, что созрели, Овалов позвонил в отель и заказал два номера до утра. Не самые дорогие. Им же не переговоры вести с зарубежными партнерами.
День удался. И завершила его удачная ночь. Девушки оказались на высоте. Настоящие профессионалки своего дела. Так что не жалко было отдать им деньги. Заработали!
На Ленинском проспекте
Спустился. Аравегеч со своими сел в «бэнтли». Помахал на прощанье ручкой и послал воздушный поцелуй.
Овалов захохотал.
АРАВЕГЕЧ – ЧЕ ГЕВАРА!