Мертвецы Барбовича

- Вот идет генерал, проигравший войну,

а мне хочется встать перед ним на колени.

Раевский Н. А. Добровольцы.

Двигатель жигуленка задергался, пару раз чихнул и заглох. Машина еще некоторое время проехала, тихо шурша шинами по грунтовке, и остановилась.

- Что случилось на этот раз? – спросил я.

- Будем разбираться. - водитель, мой закадычный друг, поднял капот.

Я вышел из машины. Лето только началось. Безжалостное солнце еще не выпарило из земли и растений весеннюю влагу. В воздухе мешались запахи свежей полыни и йода с соленых озер. Отойдя от дороги, сел просто в траву. Красота!

- Бензонасос перегрелся. Будем остывать. Жадность сгубила. Говорили, покупай питерский.

- Долго?

- Может час, может полтора. Ветра нет совсем.

Надо сказать, что очутились мы в этих местах не совсем случайно. Дело в том, что я приобрел по интернету металлодетектор, но всласть походить с ним еще не было возможности. А тут, между озером Красное и Сивашем, вдали от дорог …

- Пойду-ка «попикаю». - я достал из машины сумку с надписью «Garrett».

- И что ты собираешься тут искать? Болты от тракторов? Тут практически и боев-то не было.

- Посмотрим. Все одно стоим. Я хоть режимы протестирую, а то, как отличить черный металл от цветного, еще не научился.

Собрав детектор, одеваю наушники, и окружающий мир для меня пропадает. Шуршание, похрустывание. Я пошел от дороги, исследуя пространство перед собой.

- Пик, пик! - есть! Ковыряю саперной лопаткой. Подкова, рядом пуля.

- Пик, пик!- опять пуля, даже две, подкова.

- Не было боев, говоришь? – прохожу еже несколько шагов.

- Пик, пик, пик! – Тон выше и намного громче. Копаю - ничего. Откладываю детектор. Наступаю на лопату ногой, вываливая целый пласт, переплетенный корнями растений. Проверяю. Так и есть, в нем. Разламываю пополам, проверяю каждый комок в отдельности. В одном пищит. Разламываю. Вот оно. Опутанное корнями, облепленное глиной. Иду к машине, сливаю из фляги, аккуратно распутываю. Что-то непонятное… Пятиугольная пластинка … Ба! Да это – крест! … Георгиевский Крест с лавровой ветвью! Вот это дебют! На десятой минуте владения металлодетектором и такая находка! Георгиевская ленточка, конечно, сгнила, а вот металл только потускнел. В центре креста - Георгий Победоносец на коне, на обороте номер затерт, только просматривается «3 степ». Георгиевский Крест 3 степени!

Неужели это было здесь!? У меня, аж руки затряслись. Одно дело - читать, знать, и совсем другое - находиться непосредственно. Георгий с лавровой ветвью – офицерский крест, подковы … Я огляделся вокруг. Слева вдали видны аккуратные домики Карповой балки; справа – Сиваш; прямо - выход с Литовского полуострова. Здесь. Больше негде. Они прошли между озером и Сивашом, сметая всех, кто стоял на пути, вырвались на простор. Казалось, что цель достигнута!.. и тут, почти в упор, двести пятьдесят пулеметов …



Дверь вагона резко распахнулась, впуская высокого и резкого в движениях барона Врангеля.

- Господа, прошу к карте. - взял указку в руку дежурный штабист.

- Подождите полковник,- Врангель обвел взглядом присутствующих офицеров, - здесь не кадеты. Здравствуйте, господа.

Прошелся вдоль стола, держа руки за спиной, резко развернулся и, вздохнув, как перед прыжком, начал:

- Господа! Все Вы грамотные офицеры, прошедшие тяжелый и блестящий путь. Не мне Вам рассказывать о нашем положении. Фактически, армия прикрывает эвакуацию. Мной издан последний приказ. Он перед Вами.

Дежурный раздал присутствующим напечатанные на машинке листки.

ПРИКАЗ

«Правителя юга России и Главнокомандующего Русской Армией. Севастополь, 29-го октября 1920 года.

Русские люди. Оставшаяся одна в борьбе с насильниками, Русская армия ведет неравный бой, защищая последний клочок русской земли, где существуют право и правда.

В сознании лежащей на мне ответственности, я обязан заблаговременно предвидеть все случайности.

По моему приказанию, уже приступлено к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства, с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага.

Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для ее эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих.

Дальнейшие наши пути полны неизвестности.

Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает.

Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье.

Генерал Врангель».

- Теперь Вы знаете все. И сейчас я Вас попрошу, я подчеркиваю господа, попрошу, о главном. Войска на Перекопе и Чонгаре истерзаны до предела. Там ходят в штыковые контратаки на конницу…. Они держатся только на силе духа. Этого очень много, но, к сожалению, не достаточно…. Враг превосходит нас многократно. Господа, нам нужно обеспечить эвакуацию более ста пятидесяти тысяч мирных русских людей! А для этого необходимо продержаться еще несколько дней или переломить ситуацию. Мне кажется, красные тоже на пределе.

- Прошу к карте, господа. На Перекопе дроздовцы и корниловцы занимают Юшуньские позиции… Несколько раз пытались отбить Турецкий вал, но безуспешно. Красные наладили переброску войск через Сиваш на Литовский полуостров, в тыл этой группировки. Пока мы удерживаем первую полосу окопов в дефиле между озерами и заливом. На Чонгаре удается отбивать набеги с помощью бронепоездов… Силы тают с каждым часом. Где порвется эта тонкая нить, неведомо. Нужно обеспечить быструю и решительную помощь в критических ситуациях. Поэтому, Донской корпус, под командованием генерал-лейтенанта Абрамова Федора Федоровича,- вытянулся один из офицеров, - а также конный корпус генерал-лейтенанта Барбовича Ивана Гавриловича, - Врангель повернулся к офицеру, рассматривающему карту, - образуют наш последний резерв. Оперативная группа будет дислоцироваться в Воинке. Оттуда удобно и быстро достигать и Чонгара, и Юшунь. Донцы закрывают Чонгар, корпус генерала Барбовича – Перекоп. - барон замолчал. В штабном вагоне воцарилась тишина, только трещали дрова в буржуйке, да снежная крупа царапалась в окно.

- Иван Гаврилович, Федор Федорович, - тихо заговорил Врангель, - нам нужен контрудар…один, всего один решительный и своевременный контрудар, а там … а там вырваться в Северную Тавриду, пройтись по тылам, и красным нужно будет еще полгода на подготовку нового наступления. Понимаете, нужно уловить момент, почувствовать, когда они вытянутся и почти оторвутся от резервов, и вот тогда… Это смогут только твои «мертвецы», Иван Гаврилович. Это шанс спасти Крым… Хотя, я иногда думаю, что даже если бы перешейки сузились до размеров Фермопилского прохода… красные завалили бы их трупами, но не остановились. Все, господа. Приступайте. Время не ждет. Честь имею.

Офицеры одели фуражки, и вышли из вагона в ночь. Со стороны Чонгара доносилась канонада. Джанкойский вокзал был черен и пуст, только патрули как тени бесшумно передвигались по перрону, охраняя поезд главнокомандующего. Барбович, одевая перчатки, обернулся к Абрамову:

- Ну что Федор Федорович, последний парад наступает? Что вы думаете про контрудар?

Абрамов помолчал и, закутываясь в башлык, тихо сказал:

- Это ж надо еще почувствовать этот самый момент … чуть поторопился или опоздал и все, исправлять будет просто некому. Да он, наконец, может просто не наступить… Посмотрим. Счастливо, голубчик. Дай Бог, увидимся. – и отдал честь. Барбович козырнул:

- С Богом. – едва коснувшись стремени, легко бросил сухое тело в седло подведенного коня и почти сразу пустил его в галоп. Несколько всадников сорвались за ним. Абрамов еще постоял немного, смотря ему вслед:

- Сколько ему? Сорок пять? Чуть моложе меня. А какая легкость, раз и в седле. Неутомимый кавалерист, любимец подчиненных. Всегда на виду, всегда впереди, беспримерной храбрости человек … в одном из боев был ранен штыком в голову … и это генерал! Но не вышел из боя, продолжал командовать, только успевал менять полотенца, кровь заливала глаза! Да и большинство в его корпусе такие же. Один первый эскадрон чего стоит. Костяк составляют офицеры. У большинства красные уничтожили родных и близких. Называют себя «Мертвецы», «Эскадрон мертвецов». Возникло это название после того, как еще под Харьковом, когда нужно было ринуться вперед, на прорыв, когда уже полегли почти все впереди, Барбович спешил остатки своей небольшой армии и сказал:

- Господа, идя в бой, мы должны считать себя уже убитыми за Россию.

Тогда, взяв винтовки «на ремень» и закусив папироски, молча, они пошли на пулеметы … и красные не сделали ни одного выстрела! Только донеслось из вражьего окопа:

- Не стреляй братцы, ахвицера! Нехай йдуть, - и уже в спину,- Энтих не убьешь: они уже и так мертвецы!

После этого и закрепилась за офицерским эскадроном название «Эскадрон мертвецов». В самых, казалось бы, пропащих ситуациях вдруг вылетала конная лава, раскручивая завораживающе блестящие клинки над головами, бешено колотя землю тысячами копыт и визжа так, что враги седели и разбегались еще до того, когда, полные убийственного, холодного веселья, бесшабашные всадники, привстав в стременах и свешиваясь в удобную сторону, начинали свою безжалостную и кровавую работу. Им не было чего бояться или терять, они действительно уже давно все были убиты.

- Да, - Абрамов снова подумал про контрудар,- на самом деле, они могли бы решить эту задачу.

Оперативная группа не успела расположиться в Воинке, как последовал приказ выдвигаться на Перекоп и поддержать дроздовцев на Юшуньских позициях. Но едва войска выдвинулись, донцам поступил новый приказ вернуться на Чонгар, а корпусу генерала Барбовича предписывалась организация контрудара на Перекопе. Во второй части приказа указывалось, что, в случае неудачи, донцам следует отходить на Керчь, а корпусу Барбовича на Ялту, где их будут ожидать плавсредства для эвакуации.

- Отлично, - думал генерал, покачиваясь в седле, – солдаты будут уверенней, зная, что их не бросят в случае поражения, да и хорошо, что не остались в Воинке, рассиропились бы в тепле. Кавалерии нельзя быть статичной. Чтобы уловить момент контрудара, нужно двигаться, маневрировать и разъездами постоянно как бы «пробовать» противника.

Корпус переменным аллюром приближался к Юшуни. Стали встречаться выходящие из боя раненые, мечущиеся без всадников кони. Впереди нарастала пулеметная трескотня и, как гром, перекатывался орудийный грохот. Верховые разъезды постоянно докладывали штабным офицерам об изменении обстановки впереди. Показались соленые озера и узкий проход между ними. Корпус устремился в эту теснину. И почти сразу впереди взвились сигнальные флажки, затрубил горн, и лошади, почуяв скорую дикую скачку, запрядали ушами, захрапели, натягивая поводья, словно пробуя дозволенную всадником свободу. Кавалерия на ходу, переходя с аллюра на рысь и галоп, выстраивалась посотенно в ряды.

- Шашки-и-и к бою-ю! - с рвущим рассудок лязгом взвились над головами сотни режущих молний.

- Впере-е-е-д! – и вот уже распластанные в воздухе кони стремительно несутся в сторону врага, а всадники ищут глазами цель, а те, кто наметил ее, уже привстаёт на стременах. Нестройно стреляют навстречу. Пули слепо и недовольно фыркают над головами, кто-то падает из седла, кто-то летит через голову упавшей лошади… Впереди, среди столпившихся на бруствере, мечется старший в буденовке, наганом толкает в спину солдат к текущей навстречу визжащей смерти, не глядя стреляет в ее сторону. Но солдаты уже парализованы, у них одно желание, спрятать голову и спину от резкого с потягом, разваливающего надвое удара. Кто-то все-таки начинает стрелять с колен, но лава уже обтекла их со стороны, и шашка со свистом мазнула тонкой, красной полосой по лицу стрелявшего, и уже тот, в буденовке, зажимая голову окровавленными руками, сползает по стене окопа. Остальных лошадьми сбивают в кучу, они сдаются. Белые, неживые лица. Конница останавливает свой стремительный бег, с лошадей валит пар, и хлопьями слетает пена. Разгоряченные всадники, с горящими, пустыми глазами, еще сжимая в руках неостывшие шашки, крутятся вокруг пленных, норовя приблизиться. Офицеры незлобно и нехотя отгоняют их. Первая и неожиданно скорая победа. Пространство, между озерами, усеяно мертвыми телами. Корпус выравнивает строй. Пленных, кого скорым шагом гонят в тыл, кого тут же быстро кончают в окопах.

- Впере-е-е-д!

И уже ловкие артиллеристы разворачивают трофейные орудия, начинают бегло стрелять куда-то вперед, в туман и пороховую гарь, что-то высматривая там и показывая руками.

А там, в дыму, среди кустов орудийных разрывов, разворачивается красная конница. Трубят горны, скачут посыльные. Вокруг всадников, с дрожащими на пиках флажками, строятся сотни в мокрых шинелях, густо заляпанных почти по пояс сивашской грязью. Кавалерия готовится к атаке, готовится порвать последнюю нить Юшуньских позиций и выплеснуться на просторы степного Крыма. Но снова:

- Шашки-и-и к бою-ю! Впере-е-е-д! - и вдруг генерал встрепенулся и что-то сказал посыльному.

- Первый эскадро-о-он, во второй эшело-о-он!

Расступается строй, пропуская через себя ряды свежей конницы. И снова бешеная скачка. Красные, не успев построиться и набрать темп, отдельными группами скачут навстречу. Слышится нестройное «Даешь!» и «Ура!», но их сминают грудь в грудь, отбрасывают на землю, топчут копытами и рубят. Их отставшие товарищи начинают поворачивать коней, еще более теряя темп, а лава белых уже накатывает, уже близко, уже слышно за спиной тяжелый хрип казацкой лошади, и голова от страха втягивается в плечи… Кавалерийская потеха - рубка отступающего в панике врага. Звучит команда:

- Первый эскадро-о-он! Мертвецы! Впере-е-ед!

И сорвался бросающий в дрожь визг. Пригнувшись к гривам летящих лошадей, описывая шашками блестящие круги и восьмерки, с кривыми ухмылками, оставив за спиной еще продолжающийся бой, в образовавшуюся брешь, в тыл летел первый эскадрон, на растянувшиеся обозы красных, походные колонны пехоты и орудия на передках. Контрудар! Тот самый миг, про который говорил Врангель! Уже невозможно остановить ни волну панического бегства, ни умножающих ужас бегущих, сеющих смерть, всадников. Позади Юшунь, где на последнем рубеже держатся остатки белых войск, мелькнули разбитые хаты Карповой Балки. Впереди Армянский Базар и Турецкий вал - ворота в Крым.

- Впере-е-ед!

Показалась конница, на рысях выходящая с Литовского полуострова. Встречный кавалерийский бой! Эскадрон «мертвецов», смыкая ряды стремя в стремя, превращается практически в таран. Две конных лавы стремительно сближаются. Уже видны лица врагов, уже пытаются поймать взглядом глаза напротив, и подводят руку с шашкой, как бы примеряясь. Осталась тысяча шагов и … и красная лава дрогнула, распавшись, как от сабельного удара, надвое, стала размыкаться в стороны. Что там впереди!? На повозках какие-то, в нестроевом, с хитрым прищуром глаз мужики, с цигарками в зубах. Чубатые головы с заломленными бараньими шапками, тельняшки под полушубками, перехваченные крест-накрест ремнями. Махновцы! Обоз? Срубим!

- Впере-е-д! … Но это не обоз! Все одно!

- Тачанки! Одна к одной!

- Все одно! Впере-е-ед!

Но хваткие хлопцы уже заправили ленты в казенники пулеметов и уже один, привстав на облучке, сплюнув окурок, махнул рукой:

- Делай грязь!

Залп! Свинец тысяч пуль рвет людей и лошадей, выбивает из седел, сбивает с ног и так по многу раз. Неустрашимых, много раз убитых и уже давно мертвых убивали еще раз…. На этот раз навсегда.

Двести пятьдесят пулеметов скосили первых два ряда доблестного эскадрона. Плотный строй всадников спас шедших в третьем ряду, приняв в себя весь свинец. Остатки корпуса генерала Барбовича успели развернуться и, отражая постоянные атаки, бросившегося вдогон противника, стали уходить на Воинку и дальше на юг, к морю.

Гибель легендарного эскадрона была последней каплей в битве за Крым, упавшей не на ту чашу весов. Резерв Главнокомандующего Русской Армией, понеся жестокие потери, повлиять на ход событий уже не мог. Третья линия Юшуньских окопов, без поддержки, была прорвана, и красные войска ворвались на полуостров.

… Предгорья Крымских гор. По дороге растянулась отступающая армия. На обочине построились всадники, числом около полусотни. Впереди офицер. Когда показалась группа с генералом Барбовичем, офицер скомандовал:

- Смирно! - и, отдав честь, обратился к генералу:

- Господин генерал?

Барбович придержал коня и, вытирая платком лицо, ответил:

- Слушаю Вас, прапорщик.

- Господин генерал, для нормальной погрузки корпусу нужно оторваться от красных хотя бы на переход. Иначе, они на наших плечах ворвутся в порт.

- Что Вы предлагаете? – Барбович прищурился.

- Иван Гаврилович, «мертвецы» остаются прикрывать отход корпуса.

- Я ценю Ваш героизм, прапорщик. Но тогда, вы должны прибыть в Ялту не позднее…

- Вы не поняли, господин генерал. Нас не нужно ждать. «Мертвецы» остаются на Родине…

- Это окончательное решение? Вы все осознаете, что делаете?

- Так точно, господин генерал!

Барбович, молча окинув взглядом прапорщика, тихо сказал:

- Пусть будет по Вашему, – и, крутанув коня, крикнул, - Ко-о-орпус, стой! Равня-я-яйсь! Сми-и-и-рно-о-о! Шашки-и-и вон! Равнение направо! Шаго-о-ом! А-а-арш!

Кавалеристы, проходя, отдавая честь, отмахивали шашками, пехотинцы равняли шеренги и косили взглядом направо, раненые в подводах, кто мог, крестились. Корпус, отдавая должное горстке отчаянных храбрецов, оставшейся от легендарного эскадрона, уходил на Ялту. Уходил продолжать жить. На чужбине, за морем, но жить.

- Это все, господа, что я могу для Вас сделать. Мы будем ждать сутки. Храни Вас Бог. - генерал задержал взгляд на каждом в этом маленьком строю, словно запоминая, козырнул и пришпорил коня.

Войска оторвались от преследования на полтора перехода. Погрузившись на корабли, почти сутки ждали, вдруг кто-нибудь появится еще. Затем отплыли на соединение с караваном, уходящим на Босфор. О «мертвецах» конного корпуса генерала Барбовича достоверно больше никто и ничего не слышал. Говорили разное, будто они прорвались через Перекоп и ушли в Румынию, что через Чонгар ушли на Дон и дальше в Персию. Но скорее всего, они своей жизнью обеспечили этот отрыв в полтора перехода от преследующего врага и спокойную погрузку корпуса на суда, чем до конца выполнили свой долг. Цвет и гордость Белой России растворилась на крымских просторах от Перекопа до Севастополя.

… Судьба же «победителей» была, на мой взгляд, даже более трагична. Командир Крымской группы махновской армии Семен Каретников, отдавший приказ на открытие огня, и начальник штаба Петр Гавриленко, вскоре были вызваны в штаб Фрунзе в город Мелитополь, где по прибытии были арестованы и расстреляны. А махновские части Крымской группы были окружены под Евпаторией и практически все уничтожены…