Комплекс пай-мальчика или как становятся убийцей

Когда у нас кончились съестные припасы, Света приглашает нас пообедать в вагон-ресторан.
- Пойдемте, я вас накормлю. Не бойтесь, мы выберем самое дешевое и вкусное. А я прослежу, чтобы вы остались довольными. Пойдемте, у нас сейчас народа почти не бывает, там тихо.

Как тут откажешь? Вслед за Светой входим в пустой ресторан на колесах и садимся за столик. Скоро покончив с «жидким», в ожидании жареной кефали смотрим в окно. За двойным стеклом ранняя осень неотвратимо сменяется поздней. Проплывают сонные мокрые поселки, безлюдные поля, лысеющие рощи и леса. Должно быть, зачем-то нужно, чтобы менялись времена года, чтобы старели деревья и осыпалась их пышная листва, чтобы природа умирала под белым саваном сугробов.

Может, для того, чтобы люди, наблюдая за природой, с детства готовились к естественному старению и не забывали о смерти с обязательным подведением итогов на самом главном экзамене жизни - Суде Божием. Во всяком случае, именно эти мысли приходят на ум, когда в скором поезде стремительно пересекаешь климатические пояса. А за окном быстро сменяются стоящие друг другу в затылок: лето, ранняя осень, поздняя осень, предзимье, зима.

- Что загрустили, земляки? - нагловатый голос отрывает меня от мыслей.

За наш столик присаживается молодой мужчина лет до тридцати, в дорогом синем костюме и черных очках с диоптриями. Явно москвич из приличной семьи: самоуверен, воспитан, нагл, ироничен, с обязательным комплексом пай-мальчика. Лицо узкое, нос тонкий, подбородок безвольный, красные губы - как свежий надрез скальпелем. «И родовое вырожденье - печатью на челе его». С некоторых пор я уже не удивляюсь калейдоскопу лиц, меняющихся в поле зрения. Вот и этого человека не просто так Ангел привел сюда и посадил за наш столик. Что ж, значит, так надо.

- А почему кушаем на сухую? - удивляется он. - Где традиционный ресторанный графинчик с разбавленной водкой?
- Мы не пьем.
- Больные, что ли?
- Вроде того. Приходят, знаете ли, годы, когда начинаешь беречь здоровье.
- Надеюсь, я до этого не доживу, - заявляет он и заказывает Свете водку и отбивную с кровью. Потом запоздало интересуется: - Ничего, что я к вам подсел? - И, не дожидаясь ответа: - Сергей.
Пожимаем руки, называя свои имена. Узкая ладонь его - неожиданно мозолистая и сильная. С трудом отрываюсь от летящих за окном пейзажей.

Что-то он сказал не то… А, ну да: «не доживу». С чего бы это?

- Я профессиональный военный, - поясняет он с готовностью.
- Что-то не очень похож, - сомневаюсь.
- Я военный новой генерации, - произносит он, наливая водку в фужер. - Наемник. Служба по контракту. «Солдат удачи», так сказать.
- Это как? - уточняю, наблюдая боковым зрением, как Валерий левой рукой под столом начинает «тянуть четки».
- Служил в спецназе, - поясняет Сергей, наливая второй фужер водки. - Потом надоело. Пытался на гражданке бизнесом заняться. Стало противно. Сделал первую ходку по контракту. И деньги заработал, и пострелял всласть, и команду свою собрал. Ребята мои - милейшие симпатяги, головорезы, как на подбор.
- И ты у них, значит, дядька Черномор?
- Нет. Командор. Так меня братишки называют. Там ведь ужас форменный. Свои своих бьют. Внутренние войска - десантников, авиация - пехоту. И всех оптом - штабные крысы чеченам за баксы сдают. А я моим орлам обеспечиваю четкость и автономность. Берем на себя конкретную задачу и скрываемся от всех. Потому что там, - он размашисто указывает на юг, - все враги. И свои - в первую очередь.

Сергей заметно пьянеет. Речь становится замедленной, а жесты - резкими. Мы, утратив аппетит, ковыряем вилками рыбу с картошкой. Кого же он мне напоминает?
- Там воруют и продают все, понимаешь? Нефть - это любому, но чтобы деньги не в казну, а себе в карман. Оружие, обмундирование, пайки, - чтобы чеченам загнать. Там не война, Тихон, там бандитский грязный бизнес.
- Ты же сказал, что бизнес тебе на гражданке надоел.
- Ну, да! А разве на гражданке я могу свободно стрелять в своего врага? Вот так просто: взвести курок и нажать спусковой крючок, чтобы гаденыш мозгами пораскинул. Э, нет! Там это криминал. А на войне - норма. Выходят на меня, к примеру, через моих кураторов родственники, у которых сын в плену. Платят по таксе. Половина моя. Проводим разведку, покупаем сведения у посредников, идем с ребятами в указанный район. Находим пленника, отбиваем молниеносной операцией. Все! И дело доброе сделали, и заработали, и никто не подставил. Ну, и этих… «злых чеченов» в капусту покромсали. Всем хорошо, и все довольны.

Он подзывает Свету и просит принести еще графин. Когда девушка удаляется к стойке, Сергей цокает языком и готовится сказать что-то нехорошее.
- И не думай, - предупреждаю. - Девушка с нами в одном купе.
- Ладно, ладно, - улыбается он еще шире. - Там такие же девчонки работают. Хохлушки. Снайпера по найму у чеченов. Сколько они нашего брата на тот свет отправили! Мы тут одну девчоночку поймали. Откуда, спрашиваю. Молчит. Я же вижу, из какого-нибудь Кривого Рога или Гуляй Поля. Что молчишь, спрашиваю, ты понимаешь, что ты труп? Если я тебя сейчас живой оставлю, то мои орлы тебя по кругу месяц гонять будут. И все равно на полосы порежут. А я гуманизм проявлю. Я тебя самолично пристрелю. Не бойся, больно не будет. Ты, говорю, дурашка, скажи адрес. Я твоим родным сообщу, чтобы не ждали. Молчит, глупая, только глазами хлопает. А девчонка красивая! И что бы ей замуж не выйти, борщ варить и детей рожать, нет на подвиги потянуло. Так ничего и не сказала. Я ей в сердце выстрелил. Она не мучилась. Как и обещал.

- И долго ты, Сергей, собираешься за деньги людей губить?
- Людей? Где они, эти люди… - он опорожняет фужер. - Я вот что тебе скажу. Приезжаю в Москву, схожу с поезда и с полчаса на вокзальной площади на людей смотрю. Сутенеры открыто девочками торгуют, дилеры - наркотиками, милиция все это прилежно прикрывает. Потом по гостям хожу с неделю. Знаешь, когда в кармане галерея портретов президента, то люди тебя любят… Смотрю на школьных друзей, на бывших подельников по бизнесу, на прошлых невест, на всех, - а ну вас, знаешь куда! Вы на гражданке сами себя не передушите, а мы уж на войне открытым текстом. Чечен -- боевик, не боевик, без разницы - выстрел! Свой иуда в погонах - очередь в живот. Хохлушка-снайпер - голову отдельно на бруствер, чтоб на вид поставить, остальное - шакалам на обед. Кто моих миляг-головорезов сдаст - тот дня не проживет. У меня там агентура, как у второго секретаря американского посольства в Москве.

Он выливает в распахнутый рот полбокала водки, следом бросает кусок окровавленного мяса. По его лоснящемуся лицу гуляет самодовольная улыбка.

...Где же я все это видел? И когда?..

- Да у нас все по высшему классу. Оружие - новейшей конструкции. Персональная вэ-дэ-вэшная броня, джип мерседесовский, тоже бронированный. Обмундирование со складов ГРУ - лучшее в мире. Бронежилеты - кевларовые, легкие, как пух, прочнее стали. Спецпайки - от космонавтики. Долларов как грязи.

В затемненном углу вагона за столиком сидит мужчина. Видимо, громкая болтовня Сергея хорошо слышна ему, потому что иногда он реагирует на сказанное. И весьма эмоционально. Но пока молчит.

…Все-таки я должен вспомнить. Он сам подскажет мне, обязательно. Это все уже было. Ну, давай, Сергей, напомни!

- Тут на нас парни из эн-би-си вышли. Хотели про нас фильм снять. Я им предложил: вас в дело взять не могу, поэтому давайте я сам кино сниму и вам кассеты продам. Пусть на западе узнают, на что способен русский «спецназ удачи». Так они обрадовались, контракт на пятидесяти страницах подписали. Давай, мол, снимай.
Так, так, теплее: что-то начинает проясняться! Сейчас Сережа мне подскажет. Вот сейчас!..

- Так что теперь на операции с двумя видеокамерами ходим. Снимаем по очереди, с разных ракурсов. Занимательно! Поймаем боевика, к примеру. Возьмем за бороду и рассуждаем, как его лучше заснять. Я говорю, надо его на солнышко поставить, так чтобы лицо крупным планом взять, когда голову от тела отделять будем. Чтобы выражение глаз его видно было. «Злой чечен» от страха загрустил, штаны обмочил. Они ведь только в стае храбрые. А как за бороденку схватишь, сразу про газават забывают и за свою паршивую шкуренку готовы всех подряд заложить.

…Вспомнил! Он сам подсказал. Вот как это было.

Прихожу однажды в гости к старшему брату. Лет тридцать назад. Спрашиваю, что новенького почитать предложишь? Брат умеет достать книжный дефицит. А он мне альбом немецкий протягивает. Там на цветной глянцевой обложке аристократ в смокинге с бабочкой, со стаканом виски в руке, с ироничной мудрой улыбкой - смотрит вдаль. Над ним в синем небе реют пальмовые глянцевые листья. За его спиной - просторная веранда белоснежной виллы под тростниковой крышей. Красота! Чем не райская жизнь? Мечта советского человека об экзотических странах и неизведанных тропических красотах!

Читаю название альбома, с трудом разбирая готическую вязь: «Конго-Мюллер. Солдат удачи».

Переворачиваю страницу - там нижняя часть фотографии: отглаженные брюки и начищенные ботинки, в дюйме от которых отрезанная голова негра. Взяв себя в руки, я мужественно листаю альбом до конца. Брат не отрывает от меня насмешливых глаз. А передо мной мелькают улыбающиеся лица наемников, черные изуродованные тела, автоматы, армейские широкие ножи, огонь и кровь…

На дворе вяло текут семидесятые годы. «Железный занавес» заботливо оберегает нас от жестокости западного мира. И мне стоит большого труда сдержать тошноту, подкатившую к горлу. Не помню, как я оттуда ушел… Несколько следующих ночей мне снились горящие джунгли и черные трупы. И белозубые парни в смокингах, с армейскими ножами в руках.

А чуть позже попадаю на закрытый показ документального фильма. Два немецких журналиста берут интервью у Конго-Мюллера. Сначала он сдержан, подчеркнуто вежлив и изыскан. Он действительно аристократ с лицом голливудского киногероя. Немцы с черными полосами на лицах предлагают ему выпить абсента. За кадром голос: «абсент - алкогольный напиток, модный в богемной среде, настойка полыни с галюциногенным эффектом, используется некоторыми разведками во время допросов для снятия страха, потери контроля над собой и развязывания языка».

Минут через десять наемника сильно развезло. Он развалился в кресле, задрал ногу на ногу. В жестикулирующей руке высокий стакан с мутной жидкостью и сигара. Пьяная самодовольная улыбка гуляет по расплывшемуся лицу. Говорит медленно, растягивая слова:

- Я говорю: Билл, поставь ниггера под пальму. Нет, под ту, где цветы - там эстетичней! И так, чтобы на него светило солнце. Я должен видеть его лицо. Пусть этот снимок будет красивым. Значит так: я выпускаю очередь ему в лицо, а ты в это время делаешь серию фотоснимков. Во время съемки ты постепенно увеличивай лицо, уменьшая дальность. Но смотри, Билл, не выпускай его из видоискателя.

Во время пьяной болтовни на экране мелькают цветные фотографии. Иногда краткие сцены, заснятые на кинопленку. И там всё то же: пальмы, джипы, виллы, горящие тростниковые хижины, улыбающиеся «солдаты удачи», казни и избиения негров, дым, огонь, кровь…
Несколько человек во время показа фильма выбегают из зала, прижав к губам носовые платки. Оставшиеся в зале ёрзают, хватаются за горло, нервно кашляют, но жадно смотрят…

- …Я говорю Дэну: сними отсюда, с этого ракурса, - это уже снова Сергей продолжает пьяную болтовню. - Не давай ему закрыть глаза. Пусть цивилизованный мир увидит, какие они трусливые шакалы. Пусть все узнают, что они только в стае храбрые. Как воробьи.

Расстроенная бледная Света приносит три большие чашки крепчайшего кофе. Я киваю девочке: все в порядке, не волнуйся. Думаю, наш разговор с интересом слушает весь трудовой коллектив пищеблока. И не уверен, что все с отвращением. Ну, что ж, теперь моя очередь. Благослови, Господи!

- Ты посмотри за окно, Сергей. Видишь: мы едем из лета в зиму. Вчера, когда мы садились в поезд, стояло лето. Буйство жизни, веселье, смех… Сегодня мы проезжаем сквозь осень. С каждым километром увядает природа. А завтра, когда мы сойдем с поезда, будет уже зима. А это смерть. Мы едем на современном скором поезде, поэтому переход от буйства жизни к умиранию у нас такой быстрый. Так и у человека. Пока ты молод и здоров, смерть кажется далекой, почти нереальной. А если умирает кто-то рядом, это вроде бы тебя не касается. Но рано или поздно смерть приходит персонально к тебе.

- Ой, да прекрати ты эти сказки! - звучит вялый всплеск.
- Нет уж послушай, сынок, - говорю, добавив стали в голос. - Хотя бы потому, что я внимательно выслушал твой пьяный бред. И потому, что я вдвое старше тебя по возрасту и воинскому званию. Послушай, пожалуйста… После смерти человек идет на Суд Божий. И там придется отвечать за каждый грех. Например, у тебя спросят, почему ты нарушал заповедь «не убий». Что ты ответишь? Ради сребролюбия? Но это тоже смертный грех. И за это - вечная смерть. А если исследовать всю твою жизнь, день за днем? Сколько за всю жизнь грехов наберется? Тысячи? Сотни тысяч? Скажи, на что ты надеешься? Неужели ты, неглупый русский парень, думаешь Бога обмануть? Или твое вечное существование после смерти телесной оболочки тебя не интересует? Здесь - мгновение, там - вечность. Послушай! Сегодня ты умрешь!

- Это почему? - дергается он.
- А кто знает час смерти? Какая разница: сегодня, завтра? Итак, ты умер. И тебя ведут на Суд. Ну, скажи, Серега, на что ты надеешься? Должна же быть у тебя хоть какая-то теория на этот случай. Что будет дальше? Ведь не безумец же ты. Не сумасшедший. Так что ты думаешь?
- Я солдат. Меня святой Георгий Победоносец охраняет.
- Стоп. Ты же сказал, что ты участвуешь не в священной войне, а в грязном бандитском бизнесе. Только с правом свободно убивать конкурентов.

В этот миг от столика в затемненном углу отделяется сухопарая фигура мужчины. Когда он подходит и нависает над нами, удается разглядеть его лицо со шрамом. Лет ему за сорок. Выправка офицерская.

— Это ты-то солдат? — говорит он хрипло, едва сдерживая ярость. — А чем ты отличаешься от бандитов? Мои ребята гибнут!.. пацаны безусые… под присягой!.. по команде… А такие, как ты, на их крови доллары заколачивают… Ух, попался бы ты мне на передовой… Никакая твоя фирменная броня с гэрэушным кевларом не спасли бы…
И уходит.

Сергей не сразу приходит в себя. С трудом выдавливает:
— Это он от зависти.
— А ты послушай, что о тебе народ честный думает, — советую по-дружески. И продолжаю: — Так что, Сережа, по всему выходит, что великомученик Христов Георгий за тебя на Суде не заступится. Он заступник христиан, которые не нарушают заповеди Божии. Кстати, заповедь «не убий» отменяется только для тех, кто, не жалея своей жизни, по приказу, защищает Отечество и Православную Церковь. Получается, что ты на службе у сатаны. Который является «человекоубийцей искони». И после смерти он заявит на тебя свои права и утащит в огненное озеро. И там ты сразу потеряешь свою крутость. Там ты превратишься в орущего поросенка резаного. И никто тебе уже не поможет. Всё. Это навечно.

- Откуда это известно? Кто оттуда возвращался?
- Известно из слов Самого Судьи, написанных в Евангелии. А еще тысячи людей оттуда возвращались. И они рассказывали. И их свидетельства записаны. И это тоже во многих книгах написано. У меня их дома десятка два. Вот ты говоришь, что в Москве люди только душат друг друга.

Но есть в Москве десятки тысяч христиан. Они честные труженики, верные супруги, добрые родители, аккуратные прихожане храмов Божиих. Они - соль земли. Ради них Господь терпит остальных грешников. И ты, русский парень, эту жизнь проглядел? Россия - это последняя крепость сил света. Русский народ - любимый Богом. Как говорил старец Варсонофий Оптинский, мы - последний народ богоносец! Москва - третий Рим.

Это ж каким надо быть слепцом, чтобы жить в Москве и не видеть сотни храмов и монастырей. Не видеть, как туда на праздники сходятся десятки тысяч лучших, честных людей. Как можно не вопить на Пасху «Христос Воскрес»! Даже пьяная молодежь в Пасхальную ночь осаждает церкви! Как мимо этого можно пройти?

Сергей ошеломленно пожимает плечами. Кажется, в его душе происходит великое потрясение. От пьяного самодовольства не осталось и следа. Придвигаю к нему вторую чашку кофе. Он послушно отпивает глоток, потом еще. Продолжаю, пока Господь дает возможность. Если Сергей оказался рядом с нами, значит, эта душа созрела, чтобы обратиться ко Христу. Валерий сосредоточенно молится за нас. А мое дело говорить, что Ангел подскажет.

- А хочешь, я расскажу, как это происходит? Как это обычно случается? Послушай. …В благополучной семье растет мальчик. Он по натуре добрый, жалостливый, мягкий. По-английски это звучит «джентльмен». Там, в Британском королевстве, это уважается. Как, впрочем, и на Руси Святой.

Сергей вскидывает голову, пронзительно смотрит мне в глаза. Но молчит. Мне же молчать никак нельзя.
- А вокруг мальчугана кипит столичная жизнь. В школе он встречается с детьми генералов и дипломатов, больших чиновников и торгашей. Видит он, что они одеваются в заграничное и денег у них много. Приходится ему бывать в гостях, видеть их огромные квартиры и то, что внутри. Став чуть старше, они ездят на машинах, ходят на закрытые просмотры голливудских фильмов, читают запрещенные книги и заграничные журналы. Мальчугану бы смотреть на всю эту дребедень спокойно. Ему бы помнить, что Господь его-то одарил бесценным богатством - добрым сердцем. И это ему должны завидовать злые. У мальчика сильный разум. И это дар Божий. Ему бы и это ценить.

Делаю паузу, чтобы до собеседника дошел смысл сказанного. Это его актив. Это должно дать ему надежду. Сергей же окаменело молчит и прихлебывает кофе.

- Но мальчик не хочет замечать собственного богатства. Ведь эти качества не ценятся самодовольными номенклатурными детишками. А мальчик пытается хоть чем-то походить на «сильных мира сего». Но ему это не дано. Родители, честные трудяги, не могут обеспечить его «фирменной» мишурой - интеллигенция мало зарабатывает. Они не из тех, кто продает душу за тряпицу заграничную или банку икры. А мальчик все сильнее разжигает в себе похоть. Наконец, в его душе прочно поселяется зависть. Следом входит ее подружка - злоба. До поры до времени внешняя маска воспитанного человека скрывает эти качества.

Вот и сейчас Сергей из всех сил пытается скрыть свое состояние. Может быть, у него это и получилось бы… Но Господь его свел с людьми православными. И если он до сих пор слушает, значит, с Божией помощью, будет и на его улице праздник …покаяния.

- Итак, мальчуган вырастает. И начинает понимать, что времена изменились. И сейчас больше всего уважается сила. Он готовится к армии. Это его шанс. Занимается спортом, получает разряды. В военкомате получает направление в элитный спецназ. Идет туда как на праздник, якобы для того, чтобы Родину защищать. На самом деле, чтобы реализовать зависть и злобу. Вот так из доброго мальчика вырастает убийца, который ради денег проливает кровь людей. За которых Господь принял распятие, а великомученик Георгий Победоносец терпел мучения.

Конечно, видел он много раз, как в храмы идет народ. И сам туда заходил. Но, увы, зависть и злоба не позволяли ему принять Православие всем сердцем. В обнимку с этими подружками к Богу не приходят. А тут еще начинают поступать сведения о том, что его вчерашние кумиры один за другим сходят с ума, становятся наркоманами, спиваются, кончают жизнь самоубийством. Как поётся в одной песенке Бориса Гребенщикова, «дети генералов сходят с ума, потому что им больше нечего хотеть». И в душе этого парня наступает полный раздрай. К Богу ходу нет, а сатана уже считает его своим и зовет на вечную смерть. Так становится он камикадзе. Это такой тип медленных самоубийц.

- Откуда вы всё это знаете? - оторопело вопрошает Сергей. Он совершенно трезв.

В это время со мной самим происходит что-то непонятное. Мое сознание покидает собственное «я» и отдаляется в сторону. Оттуда, со стороны я гляжу на нас с Сергеем и удивляюсь: неужели это все настоящее, реальное? Неужели это я говорю с человеком, сидящим напротив? Неужели я имею право говорить с ним? Кто я такой? И кто он? И зачем мы сидим за одним столом - чужие и разные? Неужели эти руки, эти ноги, это сердце, бьющееся в груди - мои? Неужели я живу? Да и моя ли эта жизнь? А что, если я сейчас только рождаюсь? Вдруг через мгновение прорвется скорлупа, окружающая меня, и я вылуплюсь на свет другим? Взираю со стороны на себя, чужого, и деревенею от необъяснимого ступора.

Чувствую касание руки, звук голоса, разрывающий обнявшую меня тишину, - и я снова «приземляюсь» на прежнее место в самом себе. Что здесь происходит? А, меня спрашивают… О чем?
- Откуда вы всё это знаете? - повторяет вопрос Сергей.
- Я, Сережа, сам прошел через это.
- Это… послушайте, Тихон… простите, как вас по отчеству?
- Давай на «ты» и по имени, хорошо?
- Да. Хорошо. Ты это… надо поговорить, слышишь. Ты не уходи. Мы должны еще много чего обговорить.
- Да не волнуйся ты, Сергей. Сколько нужно, столько и будем говорить.

А «нужно» для этого, оказывается, вечер, половина ночи и утро. И на прощанье обмен адресами. На всякий случай.